Алексей Владимирович Июнин
Райгебок
– Старик, что это ты не о той-то заговорил? – засмеялась Райгеслина, давая телу передохнуть, пока Райгебок наполняет ведра. – Ты говори о той, что к тебе пришла, а не о той, что пополнила и без того большую семью толстопузого Пуггелота! Ведь вторая-то девчушка теперь с тобой живет, не так ли, старый ты котяра?
– Так, благородная Райгеслина, так уж со мной теперь она… – Вайрик вздохнул и мечтательно закатил глаза к бездонному небу, куда теперь так любил направлять взор своих водянистых глаз. – Пришла и поселилась, а я и рад. Разошлась то моя семья по разным дорогам, а тут она, стало быть. Гриддефиной зовут…
– А… Из семьи Гридде! – воскликнул Райгетилль и даже вскочил с бревнышка. – Она из Дрекса! Ее папа, достославный Гриддегин, управляет стеклодувной мастерской! Наш папа знает Гриддегина! Он стал делать аквариумы под наших угрей-светометов. Папа говорит, что гриддегиновские аквариумы на ярмарке в Лойонце берут по цене в семь, а то и девять серебряных маар!
– Вот оно как… – задумался старый Вицрик. – Ну что-ж, славно, стало быть…
– Раз начал говорить, так продолжай, – Райгеслина приняла наполненные водой ведра, а Райгебок уже взял следующих два. – Рассказывай, дедуль, как ты теперь поживаешь с молоденькой Гриддефиной? Учишь ли крестьянским премудростям?
– А тебе, Райгеслина, лишь бы смеяться над старым человеком, – обиделся Вацрик. – Знаешь, небось, обо мне, да? Кто рассказал-то? Скаускай? Фракдирн?
Улыбаясь, Райгеслина отложила ведра, вытерла руки о передник и, отогнав Райгетилля, села рядом с грустным стариком.
– Так уж многие в Аусерте знают о тебе и Гриддефине твоей. Знаю я, что предназначение твое тебя отпустило, а женушка твоя померла и значит совершенно ты свободен и нет у тебя теперь «воспламенения»…
– Ну да… И вот верь-неверь, а, кажись, почувствовал я к Гриддефине новое «воспламенение».
– Какое «воспламенение», дедуль? Сколько тебе зим? А сколько ей? Не мне тебя учить, что «воспламенение» может быть лишь раз и навсегда.
– У вдов и вдовцов может быть повторное! – на сдавался Вацрик.
– А у нее к тебе есть?
– Кажись, нет…
– Вот видишь. Ее «воспламенение» ждет ее через пять лет, а к тебе она пришла для того, чтобы только жить у тебя до того времени, пока ты ее не научишь крестьянскому делу и она не уйдет к тому о ком решат Трусливые Создатели! Эх, дедок-дедок, иди лучше в поле к Гриддефине, а не сиди тут на чужом огороде, а не то Трусливые Создатели заберут тебя к себе раньше времени и успеешь ты ее обучить разве что ячмень толочь, да стога вязать, да и оставишь ее одну в своем доме.
Уважаемый в Аусерте дедок все продолжал разглагольствовать о своем предназначении быть крестьянином и обрабатывать пшеницу, рожь, ячмень и другие растительные полевые культуры (собственно ничего другого он не знал), о том, как непредсказуемы Трусливые Создатели, в которых он веровал истово, но кажется, безответно. О несправедливости Трусливых Создателей, которые своей необъяснимой волей с помощью «клинов» забрали у него все его большое семейство, которое он выращивал, кормил и пахал в поле с утра до ночи, чтобы заработать лишний медный маар и в тот же день потратить его на дополнительный горшочек риса или бочонок гороха, чтобы скормить его вечно недоедающей ораве своих родных детишек, которые еще порой хворают, озоруют и разбегаются в разные стороны как все тот же рассыпанный горох. Зная, что от его слов Трусливым Создателям ни тепло ни холодно, дед Вацрик упрекал их за то, что они не оставили ему никого и даже супруга покинула его, умерев от чего-то, что в последние недели сильно кололо у нее в груди под ребрами. Осталось ему лишь старая одежда и кое-какие личные детские и женины вещи, которыми он, за неимением другого применения, топил печь. А вместо любимой супруги и разбежавшихся по всему Салкийскому Королевству подросших детишек Трусливые Создатели искусительно подсунули ему юную розовогубую Гриддефину, что вопреки его слабой воли будоражит уже не юные чресла и заставляет его мыслить о повторном «воспламенении», сопротивляться которому ему порой очень трудно, особенно когда Гриддефина, готовясь ко сну, переодевается в ночную сорочку и завлекает его взгляды белизной своей ровной и чистой кожи на ногах, и соблазну которого он опасается поддаться после кувшинчика вина или будоражущего напитка из цикория, который он предпочитает выпивать сразу после утренних петушиных кукареканий.
Маленький Райгетилль не совсем понимал о чем толкует дед Вацрик, а Райгеслина прятала загадочную улыбку. Рассуждения о Трусливых Создателях стали тошны Райгебоку. Он все понимал, но, в тоже время, не понимал ничего. Несправедливости Трусливых Создателей он не находил объяснения.
Со смятеньем в душе Райгебок оставил наполненные водой ведра и взял бадью со свежими овощами. Он возвращался в свинарник, оставляя на большом огороде маму, братика и старичину Вацрика. В свинарники он вывалил овощи поросятам и стеклянными глазами наблюдал как они с довольным похрюкиванием вкушают принесенные Ройгебоком дары природы и не подозревая о своей участи быть им сожраны. А его мучили мысли о том, что, возможно со дня на день Трусливые Создатели с помощью своего беспощадного «клина» и его – Райгебока – заберут и уведут куда-то неизвестно куда и внушат ему его жизненное предназначения, совершенно не задаваясь вопросом о том, согласен ли Райгебок с их выбором или нет. Да и не сможет он быть согласным или несогласным, он, как и его брат-близнец Райгедон просто покинет отчий дом и будет делать то что Создатели посчитают нужным для развития Салкийского Королевства и всего Мира Юэ.
Если конечно эти призрачные Трусливые Создатели вообще существуют не только в воображении населяющих Мир Юэ жителей, которым просто надо как-то объяснять самим себе основу удивительного мироздания в котором они вынуждены жить.
А может быть Трусливые Создатели вообще не знают о его – Райгебоке – существовании? А может быть нет никаких Создателей, а есть кто-то другой или другие? А есть ли вообще?
Ну вот опять!
Райгебок откинул в угол бадью и потер морду.
Поросята удовлетворенно чавкали и суетились в загоне, их было много. Попавшие в голову Аусертского монстра раздумья уже не выходил, они начали вариться у него в крупной голове, кипеть и бродить как отцовое яблочное вино в бочках. «А ежели я не человек, – думал Райгебок, отстраненно смотря на поросят и толстенных свиноматок, – то и «клина» у меня не будет. А если у меня будет «клин» не смотря на то, что я не человек? Но у Райгедона «клин» случился, а у меня нет… Я человек или разновидность ящерицы? У меня вновь тяжелые вопросы и ни одного ответа! Ни одного! Снова я проворочаюсь в сенях до рассвета, снова буду думать! Это уже невыносимо, я с ума так сойду!»
Райгебок тяжело вздохнул и выбрал из-под ног одного поросенка. Взял его двумя лапами и почесал одним когтем за ухом. Поросенок похрюкивал и просился обратно к своей свиноматки, но, как бы ни жалко монстру было поросенка, но жизнь есть жизнь… Прижимая сегодняшний обед к широченной груди, Райгебок отвернулся от свиноматки и быстро вышел из свинарника. Он никогда не ел поросят в свинарнике, их убиение и пожирание происходило на улице в кустах боярышника, чуть поодаль о дальней стороны сарая, возле сложенных для растопки печи дров.
Прошла неделя. Отец купил нового жеребца и ездил на нем в Сейв, нашел там следы своего сына Райгедона. Кто-то ему сказал, что видел мальчика, который по всем признакам только-только вышел из «клина» и направлялся на новое место. Как и подобает в таких случаях, ему не мешали и не останавливали. На только что вышедших из «клина» подростков даже разбойники не нападают. Их даже враги не захватывают в плен. Отцу сообщили, что видели юного Райгедона, идущего сначала в сторону городского казначейства, потом его видели на окраине, шагающего в сторону водяных мельниц. А за сейвовскими водяными мельницами, сразу после моста через реку Перох, была развилка сразу в три направления, в том числе в быстроразвивающееся поселение Ноарменхорг, которое король решил сделать крупным производственным центром. Туда многие уходили. Город строился обширно, ему нужны были строители.
В итоге отец вернулся без определенного ответа. Следы его сына уносили своего хозяина далековато и радиус поиска с каждым шагом расширялся все больше и больше.
Пришло время поставлять две бочки сидора в таверну «Гусь и Тетерев», а кроме того со дня на день Райгемаху привезут из Онга обоз с яблоками и нужно будет их перемалывать. Одним словом, дел невпроворот и ими некому заниматься кроме главы семьи.
А Рагебок всю эту неделю размышлял о том, что не давало ему покоя посильнее, нежели думы о реке Нольф и об ее противоположном береге. Дождавшись, когда они с отцом закончат дела с яблоками и вином, монстр выбрал определенный день. Утром он съел сразу двух поросят и ушел из дома, оставив кусок березовой коры, на котором кое-как изобразил угольком, что, мол, он ушел на один день, и что бы его не искали как Райгедона. Это не «клин» и он сам вернется до заката солнца.
В этот день было ветрено и прохладно, Райгебок, как существо хладнокровное чувствовал себя вяло и движения его были немного замедленными. Шерстяная накидка с капюшоном, которую он на себя надел спасала разве что только от порывов ветра, но она нисколько не грела, ведь одежда сама не греет, она сохраняет вырабатываемое человеком тепло, а Райгебок же был хладнокровным, температура его тела всегда была приближена к температуре окружающей среды. Он даже подумал, а не перенести ли поход на другой день, когда солнышко будет более трудолюбивым, но невыносимое желание докопаться до истины как можно скорее и, возможно, найти ответ на вопрос, мучавший его почти всю сознательную жизнь, было сильнее боязни какой-то там прохлады. Зная все тропы и дорожки в своем родном Аусерте, Райгебок выбрал те на которых не мог повстречаться односельчанин и незаметно для всех покинул деревушку. Кутаясь в накидку и остерегаясь людей, он двинулся по одной из троп в сторону небольшого соседнего поселения Пфель, где жители занимались преимущественно рыболовством, так как деревня расположилась на очень рыбном берегу реки Русенгордии. Не пройдя и полпути, монстр, совсем не собираясь пугать пфельцев своим появлением, свернул направо и углубился в смешанный лес, полный белок и сов. Потом вышел из леса и прошел поле с почти созревшей пшеницей. Иногда ему встречались крестьяне, и если они были незнакомы Райгебоку, то он прятался и пережидал, покуда они пройдут своей дорогой.
По карте, которую он уже давно выучил на зубок, казалось, что до выбранной цели было ближе, чем получалось на самом деле. Ему приходилось сворачивать на тропы, которых на карте не было; подниматься на холм, который должен был быть немного в стороне; переходить мост через ручей, который по карте являлся каменным, а на деле – чуть ли не из хвороста. На осторожное наступание на него райгебокской ступни, мост отозвался нехорошим скрипом и накренением. Чудовище пожалело труд мостостроителей и перешло ручей вброд. Временами Райгебоку казалось, что он сбился с пути и заблудился, что-то уж больно далеко от дома он ушел. Это может быть небезопасным, к тому же рыцари короля Беневекта Третьего Милостивого могут быть в любом месте, а это чревато определенными последствиями. Или для рыцарей, или для Райгебока. Да и не только королевские рыцари представляли угрозу для аусертского монстра – любой незнакомец поднимет крик, любая крестьянка истерически заверещит, любой воин обнажит меч или выставит пику.
Ступив на землю графини Ангольдринии, монстр растерянно остановился. Оттуда где он стоял был виден высокий замок графини – высокие трубчатые башни, стены белого камня, перед замком большой парк с птицами. Над всем этим трепыхались на ветру треугольные флаги с фамильным гербом рода Ангольд – черно-белый журавль в полете. Замок графини смутно просматривался сквозь дымку и влажный воздух, он был далеко и не из одного окна ни один человек не увидел бы монстра, просто не рассмотрел бы его. Но обнаружение не так сильно волновало Райгебока, гораздо неприятнее было то, что неожиданное появление замка рода Ангольд вносило путаницу в его ориентацию на местности. Дело в том, что по карте этот замок должен быть в стороне, на значительном отсюда расстоянии. И вообще ангольдское графство не входило в райгебокский маршрут.
Райгебок почесал голову. Заблудился? Возвращаться ни с чем?
Решив, напоследок выйти на другую тропу, он обрадовался, заметив ориентир, который был даже на карте – старый дубовый лес. Да, значит он шел правильно. Райгебок вошел в древесную гущу и стал искать еще один ориентир – несколько особо высоких дубов, у одного из которого молнией обломана макушка. Если это тот самый лес, то Райгебок был почти на месте. Он прибавил шагу и вскоре огромные дубы накрыли его своей тенью. Ветер громко шелестел листвой, откуда-то издалека доносился стук топоров. Белка, нисколько не встревожившись присутствием в ее лесу чужака, спрыгнула на траву, сунула в ротик орех и с ним в зубах ловко запрыгала по еловым ветвям.
Побродив довольно долго, он все же вышел куда следует. Однако он уже совсем продрог и чувствовал себя тут неуютно. Как бы то ни было, Райгебок, поежившись от ветра, продолжил поиски того, ради чего шел сюда полдня. Он уже нашел очень высокие дубы, среди которых был один с обломанной верхушкой и теперь кружил вокруг них. То, из-за чего он покинул Аусерт должно было быть здесь, в этом лесу, недалеко от вон той колеи. Райгебок был напряжен и опасливо озарялся по сторонам. Случайно он чуть не проморгал появление двух дровосеков. Хорошо, что они были не совсем трезвы и уделяли чересчур много внимания обсуждению прелестей какой-то девицы, чем смотрению по сторонам.
В этом лесу Райгебок был впервые, а он с тревогой переносил новые места в которых оказывался, тем более не знакомых. Тем более он был один и не от кого ждать совета. Тихо и вкрадчиво ступая по прошлогодней листве, волнуемой порывами ветра, он шагал меж дубов с каждым шагом приобретая уверенность в том, что идет правильно и от этого, почему-то, робея еще больше.
И вот, кажется, он пришел. Впереди меж толстенных дубовых стволов была яма. Райгебок подошел ближе, встал у края. Яма была округлой формы, около шести-семи салкийских клинков в диаметре. По краю росла трава, вьюнок запускал вниз свои длинные усики, а внизу на дне что-то двигалось и кряхтело. Монстр очень осторожно встал у края и тихонько глянул вниз уже догадываясь, что, а вернее – кого он там увидит.
Глухой и скучный Аусерт был прославлен двумя личностями – самим аусертским монстром Райгебоком и стариком Хейтенгюрдом, о котором знал каждый уважающий себя житель деревушки. И все знали – живет такой старикан в яме и у него «сбитый клин». Эта яма была глубокой, раза в три глубже ее диаметра, туда почти не проникал свет. Дубовые корни узловатыми щупальцами вылезали из земли и свисали вниз. Пласты грунта чередовались с чернозема на глину, потом песок, потом опять земля, только какая-то серая, потом камни и снова земля. Черная, мокрая от подземных источников. Холодная. Ознобом и сыростью веяло из земли. Человек на дне ямы был совершенно гол, длинные волосы, грязные как сама земля висели с головы подобно червям. Такая же черная длинная борода, доходящая почти до живота. Человек был черен от земли, так черен, что будто он был из земли вылеплен. Он был черен как сама сажа, земля и грязь полностью покрывали его туловище и служили ему одеждой. Человек, которого при рождении нарекли Хейтенгюрдом, стоял на четвереньках на дне ямы, погружая в землю черную ладонь с длинными когтями-лопатками, захватывал горсть и отправлял в рот. Основательно пережевав землю и проглотив ее, Хейтенгюрд, немного подумав о чем-то о своем, опять не торопясь рыл землю и ел ее.
Сверху на это изумленно смотрел Райгебок. Он много раз слышал про старика Хейтенгюрда, семейство Хейтен было из Аусерта и кое-кто еще помнил несчастного старика еще ребенком. Поэтому история этого человека была популярна среди аусертцев, особенно среди молодежи. Но монстр всегда полагал, что история Хейтенгюрда обросла мифами и вымыслами, и не сильно верил в россказни таких деревенских старожил как беззубый Шлёймранк, который от старческого слабоумия не помнил себя в возрасте до тридцати пяти лет и утверждал, что именно в этом возрасте он и появился на свет. Но оказалось, что реальность с беднягой Хейтенгюрдом была даже фантастичнее рассказов. Старик действительно жил тут в яме и ел землю. Глядя на копошащегося в земле человека Райгебок сорвал кустик растущего тут на краю клевера и бросил его вниз на дно. Как он и ожидал, Хейтенгюрд зачерпнул черной пятерней землю вместе с цветком и сожрал ее. В деревне говорили, что он ел корни, глину, кости, червяков, всякий мусор и все, что откапывалось в земле, в том числе и камни. Теперь Райгебок видел, что это была правда. Старик глотал все без разбора. Испражнялся тут же под себя, не меняя позы, и ел свои отходы жизнедеятельности. Монстр слышал историю о Хейтенгюрде с самого рождения и знал, что старику не меньше пятидесяти лет, что по салкийским меркам было весьма прилично.
Ночью, по словам молодежи, Хейтенгюрд спал. Не ел и не копал.
– Райгебок, – имя монстра прозвучало за его спиной так неожиданно, что с перепугу он чуть не сорвался вниз в гости к грязнобородому старику. За его спиной стояла, опираясь на сучковатую палку, старуха, древнее которой монстр еще не видел. Даже беззубый Шлёймранк, который доказывал всем, что появился на свет тридцатипятилетним мужчиной не шел ни в какое сравнение с этой неюной женщиной. Судя по ее виду, она прожила уже столько сколько люди не живут. Не должны жить, ибо жизнь в таком теле – не жизнь, а существование. Она была сгорблена, а ее голова и руки постоянно производили какие-то ненужные движения в воздухе, будто за долгие годы существования они обрели самостоятельность и теперь жили сами по себе и двигались независимо от воли хозяйки. Лицо ее от глубоких морщин походило на высушенную сливу, щеки ввалились внутрь полости рта, белки глаз были желтыми, а сам взгляд вызывал настоящий суеверный страх.
– Ведь ты Райгебок? – вновь прошамкала старуха и среди морщин где-то под маленьким носом образовался черный полумесяц беззубой улыбки. – Это ты… Ты пришел…
Монстр нахмурился. Честно говоря, он не знал, как себя вести, как разговаривать. Было бы легче, если бы он мог хотя бы произносить слова.
– Райгебок, – старуха потянула сухую руку и провела узловатыми пальцами по крупным чешуям на запястье чудовища. – Так вот ты какой получился… Вот какой… А я боялась себе даже представить каким ты вырастишь…
Райгебок сглотнул ком в горле. Он уже пожалел, что пришел сюда, у него даже мелькнула мысль убежать.
– Ты можешь говорить? – спросила старуха. Монстр отрицательно покачал головой и от неловкости потупил взор. – Но ты понимаешь речь?
Ящер кивнул. Старуха тоже кивнула.
– Я Хейтенмарна, твоя матушка должна меня помнить.
Значит вот она какая! Женщина, принявшая роды у его мамы. Женщина, с помощью которой он – аусертский монстр, человек-ящер, Черепаший Рот, невиданное чудовище – появился на свет. Она долго и с прищуром смотрела на чудовище, особенно на его морду. При этом ее руки как-то хаотично двигались, то приподнимаясь, то делая дуговые взмахи. Голова тоже не держалась на месте, она то и дело поворачивалась то одной стороной, то второй. В эти моменты древняя как камни старуха напоминала птицу, у которой, как известно глаза расположены по разные стороны черепа и чтобы смотреть непосредственно перед собой, они часто поворачивают голову вбок.
Она назвала свое имя и оно совпало с тем, что держалось у него в голове. Он пришел совершенно правильно. Жива ведь, бабулька-то, но ей должно быть лет не меньше чем самому толстому дубу в этой роще. По крайней мере, так она выглядела. Хотя… Живет ведь в их деревушке один плотник, который с молодых ногтей беспробудно днюет и ночует в таверне «Гусь и Тетерев», так вот он в свои сорок один год выглядит, приблизительно как хромой Шлёймранк, который, как известно, настаивал на том, что появился на свет в тридцатипятилетнем возрасте. Может и эта женщина просто не заботилась о себе и состарилась раньше срока. Болезни, образ жизни, душевное переживание – это могло повлиять на преждевременное старение, ведь ум ее по-прежнему свеж, а речь внятная.
– Извини, Райгебок, но я не могу пригласить тебя к себе в дом, – ветер разметал полы ее тряпок, которые она натянула на свое тело в качестве одежды. Сделав случайные взмахи свободной рукой, Хейтенмарна указала клюкой на какой-то шалаш в стороне. – Туда едва ли протиснется кто-то еще кроме меня. Тем более такой огромный как ты. Повернись, дай я посмотрю на тебя ближе… Мои глаза стары, все как в молочной пелене… Наклонись…
Райгебок подчинился.
У старой Хейтенмарны были бледные водянистые глаза с желтоватыми белками. Маленькие зрачки. Но Райгебок, хоть и признавал, что испытывает неудобство от ее рассматривания, однако не мог распознать в глазах старухи хоть искринку старческого слабоумия. У хромого Шлёймранка взгляд отражал неадекватность, этим он отличался от вполне рассудительной, хоть и старой, Хайтенмарны. Ее тело, схожее с неразложившимися мощами покойницы, ее хаотичные движения руками и головой, ее ввалившиеся щеки и выцветшие глаза, видимо не повлияли на ее душевное состояние. Судя по всему в этом теле жила женщина, которая могла бы еще многое сделать и многому научить.
– Вот ты какой стал… – еще раз проговорила старуха, когда Райгебок, сняв капюшон, позволил ей осмотреть себя, свою голову, пасть, невысокий перепончатый гребень на голове и шее (он продолжался через весь позвоночник к хвосту, но Райгебок всегда держал его прижатым к телу). – Я помню… Я очень хорошо помню, каким ты появился на свет… За свою жизнь я приняла много родов… Много… Я уже давно не помню почти никого, все роженицы и их младенцы превратились для меня в фрагменты из прошлого… Расплывшиеся картины как на озерной глади, в который бросили камень… Давно приснившийся сон… Ох… Иногда я думаю, а было ли вообще все это… Но вот тебя, Райгебок, я помню хорошо… И мать твою запомнила… У тебя ведь есть брат-близнец? Вы родились вместе, я не ошибаюсь?
Монстр кивнул. Хейтенмарна сделала неопределенный жест сухой ладонью и пожевала губами.
– Спустя столько лет ты, Райгебок, решил найти меня… И нашел… И пришел сюда ко мне… Есть причина? – опять кивок. – Говори, я тебя слушаю.
Райгебок совсем растерялся, он попытался что-то произнести, но вышло невнятное мычание, словно у глухонемого полуторогодовалого ребенка. Однако старуха потребовала, чтобы он продолжал, она постарается понять. И он долго и неуклюже объяснял ей цель своего прихода к ней. Он использовал и жесты и даже чертил когтем на земле. К его удивлению Хейтенмарна, вроде бы, поняла правильно. Только вместо того, чтобы ответить на интересующий его вопрос, она задумчиво кинула взор в яму, где старик Хейнетгюрд продолжал капать землю под собой и тщательно ее пережевывать. Из ямы стал доноситься запах свежих испражнений, пока между старухой и чудовищем проходил разговор, старый землекоп-землеед решил опорожнить кишечник, сделав это прямо под себя, не отрываясь от работы. Растоптал все ногами и, кажется, что-то уже успел запихнуть в рот и проглотить. Старуха поцокала языком и сказав монстру, что должна покормить Хейтенгюрда, скрылась куда-то в чащу леса. Вскоре она вернулась, медлительно волоча за собой грязную тряпку на которой грудой лежало немного овощей (немытых), яблоки, кусок вяленого мяса неясного происхождения, какие-то ягоды, что-то еще… Хейтенмарна проковыляла к краю ямы и вытряхнула все принесенное вниз. Еда посыпалась на дно, что-то упало на голову грязного старика. Тот мотнул грязными локонами, издал надсадный вздох и, совершенно не обращая внимания на зрителей сверху, продолжил копать и жрать. Только теперь вместе с черноземом в его рот стали попадать и то, что скинула ему старуха. Только, похоже, ему было безразлично, что жевать: землю, корни, камни, собственное дерьмо или ягоды.
– Ему надо подбрасывать нормальную еду, – пояснила старуха, складывая тряпку, – иначе на одной земле он долго не протянет. Давно бы съел самого себя, ежели я его не кормила бы… Хорошо еще, что сюда заходят дровосеки, у них тут неподалеку тропа на лесопилку. Они приносят еду, время от времени спускаются в яму и убирают со дна камни, что бы несчастный Хейтенгюрд не мучился… Бедный Хейтенгюрд… Бедный мой мальчик… Дровосеки предлагали мне сколотить избушку, но я отказываюсь… зачем она мне…
Райгебок вздрогнул и с удивлением уставился на бабушку. Сын! Так вот в чем дело! Старик Хейтенгюрд является сыном Хейтенмарны! Не мужем, не братом, не кумом, а родным сыном! Удивительно, что эта догадка не приходила ему в голову. Старушка убрала тряпку и уловила на себе потрясенный взгляд гостя.
– Ты удивляешься? – спросила она, сделав очередное бестолковое движение рукой. – Да… тут есть над чем задуматься… А все из-за меня, из-за моей глупости и упрямства. Теперь мой сынок расплачивается за меня, а я просто не могу его оставить здесь одного! И не оставлю, пока жива! Ни за что! И перед смертью сама прыгну к нему, чтобы он съел меня и за счет этого протянул бы еще какое-то время, потому что кроме меня он больше никому не нужен. Многие сюда приходят поглазеть на него, повеселиться, а потом всем рассказывать… Бросят ему вниз какую-нибудь мерзость и смеются, наблюдая как бедненький Хейнетгюрд это кушает… Разве что дровосеки помогают… Для людей он просто загадка, чудной, ненормальный, человек со сбитым «клином». А для меня он сын! И это из-за меня он такой! – Хейнетмарна повернула морщинистое лицо на ветер, чтобы выступившие слезы быстрей высохли. – Все из-за того, что я слишком любила его и не захотела отпускать, когда в тринадцать лет случился «клин». Мы как раз вдвоем с ним тут, в этой дубовой роще собирали землянику, раньше она здесь еще росла. Хейтенгюрд набрал полное лукошко и после этого немного лакомился сам. Прямо с кустиков. В этот момент случился «клин». Сынок остановился с набитым ртом… Он находился в таком положении очень долго, а я бегала вокруг, рыдала и причитала. Горю моему не было границ, я понимала, что теряю единственного сына, так как после «клина» он покинет меня и займется своими делами. Больше даже не вспомнит обо мне, даже не узнает меня…
Райгебок стоял на ветру и из-под капюшона сверху вниз смотрел огромными тарелкообразными желтыми глазищами с узкими лягушачьими зрачками на сморщенную старуху. Как ему было это близко! Неделю назад его близнец пережил «клин» и ушел в неизвестном направлении. Жизнь показывает, что вероятность случайной встречи с подростком, вышедшим из «клина» и получившим свое предназначение, была ничтожно мала. Мир Юэ довольно обширен, и в большинстве своем люди живут и работают в своих городках, редко отправляются в странствия. Разве что пилигримы, купцы, да брошенные в дальние походы рыцари. Так что, если новая профессия Райгедона не связана с перемещениями на дальние расстояния, то вряд ли Райгебок еще когда-нибудь увидит своего брата…
– У меня началась истерика, я перестала себя сдерживать, – продолжала Хейтенмарна дрожащим голосом. – Незадолго до того мой муж погиб при осаде вилидергонского Кронн-Дерепа, а после ухода единственного сыночка Хейтенгюрда я оставалась одна и никому не нужной. Первый же разбойник мог снять с меня последние одежды или того хуже – лишить жизни. Сейчас я даже не могу вспомнить, что заставило меня сбить «клин» у сына. Я хотела прервать это, хотела оставить сыночка при себе. О чем я только думала! Ослепленная и не соображающая, я разбежалась и, что было силы, толкнула моего маленького Хейтенгюрда плечом. Тогда он упал на траву и замер подобно скульптуре, поваленной землетрясением. Изо рта вытекал земляничный сок и очень напоминал кровь. Как же я испугалась! Так он лежал ночь, я сидела над ним и рыдала. В итоге он очнулся…
Старуха замолчала и еще раз взглянула вниз в яму.
– После «клина» Хейтенгюрд должен был стать шахтером, должен был копать землю и добывать из нее какую-то руду… Я сбила его предназначение. Из-за моего вмешательства новое знание спуталось со старым. А на момент «клина» сынок ел землянику. Вот и получилось, что с тех пор он одновременно копает землю и ест. Роет и ест… – старая женщина подняла голову на низкие темные облака. – Я давно не слежу за днями и годами, кажется, что вся моя жизнь – это забота о сыне. Честно говоря, я совсем забыла о том времени, когда жила нормально, это было очень давно… очень… Не уверена было ли это вообще… Мне пришлось бросить Аусерт и поселиться здесь рядом с сыном, чтобы кормить его, оберегать от хищников, накрывать яму в дождь и снег. Ты спросишь, Райгебок, как же я тогда принимала роды у рожениц? Ну как сказать… У меня ведь тоже в подростковом возрасте случился «клин» и моим предназначением стало – быть повитухой. Никуда от этого не деться. Я ходила по близлежащим поселениям и делала свое дело, но неизменно возвращалась сюда. К бедненькому Хейтенгюрду. Теперь я стара, мое предназначение отпустило меня, я больше не повитуха. Тем лучше. На моем месте теперь молодые и полные сил, а я доживаю свой век здесь у этой ямы… Рядом с сыночком…
Чудовищу стало неописуемо грустно. История Хейтенгюрда повергла его в глубокую печаль, а представляя, что из-за маленькой девочки Виллэйны с его братом-близнецом Райгедоном могло случиться то же самое, Райгебок аж холодел. Родителям Виллэйны надо было привести ее сюда и показать ей копающего старика, у которого грязь и земля заменяли одежду и еду, но только показать хотя бы за день до того, как она решила явиться во двор семейства Райге. При всем при этом Райгебок не мог винить девочку, она действовала по велению души, под порывами чувств, не зная, чем это грозит Райгедону, как не знала, что станет с ее сыном Хейтенмарна, когда с разбега толкала его плечом.
Ветер усилился, он даже сбил капюшон с головы чудовища, он задувал за шиворот, холодил ноги. С ознобом по коже монстр почувствовал первые капли дождя. Он взглянул на небо, нашел там бледное пятно, которое являлось солнцем за лиловой тучей и задумчиво и скорбно вздохнул. История с Хейтенгюрдом была ему очень интересно, но он пришел сюда не за этим. Старуха покачала головой из стороны в сторону, шмыгнула носом и продолжила: