Владимир Алексеевич Колганов
Советник президента
Глава 8. Диверсия в депо
Мите жутко повезло – ему удалось поймать «попутную». Это была водовозка, возвращавшаяся с пожара, причём ехал он, сидя верхом на цистерне, поскольку в кабине свободного места не нашлось. Водитель получил червонец, и было обещано вдвое больше, если домчит за пять минут. Включив сирену, он гнал так, что водовозка на поворотах вставала на два колеса, грозя сбросить щедрого клиента. Но обошлось – Митя чудом удержался.
Вылетев на Садовое кольцо у Зубовской площади, машина, не снижая скорости, ринулась в сторону Тверской, игнорируя постовых и светофоры. Однако на площади Восстания водитель изменил маршрут – стало ясно, что он рвался на Ходынку. Походя напугав зверей в единственном столичном зоопарке и подняв с постели жителей Пресненского вала, водовозка сделала вираж, пролетела метров двести по Ходынке и вдруг завизжали тормоза. Машина встала, из радиатора валил пар, а водитель тяжело дышал – успокоился он, только получив долгожданные червонцы.
И вот Митя у ворот депо. Проникнуть не территорию не составило труда – сторож спал, не выпуская из рук недопитую бутылку водки. Одно это уже насторожило Митю. А тут ещё за угол метнулся кто-то в чёрном редингтоне. Это был тот самый белобрысый, непричёсанный субъект, которого давеча заприметил Филимон, когда следил по собственной инициативе за Булгаковым. Ещё предстояло выяснить, о чём они там беседовали у Новодевичьего монастыря.
Увы, предчувствие секретаря не обмануло – одна из рессор трамвая лопнула, а токоподъёмник оказался искорёжен самым непотребным образом. В иной ситуации можно было бы на это наплевать, позаимствовав другой трамвай, однако для путешествия во времени трамвай маршрута № 28 не годился, так же как и все другие номера.
В час ночи рассчитывать на то, что удастся вызвать ремонтную бригаду – это была чистая утопия! Митя воспользовался телефоном, вынув его из-под головы невменяемого сторожа, и сообщил Платову горестную весть. Тот помолчал немного и приказал: «Возвращайся!»
К счастью, водовозка стояла на прежнем месте. Причина оказалась до безобразия проста – экипаж был в стельку пьян. Видимо, разжиться самогоном или водкой для них не составило особого труда. Пришлось за руль садиться Мите, а из пожарных сделать что-то вроде сэндвича, уложив одного служивого на другого – иначе в кабину не протиснуться.
Тем временем, Платов уже прикидывал в уме, как бы привлечь сотрудников НКВД для того, чтобы уладить это дело. Можно было, конечно, позвонить прямо на Лубянку и намекнуть на некие, почти «родственные» связи, но ведь не поверят, не поймут! Если же просто сообщить, что в трамвайном депо произошла диверсия, это тоже не поможет – ведь главное, чтобы срочно привели в божеский вид трамвай, а злоумышленника наверняка и след простыл. Поэтому пришлось поступить иначе – использовать кое-какие возможности спецтехники, но уже без голографии. Для этой операции Платов выбрал Льва Миронова, главного контрразведчика страны. Однако позвонить ему решил от имени Лазаря Кагановича – нельзя же всякий раз эксплуатировать образ Сталина. А тут среди ночи звонит нарком путей сообщения, к тому же секретарь ЦК, и требует расследовать происшествие в Краснопресненском депо и организовать ремонт трамвая. Миронов, назначенный на свой пост всего три месяца назад, кочевряжиться не станет, будет выслуживаться перед начальством из ЦК. Тут главное, чтобы сотрудники НКВД срочно доставили на место ремонтную бригаду. Будет плач, прощание с семьёй, но это ненадолго…
Конечно, есть риск – могут разобрать трамвай до винтика в поисках улик. Но тут ведь поступило указание произвести ремонт! Так что в этой ситуации вполне можно надеяться на то, что обойдётся без нежелательных последствий.
После звонка Миронову всё и началось. На место происшествия прибыла рота солдат, которая взяла под охрану территорию. Ну а пока ремонтники устраняли повреждения, дознаватели из НКВД взяли в оборот тамошнего сторожа. К счастью, похмелье оказалось не особенно тяжёлым, и после того, как его несколько раз сунули головой в снег, бедняга смог описать субъекта, который и подложил ему свинью в виде закупоренной бутылки водки. Когда же сторож вспомнил про иностранный акцент, почти такой же, как у импресарио Любови Орловой в фильме «Цирк», всю мощь столичной милиции и спецслужб направили на поиски диверсанта. Тут же словесный портрет негодяя сообщили постовым, на все железнодорожные вокзалы и на Центральный аэровокзал, что на Ходынке. Уже через полчаса по московским улицам сновали чёрные «эмки» с оперативниками НКВД, которые задерживали всех белобрысых и нечёсаных и отправляли в КПЗ.
К утру трамвай был отремонтирован, однако в отличие от большинства своих собратьев, которые с некоторым опозданием всё же отправились по маршрутам, он по-прежнему оставался не у дел. Проблема заключалась в том, что чекисты не торопились покидать территорию депо – возможно, надеялись найти диверсанта в каком-то закоулке. Так что возвращение Платова домой опять откладывалось, то есть назревала катастрофа. Единственное, что могло помочь – это скорейшая поимка злоумышленника. И тут невозможно было обойтись без участия Булгакова – только он общался с белобрысым, только он мог подсказать, как его найти. Остальное – дело техники.
Митя дежурил у депо, Моня продолжал молиться, ну а глава Минкульта занимался привычным делом – выгуливал хозяйского пса и заодно набирался впечатлений. По правде говоря, в эту поездку он напросился сам – причина была более чем уважительная. Все знали, что министр с детских лет увлечён историей Отечества, опубликовал несколько книг под общим названием «Мифы о России» и вот теперь задумал сочинить новый миф, на этот раз о Сталине. Потому и таскал за собой несчастного пса – от Пречистенки до Арбата, от Арбата до Тверской, – прислушиваясь к разговорам и фиксируя в памяти наиболее характерные примеры наглядной агитации на домах и на заборах.
Теперь понятно, что Платову не оставалось ничего другого, как послать в Нащокинский переулок, где располагалось общежитие писателей, Галину – в конце концов, не идти же самому! Поверх ещё влажного после стирки зелёного трико она надела брюки клёш и матросский бушлат, а вот бескозырку напялить не решилась – предпочла элегантную чёрную шляпку с вуалью, позаимствовав её из гардероба хозяйки квартиры вопреки запрету Платова. К счастью, в этот ранний час москвичи спешили на работу, а тут ещё трамваи куда-то подевались, так что было не до неё, хотя в иных обстоятельствах Галина при таком наряде вполне могла бы оказаться в «жёлтом доме». Вот и Булгаков наотрез отказался идти рядом с ней, потребовав соблюдать дистанцию. Однако чего не сделаешь, чтобы выполнить приказ! Ей-то самой всегда был противен этот неудачливый писака – не будь распоряжения начальства, она бы его за километр обходила.
– Тут вот какое дело, Михаил, – так Платов приветствовал Булгакова, когда того доставили в Чистый переулок. – Без вас мы, как без рук.
– Весьма лестно для меня, но чем же я могу помочь? Если только написать фельетон или сатирическую пьесу…
– Да нет, здесь закручивается такой сюжет, что ни я, ни вы не сумели бы ничего подобного придумать. Мне так кажется. А потому что задействованы неизвестные нам потусторонние силы…
– Неужели сатана опять в Москве?
– Господь с вами! – перекрестился Платов. – Я про тех, кто на другой стороне Ламанша, а быть может, и гораздо дальше, за Атлантикой.
Булгаков тут же вспомнил белобрысого, его акцент и рассказал всё, как было, не дожидаясь, когда начнут взывать к его патриотическим чувствам или давить на психику. Платов это оценил и познакомил Булгакова с тем, что узнал о ночном происшествии в Краснопресненском депо.
– Теперь вы понимаете, что всё дело упирается в вас? Вы единственная ниточка, которая приведёт нас к этому Борису. В противном случае мы останемся здесь навсегда со всеми вытекающими, крайне печальными последствиями. Вы этого хотите?
– Ни в коем случае! – вскричал Булгаков и, пошарив в карманах, достал визитную карточку, которую сунул ему Джексон. – Вот!
Какие будут последствия, нетрудно было догадаться. Повальные обыски, комендантский час, объявление войны Японии… И всё из-за того, что в столицу невесть откуда прибыл трамвай с шайкой злоумышленников, готовящих госпереворот. А закончится тем, что во всём обвинят кого-нибудь из высшего командного состава армии. К примеру, Якира или Тухачевского…
Пока Булгаков рассказывал о том, что случилось у Новодевичьего монастыря, подошёл и секретарь. Митю отозвали из депо, чтобы дать немного обогреться – ночью мороз доходил до двадцати градусов. Видимо, Митя простудился, потому что беспрерывно кашлял.
– Так, Борис Джексон, – Платов прочитал то, что напечатано в визитной карточке. – Здесь не только телефонный номер, есть и адрес… – и вдруг ткнул пальцем в своего секретаря: – А не тот ли это Джексон, что попытался нагадить в нашу избирательную кампанию?
– Вряд ли, Владим Владимыч. Нагадить англичане могут, но чтобы перемещать это во времени…
– Ты прав, Митя, им это слабо! И всё же присмотрись. А может, это он? Вот вместе с Михаилом и поезжайте… Как тут сказано? Большой Козихинский, дом 15, квартира 7…
– Я знаю этот дом! – закричал Митя, для убедительности хлопнув себя по лбу. – Да-да! Его построили в тридцать первом для инспецов из Западной Европы, они у нас налаживали производство то ли калош, то ли автомобилей, уж и не помню. Но это означает, что Джексон может обретаться там на вполне законных основаниях, – и опять закашлялся.
– Митя! Ты бы сходил к врачу, – сжалился Платов. – А то не ровён час…
– Ой, Владим Владимыч! Я как вспомню наши московские поликлиники, так хочется сразу на кладбище ползти…
– Что так? Не рановато ли? – удивился Платов. – И чем же тебя достала наша медицина? Тем более, что к Кремлёвке прикреплён.
«Ах, не ко времени это разговор! Однако интересы простых людей всегда были и остаются в приоритете у правительства». Так рассуждал Платов, позволив секретарю отклониться от заданной темы. А Митя продолжал рассказывать о том, что наболело:
– Владим Владимыч! Ведь в этой Кремлёвке, как ни придёшь, врачи предлагают полный курс обследований, от темечка до самых пяток. «А вдруг у вас там… А вдруг у вас это… А нам потом перед президентом отвечать». Да после таких заявлений жить не хочется! Я уж не говорю про то, что фармацевты устроили на нашем телевидении. С утра до вечера твердят о болезнях, мол, беги скорей в аптеку, покупай лекарства, а то до зарплаты не доживёшь!
– Ну вот, теперь и телевидение тебе не по душе. Видать, сильно простудился! Ну а врачей и фармацевтов следует понять, поскольку им тоже надо как-то зарабатывать.
Похоже, Митю этот аргумент не убедил:
– Извините, Владим Владимыч! Я пойду луком подышу. Ещё деду моему это средство помогало, поэтому и обходился без врачей.
– Ну что ж, пять минут тебе на процедуры, – Платов позволил Мите уйти и обратился с предложением к Булгакову: – Так что, Михаил, готовы встретиться с этим Джексоном?
– Честно говоря, не хотелось бы. Уж очень мерзкий субъект! Но если надо для дела…
– Тогда вот вам телефон, договаривайтесь о встрече и соглашайтесь на всё. Он сразу же вас пригласит к себе, пока вы не передумали. Там мы его и возьмём.
– А нельзя ли ограничиться телефонным разговором?
– Никак нельзя! Вы же должны подписать с ним договор. Пусть он там всё пропишет, аванс, отступные и всё такое прочее.
– Надеюсь, подписывать буду не кровью?
– С чувством юмора у вас всё в порядке, кто бы сомневался.
Платов улыбнулся, однако ни его, ни Булгакова не покидала тревога – кто ж знает, как оно получится?
Глава 9. Дознание в Большом Козихинском
Это случилось несколько лет назад, когда жена приревновала Митю к своей подруге. Затем последовал развод, и вот теперь она с детьми в Париже, а он не может до сих пор понять, почему всё это с ним случилось. «Подумаешь, с кем-то переспал! Зачем же делать такие поспешные оргвыводы?»
Он вспомнил тот день. Обычная суета, от которой к вечеру возникает ощущение, будто руки пишут помимо воли, язык сам раздаёт указания, а в голове кто-то устроил гонки на выживание – ещё чуть-чуть и всё может закончиться аварией. Понятно, что идти в таком состоянии домой нельзя – сил нет снова выслушивать упрёки в том, что «недостаточно уделяешь внимания воспитанию детей», что «твои деньги никому не нужны, если нет самого главного – любви»… Да пропади оно всё пропадом! Поэтому и поехал к Регине – она давно ему намекала, что не прочь кое-что обсудить, причём в интимной обстановке…
За окном лаяли бродячие собаки, в комнату проникал дымный запах от горящего костра, который где-то поодаль разожгли бездомные бродяги. Регина ползала на коленях по дивану, пытаясь изобразить страсть, но ничего не получалось. Полные груди свисали вниз как гипертрофированные виноградины, своим видом вызывая у Мити лишь ощущение оскомины во рту. Едва прикрытый кружевными трусиками зад пробуждал смутное желание шлёпнуть по нему чем-то достаточно твёрдым и увесистым, а раскрасневшееся от выпитого вина лицо безмолвно вопрошало: «Ну, так как, неужели это тебя не возбуждает?» Шёл второй час ночи, а ещё предстояло добираться до дому…
И вот теперь он снова там, стоит у подъезда, но не решается войти. А вдруг произойдёт невероятное? А вдруг Регина поджидает его в своей квартире, чтобы снова попытаться совершить насилие над личностью? Ну кто поверит, что случайно всё сошлось – и тот же дом, и та же квартира на втором этаже? У Мити возникла мысль, что дело тут не чисто, что не обошлось без вмешательства сатаны. Да ничего другого и не может в голову прийти, когда простужен!
Булгакова тревожило совсем другое. Митя хоть и пришёл без кожанки и без маузера, однако, судя по его решительному виду, дело может дойти до потасовки. А за нападение на инспеца могут приписать измену Родине. Вот ведь Николай Эрдман был отправлен в ссылку лишь за басни…
Когда поднялись на второй этаж, Митя позвонил, но тут же отошёл в сторону – если этот Джексон глянет в щёлку, пусть раньше времени не беспокоится, ну а потом уж будет поздно. Так и получилось. Через несколько минут белобрысый, связанный по рукам и ногам, сидел на табурете, а Митя, держа руку на телефонной трубке, ехидно спрашивал:
– Так куда звонить? В милицию или вам приятнее дело иметь с НКВД?
Джексон, не ожидавший такого поворота, что-то промычал на английском. Затем взглянул на Булгакова:
– От вас я никак не ожидал. Интеллигентный человек, а позволяете себе подобные шутки.
– Это не шутка, – уточнил Митя. – То, что пытались соблазнить Михаила Афанасьевича, склонить к предательству, это мы простим. А вот повреждение госимущества в Краснопресненском депо наверняка будет расценено следствием, как диверсия. Как вам такой расклад?
– Я иностранный гражданин, – залепетал нечёсаный.
– И что? Если бы мы с Великобританией были в состоянии войны, вас бы отправили в Сибирь, на лесоповал. Ну а со шпионами и диверсантами, которые скрываются под личиной инспецов, у нас короткий разговор! – и снова спросил: – Так как?
«Толково ведёт допрос», – подумал Булгаков. И тут же Джексон сдался:
– Чего вам надо?
– Мне лично? Ничего! Это надо вам. А мне просто любопытно, как вам удалось перемещение во времени. Ехали на подножке нашего трамвая?
Тут надо пояснить, что Митя, взглянув на инспеца, сразу признал в нём того самого британского пройдоху, который обвинял Россию во всех смертных грехах – это было накануне президентских выборов. Так что прежде, чем передавать его в НКВД, во всём следовало разобраться. Тем временем, Джексон о чём-то размышлял, но вот, наконец, решился:
– Чёрт с вами! Мне моя жизнь больше дорога, чем все эти интриги ваших и моих соратников.
– Вы это о чём? – удивился Митя.
– Да всё о том же! – усмехнулся Джексон. – Кое-кто там, у вас… в Кремле, в Белом доме или на Лубянке, надумал отстранить Платова от власти.
Митя и сам не понял, что больше всего в этих словах его обидело. Вот если бы Джексон сказал, что заговор возник в РОСНАНО или в Сколково, он бы ничуть не удивился. Даже в правительстве есть несколько человек, которым не стоит доверять. И на Лубянке, и в Ясенево прежде встречались люди, которые за деньги могли бы Родину предать. Но подозревать в интригах ближайшее окружение президента… Это уж точно непростительно!
– Врёшь, гадёныш! – Митя замахнулся телефонным аппаратом, но Булгаков успел его остановить…
Когда Джексона снова усадили на табурет, на нём лица не было. Дрожащим голосом он стал рассказывать о том, как в Лондоне к нему обратился некто, прибывший из России. В МИ-6 заверили, что ему можно доверять. Этот человек сообщил, что во власти сложилась оппозиция Платову, замыслили госпереворот. Ну а поскольку Лондону это явно на руку, почему бы не помочь хорошим людям, которые с уважением относятся к европейским ценностям и институтам. Всё было настолько убедительно, что Джексон согласился. И вот теперь ничего изменить уже нельзя.
– Ребята! Вас же нарочно закинули в тридцать седьмой год! В двадцать пятом вы бы ещё выкрутились, а в тридцать седьмом, при Ежове – всё, хана!
– Но почему именно вас выбрали для этой акции? – допытывался Митя.
– Это объясняется очень просто. Среди московских инспецов оказался инженер, внешне очень похожий на меня. Он уже третий день сидит здесь, в кладовке. Я иногда его подкармливаю – британец как-никак.
– Такой же нечёсаный, как вы?
– Это деталь, на которую никто не обратил внимания, – отмахнулся Джексон.
– Каким же образом перебрались сюда из Лондона?
– Вы меня удивляете! Да за большие деньги вас кто угодно сдаст – и Платова, и директора ФСБ и даже Госдуму в полном составе… Вот и среди разработчиков этого вашего спецтрамвая нашлись покладистые люди, которые изготовили копию специально для меня. Правда, на трамвай у них не хватило ни времени, ни сил, поэтому я отправился в путь… Как же это называется? Ах да, мотодрезина. Не очень комфортно, продувает со всех сторон, но долетел.
– А как она к вам попала?
– Ну это ж не баллистическая ракета! Переправили в одну из прибалтийских стран, и там, с территории британского посольства я и стартовал.
– И где же теперь эта самая дрезина?
Джексон покачал головой и улыбнулся:
– А вот этого я вам не скажу!
– Думаете, ещё пригодится?
– В НКВД тоже есть предприимчивые люди. А фунты стерлингов везде в ходу.
Булгакову показалось, что Мите уже нечем крыть, то есть всё, приехали! Но он ошибся.
– Да, всё довольно убедительно, но одного вы не учли. К тому времени, когда выйдете с Лубянки, окно во времени исчезнет. Оно ведь открывается всего лишь на три дня…
Тут случилось то, чего ни Булгаков, ни Митя не могли предвидеть. Нечёсаный сначала поднял брови, разинул рот, а затем едва не свалился с табурета – теперь уже от хохота.
– Три дня? В том-то и дело! Они вас надули, намеренно лажу вам подсунули. Да, да! Всё сделано для того, чтобы вы не успели возвратиться назад, если с трамваем что-нибудь случится. Затем арест, допросы на Лубянке, и всё! Finita la commedia! А я смогу задержаться здесь хоть на целую неделю, а потом спокойненько уеду на дрезине.
– Допустим, – Митя прикусил губу, а затем видимо что-то придумал и, криво усмехнувшись, спросил: – Но почему вам, британскому интеллектуалу, не пришла в голову мысль, что они и вас надули? На чём основана ваша уверенность в том, что время пребывания здесь для вас ничем не ограничено? Вы что, разбираетесь в физике или участвовали в экспериментах? А как вам такой вариант развития событий: если вы останетесь здесь навсегда, с вами и концы в воду, а ваше исчезновение можно списать на русскую разведку – похитили, пытали и, получив нужные сведения, отправили в мир иной… Вот как сейчас, без каких-либо гарантий на возвращение домой.
Джексон молчал. В его голове пронеслись события последних дней, когда всё складывалось весьма успешно, а после возвращения вполне можно было рассчитывать на пост премьер-министра, и вот… «Действительно, зачем я им буду нужен после того, как выполню задание? Исполнителей всегда убирают – так было и после убийства Кеннеди, а тут ведь предполагается устранение не кого-нибудь, а Платова… Официально объявят, что русские меня убили, труп расчленили и раскидали кусочки по мусорным бакам на окраинах Лондона, где-нибудь в Ист-Энде… Ох же я и дурак! Надо ж было так купиться!» А вслух сказал:
– Готов сотрудничать.
Митя вызвал по телефону такси, и уже через полчаса вся троица благополучно добралась до квартиры в Чистом переулке.
