Алексей Коротяев
Прости. Забудь. Прощай
Невозвращенец
фантастический рассказ
Приезжал отец…
Я познакомил его с ребятами. Он вел себя как пацан. Оробел. Пялился на них, мычал что-то. Я просто удивлялся: и это мой папашка, который никогда за словом в карман не лезет?
Вечером, когда мы сидели с ним на лужайке моего загородного дома, он сказал, что искренне рад моим успехам, но на родине таких, как я, зовут невозвращенами. Я даже расстроился. Кому мы сделали плохо тем, что нам сейчас хорошо?
Я вот что скажу!
Бегут обычно не от хорошей жизни, хотя по-всякому, конечно, бывает.
Первый раз я это сделал по глупости, второй – на спор (святое дело!). Ну, а третий… Судите сами… А вообще лучше по порядку.
Первый раз я сбежал из дома в прошлое в пятом классе, когда у отца появилась молодая подружка. Он все с ней, да с ней…
Обидно стало. На такой допотопной машине времени рванул, что отец думал, ее уже не завести, и бросил ржаветь. Модель была старая и дотягивала только до начала столетия.
Плотность присутствия «наших» там невероятная! Что поделать: на новые машины не хватает, вот и путешествуют, куда смогут добраться. Такая скученность, что только начнешь обустраиваться, свое будущее создавать, как выскакивают «современники» и давай изо всех сил мешать. Шагу не ступишь, чтобы не натолкнуться на «своего».
Второй раз я удрал на новой отцовской машине с приличными, судя по документации, ходовыми данными на следующий день после окончания школы, совпавший с моим двенадцатилетием. На спор, что смогу спуститься на десять столетий и посмотреть Ледовое побоище. Большая дальность пробега – качество для машины времени неоценимое. А то застрянешь там, куда дотянешь на одной зарядке… Скажем, в семнадцатом веке. А сколько Мерлинов и предсказателей на квадратном километре жить может? Конкуренция! Едешь за простой и здоровой жизнью, а попасть можешь… на костер. Наша полиция ведь только богатеньких спасает. А с такими, как мы, «бегунами», если что случилось – сам виноват и помощи не жди.
Вернули меня через неделю, и отец новую антиугонку поставил.
Пришло время, когда в каждой семье появилась одна, а то и две част-ные машины времени.
Поначалу каждое путешествие было событием. Потом люди стали проводить в прошлом выходные, как на даче, за фруктами без пестицидов гоняли. Дальше – больше. На продукты из других эпох перешли. Столько людей тогда из-за этого без работы осталось! Вот и рванули многие назад в поисках лучшей жизни. Сейчас уже и не поймешь, кто где живет.
Почему поначалу путешествовали только в прошлое? Это нам в школе на времялогии во втором классе объяснили (тогда же, когда и лекцию о безопасном сексе ввели). Оказывается, путешествие в прошлое происходит в одном направлении, как бы по стволу дерева, вниз. Что бы мы там ни делали, наше будущее от этого не меняется. Даже если какой-нибудь дурак задумает Наполе-ону дырку в голове сделать из снайперской винтовки, то наша история от этого не пострадает, а вот их пойдет по совершенно другому пути, о котором мы и не узнаем. С этого момента появится новая ветка будущего, и все там будет происходить, не пересекаясь с нашим настоящим. Потом выяснилось, что кое-что все же меняется, но было уже поздно. Через несколько лет использования машин среду времени так замусорили и загадили, что нетронутых эпох совсем не осталось. Самые лучшие из них, поспокойней и подальше, разобрали те, что из правительства и с денежками. Таким везде хорошо! Гоняют туда-обратно. Заборы временные поставили и наслаждаются жизнью. Воздух там чистый, рыбки икру без ртутного отлива мечут. Отдохнут в заповедном, элитном времени, надышат рожи красные и давай учить других граждан,… как надо жить. Говорят, есть еще какие-то там другие измерения, куда наш народ еще не лазил, но это все больше в умах фантастов и чудаковатых ученых. Я думаю, брехня!
Был период, когда все ринулись в прошлое, и страны опустели. Народ перестал возвращаться. Потом из прошлого народ других эпох повалил на краденых машинах. Прямо бедствие какое-то стало! Поедет семья, скажем, Фермопильское сражение посмотреть, а у них средство передвижения и уведут.
И застрянут они там, пока родственники не всполошатся. Пришлось полицию времени организовывать, законы новые, чтобы стандарты времени поддерживать и восстанавливать, после того как, к примеру, Пушкину на дуэли хотели «Беретту» с лазерной наводкой подсунуть или Спартака перед боем водкой напоили. Обязательной стала регистрация по прибытию в прошлое. Куда, к кому, насколько? Чтобы в случае чего… найти было легче.
Понатыкали этих регистрационных пунктов в каждом десятилетии. В некоторые периоды, такие, как Первая и Вторая мировые, Ближневосточная, вход совсем запретили.
Наконец появились двухтактые машины. И в прошлое, и в будущее.
Они к нам, мы к ним. Прогресс! Но в будущее народ не очень рвется. Осторожный стал. Прошлое все же понятней. Знаешь, что ожидать.
Чистенько. А в будущем, чего там хорошего? Дышать нечем. Если уже из настоящего бегут.
Отец всегда говорил, что я ни на что не способен. Только по времени на родительских машинах с дружками болтаться. И я решил доказать ему, что болтаться можно и с пользой.
С детства я обожал ударные инструменты. Даже когда отца направили на работу в средневековую Францию, я развлекал себя до головной боли игрой на корытах и горшках в принадлежащем нам замке. К рекомендации не замусоривать прошлое предметами нашего настоящего мой папочка относился серьезно и не позволял мне иметь даже простенькую ударную установку. Сам же втихаря всегда таскал запрятанный в секретном кармане плейер с музыкой его (хе-хе) эпохи. Все взрослые такие. Говорят одно, а…
Однажды на выходные отец взял меня с собой в Ливерпуль на концерт его любимых «Битлз». С тех пор я тоже подсел на их музыку!
Так мне и пришла в голову идея стать одним из Битлов. Много лет прошло с тех пор. Историю «Битлз» я знал, пожалуй, не хуже самих музыкантов.
Точнее, даже лучше. Так я сбежал в третий раз. Готовился долго и тщательно.
Копил. Поселился в 1958 году, в Ливерпуле. Так близко к настоящему меня никто не искал. Решение, кого заменить в четверке, было нетрудным. Талантом Маккартни и Леннона я не обладал. Гитарные партии Хариссона любил, но повторить бы не смог даже под гипнозом, а вот Ринго… С чувствами ритма и юмора у меня все было в порядке, да и с носом, спасибо папе, тоже. Пришлось, конечно, потрудиться, особенно над тем, чтобы сдержаться и не выдать что-то революционное. Ведь я «всю историю рок-н-ролла» переиграл. Сделал так, чтобы Ринго с ребятами никогда не встретился. Сам же все время с ними крутился и даже замещал пару раз Пита Беста, когда тот заболевал или серьезно опаздывал. Неудивительно, что предложение играть с «Битлз» получил именно я. Потом были концерты по всему миру, популярность. Мне удалось предотвратить встречу Джона с Йоко, и сейчас у него хорошенькая вьетнамочка, что самое главное, нормальная.
Заканчиваем запись нового альбома, созданного сразу после «Let it be». Вернулись к концертной деятельности, расходиться не собираемся. Счастлив ли я? Конечно. Только вот одно событие, случившееся недавно, сильно подпортило мне настроение. Мы отдыхали после концерта у себя в отеле. Даже через закрытые окна доносились восторженные крики толпы, всегда поджидающей нас у входа. Курили и просматривали выборочно от нечего делать то, что передавали и посылали нам поклонники. И тут вдруг Джон, прочитав записку, спрашивает вслух, пожав плечами:
– Ребята! А кто такой Ринго?
Я взял у него из рук бумажку и увидел написанное на ней крупными буквами: «А Ринго все же играл лучше!»
Ну, как тут не жаловаться на замусоренность времени!
Нам не дано предугадать… как время наше отзовется
Господа, любящие читать наискосок… Не тратьте время. Это детективный фантастический рассказ. Упустив деталь, трудно будет понять целое…
«Не играйте, дети… со временем… особенно в песочных часах», «Три
дня в минуте прошлого» (Из газетных заголовков того времени).
С высоты пятидесятого этажа Лос-Анджелес выглядел как мусор, высыпанный из корзины на расчерченную квадратами зеленую лужайку. Джон переехал на голливудские холмы из Аризоны. После ухоженных, как собственный двор, улиц восточного Феникса этот калифорнийский город вызывал у него ассоциации с давно забывшей о гигиене молодящейся старухой. «Город немытых Ангелов» – так он прозвал его с первого дня.
200 миллионов долларов и 5 лет напряженной работы в виде огромного, как будто приготовленного для гигантской рождественской елки, сверкающего шара, опутанного гирляндами кабелей и проводов, возвышались в середине комнаты, залитой ярким искусственным светом. Об отсутствии в помещении окон Джон шутил:
– Как в казино! Чтобы не за временем наблюдали, а… занимались делом! Хотя противоречивость каламбура была налицо. О чем же еще думать, создавая машину времени?
Джон, получивший свое состояние от удачно и вовремя вложенных его отцом акций Майкрософта, безжалостно тратил его на науку.
Последний этаж, на котором располагалась лаборатория, имел даже свой собственный грузовой лифт, который постоянно доставлял заказанные на заводе в Детройте тяжеленные металлические зеркала в форме полусфер. Несколько техников работали с ними каждый день, создавая по появляющимся в ходе экспериментов чертежам Джона, различные комбинации переменного магнитного поля, варьируя скорость и углы вращения десятков сверкающих оболочек шара. Людям, проявляющим творческую смекалку и интерес к делу, умеющим спорить, отстаивать свою точку зрения и возражать признанным ав-торитетам, работать с Джоном было легко. Молодых ребят, выпускников разных университетов, лично набранных им, не надо было этому учить. А других он не держал.
31-го декабря, отправив всех сотрудников с роскошными подарками домой, Джон остался в лаборатории только со своим неизменным помощником Грегори. Тянуть с экспериментом было нельзя. Сегодня он должен состояться.
Во-первых, все для него подготовлено. Во-вторых, скандал из-за пострадавшей почти по всему зданию электронной аппаратуры во время предыдущего опыта и начатое по этому поводу разбирательство вынуждали поторопиться. За ними неизбежно последуют иски и замораживание работ. Меньше всего Джон хотел неприятностей до получения им реальных положительных результатов. А там… Победителей не судят!
Была еще третья причина. Джон патологически не умел проигрывать и не хотел, чтобы еще хоть кто-то мог оказаться свидетелем его возможного поражения. И особенно… особенно… милая секретарша Джойс, в которую Джон влюбился с момента, как услышал стук ее каблучков, спешащих на интервью. Единственный вопрос, который он задал, увидев ее, это когда она сможет приступить к работе.
С первого дня появления девушки Джон начал неловко за ней ухаживать. Видя его пылающий интерес, остальные молодые люди отказались от попыток вступить в борьбу за сердце этой интересной дамы. Они любили своего босса – эксцентричного, но очень талантливого человека, щедрого, веселого и бесконечно увлеченного своим делом. Да и по тому, как Джойс принимала ухаживания, было видно, что ученый нравится ей не только своим немалым состоянием. Она не встречалась ни с кем, кроме Джона, хотя, увидев девушку, нетрудно было догадаться, что с такой внешностью воздыхателей у нее хватало. Время шло, но ученый, казалось, не торопился расставаться с холостяцкой жизнью, хотя за глаза Джойс уже давно называли «мисс Денвер». И вот наконец за неделю до эксперимента Джон по секрету сказал Грегори, что если все пройдет удачно, он собирается сделать Джойс предложение.
Свист вращающихся оболочек перешел в понижающийся с каждой секундой гул. Конструкция перестала вибрировать и замерла.
Выбравшийся из шара Джон не выглядел счастливым. Сидящий в кресле помощник не торопил, хотя умирал от нетерпения. Ждал.
– Да, – только и произнес наконец Джон. – Похоже, мы ошиблись. Одно дело кошек с собаками посылать, другое… Ни черта там нет!
– Как?
– Расчетное время в координате перехода… должно быть…
– 11 утра!
– Правильно! Это значит, что даже вечно опаздывающий техник уже
был бы на месте со своим неизменным «Старбаксом» в руках.
– Ну и…?
– Ни одного человека. Как сейчас. Похоже, что я никуда не переместил-ся. Сколько ребят обычно работает в лаборатории?
– Ты меня спрашиваешь, босс? Двадцать, включая тебя.
– Ну, так вот… Сначала все заволокло каким-то туманом, как через облако летел. Потом рассеялось… Картинка была четкая. Не меньше минуты наблюдал. Все на своих местах, но людей нигде нет! Это в одиннадцать-то часов! В нашей лаборатории? Ни живой души, ни мертвой! Только ты, извини, старина, сидишь в этом же кресле и крутишь, как сейчас, нетерпеливо головой, поглядывая на часы. И цифры на стенном календаре показывают сегодняшнюю дату –31 декабря.
Помолчали. Джон сказал через какое-то время с горечью:
– Терпеть не могу проигрывать… Тем более по-крупному. Сколько лет впустую! Я ведь душу и состояние в этот проект вложил. Не понимаю! Уверен, что в расчетах не ошибся. Почему не получилось? Все должно было получиться! Но, не получилось! – прокричал он в ярости на разные лады. – Я тут еще побуду,– добавил он резким приказным тоном. – Ты езжай домой. Завтра все сам ребятам сообщу, а сегодня… Не будем портить им праздник.
Когда Грегори вышел из лаборатории, Джон заметил оставленные помощником, видимо, второпях и от расстройства, бутылки виски и шампанского.
Алкоголь и Джон не любили друг друга, но тут он подумал:
– Вот и хорошо! Дар вовремя, – ученый вздохнул, сел за свой рабочий стол и задумался.
Его грустные размышления с вплетенными в них изящными математическими формулами, в сопровождении прекрасной симфонии тишины были прерваны телефонным звонком.
– Джойс! Вот уж не ожидал! Что? Как не будем больше встречаться?
В трубке раздались гудки. С минуту Джон еще подержал ее в задрожавшей руке, потом швырнул, как бейсбольный мяч, в ближнюю от себя стену.
Источник плохих новостей жалобно пискнул в последний раз и с треском разлетелся на несколько частей.
– Наверно, Грегори проболтался… Понимаю, девочка! Не любишь неудачников. Я сам их не люблю.
Он начал распечатывать бутылку.
Через полчаса в лаборатории опять зазвонил телефон. В этот раз на соседнем с Джоном столе Грега.
– Джон! Это я! Ты еще там? Подними трубку. С нашим лифтом что-то не так. Еле доехал. Дребезжал и дергался до самого первого этажа. Один раз так тряхнуло, что…Техник запретил им пользоваться. Ты на грузовом спустись, от греха. Есть еще один в дальнем конце… А завтра я…
Джон поднял трубку.
– Ты знаешь, я тут немного принял… Где этот лифт? Так далеко? Тогда я лучше на грузовом. В моем теперешнем состоянии тащиться через весь этаж… Почему не поднимаю трубку? А! Мой телефон разбился… Упал… об стенку… Нет! Со мной… пока все в порядке. Оставь меня в покое… Эй! Какого черта ты проболтался Джойс?
Но Грегори на другом конце уже положил трубку, и ответа ученый не дождался.
Джон невольно сравнил себя с китом, выброшенным на берег. Сил, кажется, много, но обстоятельства складываются так, что вернуться в роднуюсреду не представляется возможным. Да и что-то не очень хочется. Нет! Он ни о чем не жалел. Попробовал в своей жизни предостаточно. Даже в будущее вот пытался заглянуть. Осталась только одна дверь, к которой он хоть и приближался не раз из-за вспыльчивого характера, но приоткрыть опасался. Теперь можно.
Выпитый алкоголь – вечное топливо необдуманных решений – уже дразнил, задавал вопросы, сам давал ответы, выбирая, как всегда, самые неверные.
– Проиграл на всех фронтах! Продул! Может, хоть оставленные мной деньги принесут кому-то радость. А мне они больше не понадобятся. Что там Грегори говорил про неисправный лифт?
Джон неловко встал с дивана и, пошатываясь, направился к двери…
Под утро в квартире Грегори раздался резкий тревожный звонок. Чтобы поздравить с Новым годом, так рано не звонят.
– Да, я это. Да! Этим лифтом пользуется только наш этаж. Мы перевозим на нем оборудование… Да, я уходил последним, но там оставался Джон
Денвер – руководитель лаборатории… А почему вы спра… Упал??? Я сейчас приеду.
Лейтенант полиции дал указание, и Грегори пропустили в здание.
– Сначала мы позвонили мистеру Денверу, но у него только автоответчик. Потом – вам, как второму после Джона, указанному в документах, – рассказывал офицер, пока они шли к дальнему крылу здания, где располагалась шахта грузового лифта.
– Сверху еще попадали какие-то тяжеленные металлические конструк-ции и механизмы. Мы пока не приступили к разбору обломков, но по виду спрес-сованной до размеров чемодана, рухнувшей с 50-го этажа кабины и по количе-ству вытекшей из нее крови ясно, что выживших там нет.
Грегори молча смотрел на образовавшуюся на полу холла гигантскую темную лужу…
В 11:10 Грег вошел в зал заседаний, где уже собралась вся лаборатория, и тихонько встал рядом с прекрасной заплаканной Джойс. Жестами извинился за опоздание. Адвокат должен был объявить, согласно завещанию, о дальнейшей судьбе лаборатории.
Бедный Джон! Так ничего и не понял. Он был невероятно добрым, но в подруги выбрал… не ту. Грегори не сомневался, что, возглавив лабораторию, с полученными деньгами и своей внешностью сумеет завоевать, со временем, сердце Джойс.
«Не надо путешествовать в будущее, чтобы его знать», – довольно думал он про себя, трогая плотный конверт в своем кармане. В нем, грея его душу, лежала копия завещания, которую ему передал лично Джон со словами:
– Я доверяю тебе так же, как своему адвокату. Даже больше!
Ученый, сознавая опасность эксперимента, в случае своей смерти оставлял имеющееся у него состояние людям, которых любил больше всего – Грегори и Джойс. Крупные суммы должны были получить также и все остальные участники проекта.
Грегори никогда не сомневался в гениальности Джона. Так же, как и в его наивности. Ребенка было труднее обвести вокруг пальца, чем его заумного босса. Факт, что физик видел ассистента, сидящего в кресле, означал как раз то, что эксперимент удался. Потому что, как только Джон забрался в аппарат, Грегори для чистоты эксперимента вышел из лаборатории. Он вернулся в нее, когда почувствовал вибрацию отключающихся энергетических установок, и сел в кресло за минуту до того, как ученый стал выбираться из шара. Претворить план в жизнь оказалось так же легко, как и его придумать. Джон никого и не мог видеть в лаборатории 3 января, потому что… если замысел удался, все должны были быть, вероятней всего, на его похоронах. Или убившего себя, или рухнувшего с лифтом. Судьба выбрала… лифт. Цифры на календаре он просто перевел назад, приехав в лабораторию на несколько минут раньше появления в этой координате Джона. Теперь они показывали день эксперимента – 31 декабря – вместо реального 3-го января. Как будто перемещение не удалось. Сам он сел в то же самое кресло, в котором и встретил ученого, вернувшегося из путешествия. Если Джон видел его во время перемещения, то это случилось в будущем, которое Грегори так основательно и умело создавал.
– Если ошибусь, то пошлю себе пулю в лоб, – угрюмо обронил как-то Джон в разговоре со своим помощником в самом начале проекта. Грегори уже был хорошо знаком с этой чертой характера вспыльчивого Джона, который мог порезать себе вены после проигрыша любимой команды, и… очень на это надеялся. Джойс была для Грегори дополнительным козырем, и он сделал все, чтобы в самый критический момент Джон узнал, что он ошибся не только в математических расчетах. Записать в офисе голос Джойс, обращающейся к Джону, и составить из слов нужную комбинацию, добавив ключевую фразу, произнесенную по его просьбе старой подружкой, было делом техники.
Такой двойной потери, по всем расчетам, босс не должен был перенести. На его отчаяние Грегори и рассчитывал, но гарантии, что Джон лишит себя жизни, не было. И тут один почти трагический случай подтолкнул к возникновению дерзкой идеи. За день до назначенного эксперимента он покидал работу, как всегда, последним (нужно было отключить все приборы и закрыть все двери). Закончив все дела, Грегори вызвал ближайший к нему лифт, который оказался грузовым.
Ассистент рассеянно смотрел на мелькающие цифры проплывающих этажей.
Он думал о своем. О том, что Джон сделает Джойс предложение, и тогда она будет навеки потеряна… без малейшего шанса. Тяжелые мысли поглощали его, но он не мог не обратить внимания на то, как время от времени дергалась кабина лифта. Так явно не должно было быть. Страдая клаустрофобией, Грегори всегда панически боялся застрять в шахте. А тут еще его мотало, как при землетрясении. Здание было построено в 1978 году. И техника по всем меркам была очень старая, хотя и проверялась каждый год. Добравшись наконец до первого этажа, ассистент немедленно вызвал специалиста по лифтам.
Техник, ежегодно проверяющий состояние подъемного устройства, с изумлением доложил Грегори:
– Это просто чудо, что никто ещё не пострадал! Что вы на нем такое пе-ревозили, что тросы развязались, как веревки? Человека-то он выдержит, но если на кабину сверху сядет муха… Я этот лифт немедленно обесточиваю и закрываю. Страшно подумать, что могло произойти!
«31-ое идеально подходило для осуществления плана, – думал Грегори. – Грузы в этот день не доставлялись. Работать по устранению неисправности в праздники никто не собирался, и лифт просто отключили. Опять включить его было делом одной минуты. Я же все это время сопровождал техника и видел, где и что он там делал на щите электроснабжения. Вызвал лифт в последний раз, наверх. Так сказать, протоптал Джону тропинку к собственной гильотине… А потом…»
Сладкие воспоминания и удовольствие от присутствия рядом его Джойс были резко прерваны вошедшим в сопровождении адвоката и пожилого полицейского офицера… Джоном! Изумлением эту картину трудно было назвать. Стало так тихо, что было слышно, как добирался до желудка глоток только что выпитого техником кофе.
Джойс, наступив на ногу стоящему у нее на пути Грегори, бросилась к Джону. За ней – остальные. Ученого хлопали по плечам, толкали в грудь, обнимали все по очереди, радуясь и изумляясь такому неожиданному возвращению босса к жизни.
– Вы, конечно, ждете объяснений. Дайте отдышаться. Сейчас все узна-ете.
Эксперимент не удался, как вы уже, наверно, слышали… Личная жизнь тоже рассыпалась на куски, как мне тогда казалось. Напился я так сильно первый раз в своей жизни. Попытался дойти до лифта, но… не смог. Вернулся в лабораторию, держась за стены, и свалился в кресло у своего рабочего стола.
После нескольких безуспешных попыток дотянуться до сейфа, в котором лежал заряженный револьвер, силы оставили меня, и я, откинувшись назад, захрапел. Неравный бой при отсутствии союзника в лице закуски явно выиграло спиртное.
За спиртное, которое якобы случайно оставил мой добрый друг, чтобы помочь мне наверняка добраться до самого дна отчаяния, спасибо! Я, наверно, действительно бы решился на последнюю в своей жизни глупость, но только если бы…смог вылезти из кресла. Проснулся я в середине ночи от мучавшей меня мысли и страшной головной боли… Не знаю, что причина, а что следствие в данном случае. Видимо, и во сне мой мозг, не умеющий отдыхать, продолжал анализировать расчеты и результат. Решил проверить все еще раз. Экспериментально.
Я же ученый, Грегори! Да к тому же пьяный. Полез в аппарат. Включил питание, по старой сетке своих расчетов изменил координату времени и… отправился. Головная боль мгновенно прошла. Когда такое же, как в первом опыте, туманное облако рассеялось, я увидел на мгновение… себя, только почему-то размером с раскормленного пони, сидящего внутри аппарата. Должно быть, от выпивки – я ведь еще не отошел к тому времени – или от искаженного, не установившегося еще пространства так показалось… Клянусь, что мы встретились глазами, и зрачки меня – толстяка – расширились от изумления. Я добавил оборотов в первый десяток вращающихся оболочек, и картинка сразу изменилась. Теперь я видел лабораторию, наполненную нашими ребятами с бокалами в руках, и себя, обнимающего счастливую Джойс. Дата на календаре была 3-е января. Время на часах –11:30 AM. Тут энергетический ресурс моего пребывания в будущем иссяк, и я резко, как резинка от эспандера, вернулся в точку отправления.
Восторг от открытия смешался в моем мозгу с коктейлем из адреналина и алкоголя.
В пьяной экзальтации, я с неизвестно откуда взявшейся энергией рва-нулся к клеткам с подопытными животными и начал вывозить их прямо с тяжеленными платформами, на которых они стояли, в коридор, а оттуда – к нашему рабочему лифту, повторяя, как сейчас помню, совершенно заплетающимся языком: «Нечего этим героям науки здесь больше страдать. Как честный человек, я их усыновляю».
Плана, что с ними делать и как доставить домой на моем «Корвете», у меня не было, но в тот момент мне казалось, что я совершаю благородный поступок.
Вернувшись в лабораторию за последней клеткой с кошками, я услышал страшный грохот и понял, что что-то натворил. Я был совершенно не в состоянии объясняться тогда с представителями власти и администрацией здания, поэтому благоразумно добрел до дальнего конца этажа и вызвал другой лифт. В гараже я залез в свою машину, собрался с силами и вывел ее на улицу. Ночного охранника подземного гаража нигде не было видно. Видимо, он, как и все, бросился на шум к упавшему лифту.
Машины, к их счастью, попадались мне на пути довольно редко, и я благополучно, очень гордый собой, доехал до дома. Прошу эту часть считать неофициальной, офицер! Вошел через гаражную дверь, так как входной замок отказывался узнавать ключи, которые я в него втыкал.
Заснул мгновенно, как только упал, не раздеваясь, на кровать, предварительно выключив телефон. Проснувшись в полдень и прослушав сообщения, сразу попытался проанализировать случившееся, несмотря на несвежую голову и неспособность вспомнить некоторые временные отрезки в цепи вчерашних событий. Что-то явно было не так. Отрывистые реплики Джойс вспоминались теперь скорее как надерганные из памяти телефонного аппарата куски, умело составленные вместе. Последняя фраза о необходимости прекратить встречи вообще прозвучала незнакомым голосом, но тогда я отнес это на счет волнения, возникающего у любого приличного человека, который сообщает другому что-то неприятное.
Чтобы во всем этом разобраться, я позвонил давнему другу своего отца – полицейскому детективу О’Нилу – и попросил его приехать. Он немедленно отозвался и, выслушав меня, приступил к собственному расследованию.
Я хочу, чтобы вы услышали о его ходе от самого детектива.
О’Нил, привыкший по службе делать доклады, начал рассказывать:
– Я как увидел его секретаршу, сразу подумал о «женской версии». Я старый циничный и скучный человек. Вместо того чтобы эстетически наслаж-даться, встречаясь с красотой, невольно начинаю жалеть ее мужа. Я знаю точно, что рано или поздно дамочка начнет злиться на него за то, что тот не видит ее прелестей в таких же маштабах, как воздыхатель из соседнего отдела. Натиск мужчины, встречающегося внезапно с восхитительной женщиной, которая пахнет не типографской краской мужских журналов, а… духами, может быть неотразимым.
Мой отец говорил мне в свое время: «Билл, посмотри на себя в зеркало и…найди такую же. Только тогда ты будешь счастлив». Аминь моему старику испасибо. На мою Жаннет за все годы нашей совместной жизни внимательно посмотрел только остановивший нас за превышение скорости полицейский соседнего штата, куда мы отправлялись на медовый месяц. Узнав, куда и зачем мы едем, он, взглянув на мою жену, отдал мне честь и отпустил со словами: «Я не могу наказать вас больше, сэр». Но кто бы знал, что она умеет подарить своему мужу в постели! Нашедшему настоящий бриллиант не стоит убеждать остальных, что они видят только его сияние… Извините за отступление. Становлюсь стар и сентиментален. Того и гляди, скоро с преступниками начну обниматься. Пора, похоже, на пенсию. Я сразу обзвонил всех сотрудников и легко установил, что не было ни одного, кто не вздыхал бы с разной интенсивностью по Джойс. С ней я связался в первую очередь, кстати. Все знали только, что Джон упал в лифте и разбился. Звонить ему по телефону никто, разумеется, не стал. Это было бы не меньшей глупостью, чем приставать в баре к жене главаря шайки байкеров или босса итальянской мафии. Так что числился он… усопшим, и славненько. Я посчитал разумным на период установления истины в интересах расследова-ния, хоть и частного, не переубеждать никого в обратном. Они же не знали, что это была кровь пострадавших за науку животных, а не Джона! Джойс, бедняжка, прости старика, плакала, разрывая мое и без того больное сердце. Я спросил ее осторожно, почему она решила порвать с Джонни, и тут же получил подтверждение, что парень не зря сомневался в подлинности телефонного звонка.
Девушка понятия не имела, о чем я ее спрашивал. Налицо был злой умысел.
Круг подозреваемых значительно сузился, когда в ответ на мой вопрос Джойс назвала самого настойчивого воздыхателя. А когда позже, хорошенько подумав, Джон вспомнил, что сообщил о своем намерении сделать предложение только одному человеку, я, уже не сомневаясь, мог назвать имя злодея, этого неожиданного и таинственного палача. Тем более мне удалось установить еще кое-что… Имя его…
Джон жестом остановил детектива.
– Я остался жив, хотя должен был погибнуть. Не хочу крови, даже вир-туальной. Поэтому, так как о случившемся никто, кроме нас, не знает, я хочу отпустить этого… к… чертовой матери. Грег, ты уволен, – с интонацией Дональда Трампа сказал Джон, глядя в бледное лицо своего бывшего помощника. – Пошел вон!
– Э-э-э… То, что о расследовании никто не знает… Это не совсем так, –немного виновато вставил слово детектив, останавливая за плечи торопяще-гося уйти Грегори. – Мне же нужно было побывать у тебя на этаже, а его ужеопечатали. Пришлось обратиться за помощью к местным властям, занятым расследованием и… поделиться информацией. В конце концов… я полицейский, Джон! Одно дело, когда лифт просто падает, другое – когда в него перед падением пытаются кого-то завлечь. Тем более сына моего старого друга, – ворчливо добавил О’Нил про себя, направляясь к двери. – Лейтенант, – крикнул он, слегка приоткрыв ее.
Боком, еле помещаясь в проеме, вошли двое крепких ребят-полицейских и направились к Грегори. Прочитав ему права, они надели на него наручники и вывели из зала.
О’Нил продолжил спокойно:
– Начальник охраны сообщил мне, что кто-то пытался проникнуть в опе-чатанную в то же утро лабораторию, но его спугнули. Помнишь, Джонни, Грег посоветовал тебе воспользоваться грузовым лифтом? Видимо, позже он сообразил, что первая часть разговора, до того как ты поднял трубку, осталась на автоответчике, и попытался избавиться от улики. Я это сообщение потом прослушал и сделал на всякий случай копию. Хладнокровный мерзавец! Его, конечно, отпустят, – с сарказмом продолжал О’Нил, – если он сумеет внятно объяснить, зачем убрал запрещающий знак и ограждение от неисправного лифта и перенес их к нормально работающему. Там камера… маленькая такая стояла.