Владимир Великий
Человек без маски
Начало семейной развязки было положено через неделю. Жительнице двух столичных городов место службы мужа страшно не понравилось. Она увядала не по дням, а по часам. Молодожены на этой почве сильно повздорили. Дочь крупных чиновников не выдержала, дала пощечину своему некогда любимому. В день проводов, которые чем-то напоминали прощальную панихиду, офицер не выдержал, напился. Вскоре он опять вошел в прежнюю колею. Через год ему объявили служебное несоответствие. Еще через два года направили в небольшое селение Ахалкалаки, где облака можно и рукой достать…
Рокотов очень внимательно слушал собеседника, который в прямом смысле глотал сигарету за сигаретой. Ему сейчас было очень жаль этого коренастого мужчину, который жил одним днем и не знал, для чего он жил или существует на этой земле…
Во время откровенной беседы Рокотов новому знакомому свою душу не открыл, следовал своему правилу.
1979 год.11 марта. Воскресенье. До обеда в психушке начальников не было. Ее обитатели проводили время по индивидуальному плану. Он был копией для всех. Они лежали в постели или смотрели телевизор. Рокотов не был исключением. После завтрака он пару часов поспал, затем сидел за телевизором. Ничегонеделание его не только угнетало, но и нервировало. Произошедшая стычка с Колесниковым вынуждала его думать и думать. Определенное взаимопонимание между офицерами раньше давало Рокотову надежду, что Колесников хоть в какой-то мере скостит его «болезнь». Сейчас же подобные мысли он начисто изгонял из головы. Понимал, что майор может сделать так, что его, еще молодого человека на гражданке даже в дворники не возьмут. Посмотреть же все то, что написал о нем в талмуде врач, было невозможно. Папка находилась в металлическом сейфе, ключ от него Колесников носил с собою, в небольшой общей связке. Мысль обратиться за помощью к старшей медсестре сначала Рокотова приободрила. Коркина под предлогом служебной необходимости могла взять папку или в худшем случае лично сама поинтересоваться историей болезни офицера. Вскоре от своей идеи он все-таки отказался. Он ни только не хотел подвергать женщину какой-либо опасности, но и почему-то не верил блондинке. Она не была в психов три дня. Рокотов за это время не искал с нею каких-либо контактов. Тем более, сейчас, после вчерашнего инцидента с невропатологом.
После обеда в отделении появился Дрогов. Его визит для Рокотова был полнейшей неожиданностью. Он впервые видел шефа в воскресный день. Подполковник, одетый в белоснежный халат, кивком головы поприветствовал дежурного, вошел в спальное помещение. Повернулся направо, неспеша подошел к стене, остановился. Затем развернулся на сто восемьдесят градусов. На несколько мгновений замер. Потом приподнял голову кверху и уставился глазами вперед, на противоположную от себя стену, на которой висел портрет Министра обороны СССР Д. Устинова. Психи, лежавшие в горизонтальном положении, словно по команде повернули головы в сторону маленького человека с большими залысинами на голове. Подобный реверанс они делали утром, по понедельникам, когда он делал обход. Позади него следовала свита его приближенных. В ее составе было два майора, старшая медсестра и «синявка». Все они держали в руках объемные папки с историями болезни своих подопечных. Исключением был дежурный. Он ходил с ученической тетрадью. Дрогов после небольшой консультации с лечащими врачами принимал решение: кого выписывать, кого лечить дальше.
И на этот раз психиатр не изменил своей привычке, которую выработал за последние пять лет, когда стал шефом над всеми психами округа. Он почти по-строевому отпечатал два шага вперед и резко повернулся налево, к койке, где лежал больной. Затем глазами «прострелил» худощавого паренька, который, словно из пулемета, протараторил:
─ Товарищ подполковник… Рядовой Уйгуров находится на лечении с 8 февраля… Жалоб и предложений нет…
Уверенный голос старослужащего в какой-то мере приободрил Николая Николаевича, но ненадолго. Уйгуров оказался в госпитале по просьбе командира полка. «Старик» жестоко избил сослуживца, отбил у него почки и выбил несколько зубов. Сделал его инвалидом первой группы…
Очередной псих оказался первогодок. Дрогов это сразу не только почувствовал, но и увидел. Арканов, уставившись испуганными глазами на офицера, некоторое время молчал, скорее всего, собирался с мыслями. Затем с большим заиканием из себя выдавил:
─ Товарищ полковник… Я-я-я за-ме-ечаний не имею… Товарищ…
Дрогов слегка улыбнулся, и показав большой палец кверху, спросил больного:
─ У тебя все хорошо, все нормально, товарищ?
Солдат широко улыбнулся и утвердительно закивал головой. Кивнул ему и подполковник. Он не стал воспроизводить в своей голове, почему молодой солдат оказался в психушке. Причины были почти однотипные.
Рокотов ждал своей очереди с большим нетерпением. Желание побеседовать с начальником отделения по душам все больше и больше его преследовало. Едва Дрогов подошел к нему, как он, сбросив с себя одеяло, приподнялся, намеревался встать. Офицер тут же его приостановил. Затем протянул ему руку для приветствия и еле слышно проговорил:
─ Андрей Петрович… Я знаю, что у тебя сегодня выходной, но мне срочно нужна твоя помощь… Завтра комиссия с проверкой грянет…
Пациент слегка улыбнулся и утвердительно кивнул головой. Комиссий в армии, хоть пруд пруди. Он быстро оделся в робу и вскоре оказался в холле. Некоторое время смотрел телевизор, ждал начальника, который уже заканчивал обход. На душе у Андрея было спокойно. Он не ожидал, что ему так быстро предоставится возможность поговорить с Дроговым. Колесников для него уже никакой роли не играл.
Задание оказалось сущим пустяком. Рокотову предстояло переписать небольшой планшет, где расписывались функциональные обязанности начальника отделения. Тушь от времени в некоторых местах поблекла. Вскоре писарь с большим прилежанием заскрипел плакатным пером, его шеф с заумным видом перелистывал кучу документов и делал пометки в тетради. Андрей то и дело отрывался от работы и бросал взгляд в сторону старшего офицера. Сомнений не было, подполковник был в настроении. В приподнятом или еще лучше, он не мог определить. Он прекрасно знал, что если у начальника дурное настроение, лучше не подходить со своими проблемами. Закончив работу, он протянул планшет Дрогову. Офицер не скрывал своей радости. Ему нравился не только красивый каллиграфический почерк пациента, но и то, как он расположил текст. Он улыбнулся и с некоторой иронией произнес:
─ Андрей Петрович, я надеюсь, что твоя умная голова и рука не сделали грамматических ошибок…
Рокотов утвердительно кивнул головой, и протянул сидевшему за столом мужчине, шариковую авторучку с черной пастой. Дрогов взял авторучку и очень размашисто расписался. Затем перевел взгляд на больного. Рокотов вздохнул и выдавил из себя:
─ Николай Николаевич… Я бы хотел с Вами поговорить… В первую очередь, у меня есть проблемы с лечащим врачом…
Подполковник слегка кивнул головой и показал ему рукой на стул. Мужской разговор, несмотря на то, что был непродолжительным по времени, состоялся. Кое-что для Рокотова было совершенно неожиданным, что его поразило. Оказалось, что один полковник, член окружной военно-врачебной комиссии был противником его увольнения из Советской Армии. Считал, что подобные офицеры неслучайные люди в армии, их надо беречь… Дрогов категорически отказался сменить лечащего врача у писаря с офицерскими погонами. Прощание было довольно теплым. Начальник поблагодарил подчиненного за работу, крепко пожал ему руку и очень серьезно сказал:
─ Андрей, а может тебе и вправду еще раз надо хорошо подумать об армии… Ведь такое случается очень редко… Тем более, ты далеко не дурак…
Рокотов слегка покрутил головой из стороны в сторону и очень твердо ответил:
─ Товарищ подполковник… Я думаю в этом карцере двадцать дней и двадцать ночей… Вывод у меня один… Оставаться в армии с такой отметкой в личном деле ─ бессмысленно…
Затем он невольно заморгал глазами. Капельки прозрачной жидкости все настойчивее появлялись на роговицах его глаз. Он стиснул зубы и тяжело вздохнул. Дрогов, заметив душевное расстройство офицера, со вздохом произнес:
─ А может, ты и прав, гвардии капитан…
1979 год. 12 марта. Понедельник. С самого утра у Рокотова болела голова. Причиной этому была бессонная ночь. Он вновь думал о жизни. Разговор с Дроговым убедил его окончательно. Уходить из армии надо, и как можно скорее. До самого обеда он оставался верен своему умозаключению. Во время обеда его «мертвая» аксиома зашаталась, сначала слегка, затем почти рухнула. Начало этому было положено за обеденным столом. К нему подсадили новенького. Им оказался капитан Туликов, из Ахалкалаки. Андрей не скрывал, что новенький чем-то ему симпатизировал. И поэтому он первым протянул руку для приветствия. Его подкупало не только симпатичное лицо офицера с несколько бегающими глазами, но и его необычное поведение. Мужчина с седыми волосами, которому было лет за сорок, возможно и меньше, вел себя очень самоуверенно, даже дерзко. За несколько минут пребывания в столовой он уже успел отругать раздатчицу. Маша, несмотря на большой опыт работы с психами, чуть не расплакалась. Новенький, взяв в руки кусок хлеба, посчитал его слишком влажным, и тут же ринулся к раздаточной. Женщина сначала яростно защищалась, потом сдалась. Заменила хлеб и со слезами на глазах бросилась искать дежурного врача. Майор Сотников очень долго успокаивал недовольного и обиженную. Андрей не вмешивался во внезапно возникшую перепалку. Он двадцать дней кушал черный хлеб такого качества. Утром и вечером психам давали белый хлеб.
Офицеры разговорились в курительной комнате. Рокотов в большинстве своем молчал, придерживался прежнего правила. Новенький же, наоборот, он словно еще в детстве был похлеще Цицерона, римского оратора. Едва они закурили, он сразу же выпалил:
─ Андрей, ты посмотри, какая цаца здесь работает… Небось, все у психов ворует…
Рокотов слегка отпрянул от собеседника, и соизмерив его холодным вглядом, отпарировал:
─ Слушай, Василий… Я думаю, что напрасно бочку на Машу тянешь. Твой кусок масла и сахар она точно не ворует…
Туликов, сделав кислое выражение лица, тут же выстрелил в защитника:
─ Капитан, я вижу, что ты сюда попал по шизофрении… Так ли это?
Неосведомленность седовласого об истинных причинах пребывания в психушке, наповал убила Рокотова. Он едва сдержал себя, чтобы не дать ему очень вескую оплеуху. Сильно заскрежетав зубами, он со злостью процедил:
─ Я попал сюда по другой причине… Ты же и тебе подобные, попадают сюда за пьянку или убийства…
Явно пренебрежительный взгляд и одновременно командный тон статного мужчины седовласого завели в один миг. Он бросил сигарету на пол и подскочил к своему обидчику, которому он был чуть-чуть выше его плеч, и брюзжа слюной, прокричал:
─ Знаешь, салага, я психом никогда в жизни не был и не буду… Тем более, убийцей… Ты понял меня?
Затем он приподнял голову вверх, и увидев звериную физиономию некогда симпатичного мужчины, тут же сбавил «газ»:
─ Я лечу уже долгое время полиартрит…
Слегка покраснев, он стал обеими руками растирать свои бедра, поясницу…
Рокотов смачно затянулся сигаретой. Некоторое время наблюдал, как офицер массировал свое тело. Затем ехидно заметил:
─ Вася, я в человеческих болячках мало смыслю… Одно знаю, тебе надо лежать в другом отделении… Психушка не для тебя…
Потом он внимательно посмотрел на того, кто мог страдать ревматизмом или подобными заболеваниями. Туликов к этому времени уже оставил свое тело в покое. Его глаза бегали в разные стороны, лицо было страшно розовым. Рокотов уже давненько заметил. Никто из обитателей психушки не жаловался на свою черепную коробку. С ней все было в порядке. Они «изобретали» другие болезни, кроме психических. Дабы дальше не нагнетать нервную обстановку, Андрей видоизменил тему разговора. Он глубоко затянулся сигаретой и едва слышно пробунил себе под нос:
─ Вася, мой тебе совет… Береги нервы, особенно, когда работаешь ложкой… Тебе до пенсии осталось совсем немного…
Простой жизненный совет сотоварища Туликова оживил. Он вытащил из кармана коричневой пижамы сигареты, закурил. Рокотов тотчас же заметил, что ревматик очень опытный курильщик. Выпустив изо рта пару красивых клубков дыма, седовласый с уверенностью в голосе произнес:
─ Я, товарищ капитан, в армии и никогда не усердствовал… На десятки лет вперед знал, что она сплошная химера. Знал об этом, когда учился в Московском командном училище…
Сильно наморщив лоб, он продолжил:
─ Знаю и сейчас, что шаровары с красными лампасами мне никогда не носить… Затем он посмотрел на собеседника, лицо которого было почему-то страшно осунувшим. Улыбнулся и очень спокойно сказал:
─ Я всю жизнь жду пенсию, ждал ее в Кандалакше, жду и в горах Кавказа… Мне сейчас тридцать пять, протрублю еще пять…
Он загнул большой палец на левой руке и с радостью подытожил все ранее сказанное:
─ Пенсия потянет за двести целковых…
Мысленно восхитился и окинул взглядом молодого мужчину. Рокотов весь был в напряжении. Он хотел до конца выслушать жизненные установки новенького. Туликов продолжал мечтать:
─ Андрюха, скажи мне, кто такую пенсию получает на гражданке? А кто из простых смертных получает квартиру?
Подняв указательный палец кверху, он победоносно воскликнул:
─ Никто, н-и-и-кто-о… А я, маленький капитан, заместитель начальника по вооружению все это получу…
Сногсшибательная «карьера», о которой все эти годы мечтал офицер, вызывала неподдельный интерес у Рокотова. Он все еще не понимал карьериста. Только поэтому он раскрыл рот:
─ Вася, скажи мне честно… Зачем надо было тебе многие годы болтаться по стране ради четырех маленьких звездочек? Ведь каждый из военных, да и из гражданских, мечтает о большем…
Новенький его мгновенно прервал:
─ Я, товарищ капитан, все время служил так себе, спустя рукава, не то, что ты…
Рокотов намек собеседника схватил мгновенно. В том, что он о нем уже наслышан, он не сомневался. Вспыхнув не то от злости, не то от внезапно нахлынувшего волнения, он схватил седовласого за плечо и с придыханием спросил:
─ Ну, и о чем же ты наслышан? Мне очень интересно знать…
Туликов ответил не сразу, раздумывал, как преподнести правду, а может и сплетни, тому, о ком говорили не только в дивизии, но и в округе…
Он медленно снял с плеча руку оппонента, затем слегка кашлянул, несколько успокоил свою нервную систему, и очень спокойно ответил:
─ О вольнодумстве капитана Рокотова мне неделю назад рассказывал мой шеф, он был в Кутаиси… За день до моего визита в психушку кое-что болтал о тебе и наш пропагандист…
Расспрашивать новенького дальше о правде или сплетнях о себе, Рокотов не стал. Его физические и духовные силы в один миг улетучились. Он никогда не думал, что его визит к Самойлову станет достоянием сотен людей, одетых в военную форму. Он всегда верил в порядочность начальников. Однако глубоко ошибся…
До самого ужина Рокотов находился в горизонтальном положении. Он вновь был в раздумьях. Чисто житейские размышления капитана Туликова, без сомнения, имели под собою почву. В многомиллионной армии куда меньше генералов, чем солдат и офицеров. Да и в стране Советов куда больше армейских дыр, чем, например, в социалистической Германии… Новый поток мыслей, притом часто диаметрально противоположных, все больше и больше посещали голову психа со звездочками.
В столовой оба капитана не промолвили ни слова. Сидели словно истуканы. Рокотов лишь изредка вздыхал, обреваемый тяжелыми мыслями. Туликов, наоборот, был в приподнятом настроении. Он умудрился рассказать раздатчице Маше пару острых анекдотов про зайцев, от которых она весело смеялась.
После ужина Рокотов присел за газетный столик. В передовой статье «Правды» под названием «Предложили коммунисты» говорилось о необходимости борьбы с зажимом критики. Мысль обратиться к главному вожаку многомиллионной партии у психа возникла не в сей миг. Она витала у него часто, особенно в его тяжелые периоды жизни. И в этом он ничего сверхестественного не видел. Десятки тысяч писем шли в Центральный Комитет партии, писали из всех уголков страны…
Поздно вечером Рокотов уединился в столовой. Письмо получилось. Иначе и быть не могло. Каждое слово, каждая фраза были автором выстраданы. Только под утро он оказался в кровати. Проснулся к обеду. Открыл прикроватную тумбочку и взял из нее два листа писчей бумаги, исписанной мелким каллиграфическим почерком. Слегка покачал головой и разорвал их на мельчайшие кусочки. Утро вечера оказалось мудренее. Все равно его просьбы и предложения никогда не дойдут до адресата. Партийная машина необычайно хитрая и мощная, а он один. Силы явно неравные…
Отпало у него и желание следовать примеру Туликова. Поезд капитана Рокотова уже ушел, на переправе лошадей не меняют… Надо уволиться из армии, уволиться во что бы то ни стало. Он тяжело вздохнул и вновь погрузился в сон.
1979 год. 13 марта. Вторник. С самого утра Рокотов был на людях. В десять часов, как обычно, его пригласил лечащий врач. Колесников, к удивлению пациента, встретил его радостно. Он тепло с ним поздоровался и пригласил присесть. Затем, как бы мимоходом, произнес:
─ Андрей Петрович, давай все плохое забудем… Лучше плохой мир, чем маленькая война…
Псих улыбнулся, кивнул головой и слегка поерзал задницей по стулу. Желание отвлечься от грустных мыслей лилось у него через край. С этой минуты он решил по-другому смотреть на окружавший его мир, в том числе и на врача. Все, что делалось с ним в кабинете, его нисколько не раздражало. Он беспрекословно выполнял просьбы невропатолога. Заведомо знал, что это очередная галочка в его толстом талмуде. На прощание Колесников ему порекомендовал:
─ Андрей Петрович… Все микстуры и таблетки, которые приносят тебе дежурные, неукоснительно принимай… Повторяю еще раз, неукоснительно… Они успокаивают нервную систему…
Пациент сделал умное выражение лица и утвердительно кивнул головой. Таблетки и содержимое небольших пакетиков он очень добросовестно складировал в карманах своей куртки. Поздно вечером заходил в туалет и сбрасывал их в унитаз. Затем смывал.
Военный врач сделал очередную запись в своем талмуде: «13.03.79. 10:00 -11:00. Прием больного А. П. Рокотова. Данные объективного обследования. Пульс: в покое ─ 60; после 20 приседаний ─ 70; через две мин. ─ 60. Артериальное давление: максимальное ─ 120, минимальное ─ 70. Органы пищеварения: язык чистый, живот мягкий, безболезненный. Печень ─ не увеличена. Селезенка ─ без изменений. Моче-половые органы ─ без изменений.
Р. S. Больной постоянно жалуется на головные боли и галлюцинации. Во время осмотра все время вертится и что-то шепчет себе под нос. Постоянно с опаской смотрит позади себя, словно его кто-то преследует. Продолжаю усиленно наблюдать…».
Рокотов закрыл дверь и чуть было не столкнулся с Коркиной. Она выходила из кабинета начальника отделения. Появление любимого мужчины в медицинских апартаментах, так она называла вторую часть отделения, где находились врачи, было для нее неожиданностью. Среди медперсонала негласно действовал приказ: как можно меньше допускать контактов с капитаном Рокотовым, который ударил дежурного во время исполнения им служебных обязанностей. Особенно хорохорился майор Колесников. На оперативном совещании он показал папку, в которой были собраны обличительные материалы против капитана из Вале. Ольга особого внимания к компромату не проявила. Она не сомневалась, что прошлое и новое, есть единое целое, которое называлось фальшивкой.
Рокотов был и оставался для нее человеком с нормальной психикой. Она была не против встречаться с мужчиной, который глубоко запал в ее душу и сердце, каждый день и каждый час. Хотела хоть со стороны посмотреть на него, переброситься с ним парой фраз, хоть каким-то образом ему помочь. Подходила к двери, ведущей в комнату психов, и вновь от нее отходила. Боялась нарушить негласный приказ Дрогова. Шеф открыто не говорил об изоляции умного писаря, но его намеки об этом были почти в каждой его реплике или движении, когда речь заходила о Рокотове. Он надеялся, что одиночество вперемешку со страхом в конце концов приведут молодого офицера если к непомешательству, то к очередному стрессу, к всплеску его нервов. Во время инструктажа дежурных он также обращал их внимание на личность из мотострелкового полка. Рокотов среди обитателей психушки был «меченый». После совещания, как правило, начальник и его заместитель, майор Колесников оставались в кабинете. О чем они говорили наедине, старшая медсестра не знала. Однако в том, что разговор касался и Рокотова, она не сомневалась.
Увидев офицера, Коркина остановилась, ее лицо мгновенно стало розовым. Затем она протянула ему руку и очень тихо прошептала:
─ Андрей, я все равно не верю, что ты мог ударить дежурного… Ты же нормальный человек, притом еще и офицер…
Из ее глаз выступили слезы. Что-либо сказать еще, она не могла. У нее внезапно перехватило дыхание, в горле застрял какой-то комок.
Встреча с симпатичной блондинкой Андрея сначала сильно обрадовала. Он не скрывал, что даже короткая разлука с нею его пугала. Не только пугала, но и заставляла его переживать. Он крепко сжал руку женщины и внимательно окинул ее взглядом. И тут же стиснул зубы. Ее слезы и тихое шептание, чем-то напоминавшее мольбу, мгновенно его вывели из себя. Он отпрянул в сторону, и сверкнув глазами, прошипел:
─ Товарищ Коркина… Еще и Вы сыпете мне соль на рану… Я никого не трогал и никого не убивал в этой психушке, да и вообще в армии… Я не убийца и не псих… Я человек, нормальный человек…
Нескрываемая злость и ненависть к ее собственной персоне со стороны некогда нормального мужчины, Коркину просто-напросто шокировала. Она сжала кулаки и плачущим голосом произнесла:
─ Андрей, я же не сказала, что ты преступник или псих… Я верила тебе всегда и верю сейчас… Андрей, пойми меня правильно…
Неожиданно по коридору раздались чьи-то шаги. Молодые люди почти одновременно повернули головы к источнику шума и облегченно вздохнули. Никто из них не хотел появляться на глаза каких-либо начальников. По коридору очень медленно плелся солдат с наголо постриженной головой. В том, что он был салага, у стоявших сомнений не было. Свидетельством этому была не только его прическа «под Котовского», но и его одежда. На худощавом пареньке куртка была на пару размеров больше, брюки также висели на нем гармошкой. Коркина первой бросилась к солдату и на ходу его спросила:
─ Товарищ Хотиев, как ты здесь оказался?. Вход сюда без сопровождения дежурных строго запрещен…
Солдат с недоумением посмотрел на женщину и очень спокойно ответил:
─ Мне товариш майор сказала ждать… Я ждала и ждала, а мне туалет надо… Поведение и речь молодого солдата рассмешили Коркину. Она незаметно бросила взгляд на Рокотова. Мужчина в коричневой робе с темными несколько вьющимися волосами на голове улыбался. У нее тотчас же стало легче на душе. Она помахала ему рукой и неспеша пошла в ординаторскую. Солдат последовал за нею.
До самого обеда Рокотов пролежал в постели. На этот раз он не спал. Не был он и в плену своих переживаний, которые преследовали его днем и ночью, ночью и днем. Сегодня у него был первый день, когда его голова была свежей. Почему это произошло и происходило, он и сам толком не понимал. Возможно, причиной этому была его победа над Колесниковым. Майору не удалось пришить ему угловное дело. Он первым предложил мировую своему пациенту с четырьмя маленькими звездочками на погонах. Эликсир спокойствия влила в душу психа и старшая медсестра Ольга Коркина, она с каждым днем становилась для него близкой и родной…
1979 год.14 марта . Среда. Андрей Рокотов впервые за время пребывания в психушке решил в корне изменить свой образ жизни. Иного пути у него и не было. Одиночество могло привести к умопомешательству. После завтрака он поддержал компанию офицеров. Тройка, в составе которой было два капитана и старший лейтенант, уединилась в курилке. Из небольшой комнаты то и дело исходил смех, порою гомерический. Источником оживления был капитан Туликов. Он, что для Андрея было неведомо, оказался настоящей кладезью анекдотов, притом различных. Нередко он высмеивал и правителей большой страны. Больше всех доставалось Брежневу и Хрущеву. Несколько позже психи со звездами почти одновременно приняли горизонтальное положение, легли спать. Анекдоты положительно сказались на самочувствии Рокотова. Заснул он почти мгновенно. После обеда офицеры тройка уединилась в курилке. На этот раз ненадолго. Причиной этому была погода. С самого утра валил небольшой снег или моросил дождь. В отделении была темно, словно ночью. Рокотов уселся перед телевизором, его коллеги пошли спать…
В 14 часов 50 минут в кабинете начальника 13 отделения окружного военного госпиталя раздался телефонный звонок. Главный психиатр неспеша взял трубку. Из нее тотчас же раздалось:
─ Начальник политического отдела мотострелковой дивизии… Ахалцихе… Полковник Самойлов Виктор Федорович…
Дрогов привстал с кресла и от осознания важности собственной персоны слегка крякнул. Ему, как правило, маленькие сошки не звонили, они не определяли дальнейшую судьбу его подопечных. Вся и все решалось куда выше. Самойлова он знал уже почти два года. Лично ему руку не жал, но по телефону разговор имел. В том, что и на этот раз у большого начальника появилась проблема, он не сомневался. Он широко улыбнулся и несколько заискивающее произнес:
─ Товарищ полковник… Не скрываю, что я очень рад не только Вас приветствовать, но и слышать…
Приподнятое настроение главного «психа» округа вызвало у Самойлова оживление. Он решил действовать, притом без всякой разведки. От предчувствия успешного исхода серьезного разговора он некоторое время ерзал задницей в кресле. Лишь после того, как его зад нашел очень удачное соприкосновение с кожаным покрытием, он раскрыл рот:
─ Николай Николаевич, в твоем очень известном заведении находится мой подчиненный… Звать его Рокотов, капитан из мотострелкового полка… Он дислоцируется в Вале.
─ Ну, как же, товарищ полковник, личность знаменитая… Он не только умница, но и обладает хорошей каллиграфией…
Дрогов несколько задумался. Ход конем он сделал специально. Ему сейчас страшно хотелось знать, что думал об этом офицере его начальник. На Рокотове убийство или разбой не висели, не был он и хроническим алгоколиком…
Он перевел дыхание и вновь произнес, на этот раз несколько официально:
─ Капитан Рокотов находится на лечении три недели… Я лично сам его обследовал… Думаю, что надо время для его выздоровления…
Неожиданный поворот в разговоре обеспокоил Самойлова. Ему не нравилась загадочность медика. Он решил изменить тактику, подойти с другой стороны, более понятной для психиатра. Он слегка вздохнул и вновь бросил в трубку:
─ Николай Николаевич, я лично сам просматривал его документы… Результаты просто удручающие… Прокурор моей дивизии рассматривает этого офицера как социально опасного…
Неожиданно он осекся, замолк. И правильно сделал. Назови сейчас он Рокотова преступником, проблем будет целый воз. Да и врач заерепенится. Психушка не сборище преступников, а медицинское учреждение. К тому же. Единственный телефонный звонок, который он сделал почти два года назад Дрогову, еще не давал ему оснований для полнейшего доверия. Он прикрыл ладонью трубку, вынул из кармана брюк носовой платок и смачно высморкался. Затем опять продолжил разговор:
─ Николай… Я всегда верил нашим медикам, особенно тем, кто носит погоны… Я, как начальник, не имею права оспаривать их диагнозы…
Дрогову очень сильно понравилось умозаключение политшефа дивизии. Он не утерпел и решил особо подчеркнуть значимость своей профессии:
─ Товарищ полковник… Виктор Федорович, ты один из немногих больших начальников, кто ценит работу военных врачей… Кое-кто вспоминает о нас, когда рвутся снаряды или кричат раненые…
Тут же донесся вкрадчивый голос:
─ Николай, я всегда в жизни был реалистом… Капитан Рокотов не только больной, он также не имеет права носить высокое звание офицера…
Только сейчас Дрогов понял, на что намекал политработник. Аналогичная просьба исходила от него совсем не так давно. Прапорщика Азаряна «списали» на гражданку за тяжкое воинское преступление. Из его склада исчезло два автомата. Оружие до сих пор не нашли. Он почти машинально отреагировал:
─ Я, Виктор Федорович, пока не принял окончательного решения по Рокотову. Я переговорю с его лечащим врачом майором Колесниковым…
Конфиденциальный разговор двух военных чиновников продолжался недолго. Прощание получилось очень теплым и доверительным. Самойлов почти по-дружески бросил в трубку:
─ Коля, я для пущей демократии пришлю в твои края гонца, капитана Моисеева, секретаря парткома… Он уже в курсе всех событий…
Дрогов сухо ответил:
─ Я не против, Виктор Федорович… Партия всегда заботилась о своих кадрах…
Затем он рассмеялся и нехотя положил трубку. Неспеша откинулся на спинку кресла. Призадумался. Капитан Рокотов не солдат и не прапорщик, даже и не те офицеры, которые прошли через его руки. Он совсем другой. В том, что он постоит за себя, он не сомневался. Опротестовать решение медицинской комиссии ему никто не запретит…
Дрогов тяжело вздохнул. Вновь впал в раздумье. Открыто же выступить против политики партии в Вооруженных Силах это дело другое, чрезвычайно опасное. При этой спасительной мысли он улыбнулся, прикрыл глаза. И в этот же миг его половой член принял вертикальное положение. Николай Николаевич невольно улыбнулся. Сказывалось отсутствие жены. Она была в гостях у подруги, на Украине. Член «выстрелил» и не только поэтому. Дрогову сильно нравилась старшая медсестра Ольга Коркина. Он уже пару раз подавал ей намек на любовь. Она почему-то не соизволила на своего начальника посмотреть, не говоря уже о чем-то другом. Пока…
Самойлов после разговора с главным психиатром округа сидел в кабинете. Тянул время. Он не скрывал, что эта довольно просторная комната ему нравилась. И не беда, что он попал в армейскую дыру. Нравилась ему и работа, точнее руководство. В Советской Армии, как по всей большой стране все и вся шло очень размеренно и по ступенькам. Верхушка партии, так называемый ЦК КПСС, не только обозначала будущее для сотен миллионов людей, но и подводила под себя теоретическую базу. Доказывала свою неизбежность и вечность. Подобные Самойлову были обязаны днем и ночью разъяснять ее установки низам, что он делал с особым рвением. Подобных же Рокотову, партия исключала из своих рядов…
