Александр Петрович Пальчун
Театральные комедии
СЕБАСТЬЯН. Действительно… выходит некрасиво. Еще обидится, неправильно истолкует. Надо его как-то деликатно подготовить.
ПАТРИК. Как ни готовь, а в итоге все равно придется сказать, что ничего не получит.
СЕБАСТЬЯН. Огорчится.
ПАТРИК. Но он должен понимать! Ведь вы еще, слава богу, живы-здоровы, о наследстве говорить преждевременно.
СЕБАСТЬЯН. И то верно. Вот если бы я умер…
ПАТРИК. …То и тогда бы он ничего не получил. Если ноль поделить на несколько долей – очень небольшая сумма получается.
СЕБАСТЬЯН. А что если мне заболеть?
ПАТРИК. Дядюшка, зачем вам болеть?
СЕБАСТЬЯН. Ну, вроде как заболеть… И по этой причине отложить раздел имущества до более радостных времен… до моей настоящей кончины.
ПАТРИК. Дядюшка, что вы такое говорите?! Какая кончина?! Как можно?! Откладывать все на потом… А это потом все равно не наступит.
СЕБАСТЬЯН. Ты о моей смерти? Не сомневайся, когда-нибудь умру.
ПАТРИК. Я о ваших активах, которых больше не существует.
СЕБАСТЬЯН. А вот это беда! Но, согласись, мысль была хорошая. А чем бы ты посоветовал мне захворать?
ПАТРИК. Дядюшка…
СЕБАСТЬЯН. Патрик, только понарошку.
ПАТРИК. Если понарошку, то чем угодно. Лучше всего старческим маразмом.
СЕБАСТЬЯН. Ох, не люблю я этих двух евреев!
ПАТРИК. Каких евреев?
СЕБАСТЬЯН. Паркинсона с Альцгеймером.
ПАТРИК. Если хотите результата, то лучше их все-таки полюбить. Тогда юристы и нотариусы не смогут оформить завещание. Эти крючкотворцы и рады бы, но побоятся потерять лицензии.
СЕБАСТЬЯН. А Юлий поверит?
ПАТРИК. Хоть верь, хоть не верь, а дело застопорится. Закон – есть закон.
СЕБАСТЬЯН. Громче говори! Что-то я плохо слышу.
ПАТРИК. Закон – есть закон!
(СЕБАСТЬЯН сгибается и мелкими старческими шажками семенит по комнате. Голова и руки его трясутся.)
СЕБАСТЬЯН. Совсем ничего не вижу… матушка… Селедочка в три раза подорожала… А про осетринку и вовсе забудь.
ПАТРИК (взволнованно). Дядюшка, что с вами?!
СЕБАСТЬЯН (неожиданно выпрямляется, приобретая свой прежний вид). Так что ли заболеть?
ПАТРИК (облегченно). Ух! Как вы меня напугали! (Деловым тоном.) Именно так. Лучше и не придумаешь. (Кричит.) Жанна, Жанна! Быстрее сюда! Дядюшке плохо! (Себастьяну, тихо.) Садитесь в кресло – так будет достоверней.
(СЕБАСТЬЯН садится в кресло. Вбегает ЖАННА.)
ЖАННА. Что случилось?
ПАТРИК. Дядюшке плохо.
СЕБАСТЬЯН (бормочет, сидя в кресле). Голуби… надо покормить… Ефросинья, дай им проса из мешочка.
ПАТРИК. Помутнение рассудка.
ЖАННА. Надо вызвать врача.
(Входит ЮЛИЙ.)
ЮЛИЙ. Дядюшка, что такое?!
ЖАННА. Доктора надо! Адриану Стефановичу плохо.
ПАТРИК. А я что, не доктор?! (Становится перед Себастьяном на колено, меряет пульс.) Пульс выравнивается. Значит, кризис миновал.
ЖАННА. Адриан Стефанович, как вы себя чувствуете?
СЕБАСТЬЯН. Я нем… я нем… немного лучше. Но плохо вижу.
ПАТРИК. Меня видите?
СЕБАСТЬЯН. Пятно… размытое пятно. И голос откуда-то издалека.
ЮЛИЙ. Чей голос? Что он говорит?
СЕБАСТЬЯН. Из облаков… Не торопись… говорит, раздавать… Успеется… Все будет хорошо…
ЮЛИЙ. Ничего себе хорошо!
ПАТРИК. Хорошо – не бывает плохо! Это не инсульт – на вопросы отвечает. А вот за свои поступки теперь отвечать не сможет.
ЮЛИЙ. И как долго это продлится?
ПАТРИК. Не пройдет и полгода, как полностью восстановится.
ЮЛИЙ. Полгода?!
ПАТРИК. Этот случай хорошо изучен. От силы месяцев восемь, не больше. Приедем через годик, а дядюшка бегает, как заводной. Но сейчас его надо уложить в постель. (Себастьяну.) Дядюшка, вы можете ходить.
СЕБАСТЬЯН. Могу. Е два на Е четыре.
ПАТРИК. В шахматы играет. Значит, ничего страшного… интеллект работает. (Себастьяну.) Поднимаемся, потихоньку поднимаемся и идем в люлю.
ЮЛИЙ. А, может быть, все-таки вызвать врача?
ПАТРИК. Это лишнее. Избегай докторов – и будешь здоров!
(ПАТРИК и ЖАННА помогают Себастьяну подняться, поддерживая по руки, уводят его.)
ЮЛИЙ. Вот так дела! (Берет со стола звонок, звонит.)
(Входит БОРИНСОН.)
БОРИНСОН. Что прикажите?
ЮЛИЙ. Любезный, ты в курсе?
БОРИНСОН. Только что сообщили.
ЮЛИЙ. И часто у него такая отключка?
БОРИНСОН. Нет, всего раза три была. Как только начинает волноваться – сделка там не удалась, или деньги может потерять, так его начинает корежить.
ЮЛИЙ. И что же нам с тобой теперь делать?
БОРИНСОН. Со мной?
ЮЛИЙ. А с кем же? Я ведь обещал тебе четверть наследства, если, конечно, поможешь все устроить. Ты что, не помнишь?
БОРИНСОН. На счет четверти что-то не упомню. Помню, что разговор был о половине.
ЮЛИЙ. Да ты что?! И тебе в голову ударило?! Подумай, какие деньжищи! Тебе их до конца жизни не истратить! И за что тебе половину?!
БОРИНСОН. За результат… Но не хотите, как хотите. Я настрою хозяина в сторону Патрика. А тут уж не сомневайся. Он выполнит все, что ему в голову вложу. А уж в больную вложить – проще простого. (Направляется к двери.)
ЮЛИЙ. Погоди, дорогой! Что ты такой суетливый? Если как следует помозговать, то нам с тобой и по половинке хватит. Что ты на это скажешь?
БОРИНСОН. Перво-наперво надо Патрика из дома выжить. Конкурента – под зад коленом! А то и по одной трети не достанется!
ЮЛИЙ. Ах ты, старая лиса! Котелок у тебя варит. И как его выжить?
БОРИНСОН. Объяви жуликом. Скажи, мол, что он вовсе не доктор, а собирался дядюшку отравить. Винцо они вдвоем пили?
ЮЛИЙ. И правда, вдвоем.
БОРИНСОН. А я сейчас бокалы помою и никто опровергнуть не сможет.
ЮЛИЙ. Дай я тебя расцелую! Ты на особом блоке не сидел? Там, братва рассказывала, был один комбинатор. Мог такое замутить! Но ты похлеще его будешь!
БОРИНСОН. В молодости… сидел.
ЮЛИЙ. Так что ж ты молчал?! Я тебя сразу по повадке вычислил. А я, между нами, всего три месяца, как откинулся. Знаешь, после того крушения меня долго по свету бросало, прежде чем родню отыскал.
БОРИНСОН. Хорош племянничек…
ЮЛИЙ. Да я им племянник, а тебе – брат родной! Ух! Да мы с тобой здесь такого замутим!
БОРИНСОН. Только все пополам.
ЮЛИЙ. Теперь уж не сомневайся. А эту якобы отраву, и в самом деле убери. (Указывает на бокалы.) Ох, и закрутим!
БОРИНСОН (собирая бокалы). Еще и как закрутим!
(БОРИНСОН уходит. ЮЛИЙ осматривает комнату. Подходит к секретеру, выдвигает ящик, берет лист со стихами.)
ЮЛИЙ. Стихи. И, кажется, недурственные. (Прячет лист в карман.)
(Входит ЭМИЛИЯ.)
ЭМИЛИЯ. Вроде заснул. Так не вовремя все случилось.
ЮЛИЙ. Хорошо, что все позади.
ЭМИЛИЯ. Я так разволновалась.
ЮЛИЙ. А я до сих пор успокоиться не могу.
ЭМИЛИЯ. Патрик говорит, что ничего страшного.
ЮЛИЙ. А мне страшно от того, что это говорит Патрик. Я бы на его месте лучше помолчал. Ничего в медицине не смыслит.
ЭМИЛИЯ. Как не смыслит?! Он же доктор.
ЮЛИЙ. Кто вам сказал, что он доктор? Я его диплома не видел. Согласитесь, странно все это. Дядюшка был совершенно здоров, а тут хлебнул с Патриком винца – и сразу отключка.
ЭМИЛИЯ. Уж не хочешь ли ты сказать?..
ЮЛИЙ. Тут и говорить нечего. Все и так понятно. Патрик – вовсе не племянник. Откуда-то узнал о раздаче наследства, примчался. А дядюшка его заподозрил. Что оставалось делать? Добавил беспамятного порошка в бокальчик, хорошо что еще не чик (проводит по шее ладонью), и спокойно продолжай свое дело.
ЭМИЛИЯ. Да вы что, Юлий!
ЮЛИЙ. Я о вас беспокоюсь. Он может на этом не остановиться. Не посмотрит, что вы такая молодая и красивая. А мне каково видеть, что женщина моей мечты в опасности?!
ЭМИЛИЯ. Юлий, как ты можешь говорить такие слова родной тете?!
ЮЛИЙ. Сердцу не прикажешь. Сколько можно таиться? И почему вас, именно вас, ту, которая мне дороже всего, всевышний назначил моей тетей?! Молодой, обворожительной тетей. Ах, если бы я встретил вас раньше Адриана Стефановича!
ЭМИЛИЯ. Юлий, я потрясена!
ЮЛИЙ. А я не могу больше выносить эту муку. Вы думаете, я приехал за наследством? Как бы ни так! У меня нет сил находиться вдалеке от вас. Мое сердце разрывается от переполняющих его чувств. Вот, посмотрите, что я вам написал. (Вынимает из кармана стихи Боринсона, читает.)
Пусть все в моем доме меня заругают,
На бирже пускай заклюет воронье,
Я буду любить вас, моя дорогая,
До гроба, до смерти, и после нее!
ЭМИЛИЯ (подходит к Юлию, слегка обнимает его). Бедный мой мальчик! Мне еще никто не писал стихов. Даже голова кружится. (Неожиданно трезво.) Но окончательно терять ее не следует.
ЮЛИЙ. Конечно. Зачем выставлять наши чувства напоказ? Хотя ничего постыдного в этом нет. В конце концов, какая вы мне тетя?! Адриан Стефанович, спору нет, родной дядя. А вы, к моему несчастью, доводитесь ему женой. Но меня это не остановит! Здесь кровосмешения нет, есть только любовь. Конечно, со стороны обывателей это может выглядеть некрасиво, тем более, когда Адриан Стефанович захворал. Болезнь – дело нешуточное.
ЭМИЛИЯ. Ты о болезни… моего супруга? За него можешь не беспокоиться – у него все превосходно.
ЮЛИЙ. Конечно, превосходно… если ничего не слышит и не соображает.
ЭМИЛИЯ. Вот он-то как раз все слышит и все соображает. Поэтому следует быть осторожными. А вот потеря памяти у нынешнего Адриана Стефановича – это действительно странно.
ЮЛИЙ. Что значит, нынешнего?
ЭМИЛИЯ. Нынешний… будущий… Что здесь странного? Я покорена стихами! Но о своих чувствах никому, особенно – Себастьяну.
ЮЛИЙ. Да что ж это такое! Я вижу, Себастьян здесь самый уважаемый человек. Этот псевдоплемянник, Патрик, тоже просил меня быть внимательным с камердинером. Якобы Адриан Стефанович беспокоится о его здоровье больше, чем о своем.
ЭМИЛИЯ. Я тоже не хотела бы огорчать Себастьяна твоими стихами.
ЮЛИЙ. Да ему то какое дело?!
ЭМИЛИЯ. Оно, конечно, никакого. Но я уверена, что он воспримет их болезненно – вплоть до развода.
ЮЛИЙ. А разве он женат?!
ЭМИЛИЯ. Пока еще нет. Но эти мужчины только и ожидают повод, пусть и отвлеченный, чтобы разорвать даже несуществующие цепи. Так что, опасайтесь Себастьяна больше чем Адриана Стефановича.
ЮЛИЙ. Да как это возможно?!
ЭМИЛИЯ. Я уверена, что Адриан Стефанович, узнай о наших отношениях, отнесется к ним более-менее философски. А вот Себастьян обязательно придет в ярость. Даже боюсь предположить, что натворит!
ЮЛИЙ. Это ненормально. Но хорошо, что предупредили. Значит, Адриана Стефановича можно не стесняться?
ЭМИЛИЯ. Его тоже опасайся. Но теперь он плохо видит и почти ничего не слышит. Вряд ли его обеспокоит, что одно размытое пятно сливается со вторым. Бедный мой мальчик… (Подходит к Юлию.)
ЮЛИЙ. О-о-о! Мое божество! (Хочет обнять Эмилию.) Кажется, кто-то идет. (Отстраняется от Эмилии.)
(Входит БОРИНСОН. Он неприветлив и раздражен. Проходит мимо Эмилии и Юлия, выдвигает ящики бюро, что-то ищет.)
ЭМИЛИЯ. Себастьян, что ты ищешь?
БОРИНСОН. Ключи от зеленой спальни. Хочу переехать туда.
ЮЛИЙ. Это та, что рядом с моей?
БОРИНСОН. Да, но она и рядом с комнатой захворавшего хозяина. Хочу быть неподалеку.
ЭМИЛИЯ. Себастьян, я понимаю твою нелюбовь к пешему ходу, но лучше оставайся на прежнем месте.
БОРИНСОН (вызывающе). Это почему же?! Что я, каждый раз должен бегать?!
ЮЛИЙ (Боринсону). Как ты себя ведешь с хозяйкой?!
ЭМИЛИЯ (Юлию). Извини, Юлий, но я сама поставлю его на место.
ЮЛИЙ. Я бы тоже мог его урезонить.
ЭМИЛИЯ. Нет-нет, я сама…
ЮЛИЙ. Но если вы так полагаете… (Уходит.)
БОРИНСОН (удостоверившись, что Юлий ушел). Что он тебе здесь наплел?
ЭМИЛИЯ. Ничего. Побеседовали о погоде, о городских пробках.
БОРИНСОН. Ты этого прохвоста поменьше слушай. Если хочешь знать, он тебе вовсе никакой не племянник.
ЭМИЛИЯ. Я в ваших родословных не разбираюсь. Но этим известием ты меня так огорчил, что на душе стало веселей.
БОРИНСОН. Ты думаешь, он с чистым сердцем приехал к своему дядюшке?
ЭМИЛИЯ. За дядюшку не знаю. Но к тетушке он сердечно привязан.
БОРИНСОН. Он у меня все выпытывал о тебе.
ЭМИЛИЯ (в сторону). Значит, не притворялся – я ему интересна.
БОРИНСОН. Не будь я сейчас в этом дурацком положении – немедленно вышвырнул бы его. Тоже мне – племянник!
ЭМИЛИЯ. Вот именно. Он племянник только тебе.
БОРИНСОН. А тебе?
ЭМИЛИЯ. А для меня он твой дальний-придальний родственник.
БОРИНСОН. И настоящий разбойник.
ЭМИЛИЯ. Это у вас наследственное.
БОРИНСОН. Забрался в наш дом, чтобы отнять самое ценное.
ЭМИЛИЯ. Спасибо, дорогой. Наконец-то ты меня ревнуешь?
БОРИНСОН. Еще чего! Но я тебя предупредил. Остерегайся его, он вовсе не племянник.
ЭМИЛИЯ. И кем же он доводится нам?
БОРИНСОН. Налоговым инспектором.
ЭМИЛИЯ. О чем ты говоришь?
БОРИНСОН. Знаю о чем! Он прислан, чтобы окончательно потопить наш семейный корабль.
ЭМИЛИЯ. Нет. Во всяком случае, он не собирается топить всю корабельную команду.
БОРИНСОН. Я тебе точно говорю – он тайный агент налоговой полиции. Звонил Жильберт.
ЭМИЛИЯ. Жильберт? Звонил? Трудно поверить.
БОРИНСОН. Жильберт – единственный, кому можно верить.
ЭМИЛИЯ. Дожили. Верить налоговой службе.
БОРИНСОН. Ты уж постарайся его не дразни.
ЭМИЛИЯ. Жильберта?
БОРИНСОН. Причем здесь Жильберт?! Этого мерзавца Юлия. Прикинулся стачала племянником, затем – уголовником. И, надо сказать, умело. Так что ты с ним веди себя грамотно.
ЭМИЛИЯ. Уж не хочешь ли ты сказать…
БОРИНСОН. Нет. Как раз этого не хочу. Но за нос водить разрешаю. Что в этом зазорного?! Я эту налоговою публику дурачил всю жизнь. Если к этому подключиться моя жена – их не убудет.
ЭМИЛИЯ. А может ты меня уполномочишь и на большее?
БОРИНСОН. Нет! Трижды нет.
ЭМИЛИЯ. А как ты увивался за супругой Жильберта?!
БОРИНСОН. Кто тебе сказал такую глупость? Это была обыкновенная вежливость. И вообще, оставим Жильберта. Все дело в Юлие. Хотя Жильберт тоже мерзавец.
ЭМИЛИЯ. А Патрик по-твоему лучше?
БОРИНСОН. Конечно лучше. Себастьян очень нахваливал его. И потом, у него серьезная профессия – все-таки врач.
ЭМИЛИЯ. Как нам с Патриком повезло. Хорошо, что он оказался рядом, когда Себастьяна хватил удар.
БОРИНСОН. Не знаю, с чего это ему ударило в голову, что он может болеть на моем месте. Я вон сколько прожил Боринсоном, и никогда серьезно не болел.
ЭМИЛИЯ. Да за тобой Себастьян ухаживал, как за нежным цветочком. Вот ты и не болел. Если бы мне кто-либо уделял столько внимания, я бы тоже чувствовала себя превосходно. Или взять Жанну. Одинокая девушка, постоянно загружена работой, и никто в доме не ценит и не обращает на нее внимания. Хорошо, что появился Патрик. Он осмотрел Жанну и сказал, что девушке требуется эмоциональная подпитка.
БОРИНСОН. Патрик осматривал ее?
ЭМИЛИЯ. Она жаловалась на сдавленность в груди. Но Патрик послушал и сказал, что ничего страшного. Пообещал сделать все возможное, чтобы девушка более радостно воспринимала жизнь.
БОРИНСОН. Я потрясен!
ЭМИЛИЯ. Врачебным опытом Патрика?
БОРИНСОН. Несчастье за несчастьем.
ЭМИЛИЯ. Болезнь Себастьяна и Жанны?
БОРИНСОН. Нашествием племянников. Надо срочно выпроваживать одного и второго.
ЭМИЛИЯ. Ни в коем случае. Никогда наш дом так не нуждался в молодых людях. Патрик плотно займется больными: Себастьяном и Жанной. Да-да! Не спорь! Жанне необходимо лечение! Впрочем, как и мне. А еще лучше – профилактика. Как там говорят: когда медицина никуда не годится, то вся надежда на профилактику.
БОРИНСОН. Тогда бездельника Юлия можно гнать в шею сегодня же!
ЭМИЛИЯ. Зачем? Ведь должен быть в доме хоть один здоровый человек! У тебя вон колени болят.
БОРИНСОН. Да меня скоро паралич разобьет от всего этого!
ЭМИЛИЯ. Тем более. Но винить некого – ты сам затеял этот спектакль.
БОРИНСОН. Сам… Но одно дело кое-как нацарапать сценарий, а другое – изобразить, чтобы все не принимали его за сказку.
ЭМИЛИЯ. Ты как всегда прав. Моя жизнь превращается в сказку.
БОРИНСОН. А моя – в трагедию!
ЭМИЛИЯ. Не волнуйся, мы потеряли одну нефтяную компанию, зато приобрели двух незаменимых молодых людей. Я представлю, как они разочаруются, когда ты им ничего не отпишешь.
БОРИНСОН. А разве ты не согласилась, что мы не можем отдавать последнее?
ЭМИЛИЯ. Но хоть что-то мы можем для них сделать?
БОРИНСОН. Я не могу! Если ты можешь, то делай. Я не возражаю, только скажи что.
ЭМИЛИЯ. Я еще не придумала. Но главное, мой котик, что ты в очередной раз сразил меня своим благородством.
(Входит СЕБАСТЬЯН, он трясется, кряхтит и опирается на тросточку.)
СЕБАСТЬЯН (Эмилии). И после того, что он со мной сделал, ты говоришь о его благородстве? Посмотри, во что я превратился!
БОРИНСОН. Я не виноват, что ты заболел.
СЕБАСТЬЯН. Пока не сделался тобой, не болел. От тебя все эти хвори.
БОРИНСОН. Какие хвори?
СЕБАСТЬЯН. Я сейчас в таком состоянии, что не могу отдать племянникам свое состояние.
БОРИНСОН. Отлично! Теперь мы со спокойной совестью можем вежливо и дипломатично предложить им… выметаться вон.
СЕБАСТЬЯН. Можем, но лучше не торопиться.
БОРИНСОН. Ты о болезни Жанны?
СЕБАСТЬЯН. Причем здесь Жанна? Сначала поправьте меня…
БОРИНСОН. Да ты нормально выглядишь. Двигаешься энергично. (Трясется, словно попал под напряжение.)
СЕБАСТЬЯН. А заодно Патрик поставит твой бизнес на правильные рельсы. Он обещал реанимировать нефтяную компанию.
ЭМИЛИЯ. Вот что значит настоящий врач!
БОРИНСОН. Я не верю в нефтяное выздоровление. И зачем ему это нужно?
СЕБАСТЬЯН. Помогать родственникам – это долг каждого честного человека ! И потом, он впечатлен моих благородным отношением к тебе. Но и ты не опозорься – будь ко мне повнимательней.
БОРИНСОН. Да куда уж внимательней. Все в доме бегают вокруг тебя. Я не позволял себе так привередничать! Даже газеты почитать некогда. Кстати, почему их не приносят?
СЕБАСТЬЯН. Я запретил.
БОРИНСОН. Как запретил?!
СЕБАСТЬЯН. Ты хочешь, чтобы меня окончательно хватил инсульт? Посмотри, что в этих газетах пишут! То убийства, то аварии! Когда мой дедушка убежал с каторги в Австралию, то почта туда приходила два раза в год. И поэтому все страшные новости воспринимались спокойно. Их читали, как учебник истории. Так что, получишь газеты через полгода и будешь смеяться над тем, над чем бы рыдал сегодня.
БОРИНСОН. Я возражаю!
СЕБАСТЬЯН. Хорошо. Биржевые новости скоро принесут.
(Входят ПАТРИК и ЖАННА.)
ПАТРИК (Увидев Себастьяна). Адриан Стефанович, я же запретил вам подниматься!
СЕБАСТЬЯН (притворяется неразумным). Кто это?
БОРИНСОН. Это ваш врач.
ЭМИЛИЯ. И племянник.
СЕБАСТЬЯН. Два человека? А вижу только одного. (Закрывает один глаз рукой.) И так один. Совсем потерял зрение.
ПАТРИК (Боринсону). Уложите его в постель. В горизонтальном положении зрение восстанавливается быстрее.
ЭМИЛИЯ. Я тоже так думаю. Эффективный постели ничего не придумали! Чем бы ни заболел – обязательно припишут кровать.
(БОРИНСОН и ЭМИЛИЯ уводят СЕБАСТЬЯНА.)
ЖАННА. Стоило мне появиться в этом доме, как на него обрушилась масса несчастий. Сначала Адриан Стефанович потерял нефтяную компанию, а теперь – здоровую голову.
ПАТРИК. За него не беспокойтесь. Как только бизнес поправиться, он поднимется на ноги.
ЖАННА. Не сомневаюсь.
ПАТРИК. Впервые вижу, чтобы такая красивая девушка оказалась столь проницательной. Вы о чем-то догадываетесь?
ЖАННА. Да я уверена, все это затеяно, чтобы не выполнять свои обязательства.
ПАТРИК. Вы просто ясновидящая. Тогда постарайтесь угадать мои, лежащие на поверхности, мысли.
ЖАННА. Вы очень привязались к хозяину.
ПАТРИК. И не только к нему.
ЖАННА. К его помощнику?
ПАТРИК. Да.
ЖАННА. К камердинеру?
ПАТРИК. Нет, к его секретарю. Я только увидел вас, и стразу понял, вы – необыкновенная девушка. И я все готов сделать не только для этого дома, но и для того, чтобы добиться вашего расположения. Представляю, как Адриан Стефанович обрадуется, когда узнает о моей привязанности к вам.
ЖАННА (двусмысленно). Представляю.
ПАТРИК. И мы вместе восстановим его бизнес. Вы отлично знаете все детали его бизнеса.
ЖАННА. Это моя работа.
ПАТРИК. Можете быть откровенны. Я знаю, что никакого наследства давно уже нет. Единственная ценность в доме – это вы. Ну, и конечно, камердинер – его здесь просто боготворят. Но мы вдвоем можем помочь Адриану Стефановичу.
ЖАННА. Вдвоем – я всегда согласна!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
(Входят ЮЛИЙ и ЭМИЛИЯ.)
ЮЛИЙ. В таком состоянии он не может помешать нам быть вместе.
ЭМИЛИЯ. Ты заставляешь меня краснеть.
ЮЛИЙ. И от этого вы становитесь только краше.
ЭМИЛИЯ. Прекрати, у меня кружится голова. (Трезво.) Но в таком состоянии он не сможет передать тебе свое состояние.
ЮЛИЙ. Ерунда. Вы – его супруга, стало быть, будете его попечителем и наследницей. Все в ваших руках. Когда я влюбился в вас, то и не предполагал, что все так хорошо обернется.
ЭМИЛИЯ. Ах, если бы не этот камердинер! Мне кажется, он меня ревнует к вам.
ЮЛИЙ. На этот счет будьте спокойны – я его подкупил. Это такой прохиндей, что за хорошие деньги и маму родную продаст. А уж вас – и подавно.
ЭМИЛИЯ. Что ты говоришь!
ЮЛИЙ. Вы его еще не знаете!
ЭМИЛИЯ. Но я много лет была его…
ЮЛИЙ. Да будь вы хоть его женой, все равно не смогли бы узнать этого пройдоху. Кстати, жены хуже всех знают своих мужей. А вам и подавно это неведомо. Подлец и прохвост! Он только и мечтает, чтобы разорить этот дом. В то время как я хочу его сохранить и укрепить… со всех сторон. Вам понравились мои стихи?
ЭМИЛИЯ. Они восхитительны. Я даже намерена показать их кому-нибудь из домашних, например, Себастьяну или Жанне.
ЮЛИЙ. Ни в коем разе!
ЭМИЛИЯ. Но я не собираюсь говорить, кто их автор, и что они адресованы мне. Скажу, что встретила в одном из журналов…
ЮЛИЙ (в сторону). …Лежащих в секретере. (Эмилии.) Все равно не надо. Вряд ли они разбираются в поэзии и по достоинству оценят эти строки. А мои чувства к вам они и подавно не поймут.
ЭМИЛИЯ. Но если ты настаиваешь… дорогой… (Подходит к Юлию с намерением обнять.)
ЮЛИЙ. Поэзия живет в сердцах! Ей нечего делать на стадионах! (Услышав чьи-то шаги.) Опять кого-то нелегкая несет!
(Входит БОРИНСОН.)
ЮЛИЙ. Чего тебе? Слоняешься без дела. Приготовь обед на две персоны и принеси в мою комнату. А я пойду в погреб, возьму бутылочку винца. (Уходит.)
БОРИНСОН. Этот бандит совсем обнаглел.
ЭМИЛИЯ. Ничего он не бандит, а очень интеллигентный человек. Только что по памяти читал стихи.
БОРИНСОН. Стихи? Какие стихи?
ЭМИЛИЯ. Хорошие. (Читает.)
Пусть все в моем доме меня заругают,
На бирже пускай заклюет воронье,
Я буду любить вас, моя дорогая,
До гроба, до смерти, и после нее! (Двусмысленно.) Как они тебе? Что скажешь об этих строчках… дорогой?
БОРИНСОН (Опасаясь разоблачения.) Какая-то ерунда. Ни рифмы, ни чувства.
ЭМИЛИЯ. Юлий так и говорил, что ты не разбираешься в поэзии. Они гениальны. Ах, если бы ты мог написать такие стихи! Вот скажи, можешь?
БОРИНСОН. Что ты… Никогда…
ЭМИЛИЯ. Конечно. В тебе нет возвышенного, нет способностей. Я прочту их Жанне. Надеюсь, уж она их оценит.
БОРИНСОН. Не вздумай! А вдруг и она не поймет?
ЭМИЛИЯ. Ну и что?
БОРИНСОН. И тебя ожидает еще одно разочарование.
ЭМИЛИЯ. Нет, я уверена – она оценит. Я уверена в Жанне больше, чем в себе. Она никогда не подводила нас. Это лучший секретарь из всех, что были у нас. Согласись, она ведь лучшая? Ты ведь… дорогой, считаешь ее самой необыкновенной?! Не так ли?
БОРИНСОН (в замешательстве). Обыкновенная, ничуть не лучше остальных.
ЭМИЛИЯ. А мне показалось, что она смотрит на тебя слишком пристально, прямо впивается взглядом.
БОРИНСОН (с надеждой). Ты и вправду так думаешь?
ЭМИЛИЯ. Я уверена.
БОРИНСОН. Пусть смотрит. Девичьему сердцу не прикажешь. Главное… я совершенно равнодушен к ней.
(Входят Жанна и Юлий.)
ЮЛИЙ. Равнодушие – бич нашего общества. Я еще понимаю пресыщенную знать. Но даже рядовые люди живут так, будто несчастье близких их не трогает.
ЭМИЛИЯ. Вы о болезни моего супруга?
ЮЛИЙ. Нет, о Себастьяне. Еще когда попросил его приготовить обед, а он до сих пор околачивается тут.
ЭМИЛИЯ. Он увлек меня беседой о поэзии.
БОРИНСОН. Чур на меня… Сохрани господь! Не знаю я никакой поэзии. (Торопливо уходит.)
ЮЛИЙ (вослед Боринсону). Приземленная личность. Мужчины в этом доме абсолютно бездарны. К тому же, болеют. Женщинам не на кого опереться.
ЖАННА. Но Патрик вылечит Адриана Стефановича.
ЮЛИЙ. Не говорите мне о Патрике. Я пробил его фамилию в интернете. В списке врачебной гильдии его нет.
ЖАННА. Значит, он целитель от бога. Только прикоснулся ко мне – и сразу стало легче.
ЮЛИЙ. Вы что, тоже заболели?
ЖАННА. Я раньше болела. Теперь, благодаря Патрику, я стала смотреть на этот мир и на этот дом совершенно иначе. И очень сочувствую захворавшему Адриану Стефановичу, а еще больше – бедному Себастьяну.
ЮЛИЙ. Черт бы побрал этого служку! Все прямо повернуты не его здоровье! Этого сумасшедшего надо уволить без выходного пособия. Что я и сделаю при первой возможности.
ЖАННА. Я раньше тоже думала, что его не мешало бы наказать.
ЭМИЛИЯ. Ну, это уже слишком.
ЖАННА. Но это было раньше. Теперь, благодаря Патрику…
ЮЛИЙ. Еще один преступник. Преступник вдвойне, ибо утверждает, что он – мой двоюродный братец. Там, где я провел почти всю свою жизнь, таких и близко не было. Может быть, он сидел в другом месте?..
ЭМИЛИЯ. Сидел?!
ЮЛИЙ (спохватившись). …В другом городе… за другой партой… Но я это выясню. Так что, пожалуйста, при мне не поминайте Патрика и этого ужасного Себастьяна. Пойду посмотрю, как он выполняет мое поручение. (Уходит.)
ЖАННА. Как вам племянничек?
ЭМИЛИЯ. Неподражаем. Такой деятельный и при этом столь поэтичный! Несовместимые качества. Но уж больно он строг к нашему Себастьяну. (Смеется.) Ох, уж этот Себастьян! Сегодня ночью наш псевдосебастьян скребся в мою дверь. Но я не пустила. Не хватало еще, чтобы племянники догадались о подмене. Или хуже того, подумают, что я завела роман с прислугой.
(Входит БОРИНСОН со свернутой газетой в руках. Осматривается по сторонам.)
БОРИНСОН. Дорогих гостей нет? Все! Не могу! Они меня в гроб загонят!
ЭМИЛИЯ. Адриан, что тебя тревожит?
БОРИНСОН. Маразм Себастьяна. Я опасаюсь, что он окончательно уверовал, что стал Боринсоном. Даже не знаю, как мы разубедим его.
ЭМИЛИЯ. Ничего страшного. Главное, что племянники не догадываются и нашему благосостоянию ничего не угрожает.
ЖАННА. К-х, к-х…
БОРИНСОН. Что с тобой?
ЖАННА. Извините, поперхнулась.
БОРИНСОН. Я принесу воды.
ЖАННА. Не надо, я сама. (Уходит.)
БОРИНСОН. А еще этот Юлий!..
ЭМИЛИЯ. Что на этот раз натворил твой горячо нелюбимый племянник?
БОРИНСОН. Он мне вовсе не племянник.
ЭМИЛИЯ. Ты уверен?
БОРИНСОН. Как то, что я Боринсон. Он задался целью меня извести. И знаешь почему?
ЭМИЛИЯ. Не знаю.
БОРИНСОН. Он меня ревнует.
ЭМИЛИЯ. Это уже интересно. И к кому же?
БОРИНСОН. К тебе.
ЭМИЛИЯ. Извини, как ты можешь предполагать такую нелепость?
БОРИНСОН. Он подслушал наш ночной разговор.
ЭМИЛИЯ. Какой разговор?
БОРИНСОН. Когда я умолял у твоей двери.
ЭМИЛИЯ. Хорошо, что я была непреклонна. Только этим и спасла свою репутацию.
БОРИНСОН. Но моя в его глазах окончательно рухнула. Он так и сказал: «Теперь я понимаю, почему женщины этого дома восхищаются тобой!»
ЭМИЛИЯ. Женщины? Какие женщины?
БОРИНСОН. Я не удивлюсь, если он начнет клеветать на меня в отношении Жанны.
ЭМИЛИЯ. Это она неравнодушна к тебе. Я в этом почти уверена. Так что Юлий в некотором смысле прав.
БОРИНСОН. Ты обвиняешь меня в грехах, которых я не совершал?
ЭМИЛИЯ. Если женщине нравится мужчина, она рано или поздно найдет способ его соблазнить.
БОРИНСОН (с надеждой). И спасения нет?
ЭМИЛИЯ. Ни единого шанса.
БОРИНСОН (радостно). Слава богу! (Спохватившись.) Слава богу, что моя юность осталась в прошлом. Теперь я в безопасности.
ЭМИЛИЯ. Да. Наверное, ты прав. Она с неменьшим восторгом смотрит и на Патрика.
БОРИНСОН (возмущенно). Да как она смеет!
ЭМИЛИЯ. ???
БОРИНСОН (опомнившись). В нашем добропорядочном доме… на рабочем месте. И это всего через месяц, как устроились!
ЭМИЛИЯ. Я с тобой согласна. Ее надо уволить.
БОРИНСОН. Ни в коем случае!
ЭМИЛИЯ. Но почему?
БОРИНСОН (в замешательстве). Видишь ли… мне кажется… (Радостно.) Да вот же почему! Она от обиды откроет племянникам наш безобидный розыгрыш. (Облегченно.) Ух!
ЭМИЛИЯ. И они оскорбленные, поняв, что их дурачили, немедленно покинут дом. Ведь именно об этом ты и мечтаешь.
БОРИНСОН. И обязательно распишут в газетах, как я чистил им ботинки и прислуживал своему сумасшедшему камердинеру. А уж эти газеты, будь уверена, не поскупятся на краски. Можешь не сомневаться, вот и в этой паршивой газетенке есть какая-то гадость обо мне! (Разворачивает газету.) Не может быть!
ЭМИЛИЯ. Что случилось?
БОРИНСОН. Смотри! «Недавняя продажа акций нефтяной компании Боринсона признана недействительной». Подзаголовок. «Компания вновь возвращена ее прежнему владельцу». Ура!!! Дай я тебя поцелую! (Эмилия подставляет губы, но Боринсон целует газету.) Волшебная газета!
ЭМИЛИЯ. Господи! Как все хорошо обернулось.
БОРИНСОН. Наконец-то он услышал меня!
ЭМИЛИЯ. И теперь мы можем поступить, как задумали.
БОРИНСОН. Как?
ЭМИЛИЯ. Основное состояние отдать племянникам. А себе оставить только нефть.
БОРИНСОН. Ну уж нет! Этому никогда не бывать!
ЭМИЛИЯ. Но почему? Ты ведь сам решил, что должен помогать родственникам, которым в жизни повезло меньше твоего.
БОРИНСОН. А я разве не помогал? Я разве не чистил им ботинки и сюртуки? Какая им еще нужна помощь?
ЭМИЛИЯ. Так ты хочешь сказать?..
БОРИНСОН. Вот именно! В шею! И чем раньше, тем лучше!
ЭМИЛИЯ. Но в газетах напишут, как с ними обошлись.
БОРИНСОН. Черт бы побрал эти газеты!
ЭМИЛИЯ (подходит к Боринсону). Милый, давай не будем торопиться. Ведь нельзя же так резко крушить надежды молодых людей. Потерпи хоть ради меня. Чтобы я в будущем не корила себя, что обошлась с ним очень немилосердно.
БОРИНСОН. С кем это, с ним?
ЭМИЛИЯ (опомнившись). С поколением… идущим нам на смену.
БОРИНСОН. Хорошо. Потерплю. Но только ради тебя.
ЭМИЛИЯ. Вот и договорились, дорогой.
(Входит ЮЛИЙ.)
ЮЛИЙ (с порога Боринсону). Вы посмотрите на этого ночного разбойника!
ЭМИЛИЯ. Юлий, ты о чем?
ЮЛИЙ. Он знает о чем! (Боринсону.) Там Адриан Стефанович спрашивает тебя.
БОРИНСОН (язвительно). Слушаюсь. (Уходит.)
ЮЛИЙ. Эмилия, я всегда готов защитить вас от наглых притязаний этого мужлана. Будь Адриан Стефанович в здравом уме, я бы подсказал ему, кого он пригрел в своем доме. А так приходится быть с наглецом благовоспитанным.
ЭМИЛИЯ. Вы, скорее всего, вчера его неправильно поняли. Он хотел сообщить, что Адриану Стефановичу стало лучше. Я сама просила Себастьяна докладывать о здоровье супруга.
ЮЛИЙ. Но можете не сомневаться, он хотел воспользоваться вашей беззащитностью.
ЭМИЛИЯ. Нет, Себастьян на это не способен.
ЮЛИЙ (в сторону). Куда ему! Я лучше справлюсь с этой задачей. (Эмилии.) Если не возражаете, о здоровье Адриана Стефановича теперь по вечерам буду докладывать я.
ЭМИЛИЯ. Но это следует делать осторожно.
ЮЛИЙ. Не волнуйтесь, больного мы не потревожим.
ЭМИЛИЯ. И не разбуди Себастьяна.
ЮЛИЙ. О, господи!
ЭМИЛИЯ. Иначе никак.
ЮЛИЙ. Хорошо. Я сегодня измотаю его так, что он будет спать крепче праведника.
