Алексей Коротяев
Прости. Забудь. Прощай
Техасский вечер
Большая семья весело и дружно отдыхала на аккуратно уложенной плиткой и украшенной кустами роз площадке перед домом. Все наслаждалисьпрохладным домашним лимонадом и только что поджаренными на гриле, великолепными, роняющими янтарные капли жира, ребрышками. Взрослые c бокалами вина в руках обсуждали политику и цены. Дети резвились, гоняясь друг за другом в компании ошалевших от такого счастья щенков-ретриверов. Обычный воскресный обед после посещения церкви. Тут в ворота ранчо, поднимая пыль, въехала машина с возбужденно машущими из всех окон, улыбающимися молодыми людьми.
– Как они только туда помещаются, – со смехом качал головой один из
стариков.– Эх! Молодые все могут. Вспомни сам, как мы гоняли по пустыне на…
– Зачем этого притащили? – прервал его воспоминания недовольный женский голос и ворчание взятых на поводки щенков.
– Шлялся тут вокруг. Говорит, потерялся, – ответил один из молодых
людей. – Знаем мы эту породу. Потерялся! Небось, своровать что-то хотел.
Дали им свободу… но раба из крови не выжмешь.
– Зато можно кровь из раба, – сказал подошедший молодой парень, явно лидер. – Хоть сейчас!
Старики захлопали.
– Я не хочу, чтобы ты так говорил, Джонни, – нахмурилась пожилая женщина. – Времена меняются. Да и к человеку нельзя так относиться. Ты жеходишь в церковь!
– Это, что ли, человек, бабуль? – спросил Джонни и пнул ногой испуганно глядящего на всех мужчину со связанными за спиной руками и веревкой на шее. Демократия! Вешать их больше нельзя… Тьфу! Еще, глядишь, дойдем до того, что кто-нибудь из них президентом захочет стать.
Все захохотали.
– Да уж ты, Джонни, как скажешь!..
– Хороший у нас растет сын, – улыбаясь, произнесла с гордостью женщина, прижимаясь к мужу. – Весь в тебя!
Потом крикнула, обращаясь к молодежи:
– Ребята! Наподдайте ему как следует и выкиньте за ворота. Не надо портить замечательный вечер. Да и воняет… он. Они все воняют… Надо же…президентом… Ну, сынок, уморил, – умилялась она про себя, вытирая слезу. –Ну, уморил…
Джонни отвел потирающего ушибы парня к воротам, стянул с его шеи веревку и, наматывая ее на руку, сказал:
– Ну что? Повезло тебе! Маму нашу благодари.
Пнул ногой под зад и добавил:
– Пошел прочь, беложопый!
Через несколько часов вечеринка закончилась, и гости, сияя снежными улыбками на довольных черных лицах, уселись в свои геликоптеры и разлетелись по домам. Обычный Техасский вечер 2300 года.
Послесловие. У расизма нет цвета. Его просто нельзя допускать и оправдывать. Сегодня!.. Чтобы завтра, оказавшись в меньшинстве…слишком поздно это осознать.
(рассказ написан в мае 2007 года)
Цена доброго дела
Даже самое маленькое добро, сделанное человеком, может изменить жизни многих людей, включая и его самого, но это не значит, что оно
является гарантом и покрывает все его беззакония.
Автор
– Где… я?
– На суде!
– Не понял! Тогда где мой адвокат?
– Не понадобится. Он у тебя уже есть со дня твоего рождения. Самый
лучший! Самый честный!
– Честный мне не нужен. Ладно разводить… Че, действительно суд, что
ли? Во прикольно! Теперь дошло! Сортировать меня будете? Ну и куда?
– Сейчас узнаем. Отсюда только два пути… Участия твоего в этом не потребуется. Потому что изменить ты уже ничего не можешь. Только смотри и надейся…
– Адом пугаете? Да там все свои…
– Ты думаешь? По-твоему, Ад – это сковородки с кипящим кетчупом и
невежливые черти? Публика крутая и… вообще… весело?
– Да, вроде того!
– Бедняга… Ничего, до него дойдет…
– Начнем?
– Добрые дела он совершал?
– Да… Но только для себя.
– Ну… хоть что-нибудь…
– Пытаюсь. Ничего не вижу.
– Даже в детстве?
– Отнимал. Воровал. Бил.
– Плохо дело! Ты хоть кого-нибудь любила, душа?
– Ну, этих… С маленькими головками… Детей! Во!
– Как ты их любила?
– В руки хорошие… пристраивал.
– Вижу твою любовь. С усыновителей деньги вымогал. Это, по-твоему, любовь и помощь?
– Ну, а что?.. Подумаешь! Всем надо… Подождите!.. Мне как-то страшно вдруг стало… Почему?
– Сейчас ничто не мешает тебе видеть со стороны свои поступки. И тыприближаешься к выбранной дороге… тобой выбранной… Там страхов будет намного больше. И фобии все уже поджидают. Только… спрятаться негде.
– Что-то мне туда… не хочется… Глупости я до этого говорил… Простите. Сам вижу теперь, что ничего хорошего во мне нет, и не сделал ничего за всю жизнь… Вся она только что перед глазами пробежала темной лентой. Ничего светлого. Помогите мне!
– Беда в том, что исправить что-либо уже поздно. Это страшная правда. Печальная, но справедливая. Раньше надо было… Забирайте!
– Подождите… Что это было?
– Где?
– Да вот же! Совсем недавно… Когда он клиента в детский дом возил.
Светлое пятнышко промелькнуло. Я даже подумал, показалось… Вспоминай, душа!
– Я с похмелья был, плохо припоминаю… Пацаненок какой-то… под ногами крутился. Я его, не знаю почему, по волосам погладил … а он… а он… сказал: «Спасибо, дядя». Я и внимания-то тогда не обратил… А сейчас… чувствую, как хорошо от этого… Радость такая светлая! Когда кому-то хоть что-то… без корысти… Как раньше не замечал?..
– А мальчик этот… потом думал о тебе и благодарил… Героем в своем воображении сделал. Вот у тебя шанс и появился.
– От такой ерунды? Правда, что ли?
– Что такое доброе дело? Это когда хорошее для кого-то делается. Дляпользы других, а не своей. Не будешь же называть добрым делом то, что тыкупил себе новую машину вместо старой? Раскаяние и добрые дела – это как песок на морском берегу. Нет среди песчинок самой важной. Возвращайте его! Мальчик так просит за него, что я не могу не…
Иван почувствовал, что падает, замахал руками, стараясь за что-то зацепиться, но его пальцы проходили сквозь воздух. Перед глазами появиласьвращающаяся спираль, тело дернулось, как будто натолкнулось на препятствие, и… он открыл глаза. Голова лежала на смятой подушке.
Сердце колотилось. Во рту было сухо и безобразно. Лицо горело, а дышал он так, как будто пытался согреть озябшие руки.
– Ничего себе, погуляли вчера. Почти помер. Почти?..
Перед глазами проплыли мрачными эпизодами… и пьяная смерть, и черная пустая лента жизни. Ощущения любви и пережитого жгучего стыда были такими острыми и яркими, что он опять закрыл глаза, пытаясь задержать их хоть на мгновение. Первое окутывало ласковым облаком, второе выкручивало совесть так же безжалостно, как моряк постиранную тельняшку… Оба для него были новыми. Что делать? Как изменить свою жизнь? С чего начать?
Тут он вспомнил, что нет больших и маленьких дел, а есть только добрые и нет, и, впервые за много лет, счастливо улыбнулся.
Маленькая разбойница
Реальная история, которая еще не закончилась
Борис сидел на скамейке в сквере и покачивался из стороны в сторону, как от нестерпимой зубной боли. На любом человеческом языке вид взрослого мужчины, обхватившего голову обеими руками и едва сдерживающего слезы, означает SOS, но… люди безразлично проходили мимо.
Только голодная дворняга осторожно поморгала рядом с минуту, но потом, повиляв хвостом, как бы извиняясь, тоже прошлепала дальше. Она знала, что кормят тогда, когда веселятся, а здесь делать нечего.
У Бориса случилось несчастье – украли бумажник. Как человек опытный в вопросах жизни в большом городе, крупных денег он с собой обычно не носил. Не потеря незначительной суммы огорчила до боли в сердце. В кармашке бумажника лежала единственная фотография матери, которую она отдала сыну перед отъездом к мужу в Америку. На ней мама была молодой и красивой. Борис много раз собирался навестить ее, но всегда находились дела, непредвиденные расходы, и поездка в очередной раз откладывалась. До самой маминой смерти.
Нестерпимо захотелось поделиться своим горем с кем-нибудь. Был только один человек, который мог понять его в этот момент – бывшая жена Алла.
– Да, Алка! Представляешь! Черт с ними, с деньгами! Мамина фотография, единственная. Она фотографироваться не любила, ты знаешь. Только если со мной. И все, что было в альбоме, забрала, когда уезжала. Да, все до единой. Ладно, постараюсь! Можно я тебе еще сегодня позвоню? Спасибо. Пока!
– Чего случилось-то?
Борис поднял голову и увидел перед собой несуразно и грязно одетую фигурку маленькой девочки.
Недовольно подумал:
– Сейчас милостыню просить будет!
Откинулся назад и закрыл глаза.
– Дядь! Потерял что, или украли? – услышал он все тот же тонкий голосок.
Не отвечая, Борис вздохнул, вытащил из кармана телефон и стал сра-жаться в «змейку». Эта игра всегда успокаивала его и отвлекала.
– А в каком районе украли-то? – опять услышал он.
Беспризорных и попрошаек Борис не любил. Их по городу развелось столько, что шаг ступишь, а кто-то у тебя уже что-то просит: или афганец, или старушка, или дети разных возрастов, не говоря о цыганятах.
– Отвяжись! Ты разве не знаешь, что подслушивать чужие разговоры нехорошо.
– Ха, подслушивать! Орешь на весь парк! Значит, так. Сиди здесь и никуда не уходи. Сиди здесь, понял? Я сейчас вернусь.
Борис даже не поднял головы. Только услышал, как зашлепали вьетнамки по пяткам убегающего ребенка. Сколько он сидел на скамейке, играя?Сигареты две, наверно, но девчонка действительно вернулась. Не одна. Рядом с ней, запыхавшись, стояли, глядя на Бориса, трое мальчишек лет пяти-шести.
– Этот?
Чумазый светловолосый пацаненок покрутил в руке потертый бумажник так, как делают это на улице продавцы штучного товара, чтобы привлечь внимание прохожих.
– Твой? – переспросил он.
Борис сразу узнал свою вещь и протянул к ней руку. Команда «тимуровцев» немедленно отскочила назад. Мальчишка, смеясь, кинул Борису бумажник со словами:
– Забирай. А про денежку забудь.
Фотография была на месте. Борис радостно вздохнул, улыбнулся и уже с интересом начал разглядывать стоящих перед ним на безопасном расстоянии, по их представлению, детей.
Предводительнице, а это угадывалось по тому, как беспрекословно подчинялись ей остальные, было лет 8-9, не больше. Настоящая проволочка, а не фигурка. Ее худоба еще больше подчеркивалась огромными синими спортивными штанами, обрезанными у колен, и мужской рубашкой, которая смотре-лась на ней скорее как пальто, надетое поверх серой, не видевшей стирки майки. Шлепки на ее ногах явно принадлежали раньше дюжему мужику. Их размер не мешал девочке постоянно находиться в движении. Она непрерывно жестикулировала и что-то шепотом говорила внимательно слушающим ее ребятам.
Пацанята были одеты в подобия шортиков, сделанные из обрезанных мужских брюк, и заляпанные краской, завязанные на пузах футболки. На ногах ничего.
Ходить они, похоже, не умели. Только бегать. По сигналу своей начальницы мальчишки повернулись и засверкали пятками по дорожке парка.
Девочка, видя, что мужчина доволен и не сердится, подошла ближе.
– Ну что! Благодарить будешь?
– Так вы же уже себя сами отблагодарили!
Девочка по-взрослому рассмеялась:
– А ты ничего! Я серьезно! Дай что-нибудь.
– У меня с собой, сама знаешь, только пустой кошелек.
– Ладно! Когда в следующий раз появишься в центре, мне пацаны доложат, и я тебя найду. Бывай, и своим… этим… не щелкай!
Малышка развернулась и побежала, переваливаясь с ноги на ногу, стуча шлепанцами по пыльной дорожке парка. Рубашка шлейфом раздувалась за ее плечами, и это делало ее похожей на майского жука, пытающегося взлететь.
Через неделю Борис зашел в кафе на одной из главных улиц перекусить. Занял столик на улице. Малышка тут же появилась ниоткуда и быстро уселась на стуле напротив.
– Здорово,– начала она.
Затем, взяв пустой стакан с соседнего столика, незваная гостья налила себе из стоящей перед Борисом бутылки «Пепси», тщательно отмеряя, ровно половину.
– Есть будешь? – спросил Борис.
– Что за вопрос! Только чего-нибудь с мясом, а то у меня от яблок уже живот болит. Пацаны натаскали с рынка целый ящик.
Ела она, зажав вилку в кулаке, как это делают маленькие дети. Уже совсем не как ребенок, а как осторожный зверек, постоянно, видимо, по привычке крутила головой по сторонам. Глотала быстро, почти не прожевывая. Пузырьки углекислоты от торопливо выпитого напитка просились наружу, и она весело, явно получая от этого удовольствие, выдавала трель за трелью, избавляясь от них, смешно выгибая шею. Покончив с курицей, жареной картошкой и остатками «Пепси» из второй заказанной Борисом бутылки, девочка перевела дух и довольно откинулась на стуле.
– Дай сигарету!
– Не дам! С ума сошла?
– Вот дела! Я давно пиво и водку пью. Чего ты боишься?
– Нет!
– Ты не дашь – другие дадут!
– Ну, вот и пусть, а от меня не получишь!
– Подумаешь, – произнесла насмешливо девочка.
Борис протянул ей пять долларов.
– Вот лучше возьми.
Чумазая рожица засияла.
– Ты клевый мужик! И жратва здесь хорошая! Ты сюда почаще приходи! – крикнула она уже на бегу.
Каждый раз, выбираясь в центр города, Борис неизменно встречалсяс Катей, как она сама представилась однажды. Бойкая девочка дала ему кличку "Мой Банкомат" и следовала за ним, не отставая, пока не получала хотя бы маленькую сумму денег.
Как-то, расставаясь, она серьезно заявила:
– Хочу тебя предупредить. Через неделю у меня день рождения. Понимаешь? Ну?
– А что ты собираешься организовать?
– Откуда же я знаю, сколько будет денег,– дипломатично ответила будущая именинница. – Пацанов накормлю, погуляем. Не забудешь?
– А мне уже доложили, что ты в кафе с бабой, – радостно приветствова-ла Бориса маленькая разбойница, усаживаясь за стол и распространяя вокруг крепкий запах дешевого одеколона.
Она переводила взгляд с Бориса на Аллу, терпеливо ожидая, когда те
начнут поздравлять.
– Посидишь с нами? – спросил Борис.
– А я что делаю? Мне пацаны уже и духи подарили. Да и не только они
поздравили. Витька с рынка тушенки после закрытия обещал.
– А что за событие? – спросила Алла.
– Как? Ты ничего ей не сказал? Ну, Банкомат, даешь! День рождения
у меня!
– Поздравляю! И сколько тебе?
– Мне? Лет? Дадут, когда поймают?
Именинница беззаботно и беззубо рассмеялась:
– Не считала. Только день и месяц помню. Ну, чего там? Пожрать заказывать будете?
После обеда все трое направились в парк.
– Катя, а где ты живешь? – усаживаясь рядом с ней на лавочку, спросила Алла.
– С пацанами?
Девочка любила все переспрашивать.
– Да мы в котельной. Не там, где топят, а где трубы с горячей водой уложены. Это я случайно нашла. А так бы все замерзли прошлой зимой. Натаскали туда коробок и лежанки себе сделали прямо под трубами. Здорово! Только вот после Нового года пришли эти… инвалиды и давай нас выгонять. Кольке руку тогда палкой сломали, но мы их не впустили. С тех пор там и обитаем.
– А как же вы питаетесь?
– Жрачку, что ли, где достаем? На рынок идем. Проходим с начала до конца. Стянем, что получится, соберемся, поделим. И еще, я своих пацанов на самые крутые места в центре пристроила. Подают. Покупаем, кому что надо. По-честному.
– Воровать нехорошо, Катя, – сказал Борис, глубоко затягиваясь сигаретным дымом.
– Нехорошо?
Девочка прищурилась и посмотрела по очереди на обоих.
– А кто меня на работу возьмет? Эх, вы! Ничего не понимаете!
– Катя! У меня… дочка почти твоего возраста, – сказала Алла, прерывая
затянувшуюся паузу.
– Ой, ой, ой! Только не говори мне, какая она хорошая и как отлично учится в школе.
– Нет! У меня просто осталось много одежды от нее. Храню. Хорошей, почти новой, – поторопилась добавить Алла. – Если тебе что-то подойдет, я буду рада. .
– А для пацанов ничего нет? Жаль! Им трудно шмотки найти. Размеры уж очень маленькие. Конечно, давай, если не жалко, все приму! Что не подойдет – обменяем!
На прощание Борис дал разбойнице 20 долларов, и она, от счастья не зная, как отблагодарить, торопливо наставляла:
– Теперь, если чего у вас украдут, то мне доложите, когда и в каком районе. А сумочку, скажи ей, пусть так не держит – откроют, и не заметит!
Девочка, несмотря на условия, в которых жила, никогда не выглядела подавленной или удрученной. Она уже знала из опыта, что этим делу не поможешь. Надо быть всегда готовой бороться за жизни – свою и пацанов, решать и быть сильной. Ребенок, не помнящий… Да что там! Просто не знающий, что такое детство. В восемь лет ставший матерью троим брошенным, как и она, мальчишкам. Но несчастными они себя не считали! Всегда веселые и бодрые, как воробьи! Это мы, живущие в теплых и удобных домах, впадаем в депрессии, сетуя на тяжелую и несправедливую жизнь. Это нам всегда чего-то не хватает. Это мы, плача навзрыд о судьбе несчастной собачки в иностранном фильме, брезгливо обходим оборвышей на дороге! Это мы не спрашиваем: «Чей ты? Где ты живешь? Ты кушал сегодня?» И хотим после этого быть счастливыми?
Служба наблюдения работала отлично, и как только Борис с Аллой появились в центре города, тут же перед ними возникла «маленькая разбойница», принаряженная в лыжный костюм и шерстяную шапочку.
– Ну вот, – пошутил Борис. – Теперь лыжи требовать будет.
– Во, даешь! Сейчас ведь осень! Не-ееее! Я никогда не каталась. Только на жопе с горки.
Аллу малышка по имени не называла и всегда обращалась к ней черезБориса.
– Банкомат! Мне с бабой твоей поговорить нужно. Дело у меня к ней есть.
Отведя Аллу в сторону, девочка спросила:
– Ты в губной помаде чего понимаешь?
– Конечно! А зачем тебе?
– А зачем тебе? Для того же! Мне нравится один мальчик. Он всегда проезжает на машине мимо нашей кочегарки… Я вот думаю. Если я накрашу губы… Может, он и заметит меня?
У Аллы струями потекла с глаз тушь.
Борис собрался наконец в Америку, потому что Алла переезжала работать в Москву. Он продолжал любить эту женщину, и с ее отъездом пребывание в городе стало бы нестерпимым. В свое время они разошлись потому, что она хотела детей. Он их терпеть не мог. Второй брак у обоих тоже не сладился.
Так и продолжали «дружить», живя врозь. Каждый для себя.
Перед отъездом навестили «разбойницу». Попрощаться.
– Что-то долго вас не было видно, – сказала она, подходя. – Зима на носу. Запасы надо делать.
Молчание. Девочка насторожилась.
– Чего такие тухлые? Сперли, что ли, чего у вас? Я же говорила – тут же ко мне!
Алла присела на корточки и взяла Катю за руки. Та сразу посерьезнела, чувствуя, что услышит неприятное.
– Мы уезжаем. Я в Москву. Борис – в Америку.
– Ну, все, – выдохнула девочка обреченно. – Оттуда никто не возвращается! Борис не отвечал и только нервно палил сигарету глубокими затяжка-ми. Алла достала из пальто пакетик и вложила девочке в ладонь.
– Мы тут тебе кое-что собрали, – сказала она.
Малышка, не глядя, сунула пакет в карман куртки и отступила на шаг.
– А я? А как же я? Банкомат! Ты что?
Алла заревела и, схватив девочку за руку, спросила, глядя ей прямо в глаза: – Поедешь со мной в Москву? Навсегда!
Девочка задумалась только на несколько секунд и ответила совершенно спокойно, отдергивая руку:
– Нет! Пацанов бросить не могу, а всех нас ты не возьмешь!
Помолчала немного и добавила:
– В Москву-то, небось, вместе поедете. Дайте знать, на каком поезде. Может, приду попрощамкаться.
Повернулась и убежала.
Кати среди провожающих не было. Объявили отправление, и Борис с Аллой только в последнюю минуту зашли в вагон, подгоняемые рассерженной проводницей. Уже подняли вагонные подножки, а они все высовывали из тамбура головы, крутя ими по сторонам. И только когда поезд тронулся, из-за ларька с газетами вышли на перрон четыре маленькие фигурки. Они не махали, а просто тихонечко стояли, провожая глазами уходящий, набирающий скорость поезд.
Пройдя в купе, бывшие муж и жена молча сели рядом, взявшись за руки. Они хорошо знали друг друга и только гадали, кто из них первым предложит сойти на следующей станции навстречу своей воскресшей любви и детям.
Изменщик по сентябрям
– Ну что, помешала? – спросила Алёна, широким движением руки сметая со стола фужеры, тарелки и поднос, на котором лежали бутерброды с икрой. Один упал маслом вниз, а другой скользнул по натертому полу, наехал на вилку и, накренившись, замер у ножки стула, как подбитый танк. Разнока-либерная посуда, столкнувшись с безжалостным паркетом, разбилась, сыграв звонкую, но незаконченную мелодию кремлевских курантов. Осколки старинного хрусталя и фарфора разлетелись далеко по всей комнате. Алёна прошла по направлению к дивану, на котором сидела бледная Вера. При каждом шаге стекло хрустело под ее ногами, как снег в морозный день. Алена присела на спинку и демонстративно закинула ногу на ногу.
– Что празднуем, голубчики?
Она поочередно переводила взгляд с Веры на Алексея. Руки ей явно мешали, и она то скрещивала их на груди, то опускала на бедра.
– Познакомишь, Алеш? Или мне самой представиться? Значит, самой! Мы ведь теперь как-никак – одна большая семья! Я – жена этой сволочи! Он хоть говорил, что женат? Я так и думала! Мог бы и помоложе найти, муженек, и не такую худую! Крашеная зубная щетка, да еще в моем халате! И глаза карие! Значит, бриллианты любит, – неожиданно добавила Алена, подняв указательный палец вверх. – А у тебя их нет! Давно меня дурите?
Вера встала с дивана, но не успела сделать и шага, как Алена толкнула ее в грудь, и женщина неловко упала назад на подушки.
– Куда! Я еще не закончила! Думаешь, я тебе сейчас волосы буду пуч-ками с головы удалять? Не-е-т! Уму-разуму учить! Ты считаешь, что он…
Алена замолчала, плечи ее затряслись.
– Смирнов… ты сволочь! – произнесла она, всхлипывая. – Почему ты мне изменяешь? Чего тебе не хватает? Я самая красивая была на курсе. За мной весь мединститут бегал, а я выбрала тебя! Микроскоп из скопленных на сапоги денег купила, чтобы ты своих спирохет бледненьких дома мог изучать. Хотя, впрочем, этим ты сейчас и занимаешься. Только без оптики…
Алена опять тихо заплакала. Алексей хотел подойти, но женщина остановила его жестом.
– Не подходи! И так хреново! А знаешь, – сказала она, поворачиваясь к Вере, – как я обратила на Алешку внимание? Тогда фильм Тарковского «Зеркало» только появился. Много споров было. Может, потому, что посмотреть его можно было только на закрытых просмотрах, а рассказать этот фильм… невозможно. Я влюбилась в картину сразу и отстаивала ее достоинства с любым оппонентом до рукопашной. Моему парню, Юрке Абрамову, помнишь его, Леш? Фильм не понравился. Так и сказал: «Ерунда какая-то»! А Алеша… Он тогда незаметный был на курсе. Только после армии. Волосы не отросли… Немногословный такой.
Не нашего, в общем, круга! Ходил в потертом кожаном дедушкином реглане и одних и тех же коричневых брюках, а мы – в джинсах «Левис» и таких же куртках. Так вот, спорила я как-то о многослойном содержании фильма с Женькой Лазуткиным с нашего потока. Он что-то возражал, не соглашался. Потом махнул рукой и сказал: «Слушай. Да ну тебя! Ты лучше с Лехой поговори. Он от “Зеркала” в восторге». Я даже не поверила сначала: «Этому… понравилось?» А Женька мне говорит: «А что? Он классный парень. Ты его просто не знаешь». И отошел. Вот тогда я первый раз на тебя посмотрела с интересом, Алеша! Так это было, так! А затем… долгая и счастливая семейная жизнь… в этой квартире.
Ладно, достаточно! Я сейчас ухожу… прихожу и… чтобы ее здесь не было. А с тобой, дорогой, разговор продолжим, когда …
В прихожей раздался длинный звонок.
Алеша поднялся:
– Я открою.
– Игорь… заходи!
– Она здесь?
– Да.
– Только за хлебом и вышел, поверишь? Потерпи, Леш! Я отвезу ее до Рождества в Германию. Обещали посмотреть. Здесь ей никто помочь не может! С кем я только не советовался! После этой катастрофы пять лет назад… Ведь знаю, что каждую осень у нее обострение и что она опять будет… это делать, но не могу я в клинику ее заранее отдавать! Не могу и все! Попроси за меня прощения у Веры. Пожалуйста! Не время сейчас… Я Алену… заберу… Она, когда меня видит, сразу приходит в себя.
– Испугалась?
Алексей присел рядом с Верой и обнял ее за плечи.
– Не могу привыкнуть, – вздохнула Вера. – Не первый раз уже, а все равно трудно… Потому что знаю, как ты ее любил. Тяжело видеть, что пережи-ваешь это снова… возвращаешься в то время, когда она… любила тебя. А еще больнее… видеть твое лицо и то, как тебе хочется… этот момент продлить. Я ведь твоя жена и все чувствую! Она уже лет десять, как от тебя ушла… Почему ты не хочешь поменять квартиру?
Алеша ничего не ответил, а только вышел на застекленный балкон и закурил. Через мутное стекло он видел, как Игорь помог Алене сесть в машину, как она за секунду до этого повернулась, пробежала глазами по балконам. Нашла… Задержала взгляд и… заплакала. В этот момент Алеша точно понял одно: с этой квартиры он никогда не переедет…