Александр Жигалин
Французская мелодия
Глава 18
Капкан
После того, как Руча выдал предположение по поводу физического воздействия, Илья понял, что из ситуации, в которой он оказался, выбраться можно только при отказе от амбиций и попытке найти компромисс с тем, что ещё недавно казалось идеей «фикс».
Сколько голову не ломай, выбор был невелик. Перепутье трёх дорог требовало чёткого расчёта. допустимых изменений и, что особенно настораживало, подчинения воли. Путь подчиниться требованиям Гришина вёл в расставленный полковником капкан. Другой (передача архива Элизабет) мог стать решением всех проблем, но в таком случае безнаказанность могла возродить в полковнике уверенность во вседозволенности, чего допустить Богданов не мог никак. Был ещё третий путь – продолжение игры, конечным результатом которой должно было стать обнародование предательства Гришина. Предательство, целью которого была продажа государственных секретов представителю другой страны. Что последует за этим, догадаться было не трудно, конец карьере, трибунал и, как говорится в таких случаях, статус изгоя.
Поразмыслив, Илья понял, какую бы дорогу он ни выбрал, результат можно было просчитать заранее: начало войны, когда стороны бьются не за что – то, а во имя чего. К примеру, во имя чести, ибо только честь могла обеспечить человеку то внутреннее равновесие, которое тот испытывает в минуты солидарности со своим вторым «Я». Мозг дал команду, душа благословила, человек не думает, ради чего он это делает, главное, что жизнь подчинена цели.
Илья уже практически принял решение, как вдруг вспомнились слова Виктора: «Подумай, кто ты, а кто Гришин».
На душе стало неуютно, будто лоб намазали зелёнкой, поставили к стенке и сказали: «Жди».
«Если всё пройдёт нормально и полковника попрут со службы, а то и того хуже придадут суду, мне конец, – подумал Илья. – Кто – кто, а Гришин найдёт возможность сжить со свету».
До сегодняшнего дня по поводу, как сложатся отношения с полковником дальше, Илья размышлял исключительно в моменты внутреннего затишья, когда поднятая со дна души муть порождала страх оказаться под прессом системы, воевать с которой означала, самому набросить себе верёвку на шею.
После разговора с Рученковым Богданов стал думать об этом постоянно. Не потому, что тревожило ощущение приближения беды, просто срабатывал рефлекс искать выход из любой, пусть даже самой безвыходной ситуации или, как любил повторять отец, включать в работу инстинкт самосохранения.
Беда в том, что, кроме предчувствия опасности, инстинкт не выдавал ничего, что давало бы мозгу возможность начать разрабатывать систему защиты. И хотя вариантов было несколько, на ум не приходило ничего, что можно было взять за основу и уже на основании этого строить редуты обороны, а может быть, даже помышлять о возможности контрудара.
От дома до «Мариотт Гранд Отель» двадцать минут езды на автомобиле. Илья выехал за час. Именно в эти часы существовала наибольшая вероятность угодить в пробку в то время, когда об опоздании не могло быть и речи. Никогда никому Богданов не позволял укорить его в непунктуальности.
За окном моросил дождь. Крупные, похожие на слёзы капли, ударяясь об стекло, соединялись с другими каплями и, превратившись в ручьи, устремлялись вниз. Стоило автомобилю начать движение, как дождь, превращаясь в плачущий ветер, заставлял ручейки в виде водяных полос устремляться в обратном направлении.
«Надо же, – подумал Илья. – Зима и дождь. По логике понятия несовместимые. По природе же, наоборот. Хотя, чему тут удивляться? У природы свои законы. Захочет поплакать – небо зайдётся дождём, появится желание похохотать – солнце будет светить так, что зима покажется летом. Как и в жизни, добро и зло понятия несовместимые, в то же время живут рядом, иногда настолько близко, что теряешься, чего в человеке больше.
От философских размышлений мысли вернулись к Элизабет.
В ближайшие полчаса он увидит глаза француженки, что должно было радовать, но никак не напрягать.
В голове же бесновалась мысль: «Гришин и Элизабет заодно».
Что именно заставляло думать так, Богданов не только не знал, но даже и не пытался обдумать, все естество поглощала боль.
«Душе не прикажешь. Болит, значит, тому есть причина. Диагноз это или плод усталости покажет время.
С того дня, как история с тайником вошли в его жизнь, Богданов стал ловить себя на мысли, что постоянно думает о слежке. Маниакальное ощущение, будто некто маячит за спиной, заставляло оглядываться, следить за отражением в витринах магазинов, а иногда просто останавливаться, чтобы, пропустив прохожих, проследить за теми, кто остался позади.
Вот и сейчас, выйдя из автомобиля, Богданов вместо того, чтобы направиться к входу в отель, остановился посреди улицы, с видом зеваки начал крутить головой, будто хотел кого-то увидеть, но не знал кого именно.
Француженка сидела в дальнем углу, зажав в ладонях чашку с кофе.
По окурку и дымящейся в пепельнице сигарете Богданов понял, Элизабет пришла задолго до его появления, что не могло не навести на мысль, всё ли у мадам в порядке.
Подтверждением тому стала натянутость улыбки, с которой встретила Илью Элизабет. Увидев, помахала рукой, призывая: «Иди сюда».
Когда Богданов приблизился и попытался обнять, француженка отстранилась, давая понять, что сегодня не до любезностей.
– Здравствуй, Илья!
– Здравствуй!
Почувствовав, что Элизабет не в духе, Богданов решил отказаться от фамильярностей, переходя на тон ближе к деловому, чем к дружественному.
Заняв место напротив, собрался подозвать официанта, как вдруг Элизабет. вмешавшись в намеренья Ильи, заставила того отказаться от идеи сделать заказ.
– Мне здесь не нравится. Людно и неуютно.
– По мне так ничего, – решил настоять Илья.
– Нет, – повысив голос, Элизабет потянулась за сумочкой, чтобы сложить сигареты и зажигалку. – Разговор предстоит серьёзный, поэтому мне бы хотелось поговорить без свидетелей.
– Как скажешь, – поднявшись, Илья вопросительно глянул на француженку.
– Пойдём в номер. Я привезла бутылку коллекционного вина, думаю, поможет поднять настроение и мне, и тебе.
Богданов прочитал в глазах Элизабет решимость, поэтому ему ничего не оставалось, как пожать плечами:
– В номер так в номер.
На десятый этаж лифт доставил в течение нескольких секунд. Лёгкое, напоминающее полёт ощущение, и вот он, огромный, похожий на тоннель холл, комната администратора и номера.
Тончайшее по вкусу убранство стен, тихое журчание фонтана говорили о том, что в России научились ценить роскошь, в особенности, когда за неё платят хорошие деньги.
Как Илья и предполагал, Элизабет сняла люкс.
Электронный ключ, считав код, чуть слышно щёлкнул замком. Подчиняясь воли господина, дверь с видом преклоненного колена отошла в сторону. Вспыхнувший в прихожей свет, приглашая, нашёптывал: «Проходите. Будьте, как дома».
Пройдя через холл, Богданов и Элизабет оказались в гостиной, состоящий из двух обширных пространств. Композицию из дивана и напоминающих трон кресел заключало в объятия окно, при виде которого возникало ощущение, что в номере нет главной стены. Мебель, светильники, цветы, стекло и утопающая в огнях Москва.
Будучи не готовым к столь необычным превращениям, Богданов, подойдя к окну, собрался было дотронуться до стекла рукой, как вдруг нечто тяжёлое, обрушившееся на голову, заставило рухнуть на ковёр, не проделав и шага.
Свет погас, стерев в сознании всё, что успело запечатлеть, окно, цветы.
На смену пришли вращающиеся по спирали круги, падение в бездну и сопровождающаяся свистом темнота, будто где-то недалеко шёл состав, машинист которого, подавая звуковые сигналы, давал понять, что поезд приближается и надо быть осторожным. На самом деле грохот вагонов не приближался, не удалялся, впрочем, не нарастал и не прекращался, свистя и стуча колесами, тот то отдавался в затылочной части тупой болью, то отступал, чтобы через какое-то время напомнить о себе вновь.
Очнулся Илья на диване. Завёрнутые за спину и стянутые так, что ломило в плечах, руки не давали возможности пошевелиться. Голова была не своя, в затылке ныло так, что, казалось, ещё мгновение и череп развалится надвое. Подкатившая к горлу тошнота грозила вывернуть наизнанку, поэтому приходилось, набрав в рот воздуха, задерживать дыхание. Ещё больше раздражала сухость во рту.
Разомкнув губы, попытался облизать те, но язык распух до такой степени, что с трудом шевелился, от чего возникало ощущение, будто в рот засунули кляп.
– Воды, – первое, что произнёс Илья, когда сознание начало входить в норму.
Чья-то рука поднесла ко рту стакан, наполненный прохладной, с искрящимися на свету пузырьками водой.
Казалось, столь вкусной влаги Богданов не вкушал со дня рождения. Вдыхая запах, отправлял её в глубь рта, боясь, что источник иссякнет и опять придётся терпеть. Открыв глаза, вынужден был закрыть. Свет с такой силой вонзился в мозг, что боль в затылке с ещё большей силой напомнила о себе.
«Нет, так дело не пойдёт. Для начала надо привыкнуть к свету, а уж там, как получится».
Очертания человеческих фигур были первыми, что удалось распознать сквозь плотную пелену тумана. Пришлось напрячься. И сразу же все, кто находился в поле зрения, обрели отчётливый вид.
В кресле напротив сидел Гришин. Рядом -Элизабет. Руки француженки, как и у него, были завёрнуты назад.
Приглядевшись, Богданов увидел, что рот Элизабет заклеен скотчем. Он хотел было возмутиться и даже подался вперёд, но был вынужден откинуться назад. Боль в висках оказалась сильнее бурлящего внутри негодования.
Рука стоявшего справа человека, поднеся стакан с водой, вернула сознание в реальный режим времени. Богданову пришлось развернуться и задрать вверх голову, прежде чем удалось разглядеть того, кто заботился о нём, и в то же время, кому он был обязан тем, что голова раскалывалась надвое. Лицо парня, держащего стакан с водой, показалось знакомым.
Напрячь память не представило труда, и сразу же в сознании возникли кадры из фильма под названием «Допрос в лесу», в котором он, Богданов, играл главную роль. По правую руку стоял тот, кто пытался вытряхнуть из Ильи информацию, касающуюся тайника.
– Опять ты? – проговорил Илья. – Бить по голове не надоело?
Стоявший за спиной верзила предпочёл отделаться молчанием.
– Выходит, не надоело, – простонал Илья. – Ну что же, придётся убить тебя первым. Закончу дела с полковником, посмотрим, у кого репа крепче.
– Судя по остротам, Илья Николаевич начал приходить в себя, – вынужден был вмешаться Гришин. – Угрозы, усмешки. Кстати, вины Григория в том, что вас лишили сознания, нет никакой. Он просто выполнял приказ.
– Ваш?
– Мой.
Почувствовав, как подкативший к горлу комок ненависти начинает душить, Богданов дёрнулся, что не замедлило ответить болью в затылке.
– С какой стати?
– С такой, что ситуация зашла в тупик. Вы решили тянуть из нас жилы, что заставило нас перейти к плану «Б», физическое воздействие. Вариант не оптимальный, однако, исходя из того, что вы сами подтолкнули нас к этому, мы решили не откладывать дело в долгий ящик.
– Вы в своём уме?
– Я – то в своём. А вот вы?
Поднявшись, Гришин провёл рукой по брюкам, словно стряхивал с тех крошки.
– Говоря, что Лемье ждать не может, я подводил вас к тому, что пора переходить от болтовни к делу. Вы ослушались. Отсюда результат.
– И что вам это даст?
– Возможность заставить отдать архив.
– Архив? – Илья чуть не расхохотался. – Интересно знать, каким образом вы хотите заставить меня сделать то, чего я не сделаю никогда?
– Ещё как сделаете, – улыбка уверенности скользнула по губам Гришина. – Что касается способов заставить человека выполнить то, что на первый взгляд кажется абсурдом, не один и не два.
– В таком случае, – звякнув наручниками, Илья попытался продемонстрировать решимость. – Зря теряете время. Пытайте, убивайте, делайте, что хотите. Я не предам ни данное отцу слово, ни память тех, кто доверил ему архив.
– Ну, что вы, Илья Николаевич! – пришло время рассмеяться полковнику. – Никто не собирается вас пытать и уж тем более убивать. – Развернувшись лицом к француженке, Гришин окинул взглядом Элизабет. – Скажите – нет, и мадам Соколова никогда не увидит ни тайника, ни архива.
Не ожидая, что события примут столь неожиданный поворот, Богданов от взорвавшейся внутри ярости не знал, куда себя деть.
– Вы не сделаете этого. Элизабет- поданная Франции. К тому же Лемье?! Не думаю, что француз простит вам смерть дочери.
– Элизабет Лемье не дочь. Что касается подданства, в каждом деле бывают просчёты, к примеру, недооценка противника.
Приблизившись к Богданову настолько, что тот при желании мог дотянуться до него ногой, Гришин продолжил говорить так, будто выносил приговор.
– Представьте картину, вы, Элизабет и я входим в сейф. Вы, затуманив мне мозги тем, что, кроме вас, никто не сможет раскрыть секретов замков, вынимаете из тайника пистолет и открываете стрельбу. Одна из пуль попадает в Элизабет. По поводу очевидцев, оружия, отпечатков пальцев, можете не волноваться. Таковых будет столько, сколько потребуется суду, чтобы доказать вину господина Богданова в преднамеренном убийстве. Для полной убедительности помощник всадит вам в плечо пару пуль, что будет выглядеть вполне естественным. Не могли же мы оставаться безучастными к действиям преступника.
Богданов попытался вскочить, но стоявший по правую руку верзила сжал плечо так, что у Ильи потемнело в глазах.
– Мне сейчас вам в рожу плюнуть или потом?
– Не торопитесь с выводами, молодой человек, – оставаясь прежним, Гришин, казалось, был высечен из мрамора. – Я не закончил.
С этими словами полковник подал знак помощнику, и тот, сделав шаг вперёд, направился к компьютеру.
Сам Гришин занял место слева от Ильи.
– Хотите удивить? – проговорил Илья. – Интересно знать, чем?
– Сейчас узнаете.
Вспыхнувший нежно-голубоватым светом экран ожил, как оживает белое полотнище в кинотеатрах, заставляя людей, зверей, птиц двигаться, говорить, летать и даже плавать под водой. Примерно тоже происходило на мониторе, с той лишь разницей, что люди не двигались. Со связанными руками и заклеенными скотчем ртами на диване сидели, поглядывая в окуляр видеокамеры, мать Ильи и тётка.
Богданов издал похожий на звериный рык стон, и насколько могли позволить связанные за спиной руки, кинулся на Гришина. Ещё мгновение, и он достал бы того ногой, если бы не подоспевший охранник. Ударом в лицо Богданов был сбит с ног. Следующий удар по рёбрам откинул Илью на середину комнаты.
– Хватит! – гаркнул полковник.
Подхватив Богданова под руки, охранник вернул того на место, после чего, налив в стакан воды, плеснул Илье в лицо.
Придя в себя, Илья глянул в сторону Гришина, который к тому времени успел переместиться в кресло.
– Чего вы хотите?
– Архив должен быть передан мне в течение ближайших пяти часов.
– А если откажусь?
– В посёлке Никольское случится пожар. И начнётся он с вашего дома.
– Так говорите, будто убивать ни в чём не повинных людей- ваша профессия.
– Моя профессия -добиваться всего, неважно какими путями. Главное, чтобы цель была достигнута. Что касается гибели людей, жизнь научила воспринимать смерть как должное.
– Особенно, когда речь идёт не о вас.
– Разумеется.
Глядя в глаза противнику, Илья не мог понять, откуда в человеке столько ненависти к людям, когда он так же, как и другие, учился в школе, был комсомольцем, коммунистом, заслужил право служить в органах? Откуда столько ненасытности властью?
– Откажитесь, я буду вынужден убить не только близких вам людей, но и вас с мадам Соколовой тоже.
Заявление прозвучало подобно выстрелу.
Глянув в сторону Элизабет, Илья понял, та находится на грани срыва. Покрытый испариной лоб, округлённые глаза, дрожь в ногах. Видно, было – затаившееся в жилах отчаяние переросло в мольбу, и только плотно удерживающий губы скотч не позволял молить о пощаде.
– Я сделаю всё, о чём вы просите, – проглатывая комок ненависти, произнёс Илья. – Но учтите, в остальном договорённость наша должна остаться прежней.
– Не в вашем положении торговаться, уважаемый Илья Николаевич! – ухмылка Гришина выглядела зловещей. – Тем не менее деньги будут перечислены, как только пройдёт повторное ознакомление с архивом.
– Вы говорили про специалиста. Где тот, кто должен будет дать заключение?
– В Никольском. Дожидается нашего прибытия.
– Дожидается? Вы знали, что я соглашусь сотрудничать?
– Разумеется. Рисковать жизнью близких людей ради каких-то там бумажек – не ваш удел. К тому же умирать в возрасте, когда жизнь только – только начинает приносить плоды. Согласитесь, не лучший выход из положения?
– Ну, вы и фрукт?!
Илья хотел было произнести нечто более обидное, но, не увидев в глазах Гришина ничего, кроме желания продолжать разговор, предпочёл не трепать зря нервы.
Поднявшись, развернулся к помощнику полковника спиной, давая понять, что пришло время снять наручники.
Дождавшись команды Гришина, тот, вставив ключ, щёлкнул замком.
И тут произошло то, чего не ожидал никто и в первую очередь сам охранник. Почувствовав, что руки обрели способность двигаться, Богданов, развернувшись, нанёс тому такой силы удар в челюсть, что верзила, взмахнув руками, отлетел к креслу, где, завалившись на спину, замер без движения.
– На сдачу, – произнёс Илья, глянув Гришину в глаза. – Об остальном можете не беспокоиться. Богдановы, как и вы, привыкли отвечать за слова и уж тем более платить по счетам.
Из отеля выходили парами.
Первыми номер покинули охранник Гришина и Элизабет. Правда, полковнику пришлось потратить время на профилактическую беседу с помощником, чтобы тот не вздумал сводить с Богдановым счёты. После чего, сняв с француженки наручники, подал знак, и Григорий, взяв Элизабет под руку, подтолкнул ту к выходу.
Спустя минуту номер покинули Богданов с Гришиным.
Мерседес был припаркован на стоянке для автомобилей руководства отеля.
Григорий и Элизабет к тому времени успели расположиться на заднем сиденье. Илья, увидев, понял, что его место рядом с водителем.
Подойдя к автомобилю, он хотел было направиться к правой стороне, но, не проделав и двух шагов, остановился.
Окрик Гришина: – Илья Николаевич, вы куда? – заставил, развернувшись, уставиться на полковника с немым вопросом на устах.
На что тот, открыв дверцу водителя, произнёс:
– Сегодня ваша очередь вести автомобиль.
– С чего бы это? – удивился Богданов.
– С того, что руки ваши должны быть на виду.
– Но у меня нет с собой прав.
– Не беда. Маячок на крышу, и весь транспорт Москвы будет уступать вам дорогу. При таком сервисе, сами понимаете, можно забыть и про права, и про навыки.
Полковник оказался прав, дорога и Мерседес с первых метров вступили в согласие, что отражалось на скорости движения, а значит, и на время пребывания в пути. При виде проблесковых огней автомобили спешили перестроиться в крайний правый ряд, чтобы, освободив дорогу, не наводить гнев хранителей закона, тем более что закон этот с недавнего времени стал исчисляться тысячами.
В посёлок въезжали, когда за окном было темно. И хотя на всех трёх улицах были установлены столбы освещения, картина виделась скорее удручающей, чем располагающей к надеждам на гостеприимный приём.
Подъезжая к дому, Богданов успел отметить: «Окна не освещены. По всей видимости, Гришин отдал команду сидеть тихо, чтобы не привлекать внимание проходивших мимо людей».
Подъехав, Илья вопросительно глянул на Гришина.
– Дальше что?
– Выходим. Направляемся к дому. Входим, включаем свет. Я звоню Григорию.Тот выводит Элизабет.
– И мы все вместе идём в гараж?
– Где вы откроете тайник, вынесете необходимые нам бумаги. Специалист просмотрит. Если всё в порядке, я звоню Лемье.
– В идеале. А на самом деле?
– То есть?
– Я выношу бумаги. Григорий наносит мне удар по голове. Вы входите в сейф, забираете архив.
– Такой ход возможен?
– Нет. Сейф оснащён механизмом, при выключении которого содержимое в течение определённого таймером времени превратится в прах.
Побагровев, Гришин издал то ли вздох, то ли стон, понять было трудно. Единственное, что могло дать доподлинные объяснения, это взгляд. Если бы тот обладал даром воспламенять огонь, от Богданова не осталось бы и следа.
– Не в ваших, Илья Николаевич, интересах торговаться. Достаточно одного моего слова, и тогда вам несдобровать.
– Нет, господин полковник, – не дал закончить Богданов. – Вы забыли, что находитесь на чужой территории. Я требую выполнения условий договора. Таков закон бизнеса.
– Бизнес – игра на деньги, во время которой случается, что игроки проигрывают, теряя при этом всё, в том числе и близких им людей.
– Угрожаете? – вынув из кармана ключи, Илья демонстративно положил на панель автомобиля. – В таком случае, идите, берите сами.
Минуту назад Богданов знать не знал, как поступить в ситуации, из которой не было выхода. И вдруг такая прыть! Откуда? Что заставило пойти ва-банк, когда на карту поставлена жизнь матери, тётки, Элизабет? Ответа не могло быть, потому как посыл исходил не от ума, а от сердца. Причём это не было блефом, так как само собой пришло решение.
Глянув на ключи, Гришин поморщился.
– Детский сад какой-то.
Тем не менее ключи брать не стал.
Глянув в окно, что-то прикинул, после чего, развернувшись к Богданову лицом, произнёс: «Чего вы добиваетесь?»
– Гарантий, что вы меня не кинете.
– Я ведь сказал, расчёт согласно договору.
– На словах. А на деле?
– На деле вы отдадите архив тогда, когда получите подтверждение, что деньги поступили на указанные вами счета.
– Для этого потребуется время?
– Максимум двадцать минут. Техника перевода из банка в банк отработана настолько, что ожидания покажутся не столь долгими. Вопрос в том, насколько быстро поступление смогут подтвердить ваши люди?
– Они готовы.
– В таком случае почему бы не перейти к делу?
– Одну минуту.
Обернувшись, Богданов попытался поймать взгляд Элизабет, чтобы увидеть поддержку. Но та то ли сознательно, то ли по неведомой ему причине отвела глаза в сторону. Факт этот не столько удивил Илью, сколько насторожил, ни радости, ни страха и уж тем более отчаяния он не заметил.
– Я могу задать вопрос госпоже Лемье?
Обратившись к полковнику, Богданов не надеялся, что тот разрешит обменяться хотя бы парой слов.
Но Гришин разрешил, произнеся: «Да хоть два».
Согласие полковника повергло Илью в состояние недоумения. Секунды шли, а он не мог сформулировать вопрос, в котором надеялся отразить то, что творилось на душе.
– Ну же, – сверкнул глазами Гришин. – О чём вы хотели спросить Элизабет?
– Я хотел спросить, как госпожа Лемье относится к происходящему? Стоит сказать «нет», и я не покину автомобиля, даже если сидящий позади меня громила накинет мне на шею удавку.
– Можете не продолжать, – не дала договорить Элизабет. – Архив должен быть передан господину Гришину.
Голос француженки показался Илье настолько чужим, что тот не поверил своим ушам.
Вглядываясь в лицо Элизабет, Богданов подумал: «Что, если эта другая Элизабет? Не настоящая? Копия той, с которой я познакомился в Ялте, с которой гулял по улочкам Петербурга».
Но разве может человек не верить собственным глазам, которые только и говорили: «Да она это! Она».
Илья молча сгрёб лежащие на панели ключи, молча потянул ручку дверцы на себя. Струя прохладного, насыщенного влагой воздуха, ударив в лицо, должна была остудить не в меру разыгравшийся пыл, но Богданов этого даже не заметил.
– Идёмте, господин полковник. Сегодня судьба благоволит вам.
– Идёмте, – произнёс в ответ тот, при этом не забыв подать знак то ли Григорию, то ли Элизабет.
На тот момент жесты, звуки, слова Богданова интересовали мало.
Куда больше занимал вопрос: «Откуда у француженки столько безразличия к судьбе архива? Столько лет искать и так бездарно сдаться?! Страх за жизнь? Не похоже. Уловка? В чём? О том, что архив находится в Никольском, Элизабет узнала только сегодня. Нет, здесь что-то другое. Но что?»
Входя в дом, Илья был уверен, что обнаружить присутствие чужих не составит труда. Каково же было удивление, когда он не ощутил ничего такого, что должно было заставить занервничать. Включив свет, прислушался. Никаких признаков жизни.
– Где ваши люди, и куда они дели мать с тёткой? – не оборачиваясь, Илья задал вопрос Гришину.
– В кабинете.
– Специалист тоже в кабинете?
– Разумеется.
– Когда он присоединится к нам?
– Какая вам разница?
– Вы правы. Мне не только наплевать, кто и когда будет проверять, но и как выглядит этот человек.
– В таком случае, откуда столь неподдельный интерес?
– Оттуда, что о человеке. знакомом с архивом, не знал мой отец, а Александр Иванович вводил его в курс дела ни один месяц.
– А вы не рассматривали вариант, что Соколов мог не знать, что бумагами по «лучу смерти» интересуется кто-то ещё?
– Как это?
– Очень просто. Процесс научных открытий настолько многогранен, что не может зависеть от одного человека. Как правило, подобные проекты ведёт ряд учёных.
– И?
– Один из коллег Александра Ивановича обратил внимание на то, что тот тормозит проект, не давая развернуться во всю мощь. Подумав, сделал выводы, вслух же никому ничего говорить не стал. Завёл дневник, в который записывал всё, что касалось испытаний. На протяжении нескольких лет ловил каждое слово Соколова.Учёные, они ведь, как дети, увлечённые идеями, забывают, о чём говорят, где говорят, кому говорят. Соколов сказал и забыл. Человек запомнил и записал.
Пришло время, когда материала накопилось столько, что можно было начать делать выводы. Вполне возможно, те последовали бы раньше, окажись человек тот одарён настолько, насколько был одарён Соколов. К сожалению, Бог такого таланта не дал, зато наградил способностью из всего извлекать выгоду.
И вот когда руководитель проекта ушёл в мир иной, человек стал ждать дня восторга идеи, которой он посвятил треть жизни.
– Если всё есть так, как вы говорите, человеку этому должно быть не меньше семидесяти.
– Шестьдесят восемь.
Богданов задумался
– И что, он на самом деле сейчас здесь?
Ответ на вопрос не был получен по причине появления Григория, за спиной которого можно было разглядеть лицо Элизабет. Руки француженки не была скованы наручниками, рот не был заклеен скотчем.
– Ну что, все в сборе. Можно идти.
Сделав движение в направлении ведущего к гаражу коридора, Гришин продемонстрировал настрой – как можно быстрее оказаться поближе к сейфу.
– Не спешите, полковник, – остановил Богданов. – Прежде, чем мы обратимся к процессу изъятия архива, мне бы хотелось повидаться с родными.
От наглости такой Гришин даже опешил.
– Зачем?
– Затем, чтобы быть уверенным, не водите ли вы меня за нос?
– Я, за нос? С какой стати?
– С такой, что с вами, полковник, надо держать ухо востро. Я повторяю своё требование – предоставьте мне возможностьувидеться с матерью.
По тому, как побагровело лицо Гришина, стало ясно, что тот ожидал чего угодно, но не встречных условий. Опять же интонация Богданова, его решимость говорили о том, что противник настроен так, что переубедить будет крайне сложно.
– Хорошо, – после нескольких секунд раздумий произнёс Гришин. – Я предоставлю вам эту возможность, но предупреждаю, впредь никаких условий. А то получается игра в одни ворота, вы наступаете, я иду на поводу.
– Так и есть. Если учесть, что до того, как матчу начаться, соперника сначала вырубили, затем объявили, что родные его находятся в заложниках, на десерт заставили делать то, чего он не собирался делать вообще.
Оставив Элизабет под присмотром Григория, Илья и Гришин направились в сторону кабинета.
Для того, чтобы пройти к нему, необходимо было миновать гостиную и небольшой коридор.
Десятки раз в день Богданов проделывал этот путь, но ни разу не волновался так, как волновался сейчас. Сердце то сжималось, то расслаблялось. При мысли, что мать может не выдержать переживаний, начинало трепетать так, будто под рубашкой были спрятаны часы. И только когда увидел прорывающуюся из-под двери полоску света, отлегло.
Оттеснив Илью плечом, Гришин вошёл первым.
Сидящий в кресле охранник встал и, вытянувшись во фронт, произнёс: «Товарищ полковник! За время вашего отсутствия ничего существенного не произошло. Женщины в порядке. Ведут себя положительно. Просьбы выполняются без промедления».
– Ты ещё, служу Отечеству, проори, – остудил пыл подчинённого Гришин.
Представшая взору Богданова картина вторглось в сознание опасением, жива ли.
И только когда стало ясно, что мать спит, Илья, успокоившись, обратил взор в сторону тётушки
– Приняла снотворного, – запричитала та. – А то уснуть не могла, всё переживала, как ты да где ты?
Выслушав, Богданов погладил тётушку по плечу.
– Передать ничего не наказывала?
– Наказывала. Чтобы ты не забыл про данное отцу слово.
В памяти Ильи пролетели последние мгновения его разговора с отцом. Никого, кроме их двоих, в кабинете не было.
– Откуда знает?
– Понятия не имею. Что просила, то и передала.
Подошедший сзади Гришин тронул Богданова за плечо.
– Убедились?
– Убедился.
– В таком случае пора.
Вернувшись в гараж, первое, что ощутил Илья, был запах пыли.
Окинув помещение взглядом, Богданов увидел стоявший в углу веник, что вновь заставило вспомнить о матери.
«Решила навести порядок. С чего бы это? Из-за тоски по отцу? А что, вполне оправданная мысль, здесь всё живёт памятью о нём».
– Ну что, Илья Николаевич, с чего начнём?
Прибывая в восторженном настрое, полковник позволил себе улыбнуться.
– С того же, что и в первый раз, – не задумываясь над смыслом вопроса, ответил Илья.
– Посадите нас на цепь?
– Нет. На этот раз только себя.
– Зачем же так строго? День исторического свершения, а вы в унынии. Радоваться надо. Жизнь налаживается.
Гришин подал знак помощнику.
Тот, подобно натасканной на наркотики собаке, кинулся обыскивать гараж.
Обследовав стены, заглянул под верстак, проверил ящики стола, переложил с места на место инструмент и даже поинтересовался, что за сложенными в стопку колёсами. Когда наружная часть помещения была обследована, Григорий ринулся в смотровую яму, где, уперевшись в ведущую в сейф дверь, припав на колено, начал прощупывать щели.
– Он что у вас натаскан на секретные документы? – не устоял перед соблазном съязвить Илья.
– И на них тоже.
Когда помощник, не найдя ничего, предстал перед полковником, тот, обменявшись с Григорием взглядом, показал глазами на дверь, ведущую в дом.
Тот, кивнув, прошёл на указанное место, где, встав спиной к выходу, расставил ноги на ширине плеч.
«Как фриц в кино, – подумал Илья. – Не хватает только автомата и каски».
– Можете приступать, – подойдя к столу, Гришин вынул из кармана записную книжку. – Для начала необходимо ознакомиться с дневниками.
