Александр Петрович Пальчун
Театральные комедии
АНДРЕЙ. В магазин?
АННА. Нет – к Никодиму Ивановичу!
АНДРЕЙ. Зачем?
АННА. Ухожу насовсем – жить.
АНДРЕЙ. К полицейскому?
АННА. Да, к нему. А ты теперь ходишь – можешь ступать на все четыре стороны. Хочешь – к Полине, хочешь – к Веронике. Кто тебе больше нравится?
Входит ВЕРОНИКА.
ВЕРОНИКА. Он пойдет ко мне.
АЛЬБИНА. Правильно. К Полине уже другой пошел – вот он. (Указывает на Инкассатора.)
ИНКАССАТОР. А вы бы, мамаша, не лезли не в свои дела. Лучше бы домой топали!
АЛЬБИНА. Я не домой пойду, а к Никодиму Ивановичу – расскажу ему, чем вы тут занимаетесь!
ИНКАССАТОР. В полицию?!
АЛЬБИНА. Да, в полицию.
ИНКАССАТОР. К этому обормоту?
АННА. Не смей в моем доме оскорблять человека, которого я люблю! И он меня любит!
Неожиданно «робот» делает несколько шагов. Из его внутренностей раздается зычный бас Капитана.
КАПИТАН. Дона Анна! Дона Анна Степановна, я очень, очень люблю вас! Я полюбил вас с первой минуты, как только увидел.
Инкассатор хватается з сердце, шатается. Капитан выбирается из «робота».
ИНКАССАТОР. Мне плохо… (Направляется в сторону двери.)
КАПИТАН. Стоять! Иначе стреляю!
Андрей подкатывает к Инкассатору инвалидное кресло.
АНДРЕЙ. Не надо стрелять. Пусть лучше посидит. (Сзади толкает инкассатора креслом под колени. Инкассатор падает на сиденье.) Посидит… несколько лет в тюрьме.
ИНКАССАТОР. А черта-с два не хотите?! У меня ноги не работают! Я инвалид! Наум Пантелеевич, а вы куда смотрите?! Это по вашей части.
НАУМ. И в самом деле. (Отстраняет Андрея, берется за ручки каталки.) Издеваетесь над человеком с ограниченными возможностями. Поехали, Эдуард. Хорошо, что пандус построили. А в парламенте я тебе такой лифт забабахаю, что они еще обзавидуются!
КАПИТАН (отстраняя Наума, берется за ручки каталки). Обязательно построишь. Но не сразу. Пусть сначала немного посидит в другом месте. (Увозит Инкассатора.)
(Занавес)
ПОКОЙНИК ДОЛГО НЕ ЖИВЕТ
(Комедия в двух действиях)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
БЕРГЕНС – книгоиздатель
ЭЛИЗА – жена Бергенса
АНТУАН – секретарь Бергенса
ДОРИАН – врач
БРУНО – молочник
КАТРИН – жена молочника
ЖАННА – любовница Бергенса
ПЬЕР – агент погребальной службы
ЭДВАРД – друг дома Бергенсов
МАРКУС – кредитор
Действие происходит во Франции, в доме богатого книгоиздателя Бергенса. Необходимая обстановка: дверь по центру, слева две двери. Одна из них – в спальню, которая в тексте обозначается «мертвецкой». Справа – дверь в другие комнаты. Большое окно со шторой, секретер, диван, кресло, стул, стол, на столе колокольчик.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
(БЕРГЕНС сидит за столом – завтракает. Секретарь АНТУАН сидит в стороне в кресле, читает газету.
БЕРГЕНС. Антуан, садись, перекуси.
АНТУАН. Теодор Эмильевич, я уже позавтракал.
БЕРГЕНС. Садись, думаешь приятно, когда жуешь, а сзади за тобой кто-то наблюдает?
АНТУАН. Вы, наверное, забыли, как вас с детства приучали к этикету – обедать с камердинером?
БЕРГЕНС. Вот с детства и неудобно. Хорош этикет, когда тебе заглядывают в рот!
АНТУАН. Вас не поймешь. То я за спиной, то в рот заглядываю, будто у вас рот на затылке.
БЕРГЕНС. У меня глаза там. И я вижу, как ты кривляешься. Садись, выпей рюмочку.
АНТУАН. Ну, если настаиваете. (Садится за стол.)
БЕРГЕНС (наливая рюмку Антуану). Вчера, наверное, штуки четыре пропустил?
АНТУАН. Исключительно от простуды.
БЕРГЕНС. Ты поосторожней с этой простудой. Вон мой папенька увлекался, да силы не рассчитал. Умер в расцвете лет – до восьмидесяти не дотянул. У меня у самого сердечко пошаливает.
АНТУАН. А ваша супруга считает, что вовсе не сердечко, а сами вы пошаливаете на стороне.
БЕРГЕНС. Да что она в медицине понимает! Вот помру, тогда узнает, кем для нее был Бергенс Теодор Эмильевич.
АНТУАН. Это правда. У гроба все они любят поплакать. Тут их хлебом не корми.
БЕРГЕНС. Вот будет история, когда помру!
АНТУАН. Спору нет. Такое начнется…
БЕРГЕНС. Родственники понаедут, все в черном.
АНТУАН. Еще та комедия завертится.
БЕРГЕНС (недоуменно). Какая комедия?
АНТУАН. Наследство делить примутся.
БЕРГЕНС. Тут я не сомневаюсь. Хотелось бы посмотреть на все это, узнать наперед.
АНТУАН. Наперед никто не знает. Потом узнаете. Я все расскажу, когда к вам прибуду.
БЕРГЕНС (недоуменно). Антуан, погоди… Ты что, дольше меня жить собираешься?
АНТУАН. Что вы, Теодор Эмильевич. Как можно? Не с нашим здоровьем.
БЕРГЕНС. То-то же. Хотя черт его знает – на все воля божья. Так что и на тебя полагаться нельзя.
АНТУАН. Обижаете, Теодор Эмильевич, как это нельзя?
БЕРГЕНС. В любую минуту возьмешь и дезертируешь. Кто мне подробно расскажет?
АНТУАН. Вообще-то, я пока помирать не собираюсь.
БЕРГЕНС. Никто не собирается. А если помрешь позже, так потом с три короба… приукрасишь, как меня хоронили.
АНТУАН. Все вам не так. То поздно, то рано…
БЕРГЕНС. Эх, самому бы посмотреть!
АНТУАН. Теодор Эмильевич, доктор Дориан сказал бы – желания у вас нездоровые.
БЕРГЕНС. Доктор?! Да ты на него посмотри! Я еще ни одного здорового доктора не видел. А психиатры?
АНТУАН. С кем поведешься…
БЕРГЕНС. Психолухи! Так говоришь, драчка за наследство ожидается?
АНТУАН (вытирая рот после выпитой рюмки). Можете не сомневаться. Вот смеху-то будет!
БЕРГЕНС. Да что ж ты заладил…
АНТУАН (виновато). Я, конечно, всего этого не увижу… А другим смотреть не запретишь.
БЕРГЕНС. Значит, полагаешь, я буду лежать, а они – по шкафам, завещание искать.
АНТУАН. А то нет. Два племянника, братец, Элиза и еще эта… Жанна.
БЕРГЕНС. Тихо ты! Разорался. Думаешь, она другого найдет?
АНТУАН. Что вы?! Да она с горя помрет. До конца жизни себя в монастырь заточит.
БЕРГЕНС. Ох, и шельма ты, Антуан. А давай придумаем, будто бы я помер.
АНТУАН. Не чудите.
БЕРГЕНС. И мне тоже позабавиться хочется. Не одним же родственникам. Посмотрим спектакль.
АНТУАН. Покойник для вас – не очень подходящая роль. Вам бы любовников играть.
БЕРГЕНС. Да я кого угодно сыграть могу. Думаешь, капитал мне сам на голову свалился? Я, прежде чем издателем сделался, такое изображал, что тебе и не снилось.
АНТУАН. Разбойника?
БЕРГЕНС. Ну, почему разбойника… сильного… волевого человека.
АНТУАН. Прямолинейного…
БЕРГЕНС. Ты хотел сказать – наглого.
АНТУАН. И в мыслях такого не было.
БЕРГЕНС. Было… было.
АНТУАН. Больше мне думать не о чем… У меня вон колени болят.
БЕРГЕНС. А, пустяки!. Лучше задумайся о серьезном, как я буду уходить из жизни?..
АНТУАН. Пусть об этом вседержитель думает.
БЕРГЕНС. Эх, умереть бы понарошку! Но так, чтобы достоверно смотрелось. И чтоб я со стороны наблюдал, как родственники суетятся. И что говорить станут? Как воспримут…
АНТУАН. …Радостную весть.
БЕРГЕНС. Опять ты за свое! Вот давай и проверим.
АНТУАН. Ну, знаете…
БЕРГЕНС. Не знаю.
АНТУАН. Чтобы вы без меня делали. Помереть, и то как следует не можете. Лучше бы о молочнике подумали.
БЕРГЕНС. О каком молочнике?
АНТУАН. О Бруно – муже молочницы. Помните, как он молоко приносил, когда она рожала. Тут без вашего папаши не обошлось.
БЕРГЕНС. Развеселил. Да когда она рожала, мой папа уже лет десять как в раю отдыхал!
АНТУАН. А вот когда Бруно рожался, он еще был о-го-го!
БЕРГЕНС. Да мало ли кто на кого похож. Зачем покойников осуждать?
АНТУАН. А я и не осуждаю. А напротив, хвалю, что своевременно изготовил для вас двойника.
БЕРГЕНС. Молочника? Бородатого и хромого?
АНТУАН. Бородатого всегда побрить можно. А что хромой, так ему не кадрили в гробу танцевать.
(Слышится дверной звонок.)
АНТУАН. Кого еще нелегкая несет? (Идет открывать дверь.)
(На пороге стоит молочник БРУНО, заросший и бедно одетый.)
БРУНО. Молочко, свежайшее молочко… только что с фермы.
БЕРГЕНС. Заходи, Бруно, расскажи, как дела на твоей ферме? Много ли у тебя буренок? Ты ведь на соседней улице живешь?
БРУНО. Да, второй дом за ратушью.
БЕРГЕНС. И где свое стадо выпасаешь? На площади у памятника, или на автостоянке?
БРУНО (виновато). На рынке мы… немного прикупаем… не без того…
БЕРГЕНС. И много ли на разнице получаешь?
БРУНО. На чем?
БЕРГЕНС (махнув рукой). Э-э-э, да что с тобой говорить! Деревня. Городская деревня. Как здоровье, Бруно?
БРУНО.. Не жалуемся.
БЕРГЕНС. Понятно… на свежем молочке с асфальтовой фермы. А вот я захворал, помирать собираюсь.
АНТУАН (Бруно). Не хочешь ли подсобить Теодору Эмильевичу?
БРУНО. Мы завсегда рады помочь. Вы платили исправно.
АНТУАН (Бергенсу). Вот вам и помощник.
(Бергенс поднимается, по-дружески кладет руку на плечо Бруно, направляется в сторону «мертвецкой».)
БЕРГЕНС. Бруно, тут такое дело… очень требуется твое участие…
(БЕРГЕНС и БРУНО уходят в «мертвецкую».)
АНТУАН. Да-а-а! А ведь никто и не подозревает о будущей смерти. Но мне хуже всего придется. Захочешь посмеяться, а не положено – в доме покойник.
(Затемнение)
(Появляется свет. По комнате у стен расставлены цветы и венки. Из «мертвецкой» выходят АНТУАН и доктор ДОРИАН.)
ДОРИАН. Антуан, мне очень не нравится эта затея. На карту поставлена моя репутация.
АНТУАН. Доктор Дориан, да как один покойник, да еще мнимый, может вам навредить?
ДОРИАН. Но я подтвердил, что Бруно умер, а он лежит в гробу и жует ветчину.
АНТУАН. Вы подтвердили, что умер Теодор Эмильевич. А Бруно жует? Так время обеда.
ДОРИАН. Стало быть, оба живы.
АНТУАН. Вот и хорошо! На кладбище и так две аллеи с вашими пациентами. Пора бы уж остановиться.
ДОРИАН. А когда все выяснится?..
АНТУАН. …Вы станете очень знаменитым – не всякий способен оживить мертвеца.
ДОРИАН. Но в нашей гильдии так не принято.
АНТУАН. Я знаю, у вас если взялся, то доведете дело до конца. Но ведь надо хоть изредка нарушать традицию. И потом, вы получили гонорар и дали покойнику слово.
ДОРИАН. Теодор Эмильевич жив.
АНТУАН. Да разве это жизнь для такого человека?! Учится хромать в семействе Бруно.
ДОРИАН. Его жена растрезвонить историю по всему городу.
АНТУАН. Чья жена?
ДОРИАН. Новая. Теодора Эмильевича – молочница.
АНТУАН. Да ей-то какой смысл языком чесать? Мужчина, как и раньше, при ней. И не хромает.
ДОРИАН. Но ты же говоришь, учится хромать.
АНТУАН. Самую малость. В силу семейной традиции. Кстати, вы легко можете вылечить его, и это только прибавит вам клиентуры.
ДОРИАН. Не впутывай меня еще в одну вашу аферу.
АНТУАН. Хорошо, пусть человек хромает. Забудем о клятве Гиппократа. А за язычок Катрин не беспокойтесь.
ДОРИАН. Какой Катрин?
АНТУАН. О жене молочника. Она тоже хорошо получит.
ДОРИАН. И как она встретила ваше предложение?
АНТУАН. Молча. И обещала молчать и дальше. А если что-нибудь ляпнет, молочник ее поколотит.
ДОРИАН. Который лежит в гробу вон в той комнате? (Указывает в сторону «мертвецкой».)
АНТУАН. И этот тоже. Но сначала тот, который учится хромать. А вот и он.
(В комнату с шапкой в руке входит БЕРГЕНС. Он заросший, в потрепанной одежде. В другой его руке – бидончик с молоком.)
АНТУАН (Бергенсу). Бруно, бестолочь кривоногая, сколько раз тебе говорить, молоко у нас оставляют на кухне!
(Бергенс оглядывается по сторонам. Удостоверившись, что посторонних нет, показывает Антуану кулак.
БЕРГЕНС (тихо). Ну как он… поживает?
ДОРИАН. Теодор Эмильевич, лежит. Что ему сделается?
АНТУАН. Наш знаменитый врач Дориан запретил близко подходить к покойнику. Опасается инфекции.
БЕРГЕНС. И правильно сделал, тут не сватовство со смотринами. А Элиза как?
ДОРИАН. Плачет ваша супружница. Вот что вы с ней сделали!
АНТУАН. Да она и при живом-то плакала почти каждый день. Ей не привыкать. Теодор Эмильевич ее так изводил.
БЕРГЕНС. О покойниках плохо не говорят. Пора бы уж запомнить. Особенно, когда он стоит перед тобой.
АНТУАН. Теодор Эмильевич, пожалуйста, не путайте нас. Войдите в наше положение, не упоминайте себя сразу в нескольких лицах.
БЕРГЕНС. А ты не болтай лишнего!
АНТУАН. Вам бы лучше вести себя скромно, как молочник. Вон с Бруно никаких проблем – натурально вжился в роль покойника.
БЕРГЕНС. Достоверно играет?
АНТУАН. Не отличишь.
ДОРИАН. Я наложил немного грима.
АНТУАН. Похож. У меня даже волосы от страха шевелятся.
(Входит ЭЛИЗА в траурном одеянии.)
БЕРГЕНС. Мои соболезнования, мадам.
ЭЛИЗА. Спасибо, Бруно.
БЕРГЕНС. И от супруги моей… Она так убивается.
ЭЛИЗА. Вы оба добрые люди.
БЕРГЕНС. И вся наша улица.
АНТУАН. Да что уж там. Все мы не можем поверить.
БЕРГЕНС (твердо). А я вот верю!
(Элиза удивленно смотрит на Бергенса.)
БЕРГЕНС (опомнившись). …А я вот верю, что супруг ваш обязательно попадет в рай.
АНТУАН. Редкой души был человек.
ДОРИАН. А какой мастер был на выдумки.
БЕРГЕНС. Это у него не отнять.
ЭЛИЗА. А вот завещание за своими выдумками оставить не удосужился. (Вытирает слезы платочком.)
ДОРИАН. Легкомысленность. Но и его можно понять – разве он знал.
ЭЛИЗА. Это у них, Бергенсов, наследственное. Папаша умер без завещания и несерьезно – прямо у своей девки. Мы три года с родственники судились. Этот, слава богу, хотя бы дома.
АНТУАН. Мадам, напрасно вы так о Теодоре Эмильевиче. Я сам видел, как он писал завещание.
ЭЛИЗА. Писал?
АНТУАН. Не знаю, заверил ли у нотариуса или нет. Но писал своей рукой… вот на этом столе.
ЭЛИЗА. Не может быть!
АНТУАН. Попивая винцо…
ЭЛИЗА. А вот это похоже на правду.
АНТУАН. Еще меня спрашивал: Антуан, а как ты смотришь, если я и тебя включу в завещание? А я ему, побойтесь бога, Теодор Эмильевич! Вы что, меньше меня жить собираетесь?
ЭЛИЗА. А он?
АНТУАН. Только рукой махнул. Э, говорит, деревня!
ЭЛИЗА. И где?.. Где эта бумага?
АНТУАН. Не знаю. Он ее писал, переписывал, вычеркивал, что-то вставлял. На следующий день снова над ней работал. Он ведь с детства хотел стать писателем. Вот и писал.
ЭЛИЗА. И все своей рукой?
АНТУАН. Так он другими частями и не может.
ЭЛИЗА. Прямо камень с души свалился.
БЕРГЕНС. Я намедни молоко приносил, так он тоже этой бумагой занимался.
ЭЛИЗА. Завещанием?
БЕРГЕНС. А то чем же. Говорит, над третьим вариантом работаю. Мне эти листы показал. Все исписано, и все по-разному.
ЭЛИЗА. Хороши дела! А даты хоть ставил?
БЕРГЕНС. Не могу знать – глазами слабоват. Смотрел издалека.
АНТУАН. Да не волнуйтесь, мадам. Найдем все три варианта. Что мы, в лесу живем? Чай не иголка. Всего одиннадцать комнат.
ЭЛИЗА (Антуану). Это дело нешуточное. Понятно, сейчас не время… отпевание… погребение… Но народу приедет, как на свадьбу, придется расселять по всему дому. Так что лучше завещание найти сегодня. А то как бы чего не вышло.
АНТУАН. Прямо сейчас и займусь. Слава богу, теперь меня некому дергать по пустякам.
БЕРГЕНС. Будто бы Теодор Эмильевич тебя дергал. Твой хозяин был серьезным человеком. Вчера, например, спрашивал меня, как здоровье? Что думаешь о ценах? По мелочам никого не дергал.
АНТУАН. Да тебе-то откуда его знать? Ты пришел и ушел… а нам тут доставалось, не при покойнике будет сказано… Прости господи, что вырвалось.
ДОРИАН. Да-да, Антуан, придержи язык.
БЕРГЕНС. Очень, очень некрасиво. Если б Теодор Эмильевич знал, что о нем говорить станут, он бы лет на пять раньше умер!
АНТУАН. А доктор зачем? Он и не таких больных поднимал.
БЕРГЕНС. Доктор… Я вон паровоз поднимал.
ЭЛИЗА. Паровоз?
БЕРГЕНС. Поднимал… Но не поднял.
АНТУАН. Напрасно вы, Бруно, так о докторе Дориане. Вы бы ему лучше свое колено показали. А то шатаетесь, как пьяный маятник.
БЕРГЕНС. Да я уж у каких только докторов не бывал.
АНТУАН. Кругом одни шарлатаны. А уважаемый доктор Дориан – специалист. Целитель от бога. Дориан, посмотрите горемычного.
ДОРИАН. Посмотреть можно. (Подходит к Бергенсу.) В какой руке бидон с молоком носишь?
БЕРГЕНС. Вот в этой.
ДОРИАН. Неправильно. Нагрузка на больную ногу. А ну, покажи колено. (Сдавливает Бергенсу ногу.)
БЕРГЕНС. Ой!
ДОРИАН. Подними ногу.
(Бергенс поднимает ногу.)
ДОРИАН. Ну как? Легче?
БЕРГЕНС. И правда… немного легче.
ДОРИАН. Немного, или совсем не болит?
БЕРГЕНС (делая несколько шагов). Не болит… как новая!.. (Слегка пританцовывает.)
АНТУАН. А ты говорил! Да наш доктор Дориан и мертвого из гроба поднимет… хоть сейчас…
БЕРГЕНС. Не надо. (Опомнившись.) То есть, когда я помру – не надо мешать моей встрече с ангелами.
ДОРИАН. Хорошо. Не буду. А уж с кем вы там встретитесь, не мое дело.
ЭЛИЗА. Бруно. Погребение назначено на завтра. Приходите с Катрин. Теодор очень уважал вашу семью.
БЕРГЕНС. А чего ж не прийти, особливо теперь, когда нога работает. Обязательно придем. (Уходит.)
АНТУАН (вослед). И Катрин не забудьте.
ЭЛИЗА. Антуан, пока есть свободная минута, пойдем в кабинет Теодора, поищем завещание.
АНТУАН. Конечно. Сейчас самое время.
(Элиза строго смотрит на Антуана – не осуждают ли ее?)
АНТУАН. Чернила уже хорошо подсохли.
(ЭЛИЗА и АНТУАН уходят в правую дверь. Дверь «покойницкой» слегка приоткрывается. БРУНО выглядывает, затем выходит. Одет молочник с иголочки, в стиле «образцовый покойник».)
ДОРИАН (заметив Бруно). Ты что?! А ну, быстро на место!
БРУНО. Господин доктор, нога затекла, мочи нет лежать.
ДОРИАН. Дубина, тебя здесь могут увидеть.
БРУНО. Я немного… расхожусь и обратно. Колено болит.
ДОРИАН. Оно у тебя, кстати, уже здоровое. Ты об этом еще просто не знаешь.
БРУНО. Не шутите, доктор.
ДОРИАН (услыхав шум в коридоре). Тихо! Кто-то идет! (Заталкивает Бруно за штору.)
(Входит агент погребальной службы ПЬЕР с блокнотом в руках.)
ПЬЕР. Мои соболезнования. (Представляется.) Пьер – агент погребальной службы.
ДОРИАН. Доктор Дориан. Но погребение назначено на завтра.
ПЬЕР. Я знаю. Но мне необходимо посмотреть на покойника сегодня. Он там? (Указывает на дверь.)
ДОРИАН. Извините, посещения запрещены.
ПЬЕР. Я только на минутку. Прикину рост.
ДОРИАН. Да вы что, Бергенса не видели? Среднего роста, примерно, как я.
ПЬЕР. Но мне надобна точность. Вдруг не поместится.
ДОРИАН. Не смешите. Как это не поместится?
ПЬЕР. Знаете, всякие случаи бывали.
ДОРИАН. Да прекратите вы! Вроде я первый день живу! Помните, к нам цирк шапито приезжал… летом.
ПЬЕР. Помню. Там еще две акробатки были…
ДОРИАН. Вот, вот… именно акробатки. А помните, как одна из них, беленькая, свернулась так, что в чемодан уместилась?
ПЬЕР. Помню. Ловко она…
ДОРИАН. Ее еще коверный в этом чемодане унес.
ПЬЕР (мечтательно). Да-а-а, исключительная девица… (Деловым тоном.) Но здесь другой случай. Так какой его рост, говорите? (Склоняется над блокнотом.)
БРУНО (из-за шторы). Метр семьдесят два.
ПЬЕР (поднимая голову). Что вы сказали?
ДОРИАН (откашливается). Метр семьдесят два. Но лучше для подстраховки сантиметров десять прибавить.
ПЬЕР (удивленно). Зачем?
ДОРИАН (доверительно). Между нами… покойник не любил ничего тесного. Так что напишите метр восемьдесят два. Это его завещание.
ПЬЕР. Чье?
ДОРИАН. Покойного. У него все до последней пуговицы расписано.
ПЬЕР. О-о-о! Это все меняет. Тогда мне надо познакомиться с документом. Последняя воля усопшего для нас закон.
ДОРИАН. Вот эту бумагу сейчас как раз ищут. А может, уже и нашли. Спросите у вдовы, она в тех комнатах. (Выпроваживает Пьера в сторону правой двери. Секунду выжидает, подходит к шторе, отодвигает ее.) Бруно, размял свои мощи? Бегом на рабочее место!
БРУНО. Господин доктор, я не согласен.
ДОРИАН. С чем не согласен?
БРУНО. Хоронить уговора не было.
ДОРИАН. Да кто тебя хоронит?
БРУНО. Ну, парень… гробовщик. Я эту публику знаю. У них конкуренция похлеще, чем у нас, молочников.
ДОРИАН. Причем здесь конкуренция?
БРУНО. Эти не отступят – живого закопают!
ДОРИАН. Что ты мелешь?! Где ты видел, чтобы живых хоронили? Бегом на место. И лежи до темна смирно.
(Бруно уходит в «мертвецкую», по дороге ворчит.)
БРУНО. Хоронить живого уговора не было. И цветы уберите, я от них чихаю.
ДОРИАН (вослед). Ночью уберем. А пока вату затолкай в нос.
(Входит Антуан.)
ДОРИАН. Ну что, завещание нашел?
АНТУАН. Да как его найдешь, если оно не написано?
ДОРИАН. Но ты же сказал…
АНТУАН. Мало ли что я сказал. Вы вон тоже сказали, что Бергенс умер, а он молочко попивает. А мы тут за него отдувайся!
ДОРИАН. Не говори. Но все равно задаток мы получили, дали слово. Это дело чести.
АНТУАН. Это вы получили, а я бесплатно… Ну… почти бесплатно.
ДОРИАН. Ничего себе почти! Быстренько беги к Бруно!.. (Антуан направляется в сторону покойника. Дориан останавливает его.) К нынешнему Бруно, а не к умершему.
БРУНО (из комнаты). Ничего я не умер. И все слышу.
ДОРИАН (в сторону дверей). Молчи, дуралей! (Антуану.) Беги. И пусть он напишет свое последнее слово.
АНТУАН. Это правильно. Так и сделаем. (Убегает.)
ДОРИАН (вослед). И пусть включит нас с тобой. Посмотрим, как они уважают медицину. (Подходит к комнате «покойника», открывает дверь, грозит пальцем.) Смотри мне! Ни малейших признаков жизни. Анабиоз!
БРУНО. Что?.. Какой абиоз?
ДОРИАН. Э-э-э, да что с тобой говорить. Лежи, будто напился. (Закрывает дверь.)
(Нерешительно входит КАТРИН с корзинкой в руках.)
ДОРИАН. Тебе чего?
КАТРИН. Я Катрин, жена Бруно.
ДОРИАН. Знаю. Ну и что? Тебе ведь объяснили, что умер он временно.
КАТРИН. Я понимаю. Но все равно и в гробу кушать хочется.
ДОРИАН. Не помрет. Он только и делает, что жует.
КАТРИН. Он обожает жаркое. Я принесла немного.
ДОРИАН. Жаркое не то что покойнику, а и здоровому вредно.
КАТРИН. Доктор, я еще взглянуть на него хочу.
ДОРИАН (ворчливо). Вас хлебом не корми, дай на мертвого мужа полюбоваться. Иди, но не долго.
(Катрин входит в «мертвецкую». Раздается дверной звонок. Осторожно входит ЖАННА.)
ДОРИАН. Жанна! Как вы посмели?!
ЖАННА. Я только взглянуть последний разок.
ДОРИАН. Нет! Такого я еще не видел! Любовница заявляется в семью усопшего!
ЖАННА. Я на секунду.
ДОРИАН. А вы подумали, что о вас скажут, если застанут здесь?
ЖАННА. А мне все равно. Я любила его, а он любил меня.
(Из «мертвецкой» слышатся женские крики. Дориан открывает дверь и сразу же закрывает ее.)
ДОРИАН. Господи!
ЖАННА. Что там?
ДОРИАН. Жена убивается.
ЖАННА. Элиза?
ДОРИАН. Да, она. Вам лучше спрятаться. (Заталкивает Жанну за штору.)
(Из «мертвецкой» выходит растрепанная и счастливая КАТРИН.)
КАТРИН (радостно). Я его не узнаю. Это было что-то немыслимое.
ДОРИАН (скорбно). С переходом в мир иной люди меняются. Я понимаю вашу скорбь.
(КАТРИН уходит. ЖАННА выходит из-за шторы.)
ЖАННА. Мне так жалко бедняжку. (Направляется в «мертвецкую»)
ДОРИАН (преграждая путь). Нельзя!
ЖАННА. Но почему?
ДОРИАН. Пусть приведет себя в порядок…
ЖАННА. ???
ДОРИАН. …Перед встречей с Всевышним.
ЖАННА. Я только его поцелую.
ДОРИАН (в сторону). Этот Бруно, кажется, неплохо устроился.
(Слышатся звуки внутри дома. Дориан заталкивает Жанну за штору. Входит АНТУАН с бумагой в руке.)
АНТУАН. Сначала не хотел составлять. Но потом разошелся, и обещал, если понадобиться, сделать и другие варианты.
ДОРИАН. И чем же он так занят, наш… молочник?
АНТУАН. Не поверите… молочницей. Без остановки…
ДОРИАН. Тихо! Это что-то немыслимое!
АНТУАН. Она именно так и говорит. Вот завещание.
ДОРИАН (опасливо оглядываясь на штору). Чье завещание?
АНТУАН. Его. (Вынимает из кармана лист бумаги.) Учудил, половина всего своего состояния завещал… кому бы вы думали?..
(Дориан подносит палец к губам, призывая к осторожности. Антуан понятливо кивает. Говорит тише, но так, что Жанна за шторой все слышит.)
АНТУАН. Не поверите… Этой вертихвостке Жанне.
(Дориан от безысходности садится на стул.)
АНТУАН (приняв его реакцию за разочарование). Не огорчайтесь, доктор. И нас тоже упомянул – по одной четвертой.
ДОРИАН. А дату поставил?
АНТУАН. Все как положено. Сегодняшним числом.
ДОРИАН. А умер вчера!
АНТУАН. Совсем, видать, голову потерял с новой подругой.
(Из-за шторы выходит ЖАННА.)
ЖАННА. С какой еще новой подругой?
ДОРИАН (Антуану). Знакомься, основной наследник – Жанна.
АНТУАН (оторопело). Да мы… знакомы. Встречались.
ЖАННА. И какая у него теперь новая подруга?
ДОРИАН. Мадмуазель, будто вы не знаете, как зовут подругу всякого умершего мужчины?
ЖАННА. И как она выглядит?
ДОРИАН. Вам бы лучше ее не встречать.
ЖАННА. Вы о ком?
ДОРИАН. О смерти! О смерти, голубушка.
ЖАННА. Но вы сказали, что мне полагается половина состояния Теодора Эмильевича.
ДОРИАН. С чего вы взяли?
ЖАННА. Я слышала.
АНТУАН. Но почему вы решили, что речь идет о моем хозяине?
ЖАННА. Тогда о ком?
АНТУАН. Можно подумать, что Теодор Эмильевич был единственным вашим… другом.
ЖАННА. А я и не утверждаю этого.
ДОРИАН. И все они смертны.
АНТУАН. Так что, пробегите по адресам, и узнайте, который из них… дезертировал.
ДОРИАН. А наш покойник вам ничего не оставил…
АНТУАН. …Кроме приятных воспоминаний.
ЖАННА. В таком случае он настоящая свинья! После этого и видеть его не хочу! (Уходит.)
ДОРИАН (кивая в сторону «мертвецкой»). У Бруно сорвалось очередное свидание.
БРУНО (из-за двери). Кто это был?
ДОРИАН. Лежи! Она молоко не пьет. (Антуану.) Беги назад, пусть перепишет, и поставит правильную дату. И скажи, что Жанна обозвала его свиньей.
АНТУАН. Он не поверит. После того, что оставил ей половину состояния.
ДОРИАН. Скажи, она негодует, почему не все?
АНТУАН. А вот это правильно. Тогда он ее совсем вычеркнет. Тем более что появилась молочница.
(Дориан таращит глаза, стучит себя по лбу, указывает в сторону «мертвецкой»).
АНТУАН. …Появилась семья нашего уважаемого Бруно.
ДОРИАН. Вот именно. Пусть подумает и об ее будущем.
АНТУАН. Я мигом. (Убегает.)
(Входит ЭЛИЗА.)
ЭЛИЗА (принюхивается). Здесь пахнет женскими духами. Я всегда их слышала, когда Теодор приходил с собрания акционеров.
ДОРИАН. Ничего удивительного. Сейчас все больше женщин занимается бизнесом.
ЭЛИЗА. Знаю я их бизнес. Завещание нашли?
ДОРИАН. Антуан побежал… искать.
(Входит ЭДВАРД. Одет со вкусом, соответственно случаю. В его руках венок.)
ЭДВАРД. (Прислоняет венок к стене). Элиза, мои соболезнования.
ЭЛИЗА (бросается Эдварду на грудь). Эдвард!..
ЭДВАРД. Все-все… не плачь… Он уже в лучшем из миров.
(Дориан во время этой сцены загораживает дверь «мертвецкой» венком.)
ЭЛИЗА (Дориану). Доктор, помогите Антуану найти завещание.
ДОРИАН. Да-да, конечно. (Уходит.)
ЭДВАРД. Так неожиданно. Я думал, это никогда не кончится.
(Элиза достаточно быстро справляется с приступом отчаянья.)
ЭЛИЗА. Он и сам ничего не подозревал. Даже завещание толком не оформил.
ЭДВАРД. Он всегда был легкомысленным человеком. Но теперь мы наведем в делах порядок. Я столько ждал этой возможности.
ЭЛИЗА. Спасибо, что был терпелив.
ЭДВАРД. Любить с юности и не иметь возможности быть рядом с тобой! Господь нас услышал.
ЭЛИЗА. Весь дом не может найти завещание.
ЭДВАРД. Я сомневаюсь, что оно вообще существует. Не с его характером жить и умирать по правилам. Но тебе завещание и не требуется. Ты его супруга, стало быть – единственная и законная наследница.
ЭЛИЗА. Но Теодор писал его. Антуан и молочник видели это.
ЭДВАРД. О-о-о, это не проблема! Человек так устроен, что в нужный момент всегда может забыть мелкие детали. Плохая память даже в суде не считают преступлением.
ЭЛИЗА. Ты меня успокоил.
ЭДВАРД. Если не возражаешь, ответственность за потерю памяти у Антуана и молочника я беру на себя.
ЭЛИЗА. Я во всем полагаюсь на тебя. Будь распорядителем в это тяжелое для нас время.
ЭДВАРД. Только в это?
ЭЛИЗА. И во все остальное. (Целует Эдварда в щеку.) Но поначалу мы должны соблюдать приличия.
(Вбегает АНТУАН с бумагой в руках.)
АНТУАН (с порога). Доктор Дориан… (Осекается.)
ЭДВАРД. Антуан, что вы скачите, как на ипподроме?! Все-таки в доме покойник.
АНТУАН. Извините.
ЭЛИЗА. Ты нашел его?
АНТУАН. Да. Лежало на нижней полке под справочником… по коневодству.
ЭДВАРД (осуждающе качает головой). Для такого документа мог бы воспользоваться Библией. Что он там изобразил? (Протягивает руку.)
АНТУАН (отдавая лист). Не знаю. Не в наших правилах читать чужие бумаги.
(Эдвард читает завещание. Элиза заглядывает сбоку, поднимаясь на носочки. Эдвард невозмутимо рвет бумагу на клочки.)
ЭДВАРД. Ерунда какая-то. Подпись не разборчива, и не заверена. Нет сомнения, что эта бумага сфабрикована.
АНТУАН. Как сфабрикована?! Я сам видел, как он только что писал.
ЭЛИЗА. Только что?..
АНТУАН (опомнившись). Писал… а сам… только что ни плакал. Еще и приговаривал: «А я ей так доверял! Вычеркиваю полностью!»
ЭЛИЗА (испуганно). Кого?
ЭДВАРД. Не волнуйся, какую-то Жанну. В завещании так и было написано: Жанне оставляю только воспоминания.
ЭЛИЗА. А остальное?
ЭДВАРД (указывая на Антуана). Остальное ему и доктору… как его?
ЭЛИЗА. Дориану?
ЭДВАРД. Да, кажется так. Какому-то Дуреману.
ЭЛИЗА. Не может быть! Он сошел с ума.
ЭДВАРД. Скорее всего, да. Инсульт, помутнение рассудка и вечная блаженная жизнь на небесах.
АНТУАН. Извините…
ЭДВАРД. Ну уж нет, Антуан! Это ты извини! Не собираешься ли ты учить меня, нотариуса, определять законность завещания? У вас есть где-либо собственный домишко?
АНТУАН. Откуда у меня домишко?
ЭДВАРД. Тогда не понимаю, зачем вы спорите? Хотите и дальше оставаться в этом доме – ведите себя прилично. И передайте доктору, что неожиданная смерть здорового человека после его лекарств и появление, с позволения сказать… этого завещания, приведет его прямиком на каторгу.
АНТУАН. Да он и не лечил Теодора Эмильевича.
ЭДВАРД. А вот этот факт еще более усугубляет его положение. И на каторгу он отправится не один, а со своим сообщником, упомянутым в завещании.
ЭЛИЗА. Теперь ты видишь, Антуан, от какой беды вас оберегает Эдвард?
АНТУАН. Спасибо, господин нотариус. До конца жизни буду вспоминать вас…
ЭДВАРД. …Добром.
АНТУАН. Да-да, недополученным добром… В смысле, с детства недополученным добром от отца и матери.
ЭДВАРД (Антуану). А где сейчас этот врачеватель-убиватель?
ЭЛИЗА. Где-то неподалеку.
ЭДВАРД. Я хотел бы его видеть.
АНТУАН. Он, кажется, в кабинете.
ЭЛИЗА. Пойдем, я покажу.
(ЭЛИЗА и ЭДВАРД уходят. В другую дверь входит ДОРИАН.)
АНТУАН. Привет каторжанам. Вас, кажется, ищут.
ДОРИАН. Ты о чем? Кто ищет?
АНТУАН. Пока еще не полиция. Но это пока.
ДОРИАН. Что случилось?
(Антуан шепчет на ухо Дориану. Тот в прострации садится на стул. Затем неожиданно вскакивает.)
ДОРИАН. Все! Пора положить этому конец! (Убирает венок от двери «мертвецкой», отворяет ее, кричит.) Бруно! Хватит валяться без дела! Совесть надо иметь. Погостил – и будет!
(Из «мертвецкой» выходит БРУНО, потягивается.)
БРУНО. Извините, доктор, заснул. Бог знает что снилось!
ДОРИАН. Бруно, спектакль закончен! Можешь отправляться домой.
БРУНО. Наконец-то.
ДОРИАН. Иди, иди. И первое время поменьше хромай.
БРУНО. Постараюсь, доктор. (Топчется на месте.)
ДОРИАН. Чего стоишь?!
БРУНО. Доктор, а остальное?..
ДОРИАН. Что остальное?
БРУНО. Ну… остальное. Задаток я получил… Теодор Эмильевич сказал, что пятьсот франков сразу… после всего.
БРУНО. Да ты что, с ума спятил?! Полдня поспал, и тебе пятьсот франков?! Я за прием беру восемьдесят.
БРУНО. Э-э-э, так не пойдет! Мы люди бедные. Бесплатно спать себе позволить не можем.
ДОРИАН. Да нет у меня пятьсот франков! Потом.
БРУНО. Знаю я ваше потом. Пока не заплатите, никуда не уйду.
