Владимир Великий
Человек без маски
─ Товарищ гвардии полковник… Старший лейтенант Рокотов стоит в резерве на выдвижение…
В зале раздался смех и жидкие аплодисменты. Кое-кто из сидевших зашушукался. Ответ начальника политического отдела дивизии Колышкина явно не удовлетворил. Он тяжело вздохнул, и покачав головой, сквозь зубы процедил:
─ Вот так в нашей армии убивают талантливых офицеров, преданных нашей армии, нашей партии…
Затем он повернулся в сторону политического шефа, лысина которого даже от дневного света ярко блестела, и слегка пригрозив рукой, очень серьезно его предупредил:
─ Твой подчиненный заменяется в следующем году… Не забывай об этом, полковник…
Об этом необычном эпизоде Рокотову рассказал водитель командира части. Откуда солдат это знал, офицер не стал интересоваться.
Через неделю старший лейтенант Рокотов принял батальон, через три месяца пришел приказ об его назначении…
Лежа в постели, псих с офицерскими погонами задавал себе один и тот же вопрос. Почему народная армия снизу до верху коррумпирована? Коррупция, в первую очередь, выгодна отпрыскам генералитета и партноменклатуры. Перед ними открывались двери академий и престижные должности…
1979 год. 27 февраля. Вторник. С самого утра и до позднего вечера у Рокотова было приподнятое настроение. Причиной этому была работа ─ печатание инструкций. Уютный кабинет Дрогова пустовал, он находился на совещании. Никто из офицеров к писарю не заходил. После обеда к нему зашла старшая медсестра Коркина. Он в это время читал рукопись начальника. Не только читал, но и исправлял грамматические ошибки. Мало того. Многие слова были непонятными. Он несколько раз заходил в кабинет Колесникова и переспрашивал у него то или иное предложение, и даже абзац. Боялся напортачить.
Ольга неслыханно обрадовалась, когда узнала, что «умный псих», так называл иногда своего пациента майор Колесников, сидел за пишущей машинкой в кабинете начальника отделения. Всю смену она крутилась, словно заводная. Ее неоднократные попытки увидеть любимого мужчину в ординаторской или в небольшом коридорчике успеха не имели. Из-за этого она нередко нервничала. Иногда хотела все бросить и зайти к Рокотову, зайти просто так или по служебной необходимости. Причин было множество, хоть отбавляй. Однако она все тянула и тянула. Лишь к четырем часам дня решилась и едва слышно постучала в дверь. Рокотов на стук не прореагировал. Он сидел за машинкой и неспеша стучал пальцами по клавишам, словно дятел по дереву.
Коркина почти на цыпочках подошла к писарю, и слегка хлопнув рукой по его плечу, с улыбкой спросила:
─ Андрей Петрович, а Вы всегда так работаете на этом сложном агрегате? Стучите так сильно, что в палате слышно…
Появление блондинки мужчину неслыханно обрадовало. Он вышел из-за стола, улыбнулся, затем, сделав серьезное выражение лица, ответил:
─ Ольга Ивановна… Я весь в трудах… Выполняю ответственное задание Дрогова, начальника психиатрического отделения прославленного госпиталя…
Притворное мальчишество Рокотова вошедшую обрадовало. Она протянула ему руку и очень тихо прошептала:
─ Андрей… Я вижу, что тебе хоть немного лучше стало… Все медики думали, что тебе вот-вот придет хана…
Рокотов внимательно посмотрел в глаза женщины и со вздохом произнес:
─ Да, Ольга Ивановна, наша медицина, особенно под руководством партии способна на многое…
Затем он сделал смурное выражение лица и резко опустился на стул. Напоминание о болезни вновь разбередило его душу. Некоторое время он был недвижим, словно парализованный. Коркина слегка наклонилась и посмотрела в глаза того, кого она любила. Они были злыми. Она развернулась и тут же вышла из кабинета.
Эту ночь Ольга не спала. Все думала об офицере Рокотове, который находился в ее отделении. Она не кривила душой. В небольшом сером здании с зарешеченными окнами, и обнесенного колючей проволокой, больных не было. Люди в белых халатах, в том числе и она, условно лечила тех, кто переступил черту закона. Среди них были также алкоголики и симулянты. Были и убийцы. Ее любимый мужчина на пьяницу, тем более, на преступника похож не был. Вся его культура поведения говорила об обратном. Он также резко отличался от ее коллег по работе…
1979 год. 28 февраля. Среда. День у Андрея Рокотова начался удачно, лучше нельзя. Получилось это, благодаря подполковнику Дрогову. Он открыл кабинет и радостно улыбнулся. На столе лежала большая стопка готовой бумажной продукции. Он присел и внимательно прочитал все то, что было напечатано. От удовольствия крякнул. Псих со звездочками на погонах и на самом деле был не дурак. Он тотчас же направился к больным. Рокотов в это время наводил порядок в прикроватной тумбочке. Увидев начальника, он развернулся и встал по стойке «смирно». Лицо подполковника медицинской службы сияло. Дрогов тепло поздоровался, полуобнял подопечного и шепнул ему на ухо:
─ Андрей Петрович, огромное тебе спасибо, огромное спасибо… Скажу еще больше… Ты не только знаток военного дела, но и знаток русского языка…
Заметив несколько лукавый взгляд пациента, он, словно оправдываясь за свои ошибки, продолжил:
─ Андрей Петрович, пойми меня правильно… Я ведь пишу, как загнанная лошадь, все времени не хватает…
Рокотов ничего не ответил. Он лишь едва заметно улыбнулся и опустил голову. В его глазах светились огоньки не то надежды, не то радости. Его несколько приподнятое настроение Дрогов заметил. Он еще раз пожал ему руку и направился к выходу. Затем остановился и неожиданно для психа спросил:
─ Андрей Петрович… А как ты смотришь, если я дам тебе отгул, правда в нашем отделении?…
Рокотов молчал, словно не слышал этих слов. Непонимание или замешательство писаря насторожило офицера. Сделав удивленное выражение лица, он посмотрел по сторонам и еле слышно произнес:
─ Андрей Петрович, если есть желание ─ пойди погуляй по свежему воздуху. Свежий воздух больным людям очень полезен, особенно зимой…
Затем улыбнулся и почти по слогам пролепетал:
─ Я сей-час же дам ко-ман-ду дежурным и старшей мед-сест-ре…
И на этот раз Рокотов не прореагировал на неожиданные поблажки начальника. Лишь после того, как Дрогов вышел из помещения, он неспеша лег на кровать и укрылся одеялом. До боли стиснул зубы, тихо всхлипнул. Ему впервые разрешили подышать свежим воздухом, вдохнуть глоток свободы!
Коркина вошла в спальное помещение и удивилась, что ее любимый мужчина спал, давил «на массу». Она не думала увидеть его в горизонтальном положении. Дрогов на оперативном совещании объявил, что капитану Рокотову разрешено выходить на свежий воздух, в сопровождении дежурных или медицинской сестры. В ее голову пришла тревожная мысль. Не исключено, что Андрей заболел. Она подошла к кровати и слегка приоткрыла одеяло. Рокотов мгновенно приподнял голову. Затем несколько безразличными глазами посмотрел на блондинку, привстал с постели. Огляделся. Странное поведение больного вызвало у медсестры неподдельную тревогу. Она приложила руку ко лбу мужчины и тихо его спросила:
─ Андрей Петрович, ты случайно не заболел? По городу ходит грипп…
Рокотов осторожно отвел ее руку в сторону и равнодушно ответил:
─ А почему я должен болеть? В этом заведении больных нет, есть одни только психи, только психи..
Коркина сразу поняла, почему офицер был не в духе. Она улыбнулась и вновь прошевелила губами:
─ Андрей, ты, пожалуйста, не обижайся… Я тебя очень прошу… Дрогов ведь не знает, что в твой голове…
Андрей слегка стиснул зубы. Умозаключение блондинки особой радости ему не придало. Сомнений не было. Его и на самом деле все это время принимали за умалишенного и боялись выпустить во двор. Сейчас же выпускают, но только с охраной. Он повернулся в сторону зарешеченного окна и слегка покачал головой.
Неизвестно чем бы закончилась эта ситуация, если бы не Коркина. Она присела на краешек кровати, и положив руку на грудь мужчины, с некоторой мольбой в голосе произнесла:
─ Андрюша, я тебя очень прошу… Пойдем погуляем… Так и на самом деле можно сойти с ума… Я тебя очень прошу, Андрюша… Приходи ко мне…
Приятный запах духов и еле уловимая теплота женского тела мгновенно ворвались в доселе закрытый мир молодого мужчины. Он и сам, не зная почему, взял руку Коркиной и слегка ее сжал. Она была не только очень теплой, но и сильно дрожала…
На сборы психу понадобилось минут пятнадцать, не больше. Едва он вошел в комнату, Ольга сразу же почувствовала приятный запах одеколона «Шипр». Не упустила она из виду и тщательно причесанные волосы мужчины. Вскоре они вышли из отделения. Рокотов закрыл за собою дверь небольшой пристройки, и сделав пару шагов вперед, тотчас же остановился, словно вкопанный. Мощный поток свежего воздуха на какой-то миг парализовал его организм. У него слегка кружилась голова, першило в горле. Коркина, увидев неестественное выражение пациента, взяла его за руку. Они неспеша пошли вглубь скверика, который неподалеку от высокого забора. Посадив мужчину на скамейку, она уверенно произнесла:
─ Андрей Петрович, не переживайте… Все пройдет.. Вам надо только время… Не беспокойся, Андрей…
Рокотов едва заметно улыбнулся и тяжело опустился на широкую деревянную доску, небрежно обтесанную и также небрежно покрашенную. Рядом с ним присела и Коркина. Молчание больного ее сильно беспокоило. Она то и дело бросала взгляд на несколько отрешенного мужчину, который почему-то очень пристально глядел то на забор, то на окна серого особняка.
Офицеру из валейского полка сейчас и на самом деле было не до женщины, даже и очень привлекательной. Он находился в плену своих размышлений и дум. Ровно десять дней и ночей он не был в обществе, которое называлось человеческим. Ровно десять дней он не видел ни деревьев, ни слышал пение птиц. Ровно десять дней он не дышал свежим воздухом, которым дышали миллионы людей. Этой целебной смесью газов, составляющей атмосферу Земли, дышали также всевозможные букашки. У него же, офицера Советской Армии это право забрали…
Рокотов перевел взгляд на небольшие кустарники и несколько вечнозеленых деревьев, листья которых едва заметно шевелились под напором легкого ветра. Минут пять, а то и больше, он внимательно вглядывался в каждое зеленое насаждение, словно с ними разговаривал. Затем встал и подошел к забору, наверху которого было насажено несколько рядов колючей проволоки. Вновь задержал свой взгляд, на этот раз уже на создание рук человеческих. Он тяжело вздохнул, развернулся и впился глазами в серое здание. Большие окна, на которых были навешаны металлические решетки с довольно толстыми прутьями, вызвали у мужчины, одетого в корчиневую робу, саркастическую улыбку. Он подошел к окну и обеими руками взялся за решетку. Затем со всей силой рванул ее к себе. Рванул еще раз и еще… Металлическое изделие оставалось без малейшего движения…
Ольга Коркина внимательно наблюдала за любимым мужчиной и украдкой смахивала со своего лица слезы. Сидела и смотрела, но с места не двигалась. Она переживала за офицера, который, как и она, все еще до сих пор не понимал, почему за убеждения, даже пусть и за неправильное понимание коммунистических постулатов, надо сажать в психушку. За своими размышлениями она не заметила, как к ней подошел пациент. Он взял ее за руку, улыбнулся и произнес:
─ Ну, что, моя сестричка, пойдем побродим по нашей родной земле… Ведь жизнь идет и нам надо жить…
Ольга на реплику Андрея ничего не ответила. Знала, что он сильно переживал из-за принудительного заключения. Она широко улыбнулась и протянула ему руку. Вскоре они оказались на асфальтированной дорожке, ведущей в сторону главного корпуса госпиталя. Зашли в буфет. Небольшое помещение было абсолютно пустым. Молодые люди безлюдью сильно обрадовались. Никто из них не хотел оказаться в каком-либо переплете. Рокотов усадил блондинку за столик, сам направился к буфетной стойке, за которой стояла молодая девушка кавказской национальности. Он вынул из кармана коричневой куртки десять рублей, заказал две бутылки ситро и два коржика. Часть денег офицер припрятал, на всякий случай. Удостоверние личности и остальные деньги хранились в металлическом сейфе у начальника отделения. Психам не разрешалось иметь в палате ни денег, ни документов, не говоря уже о чем-то режущем или колющем.
За столом медсестра и ее подопечный немного разговорились. Рокотов все больше молчал, его жизнь была у всех на виду. Тревожить в очередной раз свою душу воспоминаниями о неудавшейся военной карьере, тем более, о своей личной жизни, он не хотел. Коркина же, наоборот, хотела как можно больше рассказать о себе. Молодой офицер с симпатичным и одновременно умным выражением лица, ей сильно импонировал. Она не кривила душой. Едва она его увидела, тотчас же ее женское сердце екнуло. Высокий мужчина с темными, несколько вьющимися волосами снился ей по ночам…
Со своим мужем Николаем Оля познакомилась во время выпускного бала. Она сильно зарделась, когда один из молодых парней пригласил ее на танец. В этот же вечер они пошли гулять по городу. Курган ей всегда нравился. Он был не только очень уютным, но и чистым. Нравился ей и молодой учитель, он отрабатывал установленный срок в небольшой деревушке. Через год влюбленные поженились. Сначала они жили в общежитии, потом получили квартиру. Оба работали, муж преподавал математику в школе, жена работала медсестрой в совхозной больнице. Через пять лет разошлись. Вскоре Коркина завербовалсь, стала военнобязанной. В психушке работала третий год…
1979 год. 1 марта. Четверг. 10 часов утра. Колесников пригласил Рокотова к себе в кабинет. На этот раз обследования не было. Предстояло собеседование, что пациента обрадовало. Майор сел за стол, и вытащив толстый талмуд, в котором «складировались» записи о больных, сделал серьезное выражение лица. Затем пристально посмотрел на сидевшего напротив и в упор его спросил:
─ Андрей Петрович, твои родители, случайно не были отягощены какими-либо психическими заболеваниями? Некоторые болезни передаются по наследству…
Страшно каверзный вопрос застал Андрея врасплох. За свои неполные тридцать лет он никогда не задумывался над этим. Отец и мать были здоровыми людьми, понимали друг друга с полуслова. Были порядочными людьми и его другие предки, что вызывало у него гордость. Он с явным непониманием бросил взгляд на мужчину в белом халате. Врач смотрел на него очень внимательно, не шелохнувшись. Его глаза, словно горящие угольки, насквозь прожигали того, на ком была коричневая роба. Рокотов медленно опустил голову вниз. В том, что вопрос начальника был с подвохом, сомнений у него не было. Не сомневался он и в том, что майор с погонами переступил какие-либо черты человеческого приличия. Он решил постоять за себя и честь своих предков. Он вновь поднял голову, и надувшись как индюк, сквозь зубы процедил:
─ Майор, я понимаю, что на мне нет погонов, но это не означает, что ты все можешь…
Несколько переведя дух, он продолжил:
─ Ты, майор, заруби себе на носу, моя биография, мои родственники для тебя табу…
Колесников мгновенно покраснел. Понял, что сделал промашку. Рокотов же наступал, притом очень стремительно. Наступал, невзирая на ранги. Он встал со стула и вплотную подошел к письменному столу. Мужчина, сидевший в кресле, моментально отпрянул назад и испуганными глазами уставился на того, кто, как ему сейчас казалось, угрожал физической расправой. На голове майора, покрытой редкими волосами, появились капельки пота, правая рука, в которой была авторучка, предательски дрожала. Рокотов же стоял, как мощный исполин, равных которому не было во всем мире, и с ненавистью смотрел на своего обидчика. Затем он сжал кулаки, и стараясь, как можно быть спокойным, выдавил из себя:
─ Ты, майор… Я знаю, что ты выполняешь приказ сверху… Но зачем оскорблять моих родителей, их светлую память? Кто тебе дал это право? Или ты считаешь, что я и на самом деле дурак?
Внезапно его голос задрожал. Он боялся, что еще чуть-чуть и он ударит подонка в офицерской форме. Он не делал этого только потому, что тот сидел и молчал. Только это спасало его от веской пощечины, а может даже и от сокрушительного удара. Чрезвычайное происшествие в психушке могло стать настоящей сенсацией в округе или в Воруженных Силах. От понимания непредсказуемости последствий, Рокотов заскрежетал зубами и стремительно вышел из кабинета.
Уход пациента в какой-то мере уберег Колесникова от непоправимых действий. Сделай Рокотов еще одно движение вперед или даже взмахни рукой, он бы, без всякого сомнения, ударил его тем, что лежало на его столе. Алексей Михайлович пробежал глазами по столу и кисло улыбнулся. На нем кроме объемной папки с бумагами ничего не было. Он достал из кармана брюк носовой платок и вытер вспотевший лоб. Затем открыл талмуд, и отыскав историю болезни капитана Рокотова, несколько дрожавшими руками написал: «1 марта 1979 года. Провел собеседование с больным Роктовым А. П. Общий фон настроения, особенно при упоминании родителей или о жизни в части, заметно снижен. В беседе со старшими довольно часто вспыльчив. Угрожает физической расправой. Собеседование длилось тридцать минут…».
Рокотов вышел из кабинета и неспеша пошел по коридору. Ему надо было хоть немного времени, чтобы успокоиться. Он зашел в туалетную комнату, и увидев коллегу-офицера, попросил у него сигарету. Он никогда не курил, сейчас решился. Иначе и не мог. К сожалению, табачный дым не прибавил ему настроения, только на время загнал его мрачные мысли в его душу. Разговаривать с мужчиной, который был почти такого же возраста, как и он, желания не было. Выкурив до конца сигарету, он кивком головы простился и направился в спальное помещение. Оно было почти пустое. Лишь один солдат, стоявший возле койки, о чем-то шептал себе под нос. Рокотову сейчас было не до людей, какими-либо они не были, умными или дураками. Он сбросил с ног комнатные тапочки и плюхнулся в постель. По самую голову укутался одеялом, закрыл глаза. Размышлять о ком-либо или о чем-либо ему сейчас не хотелось. Он тяжело вздохнул и прилег на бок. И почти мгновенно уснул.
1979 год. 2 марта. Пятница. С утра до вечера Рокотов провалялся в постели. Поднимался лишь по естественной необходимости и на прием пищи. Остальное время лежал в горизонтальном положении. Ни с кем также и не общался. Обитатели психушки чем-то напоминали ему маленьких зверьков, которые вдоволь нажравшись, тут же впадали в спячку. Он делал то же самое, что и они. Лишь с небольшим исключением. Он все это время думал и думал. Иногда думал до изнеможения, думал так, что сильно трещала голова.
К его удивлению каких-либо собеседований или процедур ему в этот день не было предписано. Он не исключал, что майор Колесников пожаловался об его необычном поведении своему шефу. Не появлялась среди психов и старшая медицинская сестра Ольга Коркина. Она, скорее всего, также была извещена о нервном тике капитана Рокотова. Эту, как совсем недавно ему казалось, порядочную молодую женщину, он сегодня вообще выбросил из своей головы. Он не сомневался, что блондинка, наверняка, выполняла специальные поручения Дрогова или куда выше начальников. Как и не исключал, что она входила в доверие офицерам-психам и получала необходимую от них информацию. Была красивая шпионка…
1979 год. 3 марта. Суббота. После завтрака в психиатрическом отделении началась генеральная уборка помещения, своеобразный парко-хозяйственный день. Больше всех потели дежурные. Они не только нанесли мастику на пол, но и щетками натерили его до блеска. Психов, независимо от возраста и звания, к «ответственной» работе не допустили. Им дали одну большую тряпку на всех, которой они, каждый в отдельности, протер свою кровать, тумбочку и табаретку. Навел марафет и Андрей Рокотов. В отличие от многих он тщательно вытряхнул свое одеяло, прямо перед собою. Открыть окно или выйти на улицу ему не разрешили.
После обеда обитатели психушки сделали небольшую вылазку на свежий воздух. Десять человек, в числе которых было шесть солдат, два офицера и два прапорщика, в сопровождении сержанта Георгадзе вышли из серого здания и неспеша стали прогуливаться в скверике. Рокотова на прогулку не пустили. Он уже стоял перед открытой дверью, как перед ним появился старшина Наседкин. «Синявка» с очень серьезной миной произнес:
─ Товарищ капитан… Начальник отделения не разрешил Вам выходить за пределы помещения....
Рокотов слегка отпрянул назад и с непониманием прошипел:
─ Наседкин, ты что с ума сошел? Я же лучший друг и писарь у твоих начальников…
Однако на старшину это не подействовало. Он прикрыл дверь, и оставшись наедине с офицером, ответил:
─ Товарищ капитан, раньше было так, сейчас так… Поймите меня правильно, товарищ капитан…
Рокотов не унимался. Он подошел к зарешеченному окну, через которое проникали яркие лучи весеннего солнца, улыбнулся и сказал:
─ Наседкин, ты посмотри на это солнце, чудо природы… Оно же светит для всех людей, в том числе и для тебя ─ начальника, и для меня ─ психа Советской Армии…
И на этот раз дежурный не уступил. Он лишь слегка покачал головой из стороны в сторону и с независимым видом вышел из помещения. Успокоился и офицер. Он понимал, что приказ начальника отделения для «синявки» ─ закон. Он тяжело вздохнул и направился к телевизору. Включил его и в сей миг выключил. Комментатор всесоюзного радио и телевидения вел репортаж из актового зала одного из заводов г. Свердловска о встрече кандидата в депутаты со своими избирателями. От политической порнухи Рокотову стало не по себе. Он громко чертыхнулся и направился к своей кровати. Лег, призадумался. Дрогов, несмотря на хороший каллиграфический почерк больного и его умение работать на пишущей машинке, все-таки не рискнул его выпустить на прогулку. Желание посмотреть на собратьев, гулявших на свободе, все больше и больше овладевало лежачим. Он неспеша поднялся с постели и подошел к окну. Солдаты смиренно сидели на скамейке, психи со звездочками лениво прохаживались. Неподалеку от психов стояли дежурные…
1979 год. 4 марта. Воскресенье. Проснулся гвардии капитан Рокотов очень рано. И сразу же подошел к телевизору. Великая страна с самого утра избирала достойных людей в Верховный Совет СССР, высший орган государственной власти. Шел прямой репортаж с избирательных участков Дальнего Востока и Сибири. Он выключил телевизор и прошелся по отделению. К его удивлению, в нем какой-либо приподнятости не чувствовалось. Ни плакатов, ни транспорантов, не говоря уже о фотографиях кандидатов, не было. Не было и лечащих врачей. На стуле, неподалеку от входа в спальное помещение, как и раньше, сидел «синявка». Кто сидел, он внимания не обратил. Офицеру сейчас было не до этого. Он весь был в полнейшем ожидании, как и в полнейшем недоумении. Он, гражданин страны Советов мог остаться в стороне от управления государственными делами. Желания управлять и голосовать у него было хоть отбавляй, но почему-то все еще не было возможности. Молодой мужчина то и дело погружался в размышления, искал причину архичрезвычайного происшествия. Иного слова он не находил. Всю вину он сваливал на коммунистов окружного госпиталя, которые явно не сработали, упустили из поля зрения обитателей психушки. Скорее всего, начальников заела текучка или большая занятость. Рокотов и сам недавно был в круговерти аналогичных событий. Выборы во все уровни власти для политработников были архиважнейшим событием. Не дай Бог, если кто-то из обитателей военного городка не проголосовал. Особенно, солдат, да еще первогодок. Подобное считалось чрезвычайным происшествием, которое потрясало мощные Вооруженные Силы. И всегда находили козла отпущения. Взводный командир или ротный политработник уже не мог мечтать о светлом будущем…
За час до обеда Рокотов все-таки решил напомнить о своих правах и обязанностях. Он подошел к специальному небольшому щитку и нажал на кнопку электрического звонка. Психи прибегали к нему в экстренных случаях, когда требовалась неотложная помощь врачей. Сейчас же, к его удивлению, никто из медиков не появился. Он еще трижды давил на кнопку, давил с некоторыми перерывами. Опять ни души. Во время обеда он подошел к Георгадзе, который с важным видом прохаживался по столовой, и тихо шепнул ему на ухо:
─ Эдик, а когда мы будем голосовать? Ведь надо посмотреть на тех, кто будет представлять наши интересы в Москве…
Дальнейшее поведение дежурного мужчину в коричневой робе поразило. Он внимательно посмотрел на офицера и кивком головы указал ему на выход. Вскоре мужчины оказались в комнате старшей медсестры. Георгадзе довольно часто был здесь. По просьбе Коркиной приводил сюда больных на процедуры. Сама Ольга Ивановна в спальное помещение психов шла без всякого желания. Заведомо знала, что многие из них были преступниками. Визит поневоле иногда сильно бередил сердце и душу молодой женщины. Пять лет назад погиб единственный сын ее сестры. Коркина часто приезжала в гости к своему племяннику. Приезжала, как правило, в начале сентября, сибирские леса в прямом смысле кишели грибами. Володя с самого детства привязался к тетке и нередко по ней скучал. Она отвечала ему взаимностью. Своих детей у нее не было. Скорее всего, причиной этому был ее муж, Николай. Он в прямом смысле родился с бутылкой. Во время обмена обручальными кольцами жених уже лыка не вязал. Зеваки сначала на выкрутасы пьяного не прореагировали. Скалили они зубы позже, когда вдоволь наелись и напились. Сплетничали не без причин. Женатик во время торжества «отходил», спал на сеновале…
Владимир Постников погиб за день до увольнения из армии. Его тело привезли из-под Москвы. При каких обстоятельствах погиб сержант, никто не знал. Не объяснили этого ни офицер, сопровождавший гроб с покойником, ни работники военкомата. Коркина на похоронах не была. Лежала в больнице с аппендицитом. Потом она вообще не ездила в Сибирь. Смерть парня навсегда вырвала из ее сердца жалость к людям, даже к родной сестре Надежде. Три коротеньких письма от близкого ей человека, она все это время хранила и перечитывала. Хотя ничего особенного в них не было. Солдат очень коротко сообщал любимой тетушке о своей службе, желал ей крепкого здоровья и счастья. В последнем письме обещал приехать к ней в гости. Не получилось…
Георгадзе плотно закрыл дверь комнаты и рукой показал офицеру на стул. Пригласил присесть. Рокотов усмехнулся. Он стоял и с недоумением смотрел на дежурного. Ему до сих пор было непонятно его загадочное поведение. Не понимал его и «синявка». Несколько мгновений мужчины, словно враги, пожирали друг друга глазами. Первым разрубил гордиев узел Георгадзе. Он с улыбкой посмотрел на пациента, который был старше его по возрасту и званию, и несколько заикаясь, произнес:
─ Товарищ капитан… Нам на поли-и-тических занятиях говорили, что в нашей стране лишены избирательных прав только умали-шен-ные и заключенные…
Рокотов, услышав это, остолбенел и замер, словно истукан. Несколько мгновений мозг и всевозможные мышцы или мускулы его тела были отключены. Необычное поведение офицера не на шутку испугало дежурного. Он подошел к замершему мужчине, затем слегка похлопал по его плечу. Рокотов все еще не двигался. Его отрешенность или что-то тому подобное требовало от Георгадзе каких-либо действий. Он ринулся к графину, стоявшему на столе. Быстро его открыл, и немного налив воды на ладонь своей руки, взмахнул ее в направлении лица психа. Освежающая процедура благоприятно подействовала на Рокотова. Он слегка улыбнулся, затем тяжело вздохнул, и посмотрев на учителя простых истин, прошевелил губами:
─ Спасибо тебе за подсказку, Эдик… Я всю жизнь учился и сам учил других… Получается ─ не доучился…
После этих слов он неспеша развернулся и вышел вон. Сержант все еще не понимал поведение офицера. Он считал его самым умным из всех обитателей психушки. Сейчас же произошла осечка…
Рокотов на ужин не пошел. Лежал в постели и раздумывал. Несовершенство советской избирательной системы его просто убило. Его, как человека, как гражданина великой страны взяли и просто так лишили избирательных прав. Мало того. Себя он к психам не относил, не был он и убийцей. К заключенным, тем более политическим, он, скорее всего, не дотягивал. Для лишения избирательных прав необходимо было решение суда… С этими мыслями он и заснул…
1979 год. 5 марта. Понедельник. С самого утра Рокотов тянул волынку. После завтрака лежал в постели или смотрел телевизор. Приемник с черно-белым изображением беспрестанно информировал о прошедших выборах в высший орган власти СССР. Сидя на табурете, офицер почти не вникал в содержание пропагандистской шумихи. Он все еще не отошел от вчерашнего чрезвычайного происшествия. Его попытка позвонить замполиту госпиталя, поделиться своими далеко нерадостными впечатлениями, успехом не увенчалась. Дежурные говорили одно и то же. Любые контакты психов с внешним миром должны согласовываться с начальником отделения. Встречаться с Дроговым или Колесниковым он не хотел. Он все больше и больше приходил к однозначному выводу. Врачи с погонами на плечах действовали по указке сверху. Он то и дело перебирал в своей голове вероятных противников по службе. На первом месте был начальник политического отдела мотострелковой дивизии полковник Самойлов…
1979 год. 6 марта. Вторник. В этот день Рокотов сделал «хождение в народ». Впервые за время пребывания в психушке поговорил с солдатом. Поговорил по душам. Получилось это случайно и при довольно необычных обстоятельствах. Рядовой Акаев в столовой сидел через столик от офицера и довольно часто поглядывал в его сторону. Капитан на это раньше внимания не обращал. Ему было не до людей, не говоря уже о каком-то психе. Сегодня же он не мог ни обратить внимания на небольшого роста молодого человека, лежавшего в постели. Он был полностью накрыт одеялом, плечи его вздрагивали. Офицер подошел к кровати и приподнял одеяло. Лицо солдата было заплаканным. Затем он еле слышно его спросил:
─ Ну, что, гвардеец, кто тебя обидел? Или любимая девушка нашла другого?
Псих с недоверием взглянул на подобного себе, который был его значительно старше, и вновь укрылся одеялом. Неожиданно к кровати подошел Наседкин. Он поманил пальцем к себе Рокотова, потом полушепотом произнес:
─ Товарищ капитан, рядовой Акаев сегодня ночью пытался покончить с собою… Я даже не знаю, где ему удалось найти бечевку… Хорошо, что она оказалась гнилой и лопнула…
Рокотов на информацию старшины ничего не сказал. Он лишь стиснул зубы, что-то буркнул себе под нос и вышел из спальни. Затем вновь вернулся. Желание принять горизонтальное положение почему-то пропало. Смотреть телевизор ему также не хотелось. Не приглашали его к себе и врачи. Ничегонеделание очень сильно угнетало офицера. Для того, чтобы скоротать время, чего он только не делал! Искурил две сигареты, бесцельно ходил по комнатам и несколько раз считал до тысячи. Таким образом хотел отдохнуть от страшных мыслей, которые, как ему казалось, приходили в его голову не без помощи чиновников с большими звездами.
