Александр Леонидович Аввакумов
Кара небесная
Вадим посмотрел на Прохорова и, отхлебнув пива из кружки, продолжил:
– Я вот подумал и решил продолжить свой рассказ об иконе Казанской Божией Матери.
– Давай, мне нравится слушать твои истории. От тебя я многое узнал.
– Ладно, – произнес Вадим, – тогда слушайте. Вы, наверное, из школьной программы знаете, что войска Пугачева не только брали Казань, но и практически сожгли ее во время штурма. Городские святыни они почему-то не тронули: ни икону Казанской Божией Матери, ни «Спас Нерукотворный». И это несмотря на то, что обе иконы имели оклады из чистого золота, усыпанные драгоценными камнями, бриллиантами голландских мастеров, крупными изумрудами и сапфирами. Вам не кажется это странным?
– Интересно! А почему? – удивился Прохоров. – Ты, расскажи об этом поподробнее. Цаплину тоже будет интересно послушать.
Вадим улыбнулся и посмотрел на Цаплина, который, удобно устроившись на стуле, приготовился его слушать. Наступали войска Пугачева на Казань, как описывают историки, со стороны Арского поля, где вы и живете с Цаплиным. Вел их бывший поручик царской армии некто Минеев. Бунтовщики умело обошли артиллерийские позиции Казанского гарнизона и ворвались в город. Люди, наслышанные об их зверствах, попрятались, кто, где мог, многие из них укрылись в казанских монастырях. На Большой Красной, где сейчас находится общежитие пединститута, был монастырь, назывался он
Богородицкий. Именно там и хранились две знаменитые на всю Россию иконы. Ни у одного из крестьян и заводских рабочих не поднялась рука на святыни. Объясняется это просто – люди боялись Бога и его гнева. Повстанцы, перебив гражданских, монахов, установили на дворе монастыря пушки и стали обстреливать оттуда Казанский кремль. В отместку за сопротивление войска Пугачева сожгли в Казани более 2200 домов, но иконы, заметьте, не тронули.
– Я что-то тебя, Вадим, не понял, – произнес Прохоров.
Он посмотрел на Ловчева, стараясь угадать, к чему тот его подводит.
– Ты, случаем, не испугался этой самой, как ты говоришь, кары небесной, а то еще есть время повернуть свои санки обратно домой. Мне, например, поворачивать некуда. Я решил пойти на это дело, что бы ты ни рассказывал нам. Может, и ты, Цаплин, боишься Божьей кары, тогда тоже можешь уходить. Я, мужики, никого не держу. Я сам проверну это дело.
– Ты что, Прохор? Ты за кого нас держишь? – возмутился Цаплин. – Раз мы с Вадимом подписались под это дело, значит, мы с тобой до конца и пойдем. А там посмотрим, куда кривая выведет.
– Тогда слушайте меня внимательно. Налет, думаю, совершим в марте, во время дежурства Сорокина. Ты, Вадим, должен найти человека, который приобретет тебе билет до Москвы на проходящий поезд. Насколько я знаю, их продают за два часа до прибытия. То есть мы подъезжаем к вокзалу, этот человек передает тебе билет, и ты едешь в Москву. Я утром лечу туда на самолете. Встречаемся в столице, передаем иконы, получаем «капусту». На этом первый этап нашего плана заканчивается, наступает второй. Мы остаемся в Москве дней на пять, и работаем с искусствоведом. Если повезет, нагреем его и американца. Не повезет – возвращаемся в Казань. А там, как ты говоришь, Цаплин, куда кривая выведет.
Они еще час посидели в баре и стали расходиться. Прохоров уехал домой вместе с Вадимом на такси, а Цаплин, встретив знакомых ребят, остался с ними пить пиво.
***
Прохоров и Вадим рано утром приехали в Москву, чтобы окончательно договориться с Селезневым о цене за иконы. Последний раз Прохоров общался с ним по телефону неделю назад, и Селезнев вновь пытался сбросить ее. Его поведение обеспокоило Игоря, и он решил разобраться с коллекционером. Сейчас, сидя в гостинице, он отчаянно накручивал телефонный диск. Номер Селезнева молчал.
«Ну, ответь же мне, наконец! – думал Игорь. – Нельзя же испытывать терпение человека до бесконечности!»
Словно услышав его мысли, на том конце провода сняли трубку.
– Мне бы Сергея Павловича, – произнес Прохоров. – Передайте, пожалуйста, что ему звонил Игорь из Казани. Мой московский номер: 633-67-11. Я в корпусе «А» Измайловского центра. Положив трубку, Игорь откинулся на спинку стула и включил телевизор. Показывали фильм «Иван Васильевич меняет профессию». Хотя он видел этот фильм уже раз пять, если не больше, но с интересом стал смотреть его снова.
Раздался звонок телефона. Прохоров вскочил со стула и быстро схватил трубку, будто от этого зависело, соединит она его с Селезневым или нет. Он чуть ли не закричал в нее:
– Алло, слушаю вас, говорите!
– Здравствуй, Игорек, как у тебя дела? – поинтересовался Сергей Павлович. – Ты, какими судьбами оказался в Москве, приехал ко мне или так, по своим молодым забавам?
– Сергей Павлович, я приехал в Москву, чтобы встретиться с вами и обсудить все наши разногласия. Скажите, где и когда мы могли бы пересечься?
– Игорек, я человек занятой, у меня практически каждый день расписан заранее. Я не могу все бросить и, как мальчишка, бежать к тебе на встречу. Сейчас я посмотрю и, если найду окно, сообщу и место и время.
Селезнев положил трубку. Подобный ответ не удовлетворил Игоря. В последнее время его стала раздражать манера коллекционера вести с ним разговор. В его интонации явно прослеживались барские замашки.
«Ну, погоди, Сергей Павлович, – подумал Игорь, – мы еще посмотрим, кто у нас хозяин, ты или я».
Молчавший до этого телефон вновь зазвонил. Игорь поднял трубку и услышал голос Селезнева:
– Записывай, Игорек. Метро «Сокол», у входа в парк имени Горького, завтра в десять часов утра.
Он повесил трубку.
«Ну, козел, постой! Ты у меня еще попрыгаешь, еще попросишь прощения», – думал Игорь.
Он вышел из номера в коридор гостиницы. Там царил полумрак. Игорь шел по длинному коридору, ступая по мягкой зеленой дорожке, и остановился перед номером, в котором жил Ловчев. Он трижды постучал в дверь. Она открылась: на пороге, обернутый в большое махровое полотенце, стоял Вадим.
– Заходи, – произнес он и направился в ванную комнату, где переоделся в спортивный костюм.
– Вадим, я только что дозвонился до этого козла. Договорились о встрече на десять утра. Я думаю, что ты там должен стоять минут за тридцать, как минимум. Не исключаю, что он придет с тем кавказцем, с охранником. Без него он никуда не ходит.
Вадим понимающе кивнул.
– После того как мы закончим, ты должен проследить, куда он пойдет, и с кем будет встречаться. Я не думаю, что он тебя тогда срисовал в ресторане, но на всякий случай будь предельно внимателен. Надо хорошо отработать завтрашний день, установить его логово, и можно спокойно ехать обратно в Казань. Если не получится, придется задержаться в Москве и встречать его из адреса, где он останется ночевать. Главное, когда будешь его вести, не жмись близко, а то он сразу заметит. Селезнев – очень осторожный человек. Мне кажется, что он раньше сидел: иногда из него так и льется блатной жаргон.
– Все ясно, Игорь, – ответил Вадим. – Слушай, а чем ты сегодня собираешься заниматься? Может, сходим куда-нибудь, посидим, попьем пива?
– Извини, Вадим, вечер у меня занят: меня ждет Жанна, поеду к ней, давно ее не видел, – отказался Прохоров и, попрощавшись, направился в свой номер.
Минут через десять он, надев черное демисезонное пальто, вышел из гостиницы и, поймав такси, поехал на встречу с Жанной.
***
Жанна ждала его на выходе из метро станции «Курская». Игорь попросил водителя остановить машину и, расплатившись, пошел туда. Издали он увидел знакомую хрупкую фигурку, которая пряталась от пронизывающего ветра за гранитной колонной. Девушка бросилась ему на шею и, не обращая внимания на прохожих, принялась пылко целовать в губы.
– Игорек, милый, как я соскучилась по тебе! Я никогда не думала, что буду так скучать по парню, не спать, считать дни и часы до встречи. В моей жизни буквально все перевернулось после того вечера в ресторане. Кстати, сегодня у нас с тобой юбилейная дата – два месяца нашего знакомства!
– Я тоже, Жанна, часто думал о тебе, представлял, как мы встретимся здесь, в Москве, что будем говорить друг другу. Еще в Казани я приготовил большую речь, но сейчас, не поверишь, забыл!
Они опять поцеловались. Стоявшая рядом с ними женщина, продавец пирожков, с осуждением смотрела на молодых людей.
– Вы, молодые люди, хоть бы посторонних людей постеснялись, – произнесла она. – Срам один, и только!
Игорь и Жанна улыбнулись ей в ответ и бегом устремились в небольшое кафе на другой стороне улицы. Они сели за столик, подальше от любопытных глаз, и сделали заказ. Игорь выбрал себе, как обычно, апельсиновый сок, а Жанне заказал фужер красного вина и ванильное пирожное. Они сидели до самого закрытия и все говорили и говорили. Их общение прервал официант, который объявил, что кафе закрывается. Игорь взглянул на часы, они показывали начало нового дня.
Поймав такси, он довез Жанну до дома. Прощаясь, нежно поцеловал ее. Она, схватив его за рукав пальто, потянула в подъезд дома.
– Пойдем, Игорь, переночуешь у меня. Ты же знаешь, что я живу одна, и нам никто мешать не будет, – шептала Жанна. – Пойдем! Почему ты сопротивляешься, не хочешь пойти со мной?
– Прости меня, но сегодня я не могу. Завтра с самого утра много дел, и надо выглядеть достойно и не клевать носом на переговорах. Давай, отложим это до следующего моего приезда в Москву. Обещаю, что больше никогда не откажусь от приглашения.
Жанна посмотрела на него обиженно, но улыбнулась. Сквозь душившие ее слезы она тихо сказала, боясь окончательно расплакаться:
– Хорошо, Игорь. Давай отложим до следующей встречи. Я буду ждать тебя, и не только в Москве, но и в Казани.
Игорь еще раз поцеловал ее и побежал к ожидавшему его такси.
***
Сергей Павлович подъехал на черном «Мерседесе». За рулем сидел уже знакомый Игорю водитель-кавказец. Селезнев дождался, пока тот открыл ему дверцу, и вальяжно вышел. Осмотревшись по сторонам, он направился к Игорю.
– Ты что такой красный, замерз что ли? – поинтересовался Селезнев. – Я в твои годы даже пальто не имел, бегал в телогрейке и не мерз. У нас с братом было одно выходное пальто на двоих, вот так и жили. Сегодня он идет в школу в нем, а завтра я. Да, впрочем, это все мелочи. Что случилось, Игорь, ты зачем приехал в Москву?
– Вы знаете, Сергей Павлович, меня не устроил наш последний разговор. Что случилось, почему вы стали ломать оговоренную ранее сумму? Эту цену я уже обозначил ребятам, и вдруг вы ее меняете в одностороннем порядке.
Селезнев улыбнулся и посмотрел на Прохорова. Он начал говорить, жестикулируя, не давая возможности Игорю прервать его и хоть как-то возразить.
– А ты, как хочешь, чтобы я отдал деньги просто так? Это же большие деньги. Ты думаешь, что их у меня воз и маленькая тележка? Наверное, считаешь, что я их по ночам рисую? Я не меньше вас рискую, приобретая эти иконы. Я рискую свободой и, в отличие от вас, теряю при этом намного больше, чем вы. У меня могут конфисковать все ценности, которые я по крупицам собирал всю жизнь. Это не просто предметы старины и истории, это огромные деньги.
Игорь смотрел на разгоряченного Селезнева, и в какой-то момент ему показалось, что в его глазах появился блеск, как у хищного зверя, который вот-вот набросится на него и разорвет на мелкие кусочки.
«Он с нами не расплатится, это однозначно, – подумал Игорь. – Сейчас он сделает вид, что немного успокоился, и вновь согласится на мое предложение. Это важный момент в его игре со мной. Ему нужны эти иконы. Получив их, он исчезнет с нашего горизонта. Где его искать? Москва – большой город, здесь живут миллионы. Кроме фамилии, я ничего о Селезневе не знаю. Разве можно быть уверенным на сто процентов в нем, если он постоянно манипулирует цифрами, меняя их в зависимости от обстоятельств. А, может, он вовсе и не Селезнев, а совершенно другой человек, с другими фамилией, именем, отчеством? Ведь он хорошо знает, что в милицию мы не пойдем, а, следовательно, и найти его будет едва ли возможно».
То ли Селезнев прочел его мысли, то ли что-то другое, но внезапно он осекся и на минуту замолчал. Он пристально посмотрел на Прохорова и произнес:
– Слушай, Игорь, я для кого все это говорю, для тебя или для пустого места? Бог с тобой, давай вернемся к той сумме, которую я называл ранее. Но одно условие: иконы должны быть у меня не позднее двадцатого марта. Это – крайний срок. Больше я ждать не могу, так как уезжают заказчики-иностранцы.
Селезнев замолчал и, не попрощавшись с Прохоровым, развернулся и направился к ожидавшей его машине. Водитель учтиво открыл ему заднюю дверцу. Через минуту «Мерседес» скрылся за поворотом.
«Ну, ты и гад, господин Селезнев! – подумал Игорь, глядя вслед автомобилю. – Ты еще поплачешь кровавыми слезами».
Оглядевшись по сторонам, он не увидел машины Ловчева и догадался, что тот двинулся вслед за «Мерседесом».
«Теперь все будет зависеть от Вадима, сумеет ли он продержаться у него на хвосте весь день», – подумал Прохоров, направляясь к станции метро «Сокол».
***
Время шло, на улице стало темнеть, зажглись фонари и реклама, а от Вадима не поступало никаких сигналов. Прохоров невольно начал волноваться за исход операции. Нехорошие мысли лезли в голову.
Игорь набрал номер съемной квартиры, в которой они раньше жили с ребятами. Через минуту он услышал знакомый голос парня с «Адельки».
– Привет, Калина, это я, Прохор. Слушай, насколько я знаю, у тебя есть выходы на картотеку ГАИ Москвы. Мне нужно срочно пробить один московский номер.
Прохоров продиктовал номер и положил трубку. Время тянулось томительно долго, и Игорь, чтобы как-то убить его, включил телевизор. Шла передача об исторических памятниках Москвы и России. Он присел на стул и стал с интересом смотреть. Когда речь зашла о кражах икон и других предметов из православных храмов, невольно напрягся. А диктор, словно догадываясь о душевном состоянии Прохорова, начал перечислять навсегда потерянные для России шедевры старины. Игорь узнал, что за последние десять лет преступниками было похищено более сотни икон, относящихся к XVI веку. Все они оказались в закрытых частных коллекциях Европы и Америки. Когда передача закончилась, Игорь поднялся с кровати и подошел к окну, из которого открывался прекрасный вид на Москву. Он долго стоял, всматриваясь в вечерний город, думая, что может сейчас делать Вадим. Наконец раздался звонок телефона. Игорь поднял трубку и услышал голос Калины.
– Ты знаешь, Прохор, этот номер принадлежал «Тойоте», которая сгорела в результате аварии два года назад. Однако по неизвестной причине машина почему-то до сих пор не снята с учета. Если верить ГАИ, за два года этот номер никому из граждан или юридических лиц не выдавался и не передавался. Больше ничего сообщить по этому номеру не могу.
Поблагодарив его, Прохоров положил трубку.
«Вот тебе, батенька, и Юрьев день. Ну и аферисты! – с восхищением подумал он. – Вот и ищи их потом в Москве!»
Прохоров взглянул на часы, они показывали шестой час вечера. Вновь зазвонил телефон, на этот раз звонил Ловчев:
– Привет, Игорь. Ты, наверное, меня уже потерял. Не поверишь, но я сейчас в Подмосковье, в Пушкине: у этого проходимца Селезнева здесь неплохая берлога – двухэтажный коттедж! Он после встречи с тобой полдня провел в номере гостиницы, где у них находится офис. Я не исключаю, что он снят именно под наше дело и оформлен на какого-нибудь бомжа или умершего человека. Извини, пока говорить больше не могу. Похоже, он снова куда-то уезжает.
В трубке послышались гудки отбоя. Прохоров положил ее и присел на кровать.
«Надо же… – удивленно подумал Игорь. – Вор у вора решил украсть дубинку».
Он заулыбался, представив себе, как будет выглядеть лицо Селезнева, когда они с ребятами кинут его на «бабки».
«Похоже, Сергей Павлович, это не первая афера в твоей жизни, и ты хорошо подготовился к этой операции в надежде кинуть нас как последних лохов!»
Игорь встал с кровати и, накинув спортивную куртку, вышел из номера. Он прошел по длинному полутемному коридору в буфет, решив поужинать и купить что-нибудь для Вадима.
***
Ловчев вернулся в гостиницу около двух часов ночи. Он выглядел уставшим, но довольным: ему удалось продержаться весь день за машиной Селезнева и установить все адреса, куда тот заезжал. Разбудив спящего товарища, он сел за стол и стал с жадностью уплетать бутерброды с колбасой, запивая давно остывшим чаем.
– Ну и лиса твой Селезнев! Он не тот, за кого себя выдает. В течение дня он трижды менял свою фамилию! Тебе он представился Селезневым, во втором случае представлялся Мезенцевым Борисом Моисеевичем, в третьем – Селиваненко Игнатом Апанасовичем. После того как вы расстались, он поехал в гостиницу «Славянская». Разговорившись с горничной, я узнал, что они снимают там номер, который используют под офис. Пока я толкался в гостинице, кавказец перебросил номера на своей машине. Вот они, новые, я записал их.
Вадим протянул Игорю листочек бумаги. Выдержав паузу, он продолжил:
– Потом мы поехали в Пушкин. И, кажется, они что-то почувствовали, пару раз проверились по дороге. Думаю, что они меня не вычислили, я держался от них довольно далеко. В городе они пообедали в ресторане и поехали по адресу, его я тоже записал. В коттедже они были часов до шести вечера. Я поговорил с соседями, которые живут напротив Селезнева. От них узнал, что дом принадлежит гражданину Мезенцеву Борису Моисеевичу. Селезнев и Мезенцев – это один и тот же человек. Просто триллер какой-то. Когда они с водителем вышли из дома, кавказец вновь поменял номера на машине. Поехали в Балашиху. Там у него тоже дом: то ли свой, то ли съемный, но оформлен на имя Селиваненко. Это мне рассказал участковый, который стал ко мне приставать, когда я остановился у дома. Оказывается, Селиваненко – довольно богатый человек и имеет большие связи среди работников милиции и прокуратуры Балашихи.
Вадим замолчал, доедая последний бутерброд.
– Ну что, Прохор, будем делать? – спросил он. – Мы ведь не знаем, в каком доме он хранит свои ценности. Сунемся туда, а дом пустой, да вдобавок под сигнализацией!
Игорь сидел на кровати и молчал. Рассказ Вадима ввел его в ступор. Кто из них мог знать, что у человека, представившегося Селезневым, несколько домов и фамилий! Эти сведения коренным образом меняли всю запланированную операцию.
– Ты что молчишь, Прохор? – поинтересовался у него Ловчев. – Я еще ни разу не видел тебя таким растерянным.
– Да, я просто не знаю, что нам делать! – ответил тот. – Передавать ему иконы или нет? Передадим – он нас кинет с бабками как лохов, это точно. Единственное, что остается, это грохнуть его на месте, забрать деньги и домой.
– Я думаю, что он придет на встречу без них и постарается получить иконы от нас под честное слово. Если мы их передадим, денег никогда не увидим.
– Думаю, ты прав. Иконы мы должны отдать лишь при передаче нам наличных. Нет денег – нет икон. Давай, пока на этом остановимся. Я утром свяжусь с Калиной, он пробьет все номера. Посмотрим, может, они такие же липовые, как и первый.
Они легли спать, чтобы с утра успеть разобраться с номерами до отъезда из Москвы. Как Игорь и ожидал, эти номера принадлежали «Мерседесам», снятым с учета в связи с уничтожением. Все машины были в свое время зарегистрированы в Балашихе, где, по словам Вадима, у Селезнева были хорошие прихваты в милиции и прокуратуре.
Ближе к обеду Прохоров и Ловчев выехали из Москвы.
***
Прохоров с утра поздравил мать с женским праздником и вручил ей подарок. Она прижала подарок к груди и тихо заплакала. Чтобы не раздражать сына слезами, прошла на кухню. Игорь, быстро позавтракал и, накинув пальто, отправился на встречу с ребятами. Так рано они еще никогда не собирались. Он шел по улице Достоевского. Остановившись у кинотеатра «Мир», перешел на другую сторону. Несмотря на раннее время, продавцы уже устанавливали свои палатки на площади у Чеховского рынка.
«И когда они только отдыхают?» – подумал Игорь, наблюдая за ними.
Встретились друзья у Цаплина. Поздоровавшись и переговорив между собой накоротке, они поехали на улицу Дегтярная, где жил Сорокин.
В принципе, они были готовы к налету и морально, и технически. Единственное, что их сдерживало, что они до сих пор не знали, как им проникнуть в собор. Нужно было добыть ключи от дверей или хотя бы знать место их хранения в сторожке.
На улице повсюду подтаивал снег, и их машина застряла в колее, не доехав метров тридцать до дома Андрея. Они вышли и попытались самостоятельно вытолкнуть ее, однако это им не удалось. Грязные и злые, они направились к дому Сорокина и стали громко стучать в дверь, но хозяин не спешил открывать.
– Вадим, постучи в окно, может, так удастся поднять этого алкаша с постели, – произнес раздраженно Прохоров. – Небось, накушался водки с вечера, вот и дрыхнет.
Ребята пошли вдоль дома, стуча во все окна. Наконец за дверью послышались шаги, и она со скрипом отворилась. На пороге стоял Сорокин в рваных хлопчатобумажных тренировочных штанах и с удивлением смотрел на них, словно до этого никогда не видел.
– Вам кого? – произнес он осипшим голосом.
Лицо Сорокина было отекшим, а на щеке виднелся след высохшей слюны.
– Привет! Ты что в таком неприглядном виде встречаешь гостей? – спросил Прохоров. – Наверное, у тебя сейчас голова трещит от вчерашнего застолья? Вот, приехали врачи, чтобы подлечить тебя, а ты дверь держишь на засове и не пускаешь их!
– Каких врачей? – переспросил он у Прохорова. – Я никого не вызывал!
Судя по всему, Сорокин еще не пришел в себя и с трудом соображал, кто перед ним. Увидев Вадима, он заулыбался, обрадованный его приходом.
– Проходи, Вадим, – пригласил он, – а то я совсем дуба дам, стоя на улице. А это кто с тобой? Я их никого не знаю.
Вадим не стал объяснять, кто эти ребята, и они все вместе вошли в дом. Цаплин, молча, достал из сумки бутылку водки и налил Сорокину полстакана.
– Давай, лечись….
Сорокин схватил стакан и одним глотком осушил его содержимое.
– Андрей! – обратился к нему Вадим. – Эти люди из епархии и хотят у тебя спросить, где находятся запасные ключи от храма.
Сорокин с удивлением уставился на Прохорова и Цаплина, стараясь вспомнить, где и когда он мог их видеть.
– А почему они с тобой? – спросил он. – Ты что, их тоже знаешь?
– Эти люди вовсе не со мной, мы встретились около твоего дома случайно. У меня застряла машина, и я хотел попросить у тебя лопату или лом.
Слова Вадима озадачили Сорокина.
– А вы что, не знаете, где хранятся запасные ключи? – спросил он, обращаясь к Прохорову. – Я их не трогал. Они должны висеть справа на гвозде у входа в сторожку.
Ловчев налил ему еще с полстакана водки. Сорокин выпил и поморщился.
– Андрей, где у тебя лежат лопаты и лом? – поинтересовался Вадим.
Сорокин пошел с ним в сени и, открыв чулан, сказал:
– Вот, бери все, что тебе надо.
Парни провозились в общей сложности около часа, чтобы вытащить машину из колеи. Вытолкав ее, они пошли к дому Сорокина, чтобы вернуть инструменты, однако входная дверь оказалась закрытой. Они побросали их во дворе и вернулись к машине.
– Вадим, ты видишь, у Сорокина вообще с головой беда, – произнес Прохоров. – Как можно положиться на такого алкаша? Он нас сдаст за стакан водки.
Друзья в знак согласия дружно закивали головами.
– Мы с ним встречаемся уже в который раз, а он даже не помнит никого. Смотрит своими осоловевшими от пьянки глазами, словно видит впервые, – добавил Цаплин.
Отъехав от дома Сорокина, Прохоров улыбнулся, вспомнив его лицо, когда Вадим представил их как сотрудников епархии, и сказал:
– Главное, мужики, теперь мы точно знаем, где висят запасные ключи, и нам не придется никого из них пытать, тратить время.
Ребята по улице Свердлова поехали в сторону площади Куйбышева.
– Давайте еще раз заедем в собор и посмотрим на иконы. Вдруг там какие-то изменения произошли. А то ввалимся, а там полный «голяк», нет икон, – предложил Цаплин.
Они остановились на улице Рахматуллина и направились в храм. Там все было по-прежнему: мерцали свечи, откуда-то сверху доносилось красивое пение.
Если Прохоров и Вадим уже бывали здесь, то Цаплин оказался впервые и с изумлением крутил головой, рассматривая внутреннее убранство. Его потрясло буквально все.
– Прохор, может, не стоит этого делать? – спросил он. – А вдруг Бог есть, и он накажет нас?
– Ты что, Цаплин, испугался? Если бы Бог был, он давно бы уничтожил всех коммунистов, которые рушили храмы. Однако, все они живы и имеют такие бабки, будто всю жизнь были подпольными миллионерами. Посмотри, кто из них наказан Богом? Ты хоть знаешь одного такого человека, я вот не знаю. Поэтому не распускай нюни.
Они вышли из собора и сели в машину.
– Прохор, ты не прав, говоря Цаплину, что никто из тех большевиков не пострадал, – сказал Ловчев. – Скорей наоборот. Практически ни один из них не дожил до старости: они были беспощадно уничтожены режимом Сталина или скончались от неизлечимых болезней. Я об этом читал в журнале «Наука и жизнь». Там в качестве примеров приводились фамилии известных людей. Божья кара, как говорится в статье, не настигает мгновенно, как хотели бы многие. Она приходит к человеку, когда он уже забыл про совершенный грех и живет в свое удовольствие. Вот ты сам только что говорил, что, мол, коммунисты наворовали и сейчас живут припеваючи, катаются как сыр в масле. Однако, Божье проклятие и кара за содеянное, могут сказаться на их детях и внуках. Все, что они украли, у них уйдет на лекарства и больницы.
Цаплин испуганно посмотрел на Ловчева. Рассказанная Вадимом история еще сильнее повлияла на него. Он вжал голову в плечи, словно ожидая удара, и тихо произнес:
– Я не знаю, как вы, мужики, но мне расхотелось участвовать в этом налете. Что-то мне не по себе.
Прохоров возмутился.
– Ты что, Цаплин, струсил, испугался какой-то доски?! Что она может сделать тебе, здоровому парню? Ты давно дрожишь, как осиновый лист на ветру. Для тебя намного важнее не страх перед Богом, которого ты никогда не знал и не видел, а то, что об этом скажет твоя набожная мамочка. Что же ты тогда подался в бригаду? Сидел бы дома, читал бы умные книги, по вечерам ходил бы разгружать вагоны. А ты пошел разбивать головы своим врагам, стрелять в людей, отбирать у них деньги! Ты вон как тряс этих барыг на Чеховском рынке, что тебя еле оторвали свои же ребята. Может, ты забыл про это? Если бы я тебя лично не знал, подумал бы, что ты паникер и трус.
Прохоров перевел дыхание и, повернувшись лицом к Цаплину.
– Короче, Володька, ты или с нами, или против нас! Другого варианта у тебя нет!
Тот молчал. Все сказанное Прохоровым было правдой. Он действительно считался неплохим уличным бойцом и неоднократно это демонстрировал, орудуя арматурой. Да и последний случай в Москве также подтверждал слова Прохорова. Он посмотрел на Вадима, стараясь найти в нем союзника, однако, тот был абсолютно спокоен и молча, вел машину.
– Ладно, не ори, я не глухой. Я же еще раньше дал вам согласие и не намерен менять своего решения.
– Смотри, не испугайся в самый ответственный момент, – произнес Прохор. – Погубишь не только себя, но и нас с Вадимом.
Машина притормозила, пропуская на перекрестке пешехода, а затем свернула и поехала на улицу Баумана. Не доезжая до гостиницы «Казань», Вадим остановился и высадил Цаплина и Прохорова, которые решили пройтись по магазинам.
***
Игорь весь вечер провел с Жанной, которая накануне прилетела в Казань. Праздник был для нее лишь предлогом встретиться с ним.
Прохоров пригласил ее в «Грот-бар», в котором она никогда не была. Они сидели за столиком в дальнем конце зала и разговаривали.
– Игорь, что-то случилось? – поинтересовалась она. – Ты сидишь в баре, разговариваешь со мной, но мыслями где-то далеко. Скажи, что тебя мучает, может, я сумею помочь?
– Жанна, тебе просто кажется, что я не такой, как всегда. У меня все хорошо, и оснований для тревоги не должно быть.
Мимо столика прошла группа молодых людей, одетых в спортивные импортные костюмы. Все они поздоровались с Игорем и поинтересовались его делами.
– Кто эти ребята? – испуганно спросила Жанна. – Это же настоящие «гопники»! Ты только посмотри, как они одеты! Нормальные люди в спортивных костюмах в подобные заведения не ходят.
От этих слов Прохоров поморщился, как от зубной боли. Он сделал вид, что не услышал вопроса, и стал с интересом рассматривать брошь на кофточке Жанны.
– Игорь! Ты что, не слышал моего вопроса? Откуда ты знаешь этих парней? – настаивала она. – Смотри, как они вызывающе себя ведут, словно в этом зале, кроме них, никого больше нет.
Прохоров мельком взглянул на ребят и, повернувшись к Жанне, тихо сказал:
– Ведут они себя так, как умеют. И носят они спортивные костюмы, потому что других костюмов у них нет. Лишь в этом баре они чувствуют себя людьми, здесь к их требованиям и претензиям прислушиваются бармены и официанты. Пусть это мираж превосходства над остальными, но это так, поэтому их не стоит судить строго; их, наверное, нужно жалеть. Твой отец, Жанна, умный человек, и он сразу понял, кто я, поэтому не стал читать мне мораль. Представь себе, я такой же, как и они, парень, воспитанный улицей. Мне не хотелось сегодня говорить об этом, но ты сама начала этот разговор.
Она с удивлением посмотрела на него, явно не ожидая такой реакции на ее слова.
– Да, Жанна, я один из этих, как ты назвала, «гопников». Ты думаешь, я не мечтал о лучшей жизни? Мечтал и не раз. Ты думаешь, мы не видим, как власти воруют, тянут на себя все, что можно. Раньше все было народное, а теперь – чье-то личное. Почему так произошло, я не знаю. Знаю только, что все эти ребята спят и видят себя с достойной и хорошей работой. Я тоже мечтаю выбиться в люди. Поверь, я сделаю все, чтобы мои дети не знали, что такое быть, как ты говоришь, «гопниками».
Прохоров сделал паузу. Он смотрел на Жанну, ища в ее взгляде поддержку и понимание, но не нашел их. Чтобы как-то разрядить обстановку, она предложила Игорю немного погулять.
Они медленно шли по заснеженным улицам к дому Жанны. Только сейчас она вдруг поняла, что очень сильно обидела Игоря. Чтобы как-то сгладить свою вину, она безостановочно рассказывала Игорю о Москве, о своих знакомых, друзьях, о музыке, но прекрасно видела, что Игорю это неинтересно, и лишь чувство такта не позволяет ему оборвать разговор.
– Игорь! – обратилась она к нему, – А завтра мы куда с тобой пойдем? Я давно не была в казанских театрах. Ты случайно не знаешь, что завтра играют в Качаловском?
– Нет, не знаю, – сухо ответил он. – Представь себе, после шестого класса я ни разу не ходил в театр. Стыдно, но это так.
