Александр Жигалин
Французская мелодия
– И что помешало?
– Ни что, а кто. Я.
– Вы? – не в состоянии сдержать изумление, округлил глаза Илья.
– Сообщив Лемье местонахождение архива Соколовых, я сам, того не подозревая, надел на шею хомут. Папаша не нашёл ничего лучше, как командировать сына в Россию в качестве куратора нашей с вами сделки с полномочиями отслеживать мои действия.
– Зачем?
– Затем, чтобы я не потратил лишнюю копейку или, не дай Бог, переметнулся на сторону противника.
– А Кузнецов?
– Потребовался охранник! И я решил, что свой человек среди чужих не помешает.
– Кузнецова приставили к Жаку, чтобы отслеживать перемещения француза?
– Не только перемещения, но и действия, большинство из которых спланировано мною.
– Не хотите ли сказать, что бойня в Ялте была организована вами?
– Разумеется. К тому времени я знал, кому Соколов доверяет, кому – нет. Отсюда потребность поиска подходов к вашему отцу.
– Ну вы и гнида!
Илья не смог подобрать иных слов, чтобы выразить удивление и возмущение одновременно.
– Прошу без оскорблений, – нахохлился Гришин.
– Это не я. Это моё внутреннее состояние.
Полковник был прав, оскорблять означало проявлять слабость, но и наблюдать, как втаптывают в грязь то, что ещё совсем недавно выдавалось за стремление оказать содействие, Илья тоже не мог. Раскрывалась сущность сидящего перед ним человека, а значит, терпеть не было ни сил, ни возможностей.
«Будь моя воля, я бы тебя в асфальт закатал и написал бы – вытирайте ноги», – подумал Богданов».
Представив, как он, а следом и проходящие мимо люди вытирают об полковника ноги, Илье стало легче.
– Ладно. С Лемье и с Кузнецовым ясно. Но как вам удалось отправить в Крым Элизабет? По рассказам француженки, в Ялте та оказалась случайно.
– Всё было спланировано заранее. По прибытии в Россию передвижения мадам были взяты на контроль. В ключевые моменты удавалось направлять действия объекта, в какой гостинице проживать, в каком ресторане обедать, за каким столом сидеть и, безусловно, каким рейсом лететь в Петербург. Поэтому, когда Элизабет обратилась к менеджеру тур агентства с вопросом, где в эти дни теплее всего, чтобы недолго лететь и сервис был поприличнее, был дан ответ, что только Крым.
Свести француженку с вами планировалось ещё в Москве. Не получилось по причине, что та, не пробыв в столице и трёх дней, засобиралась в Петербург. Отправить вас в город на Неве не представлялось возможным. Отсутствовали рычаги воздействия, потому оставалось надеяться на случай. И случай представился. Когда позвонили из Питерского отделения ФСБ и сообщили, что интересующий нас объект собирается в тёплые края, я понял, что план сработал. Оставалось проделать всё так, чтобы француженка не заподозрила, что её ведут.
Прибыв в Ялту, Лемье села в ожидающее её такси, которое доставило мадам в «Амбасадор».
– Водитель такси знал, куда именно необходимо доставить иностранку?
– Естественно. Я позвонил коллегам в Ялту, те организовали всё так, чтобы француженка якобы «случайно» оказалась в том же отеле, куда должны были поселиться вы.
Вспомнив про администратора, про дежурную по этажу, Богданов вдруг ощутил себя Иванушкой – дурачком, которого не просто обвели вокруг пальца, а использовали, как туалетную бумагу.
«Просчитать партию наперёд?! Ради чего? Ради того, чтобы заполучить возможность управлять людьми? Нет. Это выше человеческого понимания».
Тряхнув головой, тем самым сбросив остатки мыслей по поводу всего, о чём поведал Гришин, Богданов задал вопрос, который интересовал его не меньше, чем предательство тех, кому доверяя, он полагался, если не на их честность, то хотя бы на порядочность.
– Что касается наших с Элизабет отношений, здесь понятно, сработал закон пляжного романа – одинокий необременённый семейными узами мужчина и уставшая от житейских передряг женщина. Но зачем понадобилось устраивать балаган в ресторане? Наезд Жака, драка?
По тому, как Гришин выпрямился и покрутил головой, Илья догадался, что полковник был готов к тому, что рано или поздно Богданов спросит о стычке в ресторане.
– Затем, что к вашему приезду француженка провела в Ялте двое суток, а так как Лемье требовал активизации поисков тайника, возникла необходимость, встряхнув Элизабет, сократить сроки пребывания той в Крыму.
– И вы решили посадить мадам на измену?
– Скорее напугать.
– Нет, именно посадить на измену. Выражение вульгарное, но оно одно способно отразить сущность происшедшего в «Амбасадоре». Напугать Элизабет вы не могли по определению. Француженка не из тех, кто при первой неудаче кидается в панику. Что касается психики, то здесь вы всё просчитали правильно.
– Неважно. Главное, что цель была достигнута. В задачу Жака входило обозначить своё появление и раствориться, что должно было заставить Элизабет занервничать. Хмель же, ударив парню в голову, напомнил о том, что он Лемье. Лемье – одно из знаменитейших фамилий Франции. Пошёл наезд на Элизабет. Какого хрена ты здесь делаешь, да ещё в обществе непонятно кого? В этом и состояла ошибка. Вы как истинный джентльмен не могли не встать на защиту дамы. Кузнецов по долгу службы не имел права оставаться в стороне. Коса нашла на камень. Как рассказывал Жак, он ожидал чего угодно, но только не того, но что вы проявите прыть!
– Надо было ему тоже зарядить.
Желание обернуться, найти взглядом Жака и тем самым дать тому понять, что он знает о его присутствии в баре, заставило Богданова напрячься.
Проявить беспокойство означало дать Гришину шанс воздействовать на противника с позиции психологии. То, что в загашнике у того подобных приёмов имелся вагон и маленькая тележка, никто не сомневался.
– Дело прошлое, – придав лицу дополнительную порцию задумчивости, произнёс Богданов. – Когда вы задумывали этот ваш план, основная ставка была сделана на наши отношения с отцом? Отец должен был передать секрет Соколова мне, я же в своём стремлении быть полезным Родине должен был передать вам?
– С определённого времени да.
– А если точнее?
– С момента, когда Элизабет покинула Россию.
– Почему так?
– Потому что изначально в разработку брался секрет тайника в Питере. Француженка должна была поделиться проблемами завещания с вами. Вы, откликнувшись, совершить вояж в город на Неве. По возвращении в Москву в знак особого к Элизабет расположения представить ту родителям.
– Но ведь всё так и было.
– Всё, да не всё. Предполагалось, что отец ваш, узнав, что Элизабет – дочь Соколова, решит, что пришло время передать документы, что не только позволяло выполнить последнюю волю друга, но и снять с себя ответственность за хранение тайны «луча смерти».
– Но мы на самом деле должны были поехать в Никольское. Помешали обстоятельства. По неизвестным мне причинам Лемье вынуждена была вылететь в Париж.
– Лемье здесь не причём, – скользнувшая по лицу полковника улыбка давала понять, что мгновение, и Илья узнает нечто такое, что его несказанно удивит. – Вспомните, кто предложил поехать в Никольское?
– Вы, – удивляясь, как он мог упустить столь значимый для происходящего факт, произнёс Богданов. – Я был в таком состоянии, что и в голову не могло прийти, куда-то ехать.
– А я что говорю.
– Но зачем вам понадобилось отправлять меня в деревню?
– Затем, чтобы, встретившись с отцом, вы обсудили тему архива Соколовых. Узнав, где архив, вы должны были сообщить об этом Элизабет. Партия сыграна, пешка в ферзях, королю шах, через ход – мат. Вы не представляете, какое это блаженство, ощущать себя на вершине тщеславия, мысленно я уже купался в деньгах и славе.
– И что же вам помешало?
– Ни что, а кто. Ваш отец. Из записанного на плёнку разговора стало ясно, что родитель ваш предпринял едиственно верный ход, который в дальнейшем помог ему изменить позицию с точностью да наоборот.
– Интересно знать, что такого смог придумать отец, чтобы повергнуть в смятение самого Гришина?
– Выражаясь языком шахмат, провёл рокировку, поменял себя на вас. Дальше процесс пошёл по наклонной. Вы и ваш родитель смогли разобраться, кто на самом деле, кто, что привело к краху всего плана.
– То, что Гришин – Краснов одно и то же лицо?
– Именно. Когда мне сообщили, что произошло то, чего я боялся больше всего, стало ясно, присутствие моё в Никольском стало просто необходимым. Бросив всё, я через два часа был в посёлке.
– Выходит, план ваш оказался не настолько уж и гениальным?
– Любая гениальность имеет право на ошибку. Главное, чтобы цель была достигнута, а она была достигнута, чему свидетельствует наш с вами разговор.
– Вопрос, какой ценой?
– Двадцатипятилетнего измывательства над самим собой. Четверть века жить ожиданием момента истины?! Отсюда ошибки. Человек не машина, просчёты – часть всего, что мы, люди, называем жизнью. И никуда от этого не денешься. Бывали минуты, когда хотелось, бросив всё, забыть про архив, про «луч смерти», заставить себя жить так, как живут обычные граждане, заниматься любимым делом, не думать о том, чему были отданы лучшие годы. Но проходило время, и я начинал понимать, что желание забыть означает проявить слабость. Сам того не подозревая, я оказался в зависимости от всего, что выстраивал в голове своей на протяжении более двух десятков лет. Отбрось я тогда мысли о Соколове, всё могло бы сложиться иначе, не было бы ни переживаний, ни разочарований.
– И угрызений совести тоже.
– Скорее пустоты в душе.
Погасив удивление, Илья хотел было съязвить, однако вместо слов: «А она у вас есть, душа?» – произнёс: «Я так полагаю, в день, когда вы появились в нашем доме, у вас произошло обострение этой самой пустоты?»
– Когда с отцом вашим случилось несчастье, я находился в зависимости от собственной психики, которая способна была не только вить из меня верёвки, но и превратить в тряпку, что она и сделала, отправив в дом, в котором я не должен был появляться по определению. Не ведая зачем, я собственными руками поломал всё. Представив себе, что архив потерян навсегда, я начинал негодовать.
– И вы решили, что пришло время действовать?
– Интересно, как бы вы поступили на моём месте? Вот-вот должна была произойти развязка, требовалось совершить главный, пусть не до конца осмысленный шаг. И я его совершил.
– Что в итоге привело к смерти другого человека.
– Видит Бог, я не хотел доводить отца вашего до состояния аффекта. Могу сказать больше, появление моё не ставило цель заставить Николая Владимировича нервничать. Я хотел объясниться и выяснить, как он намерен распорядиться архивом.
– Вопрос по поводу желали вы или не желали, мы уже поднимали, поэтому предлагаю сменить тему. Пусть каждый останется при своём мнении.
– Согласен.
То, что Гришин был согласен, рассмешило Илью настолько, что тот вынужден был перевести взгляд на кружку с пивом, дабы не расхохотаться и тем самым не нанести противнику удар по самолюбию. Но полковник ждал, и надо было что-то говорить.
– Скажите, когда и как вам удалось вставить в мобильник жучок?
Руки полковника, нервно дёрнувшись, замерли, что означало, что человек потерял нить рассуждений.
– Жучок в мобильник засунули, когда вас везли в лес, вы тогда находились в беспамятстве. В группу был включён специальный человек, который в течение пяти минут всё устроил так, что я на протяжении нескольких недель мог знать, где вы находитесь, с кем общаетесь и о чём говорите.
– Но для этого, как минимум, надо было знать модель телефона.
Ухмылка в который раз скользнула по губам Гришина.
– По этому вопросу вам лучше поинтересоваться у Рученкова. Кстати, Виктор хорошего о вас мнения, и как о человеке, и как о бизнесмене.
– Да плевать я хотел на его мнение. Сволочь она и есть сволочь.
– Зря вы так. Человек выполнял свой долг.
– Долг? Стукач – он.
– Стукач – тоже человек. К тому же не надо забывать, что Рученков- бывший чекист, а чекистов, как вам известно, бывших не бывает.
– Зато бывают бывшие друзья.
– Вы, господин Богданов, слишком сентиментальны. В ситуациях, отличающихся неординарностью, по одному только взгляду можно было определить, что человек испытывает на данный момент.
– Что вы сейчас и делаете?
– Боже упаси! – вскинув вверх руки, Гришин сделал обиженное лицо. – Вместо того чтобы видеть доброжелателя, вы видите во мне демона и это, когда я открыт как никогда. Странно, что вы этого не заметили.
– Почему же не заметил, очень даже заметил.
– Если заметили, должны были почувствовать, что я не настроен вести двойную игру. Партия подходит к концу, на столе остались главные фигуры. Какая уж тут стратегия! Случись что, архив пропадёт навсегда.
– Логично.
– А коли логично, предлагаю…
Закончить мысль Гришину помешал телефонный звонок.
Спрятавшийся между тарелками мобильник смешно запрыгал, отчего создавалось ощущение, будто телефон живой.
Прочитав высветившееся на дисплее имя абонента, полковник, переложив телефон из одной руки в другую, приподнёс его к уху.
– Говорите.
Жест, характеризующий, что звонок касается и его тоже, заставил Богданова напрячься.
Какое-то время Гришин вслушивался в вырывающийся из мобильника голос, изредка прерывая тот фразой: «Так, так».
Когда же поток информации иссяк, проговорив: «Понял. Действуйте», – вернул телефон на место.
– Что-то случилось?
Стараясь не подавать вида, что звонок заинтриговал, Илья перевёл взгляд на спрятавшийся между тарелками мобильник.
– Случилось. Два часа назад в Шереметьево совершил посадку самолёт из Парижа. В числе пассажиров значится имя интересующей нас особы.
– Элизабет в Москве?
– Да. Из аэропорта Лемье отправилась в «Мариотт гранд», где, сняв люкс, заказала ужин, после чего попросила портье не беспокоить.
Рука Ильи непроизвольно потянулась к карману. Желание набрать номер Элизабет оказалось выше любой осторожности. И только мысль: «Что я ей скажу?» – заставила вместо трубки вынуть платок.
– Не иначе, как вечер чудес. Вчера общались по телефону, сегодня Элизабет в Москве. Интересно знать, что заставило Лемье изменить планы, когда та обещала быть только к концу недели?
– Может, ваше решение заключить с нами сделку?
– Сделку? – наполненный удивлением взгляд метнулся в сторону глаз Гришина.
– Откуда Элизабет знать то, о чём мы с вами узнали час назад?
– От вас.
Реплика полковника несла провокационный характер, а значит, отвечать на неё требовалось в том же духе.
– От меня? – стараясь держать себя в руках, переспросил Илья. – Не в моих интересах ставить в известность Элизабет о том, о чём знать не положено никому.
– В таком случае, кто?
– Жак. И не без вашей помощи. Вы сообщили Лемье о том, что я назначил вам встречу. Тот, поняв, что разговор пойдёт об архиве, поставил в известность Элизабет.
– Поставил в известность о чём?
– О том, что знает, где находятся документы.
Застывшая в недоумении тишина стала свидетелем того, что Гришин, сам того не подозревая, оказался в вакууме собственных размышлений настолько плотном, что не мог сообразить, что имел в виду Илья, намекая на сговор между ним, Лемье и Элизабет.
– Обвинение не принимается. Не вижу смысла строить самому себе баррикады. Узнай француженка о местонахождении тайника, ни мне, ни Лемье не видать архива как собственных ушей. Любой суд будет на стороне законной наследницы, при этом ни один адвокат не рискнёт оспорить.
– Вы забыли про мать Элизабет? Как вдова она вправе претендовать на имущество мужа, независимо от того дом это, машина или просто кипа бумаг?
Наморщив лоб, при этом подперев подбородок кулаком, Гришин напоминал философа, пытающегося сопоставить познанное с тем, что на протяжении двадцати пяти лет откладывала в сознании жизнь.
– Супруга должна и будет рассматриваться как первоочередная претендентка на наследство. Вопрос, решит ли составить конкуренцию дочери.
– В этом и смысл затеянной Лемье интриги. Предупредив Элизабет, что мать намерена претендовать на часть наследства, Фредерик предложит вариант, который устроит всех. При этом лично он не потеряет ни цента.
– Интересно, интересно, – подавшийся вперёд Гришин не выглядел столь удручённым, каким выглядел минуту назад. – Продолжайте.
– Только не надо делать вид, что вы не в курсе. Идя на встречу, вы были предупреждены о том, что Элизабет летит в Москву.
– Я знать не знал, что Элизабет намерена покинуть Париж.
– В таком случае объясните, с чем связано, что Элизабет, бросив всё, первым же рейсом вылетела в Москву?
– Не имею понятия.
– Мне же кажется, объяснение предельно простое. Сообщив о том, что знает, где находится архив, Лемье – старший уговаривает Элизабет передать права на изъятие документации ему. Взамен гарантирует использование того в научных целях. Итог сговора предопределён – в шоколаде все, кроме меня. Фредерик овладевает «лучом смерти», при этом экономит тридцать миллионов евро. Вы в доле. Элизабет становится лауреатом Нобелевской премии. В дураках один я. И это, когда миллионы были практически у меня в кармане.
– Вы знаете, это мысль, – непонятно чему обрадовался Гришин. – Я и предположить не мог, что есть вариант обойти вас стороной. Спасибо, что подсказали. Жаль только, что фанатизму не всегда находится место в жизни.
– Фанатизму?
– Да. У Фредерика мысли не возникнет предложить Элизабет пойти на сговор и уж тем более рассказать той о том, где находится архив. Причина – семейные войны. С одной стороны – Элизабет, с другой -Лемье – отец и сын, между ними жена – мать обоих детей.
– Тем не менее.
– Никаких тем не менее. Вариант выставить супругу как залог шантажа можете исключить следом. Мать не пойдёт против дочери. Это так же нелепо, как и предположение по поводу того, что Лемье ведёт двойную игру.
– В таком случае, что заставило Элизабет прибыть в Москву без звонка, когда пять дней назад не было намёка на то, что та намерена покинуть Париж?
– Вы общались с Лемье пять дней назад?
– Да. Элизабет сама позвонила мне.
– Зачем?
– Затем, что я неделю не выходил на связь.
– И о чём вы говорили?
– Ни о чём таком, что могло бы заинтересовать вас. Я рассказал про постигшее нас с матерью горе. Элизабет выразила соболезнованья.
– И ни слова об архиве?
– Разумеется. Зачем вводить в курс дела Элизабет, если я к тому времени определился с решением?
Ответ породил очередную заминку, которая, как выяснилось позже, оказалась на руку не только Гришину, но и Богданову тоже. Появилась возможность переосмыслить происходящее.
Богданов созванивался с Элизабет трижды.
Первый раз француженка позвонила сама на второй день после смерти отца. Узнав о постигшем Илью горе, та настолько искренне восприняла потерю близкого Богданову человека, что хотела прилететь в Москву.
Илья же, зная насколько важно для француженки присутствие её в Париже, не мог позволить себе согласиться на столь непозволительные, а главное, никому ненужные жертвы. Не стал Илья открываться и по поводу архива. Сделай он это, Элизабет вылетела бы незамедлительно и это в тот момент, когда Богданову предстояла разборка с Гришиным. Поверил бы полковник в искренность намерений Ильи, зная, что француженка находится в Москве? Никогда. Впрочем, и в то, что Элизабет не знает о существовании тайника и наличии в нём архива деда.
Нет, он всё делал правильно. Удивлялся, возмущался, вносил коррективы, иногда был наивен, нередко зол. Роль бизнесмена, желающего стать богатым, не приложив особого труда, удалась, иначе Гришин раскусил бы его сразу. Одна неудачно оброненная фраза, и полковник начал бы плести иную, направленную против Ильи, паутину.
Что касается приезда Элизабет? Сработала договорённость, что до момента, пока Богданов не выйдет на связь, никаких встреч, переговоров, телефонные звонки только в случаях экстренной необходимости.
Гришин, кашлянув, прикрыл рукой рот, давая понять, что готов продолжить разговор.
– Ну, так что заставило француженку вернуться в Москву?
– Если исключить вариант сговора, остаются фамильные реликвии.
– Причём здесь реликвии?
– Притом, что Элизабет выехала в Париж для того, чтобы перепроверить касающиеся завещания бумаги. После того, как нас постигла неудача в Питере, та решила – в документах тех есть нечто, чему она, при расшифровке завещания, не придала значения.
– Не факт. Соколов мог передать реликвии на хранение банку. Или вывезти за границу?
– За двадцать с лишним лет не было найдено ничего из того, что хранилось на Гороховой. Коли так, вывод напрашивается сам собой: реликвии Соколовых ждут своего часа.
– И долго им ждать?
– Пока не объявится человек с доказательствами, что содержимое тайника принадлежит ему.
– Для этого необходим хоть какой-то документ?
– Разумеется. Соколов не из тех людей, кто способен бросить на произвол судьбы то, что предки собирали на протяжении многих веков. Поэтому, я уверен, бумага имеется. Надо только хорошо поискать.
У Богданова не было к Гришину больше вопросов, а потому пришло время подводить итог. Ещё несколько уточнений и можно было считать, что переговоры подошли к завершению.
Мысленно Илья успел приступить к проработке подведения итогов, как вдруг появился человек в фартуке с неизменным вопросом на устах.
– Господа ещё что-то будут заказывать или можно принести счёт?
Богданов и Гришин переглянулись.
– Я всё! – глянув на часы, полковник похлопал себя по животу. – Полна коробочка.
– Я, пожалуй, тоже, – согласился Илья.
– Я так понимаю, переговоры подошли к концу? – дождавшись, когда официант оставит одних, произнёс Гришин.
– Да, – кивнул Илья. – Беседа прошла в насыщенной размышлениями обстановке. Обсуждению подлежало всё, даже то, что не входило в план сторон.
– Намёк на прибытие в Москву Элизабет?
– Да. Знать бы ещё причину.
– Поезжайте в отель, задайте вопрос напрямую.
– Ну, уж нет. Решила обойтись без меня, флаг ей в руки. Француженка, сама того не подозревая, освободила меня от объяснений по поводу архива.
– Чего-чего, а этого вам избежать не удастся. – Улыбнулся злорадной улыбкой Гришин. – Рано или поздно Элизабет узнает обо всём, и тогда вам придётся пережить нешуточные разборки.
– Скажу, что сомневался, кому передавать архив, ей или отчиму. Когда же Элизабет прилетела тайком в Москву, понял, что дамочка затеяла понятную ей одной игру.
– Звучит неубедительно, – сверкнул ехидной улыбкой Гришин. – Я бы даже сказал надуманно, а потому приготовьтесь к худшему. Француженка – баба неглупая, когда разберётся, потребует объяснений.
Видя, насколько точен оказался нанесённым им укол, Гришин, будучи стратегом от Бога, следующим шагом должен был увести разговор в сторону, дабы не хватать Богданова за живое. И он это сделал классически, точь- в- точь как того хотел Илья.
– Прежде чем разбежимся, хотелось бы уточнить детали, теперь уже нашего с вами совместного предприятия.
– Хотите, чтобы я назначил день и время?
– Да. И по возможности не столь отдалённые.
Сделав вид, что не готов к подобному развороту событий, Илья замешкался.
– У нас сегодня что, среда?
– Да, – утвердительно кивнул Гришин.
– В таком случае знакомство с архивом состоится в следующий вторник.
– Во вторник?
Удивление и в то же время изумление выглядело настолько неподдельным, что стало ясно, полковник не ожидал, что всё затянется настолько долго.
– Что, неделя такой уж большой срок?
– Не сказать, чтобы очень. – спохватился Гришин. – С другой стороны, чего тянуть?
– Могу объяснить. Ваше появление в присутствии матери- вещи несовместимые. К тому же есть потребность провести неделю – другую в Москве, переоформление документов на квартиру, дачу, машину. Всё было записано на отца. К тому же, для того чтобы исключить возможность завладеть архивом силой, я вынужден предпринять меры безопасности как для себя лично, так и для содержимого сейфа. И в этом, как бы это не звучало парадоксально, рассчитываю на вашу помощь.
– Мою?
От удивления брови у полковника стали похожи на две переломленные пополам загогулины. Глаза же и того хуже сделались выпуклыми, как у больного базедовой болезнью.
– На вашу! Вам предстоит быть готовым к тому, что на протяжении задуманного мною мероприятия я буду отдавать распоряжения, которые вы должны будете выполнять беспрекословно. Это не прихоть и уж тем более не придурь, обычные меры предосторожности.
– Надеюсь, меры эти не будут связаны с моей безопасностью?
– Никоем образом. Я не собираюсь не мстить, не сводить счёты. Цель одна – сделка должна пройти с соблюдением всех достигнутых в процессе переговоров условий.
– Хорошо, – вынужден был согласиться полковник. – Я сделаю всё, как вы говорите. Взамен попрошу назначить день, когда мы сможем провести процедуру ознакомления с архивом в присутствии представителя французской стороны?
– В любой удобный для Лемье день, с одним небольшим «но». Может получиться так, что придётся подождать день – два, максимум три.
– Ничего. По сравнению с четвертью века, согласитесь, это мгновение.
