Алексей Владимирович Июнин
Райгебок
– Так же как выехали в Лойонц, – отец откусил сыр. – Ты, сын, опять впряжешься. Прости, но мы должны оторваться от королевских войск и мчаться быстрее их почтовых голубей. А теперь уже на помощь к рыцарям короля присоединились рыцари герцога Ваершайза, а их в этой местности как комаров на болоте, ведь это же Ваерское герцогство, тут хозяин наш любезный герцог. По-этому – ешь, набирайся сил и поедем дальше. До дома осталось не так далеко, мы вернемся еще до рассвета. А ежели встретим разбойников, то позаимствуем у них коня. Хотя не думаю, что хоть один разбойник будет стоять на нашем пути.
Говоря это, Райгемах немного усмехнулся, а Райгебок, подумав, принялся за еду. Силы ему, действительно, были нужны. Купленный на ярмарке в Лойонце жеребец был молодой, сильный. Монстр любил сырое мясо, а конину ему приходилось есть очень редко. В основном его рацион составляли поросята. Специально для Райгебока семья Райге построила и содержала собственный свинарник. Дело это было хлопотное, но почти всем занимался сам Райгебок, ведь, в конце концов, он же выращивает поросят для себя. Райгебок съедал в день одного поросенка, а кроме них он доедал кости с обеденного стола родителей, да пил сырую воду. Он не боялся заразиться кишечными заболеваниями, семена которых так обильно растворены в родниковых и колодезных водах Салкии, и не разбавлял воду вином. Он вообще не пил вина, в отличии от своего отца, который с тринадцати лет производил (и пил) великолепный яблочный сидр, за счет которого держится на плаву таверна «Гусь и Тетерев».
Так в тени сгоревшей ветряной мельницы на пригорке отдыхали и перекусывали Райгебок и его отец Райгемах. Отец сидел на траве, облокотившись на колесо телеги. Одной рукой он отправлял в рот лепешку и сыр, второй ревностно поглаживал довольно увесистый мешочек с монетами, что выручил сегодня днем на Лойонцевской ярмарке, продав подчистую всех до одного угря-светомета. С каждым месяцем отец становился в Лойонце известнее и известнее, его приезда уже ждали многие горожане, которые поняли преимущество живых угрей-светометов (этой диковиной вообще никто более не торговал, отец не рассказывал секрета их ловли) перед обычными свечами и масляными лампами. Как известно, живые угри-светометы сверкают сильным бирюзовым светом, они способны освещать помещение не хуже целой люстры с подсвечниками и не требуют ни ухода за собой, ни кормления. Подвешенные в специальных аквариумах под потолком, они дают свет в темное время суток около двух месяцев, пока рыбы не умрут от голода. Никто, в том числе и Райгемах, не знает чем питаются эти змеевидные рыбины из легендарного Нольфа. Аквариумы, в которых их содержат, герметично закрываются, щели заливаются пчелиным воском, чтобы ни в коем случае угорь-светомет не смог высунуть свой хвост наружу. Тогда со всеми, кто будет находиться в это время в помещении можно будет попрощаться навсегда. Райгемах всегда предупреждал об этом покупателей и даже требовал от них расписку, что те ознакомлены с правилами содержания и к отцу не будет претензий, ежели какой-нибудь нехорошо закрытый угорь-светомет испепелит целую семью. Сейчас в одном из кошелей винодела (а по совместительству и торговца) покоились тридцать девять таких расписок. Один угорь-светомет стоил девять серебрянных мааров или три маара золотом. Это было очень дорого, цена была явно завышена, но у отца не было конкурентов. Так как в Лойонц приезжали не только из местной округи, но и купцы из Вилидергонии и Куштама, то помимо салкийских серебряных и золотых мааров, в кошеле Райгемаха звенели и куштамские куштамды разного достоинства, и вилидергонские государственные монеты – леле. На вырученные деньги он закупал маленьких поросят для Райгебока (пять пятачков за один маар серебром), ну и вообще эти деньги были солидной прибавкой к семейному бюджету. Даже сидр для «Гуся и Тетерева» не приносил такой прибыли. Только одна проблема усложняла трату этих денег – иностранные леле и куштамды не пользовались спросом в Аусерте, их приходилось выменивать у заезжих ростовщиков, теряя при этом некоторый процент.
– Узнав, что я и есть тот самый крестьянин, за которым охотятся королевские рыцари, – не громко говорил отец, не отрываясь от еды, – хозяин постоялого двора намекнул, что еще за один серебряный маар, он поделится со мною кое-какой интересной для меня информацией. Я отдал ему монету и он мне по секрету рассказал, что услышал от двух герцогских булавоносцев, что сняли комнату на ночь. Они знали, откуда на земле нашего герцога Ваершайза рыскают королевские воины. Это специальные отряды, снаряженные лично королем Беневектом Третьим Милостивым, они, по словам булавоносцев, обладают какими-то указами за подписью короля, что дает им право беспрепятственно перемещаться по герцогским землям, не только по Ваерскому герцогству, но и вообще по всем землям Салкии, будь то герцогство, графство или какая иная земля.
Райгебок спросил, что это за отряды.
– Король ищет таких чудовищ как ты, сынок, – ответил отец и сделал несколько глотков воды из толстостенного кувшина. – Ходит слух, что наш король ловит всяких невиданных зверей и человеческих уродов и заковывает их в подземелье. Так сказал хозяин постоялого двора. Наверное, до этого отряда дошел слушок о том, что где-то тут обитает монстр, вот они и шныряли в окрестностях Лойонца. На тебя натолкнулась одна местная крестьянка, собирающая хворост и немедленно раструбила обо всем в толпе народа в Лойонце. Королевские рыцари оказались тут как тут и сразу же направились в лес. Я узнал о тебе чуть позже, сразу понял, что речь именно о тебе, и немедленно поспешил за рыцарями, да вот только немного опоздал. А дальше ты знаешь. Сын, – обратился Райгемах к чудовищу, стряхивая хлебные крошки с бороды, – ответь, почему тебя смогли схватить рыцари? Как ты мог позволить им?
Райгебок оторвался от теплого конского мяса и виновато вздохнул, вытирая кровь с черепашьих губ. Разбитый рот и отсутствие многих зубов мешали ему объяснить отцу, что он бы никогда не позволил кому бы то ни было себя схватить, но в какой-то момент у него просто померкло сознание. Кое-как монстр пожаловался отцу, что и сам не знает почему вдруг его сразил бесчувственный сон, когда он просто шел по тропе. Рядом никого не было, в этом Райгебок был абсолютно уверен, он обладал не только острым зрением, но и превосходным слухом, мог слышать даже муху, что пролетает на расстоянии ста салкийских клинков, а также тонкий звук, который люди не слышат, а слышать способны лишь собаки. А вооруженные рыцари в доспехах при движении всегда издают грохот и шум, Райгебок услышал бы их еще выходящих из казарм в Лойонце.
– Тогда почему же так случилось? – раздумывал отец, опять делая большие глотки воды из тяжелого кувшина, который он наполнил еще на ярмарке. – Как ты себя чувствовал? Кружилась ли голова? Как бились сердца?
(У монстра было два сердца по обе стороны грудной клетке, равно как и две печени).
Райгебок лишь помотал головой и как маленький мальчик ждал вердикта отца. Накажет ли он его за то, что произошло?
– Это странно… – отец передал кувшин с водой сыну и когда Райгебок протянул когтистую трехпалую лапищу и взялся за ручку толстостенного кувшина, отец, не отпуская руки, дал ему понять, что хочет посмотреть ему в глаза. Монстр смотрел на отца чистым взором, в котором была большая вина за то, во что они ввязались и при этом непонимание того, почему так случилось. Огромные желтоватые глазища-блюдца с вертикальными узкими зрачками как у лягушки смотрели честно, Райгебок вообще никогда не обманывал родителей и редко что-то от них скрывал. Из-за темноты зрачки его расширились, стали почти круглыми. Райгебок действительно не понимал и не мог объяснить, отчего внезапно лишился чувств у того ручья в лесу в окрестностях Лойонца.
– Ты поел? – спросил отец. Чудовище кивнуло и сделал маленький глоток воды из кувшина. Райгебоку не обязательно выпивать чистую воду, он мог пить из любой лужи. – Тогда нам пора. Мать уже заждалась.
Монстр отволок недоеденную конскую тушу в густые черные кусты, завалил ее обломанными ветками и привычно впрягся в повозку. После еды и небольшого отдыха он чувствовал себя значительно лучше, он вообще очень быстро восстанавливался. А к утру, когда они доберутся до родного Аусерта его раны должны вообще затянуться, чтобы вскоре закрыться новой отросшей чешуей.
Всю дорогу через лес у Райгебока не уходило чувство, что отец от него что-то скрывает или, во всяком случае – недоговаривает. Или умалчивает от него нечто значительное, возможно он догадывался, в чем причина того, что монстр потерял сознание. Хотя это могло только казаться Райгебоку.
Как бы то ни было, покуда он вез повозку через лес, он постоянно ловил на себе задумчивый взгляд отца. Райгемах хмуро наблюдал за сыном, сидя в повозке и иногда подсказывая сыну правильное направление. Чудовищу не нравилось такое пристально наблюдение, будто папа так и ждет от него чего-то подленького, хотя знает, что монстр никогда ничего подобного не сделает. Может быть отец думает, что сын соврал ему? Райгебоку было неудобно, ведь он рассказал чистейшую правду и ничего более добавить не мог. Чувствуя себя бессовестно виноватым, чудовищная рептилия, вся в ранах и ссадинах, привычно двигало телегу и едва не пускал слезу (тоже привычно).
– Послушай, сынок, – обратился к нему отец, когда среди глубокой ночи они набирали воду из громко журчащего ключа. – А ответь-ка мне на один вопрос, только, прошу тебя, прежде чем говорить, хорошенько прислушаться к своим ощущениям. К себе самому. К своему внутреннему настрою.
Райгебок оторвался от воды и непонимающе посмотрел на отца. Его желтые лягушачьи глаза с расширенными зрачками только хлопали веками, ожидая разъяснения отцовым словам.
– Внимательно прислушайся к себе, – повторил папа и, набрав полный кувшин, подошел к сыну, заглядывая в его виноватые глаза. – Стал ли ты ощущать в себе после пробуждения какую-то тягу к чему-либо?
Монстр молча стоял, даже короткий хвост замер.
– Нет ли у тебя желания куда-то пойти? – продолжал отец задавать странные вопросы. – Или начать делать что-то, чего ты раньше никогда не делал? Ну например… лепить горшки? Или коптить мясо? Вязать рыболовные сети? Нет? Подумай-ка.
Райгебок подумал, прислушался к себе. Пожалуй, единственным его стремлением было – как можно скорее вернуться в деревню и обнять маму. Еще снять бы эти проклятые кандалы с ног, они раздражают своим звоном. Еще залечить раны… Поиграть к Райгетиллем в «кролика и енота». Но это совершенно нормальные желания, ни о каких рыболовных сетях он не думает. Зачем ему это? Он этого не умеет, у него и пальцы-то не подходящие для такой работы. Свои мысли Райгебок постарался передать отцу, тот долго смотрел в глаза сына и, наконец, раздосадовано отвернулся.
– Ну тогда я тоже не знаю! – в отчаянии проворчал отец и вернулся на телегу.
Что имел в виду отец, задавая такие вопросы, и какие размышления были в его голове Райгебок так и не спросил. Немного постояв в недоумении у журчащего ключа, он стряхнул капли с ног, взял в лапы полозья и зашагал дальше. До родного поселка оставалось совсем чуть-чуть. Вот уже и небо с востока чуть окрасилось предрассветной синевой и знакомая хромая псина прицепилась сзади в ожидании, что ее кинут что-нибудь съедобное. В этих краях Райгебок не опасался, что какой-нибудь ранний пастух встретит его на дороге и от страха не бросится наутек. Или доярка, увидев его, падет в обморок или заголосит на всю округу, как это однажды случилось на ячменном поле у деревеньки Онг. Нет, тут такого не бывает, все жители деревни давным-давно знают Райгебока, и пусть чураются его как шаровую молнию, пусть отстраняются от него и избегают его присутствия, будто он пожирает не поросят, а их родных детей (по внешнему виду в это с легкостью можно поверить), но, по крайней мере, никто не бросается на него с моргенштернами и не преграждают путь огненными факелами и нацеленными в глаза вилами.
Но тут случилась небольшая оказия, не успели они выехать на луг, как на очередном ухабе у повозки сломало ось задних колес. Идти пешком, оставив повозку одну в лесу было неблагоразумно, первый же разбойник или вор, растащит ее по частям. Надо было чинить тут же, отец, выругавшись, принялся за дело. Оказалось, что так просто ее не починить и он провозился чуть ли не до полудня.
С того времени как отец и сын отправились в Лойонц на ярмарку прошло полтора суток. Отец хотел вернуться в Аусерт с новым волом, но в городе научился впрягать коней и даже прикупил одного молодого жеребца, однако в итоге они вернулись так же как и уехали. Без нового вола, без жеребца, повозку все также вез Райгебок. Только теперь вместо кучи телячьих желудков, наполненных речной водой и бултыхающихся в них сияющих угрей-светометов, на телеге была лишь сложенная парусина, да пару мешочков. Один с подписанными расписками от покупателей, второй – с деньгами. На вырученные монеты можно было купить с дюжину здоровый сильных коней, по-этому отец не сильно-то и переживал о том безымянном жеребце, которого ему пришлось убить в Баргене-на-Русенгордии.
Подъезжая к родной калитке и Райгебок с отцом увидели, что у них во дворе дома происходит нечто странное, такое от чего отец сильно нахмурился и приказал сыну прибавить шаг. У старой, но крепкой оградки собрались юноши и девушки со всего Аусерта, они с тревогой смотрели во двор семейства Райге и что-то живо обсуждали. Тут собрались почти все мальчики примерно одного возраста с братом-близнецом Райгебока – Райгедоном (а значит и самим Райгебоком), и монстр узнал в них друзей его брата. Были среди них и совсем дети, били и взрослые люди. Топтался в нерешительности пузатый Пуггелот, что владел трактиром «Гусь и Тетерев», он держал за руки двух своих дочек, а те хныкали и просились подойти поближе. Стояли тут и соседи – семейство черноглазых Скау. У всех на лицах было примерно одинаковое тревожное выражение. Люди молча встретили приблизившуюся повозку, почти не взглянув на израненного Райгебока, хотя обычно, расступались в стороны при его приближении как от ядовитой змеи. Глава семейства Скау – Скаурот открыл рот, чтобы сказать нечто важное, и, по-видимому, трагичное, но выдохнул и потупил взор. Тогда побледневшему отцу пришлось самому спрашивать в чем дело и не по поводу ли его сына Райгедона они тут собрались. Монстру и самому стало неспокойно и он не меньше отца всерьез встревожился за близнеца, потому что не иначе как он стал поводом к собранию своих друзей-одногодок. Была бы у чудовища кожа, она покрылась бы не меньшими марашками, чем у отца на толстых волосатых руках.
– «Клин», – тихо произнес кто-то из мальчиков.
– «Клин»? – казалось отца сейчас хватит удар, это слово на него подействовало так, будто его пробили рыцарским копьем. – У Райгедона?
У отца сел голос.
– Да, – подтвердил один долговязенький парнишка с и поправил шапку. Это был старинный приятель Райгедона с которым он играл с самого рождения.
Отец руками отстранил народ и ворвался во двор. Райгебок за ним, поднимая с травы выпавший из рук отца мешочек с деньгами. Двор, однако, был почти пуст, только маленькая собачка Су, раздражала хозяина, трепетно виляя хвостиком. Она не ведала, что означает слово «клин», она была всего лишь собачкой.
Райгедон был во дворе. Он был ссутулен, даже немного сгорблен, лицо опущено, взор из-под немного сведенных бровей был устремлен в землю, рот приоткрыт (на момент «клина» он дышал ртом). Руки согнуты в локтях, обе ладони сжимали что-то несуществующее у левого уха. В такой позе юноша переступал через разросшиеся лопухи у крыльца, которые уже давно пора было срубить лопатой.
Райгедон делал шаг…
И в то же мгновение оказывался на исходной позиции – перед лопухами.
Опять делал шаг, переступал через широколистное растение и, не успев опустить ногу, вновь в мановение ока оказывался на прежнем месте – перед лопухами. Он повторял это движение из раза в раз, из раза в раз. Делал шаг и мгновенно возникал перед лопухами. Ничего не менялось в его позе – спина так же ссутулена, руки сжаты у левого уха, даже волосы на лбу одинаково трепетались от ветра. Каждый раз локон волос падал ему на бровь, но в тот же момент, когда мальчик оказывался на прежнем месте перед лопухами и его волосы покоились на лбу. И каждый раз эти самые волоски вновь, сдуваемые порывом уже несуществующего ветерка, падали на бровь… Вновь и вновь…
Рядом с юношей беспорядочно валялись сухие ветки и веревка. «Клин» застал Райгедона, когда тот нес хворост для печи и переступал через лопух, будь он не ладен!
Отец подбежал к сыну и, боясь даже притронуться, замер перед ним. Он позвал сына по имени и постарался заглянуть ему в глаза. Это было невозможно, Райгедон беспрерывно двигался и мелькал, делая полшага и сразу же оказываясь позади. На появление отца, равно как и на присутствие за оградой целой толпы людей, мальчик не реагировал, и Райгемах знал, что не дождется никакой реакции от сына. Мальчик продолжал нести уже раскиданную вязанку хвороста, перешагивая через лопух… Полшага вперед – вновь на прежнем месте, полшага вперед – вновь на прежнем месте. Так бесконечно. Пока отец глядел на сына, тот успел совершить уже сотни три шагов через лопух и каждый раз мгновенно оказываясь позади для того, чтобы опять поднять ногу… и оказаться позади…
Тут из избы выбежал маленький Райгетилль, бледный и испуганный, а за ним мама с опухшим от слез глазами. Недлинные рыжие волосы были беспорядочно растрепаны, в руках она держала платок.
– Райгемах! – воскликнула она, подбегая к мужу. – У нашего сына «клин»!
– Вижу… – ответил отец, подхватывая бегущую супругу, она была так слаба, что едва держалась на ногах. – Только почему так рано? По нашим подсчетам «клин» ожидался лишь в начале осени. Еще больше двух месяцев…
– Значит, мы ошиблись в подсчетах.
– Но Райгебок не в «клине»! – сказал отец.
– Не в «клине»? Почему, ведь они с Райгедоном близнецы?
– Не знаю.
– А где… где он? – спросила она и отец кивнул на своего второго сына – близнеца Райгедона, забыв, что морда монстра изуродована рыцарскими ударами, а ноги все еще скованы длинной цепью. Райгеслина взглянула на второго сына, увидела изувеченные губы, заплывший глаз, оковы и цепь на ногах и упала в обморок прямо в руки своего супруга.
– Итак, по всему выходит, что у Райгебока померкло сознание как раз в тот момент, когда Райгедон вошел в «клин»… – задумчиво рассуждал отец, медленно помешивая в глиняной миске рыбную похлебку, заботливо приготовленной его женой, еще больше суток назад, когда Райгедон жил обычной жизнью молодого тринадцатилетнего подростка. Этот суп, да еще тушеная капуста с грибами – было последнее, что смогла приготовить Райгеслина. Как только ее сын вошел в «клин», она места себе не находила, ничего не могла делать, постоянно плакала и ходила сама не своя. Райгемах посоветовал ей не хоронить сына преждевременно, ведь «клин» – это не смерть. Супруга соглашалась, но продолжала утирать слезы.
Они сидели за тяжелым обеденным столом, ужинали. Никто из них не мог помочь Райгедону выйти из «клина», в котором он прибывал вторые сутки, а просто смотреть на дергающегося мальчика было горько и ничего кроме жалости и тоски не вызывало. Особенно у мамы, стоило ей войти во двор и увидеть переступающего через лопух сына, она начинала тоскливо плакать. Райгемах уводил ее в дом и давал настой полыни. Райгебоку и Райгетиллю он тоже запрещал подолгу наблюдать за братом и вообще хотел отправить их обоих к соседям. Хотя бы младшего Райгетилля, потому, что через три года его ждало тоже самое. Отец опасался и за монстра-Райгебока, хотя пока «клин» его миновал. Ведь они с Райгедоном близнецы, то-есть родились не просто в один день, но и в один час, а значит и «клин» у них должен был случиться одновременно.
Райгемах отправил в рот ложку жирной похлебки, закусил краюхой черствого хлеба. От переживания Райгеслина не могла и хлеб испечь, приходилось догрызать старый, приготовленный на выброс райгебокским поросятам. Ну ничего… Глава семейства ни сколько не упрекал супругу, ему и самому на душе было не радостно.
Они ужинали – за столом были четыре члена семьи, не хватало лишь Райгедона. За окном весь вечер лил сильный косой от порывистого ветра дождь, прогнавший зевак за оградкой. На улице не было никого, деревня Аусерт укрылась под соломенными крышами своих избушек. Коровы в хлевах, кони в стойлах, куры в курятниках, псы в конурах. Лишь Райгедон по-прежнему, ссутулившись от давно выроненной вязанки хвороста, перешагивал через лопух. Перешагивал, и, не успев коснуться ногой земли, вновь оказывался на прежнем месте – на полшага позади. Это было нескончаемо. Пара волосков все так же каждый раз падали ему на бровь.
Райгемах бросил взгляд в толстое немного мутное окно, тяжело вздохнул и медленно доел рыбную похлебку. Райгеслина не могла заставить себя проглотить хоть ложку, маленький Райгетилль тоже ел мало. Если бы не звериный голод (а Райгемах полноценно не ел уже двое суток), он бы тоже не смог впихнуть в себя ни кусочка. Но, решив, что слезами горю не помочь, а пустым желудком – тем более, он приказал членам семьи собраться за обеденным столом и заставил съесть их хоть что-то. Это не касалось Райгебока, тот не ел в доме, он питался прямо на улице за свинарником и только по утрам. Столовые приборы и посуда для него были тоже неприемлемы, он сидел за столом лишь за компанию, чтобы быть вместе со всеми. Ведь какой-никакой, а он тоже член семьи.
Недавно он вернулся из кузницы, где старый товарищ Райгемаха – лысый кузнец Данцивель, расковал ему королевские кандалы, а в качестве платы за работу оставил себе цепь. Он приспособит ее в свой колодец.
В комнате мерцал голубовато-зеленоватый свет, исходящий от подвешенного к потолку аквариума. Новый свежий, только три дня назад выловленный Райгебоком угорь-светомет освещал комнату ярким стабильным цветом, гораздо более мощным любых свеч и лучин. Точно такие же угри, только старые, вертелись в подвешенных аквариумах во всех комнатах, там, где не требовался такой яркий свет, как здесь. Когда же очередной угорь-светомет подохнет от голода (их не кормили), его выбрасывают, выливают воду из аквариума, чистят стекло, а на крюк подвешивают аквариум снятый из другой комнаты, где, в свою очередь, подвешивали свежего. Главное – не уронить и не разбить. Вся процедура проводилась с максимальной осторожностью и только одним человеком, остальные домочадцы всегда ждали на улице в целях безопасности.
Райгемах с тоской посмотрел на вертящегося над их головами угря-светомета и, принялся за капусту, которая оказалась на удивление вкусной. Не говоря ни слова, он откупорил узконосый кувшин и налил себе и супруге своего лучшего сидра. Они выпили, стало теплее, но, разумеется, тревога за сына не ушла.
– Мы ничего не можем поделать, – сказал отец, стряхнув с косматой бородищи хлебные крошки и каплю яблочного вина и потрепал голову маленького Райгетилля. – Остается только сидеть и ждать…
– Но это, надо признать, невыносимо… – ответила мама.
– Да… Все равно что ветряная оспа у детей, – сказал отец, поглядев на Райгебока, у которого, в отличии от брата-близнеца, оспы не случилось. – Все тело покрывается пупырышками, а ничем вылечить нельзя. Сиди и жди, пока само не пройдет.
С этими словами отец осушил вторую кружечку.
– Интересно, кем же он станет? – спросила мама.
– У него хорошие данные… Из него мог бы стать отличный воин.
– Еще чего! Чтобы его быстро убили! – возмутилась Райгеслина. – У тебя, вон, тоже хорошие данные для воина, ты мог бы валить деревья без топора. А ты стал виноделом. А твой дружок Данцивель, он кузнец, но он тощий как иголка.
– Согласен, физические данные тут не имеют значения. Тут не имеет значение ничего. Помнишь, как десять лет назад ко мне в погреб с бочками приехал безногий парнишка Эдерхоц? Я, говорит, теперь буду помогать вам давить сок и чистить бочки. У меня, говорит, случился «клин» и теперь я ваш помощник. А у самого ног нет! Но против «клина» не попрешь. Я спрашиваю: «А где твои ножки, мальчик?», а он мне: «Крыса съела, когда мне от роду было три дня. В люльку забралась и покушала, пока мамка отошла». Вот такие дела…
– Зато потом этот Эдерхоц стал мужчиной в самом расцвете сил! Ведь, согласись, хоть и без ног, но он тебе хорошо помогал. Пока его герцог Ваершайз не казнил за какой-то пустяк… – Райгеслина убрала пустые тарелки. – Пусть бы Райгедон стал ремесленником… Или торговцем…
– Кем станет, тем и станет, – философски ответил отец. – Тут от нас ничего не зависит. Хорошо бы стал сборщиком налогов.
– На все воля Трусливых Создателей, – помолчав, произнесла мама, зная, что их упоминания не нравится главе семьи.
– Нет никаких Трусливых Создателей, – огрызнулся отец. – Нет, и не может быть.
– А как же объяснить «клин», муж?
– Не знаю. Но я не верю в Трусливых Создателей, ты же знаешь. Это объяснение для непросвещенных. Наука движется вперед и через какое-то время найдутся объяснения и «клину», и «воспламенению», и…
Внезапно Райгебок, взглянув в окно, увидел что-то, что заставило его перебить отца и указать во двор зеленым пальцем.
– Эй! – воскликнул отец и привстал с лавки. – Это еще кто?
– Это подружка Райгедона, – сказал маленький Райгетилль. – Я видел как они гуляли вместе. Она из Штросси.
– Вместе гуляли? Не рановато ли еще? Ему всего тринадцать. А ей сколько? Двенадцать? Ты знаешь, как ее зовут, Райгетилль?
– Знаю… э… – мальчик задумчиво почесал переносицу. – Виллэйна. Да, Виллэйна. Нормальная девочка, ей наш Райгедон сильно уж нравится. А он ей браслетик сделал из желудей. Дудочку вырезал.
– Ну хорошо-хорошо, я не против. Но что она хочет делать? Ведь она что-то замыслила.
Райгебок тоже заглянул в окно, за которым шумно стучал дождь. Из-за плотных туч темнеть сегодня стало рано. Девчушка не многим моложе Райгедона (и Райгебока) стояла перед оградкой, в ее руках было длинная веревка, она что-то привязывала или делал какие-то узлы. На Виллэйне не было ни плаща, ни хоть какой-нибудь накидки, значит она выехала из Штросси еще до ливня, когда небо было безоблачно и светило солнце. Голову ее покрывал лишь серенький от воды чепец, ноги были обуты в тяжелые глиняные башмаки, которые, должно быть, уже изрядно захватили воды. Девочку неминуемо ждала простуда, куда только смотрели ее родители, отпуская одну в другую деревню (а она была одна, если не считать понуро стоящего мула). Объяснение этому могло быть только одно – Виллэйна удрала без согласия родителей, за что помимо простуды ей должны быть обеспеченны замечательные розги или работы в поле до одурения. По крайней мере, глава семейства Райге, без сомнения отхлестал бы Райгедона и Райгетилля, коль им вздумалось бы без спроса отправляться дальше границ родной деревушки, да еще забирать с собой мула. На Райгебока розги не производили должного эффекта, да он бы и сам ни в жизни не убежал из дома.
Тем временем отчаянная девочка, промокшая до нитки, но при этом, стараясь стойко выдерживать природную стихию, сделала на веревке петлю и противоположный конец привязала за шею своему мулу. Райгебок издал предостерегающий гортанный звук, который предупреждал родителей и заставлял их отложить и недоеденную капусту и сидр, и уделить внимание этой незваной гостье, с точки зрения чудовища, замыслившей что-то хитрое. Родители это и так видели, Райгеслина встала из-за стола и хотела выйти во двор к девочке, только сильный ливень пока ее останавливал. Пока она накидывала плащ и переобувалась, маленький Райгетилль что-то говорил об этой незваной гостье. Но отец, как будто не слушал, он с подозрением наблюдал в окно. В какой-то момент, прежде чем мама сняла засов с входной двери, Райгебок увидел, как девочка Виллэйна подстегнула своего вола и тот вынужден был зашагать в сторону, противоположную оградке. Могло показаться, что девочка просто уходит, насмотревшись на своего друга, если бы не натягивающаяся веревка, что одним концом, завязанным в петлю, не охватывала дергающийся торс Райгедона.
Заметив это, отец закричал и так резко вскочил с лавки, что тяжелый дубовый стол громко отъехал, все что на нем стояло с шумом попадало на пол. Видимо девочка услышала мужской крик, потому что вздрогнула, бросила перепуганный взгляд синих глаз на окно и тут же еще раз хлопнула своего вола прутком. Веревка уже натянулась до конца.
Отец, вытаращив глаза, не придумал ничего лучшего как глиняной миской разбить окно. В дом ворвались мокрые порывы сильного ветра, ледяные неприятные капли дождя влетели в окно. Райгемах крикнул девочке, та на секунду пришла в замешательство, вол остановился. Но непослушная гостья хлестнула его по ляжке и тот, недовольно дернув хвостом, сделал еще пару шагов по размокшей в грязь земле. Отец схватил один из оконных осколков и, прицелившись, метнул его в сторону девчонки. Мама выронила приготовленную для гостьи накидку и схватилась за рот. Она так же как и Райгебок подумала, что отец метнул кусок стекла с острыми краями в девочку и что сейчас та завизжит от боли. Или стекло вонзиться в мускулистую ногу вола и тот остановится. Но осколок, разрезая дождь и ветер сверкающим стеклом, рассек веревку.
В ту же минуту отец вместе с Райгебоком уже бежали к девочке, ни замечая ни ливня, хлеставшего их водой по лицам, ни ветра, задувающего им за ворот домашней одежды. Райгебоку, как существу, носящему дома лишь короткие шаровары, холодный дождь был особенно неприятен. Отец так кричал и ругался, что струхнул даже монстр, он ни разу не слышал такого от своего папы. Даже тогда, когда у главы семейства однажды скисли сразу пять бочек с приготавливающимся сидром и они месяц перебивались сухарями с водой. Казалось, Райгемах готов был свернуть девочке ее тонкую шею, хотя той едва исполнилось двенадцать.
Подбежав к ней, он неистово затряс Виллэйну и, конечно, она расплакалась.
– Что ты делаешь! – кричал он, видимо, не соображая, что разговаривает с маленькой девчушкой. – Ты сумасшедшая? Ты маленькая дрянь! Ты соображаешь, что ты хотела сделать? Ты хотела сдвинуть с места Райгедона, моего сына! О, Трусливые Создатели, которых не существует, как вы допустили такое! Как хорошо, что мы успели вовремя заметить!
Рыдающая девочка делала безуспешные попытки вырваться.
– Жена! – крикнул Райгемах. – Доставай розги! Этой маленькой негоднице надо получить по заслугам! Будет знать!