Владимир Великий
Человек без маски
Виктор Федорович прикрыл ладонью трубку, затем положил ее на стол. Ему не хотелось слушать стукача, имевшего кличку «Колокольчик». Он регулярно информировал его о происшествиях в части: кто из офицеров пил во время службы или играл в азартные игры, кто тащился за юбками… Солдатские массы стукач оставлял без внимания. И правильно делал. За них несли ответственность командиры подразделений и их заместители…
Он вновь поднес трубку к уху и услышал знакомый голос:
─ Товарищ полковник, наверное, связь прервалась… Я сейчас же наведу справки, почему нас прервали… Это начальник связи полка виноват… Майор Сакашвили вчера был в ресторане, на дне рождения своего подчиненного старшего лейтенанта Грибова… Их обоих сегодня не было на службе…
Самойлов слегка хмыкнул в кулак, затем в несколько повелительном тоне произнес:
─ Товарищ капитан, я хотел бы завтра утром в часиков десять пригласить тебя к себе в кабинет… Очень большая указивка из политотдела корпуса пришла…
Слегка хихикнув, добавил:
─ Я знаю, Петр Иванович, что лучше тебя никто это не может сделать…
─ Так точно, товарищ гвардии полковник… Завтра ровно в десять часов утра… До свидания, товарищ гвардии полковник…
В свой кабинет Самойлов пришел на полчаса раньше до назначенной встречи. За это время он набросал план разгрома и уничтожения непокорного капитана. Моисеев постучал в дермантиновую дверь черного цвета ровно в десять. До этого стоял и очень внимательно смотрел на наручные часы. Как только секундная стрелка зашкалила за ноль, стукнул три раза в дверь. Начальник встретил подчиненного очень тепло. Крепко пожал ему руку и любезно усадил его на стул, напротив своего письменного стола. Присел и сам. Затем предложил ему знаменитую грузинскую минеральную воду «Боржоми». Моисеев от напитка вежливо отказался, и слегка приподняв голову, уставился на своего шефа. Светло-зеленоватые глаза и белесые брови полковника почему-то особой радости у него не вызывали. Он сжал зубы, затем еле заметно вздохнул и вынул из своей кожаной черной папки стандартный лист бумаги. Петр Иванович всегда это делал, независимо от того, с кем встречался. Разница состояла лишь в том, какую авторучку он использовал. При общении с подчиненными в руках у него была авторучка с черной пастой, с большими начальниками ─ четырехцветная. Ценные указания или очень важные мысли, исходившие из уст последних, он подчеркивал красным цветом. В любом своем выступлении, будь то партийное собрание или политическая информация, он всегда находил место для их цитат.
Самойлов начал беседу издалека, хотел узнать слабые и сильные стороны приглашенного. От себя не скрывал, что за всю службу с этим офицером, он не удосужился посмотреть его личное дело. Кадрами, как правило, занимался заместитель. Сейчас он решил в какой-то мере исправить свой промах. Он улыбнулся и с уверенностью произнес:
─ Я смотрел твое личное дело, Петр Иванович… У тебя хорошая характеристика, да и медаль уже есть…
Бросив взгляд на офицера, с облегчением вздохнул. На груди капитана был знак «ВУ», начищенный до блеска и едва заметная орденская колодка с единственной юбилейной медалью «60 лет Вооруженным Силам СССР». Сделав серьезное выражение лица, он продолжил:
─ Петр Иванович, тебе бы учиться надо… Учиться ─ никогда не поздно…
Моисеев, все это время смотревший преданными глазами на шефа, слегка привстал и подобострастно выпалил:
─ Товарищ полковник… В моем личном деле есть выписка, что я учусь в педагогическом институте…
Заметив одобрительный взгляд начальника, он слегка придвинул к своему выпуклому лбу большие очки и с нескрываемой напыщенностью подытожил:
─ Хочу подавать документы в высшую партийную школу…
Полковник усмехнулся и незаметно посмотрел на лист бумаги, исписанный мелким почерком, план по уничтожению Рокотова. Несколько мгновений его лицо было неподвижным, без признаков жизни, словно окаменело. Затем оно вновь ожило. Из уст мужчины раздалось:
─ Надо учиться, Петр Иванович… Надо идти дальше по служебной лестнице…
От мудрых слов шефа у клерка запело в душе. Ему стало необычайно легко и даже несколько дурно. Он вновь приподнялся со стула, и приложив руку к голове, с необыкновенным вдохновением отчеканил:
─ Я, товарищ полковник, Вас понял… Я сделаю все возможное и невозможное для продолжения моего образования…
Раболепие офицера с несколько нескладной фигурой не удивило чиновника с большими звездами. Он и сам не так давно вел себя подобным образом. Советская система, в том числе и армия, имела неплохой опыт чинопочитания. Кое-кто получал высокие должности и без всякого образования. Сержанты становились генералами, доярки партийными вожаками…
Самойлов искоса посмотрел на приглашенного, постучал пальцами по столу. Поезд подобных «карьеристов» уже давно ушел, как только они получили полукруглый значок розового цвета с двумя большими буквами «ВУ». Большинство из его обладателей и на самом деле умирали взводными командирами. Этому же еще повезло…
Виктор Федорович опустил голову вниз. Его план до сих пор оставался только на бумаге. Времени для раскачки не было. Он внимательно посмотрел на своего подчиненного. Физиономия капитана не располагала к серьезному разговору, что несколько его насторожило. Он слегка стиснул зубы, и как бы подытоживая предыдущий разговор, пробубнил себе под нос:
─ Я, Петр Иванович, всегда знал, что ты настоящий политработник, человек завтрашнего дня…
Затем он широко улыбнулся и мягко произнес:
─ Я же при первой возможности постараюсь о Вас не забыть....
Очередную порцию комплиментов в свой адрес Моисеев воспринял уже как должное. Он сидел спокойно, без всяких движений. Его лицо озарялось самодовольной улыбкой, душа летала по светло-голубому небу. Лично сам он почему-то лежал на берегу Черного моря…
Вновь раздался голос Самойлова, на этот раз он был несколько повелительный, даже приказной:
─ Петр Иванович, а что ты скажешь по поводу своего однополчанина капитана Рокотова? Ты, ведь с ним в одной упряжке почти два года…
Моисеев сначала чуть-чуть оторопел. Он никогда не думал, что ему придется высказывать свое мнение об офицере, который исполнял обязанности заместителя командира полка по политической части. Петр Иванович и сам был не против порулить, хотя бы и временно, однако боялся ответственности. Его спасали от нее инструкции. Секретарей партийных и комсомольских организаций на боевое дежурство не ставили…
Неожиданно в его голову пришла мысль, от которой он покраснел, по спине побежали мурашки. Так вот зачем его вызвал к себе Самойлов?! Все предыдущее было просто-напросто профанацией… Он сжал кулаки, и сделав преданное выражение лица, слащавым голосом ответил:
─ Товарищ полковник, я знаю, что капитан Рокотов имел предложение в Военно-дипломатическую академию при Генеральном штабе ВС СССР… Почему у него это заглохло, мне пока неведомо…
Несколько переведя дух, он продолжил:
─ Знаю и то, что он прошел медицинскую комиссию для поступления в военно-политическую академию…
Хвалебные отзывы приглашенного о строптивом офицере начальника политического отдела дивизии явно не устраивали.Он решил видоизменить свою тактику. Он вышел из-за стола и обеими руками слегка поправил продолговатый ромбик об окончании ВПА имени В. И. Ленина. Затем, как бы невзначай, переспросил у сидевшего капитана, который смотрел на него, как на бога:
─ Петр Иванович, Вы не поняли мой вопрос… Мне архиважно знать морально-политические качества этого офицера, в первую очередь, как политработника… Ты же прекрасно знаешь, что с нашего брата три шкуры дерут не за то, что солдат купил бутылку водки, а за то, почему он напился…
Несколько философское сравнение повседневного ЧП из жизни армии приободрило Моисеева. Он слегка вытянул шею в сторону начальника, все еще стоявшего напротив него, и очень серьезно произнес:
─ Две недели назад, точнее три, партийный комитет полка утвердил партийную характеристику на капитана Рокотова. Она была положительная, товарищ полковник…
Очередное непонимание подчиненным существа предстоявшей проблемы, в конце концов разозлило Самойлова. Он задергал губами, вплотную подошел к офицеру и без всяких обиняков выпалил:
─ Капитан, причем здесь партийная характеристика… Я же указаний не давал…
Теперь уже клерк с таким же недоумением смотрел на начальника. Ему хотелось как можно скорее разрубить гордиев узел, который был завязан его шефом. Он быстро встал, сделал шаг в сторону Самойлова, и стуча кулаком себе в грудь, почти по слогам произнес:
─ То-варищ пол-ков-ник, мы дали ему ха-рак-теристику, согласно…
Внезапно он поперхнулся, замолк. Его попытка навскидку отыскать в своей голове нужную директиву Министра обороны СССР и Начальника главного политического управления СА и ВМФ полностью провалилась. Он слегка наклонил голову вниз и виновато пробурчал себе под нос:
─ Аттестация офицеров в нашей армии проводится ежегодно… Товарищ полковник, все было по уставу…
Ответ секретаря партийного комитета мотострелкового полка и на этот раз не устроил Самойлова. Он уже сожалел, что не поехал на заседание парткома. Негативы в службе Рокотова, конечно, нашлись бы…
Обуреваемый далеко не радостными мыслями, Виктор Федорович подошел к окну, открыл форточку и почти со свистом втянул в себя свежий воздух. Несколько полегчало. Затем он вновь опустился в кожаное кресло. Бросил взгляд на план. Два пункта из десяти оказались не у дел. Изобретать в очередной раз велосипед он уже не хотел. Не хотел он и менять лошадей во время переправы. Моисеев, как и раньше, оставался для него основным палачом, способным уничтожить Рокотова. Он внимательно посмотрел на свою ударную силу. Лицо у Моисеева было красным, будто он только что вышел из парилки или раздавил на своей физиономии очень спелый помидор…
Самойлов ехидно улыбнулся и сжал кулаки. Отступать назад, тем более, перед сыном каких-то учителей, одетого в военную форму, было не в его правилах. Из своего жизненного опыта он знал, что если подобных Рокотову внизу не остановят, то Москва, наверняка, поставит перед ними шлагбаум. При этой мысли он цокнул языком и тяжело вздохнул. Лично ему самому столица шаровары с красными лампасами также не дала, ни раньше, ни сейчас. Да и вряд ли когда даст. Его надежда занять место заместителя у генерала Корякина, не говоря уже о нем самом, таяла с каждым днем… Буквально три месяца назад его замом стал недавний выпускник ВПА. Самойлов это заведение окончил десять лет назад…
Моисеев, видя смурное выражение лица своего начальника, страшно приуныл. Он все еще не понимал, что он хотел от него. Поэтому он с нескрываемым интересом и одновременно с большой тревогой ожидал его очередной вопрос. И он вскоре появился. Самойлов еще раз внимательно посмотрел на заготовку и с некоторой иронией в голосе произнес:
─ Петр Иванович, ну а как наш знаменитый служака ведет себя среди женского общества? Он ведь далеко неурод…
Моисеев широко улыбнулся и слегка перевел дух. Слава Богу, на этот раз вопрос не касался партийных качеств коммуниста Рокотова. Сделав серьезное выражение лица, он с оживлением ответил:
─ Я, товарищ полковник, не имею возможности наблюдать за всеми офицерами… У многих негативы есть… Например, у старшего лейтенанта Овчинникова. Из Сибири пришло письмо, его девушка беременная, а он еще не зарегистрировал с нею брак… Я лично сам с ним уже беседовал…
Заметив недоуменную физиономию сидевшего за столом, ответчик быстро спохватился и тут же исправил свою ошибку:
─ Ну, капитан Рокотов, несмотря на то, что его жена длительное время находится в России, ведет себя прилично…
Очередная детская наивность и явное непонимание подоплеки своего визита подчиненным не на шутку разозлили Самойлова. Он стиснул зубы и ударил кулаком по столу. Затем с трудом выдавил из себя:
─ Петр Иванович… Капитан Моисеев… Скажите мне на милость… Где сейчас капитан Рокотов? Чем он занимается?
Моисеев как на духу выпалил:
─ Капитан Рокотов в настоящее время находится на обследовании в окружном военном госпитале… Мне об этом докладывал начальник медицинской службы старший лейтенант Михайлов… Об этом мне говорил и командир части…
И на этот раз ответ подчиненного не удовлетворил начальника. Он отрешенно покачал головой и вновь посмотрел на свою заготовку. Из десяти пунктов трем уже было приказно жить. И остальные также могли с треском провалиться. Оставался последний вариант, и он, как сейчас казалось Самойлову, должен сработать наверняка. Он вышел из-за стола, взял в руки стул, стоявший возле двери, и подсел к капитану. Затем положил руку на его плечо и со вздохом проговорил:
─ Я очень сожалею, что командир части и начальник медслужбы, алкоголик не понимают социальную опасность чрезвычайного происшествия, которое совершил полковая гордость и любимец женщин гвардии капитан Рокотов…
Моисеев насторожился. Он все еще не допускал мысли, что при его живом присутствии могло совершиться какое-либо ЧП, тем более, с Рокотовым. Он вытянул шею и с огромным вниманием выслушал то, что ему рассказал Самойлов…
Из кабинета Моисеев вышел через два часа. Все это время он работал напару с начальником. Под его диктовку написал характеристику на Рокотова, кое-что и сам корректировал. Перед тем как ее переписать начисто, он не вытерпел и еле слышно поделился личными соображениями:
─ Товарищ полковник… Я думаю, что Рокотова за его антипартийность и антисоветчину надо исключить из рядов КПСС… Он недостоин носить высокое звание коммуниста…
Самойлов после короткого раздумья покачал головой и с некоторым равнодушием произнес:
─ Петр Иванович, время покажет ─ исключать его или нет.... Одно я скажу четко, я всегда боролся и буду бороться против тех, кто нарушает Устав и Программу нашей партии…
Капитан утвердительно кивнул головой и тут же взял в свою руку авторучку. Работал он очень напряженно. Старался писать как можно аккуратнее и красивее, выводил каждую букву. Каждое слово перечитывал несколько раз, боялся допустить ошибку. Ошибка в присутствии шефа, была смерти подобна. Полковник в это время читал газету и лишь изредка бросал взгляд на того, кто не то от удовольствия, не то от усердия порою громко сопел, что у него вызывало отвращение. Однако архиусердие клерка начальника почти не раздражало. Он знал, что это явление мимолетное и скоротечное. Он также не сомневался, что верзила с большими очками на носу и со значком «Умру взводным» способен на большее, чем то, что он сейчас делал…
Моисеев сделал размашистую подпись и протянул стандартный лист бумаги шефу. Самойлов очень внимательно прочитал написанное, и заметив на лице капитана вопросительный взгляд, утвердительно произнес:
─ Печать я поставлю сам… Остальное дело за мною…
Затем он приложил руку к голове и с улыбкой продолжил:
─ До скорой встречи, Петр Иванович… Я думаю, что на днях выберу время и забегу на пару минут в твою часть… А может, даже и раньше…
Намек начальника подчиненный схватил налету. Он быстро взял со стола свою черную папочку, и пятясь задом к двери, как попка, стал приговаривать:
─ Я, Вас понял, товарищ полковник… Я все понял, товарищ полковник....
1979 год. 25 февраля. Воскресенье. Утро и весь день в отделении психов царила тишина. Никого из начальников не было. Дежурный врач майор Сотников появлялся только во время приема пищи. Он, сделав серьезное выражение лица, и положив обеи руки за спину, неспеша проходил мимо сидевших за столами. Кое-кого офицер приветствовал кивком головы. Затем подходил к раздатчице Маше, которая, как казалось Рокотову, работала без выходных. Здесь офицер задерживался, притом надолго. Обсудив с женщиной местные и мировые новости, он удалялся к себе в кабинет. Чем он там занимался, было неведомо. Не знал этого и Рокотов, да и знать об этом он не хотел. Окружающий его мир, и в том числе, и кто ходил на двух ногах, все меньше и меньше его интересовал. За время пребывания в психушке он так и ни с кем по-настоящему не познакомился. Солдат он вообще не замечал. Офицеры, с которыми можно было по душам поговорить или обсудить что-либо разумное, его также не интересовали. Одиночество его необычайно радовало, как радовало и то, что никто из обитателей психушки к нему по-прежнему особого внимания не проявил.
Постель все больше и больше принимала мужчину со звездочками в свои объятия. В отличие от большинства психов, которые в основе своей тут же предавались сну, он очень долго лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Думал о смысле жизни, и конечно, о том, почему он так быстро стал изгоем в армии. Думал и не находил ответа. Как правило, после подобных размышлений он засыпал.
Ближе к вечеру одиночество Роктова было неожиданно нарушено. Во время ужина к нему за столик подсел Сотников, дежурный врач. Протянув ему руку, он еле слышно представился:
─ Майор Сотников Александр Николаевич…
Затем он наклонился к собеседнику и опять прошептал:
─ Андрей, ты не против заглянуть в мой кабинет… Меня, честно говоря, скучища замучила… Хоть в картишки поиграем…
Рокотов улыбнулся и утвердительно кивнул головой. Он уже десять часов провалялся в постели. От лежания болело все тело, особенно голова. Небольшая подушка, набитая непонятно чем, давила, словно пресс, то на затылок, то на лицо. Лежачий довольно часто менял свое положение, было бесполезно. Боли на какой-то миг отступали, потом вновь приходили. Порядком надоели ему и мучительные мысли, в которые он погружался, как только просыпался.
Он тут же встал из-за стола и вместе с врачом последовал в его кабинет. Он был копией комнаты майора Колесникова. Отличие было лишь в том, что на письменном столе в деревянной рамке стояла большая фотография. На ней был изображен Сотников, в гражданской одежде. Рядом с ним стояла молодая женщина с ребенком на руках. Андрей тяжело вздохнул и слегка прикусил нижнюю губу. В отличие от майора у него не было детей. Скорее всего, не было уже и жены. Алла не писала и не звонила. И сама не появлялась. Он два дня назад сильно завидовал, когда к одному из офицеров приехала жена. Булатов сидел в столовой за соседним столиком. В этот же день супруги уехали. Капитан лично сам не соизволил проститься с психами. За него это сделала его жена. Симпатичная женщина с большой копной черных волос вошла в помещение, и помахав рукой лежачим, положила, на стоявшую перед нею кровать, большой кулек с конфетами. Едва она вышла, Рокотов тут же натянул на свою голову одеяло. Его душили слезы. Дабы окончательно не разрыдаться, он стиснул зубы и обеими руками сдавил свое лицо. Одиночество, тоска по любимой женщине давали о себе знать.
Рокотов играл в дурачка без всякого напряжения. Проводил время. И не только это. Иногда он бросал карты невпопад. Сказывалось недельное заточение. Сотников своего партнера прекрасно понимал. Он, как специалист медицины знал, что этому изможденному молодому человеку нужна хоть какая-нибудь разрядка. Только по этой причине он не задавал ему серьезных вопросов, не говорил и о военной службе. Александр Николаевич во время игры травил анекдоты, о женщинах или о зайцах. Пациент в отличие от врача молчал. Он лишь иногда криво усмехался, когда очень маленький рассказ на самом деле был очень смешной или поучительный для жизни. Он придерживался своей тактике ─ молчал. Он не сомневался, что майор с наголо постриженной головой и несколько сгорбленной фигурой, денно и нощно следил за его поведением, за его высказываниями, даже малейшими…
Во время игры Сотников, посетовав на занятость офицеров, сказал о том, что Дрогов ищет специалиста по черчению. Предстояло сделать схему расположения помещений психиатрического отделения. Рокотов, почти не раздумывая, предложил свои услуги. Рокотов вышел из кабинета врача и направился к психам. Несмотря на позднее время, в холле горел свет и работал телевизор. Он внимательно огляделся и увидел Наседкина. Он сидел на стуле неподалеку от туалетной комнаты и вертел головой по сторонам. Словно кого-то ожидал. Рокотов улыбнулся и кивком головы поприветствовал дежурного. Появление офицера несколько приободрило старшину. Он быстро вскочил со стула и почти на цыпочках подошел к Рокотову. Затем еле слышно произнес:
─ Товарищ капитан… Я сижу и зрю на этого придурка Исмагилова… Он сидит на очке или стоит у писсуара… Все писит и писит…
Андрей слегка усмехнулся. В ночное время, что делают психи, особенно солдаты, его не интересовало. Для приличия он спросил:
─ Ну, и что у него там? Понос от гречки или от недожареной рыбы…
Приложив палец к своему виску, он на полном серьезе продолжил:
─ А может у него какие-то перебои в черепной коробке, которая называется головой…
Умозаключение офицера рассмешило дежурного. Он с некоторым недоумением посетовал:
─ Товарищ капитан… Вы, наверное, не в курсе того, что рядовой Исмагилов делает по-маленькому в постель? Об этом знают все психи…
Заметив равнодушие офицера, старшина не стал ему больше докучать своими проблемами. Сославшись на занятость, он лихо козырнул и побежал в туалетную комнату. Рокотов за ним не последовал. За его службу подобных случаев с энурезом было десятки.
Остаток ночи Рокотов не спал, он вновь был в плену воспоминаний. За время пребывания в психушке он взял себе за правило. Каждый день или ночь ─ новые эпизоды из личной жизни. Получался своеобразный дневник. Воспоминания о прошлом его мало нервировали. В какой-то мере даже поднимали его жизненный тонус.
1979 год. 26 февраля. Понедельник. Колесников пригласил пациента к себе в кабинет ровно в десять часов утра. Он слегка оживился, когда увидел его в прежнем виде. Лицо Рокотова было бледным и скорбным, словно он только что перенес смерть близкого ему человека. Мало того. Его рука во время рукопожатия была влажной и несколько дрожала. Майор уже не сомневался, что он и на самом деле чокнулся. Слегка покачав головой, он с явным недоверием спросил у вошедшего:
─ Андрей Петрович, я слышал, что ты имеешь желание помочь нам на поприще канцелярской работы… Я же, тем временем, буду искать пути твоего духовного выздоровления…
Рокотов на реплику врача не ответил. Он только слегка кивнул головой и тотчас же ее опустил. Он не отрицал, что на его душе было скверно. Почему это происходило, он и сам толком не понимал. Возможно, причиной этому был дождь, который моросил с самого утра. В помещении психов было темно, словно ночью. Не прибавляла ему настроения и скука, она преследовала его с каждым днем все больше и больше. Иногда ему хотелось биться об стенку головой или спать, спать напрополую. Однако, он не делал ни того, ни другого. Он хотел лишь одного. Как можно скорее покинуть этот страшно однообразный маленький мир, который назывался психушкой.
Работа писаря Роктова обрадовала. В ней он ничего сложного не видел. Он еще в школе писал плакатным пером. Затем в армии, особенно в родной мотострелковой роте, затем и в батальоне. Сейчас же в полку он не прибегал к своему хобби. В его распоряжении была портативная пишущая машинка и авторучка.
Схему расположения помещений психиатрического отделения Андрей чертил два часа. Колесников лишь изредка заходил в свой кабинет, смотрел результаты труда своего пациента. К его удивлению, они были неплохие. Майор с радостью взял лист ватмана и понес его к начальнику. Увидев почти профессиональную работу, Дрогов от удовольствия крякнул и тут же ринулся к психу. Он в это время сидел с понурым видом за письменным столом и листал медицинский словарь. Вникать в историю возникновения сотен болезней, желания у него не было. Читал просто так, тянул волынку. Появление Дрогова в некоторой степени его насторожило. За все время пребывания он видел его только два раза.
Главный медик в прямом смысле влетел в комнату, и протянув руку Рокотову, с оживлением протараторил:
─ Андрей Петрович, ты настоящий мастер каллиграфии… Ты для меня настоящая находка…
Затем он пару шагов отступил назад и уставился на молодого мужчину в коричневой робе. Слегка вздохнул и с некоторой осторожностью выдавил из себя:
─ Андрей Петрович, а ты случайно на пишущей машинке клавиши не нажимал? Нам нужна машинистка… Без нее вообще хана…
На какой-то миг в помещении наступила тишина. Двое офицеров, облаченных в белоснежные халаты, с некоторым испугом и одновременно с определенной надеждой смотрели на того, кто сидел в кожаном кресле. Никто из них не двигался, даже не дышал. Рокотов приподнял плечи, и бросив равнодушный взгляд на офицеров, уверенно произнес:
─ Писать могу, товарищи офицеры… Печатать также могу, товарищи офицеры…
Тотчас же раздались жидкие аплодисменты. Дрогов улыбнулся и слегка похлопал талантливого пациента по его плечу. Он все-таки еще не верил в его универсальные способности. Решил их проверить, полностью и окончательно развеять свои сомнения. Он вплотную подошел к Рокотову, взял его за руку и повел его в свой кабинет. Посадил его за пишущую машинку. Пациент посмотрел на механическое изделие и кисло улыбнулся. «Москва» была у него всегда под рукой, дома или на службе. Он печатал на ней информационные материалы для руководителей политических занятий. Дрогов вложил в машинку лист бумаги, отошел от стола и почти по слогам продиктовал:
─ Совет-ская Ар-мия есть оплот мира во всем ми-ре…
Рокотов быстро забегал пальцами по клавишам и с некоторой иронией в голосе пробубнил себе под нос:
─ Этот тезис никто и не отрицал, в том числе и наши медики…
Дрогов на его заумные слова не прореагировал. Он наклонил голову и с облегчением вздохнул. Затем поднял кверху большой палец левой руки и победоносно воскликнул:
─ Андрей Петрович! С этого момента ты моя правая рука… Я сейчас, прямо с этого момента, тебя озадачу…
Он быстро подошел к небольшому шкафу, вытащил из него кипу папок и начал их перебирать. Вскоре на столе появилась небольшая горка бумаги, многие листы были написаны рукой. Новоиспеченный «печатник» внимательно посмотрел на офицера и слегка прошевелил губами:
─ И все это принадлежит мне, товарищ подполковник? Я так понял…
Дрогов несколько опешил. Он, скорее всего, не понял вопрос психа. Он еще раз переворошил бумаги, изъял несколько страниц и очень спокойно произнес:
─ Я думаю, что этих бумаг тебе на неделю хватит… А там, посмотрим…
Слова о возможном недельном пребывании, словно молния, пронзили Андрея. Он с ненавистью зыркнул на врача и сквозь зубы процедил:
─ Я все понял, товарищ подполковник… Я еще целую неделю должен прозябать в этом заведении, чтобы получить от медиков и от партии официальное заключение, что я законный псих… Так это?…
Он отодвинул от себя машинку и с унылым выражением лица прошипел:
─ Я все понял, товарищ начальник… Меня просто-напросто забивают как скотину на мясокомбинате…
Ненависть к людям в белых халатах все больше и больше переполняла душу молодого человека. Он встал со стула и ринулся прочь. Дрогов его не остановил. Знал, что сделать это невозможно и бесполезно.
Остаток дня Рокотов провалялся в постели. Он даже не обедал, хотя сильно хотел кушать. Он вновь был погружен в тягостные размышления. Он уже нисколько не сомневался, что его «болезнь» требует времени, возможно, месяц, два, а то и год. От этого понимания и одновременно от неспособности перевернуть существующие порядки небольшого заведения, этой армии и даже этой огромной страны, он злился и всеми жабрами души ненавидел тех, кто лежал рядом с ним, и тех, кто его «лечил». Только к вечеру он немного успокоился. После ужина подошел к газетному столику. Полистал газеты.
В эту ночь псих со звездами заснул очень поздно. Его вновь и вновь одолевали мысли, благодаря которым он приходил к неоспоримым выводам. Его, капитана Советской Армии в психишку просто-напросто запихали, запихали насильно. Он также не отрицал, что рядом с ним спали и питались из одного котла далеко не все больные люди. Среди них были и преступники. Были здесь и отпетые алкоголики. Те и другие позорили высокое звание защитника Родины. А что сделал противозаконного он, гвардии капитан Рокотов Андрей Петрович, который всю жизнь жил честно и добросовестно исполнял свой воинский долг? Почему он оказался среди правонарушителей? Где социальная справедливость?!
Разрыв между словом и делом Рокотов почувствовал на собственной шкуре уже в начале службы, в ГСВГ. После его появления рота через полгода стала отличной. В этом была заслуга и молодого политработника. Через месяц на повышение ушел его командир. Еще через полгода получили повышение два взводных командира. «Комиссара» же никто из начальников не замечал. Прошло еще полгода. Командир роты получил орден «За службу Родине» третьей степени и через месяц ушел в соседний полк, на повышение. Рокотов ничего не получил, не считая пяти благодарностей и ценного подарка ─ настольной лампы.
Многое в те не очень далекие годы передумал офицер. Он уже тогда приходил к мыслям, которые его пугали, даже убивали. Получить очередную должность или звездочку необязательно честно служить. Нужна только протекция, в любой форме. Взводные Котельников и Простаков ушли наверх неспроста. Один водил дружбу с командиром батальона, они часто посещали офицерское кафе. Клерк делал гостинец для начальника за свои деньги. У другого взводного мать была секретарем областного комитета партии…
Андрей Рокотов только через четыре года получил повышение по службе. Получил совершенно «случайно» и неожиданно. В штабе танковой дивизии, она дислоцировалась в г. Росслау, проходило совещание командиров частей и их заместителей. Полковник Колышкин, делая доклад о состоянии боевой и политической подготовки за прошедший год, перечислил фамилии отличных офицеров. Фамилию Рокотова назвал последней и сделал некоторое отступление. Седовласый мужчина с молодцеватой выправкой приподнял голову, окинул взором зал и с явным недоумением в голосе произнес:
─ И что, Вы, товарищи офицеры, думаете? Старший лейтенант Рокотов служит четыре года и все это время его рота является отличной…
Сделав небольшую передышку, исполняющий обязанности командира соединения, поднял левую руку кверху и словно искусный оратор патетически добавил:
─ За это время из подразделения на повышение ушло четыре командира взвода, два командира роты. Он же получает только моральное удовлетворение… Висит на доске почета и о нем пишут в боевых листках…
Неординарное сравнение известного политработника вызвало оживление среди старших офицеров. Колышкин вновь уткнулся в бумагу, затем тут же приподнял голову и с нескрываемым сарказмом посмотрел на полковника, сидевшего неподалеку от трибуны. Под давлением пристального взгляда офицер привстал, и повернувшись в сторону докладчика, с умилительной улыбкой прогнусавил:
