Александр Леонидович Аввакумов
Кровь на колёсах
– Хорошо, Агафонов! Сейчас я к тебе пришлю кого-нибудь. Как увидите водителя, задерживайте его сразу.
– Всё ясно! Задержим, не беспокойтесь! – произнёс он и направился в ближайший подъезд жилого дома.
Я вернулся в кабинет и позвонил дежурному по бригаде. «Да, неплохой денёк, – подумалось мне – Уже два КамАЗа у нас. Посмотрим, что привезут другие группы».
Я достал из портфеля проверенный временем кипятильник и, налив в стакан воды, поставил его на подоконник. Через минуту вода заиграла мелкими пузырьками воздуха, которые бесшумно лопались на поверхности. Но уже минуты через две вода в стакане бурлила. Я выключил кипятильник и, достав упаковку чёрного чая, бросил щепотку в кипяток. По комнате расплывался магический аромат заваривающихся листьев. Из обжигающе горячего стакана я начал осторожно прихлёбывать.
За этим занятием меня и застал старший группы, прибывший из пригорода Аркалыка:
– Ну что, Виктор Николаевич! Нам удалось найти всего один КамАЗ, но, я думаю, это только начало! Вы знаете, у меня такое чувство, будто их кто-то предупредил о нашем приезде. Этот КамАЗ, который мы нашли, был чисто случайным. Он сегодня утром пришёл с рейса и, по всей вероятности, водителя ещё не успели предупредить.
– Погоди, погоди, – остановил я его. – Ты же проверял государственную организацию? Откуда там могут быть краденые машины?
– Всё просто, Виктор Николаевич! Я сам сломал голову, думая об этом. Просто государственная организация арендует эти машины у частников. Вот они и работают как частные лица в интересах государства. Хочу – еду, не хочу – нет. Всё зависит от рейсов. Если рейс денежный, едут частники, если нет, то едут водители на государственных машинах. Вы знаете, здесь каждый мечтает купить себе КамАЗ. У кого есть машина, считается богатым человеком. Один рейс с ранними овощами куда-нибудь в Воркуту даёт возможность потом весь год отдыхать. Вот что здесь значит «КамАЗ».
– Погоди, погоди, – опять остановил я. – Выходит, все государственные машины, согласно действующему закону, проходят ежегодное техническое обслуживание непосредственно на предприятии и их необязательно гнать для этого в ГАИ? Получается, что механик заносит их в список своей организации, идёт с этим списком в ГАИ и, поставив бутылку гаишникам, легализует все эти тёмные машины. Ты понимаешь? Ну, молодцы! Придумать такую схему! Теперь надо заставить всё руководство транспортных организаций в присутствии наших сотрудников провести инвентаризацию всего подвижного парка. Думаю, это позволит нам найти ещё много наших машин.
Я дождался прибытия других опергрупп, вечером собрал всех в актовом зале и подвёл итоги работы бригады.
Только за один день нам удалось изъять пять похищенных автомашин и задержать троих подозреваемых, причастных к кражам. Я не стал сообщать коллегам, что в подъезде соседнего дома вот уже несколько часов подряд сидит наша засада.
Кстати, эта операция успешно завершилась лишь в два часа ночи. Водитель был задержан при попытке запустить двигатель машины.
* * *
Уразбаев нервно ходил по камере. Три метра туда, три метра обратно. «Как же так произошло, что я снова влетел в криминальную историю с этими крадеными машинами? И опять, как в прошлый раз, меня подставил всё тот же немец. Действительно, бесплатный сыр только в мышеловке», – размышлял он.
Он уже в который раз вспоминал тот злополучный день, когда он в кабинете Михаила согласился взять этот КамАЗ. Конечно, с одной стороны, это помогло ему выбраться из долговой ямы, обеспечить семью. Но ништяки не шли ни в какое сравнение с повторным заключением его под стражу. «Ну, сука! Специально не сказал, что машина с кражи. Опять хотел повязать меня преступлением. Постой-ка, значит, все те машины, что они гоняли из Челнов с Морозовым, были тоже краденые? Ну, ты брат, и попал! – ужаснулся про себя Уразбаев. – Влип конкретно!»
Где-то в глубине души возникла боль за своих детей и жену. Эта боль нарастала с каждой минутой. Защемило сердце, и он опустился на пустой топчан. «Что же делать? – думал он. – Молчать и покрывать Ланге или рассказать этому Абрамову всё, что знаю об этих машинах? Надо подумать, как поступить. Если Абрамов предоставит мне какие-то гарантии, то нужно за них цепляться. А если молчать, то Абрамов, похоже, сотрёт меня в порошок. Как он правильно сказал: где колхоз, там и разруха. Ведь он прав. Если я не скажу, то скажут другие. А мне как судимому дадут больше всех, это точно. Дадут даже за то, чего и не делал».
Он поднялся с топчана и вновь стал ходить по камере. «Что делать? Как выкручиваться? Верно, говорила жена, связываться с Ланге было большой ошибкой. Она как чувствовала, хотела остановить меня, но я её не услышал. Я же хотел как лучше! А если молчать? Тогда буду чист перед мужиками и перед Михаилом. Но что будет с моей семьей?»
Он всю ночь провёл на ногах. Чем больше думал, тем больше возникало сомнений. Устав от безысходности, он прилёг. «Да, времени теперь сколько хочешь! Думай сколько влезет, все двадцать четыре часа! Ладно, посмотрим, что предложит мне Абрамов, тогда и будем принимать решение» – с этой мыслью он уснул.
* * *
Было около девяти часов вечера. Я надел пальто и вышел на улицу. Ветер, который с утра буйствовал в городе, немного стих. Крупные хлопья снега покрывали всё вокруг. Ночные огни и белоснежные деревья делали округу сказочной, и от этого зрелища на душе у меня стало хорошо и спокойно. Я вспомнил дни безмятежного детства, когда мы с ребятами нашего двора радовались обильному снегу, играли в снежки, прыгали с крыш сараев в наметённые за день сугробы.
От здания милиции до гостиницы, было минут двадцать ходьбы, и я, отпустив служебную машину, направился туда пешком. Я шёл по малолюдным улицам небольшого городка и наслаждался погодой. Мне с детства нравился вечерний снегопад. Будучи ещё совсем ребенком, я почему-то думал, что за снежной пеленой, покрывающей крыши домов и деревьев, скрывается что-то живое, необычное и таинственное. Вот и сейчас, как в детстве, я с затаённой надеждой вглядывался в снежную пелену, будто рассчитывая увидеть нечто.
«Увы, Виктор Николаевич, прекрасную пору уже не вернёшь», – подумал я, вернув себя к реальности. Тогда, в детстве, нам всем почему-то хотелось быстрее вырасти, стать самостоятельными и независимыми. Мы гнали секунды, минуты, часы, года, считали дни, не понимая того, что время быстротечно и безвозвратно. Только повзрослев, начинаешь по-другому относиться ко времени и с сожалением вспоминать эти прекрасные беззаботные детские годы.
В этих размышлениях я подошёл к перекрёстку. Дождавшись у края дороги зелёного сигнала светофора, я стал осторожно переходить улицу. Не знаю, как это объяснить, но внутреннее чувство опасности словно толкнуло меня вперёд. Я успел сделать несколько шагов, и в эту же секунду мимо меня на огромной скорости промчалась легковая машина, ударив по рёбрам боковым зеркалом. Это произошло так неожиданно, что я не успел даже испугаться. Я машинально взглянул на светофор – горел зелёный свет. В какой-то миг мне показалось, что ничего серьёзного не произошло, но боль в правом боку свидетельствовала об обратном. Ко мне подошла старушка и костлявой рукой погрозила вслед машине, исчезнувшей в снежной мгле.
– Гоняют как сумасшедшие, совсем о людях не думают! – хрипло крикнула она.
Бабуля, повернувшись ко мне, заметила моё побледневшее лицо и тихо спросила:
– Как ты, сынок? Сильно тебя ударило? Я сначала думала, что тебе каюк, прости господи. Хотела запомнить номер машины, а гляжу, номера то и нет. Куда только смотрят гаишники! Этот лихач целый день так, наверное, ездит.
– Не беспокойтесь, мамаша, со мной всё хорошо. А вы, случайно, не обратили внимания, какого цвета была машина? Я так растерялся, что и не заметил ничего.
– Видела, сынок, что тёмная, а вот цвет не разобрала. Эта машина здесь минут тридцать стояла, ждала, наверное, кого-то, – ответила пожилая женщина и отправилась по своим делам.
«Вот тебе и чудо в снежной пелене, – усмехнулся я. – Видно, не пришло ещё время умирать тебе, Абрамов. Есть ещё люди, которые молятся за тебя».
Обернувшись, я увидел, что боковое зеркало машины от удара сломалось и отлетело к обочине. Судя по всему, зеркало принадлежало «Волге».
Оказавшись в номере, я первым делом подошёл к зеркалу, чтобы посмотреть на свой правый бок. Чуть ниже подмышки разливался синяк густого темно-фиолетового цвета. «Хорошо, что удар пришёлся не по печени, а то бы я точно склеил ласты», – подумал я, зная, что удар на такой скорости мог порвать печень. Я надел майку и стал собираться в ресторан, так как, кроме чая, с утра ничего не ел.
Выходя из номера, я столкнулся с начальником городского отдела милиции, который с бутылкой коньяка и коробкой конфет, похоже, направлялся в номер Лазарева.
– Виктор Николаевич! Не хотите присоединиться к нашей компании? – весело спросил он меня и, получив отрицательный ответ, проследовал дальше.
«Тоже, нашёл себе друга, – слегка разозлился я. – Есть у тебя Лазарев, вот и пей с ним».
Охая от боли, я кое-как спустился в ресторан и заказал себе ужин. Минут через сорок в зале появился Кунаев. Рядом с ним шёл раскрасневшийся от выпитого коньяка Лазарев.
– А, это ты Абрамов, – панибратски буркнул полупьяный Лазарев. – Почему не докладываешь мне о результатах работы? Ты, надеюсь, не забыл, у кого ты в подчинении?
Я промолчал. Я не любил пьяных людей, особенно тех, к кому не испытывал никаких чувств.
Пришлось встать из-за стола и молча удалиться, делая вид, что не слышал реплики Лазарева.
* * *
В семь тридцать утра я уже был в отделе милиции. Ночь прошла без сна. Сильная боль в боку не давала заснуть ни на минуту. Я сел за стол и протянул руку за шариковой ручкой. Острая боль шилом пронзила нутро. У меня потемнело в глазах, а на лбу выступила испарина. Мысленно принял решение: «Надо сходить в больницу. Пусть сделают рентген, может, пропишут какие-нибудь обезболивающие препараты, иначе я не смогу работать».
В дверь без стука вошёл молодой оперативник и остановился у порога.
– Виктор Николаевич! Уразбаев рвётся к вам, хочет о чём-то поговорить.
– Хорошо, давай, поднимай его, если хочет, то поговорим. В этом им нельзя отказывать.
Пока оперативник ходил за Расихом, я постарался принять наиболее удобную позу в кресле, чтобы уменьшить болевые ощущения. Через минуту ввели Уразбаева. Он сощурился от яркого солнечного света, бившего в окно, и, окинув взглядом кабинет, присел на краешек стула.
– Ты что, Расих? Здесь я пока ещё хозяин кабинета, – не без труда произнёс я. – Тебе пока никто не разрешал садиться.
Испугавшись, он резко вскочил. В его глазах опять сверкнул непонятный мне огонёк.
– Всё правильно. Вот теперь можешь присесть.
Ночь, проведенная в камере, сильно отразилась на его внешности. Мне показалось, что он похудел. Под глазами появились тёмные круги: то ли он плохо спал, то ли вообще не ложился. Я внимательно посмотрел на него.
– Что случилось? Вы что-то хотели сказать мне?
– Знаете, – устало начал он, – я не спал всю ночь, всё думал, думал. Не потому, что я так сильно испугался срока. Я уже сидел и тюрьмы не боюсь. Всю ночь думал о жене, о своих детях. Вот здесь вы правы, они, кроме меня, никому больше не нужны. У нас нет родственников, мы с женой росли в детском доме. И я лучше всех знаю, что такое сиротство, когда ребёнок никому не нужен. Я дам показания, если это сократит мне срок. Только говорить буду лично с вами, а не с нашими сотрудниками. Вы даёте мне гарантию, что я получу минимальный срок?
Я поднял голову от бумаг и снова внимательно посмотрел на него.
– Пойми меня правильно. Я не судья и не могу давать никаких гарантий. Могу дать тебе слово офицера, что я сделаю всё от меня зависящее, чтобы ты получил по минимуму. Это единственное, что могу тебе обещать.
В кабинете повисла тягучая пауза. Я взглянул на часы и попытался поменять положение в кресле. Однако сильная боль заставила меня охнуть. Перед глазами снова поплыли разноцветные круги. Я пришёл в себя и посмотрел на него. Тот сидел с закрытыми глазами в состоянии глубокого раздумья. Даже мой непроизвольно вырвавшийся стон не вывел его из оцепенения.
Во мне, как всегда в таких случаях стали бороться два совершенно разных чувства. Сейчас мне было жаль этого человека, и я был готов пообещать ему всё что угодно, лишь бы облегчить его душевное состояние. Вторым, не менее сильным, чувством была личная удовлетворенность, которую, как правило, испытывает каждый оперативник, сумевший побороть сопротивление преступника.
Пересилив второе чувство, я обратился к своему рассудку, который подсказывал мне, что сидящий перед мной человек готов помочь и что очень глупо отказываться от этого. «Тебе ведь совсем не сложно будет написать письмо в суд и попросить о снисхождении. Что тебе стоит? Абсолютно ничего! А для него это вопрос жизни и свободы», – подумал я.
Наконец, он прервал повисшую в кабинете паузу:
– Вы знаете, я согласен принять ваше предложение. Другого выхода я не вижу.
Я протянул ему лист бумаги и ручку.
– Раз так, пиши. Может, это сейчас лучший выход для тебя в этой ситуации. Я такой-то, проживающий там-то, – начал я диктовать ему, – находясь в здравом уме и не испытывая на себе никакого психологического воздействия, обязуюсь добровольно сообщать органам милиции обо всех известных мне фактах совершённых преступлений, своевременно информировать о готовящихся преступлениях. Все свои сообщения о преступлениях буду подписывать псевдонимом Верный. А теперь поставь дату и распишись вот здесь.
Уразбаев расписался на листе и передал его мне. Я сложил лист пополам, положил в свою папку и убрал в сейф.
– Теперь слушай меня! Сейчас я тебе дам бумагу, и ты своими словами напишешь мне явку с повинной. Ты её должен писать на имя прокурора Республики Татарстан. Когда напишешь, в конце никаких дат не ставь. Это очень важно для тебя! Я постараюсь освободить тебя сегодня. Для этого, как ты понимаешь, мне необходимо согласовать свои действия с моим руководством в Татарстане. Без этого я решение принять не могу. Если всё нормально сложится, вечером будешь дома. А сейчас давай, пиши!
Он пододвинул свой стул ближе к столу и с воодушевлением застрочил.
* * *
Это была последняя поездка Михаила Ланге в Набережные Челны. Ранее пригнанные ими десять машин разошлись среди покупателей за три дня. «Надо завязывать с этим делом, зачем так рисковать, – думал Михаил. – Наверное, нужно переложить перегон машин на кого-нибудь из своих. Самому ездить в Челны уже опасно».
Он выглянул из окна кабины. За ним на расстоянии пятидесяти метров ехали три грузовика. Еще совсем недавно он, словно загнанный волк, с опаской гнал на своём первом, похищенном братьями Дубограевыми КамАЗе, а теперь уже без всякого страха гнал целую колонну большегрузов. Кто бы мог подумать, что он, всегда уважавший закон, займётся воровским промыслом. Но бизнес есть бизнес, а деньги не пахнут. Впереди показались знакомые строения гостиницы «Уральские самоцветы». Сердце Михаила тревожно застучало в нехорошем предчувствии.
Они остановились и припарковались на стоянке. Михаил выпрыгнул из кабины и, насвистывая модную мелодию, поспешил к стойке администратора в надежде встретиться с Верой. Однако там стояла другая женщина.
– Извините, а где Вера? Сегодня вроде она должна работать.
– Её сегодня не будет, – ответила дама. – Вера заболела.
Оформившись, Ланге направился в номер. В коридоре он столкнулся с подругой Веры.
– Настя, привет! А что с Верочкой? Мне сказали, заболела.
– Михаил! Вера просила не рассказывать тебе об этом, но я всё-таки скажу. Её сильно избил бывший сожитель. Ему кто-то донёс, что машину, которую он угнал, Вера помогла вернуть хозяину. Тот недолго думая приехал сюда с дружками и прямо здесь устроил ей скандал, а затем завёл в подсобку и сильно избил.
– Значит, сейчас Вера дома?
– Наверное. Её сегодня хотели отпустить из больницы.
– Настя, дай мне, пожалуйста, её адрес, а то у меня только телефон. Хочу навестить.
Настя исполнила его просьбу, написав необходимые сведения на клочке бумаги.
Разместив водителей, Михаил направился к автостоянке. Немного повозившись в кабине, он отвернул две гайки и отодвинул металлическую пластину. Засунув руку в образовавшуюся щель, он достал обрез двуствольного ружья. Проверив наличие патронов в стволах, он положил оружие в спортивную сумку и спрятал в карман куртки на всякий случай четыре патрона.
Выйдя на трассу, он быстро поймал попутку. Через полчаса он был уже в Челябинске. Около почтамта он пересел в автобус. Найти Верин дом не составило труда, зато попасть в квартиру оказалось нелегко. Михаил звонил так долго, что начали высовываться жители соседних квартир. Но его настойчивость была вознаграждена. За дверью послышались шаги, и женский полусонный голос произнес:
– Кто там?
– Вера! это ты? Открой, это я, Михаил.
– Михаил? – испуганно переспросила Вера. – Зачем ты приехал? Уезжай, пожалуйста! Я не хочу тебе открывать! Тебе нечего у меня делать!
– Я никуда не уеду, пока не увижу тебя, – настоял Михаил. – Да открой же, наконец, а то я выломаю дверь.
– Михаил, я не хочу, чтобы ты видел меня! Меня сильно изуродовали.
– Вера, открой! Иначе сейчас я пойду и убью этого шакала.
После долгих уговоров Вера всё же отворила, и он стремительно вошёл в прихожую. Если бы он не знал, кто стоит перед ним, то эту женщину никогда бы не соотнёс с былой красавицей. Чёрное, с множеством полос пластыря – её лицо было неузнаваемым: правая бровь рассечена и стянута медицинской нитью.
– За что он тебя так? Так жестоко даже собак не бьют! Дай мне его адрес!
Отодвинув Веру плечом, он протиснулся в комнату.
– Что ты задумал, Миша? – тихо спросила Вера. – Он тебя убьёт! Ему это ничего не стоит! Он не человек, он зверь!
– Дай, мне его адрес! – жёстко сказал Михаил. – Мы ещё увидим, кто кого убьёт! Он что, может бить только женщин? Пусть поговорит со мной!
Вера медленно опустилась на стул и едва слышно произнесла:
– Молодёжный переулок, дом семь.
– Спасибо. Я обещаю тебе, что он больше пальцем не коснётся тебя.
Остановив на дороге попутку, он назвал адрес, и машина скрылась в темноте.
Вера стояла у окна и смотрела вслед автомобилю, увозившему Михаила. Она молилась за этого немца, чтобы Бог отвёл от него беду.
* * *
Ланге вышел из машины метров за сто до нужного ему дома. Развалюха, в которой проживал бывший сожитель Веры, была деревянной, старой постройки. От времени потемнела и покосилась на левую сторону.
Михаил бесшумно подошёл к калитке, нащупал рукой шпингалет, отодвинул его и осторожно вошёл во двор. Разглядев на дерматине начерченный мелом номер, он постучал в обшарпанную временем дверь. Сильные удары эхом отозвались на небольшой тихой улочке.
«Похоже, дома никого нет», – подумал он. Он спустился с крыльца, едва различая в темноте стёртые ступени. И тут же уловил шум приближающейся машины. Михаил мгновенно спрятался за угол дома, осторожно достал из сумки обрез и взвёл курки ружья. Ему ещё не приходилось стрелять из этого обреза в живое существо, и он сильно волновался. В его памяти всплыл Афганистан, рейды по горам, бои с моджахедами.
«Смогу ли я убить безоружного человека? – подумал Михаил. – Он ведь не моджахед, а я не солдат под присягой и сейчас не война». Рука, сжимавшая обрез, стала потной и липкой. Он вновь вспомнил первого убитого им афганца. Это был паренёк лет шестнадцати. Михаил тогда очень переживал и считал себя настоящим убийцей. Но это вскоре прошло. Однажды он увидел изуродованные трупы наших бойцов и понял, что или ты убиваешь, или убивают тебя. Выбора тогда не было.
Приглядевшись, Михаил увидел, как из подъехавшей машины вышел мужчина и направился к калитке. Он сразу узнал в нём одного из тех, кто в день кражи его КамАЗа сидел за соседним столиком в ресторане гостиницы. Он уверенной походкой вошёл во двор и, остановившись перед дверью, стал шарить под ковриком, лежащим на крыльце. Найдя ключ, он вставил его в скважину замка, но не успел сделать оборот, как услышал за спиной осторожные шаги. Мужчина резко обернулся и замер от неожиданности. К нему приближался незнакомец с обрезом в руках.
– Ты кто такой?! Что надо? – испуганно спросил он.
Ключ выпал из его рук и со звоном ударился о ступени.
– Ты, сука, избил мою женщину и украл мой КамАЗ! – прорычал Михаил и приставил обрез к груди противника.
«Не убивай, мужик», – хотел прошептать мужчина, но пересохший язык не дал ему вымолвить ни словечка. Он сделал один шаг, а затем ринулся на Михаила в надежде сбить с ног и отобрать оружие. Но прогремевший в темноте выстрел остановил этот порыв. Выстрел в грудь с расстояния трёх метров снял «с повестки дня» все вопросы. Картечь попала в лицо мужчины, обезобразив его внешность.
Ланге достал из кармана носовой платок, аккуратно протёр оружие и с размаху бросил его в огород соседнего дома. То же самое он проделал и с патронами, которые были в кармане. Выстрел, прозвучавший в столь поздний час, не привлёк внимания соседей. Многие из них уже привыкли к охотничьим выстрелам, часто сопровождавшим попойки в этом неспокойном доме.
Михаил, поймав машину, направился в «Уральские самоцветы». В номере он снял с себя всю одежду и обувь. Тщательно вымыв с мылом руки и лицо, он надел на себя чистую рубашку, брюки, а затем вышел на улицу, где в мусорном контейнере сжёг всю свою прежнюю одежду. Вернувшись, он упал на кровать и быстро заснул. Спал на удивление спокойно.
Рано утром машины тронулись в путь, и он, обогнав три большегруза, возглавил колонну.
* * *
Прибыв в Аркалык, Михаил быстро реализовал машины и вновь стал звонить в Челны Дубограевым. Он решил отойти от дел, передав их своему заместителю по безопасности – Алексею Морозову.
Вечером к нему заехал тесть, и они, плотно закрыв за собой дверь, уединились на кухне. Михаил достал из холодильника водку с закуской, разлил спиртное в рюмки. Мужчины молча выпили, закусив солёными грибами, и только после этого разговорились.
– Слушай, зять, – начал тесть, – срочно завязывай со своим бизнесом! Если милиция выйдет на тебя, то мои погоны тебя не спасут. Денег у тебя достаточно, надо оформлять документы на выезд в Германию. Сегодня сказали по радио, что немцы могут вполне свободно перебираться туда на жительство. Сейчас сняли все препоны.
Кстати, хотел спросить у тебя, почему ты не занимаешься этим вопросом? Ждёшь, когда сцапают? Ты же продал уже более тридцати КамАЗов! Если ты не остановишься, точно спалишься. Думаешь, эти два алкоголика в Челнах будут молчать, когда их возьмут на цугундер? Заложат и глазом не моргнут! Там же миллионы! Где они возьмут такие деньги, чтобы возместить ущерб.
Мне звонили из МВД республики. Предупредили, что в ближайшее время к нам прибудет оперативно-следственная бригада МВД СССР. Это не простые милиционеры, это зубры сыска. Они перемелют здесь всех, в том числе и меня с тобой. Я-то ладно, уйду на пенсию, выслуга есть, а что будет с тобой и моими внуками? Михаил! В Челнах арестованы Морозов и некто Сазонов. Я знаю, ты их направил туда с заданием ликвидировать братьев. Ты не отворачивайся от меня. Думаешь, я не знаю? Конец твой близок!
Михаил молча разлил водку по рюмкам и, вздохнув, опрокинул свою порцию в рот.
– Сейчас тебе надо срочно рассчитаться с Хозяином за последний транзит, получить у него деньги и срочно скрыться из города. Ты ключевая фигура в бизнесе Хозяина, и тебя здесь будут пасти и те, и другие, как никого из местных мужиков. Срочно уничтожь всю свою бухгалтерию! Лучше, если всё сгорит случайно. Найди людей, заплати им и сожги. Не жалей ничего! Проверь, чтобы всё сгорело к чёртовой матери! Кто ещё знает о машинах кроме Морозова? Уразбаев в курсе? Думаю, Морозов возьмёт на себя только КамАЗ, на котором он погорел. Если его припрут показаниями Дубограевых, то тебя он точно сольёт, а себя выгородит как рядового исполнителя.
Глядя в упор на возмущённое лицо зятя, тесть невозмутимо продолжал:
– Да, дорогой мой, даже не сомневайся, все будут сливать тебя! Винить здесь некого, ты сам виноват. Ты создал фирму! Ты втянул в этот бизнес три десятка человек. Я говорил, работай один. Попался – ответил за себя. Теперь придётся отвечать за всех. А если московские постараются, пришьют тебе и организацию банды. Тогда не видеть тебе воли до конца дней своих.
Лицо Михаила неожиданно посерело. Высокий лоб покрылся испариной. Он впервые в жизни испугался за себя. В этот момент его меньше всего беспокоила судьба детей и жены, в конечном итоге есть родственники, пропасть не дадут. А что будет с ним? У него сейчас очень много денег. Раз такой расклад, он не отдаст деньги Хозяину, а всё заберёт себе. Бежать так бежать.
Слушая тестя, Михаил вдруг прервал его и, чтобы не слышала жена, прошептал:
– Отец, ты знаешь, что у меня, кроме матери и брата, никого в живых нет. Если я оставлю им деньги, то у них их отберут. Давай я тебе отдам. Уж у тебя обыска, надеюсь, не будет! Часть отдам завтра же. Хозяин перебьётся, они сейчас мне нужнее. Схожу в паспортный стол и закажу документы на выезд. Они не подумают, что я могу сразу выехать. А к вечеру меня уже в городе не будет. Сегодня сожгу всю бухгалтерию. Единственное, что пока трудно, так это заставить людей молчать. Если возьмут Расиха, то всё, что я задумал, может пойти прахом. Только он один знает, кому мы продавали эти машины. Только у него есть адреса и счета этих фирм.
– Сынок, ты играешь с огнём. Хозяин тебе не простит, если ты его кинешь на деньги. Отдай ему бабло, или он убьёт нас всех. Подумай о семье! Зачем тебе деньги, если их убьют? Эти люди такого не прощают. Ты прекрасно знаешь, кто за ними стоит. Они тебя и за границей достанут.
– Ну что ты, папа. Пока меня не найдут, семью они не тронут. Ведь я могу их сдать с наркотиками. Ты сам советовал завязаться с ними, а я послушал твой совет. Ты был прав, там крутятся не деньги, а деньжищи, несоизмеримые ни с какими КамАЗами. Но ты тогда мне не говорил, что выхода из этой цепочки не будет. Я, правда, сам понял это, но только поздно. Я позвоню тебе или как-то сообщу, где спрячу хрусты. Если что, отдай семье. Только сейчас до меня дошло, что я не смогу сам получить загранпаспорт и смотаться за кордон. Пусть хоть уедет жена с этими деньгами.
За серьёзным разговором бутылка водки была незаметно выпита. Хмеля никто не чувствовал. Когда часы на кухне показали два ночи, родственники стали прощаться.
* * *
Около полудня, взяв служебную машину, я направился в гостиницу. Пересилив боль в боку, выбрался из автомобиля, поднялся на второй этаж и направился к номеру Лазарева.
Я осторожно постучал и стал ждать приглашения. Изнутри донеслось какое-то мычание. Я посильнее надавил на ручку двери и оказался в номере. Там повсюду валялись бутылки из-под коньяка, куски хлеба, упаковки от колбасы и других продуктов. Пепельница была полна окурков. Среди этого мусора лежал на полу руководитель оперативно-следственной бригады МВД СССР, полковник милиции Лазарев. Он был смертельно пьян и с трудом мог разговаривать.
– Василий Владимирович, – обратился я, – звонила Москва, интересовалась результатами работы бригады. Я доложил, они пока довольны. Интересовались, где вы и чем вы заняты. – Я попытался хотя бы испугом привести его в чувство.
– Мне глубоко плевать, Москва звонила, не Москва. Они знают, кто у меня брат! Не их дело, чем я занимаюсь. Главное, что дело идёт нормально. А оно не может идти плохо. Ты же делаешь своё дело? В следующий раз, если будут спрашивать, ничего не отвечай. Я сам отвечу!
– Василий Владимирович, вчера мы задержали одного человека на краденом КамАЗе, я бы хотел его сегодня отпустить из-под стражи, в оперативных целях. Он обещал нам помочь. Если вы согласны, поставьте вот здесь свою подпись.
Я помог шефу подняться, и я, смахнув остатки пищи со стола, положил постановление. Ручку пришлось буквально вставлять Лазареву в пальцы.
– А что, без этих формальностей нельзя? – спросил он, расписываясь в указанном месте.
– Нет, Василий Владимирович! эти формальности обязательны в нашем деле. Без них никак нельзя. Пока вы живы, я за вас подписываться не могу.
– Что значит «пока живы»? Ты что, меня хоронить собрался? Тебе не кажется, Абрамов, что ты забываешься? Стоит к тебе чуть-чуть получше отнестись, как ты начинаешь наглеть. Не забывай, кто я, и кто ты. Что ты так на меня смотришь? Осуждаешь небось? А мне наплевать на тебя и на твоё осуждение. Я-то получу генерала, а что получишь ты, неизвестно. А теперь катись отсюда! Дай мне отдохнуть! Не люблю, когда меня контролируют. Иди, работай!
Я вышел и хорошенько прикрыл за собой дверь. Мне как никогда было стыдно за своего руководителя. Хорошо зная сотрудников центрального аппарата МВД СССР, довольно часто приезжавших к нам в управление со всевозможными проверками я ожидал многого, но только не того, с чем столкнулся за дверью этого номера.
Московские гости частенько наведывались не для того, чтобы оказать помощь; в основном – чтобы хорошо отдохнуть недельку-другую. Как мы только не развлекали этих проверяющих! На рыбалку – пожалуйста! везём в Рыбную Слободу или Лаишево. Там их уже ждут за накрытым столом, полным разнообразнейшей рыбы. Желаете на охоту – пожалуйста! дичь уже подстрелена и зажарена.
Но такого я ещё не встречал. Никак не ожидал, что руководитель оперативно-следственной бригады МВД не пожелает даже встретиться со своими сотрудниками.
В коридоре гостиницы меня остановила горничная.
– Вы ведь из милиции? Вы знаете, ваш товарищ из триста второго номера вчера поздно вечером, будучи пьяным, упал в туалете и свернул сливной бачок. Еле остановили воду. Сейчас в его номере нет воды. Нам переводить его в другой номер или нет?
– Извините меня, но этот вопрос я решать не буду. Решайте сами. Как посчитаете нужным, так и поступайте.
Я вышел из гостиницы, немного постоял на крыльце и решил ехать в городскую больницу. Оформив в регистратуре медицинскую карту, я направился к врачу. Тот выслушал мою историю, направил меня на рентген, а затем, посмотрев снимок, сообщил результат:
– У вас трещины в двух рёбрах. Вам очень повезло, что нет переломов. В случае перелома одного из этих рёбер обломок мог легко проткнуть печень. Молитесь, что всё обошлось!
Он выписал мне обезболивающую мазь, какие-то таблетки и наказал, как можно меньше двигаться, а лучше всего – временно лечь в постель, хотя бы дня на два.
Я поблагодарил его и поехал в отдел – трудиться на благо общества.
* * *
Зайдя в кабинет, я сразу вызвал Агафонова. Он быстро явился и застыл в дверях. Я внимательно посмотрел на его ещё совсем юное лицо, покрытое лёгким пушком, и предложил присесть.
