Владимир Иванович Шлома
Воспоминания и рассказы
Экзамены
Говорят, что экзамены – это лотерея, кому как повезет. Элемент везения здесь действительно есть, но это не значит, что может повезти всем. Везет, почему-то, только некоторым, всем остальным обычно не везет. Помню еще в школе, моя одноклассница Оля выучила всего два билета из тридцати, и свято верила, что один из этих билетов ей и попадется. В такое везение никто кроме нее не верил, но на экзамене она вытащила именно один из этих двух билетов. Мне так никогда не везло, даже наоборот, стоило мне не выучить хотя бы один билет, как именно он мне и доставался, поэтому мне приходилось учит все. А в ВУЗах, уже достать сами билеты было счастьем. В отличие от школы, билеты нам уже никто не выдавал, выдавались только темы, вопросы по которым могут быть в билетах. По ним готовиться сложно. С билетами нас выручал Саша Особливец, который, начиная со второго семестра, всегда доставал билеты на предстоящий экзамен. Так вот, во втором семестре мы сдавали экзамен по аналитической геометрии. Я выучил почти все билеты, хотя для этого пришлось сидеть в ленинской комнате до трех часов ночи. Оставался последний билет, в котором зачем-то собрали в кучу аж шесть, хотя и довольно простых, теорем. Чтобы их прочитать, нужно было посидеть еще часа два, но уже очень хотелось спать, а поскольку подъем был в шесть часов утра, то я бы поспал всего час, а идти на экзамен с чумной головой – тоже не вариант. Я решил, что мне лучше оставшиеся три часа поспать, ну не может же мне попасться этот единственный не выученный билет, когда остальные тридцать пять билетов я выучил. Но, по закону подлости, мне достался именно этот, единственный не выученный билет, и на этом экзамене я получил единственную в своей жизни удовлетворительную оценку. Пару слов следует сказать и системе оценки знаний, существовавшей в то время в училище. В отличие от школы, оценка за ответы на вопросы билета не ставилась, это считалось только допуском к экзамену, оценка ставилась за ответы на дополнительные вопросы. К счастью, на все дополнительные вопросы я тогда ответил, но поскольку не ответил на один из вопросов билета, то выше удовлетворительной, общая оценка быть не могла.
Как-то мне пришла в голову мысль, что неплохо бы эти дополнительные вопросы самому себе готовить. Ведь это мечта любого студента, чтобы ему задавали те вопросы, на которые он знает ответы. Оставалось придумать, как заставить преподавателя задать именно эти вопросы. И я придумал. Все было предельно просто, отвечая на вопрос по билету, нужно преднамеренно умолчать о каком-либо нюансе этого вопроса. Если преподаватель хорошо знает материал, а большинство преподавателей материал знали прекрасно, он этот «промах» обязательно заметит, а чтобы убедиться, знаю я этот упущенный момент или нет, обязательно задаст по нему дополнительный вопрос. Задавать больше трех дополнительных вопросов преподавателям не рекомендовалось. Поэтому, если на три вопроса билета отвечать с умом, то три дополнительных вопроса уже подготовлены. Правда это не всегда срабатывало, некоторые преподаватели не очень хорошо знали материал, и не замечали неточностей в ответе, тогда приходилось отвечать на их дополнительные вопросы. Один раз я попал к такому преподавателю. В тот раз мы сдавали экзамен по элементарным электронным автоматам. Наше, первое учебное отделение имело, специализацию по автоматизированным системам управления, поэтому по этим автоматам нам давали материала в три раза больше, чем остальным трем отделениям. В одном из вопросов билета мне нужно было построить синхронный реверсивный сдвиговый регистр. Для меня это никаких трудностей не составляло, я мог построить десяток вариантов таких регистров, один из них я и нарисовал. А отвечать мне пришлось преподавателю, который проводил занятия в других трех отделениях, слушателям которых давали только азы этой науки. Он мне сразу сказал, что регистр я нарисовал не правильно.
– Почему не правильно? – спросил я.
– В учебнике другой нарисован, – ответил преподаватель.
– Ну и что? – возразил я. – Их можно нарисовать великое множество, и все будут правильными.
Начали разбираться с тем, который построил я. Я подробно рассказывал, что происходит с этим автоматом на каждом такте синхронизации. Уже дошли до пятого такта, преподаватель во всем со мной соглашался, но вдруг сказал: «А вот там, на втором такте, была ошибка». Вернулись к первому такту и стали все разбирать еще раз. Дошли уже до восьмого такта, когда преподаватель опять заявил, что в четвертом такте я допустил ошибку. Вернулись опять в начало. Мне это дело уже начало надоедать, и я предложил преподавателю такую схему ответа: он внимательно все слушает, и если не видит ошибок в ответе по данному такту, то мы цифру с номером этого такта зачеркиваем, и больше к нему не возвращаемся. В очередной раз мы разбирали работу схемы и дошли уже до десятого такта, когда преподаватель сказал, что в пятом такте была ошибка. Я показал ему на зачеркнутую цифру «5», и напомнил про уговор. На этот раз мы все-таки добрались до последнего, двенадцатого такта, схема была рабочей. Я получил заслуженную отличную оценку, но каких нервов мне это стоило.
Моим самым любимым преподавателем в училище был профессор математики Дринфелд Гершон Ихелевич. Преподавателя, лучше его, я в своей жизни не встречал. Старый еврей, ему в то время было больше семидесяти лет, для нас это был глубокий старик, и я боялся, как бы он случайно не умер, не закончив с нами занятия по математике. Это был уникальный человек, он в двадцать восемь лет стал профессором, и только в сорок лет женился. Лекции он читал вообще превосходно, внимательно следил за аудиторией, и как только замечал, что слушатели устали, рассказывал какую-нибудь историю, или анекдот. Этого было достаточно, чтобы усталость ушла, и лекция продолжалась дальше. Он никогда не задерживал нас после звонка об окончании занятия, как обычно делали другие лекторы, которые говорили: «Подождите минутку, я сейчас закончу». Он заканчивал лекцию на середине не дописанной формулы, а следующую лекцию начинал именно с этого места. Как-то раз, слушатель Мусахранов назвал его на русский манер Георгием Ивановичем. Он обиделся.
– Не смейте меня так называть, – сказал Гершон Ихелевич, – да, я еврей, и горжусь этим.
В училище таких преподавателей больше не было, близкими ему по мастерству были только два преподавателя в академии, профессор Ларин, и полковник Мартынов, который читал у нас «эффективность». Как-то Мартынов заболел, и две лекции вместо него читал подполковник Воробьев, из его лекций мы ничего не поняли. А когда Мартынов вернулся, мы пожаловались ему на прочитанные Воробьевым лекции. И вот сейчас о мастерстве этого лектора, Мартынов в течение двадцати минут объяснил нам суть прочитанных без него лекций, и всем все стало понятно, даже удивительно стало, как смог Воробьев такие простые вопросы завернуть в такую неузнаваемую оболочку.
Так вот, я сдавал Гершону Ихелевичу экзамен по математическому анализу. Одним из вопросов билета было доказательство какой-то очень сложной теоремы, сейчас уже не помню, какой именно. Я помнил сам вывод, помнил результат, а вот начальные условия никак вспомнить не мог. Ничего не оставалось, как начать записывать с того, что помнил, то есть с конца. Дойдя таким образом в начало, вспомнил и начальные условия, записал и их. Хотел было переписать все начисто в нужном порядке, но Гершон Ихелевич вызвал меня отвечать, так как предшествующий товарищ попросил дать ему еще десять минут на подготовку. Я ответил на все вопросы, в том числе и на дополнительные.
– Я одного не понял, – сказал Гершон Ихелевич, – почему доказательство снизу-вверх написано. Евреи пишут справа-налево, а Вы еще круче написали, снизу-вверх.
Пришлось сознаться, что не мог вспомнить начальные условия, поэтому пришлось начинать писать с конца. Но отличную оценку я получил.
Интересный случай произошел на экзамене у профессора Виглина, но не со мной, а со слушателем Ячиным. Ему достался вопрос о принципе работы магнетрона. Это такой генератор СВЧ колебаний, который сейчас применяется во всех микроволновках. Он состоит из медной болванки, помещенной в магнитное поле, с просверленным по центру большим отверстием, и более мелкими отверстиями, так называемыми лунками, по периметру. Поток электронов движется по кругу большого отверстия, пролетая мимо каждой из лунок электроны тормозятся, в результате чего часть энергии отдают в эти лунки, вроде бы все просто. Ячин рассказал профессору свой вариант этого процесса.
– Электрон летит, – объяснял Ячин, – долетает до лунки, отдает энергию в лунку, меняет знак на противоположный, и летит в обратную сторону.
– Товарищ Ячин, – сказал профессор, – если бы у меня был пистолет, я бы Вас застрелил.
На пятом курсе у нас было много свадеб. Свадьба Коли Багмета была в воскресенье, а на следующий день мы сдавали экзамен по специальности. Несмотря на то, что экзамен был секретным, Саша Особливец раздобыл билеты, и мы подготовили на этот экзамен так называемые «бомбы», готовые для ответа шпоры, тоже секретные. Заходящий на экзамен громко называл номер билета, а заходящий за ним заносил ему шпору на этот билет. Мне тоже принесли и передали такую шпору. Она была написана идеальным каллиграфическим почерком, что резко контрастировало с моим корявым. В принципе, шпора мне не нужна была, материал я и так знал, и я начал писать ответы на вопросы на чистом секретном листе. Но дописать мне не дали, подполковник Крутаков, принимавший экзамен, вызвал меня к доске, чтобы дальше я готовился возле доски, а затем отвечал на билет. Я спрятал недописанный лист, а со шпорой вышел к доске. На все вопросы я ответил, и получил отличную оценку, которую уже поставили в зачетку. После этого преподаватель почему-то обратил внимание на мой лист.
– Ну ка покажи лист, – попросил он меня.
Я показал.
– Да, – сказал он, – после свадьбы Багмета почерк у тебя неузнаваемо изменился. Ладно, иди.
И хотя я этой шпорой не пользовался, мне стало стыдно перед преподавателем. Всю нашу глубоко скрытую, как нам казалось, систему он понял, но шум поднимать не стал, и все спокойно сдали экзамен по той же системе. Кстати, вспомнил подобный провал, который случился у нас на втором курсе. Мы сдавали экзамен по математике Гершону Ихелевичу, но за неимением свободных аудиторий, сдавали его у нас в казарме, в ленкомнате. Все столы мы накрыли скатертями, в том числе и стол преподавателя, на который поставили минеральную воду и букет цветов. Скатерти нужны были, чтобы скрыть спрятанные в столах конспекты и учебники. Вовочка Иванов сдавал экзамен в первой пятерке, и после его сдачи на свою законную тройку, зашел обратно и спросил Гершона Ихелевича, можно ли ему забрать свой конспект.
– Какой конспект? – ничего не понимая спросил профессор.
– Вот этот, – сказал Вовочка, и вытащил из-под стола, за которым он сидел на экзамене, свой конспект.
Скатерти сняли со всех столов, и везде обнаружились конспекты и учебники. Гершон Ихелевич хотел вообще прекратить прием экзамена, начальнику курса, подполковнику Гетманенко, с большим трудом удалось уговорить его продолжить экзамен. Так из-за одного не очень далекого человека пострадало все отделение, несмотря на свой добрый характер, обиженный профессор принимал экзамен довольно жестко, несколько человек получили неудовлетворительные оценки.
И еще один случай произошел на экзамене по эксплуатации, который принимал добрейший человек, начальник кафедры, полковник Запорожченко. Один из наших товарищей не смог толком ответить ни на один вопрос, ни по билету, ни на наводящие дополнительные вопросы. Полковник с жалостью посмотрел на него и сказал: «Я не знаю, что мне с Вами делать. Вы же абсолютно ничего не знаете. Больше тройки я Вам поставить не могу».
Но не для всех слушателей экзамены заканчивались так безболезненно, некоторые получали двойки, а некоторые умудрялись и две двойки за сессию получить. Эти избранные, вместо поездки на каникулах домой, оставались в казарме готовиться к пересдаче, это был для них так называемый «освенцим». Некоторые, особо выдающиеся, из этого освенцима никогда не вылезали, оставались в нем после каждой сессии. Но, несмотря на все трудности, на нашем курсе по неуспеваемости не был отчислен ни один человек, с экзаменами в конечном счете все справились успешно. На первом курсе мы правда потеряли Юру Фаустова, весельчака и прекрасного исполнителя бардовских песен, но он не был тогда отчислен, за неуспеваемость его оставили на первом курсе на второй год, небывалый случай для училища, отчислили его только через год, когда он во второй раз не сумел перейти на второй курс. Но было бы неправильно считать, что те двоечники, которые не вылезали из освенцима, все были бестолковыми, хотя конечно же среди них были и такие. Одному из наших товарищей, не буду называть его фамилию, наука давалась очень тяжело, из освенцима он никогда не вылезал, но он старался, и несмотря ни на что, пользовался в отделении большим авторитетом, чем некоторые отличники. Из выпускников нашего курса до генеральских званий дослужились только два человека, и один из них – этот наш товарищ.
Вовочка
Его почему-то все называли Вовочкой, несмотря на то, что он был под два метра ростом. Учился он средне, и отъявленным нарушителем воинской дисциплины не был, но, тем не менее, доставлял начальнику курса много хлопот. С виду обычный курсант, но было в нем что-то необычное, из-за чего однокурсники считали его странным парнем, а начальник курса обещал при выпуске из училища написать ему такую характеристику, с которой и в тюрьму не примут. Сам Вовочка же считал, что все дело в его свободолюбивом характере и обостренном чувстве справедливости.
На первом курсе Вовочка ничем не отличался от других курсантов, в меру прилежный, дисциплинированный, все экзамены сдавал без двоек, и с физической подготовкой все было нормально, а кроссы на три километра, вообще лучше всех бегал. А на втором курсе, он вдруг решил стать спортсменом. Казалось бы, такому стремлению курсанта начальник курса должен только радоваться, но только не в этом случае. Вовочка решил играть в регби, но такой спортивной секции в училище не было.
– Послушай, Парфенов, – сказал ему тогда начальник курса, – выбери что ни будь попроще, легкую атлетику, например. Ты ведь хорошо бегаешь. Или гимнастику. Можешь заняться борьбой самбо, майор Погорелов обучит тебя своим самым секретным приемам, и ты будешь непобедимым. Ну, или шахматами займись, тоже ведь спорт. Выбери любую секцию из тех, которые есть в училище, но секции регби в училище нет! Где ты тренироваться будешь?
– В студенческом городке, – ничуть не смущаясь ответил курсант. – Там негры тренируются. Я видел, когда нас через городок в баню водили.
– Ну и кто тебя туда отпускать будет? – не уступал начальник курса.
– Вы, – уверенно ответил Вовочка. – Мне только два раза в неделю нужно будет ходить на тренировки.
– Значит, как минимум одна тренировка в будний день, вместо самоподготовки, – уточнил начальник курса. – Это не в моей власти. По такому вопросу нужно к начальнику училища обращаться. А кто к нему пойдет? Ты? Все, иди, и займись чем ни будь полезным.
Вовочка ушел, а через несколько дней радостный прибежал к начальнику курса.
– Александр Михалыч, начальник училища разрешил мне ходить на тренировки по регби, – сообщил ему Вовочка.
– Во-первых, не Александр Михалыч, а товарищ майор, – строго поправил его начальник курса.
– Есть! Товарищ майор, а не Александр Михалыч, – исправился Вовочка. Но я ведь к Вам со всем уважением, а в обращении «товарищ майор» никакого уважения нет.
– А как ты попал к начальнику училища? – поинтересовался майор.
– Да очень просто, – не понял его Вовочка, – узнал, где находится его кабинет, и пошел.
– А о том, что к вышестоящим командирам и начальникам можно обращаться только по команде, ты знаешь? Или устав никогда не читал?
– Знаю, но это ведь просто формальность, – пояснил свою точку зрения Вовочка.
– Смирно! – скомандовал майор. – За нарушение порядка обращения к вышестоящему начальнику, объявляю Вам пять нарядов на работу вне очереди. И запомните – это не формальность.
Пять дней вместо дневальных Вовочка мыл туалет, но зато, у него было разрешение на тренировки по регби. С тренировок он всегда приходил с разбитой губой, или с фингалом под глазом, но всегда был в приподнятом настроении, и всегда улыбался. А у начальника курса появилась еще одна головная боль, теперь нужно было всем объяснять, что это за курсант у него в строю стоит с разбитым лицом, и что с ним случилось.
– Ну ты бы его куда ни будь внутрь строя, что ли, спрятал, – советовали ему, – а то стоит в первом ряду, у всех на виду.
А куда его с таким ростом спрячешь? Через два года к его синякам, правда, все привыкли, но когда курсанты из казармы переехали жить в общежитие, с Вовочкой начались новые проблемы. Был в то время комендантом училища майор Фещенко, человек очень толстый, похожий на столовую свеклу. Он очень усердно наводил порядок в училище, делая замечания даже полковникам, чем сам же нарушал устав. Периодически он совершал рейды по курсантскому общежитию, чем очень раздражал Вовочку, который закрывал свою комнату на ключ, и не пускал в нее коменданта.
– Товарищ майор, это опять Вы? – обычно спрашивал он, когда за дверью стоял комендант. – Подождите немного, я сейчас наведу порядок, и открою.
Держал коменданта за дверью минут пять, а потом спокойно ее открывал. Комендант был вне себя от ярости, обыскивал всю комнату, но ничего не находил. Да обычно там ничего и не было, Вовочка просто играл у коменданта на нервах, а если что и было, то Вовочка складывал бутылки со спиртным в авоську, и вывешивал ее на веревке за окно. Комендант жаловался и на курсанта, и на начальника курса начальнику училища, но тот попросил коменданта предоставить ему факты, а не слова, хотя беседу с начальником курса, кстати, очень неприятную для последнего, он все же провел. В свою очередь, начальник курса провел беседу с курсантом, во время которой и предупредил последнего, о характеристике, которая его ждет при выпуске из училища.
– Александр Михалыч, ну что я такого сделал? – с невинными глазами объяснял Вовочка. – Я просто заправил койки, которые ребята с утра не успели заправить. Ну не показывать же коменданту весь этот бардак, который они оставили. Я с ними проведу беседу, – обещал он, словно издеваясь над начальником курса.
На обращение к нему по имени и отчеству, начальник курса уже не обращал внимания, к этому Вовочка его уже приучил. А для коменданта теперь было делом чести поймать Вовочку с поличным, и через некоторое время ему это удалось. Он появился в общежитии поздно вечером, когда его уже никто не ждал, и застал курсантов врасплох. Вовочка, с соседями по комнате, спокойно сидели за столом и ужинали. Дверь в комнату на ключ закрыта не была, а на столе стояла начатая бутылка водки, и несколько бутылок пива. Обрадованный комендант связал в узел скатерть, которой был накрыт стол, вместе со всем содержимым, которое находилось на столе, и отнес этот узел к дежурному по училищу, сказав, что завтра он все это отнесет начальнику училища. Над Вовочкой нависла серьезная угроза, но он умел выходить без потерь из сложных ситуаций. В то время, для улучшения командных навыков, вторыми помощниками дежурного по училищу назначались курсанты пятых курсов. К такому помощнику дежурного по училищу и обратился Вовочка за помощью. Ночью они заменили бутылки с водкой и пивом, на бутылки из-под молока и кефира.
Утром майор Фещенко торжественно развязал перед начальником свой узел, чтобы продемонстрировать ему неопровержимые улики.
– Ну и что? – не понял начальник училища.
Такого подвоха комендант никак не ожидал.
– Подменили! – закричал он. – Товарищ генерал, они подменили бутылки! Накажите дежурного по училищу и его помощников.
Но просто так наказать полковника, дежурного по училищу, нельзя. Начали разбираться. Дежурный по училищу сказал, что комендант вечером принес какой-то узел, но ничего не объяснял, и содержимое этого узла не показывал, поэтому, они понятия не имеют, что там было, может там никаких водочных и пивных бутылок и не было. И опять комендант оказался в пролете.
А Вовочка снова отличился. Возвращаясь ночью в общежитие, он проходил мимо дома слепых, возле которого стояли каменные истуканы, каменные бабы, как называли их курсанты. Было похоже, что это скульптуры, изготовленные первобытными людьми, без проработки деталей. Это были обтесанные каменные глыбы, в которых угадывалось человеческое тело. Головы у них были с лицами без носа, глаз и рта, руки, опущенные вдоль туловища, просматривались, но были без кистей, а ноги вообще не были проработаны. Их здесь было десятка два. Большие и маленькие, они стояли группами, и поодиночке. Стояла и группка, напоминающая мать с ребенком. Вот этим ребенком, не совсем трезвый Вовочка и заинтересовался. Он расшатал эту фигуру и повалил на землю. Попытался ее поднять, но статуя оказалась очень тяжелой. Тогда он ее покатил, и докатил аж до Сумской улицы. Здесь он завернул статую в свою шинель, и остановил такси.
– Отец, помоги, – обратился он к водителю, – мой товарищ сильно перебрал и не может идти, а нам нужно до училища добраться. Помоги загрузить его в такси.
Водитель, конечно же помог. Ведь это святое дело, довезти пьяного курсанта до училища, тем более, если за это хорошо платят. Водитель довез пьяных курсантов аж до порога общежития, где помог второго курсанта и выгрузить.
– Ну ты уж дальше сам, – сказал он на прощанье. – Позови кого ни будь на помощь, а то уж больно тяжелый твой товарищ, хоть и маленький.
Но Вовочка никого звать не стал, он покатил «своего товарища» по ступенькам наверх. Долго мучился, но докатил свою ношу только до второго этажа. Докатить ее до своей комнаты на третьем этаже, у него не хватило сил. На площадке второго этажа он ее и оставил, завернутую в свою шинель. По этой шинели утром и определили виновника происшествия, и заставили Вовочку вернуть статую обратно к дому слепых.
На некоторое время Вовочка успокоился, больше ни на чем таком не попадался, а на пятом курсе он решил шикануть, и пригласил пятерых своих товарищей на свой день рождения в ресторан. Его конечно же отговаривали.
– Вовочка, а жить то потом на что будешь? – спрашивали его.
– Не волнуйтесь, я все предусмотрел, – отвечал он, – я купил на рынке кусок сала, и принес из нашей столовой сумку картошки, до зарплаты хватит.
В ресторане они без особого шика, но хорошо посидели, на угощение Вовочка не поскупился. Когда подали торт, попросил у официантки расчет. Та, думая, что курсанты уже пьяные, обсчитала их на двадцать рублей. Вовочка обман заметил, но спорить не стал, только попросил принести им еще бутылку шампанского. Да спорить и бесполезно было, в таких случаях официантки обычно вызывали милицию или военный патруль, и виноватыми всегда оказывались военные. Пока официантка ходила за шампанским, Вовочка попросил ребят передать ему под столом все стоящие на столе хрустальные бокалы, которые и спрятал к себе в портфель. Когда официантка принесла им шампанское, он спросил ее: «А наливать во что будем?».
– А разве здесь нет бокалов? – удивилась официантка, и принесла другие бокалы.
Вовочка был доволен, официантке не удалось его обсчитать. Она примерно наказана, так как шесть хрустальных бокалов стоят больше двадцати рублей. Но он не крохобор, наживаться на этом не собирается, поэтому все бокалы, кроме одного, раздал своим товарищам. Вот только языки у них оказались слишком длинными, и Вовочку опять вызвал к себе начальник курса.
– Ну что там за история с бокалами, Парфенов, давай, рассказывай.
– Да не виноват я, Александр Михалыч, – взмолился Вовочка, просто я терпеть не могу несправедливость. Ее нужно было наказать, чтобы больше так не делала. Я что, должен был молча смотреть на то, как меня обманывают? Не мог. Но я ведь и о Вас подумал, если бы я там начал возмущаться, то нас забрали бы в милицию, тогда и Вам бы досталось, а так все тихо и мирно, и официантка наказана. А хотите, я подарю Вам свой хрустальный бокал?
От такой наглости начальник курса чуть дар речи не потерял.
– Ну знаешь, Вовочка? Я наверно напьюсь, когда тебя выпущу.
Вовочка со временем закончил училище, и характеристика была не хуже, чем у других, только в ней отмечалось, что лейтенант Парфенов склонен к неординарным действиям. Какая-то странная и непонятная формулировка, и Вовочка попросил начальника курса ее расшифровать.
– Это я в трех словах все твои художества описал, – ответил начальник курса. – Командиры, к которым ты приедешь, поймут.
– Может не нужно было зашифровывать? Написали бы просто: «В сложных ситуациях может принимать нестандартные решения». Все было бы просто и понятно.
– А может тебе еще и путевку в санаторий выписать? – спросил начальник курса Вовочку. – Толковый ведь парень. Если возьмёшься за ум, то можешь и генералом стать, а если нет, то уволят тебя к чертовой матери через пару лет.
