Александр Леонидович Аввакумов
Кара небесная
Цаплин, словно не слыша его слов, по-прежнему сидел на стуле и упорно молчал.
– Володя, сколько лет твоей маме? – поинтересовался Виктор. – Судя по лицу, она сильно болеет.
– Ей пятьдесят три, – произнес он. – У нее проблемы с почками. Она мучается с ними около десяти лет.
– Вот ты мне скажи, положа руку на сердце, тебе не жаль свою мать? Ты, может быть, хочешь, чтобы она умерла без тебя? Пойми меня, чудак, это дело практически раскрыто, и сейчас упираться и зарабатывать лишние годы заключения не имеет смысла. Ну, выйдешь ты на три-четыре года позже, ну, скажут твои друзья и знакомые, что ты прошел по этому делу «в несознанку», ну и что дальше-то? Выйдешь на волю, а у тебя уже нет мамы, нет друзей. Кого-то за это время убьют, кого-то посадят, а кто-то просто отвернется от тебя, как от вора. Представь, ты придешь домой, а матери нет. И умерла она не из-за почек, а из-за тоски по тебе. Ты сможешь после этого спокойно жить? Я бы не смог.
Абрамов замолчал и внимательно посмотрел на Цаплина. Его слова, будто гвозди, прибивали его к стулу. Он заметил, что в уголках глаз Цаплина заблестели слезы.
– Ты помнишь, Володя, что сказала тебе мать? Я могу напомнить, ибо это главное в жизни. Она сказала очень мудрые слова, прожить эту жизнь нужно так, чтобы когда ты предстанешь перед Богом, и он коснется тебя, то не испачкает свои святые и чистые руки.
Наконец, Цаплин не выдержал и зарыдал, как женщина. Его могучие плечи стали содрогаться в такт рыданиям. У него началась истерика.
– Да, я принимал участие в налете на Собор! Да, это я похитил две иконы! Другие здесь не причем! Судите меня одного! – кричал он, закрыв лицо большими ладонями.
Виктор налил в стакан воды и протянул его ему. Он жадно выпил и попросил еще. Когда он успокоился, Абрамов предложил ему продолжить начатый разговор.
– Вы знаете, я готов дать показания. Я расскажу вам, как все было.
– Успокойся, Володя. Все расскажешь моему сотруднику. Он занимается этим делом, и ему будет очень интересно послушать тебя.
Абрамов вызвал оперативника и передал Цаплина ему.
***
От нерадостных мыслей, что с утра крутились у Виктора в голове, отвлек настойчивый стук в дверь.
– Шеф! Ты, что сидишь в темноте? – поинтересовался Станислав.
– Все нормально. Просто я задумался и не заметил, как стемнело. Что у тебя?
Он положил перед ним копию протокола допроса Цаплина. Виктор взял бумагу и углубился в чтение.
Владимир Цаплин подробно рассказал о подготовке к налету на собор. Он описал, как познакомился с Сорокиным, как его поил, как через него узнал все тонкости организации охраны собора. Прервав чтение, Абрамов поднял глаза на Станислава и задал вопрос:
– Почему он все берет на себя? Мы же знаем, что в налете участвовали три человека.
– Да какая нам разница, – произнес Станислав. – Главное, что он признался в совершении преступления, а остальное пусть дорабатывает следствие.
– Ты не прав. Это очень важно для нас. Устойчивая группа и одиночка – это принципиально разные вещи. Нужно работать с Цаплиным дальше, пока он не остыл. Сейчас он вернется в камеру, а там, как всегда, найдется «доброжелатель», который осудит его за минутную слабость. Завтра ты поднимешь Цаплина, а он – в отказ, да еще будет утверждать потом на суде, что первоначальные показания у него выбивались с использованием силы.
Абрамов вновь углубился в чтение. Цаплин в своих показаниях сообщал о том, что после налета на Собор иконы переправили в Москву. Там знакомых Цаплина кинули местные аферисты, и они не заработали на иконах ни копейки.
– Стас, передай этот допрос Олегу Смирнову и приступайте к работе с Прохоровым. Я не буду подсказывать вам, как это нужно делать. Вы – люди грамотные и сами решите, как лучше использовать эти показания.
Стас поднялся со стула и направился к двери.
– Если что-то неординарное, звони, не стесняйся.
Станислав закрыл дверь кабинета. Взглянув на часы, Виктор стал собираться домой.
***
Прохоров вернулся с допроса и обессилено опустился на лавку. Нанятый родителями адвокат оказался слабеньким, и Игорю пришлось решать многие вещи за него самостоятельно. Чувство неотвратимости наказания нависло над ним, и он впервые за эти дни серьезно запаниковал.
«Интересно, Вадима закрыли или нет? – подумал Игорь. – Цаплин сидит, об этом ему намекнул следователь. Володя сдавать никого не будет, это точно. По всей вероятности, затрещать мог лишь Вадим. Вот она, кара Божья. Нет ничего – ни денег, ни свободы. Надо же, черт меня попутал связаться с этим Селезневым».
Он поднялся с лавки и стал мерить шагами камеру. Прохоров невольно вспомнил слова Вадима о людях, которые принимали участие в разорении церквей. Он тогда не придал им особого значения, считая, что это его не коснется, но вот он здесь, в одиночной камере, и, похоже, финал у него может быть таким же, как и у тех людей.
Игорь лег на жесткие деревянные нары и задумался. Он анализировал последние месяцы вольной жизни. Пытался оправдаться перед собой, словно этим он мог каким-то образом изменить свое сегодняшнее положение. Прохоров вновь вернулся к рассказу Вадима о Божьей каре. Перед его глазами, как в кино, возникли безликие фигуры большевиков-атеистов, которые сжигали иконы и рушили купола соборов. Он, будто сторонний наблюдатель, видел их муки в лагерях и на больничных койках, их покрытые язвами тела. От всего этого ему стало не по себе. Игорь вскочил с нар и снова зашагал по камере. Он в свое время не поверил Вадиму и теперь искренне жалел об этом. Неожиданно раздался скрип открываемой металлической двери.
– Прохоров, на выход, – донесся до него голос контролера.
Игорь медленно направился к двери, прикидывая в уме, зачем его вызывают. Конвоир легким толчком в спину приказал следовать вперед. Он вел Прохорова по темному и узкому коридору изолятора временного содержания, пока тот не уперся в глухую стену, справа от которой была дверь, обитая потемневшим от времени оцинкованным железом.
Игорь остановился и повернулся по команде контролера лицом к стене. Тот открыл дверь и втолкнул его в небольшую комнату. От яркого солнечного света, ударившего по глазам, Прохоров зажмурился и прикрылся ладонью.
– Здравствуй, Игорь, – услышал он знакомый женский голос. – Это я, Жанна!
Прохоров открыл глаза и увидел ее мокрое от слез лицо. Это было столь неожиданно, что он не сразу поверил в это. Она бросилась к нему на шею и стала целовать. Когда он окончательно пришел в себя, то несколько грубовато отодвинул в сторону девушку и тихо спросил:
– Жанна, скажи, как ты оказалась в изоляторе? За все время, пока я нахожусь здесь, мне ни разу не довелось увидеть даже свою маму.
Она, словно не слыша вопроса, вновь прижалась к нему и стала жадно ловить своими губами его губы.
– Игорек, милый, я люблю тебя! Нас с тобой никогда и никто не разлучит. Мне все равно, кто ты и за какие дела оказался здесь, я тебя люблю. Я не могу без тебя не только жить, но и дышать.
Игорь присел на табурет, привинченный к полу, и снова задал ей вопрос:
– Скажи, каким образом тебе удалось попасть сюда? Ты понимаешь, что это не дом свиданий, а тюрьма?
Она посмотрела на него непонимающим обиженным взглядом.
– Все очень просто, Игорь. Мой папа – хороший друг начальника городского УВД Шакирова. Я попала сюда через него.
Игорь с удивлением смотрел на нее.
– Неужели ты все еще не понимаешь, кто ты и кто я? – спросил ее Прохоров. – Зачем я тебе?
Игорь замолчал и отвернулся. Сердце его сжалось так, что он почувствовал боль за грудиной.
– Жанна, – тихо произнес он. – Я не хочу, чтобы ты приходила. Я догадываюсь, какой скандал тебя ожидает дома. Ты понимаешь – я вор, бандит, и нам никогда не быть вместе. Меня обвиняют в налете на Собор Петра и Павла. Это минимум семь лет тюрьмы! Семь лет, а не семь месяцев. Это практически вся жизнь, вся молодость.
Жанна присела на табурет. Ее руки бессильно опустились на колени.
– Игорь, милый, ты говоришь семь лет. Это же всего, семь весен и семь зим. Это не так много, если сравнивать со всей нашей жизнью. Я буду ждать тебя столько, сколько будет нужно.
Игорь осторожно коснулся пальцами ее волос. Они были мягкими и приятно пахли. Он только сейчас пожалел, что у него не было близости с этой красивой и милой девушкой. Он обнял ее за хрупкие плечи и прижал к себе.
– Я не обижусь, Жанна, если ты не дождешься меня и выйдешь замуж. Это жизнь, я понимаю. Если у тебя будет, хоть малейшая возможность и желание, напиши мне. Просто две строчки, два слова. Они будут самыми дорогими для меня там, в колонии.
Дверь открылась, послышалась команда контролера. Игорь привычно скрестил руки за спиной и вышел в коридор. Когда он вновь оказался в камере, все произошедшее показалось ему прекрасным сном.
***
Вечером, незадолго до окончания рабочего дня, Виктору позвонила жена и предупредила, что к им должны приехать в гости наши старые друзья. Положив трубку, Абрамов вдруг вспомнил, что у него дома нет алкоголя, а встречать гостей без него, как-то не принято.
Виктор решил заехать в Кировский переулок, больше известный в народе как «Трещина», там можно было купить спиртное до девяти часов вечера. Водитель остановил машину метрах в десяти от магазина. Около входа он обратил внимание на двух работников милиции, которые не пропускали покупателей внутрь. Один из них преградил дорогу и ему.
– Извините, но в магазин нельзя, – произнес сержант милиции.
– В чем дело? – спросил Абрамов, доставая из кармана удостоверение.
– Видите ли, товарищ подполковник, у одного из посетителей, за поясом, немецкая граната «колотушка». Он сильно пьян и требует у продавцов водки. Он грозит взорвать магазин с покупателями вместе. Мы не заходим туда, чтобы не спровоцировать его.
– Все ясно, сержант. Дайте мне возможность пройти в магазин и на месте принять решение. В отличие от вас, я в «гражданке», и он не узнает, что я работник милиции.
Открыв дверь, Виктор медленно вошел в торговый зал.
– Стоять! – услышал Абрамов истошный крик мужчины, одетого в заношенную и грязную телогрейку. – Если еще кто-нибудь сделает шаг, я всех взорву!
В зале, помимо двух продавцов, находились несколько мужчин, которые жались к стене и со страхом смотрели на происходящее.
– Слушай, мужик! Давай, я тебе куплю бутылку водки, только убери подальше свою гранату.
– Что сказал? – произнес хулиган. – Ты мне хочешь купить бутылку? Я что, по-твоему, инвалид и сам не могу себя обеспечить? Мне не нужны ваши жалкие подачки!
– Я еще раз говорю! – он повернулся лицом к продавщицам. – Вы мне дадите литр водки или нет?
Пока он это говорил, Виктор успел сделать к нему пару шагов. Заметив это, он распахнул телогрейку и показал ему на гранату, которая торчала у него за ремнем.
– Вот видел, мужик? – спросил он с пафосом. – Сейчас я дерну за шнурок, и никого здесь не будет.
– Слушай, ты, бык! – произнес Абрамов с явным вызовом. – Ты что творишь, баклан?! На кого руку поднимаешь, вошь тюремная?
То ли он произнес это с какой-то своеобразной интонацией, то ли его слова дошли до мужчины более, чем слова остальных, но он остановился и изумленно посмотрел на Виктора.
– Чего таращишься, черт? Что непонятно? Встань в очередь и больше не гони пургу!
Хулиган замолчал, видимо, соображая, как ему поступить дальше. Он отвернулся от прилавка и направился в его сторону. На его лице злорадствовала ухмылка. Виктор следил за каждым его движением. Когда он приблизился к нему достаточно близко, Абрамов нанес ему сильный удар в лицо. Мужчина отлетел в сторону и растянулся на грязном и мокром полу. При падении граната провалилась у него за ремень. Оперативник всем телом налег на него, прижав его плотно к полу. В это время все находящиеся в магазине мужчины, как по команде, ринулись на выход, образовав пробку в дверях. Они лезли, словно тараканы, отталкивая друг друга, стараясь первыми выбраться на улицу. Продавщицы мгновенно исчезли в подсобке, плотно закрыв за собой дверь на крючок.
Мужик хрипел и извивался, стараясь сбросить его с себя. Пришлось нанести еще несколько ударов рукой по лицу, пока он не затих. Убедившись, что противник в нокауте, Виктор медленно поднялся и достал у него из штанины гранату. Колпачок гранаты был отвинчен, и из нее болтался белый шелковый шнурок.
Обшарив карманы неподвижно лежавшего мужчины, Абрамов нашел колпачок и навернул его. В левом кармане он обнаружил нож и справку об освобождении из ИТК № 5. Судя по ней, мужик был освобожден из мест лишения свободы накануне и провел всего один день на воле.
Вскоре в дверях появились сотрудники милиции. Он передал им вещи дебошира и стал звать продавцов. Те появились не сразу. Купив бутылку водки, он вышел из магазина. У его дверей по-прежнему толпились покупатели, еще надеясь приобрести спиртное. Сев в машину, Абрамов отправился домой.
Войдя в квартиру и сняв пальто, он обратил внимание, что его вид был окончательно испорчен: ни одна из химчисток города не взялась бы за его восстановление.
– Это как тебя угораздило так испачкать одежду? – спросила жена. – В чем завтра пойдешь на работу?
Он пожал плечами и направился в комнату, где его ждали гости.
***
Вечером, после ухода гостей, Виктор решил перебрать часть книг, стоявших на полке, и случайно наткнулся на забытую им книгу. Утром, взяв ее с собой, он решил почитать во время обеденного перерыва. Дождавшись, Абрамов сел за стол и стал внимательно читать «Краткую историю города Казани», написанную Рыбушкиным в 1848 году. Книга была столь занимательной, что он с трудом оторвался от нее. В его кабинет вошел Балаганин. Он сел в кресло и, улыбаясь, сообщил, что сегодня в шесть часов утра был задержан третий участник преступной группы – Ловчев Вадим.
– Стас, почему ты так поздно сообщаешь мне о задержании? Я уже давно знаю об этом из других источников, – строго спросил его Виктор. – Кстати, доложи, как вы вышли на него.
– Шеф! Ты даже не представляешь, он сам вышел на нас. В квартире Цаплина Смирнов оставил засаду, вот в нее он и попал. Взяли его ребята без шума и пыли. Парень при задержании напугался до смерти, сразу же стал валить все на Прохорова и Цаплина.
– Какие он дал показания?
– Он без всякого нажима рассказал, что инициатором налета был Прохоров. Похищенные ими иконы они в тот же вечер вывезли в Москву, надеясь хорошо заработать на их реализации. У них в Москве был заказчик, некто Селезнев Сергей Павлович, который обещал им неплохие деньги. Сейчас, наверное, самое главное. Селезнев кинул их на деньги. Они передали ему иконы, а взамен получили денежные «куклы».
– Да, это несколько меняет наши планы. Думаю, нам все-таки придется направлять людей в Москву.
– Шеф, этот Ловчев готов оказать следствию помощь в возврате ценностей и показать нам все места в Москве, где может скрываться Селезнев.
– Это же хорошо, Стас! Позвони Смирнову, пусть подготовит обзорную справку по делу и все необходимые документы для выезда в Москву. Поедешь с ним, будешь помогать.
– А почему я? Ты же знаешь, что у меня здесь дел выше крыши.
Абрамов махнул рукой, давая понять, что этот вопрос решен окончательно и обсуждению не подлежит.
– Давай, Стас, иди. Я и так потратил на тебя половину своего обеденного перерыва, – произнес Виктор.
После того, как Стас ушел, Абрамов снова взялся за книгу.
«Шел июнь 1904 года. Казанские обыватели лениво следили за событиями далекой и совсем непонятной для них войны на восточных окраинах империи. Город готовился к большому празднику – Обретения чудотворной Казанской иконы Божией Матери, который отмечался ежегодно 8 июля.
В ночь на 29 июня 1904 года в Казанском Богородицком монастыре было совершено дерзкое и ранее неслыханное святотатство. Были похищены явленная в 1579 году Казанская чудотворная икона Божией Матери, чудотворная икона Спасителя. Обе иконы были в драгоценных ризах, украшенных жемчугом, бриллиантами и другими драгоценными камнями. Стоимость риз оценивалась в сумму, намного превышающую 350 тысяч рублей.
Город день ото дня наполнялся самыми невероятными слухами. Губернатор Казани, Тайный государственный советник Петр Алексеевич Полторацкий, получил на свое имя телеграмму от государя-императора, в которой тот предписывал разыскать воров и вернуть похищенные ими иконы. В случае невыполнения данного предписания все чины полиции будут уволены со службы, независимо от занимаемых ими должностей и социального происхождения.
Среди монахинь и церковнослужителей стали распространяться слухи о причастности к этому преступлению уволенного из монастыря бывшего дьякона Григория Рождественского и монастырского караульного Федора Захарова. Силами филерской службы полиции за ними было установлено наружное наблюдение.
Вскоре архиепископ Дмитрий получил анонимное письмо, в котором неизвестный гражданин угрожал взорвать несколько церковных приходов в Казани. В ответ на эту анонимку, Казанское жандармское Управление усилило контроль за местными социалистами-революционерами, считая последних причастными к краже икон.
Необходимо отметить, что к чести казанской полиции она достаточно быстро вышла на след грабителей. Третьего июля 1904 года при повторном и более тщательном осмотре места преступления в саду гражданина Попрядухина, который вплотную примыкал к монастырю, в кустах акации были найдены два кусочка шелковой ленты, десять жемчужин и металлический брелок, опознанные священником Нефедьевым как предметы, снятые с похищенной иконы Божьей Матери.
В этот же день полицией был задержан Федор Захаров, который при допросе показал, что в час ночи он услышал шорохи у дверей собора. Он не успел даже вскрикнуть, как был окружен неизвестными мужчинами, вооруженными револьверами и ножами. Преступники втолкнули его в подвал и закрыли дверь на замок. Лишь услышав шаги послушницы Татьяны, Федор Захаров стал кричать и взывать о помощи.
Вскоре в полицию обратился смотритель реального училища Вольман, который заявил, что 22 июня к нему с заказом обратился золотых дел мастер Николай Максимов, он заказал изготовить щипцы-разжимы для растяжки металла. Этими щипцами можно было легко взломать любые навесные замки, в том числе и те, на которые закрывались двери монастыря. Именно такими щипцами воспользовались преступники при проникновении в монастырь. Получив эти сведения, полиция задержала Максимова, который тут же стал давать показания в отношении подельников. Из его показаний следовало, что он действовал в качестве посредника и заказал эти щипцы по просьбе своего давнего покупателя и хорошего знакомого Федора Чайкина.
В ночь с 3 на 4 июля в квартире дома купца Шевлягина, которым управлял лавочник Нефедьев, был произведен обыск. Именно в этом доме временно снимал квартиру Федор Чайкин. Сам дом купца Шевлягина находился в Академической слободе, недалеко от действующей тогда Духовной академии (сейчас в бывшем здании Духовной академии находится 6-я городская больница). Полиции в эту ночь явно не повезло. Чайкин со своей сожительницей Кучеровой буквально за час до прибытия полиции и обыска уплыл на теплоходе «Ниагара» в сторону Нижнего Новгорода.
Максимов, не выдержав психологического давления со стороны следователей, стал давать показания о том, что он все последнее время занимался продажей ценностей с похищенных Чайкиным икон. Полиция решила провести повторный обыск в доме Максимова. В результате повторного обыска полиции удалось обнаружить 205 крупных зерен жемчуга, 26 обломков серебряных украшений с драгоценными камнями, 72 золотых и 63 серебряных обрезка от ризы и пластинку с надписью «Спас Нерукотворный».
Осуществляя повторный обыск, полиция обнаружила тщательно замаскированный тайник, в котором, кроме уже ранее обнаруженных ценностей, находилось несколько ниток жемчуга, 245 отдельных жемчужин, 439 разноцветных драгоценных камней – сапфиров и изумрудов. В печи были обнаружены несколько жемчужин, 17 петель, плавильная лампа, весы. В овраге рядом с домом Шевлягина были найдены инструменты, которыми пользовались налетчики.
Вскоре был задержан и главный злодей, организатор налета Федор Чайкин, он же Варфоломей Стоян. По уголовному делу, как соучастники прошли еще шесть человек. Однако, несмотря на полную доказательную базу, уличающую преступников в совершении этого преступления, последние своей вины не признавали, переваливая ответственность с одного на другого. Полиции удалось вернуть большую часть драгоценностей, некогда украшавших похищенные иконы, но следов самих чудотворных икон обнаружить так и не удалось. И Чайкин, и другие обвиняемые по делу, может, из-за страха перед Божьей карой или по каким-то иным мотивам хранили молчание о самих иконах.
Несовершеннолетняя дочь сожительницы Чайкина Евгения Кучерова во время допроса показала, что, проснувшись на рассвете, она увидела, как Чайкин рубил топором икону Казанской Божьей матери и икону Спасителя. Разрубленные иконы Чайкин засунул в печь и поджег их.
Вина преступников была полностью доказана, и они были приговорены к различным срокам заключения. Чайкин был приговорен к 12 годам каторжных работ, его подельник Комов был осужден на 10 лет каторжных работ. Все остальные участники банды Чайкина также были осуждены на большие тюремные сроки.
Чайкин немного не дожил до революции, он умер в Шлиссельбургской крепости в 1916 году, в возрасте 40 лет. Умирал он тяжело, чахотка полностью изъела его легкие, и он не мог сделать ни одного шага, так как сразу же задыхался от крови, которая попадала ему в легкие. От причастия и исповедования он отказался, мотивируя это тем, что он никогда не верил в Бога».
Виктор отложил книгу в сторону и невольно задумался над прочитанной историей.
«Да, безусловно, все в этой жизни повторяется, – подумал он. – Вот и сейчас поменялись лишь участники налета, время, место. Да, все в руках Бога и подъем духовного состояния человека, и его падение не обходятся без его вмешательства».
***
Абрамов медленно шел по улице Лобачевского, возвращаясь из поликлиники МВД в министерство. Ненормированный график работы, отсутствие выходных и огромная ответственность сказывались на его физическом состоянии. Сильная боль в сердце, возникавшая чуть ли не каждый день, постоянно напоминала о перенесенном инфаркте.
Вот и сегодня, боль за грудиной заставила его заехать в поликлинику. Осмотрев Виктора, врач снял кардиограмму и посоветовал поменять работу. Ему сделали несколько уколов, и он направился на службу. Мимо него прошла шумная компания, по всей вероятности, студенты КАИ, которые о чем-то громко разговаривали и смеялись. Абрамов остановился и посмотрел им вслед, невольно вспоминая свою студенческую молодость.
Открыв массивную дверь министерства, Виктор вошел в здание. Стоявший на посту милиционер сообщил, что его разыскивал Костин. Абрамов сразу направился в кабинет заместителя министра. Раздевшись в приемной, он постучал в дверь и, дождавшись приглашения, вошел.
– Ты где был? – спросил он. – Я жду от тебя доклада о раскрытии налета на Собор, а ты черт знает, где мотаешься!
– Юрий Васильевич! Не ругайтесь, я был в поликлинике. Справка давно лежит у меня на столе. Сейчас поднимусь и принесу ее вам.
– Хорошо, Абрамов, – примирительно произнес Костин. – Ты представляешь, звонит министр, спрашивает о раскрытии, а я ничего сказать не могу. Оказывается, ему с утра позвонил Шакиров и доложил об этом.
– Юрий Васильевич, может, мы формально и раскрыли преступление, задержали налетчиков, однако самое главное в этом деле – вернуть иконы. Сегодня, с вашего разрешения, я направляю в Москву оперативную группу. Возглавит ее Олег Смирнов. Я уже согласовал это с начальником милиции, а от нас в группу войдет Станислав Балаганин.
– Виктор Николаевич, мне все равно, вернем мы иконы или нет, в принципе, это дело мы с тобой раскрыли. Я с утра разговаривал с министром и поинтересовался у него видом на должность начальника Управления уголовного розыска. И он мне ответил, что ему на этой должности нужен человек, владеющий двумя языками, татарским и русским. Ты, насколько я знаю, татарским языком не владеешь, а значит, не можешь претендовать на эту должность.
– Я об этом давно догадывался и не рассчитывал на нее. Министр и вы сами подберете человека. Для меня намного важнее, чтобы это произошло, как можно быстрее. Работать за троих руководителей очень тяжело, и я просто устал от такой нагрузки.
– Потерпи, осталось совсем немного. Скоро у тебя появится новый начальник. Слушай, а ты почему мне не доложил о том, как задержал в магазине пьяного мужика с гранатой? Кто-то из руководителей считает тебя героем, а министр думает совершенно по-другому. Говорит, что ты подверг риску не только себя, но и окружающих. А если бы граната взорвалась?
– Товарищ полковник! Я не собираюсь оправдываться ни перед вами, ни перед министром. Может, вы оба правы. А если бы она взорвалась раньше, чем я туда вошел? Кого бы стали тогда обвинять? Я действовал по ситуации. Сначала отвлек внимание преступника, а затем задержал его.
– Нет, ты не прав, Виктор Николаевич. Нужно было начинать с ним переговоры, может, он и так бы сдался, без применения силы.
– В то время, когда я подъехал, преступник с гранатой, со слов милиционеров, находился в магазине уже более тридцати минут. Я что-то не увидел ни милицейского оцепления, ни каких-либо переговорщиков. А вы спросите у министра, где же были эти люди? Почему их не оказалось на месте, ни начальника УВД Шакирова, ни его замов? Теперь, когда я решил этот вопрос, меня стали обвинять, что нужно было все делать по-другому. Я тогда думал лишь об одном, как мне спасти людей и обезоружить пьяного мужика.
– Успокойся, Виктор, не шуми, не на площади выступаешь. Я не знал, что это вызовет у тебя такую бурную реакцию, иначе бы промолчал и не стал ни о чем спрашивать. Если ты, Абрамов, рассчитывал на какую-то награду, могу сказать однозначно, ты ее не получишь.
– Если вы, Юрий Васильевич, думали, что я обижусь на родное министерство, то ошиблись. Мне не привыкать к различным отказам в наградах. Я иногда задумываюсь над тем, а что было бы с другим человеком, оказавшимся на моем месте? Думаю, что тогда она, наверняка, нашла бы своего героя.
– Ладно, Виктор, иди на рабочее место. Если справка готова, занеси мне. Смирнов с бригадой пусть сегодня же выезжает в Москву, поработают там, может, удастся нам с тобой вернуть эти иконы.
***
Прохорова из одиночной камеры перевели в другую камеру, в которой находилось шестеро заключенных. Игорь осторожно переступил порог и встретился взглядом с шестью парами любопытных глаз.
– Привет честному люду! – произнес он. – Где у вас можно приземлиться?
Один из мужчин, молча, указал на пустующую койку. Игорь бросил на нее матрас и свой небольшой скарб.
– А теперь представься, кто ты такой?
Прохоров представился и присел на лавку.
– Ты, сам-то из каких будешь? – поинтересовался у него один из арестантов. – Мужик или блатной?
– Разве это имеет какое-то значение? – ответил Игорь. – Главное, быть неплохим человеком, мне кажется.
– Такой должности среди арестантов не бывает, – произнес все тот же мужчина. – Здесь все просто: вор, мужик и «петух».
– А ты сам из каких? – спросил его Игорь.
– Я из блатных, – ответил мужчина, – и поэтому за всех вас тяну «мазу».
– Ну и сколько вас, блатных? Двое, трое?
– Нас двое, я и Леха. Остальные мужики.
– Считай, что нас стало трое, – произнес Прохоров.
– Тогда, братишка, давай в нашу гавань. Меня можешь называть Николаем. Погоняло у меня довольно известное – Брумель я. Был такой чемпион мира по прыжкам в высоту. А тебя как звали твои пацаны?
– Меня – Прохор, – ответил Игорь.
– Пусть будет так, Прохор так Прохор.
Игорь не раз слышал от ребят, что милиция в изоляторе часто использует своих людей в целях получения информации от арестованных о совершенных ими преступлениях на воле, поэтому решил особо не болтать в камере.
– Ну что, Прохор, может, немного пошепчемся, – предложил Брумель. – Ты за что чалишься?
– Ни за что! Оговаривают меня дружки, говорят, что я вместе с ними участвовал в разбое, совершенном в Соборе Петра и Павла.
– Ну, а ты весь такой белый и пушистый, – усмехнулся Брумель. – Я не дурак, я насквозь вижу, чем ты дышишь. Не люблю, когда люди изображают из себя овечек. Ты – волк, Прохор. Не хочешь говорить, дело твое, а дурака включать не нужно.
***
Вадим сидел в камере отдела милиции. Несмотря на то, что при задержании он не оказал никакого сопротивления, его все равно, сильно «помяли» в дежурной части. После того как его привезли сюда, через час к начальнику отдела Шулаеву приехал его отец. Они долго о чем-то разговаривали за закрытыми дверями, и, когда отец вышел, он не скрывал своей улыбки. Похоже, им удалось найти приемлемое для обеих сторон решение.
– Вот что, сын! Больше не произносишь здесь ни одного лишнего слова. Ты и так, я смотрю, много наговорил. Скажи, кто эти ребята, ну, тот же Прохоров, Цаплин? Они студенты или нет, и где ты мог с ними познакомиться?
– Да так вышло, – ответил Вадим. – Они неплохие ребята, между прочим…
Он не успел договорить, как отец закричал на него.
– Что значит – «между прочим»?! На них негде клейма ставить! По ним уже давно тюрьма тоскует! Вадим, вали все на этих двоих. Говори, что угрожали, что втянули тебя в эту историю. Завтра с утра я пришлю адвоката. Зовут его Адольф Германович Ольшанский, он расскажет, как нужно себя вести. Сейчас я подключу все свои связи и постараюсь вытащить тебя отсюда.
– Хорошо, папа! Я сделаю все, что ты скажешь.
– Ну, вот и молодец. Тогда до завтра.
…..Прохоров тупо смотрел в пол. Он еще не пришел в себя от того, что увидел собственными глазами. Несколько минут назад ему показали явку с повинной, написанную Цаплиным. Прохоров ожидал чего угодно, но только не признания своего лучшего друга. Он поднял глаза и посмотрел на сидящего напротив него адвоката. Тот, тоже опустив глаза в пол, и молчал.
– Разрешите мне посоветоваться с адвокатом, – попросил Прохоров у следователя.
– Советуйся, тебе никто не запрещает, – ответил он.
– Я бы хотел переговорить с ним один на один.
Следователь удивленно посмотрел на адвоката, который по-прежнему сидел, молча, уставившись в одну точку.
– Да, да, – произнес, наконец, адвокат. – Мы недолго, минуты две-три.
– Ты что, старый пень, молчишь? – набросился на него Прохоров. – Тебе за что деньги платят? Скажи, что делать дальше? Это – «явка» моего друга, он там дает полный расклад по делу. Какую позицию мне теперь занимать, рассказывать или нет?
– Если ты не дурак, то рассказывай. Сейчас отпираться просто глупо, – отреагировал адвокат. – Показывай себя в этой ситуации, играй со следствием, короче, зарабатывай очки.
