Владимир Великий
Человек без маски
Полковник поднял трубку и набрал номер телефона. Раздался знакомый голос капитана Моисеева. Он тепло поздоровался с подчиненным и потом быстро произнес:
─ Петр Иванович, в срочном порядке дуй ко мне… Машину возьми у командира… Время не терпит…
Моисеев появился через полчаса, что сильно обрадовало Самойлова. Он вышел из-за стола, полуобнял высокого мужчину с большими очками на носу, и с сожалением произнес:
─ Петр, мне сейчас стыдно за то, что я раньше тебя не замечал, истинного патриота нашей партии…
Моисеев от теплого комплимента чуть было не расплакался. Он присел за продолговатый стол, за которым не так давно сидел, и трясущимися губами прошепелявил:
─ Я, товарищ полковник, всегда был предан делу нашей партии… Мне бы скорее образование получить…
Самойлов намек стукача понял. Решил успокоить. Он положил на его плечо руку и тихо сказал:
─ Петр Иванович, за мною дело не встанет… Нам сейчас одно дельце провернуть надо, как можно скорее, а то поезд уйдет…
Через час капитан Моисеев вновь сидел в командирском «УАЗе» и держал путь к населенному пункту Вале. Небольшой городишко был знаменит тем, что в его окрестностях добывали бурый уголь. Лицо офицера было озабоченным. К обеду следующего дня ему предстояло быть в Тбилиси, в окружном госпитале. Лично сам он не горел желанием встречаться с Рокотовым. Приказ Самойлова обязывал его это делать. Приказ начальника ─ закон для подчиненного. От этой мысли офицер слегка вспотел. Он костерил себя за то, что совсем недавно сделал большую промашку, предлагая шефу исключить Рокотова из рядов КПСС. Самойлов же был другого мнения. Моисеев слегка скрипнул зубами. Жаль, что не предугадал инициативу своего протеже. Очередной балл в служебной карточке был бы не лишним…
Самойлов приехал домой поздним вечером, приехал в приподнятом настроении. Сразу же сел за стол. Татьяна, его жена уже два раза звонила и просила его не задерживаться. Она впервые в жизни приготовила хачапури, грузинское национальное кушанье. Супругу предстояло снять пробу. Виктор Федорович с удовольствием покушал, во время трапезы пропустил рюмку русской водочки. Затем удалился в небольшую комнату, своеобразный домашний кабинет и заказал переговоры с Симферополем. Через полчаса раздался звонок. Хозяин трехкомнатной квартиры поднял трубку, и услышав знакомый голос, уверенно произнес:
─ Федор, дружище, добрый вечер… Я вновь о вчерашнем разговоре…
Переведя дух, он с улыбкой добавил:
─ Я думаю, через месяц, другой у меня найдется место для твоего сына… Пора и ему в майоры выбираться…
Больше он ничего не сказал. Повесил трубку и присел на небольшую тумбу. Затем посмотрел на настенные часы. Времени для размышлений не было. В постели его ждала любимая женщина…
1979 год.15 марта. Четверг. После обеда Рокотов прилег в постель, немного устал. Сказывалось не только повседневное нервное напряжение, но и однообразие жизни. Он уже не скрывал, что его молодой организм давал сбои. Частенько болела голова, болело и сердце. Особенно по ночам, когда он, нашпигованный до предела всевозможными версиями и аксиомами о своей неудавшейся карьере и неопределенностью завтрашнего дня, долго ворочался в постели. Ложился на правый бок, давал больше простора для центрального органа кровеносной системы. Он иногда так напряженно стучал, что из-за боязни умереть, у психа выступали слезы.
Не успел он еще по-настоящему заснуть, как его кто-то легонько толкнул в плечо. Он открыл глаза и от удивления чуть-чуть привстал с постели. Перед ним стоял капитан Моисеев, секретарь парткома, его однополчанин. Его появление для Рокотова было полнейшей неожиданностью. Он несколько мгновений лупал глазами на высокого мужчину в белом халате, который был накинут на его плечи. Моисеев, сделав улыбку до ушей, протянул руку лежачему и очень зычным голосом произнес:
─ Добрый день, Андрей Петрович… Ты, конечно, не ожидал моего визита… По выражению лица вижу, не ожид-а-а-л своего коллегу по партии. Однако, я был бессилен против нашего женсовета…
Затем он поднял указательный палец кверху, и торжествующе добавил:
─ Андрей, только благодаря нашему прекрасному полу, я здесь…
Псих без всякого желания поприветствовал главного коммуниста полка и опустил голову на подушку. Приглашать его для беседы наедине, желания не было. Он прекрасно знал, что Моисеев приехал сюда не по воле женсовета, скорее всего, по приказу Самойлова. Рокотова внезапно стало знобить, возможно от пришельца. Он притянул одеяло к груди, затем рукой указал на противоположную кровать, она была пустой. На миг призадумался. Информация о полковой жизни могла в какой-то мере разгрузить его нервную систему. Возможно, и гость о ком-то или о чем-то проболтается. Он кисло улыбнулся и прошептал:
─ Петр Иванович… Я, честно говоря, не ожидал увидеть тебя здесь, да еще и в новом халате… У нас такое одеяние сами начальники редко носят, если носят ─ по большим празникам…
Доброжелательное ответное действие психа в значительной мере растопило лед недоверия, которое только что офицеры испытывали друг к другу. Моисеев вновь улыбнулся, присел на кровать. Затем пару раз слегка отпружинил и сказал:
─ Мне халат выдал старшина Наседкин… Он не только обходительный, но и очень дотошный… Все расспрашивал меня о цели визита…
Андрей слегка приподнялся и утвердительно кивнул головой. И в сей же миг пришел к простому умозаключению. Новые халаты выдавались только с разрешения начальника отделения. Затем он внимательно посмотрел на очкастого и как бы мимоходом себе под нос пробубнил:
─ В нашей армии все и вся выдается по приказу, только по приказу…
Моисеев реплику лежачего пропустил мимо ушей. Он огляделся и с некоторым удивлением произнес:
─ Андрей, мне кажется, что в помещении слишком спертый воздух… Вас здесь не очень много, но мне с дороги тяжело дышится…
Рокотов не дал ждать себя с ответом. Он отпарировал почти мгновенно:
─ Здесь не только спертый воздух, но и слишком ограниченные вылазки на природу… В тюрьме и то лучше…
Он криво усмехнулся, быстро встал с постели и показал рукой на окно с решеткой. Визитер пристально вгляделся в отверстие в стене. Неспеша снял свои квадратные очки и также неспеша их надел. Лишь после этого он среагировал:
─ Я думаю, что решетки необходимы… Ведь все бывает…
Обитатель психушки сжал кулаки, и чтобы не сделать ими ненужных движений, вновь улегся в постель. Призадумался. Реакция опытного офицера его не только разозлила, но и шокировала. Он вновь натянул одеяло на себя, на этот раз по самые плечи. Некоторое время офицеры молчали. Размышляли. Рокотов уже не сомневался, что гонец от Самойлова приехал сюда неспроста. Прежде чем зайти к нему, он, наверняка, побывал у Дрогова. О ком они вели разговор, сидя при закрытых дверях, не трудно было догадаться.
Душа Моисеева сейчас ликовала, как никогда раньше. Рокотов, его бывший шеф и на самом деле был психически больной. Об этом ему намек подал и начальник отделения Дрогов. Его также радовало, что некогда энергичный молодой мужчина и любимец женщин сдал, притом очень сильно. Его лицо осунулось и сильно постарело. Не упустил из виду он и небольшой клок седых волос в темной шевелюре своего противника.
Рокотов решил играть ва-банк до конца. Он приятно вытянулся в постели и с нескрываемым любопытством спросил у однополчанина:
─ Петя, что нового в нашем гвардейском мотострелковом? Небось, проверки, да комиссии…
Затем щелкнул языком, и слегка покачивая головой из стороны в сторону, продолжил:
─ И все это на тебе лежит, Петр Иванович…
Вопрос о «знакомой дороге», так кое-кто из офицеров называл свою повседневную службу, моментально оживил Моисеева. Он наклонился в сторону больного и тихо прошептал:
─ Честно скажу, пашу за всех, за все звездочки…
Загнув палец левой руки, он продолжил:
─ Первое. Майор Солодов сейчас находится в медсанбате, жалуется на боли в желудке. Гадом буду, у него язва… Второе. Наш начальник клуба Еникей запил основательно. На службу забил… Ему пришла телеграмма, умер отец. На похороны во Владивосток не поехал, нет денег… Мало того. Устраивает каждый день панихиду по усопшему.
─ Сделав лукавую улыбку, он добавил:
─ Ну, а наш комсомол, ты сам знаешь…
Искусное бичевание офицером сотоварищей по службе и по духу рассмешило психа. Он ехидно улыбнулся и произнес:
─ Да, Петя, мне сильно жаль тебя… Пашешь, как пчелка… Вся работа на твоих плечах, но надо держаться.
Затем, как бы невзначай, прошептал:
─ Этой осенью, Петр Иванович, тебя будем переизбирать…
Заметив легкий испуг на физиономии верзилы, он с уверенностью продолжил:
─ Я думаю, что ты меня еще не похоронил… Я поддержу твою кандидатуру… Партии нужны такие кадры…
Неожиданное покровительство Рокотова, который, чем черт не шутит, еще может оказаться на месте майора Солодова, вызвало нескрываемое раболепие у очкастого. Он покраснел, и сделав преданное выражение лица, льстиво проговорил:
─ Андрей Петрович, спасибо за доверие… Ведь недаром тебя считают полковой умницей…
Затем посмотрел на лежачего и чуть-чуть задержал на нем свой взгляд. Физиономия сослуживца располагала к разговору по душам, к простому человеческому откровению. Этим и воспользовался визитер Самойлова. Он быстро метнулся к кровати Роктова, присел на ее краешек, и тяжело вздохнув, выдавил из себя:
─ Петрович, я знаю свои проблемы… Однако у меня есть и неплохие плюсы. Главное, я настоящий коммунист… За родную партию любому горло перегрызу…
Слегка наклонив голову в сторону возможного начальника, он с некоторой озабоченностью в голосе выдвинул очередной козырь:
─ Андрей, возьмем самое худшее. Допустим, меня не переизбирут… Буду бить челом Самойлову, политотдел ведь дело очень серьезное… И еще… На днях я звонил капитану Пчелкину, ты его, наверняка, знаешь… Он недавно приехал из Афгана, орден получил… Сейчас уже в политотделе корпуса…
После этих слов глаза Моисеева заблестели, словно у кошки, увидевшей перед собою десяток упитанных мышей. Офицер в очках еще ближе придвинулся к лежачему, наклонился к его уху и прошелестел:
─ Лично я выполню не хуже других интернациональный долг… Ходят слухи, что мы будем скоро там…
Новость о возможном вводе советских войск в сопредельное государство для капитана Рокотова ошеломляющей не была. Он, как офицер, это уже давно чувствовал. И даже по этому поводу поделился мыслями с большим начальником. Точка зрения маленького клерка явно шла вразрез с официальной…
Он усмехнулся, и окинув презрительным взглядом однополчанина, тут же съязвил:
─ Петр Иванович… Карьеру надо делать на родной земле или в родной армии… Заметив недоуменное выражение лица гостя, он вновь сквозь зубы процедил:
─ И еще… Тебе, генсек, не мешало бы изучить историю нашего соседа…
Откровенного разговора дальше между офицерами не получилось. Рокотов об этом уже и нисколько не сожалел. Ему в основе удалось выудить из Моисеева все, что он хотел. О другом он и сам догадывался. Стукач действовал по указке Самойлова. Прежде чем навестить Рокотова, он побывал у начальника отделения. Андрей уже не сомневался, что против него плелись не только интриги, но и уже на деле действовал сговор партии и медицины. Оставалось только ждать результатов. Какими они будут он тоже уже знал…
Прощание было предельно сухим. Рокотов первым протянул руку непрошенному гостю. Он хотел как можно скорее закончить комедию, сценарий которой был написан лично Самойловым. Моисеева он не провожал, лежал в постели. К офицеру, только что покинувшему палату, у него не было абсолютно никакого интереса. Не было у него желания и читать свежие газеты.
1979 год. 16 марта. Пятница. Очередной день обитатель психиатрического отделения гвардии капитан Рокотов встретил жизнерадостно. Оснований для переживаний почти не было. Вывод напрашивался сам по себе. Армейская карьера для него уже прошедший этап. В этом он окончательно убедился вчера, после неожиданного визита полкового генсека. Моисеев приезжал не просто так, приезжал, чтобы завершить его персональное дело. Оставалось только ждать. Исключение из партии Андрей напрочь отбрасывал. Коммунисты не поднимут руки против человека, которого на законном основании уволили из армии. От болезни, в том числе и нервной, никто не застрахован. Долго или мало предстояло еще торчать в психушке, он не знал. Врачи выдерживали определенный норматив, чтобы ему окончательно поставить «диагноз»…
Колесников пригласил к себе Рокотова после двенадцати часов дня. Пришел за ним лично сам, тепло поздоровался. Поинтересовался самочувствием. И на этот раз все было по-старому. Врач измерил у пациента давление, попросил показать язык. Рокотов выполнял указания специалиста беспрекословно, хотя делал все это очень медленно. Тянул время. Майор на вялые движения подопечного не реагировал. У него также времени было предостаточно. Он уже «отметил» сегодня в своем талмуде пять человек. Люди со звездочками практически были здоровыми. Один старший офицер и два младших офицера, а также два прапорщика ходили перед ним по струночке, словно ручные. Никто из них не хотел сидеть в тюрьме или иметь другие серьезные приключения. После психушки кое-то из «больных» имел право претендовать на пенсию или квартиру. Рокотов же, шестой в этой когорте, был исключением. Он не пресмыкался перед врачами, имел свой характер, свое «Я». Колесников иногда не понимал ершистого писаря, он на гражданку «увольнялся» абсолютно голым и нищим. Ни пенсии, ни жилья. Мало того. По статье 8-б, группы III. невозможно было хорошо трудоустроиться.
Перед самым уходом Рокотов спросил лечащего врача:
─ Алексей Михайлович… Вчера у меня был парторг нашего полка… Выполнял специальное задание большого начальника… Вы в курсе этого?
Колесников уже был наслышан о визите, но ничего конкретного не знал. Он сделал слегка недоуменное выражение лица и очень спокойно ответил:
─ Моисеев был у начальника… Что они там говорили, мне пока неизвестно… Придет время и скоро узнаем…
Ответ Рокотова не устроил. Наоборот, его рассердил. Он стиснул зубы и вышел из кабинета. Сильно хлопнул дверью. Его судьбу определяли не врачи, ее определяли боссы с большими звездами…
Несколько неудачный визит к врачу не обескуражил Рокотова. После обеда он зашел в курилку и составил компанию офицерам. Мороков и Туликов были немного удивлены, когда увидели собрата по психушке жизнерадостным. С ним такое бывало очень редко. Рокотов втянул в себя табачный дым, затем с улыбкой спросил:
─ Ну, о чем же наше доблестное офицерство гутарит? О бабах или о правителях?
Туликов, он еще не «остыл» от предыдущего анекдота, несколько съязвил:
─ Капитан, конечно, твои газеты и телевизионный ящик про голых баб не рассказывают… Поэтому ты ходишь, как убиенный… А нам, вся эта партийная болтовня по одному месту…
Потом он слегка хлопнул рукой между ног и закатился гомерическим смехом. Засмеялся и его напарник. Рокотов внимательно наблюдал за офицерами, они чуть было не брались за животы. Лично сам же он в этом ничего смешно не видел. На язвительную реплику он все-таки среагировал. Он кисло улыбнулся, и несколько наклонив голову вниз, чем-то напоминал сгорбленную старушку, громко произнес:
─ Психи мои, собратья мои… В нашей психушке мало кто держит грудь колесом. Каждый ходит и что-то просит… Я же ничего не прошу… Я хочу лишь одного ─ домой…
Офицеры, скорее всего, не поняли смысла его умозаключения или им просто-напросто было не до серьезных вещей. Они тут же улетучились. Андрей от безделья долгое время бодрствовал: бродил по коридору или заходил в спальную комнату. Ненадолго ложился в кровать. Спать не хотел. Он вставал и вновь болтался. Думать о чем-то или о ком-то ему не также хотелось. От обилия мыслей и одиночества он порядочно устал…
1979 год. 17 марта. Суббота. Почти до самого обеда Рокотов провалялся в постели. Он вновь впал в раздумья. Размышлял о своем будущем. Как ни странно, чем больше он мозговал, тем сильнее жизнь без погонов его приманивала к себе. Ему было почти двадцать восемь, из них он десять лет носил погоны. Четыре года в училище, шесть лет офицером. И все эти годы был при ремне и под надзором старшего начальника. Нередко проблемы ему приносили и подчиненные, с которыми он был день и ночь. Его карьера, в том числе и семейная жизнь, определялась не его личными мозговыми извилинами. Все зависело, в первую очередь, от головы, части тела, состоящей из черепной коробки и лица, его начальника. Что было в этой голове дело уже совсем другое. При этой мысли он невольно улыбнулся. Дураков со звездами в Советской Армии, как сейчас ему казалось, было куда больше, чем умных.
Дальнейшие мысли все больше и больше успокаивали душу психа. На гражданке куда проще. Выбирай любую республику, любой город или деревню, и живи в свое удовольствие. Начальники без погон и не такие страшные. Не получилось, пошли их куда-нибудь подальше. Затем ищи другую работу. Шевелить мозгами ему больше не хотелось. Он уснул.
1979 год. 18 марта. Воскресенье. Воскресное утро для психа со звездочками началось неудачно. На душе было тяжело, иногда ему казалось, что вот-вот его поведут на эшафот или в лучшем случае выгонят на улицу. Почему он захандрил, он и сам не понимал. Только вчера он смирился со своей участью, мечтал о гражданке. Тешил себя лучшей жизнью в Сибири, где хотел жить после вынужденного дембеля. Добавляла скуки и погода. Небольшой дождь моросил весь день. Андрей довольно часто смотрел в окно, иногда до опупения. В этот момент он ни о чем и ни о ком не думал. Пялил глаза и только. Не радовало его и отсутствие птиц, которые в солнечную погоду всегда сидели на ветках, и о чем-то щебетали. Выйти на улицу и подышать свежим воздухом, не говоря уже о прогулке по военному городку, после стычки с Наседкиным ему так и ни разу не удалось. Дежурные его просто-напросто не замечали. Идти к врачам и бить челом о помиловании или обещать хорошое поведение, он не хотел. Да и вряд ли кто из врачей рискнул выпустить его наружу. Людям со звездами, скорее всего, политический работник Советской Армии в клетке представлял наименьшую опасность, чем за ее пределами. Было также и легче вести за ним негласную слежку…
Составить компанию курильщикам после обеда Рокотову не удалось. Туликов и Мороков сразу же приняли горизонтальное положение. Их примеру вскоре последовал и Андрей. Он радовался, что сон все больше и больше становился частью его жизни, как человека, как психа.
1979 год. 19 марта. Понедельник. Утро для Рокотова началось куда оживленнее, чем воскресное. После завтрака его пригласил начальник отделения. Дрогов на этот раз был как никогда очень вежливый и обходительный. Он по-дружески полуобнял вошедшего и лично сам подставил ему стул. От поистине царской милости к своей персоне псих расцвел в обворожительной улыбке. Затем сильно насупился. Знал, что очень маленький подхалимаж к подчиненному со стороны начальника есть дело темное. Уши надо навострить. В этом он убедился сразу, как только врач открыл рот:
─ Андрей Петрович, я вижу у тебя дела идут на поправку. Мне об этом сказал Колесников, да и я сам вижу… ─ с улыбкой произнес Дрогов.
Рокотов ничего не ответил. Промолчал. Выжидал, на что намекал лысый мужчина. Подполковник несколько откинулся на спинку кресла и бросил пристальный взгляд напротив. У молодого человека, одетого в робу коричневого цвета, лицо было неподвижным. Только его глаза, словно острые ножи, пронизывали того, кто заботился о его здоровье. Дрогов после короткого молчания продолжил:
─ Андрей Петрович, ты главный идеолог партии среди солдатских масс… Тебе здоровье, ох как нужно, особенно сейчас, когда ты вот-вот покинешь наше заведение…
Тут Андрей не выдержал. Он приподнялся со стула, и сделав недоуменный взгляд, сквозь зубы процедил:
─ Товарищ подполковник, мне все-таки непонятно… Какая связь может быть между идеологией и здоровьем… Если человек здоров, это еще не означает, что гений или политик…
Дрогов моментально оживился. Он наступил на любимую мозоль офицера. Он крякнул, и оскалив, слегка пожелтевшие зубы, произнес:
─ Слава Богу, капитан Рокотов входит в свои обязанности… Мне это очень приятно… Очень приятно…
Сделав передышку, он сделал серьезное выражение лица и сухо бросил:
─ Андрей Петрович, я вижу, что ты никому не льстил, даже нашей партии… Так ли это?
Рокотов моментально вспыхнул. Его лицо стало красным, по спине пробежали мурашки. Сомнений не было. Моисеев во время визита вся и все изложил. Изложил в лучшей форме, так он делал всегда, когда вопрос касался персонального дела коммуниста или партийной характеристики для выдвижения на вышестоящую должность. Он встал, сделал пару шагов к начальнику, сидевшему в кресле, и со злостью выдавил из себя:
─ Товарищ подполковник… Самойлов и его гонец сделали свою миссию… Мне остается только ждать приговора… ─ Рокотов презрительно усмехнулся и вышел вон.
Вскоре он оказался в горизонтальном положении. С облегчением вздохнул. С армией все покончено. Недавняя мечта сделать хорошую военную карьеру ушла в прошлое. Он уже жил гражданской жизнью. Намек Дрогова на неоднозначное понимание политики партии, его как полувоенного, полугражданского человека просто убил. Вывод был однозначный. Кто не соглашался с партийными установками ─ изгой общества. Офицеру Рокотову, без всякого сомнения, грозило особое увольнение из армии, с довесками, от которых ему никогда не избавиться. Он тяжело вздохнул, натянул по самую голову одеяло и глубоко заснул…
1979 год. 20 марта. Вторник. После завтрака Рокотов впал в уныние. Причиной этому была тоска по Алле, жене. От нее до сих пор не было ни весточки, ни звонка. Не появлялась она и сама. Он за эти дни и ночи очень многое передумал о своей семейной жизни. Рокотовы жили не хуже, чем другие офицеры, не говоря уже о том, что они побывали в ГДР. У них были другие проблемы, проблемы семейные. Алла никогда не утруждала себя по хозяйству, не помогала она и своему мужу. Он убеждался в этом почти каждый день, однако из этого трагедии не делал. Он считал, что его предназначение, как настоящего мужчины в том, чтобы, как это возможно, больше разнообразить жизнь молодой и красивой женщины. Многие этого не делали или не смогли сделать. Не все удавалось и Рокотову.
Армейская жизнь напрочь отметала все то, что мешало боевой готовности подразделений. Больше неустройств испытывали семьи, оказавшиеся в «дырах». Курсант Рокотов побывал в одной из них во время стажировки в Забайкальском военном округе. В десяти километров от китайской границы. Он в один миг понял, что на деле означала профессия «защищать Родину». Палящее солнце и песчаные бури вперемешку с повседневными пьянками местных жителей приводили его к далеко нерадостным мыслям. Все это было страшно далеко от советского образа жизни, о котором болтали средства массовой информации…
Во время размышлений Андрей все больше и больше склонялся к выводу. Алла никогда не была его второй половинкой, без чего немыслима успешная карьера офицера. Да и не только карьера. Без взаимного понимания и поддержки невозможна и человеческая жизнь…
Вечером псих обратился к «Правде». На этот раз его привлек Афганистан. Автор статьи писал: «Симпатии и поддержка советских людей на стороне народно-демократического строя Афганистана, его законного правительства, и на стороне народа дружественного нам Афганистана…». Рокотов слегка вздохнул, затем улыбнулся. Мысль написать письмо Министру обороны СССР или, в крайнем случае, полковнику Самойлову с просьбой направить его для службы в сопредельное государство, возникла у него спонтанно. После выполнения интернационального долга рвануть в академию и продолжить службу. В худшем случае, попроситься в другой округ или дивизию. Сейчас его не страшило то, что ему рассказал майор Хомуло. Рокотов трудностей не боялся…
Только поздно ночью псих со звездочками отказался от своей затеи. Мечта стать интернационалистом или Героем Советского Союза показалась ему очень наивной, детской. Никто из начальства не отважится послать его даже на амбразуру, а вдруг он изменит решениям партии… С этими мыслями он и заснул.
1979 год. 21 марта. Среда. После завтрака Рокотова в срочном порядке пригласили к начальнику отделения. Дрогов встретил его очень сухо, без всяких эмоций. Даже не соизволил ответить на его приветствие. Не пригласил его и присесть. Пациент сделал это сам, знал заведомо, если начальник не в духе ─ предстояла головомойка. И не ошибся. Дрогов набычился, и взяв в руку карандаш, стал им сильно стучать то по столу, то по своей черной папке, лежавшей перед ним. Псих, сделав лукавую физиономию, некоторое время наблюдал за врачом. Затем он резко переменился. Его лицо стало сосредоточенным, с несколько напускной серьезностью. Он был весь во внимании к важной персоне. На какой-то миг взгляды мужчин встретились. И тут же уши приглашенного уловили:
─ Рокотов, я честно говоря, не ожидал, что ты являешься птицей высокого полета… Тобою интересовался политический шеф госпиталя…
Сильно стукнув карандашом по столу, что свидетельствовало об его нервном напряжении, он продолжил:
─ Подполковник Крышкин ─ известная личность, участник чехословацких событий… Он в нашем отделении бывает только в исключительных случаях…
Андрей слегка приподнялся со стула и с явным непониманием спросил:
─ Я не пойму, в чем меня винят? В том, что я сижу по чьей-то воле или приказу в этом заведении… Или меня скоро выпустят на долгожданную свободу?
Явный намек с подвохом симпатичного мужчины с слегка отпущенной бородой, начальнику не понравился. Он стиснул зубы, затем приподнялся с кресла и громко рявкнул:
─ Капитан, не забывайся… Я старший по званию… Я хочу сказать, что ты…
Продолжить мысль ему не удалось. Рокотов его опередил. Он выпалил мгновенно, словно выстрелил навскидку из автомата:
─ Не надо меня учить ни военному ремеслу, ни жизни… Одно я знаю четко ─ я больной. Больным политика и нотации не нужны… Особенно в психушке…
Он злорадно усмехнулся и вновь выдавил из себя:
─ Товарищ подполковник, лечите меня, остальное не Ваше дело…
Выйти вон и хлопнуть дверью, как он сделал в прошлый раз, Рокотов сейчас не хотел. Он все еще не понимал, что стряслось в психушке и почему какой-то Крышкин им заинтересовался. Он никогда не слышал об этом офицере. Смутно представлял он и руководство в военном госпитале.
После короткой паузы выстрелил в своего противника и Дрогов. К удивлению психа, сделал он это неудачно:
─ Андрей Петрович, мне не хочется напоследок ломать копья об твою умную голову… Ой, как не хочется…
Окинув взором сидевшего напротив, он еле слышно добавил:
─ Я и мои подчиненные свое дело сделали, теперь очередь за верхами…
Затем он кисло усмехнулся и стал перебирать стопку бумаг, лежавших на столе. Рокотов сильно сжал кулаки. Ему теперь все было ясно. Он быстро встал и четко произнес:
─ Товарищ подполковник… Спасибо за откровенность… Некогда тайное всегда становится явным…
Затем он улыбнулся и тут же покинул кабинет. В коридоре ему повстречался майор Колесников. Мужчины прошли мимо, не остановились. Даже не поздоровались.
Остаток дня Андрей Рокотов был в думах. Думал он, лежа в кровати, думал и в движении, когда, словно помешанный, бродил по отделению.
Чем больше он думал, тем больше приходил к однозначному выводу. В психушке ему пребывать осталось недолго. Неделю, не больше. В том, что его спишут на гражданку подчистую, он тоже не сомневался. Большие звезды нервничали, значит ─ срубят наверняка…
Заместитель начальника окружного госпиталя по политической части подполковник Крышкин, присутствуя на совещании политработников, не ожидал, что ему придется «выдернуть гвоздь» из стула. Генерал-майор Баранов очень долго и нудно агитировал подчиненных за действенную работу по пропаганде решений ХХУ съезда КПСС. Затем он стал анализировать недостатки в работе низов. Больше всех досталось начальнику политического отдела мотострелковой дивизии полковнику Самойлову. У него было два самострела, один солдат находился в бегах. Капитан Рокотов пытался ограбить магазин, сейчас на излечении в военном госпитале…
Крышкин был в явном замешательстве, когда докладчик назвав его фамилию, очень строго предупредил:
─ Товарищ подполковник… Я надеюсь, что военная медицина не допустит роста правонарушений, особенно среди тех, кто носит звезды…
Крышкин на совещаниях, как правило, сидел «на Камчатке». Сидел с общей тетрадью в руках. В ней он записывал указания старших начальников. Наиболее важные подчеркивал красным карандашом. В этот понедельник Борис Иванович долго не мог проснуться. Сказалась пьянка, был на дне рождения у подруги своей жены. У него не только давило на виски, но и страшно бурчало в животе. Услышав свою фамилию, он быстро встал и несколько оловянными глазами уставился на генерала. Затем расправил плечи, и четко сильно отрубил:
─ Товарищ генерал… Я искореню преступность в госпитале…
На этом его словесный запас закончился. Не потому, что он был туповатым человеком. Он просто-напросто не знал, о каком больном офицере шла речь. Выручил его полковник, сидевший за большим столом, неподалеку от трибуны. Он приподнялся из-за стола, повернулся в сторону докладчика и с умным выражением лица доложил:
─ Товарищ генерал… Я уже в курсе всего… Мы держим руку на пульсе…
Генерал-майор утвердительно кивнул головой и вновь стал бубнить себе под нос. Крышкин некоторое время стоял по стойке «смирно». Ждал от начальника приказа присесть. Его все не было и не было. Его терпение лопнуло. Он медленно опустился на стул и испуганно посмотрел на оратора. Затем вздохнул и с большим усердием заработал авторучкой.
Утром Крышкин позвонил командиру «психов» и снял с него стружку. Для пущей важности своей персоны он обратил внимание подчиненного на то, что ему за упущения в политико-воспитательной работе в 13 отделении, пришлось трижды «дернуть» жопой. Не упустил он из внимания и офицера Рокотова. Ради него и звонил. Крышкин, словно командир перед боем, властно буркнул в трубку:
─ Завтра же лично побеседуйте с этим умным психом…
Скрипнув зубами, он еще больше взбеленился:
─ В нашем госпитале только больные, только боль-ны-е-е… Запомните это, подполковник…
Дрогов во время разноса едва сдерживал себя, чтобы не запустить трубку в того, кто истошно все это время из нее вопил. Желание было, но мешал страх. За рукоприкладство в армии, откуда бы оно не исходило, любые чины строго карались… Он вздохнул и набрал номер телефона майора Колесникова.
1979 год. 22 марта. Четверг. Проснулся Рокотов за час до завтрака. Обитатели психушки все еще находились в горизонтальном положении. Он с удовольствием сделал небольшую разминку. Бег трусцой по небольшому холлу и несложные физические упражнения особой энергии психу не приносили, однако способствовали трезвости его ума.
