Александр Петрович Пальчун
Театральные комедии
ЭДВАРД. Не понял.
БРУНО. Никуда не пойду, пока не получу остальное.
ЭДВАРД. Какое остальное?
БРУНО. Спросите у хозяйки. Она должна знать.
(Входит ЭЛИЗА.)
ЭДВАРД (Элизе). Он что-то от тебя требует.
ЭЛИЗА. Все мужья, даже фиктивные, вечно с претензиями. Что тебе, Бруно? С тобой ведь расплатились.
БРУНО. А за покойника?
ЭЛИЗА. За какого?
БРУНО. Который лежал вон там. (Указывает на «мертвецкую».) Думаете ему приятно было… нюхать цветы… и чихать все время?
ЭДВАРД. Что ты несешь?!
БРУНО. Я из-за вашего покойника растерял половину своих постоянных клиентов.
ЭДВАРД. Да покойник что, тебя за руки хватал?! Проходу не давал?!
БРУНО. Ничего не давал! Ни сантима!
ЭЛИЗА. Теодор не расплатился за молоко?
ЭДВАРД. Что я говорил! Еще одни прохвост! Теперь станет утверждать, что ему задолжали за полгода.
БРУНО. Мне за полгода не надо. Заплатите за два дня.
ЭЛИЗА. Бруно, вам сейчас заплатят.
ЭДВАРД. Э-э-э, нет! Это дело принципа! Вам задолжал Бергенс?
БРУНО. Бергенс.
ЭДВАРД. Вот он и рассчитается, когда выйдет… года через два… Господи! Что я говорю?!
(Входит КАТРИН.)
КАТРИН. Он никогда из тюрьмы не выйдет.
ЭДВАРД. Почему?
КАТРИН. Потому, что в нее не пойдет. Заплатите за прежнее…
БРУНО. …За покойника.
КАТРИН. …И тогда будем говорить о тюрьме.
ЭДВАРД. Нет! Сначала тюрьма!
ЭЛИЗА (Эдварду). Эдвард, ему теперь незачем идти в тюрьму.
ЭДВАРД. Ах, вот как! Деньги взял и стал твоим мужем, а сидеть за него я должен?!
КАТРИН. Как это ее мужем?
ЭДВАРД. Юридически! То есть фактически.
КАТРИН. Мертвым?
ЭДВАРД. Живым! Посмотри на него, какой он мертвый? Он только что обнимался с ней на этом месте. Я видел!
КАТРИН (отвешивает Бруно пощечину). Подлец! Уже людей не стесняешься. Теперь она захотела видеть тебя в своей постели, а не в тюрьме.
ЭЛИЗА. Да ему теперь незачем быть в тюрьме…
КАТРИН. Конечно! Появились другие обязанности… Долежался…
ЭЛИЗА. О чем вы, Катрин?
КАТРИН (Элизе). Вы тоже ныряли в гробик?
ЭДВАРД. Господи! Они оба сошли с ума.
КАТРИН. Вот и отдайте умалишенным то, что им полагается!
ЭДВАРД. Это шантаж!
КАТРИН. Ах, так! Бруно, идем домой. Деньги за покойник у них, за тюрьму – у нас. Мы квиты.
(КАТРИН и БРУНО уходят. Вбегают ДОРИАН и АНТУАН.)
ДОРИАН. Эдвард, Бруно нельзя отправлять в тюрьму.
ЭДВАРД. Его надо было засадить туда с самого рожденья! Это вы посоветовали связаться с нем, как с человеком порядочным. А он деньги взял, а сидеть отказался.
ДОРИАН. Его можно понять…
АНТУАН. …Сидеть – это не лежать.
(Входит ЖАННА в траурном одеянии и с цветами в руках.)
ЖАННА. Мои соболезнования. (Элизе.) Мои соболезнования, мадам… Какое несчастье…
ДОРИАН (язвительно). Жанна, мы очень тронуты вашим визитом.
ЭЛИЗА. Жанна? Вы знали моего мужа?
ЖАННА. Мы все его знали. Но, по-моему, не ценили, как следует.
АНТУАН. Его знакомство с этой дамой было мимолетным.
ЖАННА. Да, я не могу похвастаться, что изучила Теодора Эмильевича, как следует. Поэтому его решение упомянуть меня в завещании оказалось неожиданным.
ЭДВАРД. Еще одна наследница! (Подбегает к входной двери, открывает ее.) Эй! Кто там?! Заходите! Всем будем рады! (Закрывает дверь.) Пока никого. Наряжаются.
ЖАННА. Попрошу не оскорблять! Иначе все, что мне полагается, я потребую через суд! У меня, кстати, есть знакомый судья.
ЭДВАРД. Может, и нотариус?
ЖАННА. Есть и нотариус.
АНТУАН. Эта сумасшедшая возомнила себя наследницей Теодора Эмильевича.
ДОРИАН. Она уже приходила после его смерти.
ЖАННА. И до смерти не один раз. Так что все тут хорошо знаю. (Элизе.) Даже какие у вас простынки в спальне.
ЭДВАРД. Я тоже знаю, какие там простынки… Но я ведь не претендую на наследство.
ЖАННА. А вы в завещании и не указаны!
ЭДВАРД (Жанне). Тогда покажите эту бумагу.
ЖАННА (указывая на Дориана). Вот пусть он показывает – он ее зачитывал.
ЭДВАРД. Есть еще одно завещание?
АНТУАН. Да он их написал двадцать штук! Последний месяц только и занимался каллиграфией… на пару с нотариусом. Вот, смотрите. (Подходит к секретеру, выдвигает ящик, вынимает пачку бумаг.) Все заверенные! Все одним числом!
ЭДВАРД. Подлец!
ЭЛИЗА. Но зачем?
АНТУАН. Вот в одном завещании указал… (Читает.) Не предавать мое тело земле, пока не улягутся споры о наследстве. А их тут указано сорок восемь человек!
ЭДВАРД. Так что лежать ему вон там до второго пришествия. (Указывает в сторону «мертвецкой».)
ДОРИАН. Нет! Лежать он не будет!
ЭДВАРД. Почему?
ДОРИАН. Я… я его… оживил…
ЭДВАРД. Что?!
ЭЛИЗА. Как?
АНТУАН. Нам это не понять. Мы медицинских колледжей не кончали.
ЭДВАРД. Доктор, вы тоже сошли с ума?
ЭЛИЗА. Может быть, и вы упомянуты в завещании?
ДОРИАН. Мало ли кто упомянут… Главное, что Теодор Эмильевич жив.
ЭДВАРД. И где же он? (Направляется к «мертвецкой».)
ДОРИАН (преграждая собой дверь). Ушел. Я его оживил, а он захотел… погулять… поднялся и ушел.
(Неожиданно дверь за спиной Дориана сотрясается от ударов. Доктор отступает в сторону. В гостиную с венком на шее выходит БЕРГЕНС.)
БЕРГЕНС. Никуда я не ушел. Я наоборот, пришел.
ЭДВАРД. Откуда…
БЕРГЕНС (указывая пальцем в потолок). Оттуда! Но мне там не понравилось. Здесь веселее. И тут у меня появилось дело – напишу бестселлер «Как я побывал на том свете!»
АНТУАН. С воскрешением вас, Теодор Эмильевич!
ЭЛИЗА (бросается обнимать супруга). С возвращением в семью!..
ЭДВАРД (трясет Бергенса за руку). К своим друзьям…
ЖАННА. …И подругам.
ДОРИАН. Как вы себя чувствуете, Теодор Эмильевич?
БЕРГЕНС. Кажется, прибавилось сил. Впрочем, мне трудно сравнивать – я позабыл, как это быть живым.
АНТУАН. Невероятный случай! И все благодаря доктору Дориану.
ДОРИАН. И железному здоровью Теодора Эмильевича, доставшемуся ему от своего папы.
АНТУАН. Жаль, что Дориана не оказалось на месте, когда умирал ваш папенька. Он бы помог ему.
БЕРГЕНС. Да. Папеньке в его возрасте надо было помогать в ту минуту.
АНТУАН. Доктор и Бруно вылечил колено. Теперь он ковыляет совершенно по-другому.
БЕРГЕНС. Мне кажется, и во мне что изменилось. Только не пойму что. Надо немного привыкнуть и разобраться.
ЭДВАРД. А как там? Что видел, что запомнилось?
ЭЛИЗА. И запомнилось ли вообще?
БЕРГЕНС. О-о-о, еще и как запомнилось! Я все это опишу в мемуарах с того света.
АНТУАН. А нет ли пробелов с виденным на этом свете?
БЕРГЕНС. На этом? Конечно, есть. Я ведь не шарлатан какой-нибудь, чтобы утверждать, будто одновременно был и там и здесь.
ЭДВАРД. Ты всегда был честным человеком.
АНТУАН. Теодор Эмильевич никогда не преувеличивал своих способностей.
БЕРГЕНС. И еще я плохо помню, что было перед смертью. Последняя неделя… как в тумане.
ЭДВАРД. А помнишь ли ты, что писал? Какие оставлял бумаги?
БЕРГЕНС. Ничего не помню.
ДОРИАН. Значит, вы уже в то время были мертвы, и все вышедшее из-под вашего пера было сделано чисто механически… и неосознанно.
ЭЛИЗА. …И продиктовано каким-то духом противоречия.
БЕРГЕНС. Да, да… Помню там несколько духов. Кажется, был и такой.
ЭЛИЗА. Слава богу, все уже позади. И теперь мы заживем прежней счастливой жизнью.
ЭДВАРД (Бергенсу). А я хочу тебя поздравить с необыкновенно чуткими родственниками. Все они, как наперебой, твердили, что такой замечательный человека, как ты, не может умереть. Это какое-то временное недоразумение, говорили они. И были настолько уверены в тебе, что даже отвергли приглашение провести тебя в последний путь.
АНТУАН. А вот погребальная служба оказалась близорукой. Там не захотели верить в твое воскрешение. А вот и их представитель.
(Входит ПЬЕР.)
ПЬЕР. Господа, у нас все расписано по минутам. Мне следует уточнить мелкие детали. (Эдварду.) Вы назначены распорядителем?
БЕРГЕНС. Боюсь, что нет. Отныне всем распоряжаюсь я.
ПЬЕР (Бергенсу). Меня зовут Пьер, я представляю уважаемую компанию…
БЕРГЕНС. Знаю, знаю… Прошу оставить нас наедине с молодым человеком. Мы обговорим некоторые щепетильные детали.
ДОРИАН. Конечно.
АНТУАН. Лучше и не придумаешь, чем все узнать из первых уст.
ЭДВАРД (Бергенсу). Но прошу учесть, у этого малого и его компании большие аппетиты.
БЕРГЕНС. Хорошо, я разберусь.
(Все, кроме Бергенса и Пьера уходят.)
ПЬЕР. У меня такое ощущение, что мы с вами где-то встречались.
БЕРГЕНС. Без сомнения. Постарайтесь вспомнить, где?
ПЬЕР. Вы фотограф из городского сада?
БЕРГЕНС. Нет. Я ничего не понимаю в фотографии.
ПЬЕР. Конечно!.. Мы с вами встречались в одном… хорошо, что здесь нет посторонних… в одном интересном заведении. Там четыре девочки делают все, что позволяет их мамочка…
БЕРГЕНС. Эвелина Марковна?
ПЬЕР. Ну! Вот видите!
БЕРГЕНС. Нет. Там мы не встречались. Я таких заведений не знаю.
ПЬЕР. Тогда где?
БЕРГЕНС. Вон в той комнате. (Указывает в сторону «мертвецкой».)
ПЬЕР. Извините… не понимаю.
БЕРГЕНС. Как!? Вы еще измеряли меня и весело щелкнули по носу. При этом сказали: «С тебя две тысячи франков!»
ПЬЕР. Точно! Я всем так говорю. При нашей профессии без юмора не обойтись – техника психической безопасности. Вы со стороны подсмотрели мою шутку?
БЕРГЕНС. Да он у меня до сих пор болит!
ПЬЕР. Кто?
БЕРГЕНС. Нос.
ПЬЕР. Какой нос?
БЕРГЕНС. Вот этот, который вы видели вместе со мной в гробу. (Отворяет дверь «мертвецкой», указывает на гроб.)
ПЬЕР (стоя в дверях). А где… усопший?
БЕРГЕНС. Он перед вами. И в следующий раз, если хотите получить выгодный заказ, не щелкайте клиента по носу – не всем это нравится. А теперь попрошу покинуть мой дом!
ПЬЕР (растеряно). Так вы хотите сказать…
БЕРГЕНС. Убирайся! Иначе я тебя так отщелкаю, что этот гроб снова пригодится. (Выталкивает Пьера за дверь, в которую в этот момент входит кредитор Маркус.)
МАРКУС. Вот как здесь встречают гостей, прибывших на погребение.
БЕРГЕНС. Месье, что вам угодно?
МАРКУС. Я хотел бы видеть вдову мистера Бергенса.
БЕРГЕНС. Во-первых, она уже не вдова, а во-вторых, зачем она вам нужна?
МАРКУС. Так я и знал! Эта ловкая дамочка недолго будет горевать. Она еще похлеще умершего прохвоста.
БЕРГЕНС. Придержите язык, иначе вылетите быстрее своего предшественника. Что вас привело в этот дом?
МАРКУС. Меня зовут Маркус. Я представитель банка, в котором покойный Бергенс взял крупную сумму.
БЕРГЕНС. Но вдова возвратила ее.
МАРКУС. Как бы ни так!
БЕРГЕНС. Но у нее есть расписка о погашении долга.
МАРКУС. Да, мы выдали эту расписку, ибо не могли предположить, что вдова будет жульничать в столь печальные для нее дни.
БЕРГЕНС. И как же вас провела безутешная вдова?
МАРКУС. Остроумно. Она отправила деньги на наш счет, но в номере счета, который состоит из двадцати двух цифр, сознательно исказила одну из них.
БЕРГЕНС. Указала не ту…
МАРКУС. Совершенно верно. Я вижу, вы знаете в этом толк. По этой причине платежное поручение признано недействительным, и деньги возвращены отправителю.
БЕРГЕНС. Вам следовало быть внимательным.
МАРКУС. Но мы не могли предположить, что вдова окажется столь искушенной…
БЕРГЕНС. …И выдали расписку.
МАРКУС. Конечно выдали.
БЕРГЕНС. Сочувствую и очень вас понимаю. Но ничем помочь не могу.
МАРКУС. Извините… а кем вы доводитесь вдове?
БЕРГЕНС. Законным мужем.
МАРКУС. Как?! Она уже успела оформить новый брак?
БЕРГЕНС. Нет, еще не расторгла прежний.
МАРКУС. Тогда кто вы? Объяснитесь в конце концов!
БЕРГЕНС. Вот мои документы. (Протягивает Маркусу бумагу.)
МАРКУС (читает). Сим документом удостоверяю, что Бергенс Теодор Эмильевич, известный книгоиздатель, скончавшийся от сердечного приступа в своем доме, моими стараниями возвращен в прежнее жизнеспособное состояние… (Поднимает голову.) Как?… (Читает далее.) Врач высшей категории, член врачебной гильдии, доктор Дориан.
БЕРГЕНС. Что вы так смотрите на меня? Можно подумать, вы никогда не видели живых покойников?
МАРКУС. Ну знаете!.. Я всякое видел. Но чтобы мошенники работали так слажено…
БЕРГЕНС. Не скромничайте. Нам еще до вас, банкиров, далеко. Так что приходите к вдове с претензиями через некоторое время… Но не раньше, чем я снова покину этот мир. А теперь освободите помещение.
МАРКУС. Мы докажем обоснованность своих претензий в суде!..
БЕРГЕНС. …Где вам предъявят вашу расписку. Всего хорошего.
(МАРКУС уходит.)
БЕРГЕНС. Чертовы кредиторы! И после смерти не дают покоя. (Берет колокольчик на столе, звонит.) Антуан!
(Входит АНТУАН.)
АНТУАН. Вызывали, Теодор Эмильевич?
БЕРГЕНС. Катрин не приходила?
АНТУАН. Катрин? Зачем?
БЕРГЕНС. Ну… я не знаю. Ведь приходила она к Бруно… приносила обеды.
АНТУАН. Ох, уж эти обеды от Катрин!
БЕРГЕНС. Да-а-а… готовит она превосходно. И подать умеет.
АНТУАН. Теперь вам придется отвыкать от разнообразной пищи.
БЕРГЕНС. Антуан, не поверишь, но я теперь не могу жить без Катрин. Места себе не нахожу.
АНТУАН. Вы что, влюбились в нее?!
БЕРГЕНС. Да, влюбился! И что здесь странного?
АНТУАН. И она вам нравится больше, чем Жанна?
БЕРГЕНС. Больше чем Жанна и Эмилия вместе взятые.
АНТУАН. Вы меня удивляете своим непостоянством.
БЕРГЕНС. Подумаешь… То мертвый то живой. Ты просто ее не знаешь! И почему я не молочник?!
АНТУАН. Не всем так везет.
БЕРГЕНС. Я бы согласился и на хромоту.
АНТУАН. Зачем же вам хромать при докторе Дориане?
БЕРГЕНС. Дориан… Вот пусть он и даст ей лекарство.
АНТУАН. Кому? Какое лекарство?
БЕРГЕНС. Катрин. И пусть она меня полюбит. Если он настоящий доктор, то должен понимать, что людям в этой жизни нужнее всего.
АНТУАН. Доктор, конечно, специалист. Обычно о нем говорят… таких еще свет не видывал… Но боюсь, тут и он бессилен.
БЕРГЕНС. Тогда я напишу ей письмо, а ты отнесешь.
АНТУАН. Да она обиделась.
БЕРГЕНС. За что?
АНТУАН. За покойника. Пока Бруно не получит свое, за то, что лежал без движения, вы не получите свое… чтобы не просто лежать.
БЕРГЕНС. Да я ему трижды заплачу! Понравилось в гробу – пусть приходит и хоть два года лежит в нем. Оплата будет исправно…
АНТУАН. Вот так и напишите. А деньги за прежнее приложите к письму.
БЕРГЕНС. Я сейчас… мигом. (Берет бумагу, пишет, вынимает деньги из кармана, прикладывает к письму.) Вот, держи! Но чтобы он не видел.
АНТУАН. Так Бруно не согласится, пока не увидит.
БЕРГЕНС. Чтоб письма не видел. А на деньги пусть смотрит, сколько угодно. Может даже в рамочку повесить.
(Входит КАТРИН.)
БЕРГЕНС (не видя Катрин). А письмо передай ей лично в руки. (Замечает Катрин.) Катрин?!
КАТРИН (Антуану). Пусть Жанна почитает, как он истосковался за своей подругой.
БЕРГЕНС. Это письмо тебе!
КАТРИН. Тогда покажи его мне.
БЕРГЕНС (Антуану). Покажи.
(Антуан отдает письмо. Катрин пробегает глазами написанное.)
КАТРИН. Молодец! Имени, кому адресовано, не указываешь.
БЕРГЕНС. Да это на случай, если Элиза перехватит.
КАТРИН. Ах! Тут еще одну даму надо учитывать.
БЕРГЕНС. Ну зачем же ее обижать без надобности?!
КАТРИН. Антуан, учись ловкости у хозяина – хочет ублажить сразу трех женщин. Мы тут у вас бидончик оставили.
БЕРГЕНС. Забирай… забирай бидончик, и положи туда мое разбитое сердце.
КАТРИН. Вам с таким словами в театре играть… фальшивых любовников! (Уходит.)
БЕРГЕНС. Ты видел?! Что она со мной делает! Несчастная молочника!.. Гадкая изменщица!.. Славная моя Катрин.
(Входит ЭЛИЗА.)
ЭЛИЗА. Что я слышу?
АНТУАН. Так свою жену называет Бруно. Он сердца в ней не чает.
ЭЛИЗА. Кто?
АНТУАН. Молочник Бруно.
ЭЛИЗА. А она?
АНТУАН. А она… она его постоянно пилит. Донимает и ставит в пример Теодора Эмильевича.
ЭЛИЗА. И чем же он лучше?
БЕРГЕНС. А что, не лучше?
АНТУАН. Тем, что сколотил капитал, не хромает и… даже с выгодой для себя побывал на том свете.
БЕРГЕНС. Хороша выгода.
АНТУАН. А кто собирался написать книгу?
БЕРГЕНС. О-о-о! Я все напишу!
АНТУАН. Да за такой книгой все будут гоняться. Мы туда только собираемся, а Теодор Эмильевич уже побывал. Первопроходец, Колумб, капитан Кук.
БЕРГЕНС. Прекрати. Они бывали в разных краях, и встречали их… гастрономически их по-разному.
АНТУАН. А я и не утверждаю, что все нас встретят одинаково. Но если вести безгрешную жизнь, как это делает Теодор Эмильевич, то прием будет радушным и доброжелательным.
ЭЛИЗА. Лучше бы на этом свете к нам относились более ласково. Кстати, там молочник пришел, хочет поговорить.
БЕРГЕНС. Какой молочник?
ЭЛИЗА. Бруно, который свою жену, в отличие от тебя, называет славная моя Катрин.
АНТУАН. Так и есть. Я сам это слышал.
ЭЛИЗА (Бергенсу). Поучитесь у него, как обращаться с женщинами.
БЕРГЕНС. Вот и пригласи его, пусть поучит.
(ЭЛИЗА уходит. Входит БРУНО.)
БЕРГЕНС (идя навстречу молочнику с распростертыми объятиями). Дорогой ты наш Бруно! Как я рад тебя видеть! Садись… в смысле, присаживайся.
БРУНО. Нам это не надо. Мы не за тем пришли. Я деньги принес.
БЕРГЕНС. Какие деньги?
БРУНО. За тюрьму. Чужого нам не требуется. Я ходил туда, но меня не приняли. Говорят, что я не Бергенс, и что вам теперь сидеть не обязательно. Вы теперь никому не должны…
БЕРГЕНС. Совершенно верно.
БРУНО. Никому… кроме меня.
БЕРГЕНС. Господи! Какие мелочи! На, держи. (Засовывает деньги в карман Бруно.) И за тюрьму себе оставь. Страшна не тюрьма, а сознание, что туда попадешь. Представляю, что ты пережил перед заключением. Вон и волосы, кажется, побелели.
БРУНО. Еще бы. Эдвард такого наговорил.
БЕРГЕНС. Это все он! Он с тобой не хотел рассчитываться, пока я был… на том свете.
АНТУАН (в сторону). …От счастья с Катрин.
БЕРГЕНС. А теперь здесь командую я. Так что ты не обижайся. а если что… утомился там… или колено разболелось… всегда можешь прийти к нам, отдохнуть… полежать.
БРУНО (указывая на «мертвецкую»). В той комнате?
БЕРГЕНС. Да хоть в какой! Что у нас комнат мало? Хоть в моей спальне.
БРУНО. А что скажет хозяйка?
БЕРГЕНС. Чья?
БРУНО. Ваша… Элиза.
БЕРГЕНС. Да она сделает все, что я велю. И ты со своей построже. Скомандуй, чтобы меня не прогоняла, как постороннего. Тебя ведь из нашего дома не гнали?
БРУНО. Нет, не гнали. И кормили хорошо.
БЕРГЕНС. А я у вас в сарайчике спал, чтобы люди ничего такого не подумали.
БРУНО. Катрин рассказывала.
БЕРГЕНС. Что рассказывала?
БРУНО. Что вы в сарайчике спали.
БЕРГЕНС. Вот видишь, как несправедливо…
АНТУАН. А ты у нас был нарядный. Все к тебе с уважением… шапки снимали…
БЕРГЕНС. А я в лохмотьях ютился бог знает где.
(Входит ЭЛИЗА.)
ЭЛИЗА. Это когда ты ютился в лохмотьях?
АНТУАН. Поначалу… на том свете. А потом, когда разобрались, увидели, что это Теодор Эмильевич…
БЕРГЕНС. …Тогда меня, конечно, приодели. Ну да ладно. Я все это потом опишу. Антуан, пока еще не все из памяти выскочило, пойдем, я немного подиктую.
(БЕРГЕНС и АНТУАН уходят.)
БРУНО. Вот как оно все расстроилось.
ЭЛИЗА. Вы о чем, Бруно?
БРУНО. О тюрьме, о чем же еще. Думал, вы будете ко мне приходить.
ЭЛИЗА. Но у тебя есть Катрин.
БРУНО (печально). А… Катрин… Куда ей до вас. Вы вон вся беленькая, пухленькая… вежливая. Я места себе не нахожу. Думал, одно спасение – в тюрьме.
ЭЛИЗА. Бруно, не шутите.
БРУНО. Это вы со мной не шутите! Сначала записали мужья, а потом – задний ход. А я к такому не привык. Спать не могу – все о вас думаю.
ЭЛИЗА. Господи! А что Теодор скажет, если узнает… о чем вы думаете?
БРУНО. Узнает… Да он, можно сказать, велел мне отдыхать в вашей спальне.
ЭЛИЗА. Что ты говоришь?
БРУНО. Но я отдыхать не собираюсь. (Обнимает Элизу.)
ЭЛИЗА (освобождаясь из объятий). Какой вы горячий мужчина. Что он, так и сказал?
БРУНО. Да умереть мне на этом месте! При Антуане, вашем секретаре, говорил.
ЭЛИЗА (доверительно). Бруно… Он меня разлюбил… разлюбил после своей смерти.
БРУНО. А я после моей… смерти вас полюбил.
ЭЛИЗА. А Катрин?
БРУНО. Катрин… А что Катрин… Вон у нас клиент был – Люсьен с нижней улицы. Десять лет молоко покупал. А потом – как отрезало. Говорит, не могу переносить, выпью – аллергия. И ничего не поделаешь.
ЭЛИЗА. Как верно замечено. И у меня точно аллергия на Теодора. Раньше еще терпимо было. А теперь как представлю… покойник…
БРУНО. Вот-вот. И мне Катрин говорит: в гробу я тебя видела. Сварливой стала и все ей не так. А вы, я знаю, вежливая и ласковая. (Обнимает Элизу.)
(Входит ЭДВАРД.)
ЭДВАРД. Элиза, что это?!
ЭЛИЗА. Я так благодарна ему…
БРУНО. …За то, что я выбрал тюрьму.
ЭДВАРД. На пару стихи декламируете?
ЭЛИЗА. Эдвард, ты несправедлив к Бруно. Он согласился пожертвовать собой. Подумай, как бы ты повел себя на его месте?
ЭДВАРД. Зато теперь я знаю, как ведешь себя ты. И как Бруно поведет себя на месте Теодора!
ЭЛИЗА. Благородней, чем он, и чем ты!
ЭДВАРД. Ах, вот как! В таком случая приятного времяпровождения в компании мужа-покойника и любовника-каторжанина! (Уходит.)
БРУНО. О ком это он?
ЭЛИЗА. Завидует, что сам не догадался отправиться в тюрьму. Упустил случай показать благородство.
БРУНО. Так пусть что-нибудь украдет! И будет ему тюрьма.
ЭЛИЗА. Не надо нам никакой тюрьмы. Отныне этот дом станет образцом добропорядочности… Поэтому встречаться будем у моей подруги.
БРУНО. У Жанны?
ЭЛИЗА. Нет, там слишком людно.
БРУНО. Я согласен где угодно. Но Теодор Эмильевич разрешил и у вас дома.
ЭЛИЗА. Ты еще не знаешь Теодора. Он очень непостоянен.
БРУНО. То умирает, то оживает…
ЭЛИЗА. …То слово свое забирает. Увидимся завтра. Приноси завтра молоко Ксении. Она живет выше по улице через два дома. Ее как раз не будет дома.
БРУНО. Обязательно принесу, можете не сомневаться.
ЭЛИЗА. До завтра. (Целует Бруно в щеку.)
(БРУНО направляется к выходу, в дверях сталкивается с БЕРГЕНСОМ.)
БЕРГЕНС. Бруно, ты завтра принеси нам молочка к обеду.
БРУНО. К обеду не могу, много заказов. Я лучше занесу утром.
БЕРГЕНС. Приноси утром, еще лучше.
(БРУНО уходит.)
ЭЛИЗА. И много тебе вспомнилось из потусторонней жизни? Сколько надиктовал?
БЕРГЕНС (меланхолично). Даже и не знаю, стоило ли все это затевать?
ЭЛИЗА. Ты о чем?
БЕРГЕНС (в том же тоне). Надо ли было умирать?
ЭЛИЗА. За умирать не знаю. А вот оживать надо постоянно. Я сейчас словно на крыльях летаю.
БЕРГЕНС. Почему? Ведь ты не умирала?
ЭЛИЗА. Но и почти не жила.
БЕРГЕНС. Это верно. Сколько бы человек ни жил, сколько бы ни повидал, а перед смертью кажется, что ничего и не было.
ЭЛИЗА. Все на будущее надеемся.
БЕРГЕНС. А будущее никогда не наступает. Сегодня превращается во вчера, а завтра… А завтра никогда не наступает.
ЭЛИЗА. Ничего подобного. Завтра обязательно наступит. И будет оно лучше, чем сегодня.
БЕРГЕНС. Дай бог, чтобы все было по-твоему.
(Входит АНТУАН.)
АНТУАН. Там Катрин пришла, принесла деньги за тюрьму.
БЕРГЕНС. Да что они с этими деньгами как сговорились!
ЭЛИЗА. Пусть оставит их себе.
БЕРГЕНС (указывая на Элизу). Благодаря ей, могла оказаться без мужа.
ЭЛИЗА. Это Эдвард придумал отправить его в тюрьму.
БЕРГЕНС. А я его спас. Взял, да и ожил… И долги банку заплатил.
АНТУАН. Заплатил?
БЕРГЕНС. Ну… почти заплатил. Там вышла маленькая ошибочка… и немаленькие деньги вернулись назад.
АНТУАН. Всегда хорошо, когда что-то или кто-то возвращается.
БЕРГЕНС. Вот и Катрин снова пришла. Пригласи, я все ей объясню.
ЭЛИЗА. Да, Теодор, лучше, если объяснишь ты. Боюсь, меня она не поймет.
(ЭЛИЗА и АНТУАН уходят. Входит КАТРИН.)
КАТРИН. Я принесла деньги.
БЕРГЕНС. Зачем?
КАТРИН. Чтобы вы не думали, что я с вами за деньги.
БЕРГЕНС. Что ты говоришь! За какие деньги?! По-твоему, и я у тебя… хромал за деньги?
КАТРИН. Вы… вовсе и не хромали.
БЕРГЕНС. Да я все свои сбережения, если хочешь знать, отдам, чтобы снова быть с тобой!
КАТРИН. Не надо мне денег.
БЕРГЕНС. Нет! Если я сказал, что отдам, то отдам! Мое слово закон.
КАТРИН. А с чем же останется ваша супруга?
БЕРГЕНС. Она останется с этим домом, и с теми, кто вьется вокруг этого дома.
КАТРИН. А вы будете просить милостыню?
БЕРГЕНС. Только у тебя? А остальное нам сами принесут – за книгу.
КАТРИН. Вы собираетесь рассказать, как проводили время со мной?
БЕРГЕНС. Боже упаси! Ведь это неописуемо! И потом у нас был совместный труд. Как я могу публиковать его без ведома соавтора? Я напишу какую-нибудь дребедень, вроде туннеля, ведущего к яркому-яркому свету. А в конце туннеля…
КАТРИН (заинтриговано). И что вы там встретили?
БЕРГЕНС. А в конце туннеля блаженство – я встретил тебя.
КАТРИН. Нет, меня там не надо.
БЕРГЕНС. Хорошо. Этот момент в книге опустим. Вставим что-нибудь другое. Вот кого бы ты хотела увидеть в конце счастливого туннеля.
КАТРИН. Вас, только вас.
БЕРГЕНС. Тогда мы уже в туннели… (Обнимает Катрин.)
КАТРИН. …Где никто не заходит, никто не мешает.
БЕРГЕНС. И я сделаю все, чтобы и дальше никто не мешал.
(Входит АНТУАН.)
АНТУАН. Я вам не помешал?
БЕРГЕНС. Что ты?! Как раз вовремя.
АНТУАН. Бруно опять забыл свой бидончик.
КАТРИН. Бруно?! Я сказала ему, что пойду к подруге. Спрячьте меня куда-нибудь.
АНТУАН. А эти шторы зачем повесили? Для красоты? Заходите, любуйтесь в окошко. У нас замечательный вид. (Заталкивает Катрин за штору.)
(Входит БРУНО.)
БРУНО. Теодор Эмильевич, я хотел бы поговорить с вами.
БЕРГЕНС. О бидончике?
БРУНО. Да этих бидончиков у нас два десятка… а жена одна.
АНТУАН. Ничего не поделаешь, мы не персидские шейхи.
БЕРГЕНС. Но Катрин у тебя… никакому шейху не снилась.
БРУНО. Так оно и было поначалу… а теперь…
БЕРГЕНС. Что теперь?
БРУНО. После вашей смерти…
БЕРГЕНС. Я как на свет народился.
БРУНО. А мне после того, как умирал… все не так: в тюрьму не берут, а дома еще хуже тюрьмы.
БЕРГЕНС. И чем я могу тебе помочь?
БРУНО (нерешительно). Теодор Эмильевич… Вы меня, конечно, извините… Но когда вы меня попросили, я сразу согласился. Ни минуты не думал. И денег не требовал.
БЕРГЕНС. Да оставь ты эти деньги! Говори, что тебе надо?
БРУНО. Теодор Эмильевич… а не могли бы вы… это вам ничего не стоит… Такой пустячок…
БЕРГЕНС. Ну?
БРУНО. …Помереть еще разок?
БЕРГЕНС. Конечно, могу. Это всякий в свое время сможет. Но зачем?
АНТУАН. Второй том напишите. Я думаю, в одну книгу весь тот свет не поместится.
БРУНО. Вы бы у меня пожили, а я – у вас, вот в этой комнате.
БЕРГЕНС. Понравилось?
БРУНО. Только немного втянулся… и все… выметайся. Меня даже вдова как следует не оплакала.
БЕРГЕНС. Какая вдова?
БРУНО. Элиза. Какая же еще.
АНТУАН. Зато Катрин как убивалась за тобой вон в той комнате.
БРУНО. Да она просто из любопытства… на новом месте.
БЕРГЕНС. Погоди, Бруно… Тебе нравится жить в этом доме?
БРУНО. А кому не понравится, если за тобой вдова от чистого сердца страдает?
БЕРГЕНС. Элиза?
АНТУАН. Да что вы Теодор Эмильевич, все никак не поймете! Здесь кроме Элизы других вдов никогда и не было.
БЕРГЕНС. И на сколько предлагаешь мне умереть?
БРУНО. По правде говоря, чем дольше, тем лучше.
БЕРГЕНС. Э-э-э, так не пойдет!
БРУНО. А потом скажите, что доктор Дориан еще раз вас оживил.
АНТУАН. Да где ты теперь этого Дориана найдешь?! Он теперь мировая знаменитость, по симпозиумам катается.
БЕРГЕНС. Бруно, я подумаю. Я подумаю… А если мне не умирать, а, скажем, захворать?
БРУНО. Да зачем же вам хворать?
БЕРГЕНС. Слегка так… небольшая хандра… требуется серьезное лечение обильным питьем. Например, молоком.
БРУНО. Лучше молока ничего не придумаешь.
БЕРГЕНС. И я поживу у тебя?
БРУНО. А я у вас.
БЕРГЕНС. А я у тебя.
БРУНО. А я у вас.
БЕРГЕНС. И сколько я могу болеть?
БРУНО. Да болейте хоть всю жизнь!
АНТУАН. Что ты говоришь?!
БРУНО. В смысле понарошку.
БЕРГЕНС. Это другое дело.
АНТУАН. А как на это посмотрит Катрин?
БРУНО. Бабье дело молчать и делать, что велит супруг.
АНТУАН. А если она возразит?
БЕРГЕНС. Тогда пусть она появится в эту минуту здесь и скажет: не хочу! (Поворачивается в сторону шторы. Пауза.)
АНТУАН. Теодор Эмильевич, оставьте ваши потусторонние штучки. И так понятно, что всякая женщина обязана слушаться мужа.
БРУНО. Пусть только попробует ослушаться.
БЕРГЕНС. А как на это посмотрит Элиза?
БРУНО. На что?
БЕРГЕНС. Ну, что ты будешь вроде меня… вроде как ее муж?
БРУНО. А тут одинаково – если жена, так должна слушать.
БЕРГЕНС. Тебя?
БРУНО. А то кого же.
БЕРГЕНС. Умереть мне и в самом деле! И ты думаешь, она согласится?
БРУНО. А давайте попробуем.
БЕРГЕНС. Что попробуем?
АНТУАН. Что вы, Теодор Эмильевич, еще не стали молочником, а уже такой непонятливый.
(БЕРГЕНС берет колокольчик со стола, звонит.)
БЕРГЕНС. Элиза!
(Входит ЭЛИЗА.)
ЭЛИЗА. Что случилось?
БРУНО. Тут у нас…
АНТУАН. Маленькое затруднение…
БЕРГЕНС (отстраняя Антуана). Дорогая, мы хотели с тобой посоветоваться.
ЭЛИЗА. Я тебя не узнаю. Советоваться? Со мной?
БЕРГЕНС. Командировка на тот свет кого угодно изменит…
АНТУАН. …В лучшую сторону.
БЕРГЕНС. А вот здоровье мое пошатнулось.
ЭЛИЗА. Что случилось?
БЕРГЕНС. Сдавленность в груди, и внутри вроде чего-то не хватает…
АНТУАН. Хорошего питания?
БЕРГЕНС. Наверное. Полноценного, чтобы организм восстановился. Оно и понятно – там мы питались одной амброзией, но здесь на такой диете долго не протянешь.
АНТУАН. Я думаю, как минимум, необходимо обильное питье, желательно – молоко.
БРУНО. Да. Молоко вылечит кого угодно.
БЕРГЕНС. Вот я и думаю, а не пожить ли мне… некоторое время на ферме… у Бруно… ближе к природе, восстановить здоровье?
ЭЛИЗА. А как на это смотрит Бруно? (Поворачивается к молочнику.)
БРУНО. А я что? Пусть живет, я ведь в это время буду жить у вас.
ЭЛИЗА. У нас?
БЕРГЕНС. Ты что, против?
ЭЛИЗА. Нет… почему же… Это даже в некотором смысле справедливо: ты – там, а он – здесь.
БРУНО. Ну, что я вам говорил.
ЭЛИЗА. И как долго ты будешь… выздоравливать?
БЕРГЕНС. До полного восстановления сил. Там и книгу напишу. А здесь то кредиторы, то репортеры…
АНТУАН. Всем хочется узнать, каково на том свете?
БЕРГЕНС. Вы бы меньше себе голову забивали всякими фантазиями, а жили сегодняшним днем, который не возвращается.
АНТУАН. А загробная жизнь никуда не убежит…
БЕРГЕНС. …В отличие от земной.
ЭЛИЗА. А что скажет Катрин?
БЕРГЕНС. Насколько я понимаю, она промолчит… Согласится молча.
БРУНО. Да будь она здесь, я бы ей прямо так и сказал!..
БЕРГЕНС. В семье не должно быть командиров.
ЭЛИЗА. Я тебя совершенно не узнаю.
БЕРГЕНС. Это мне свыше… снизошло. И еще меня там кое-чему научили.
ЭЛИЗА. Надеюсь, хорошему?
АНТУАН. Не волшебству?
БЕРГЕНС. Какое волшебство. Обыкновенная телепортация. Посмотрите на дверь.
(Все поворачиваются в сторону двери. В это время Бергенс выводит КАТРИН из-за шторы.)
БЕРГЕНС. А теперь смотрите сюда.
(Все поворачиваются и видят Катрин.)
БРУНО. Чудеса!
АНТУАН. Немыслимо!
ЭЛИЗА. Невероятно!
БЕРГЕНС. Это еще не все мои новые способности.
АНТУАН. Бьюсь об заклад, что Катрин, только что перенесенная сюда волшебной силой Теодора Эмильевича, понятия не имеет, о чем мы говорили.
БЕРГЕНС. Имеет. Я позволил ей читать мысли на расстоянии. (Катрин.) О чем мы говорили?
КАТРИН. О плохом здоровье.
ЭЛИЗА. О колене Бруно?
КАТРИН. О здоровье Теодора Эмильевича. И о том, что доктор Дориан прописал ему усиленное питание молоком… в нашем доме.
ЭЛИЗА. Чудеса!
КАТРИН. И я согласна выходить его… совершенно бесплатно.
БРУНО. И мне никаких денег не надо.
БЕРГЕНС. Вот видите! Было бы согласие между людей, а деньги…Что деньги?.. Конечно, если они сыплются со всех сторон, то мы их прогонять не будем.
