Владимир Александрович Бердников
Арина Великая
16
Арина ушла. Никифоров откинулся на спинку своего трона и закрыл глаза. «Боже! Неужели эта красавица – клон? Да она, ёшкин кот, умнее и энергичнее любой женщины, возникшей при участии мужчины. Да, нет! – тряхнул головой молодой олигарх. – Едва ли это из-за её клоновой природы. Видимо, женщина, что передала Арине свои гены, была такой же совершенной. Надо воздать должное руководству страны Советов, оно знало, кого клонировать. Улучшение человеческой породы! – вот, наверное, о чём думали кремлёвские мечтатели. Впрочем, кто знает, что было у них на уме, когда давали добро на столь смелые и столь аморальные разработки? И ещё интереснее, что заставило старика Поползнева положить свою жизнь на этот диковинный проект?»
Никифоров открыл глаза и нажал на кнопку селектора: «Маша, свяжитесь с Поползневым и попросите его сегодня же явиться ко мне».
Через час в кабинет Никифорова вошёл Поползнев и встал у двери, понурив голову, чтобы не пересечься взглядом с властными очами хозяина. «Присядь, Фёдор Яковлевич, к столу и давай-ка по чуть-чуть примем, как говорится, для снятия стресса», – Никифоров наполнил коньяком две водочных стопки. Поползнев послушно выпил и выжидательно молчал, поджав губы, готовый к любому повороту. Олигарх, поняв состояние Поползнева, добродушно рассмеялся:
– Дорогой Фёдор Яковлевич, да я не просто изумлён, я, смею сказать, ошеломлён качеством твоей продукции. Клон-девушка выше всяких похвал. Интересно, каковы будут клоны мужеского пола. Чёрт бы побрал этот долбанный КГБ. Засекретили так, что теперь сами рассекретить не могут. Слушай, Фёдор Яковлевич, нет ли у тебя соображений, где бы нам отыскать паренька? Клона мужского пола?
– Кажется, я догадываюсь, где можно отыскать одного юношу, – хрипловато выговорил Поползнев. – Только с доставкой придётся обождать пару-тройку дней, уж больно далеко живёт. И учтите, он беден, как церковная мышь, так что вам придётся оплатить его дорогу самолётом сюда и обратно.
– Ладно, подожду и, конечно же, всё оплачу. Но, тэкэть, главное я усёк: «Твоё копирование не портит оригинала».
– Кажется, не портит, – с достоинством согласился Поползнев. – Но наши клоны ещё очень молоды, мы не знаем, как они поведут себя, достигнув более зрелого возраста, и каковой окажется их жизнеспособность.
– Но не ждать же нам их старости? – усмехнулся Никифоров. – Сами можем раньше загнуться, – добавил он, бросив быстрый взгляд на пожилого Поползнева. – Давай договоримся так: если и мальчик мне понравится, то запускаем процесс. Хотя чего ждать? Всё, общем-то, и так ясно. Понемногу приступай, Фёдор Яковлевич. Думаю, на первых порах ста тысяч зелёных тебе хватит?
– Хватит с избытком, – Поползнев с облегчением выдохнул. Он боялся самодурства толстосума. Боялся, что какая-нибудь мелочь может отвратить босса от великого проекта. Подумал: «Пока всё идёт прекрасно, но, кто знает, какое впечатление произведёт на Никифорова мой собственный клон?»
Выйдя из кабинета олигарха, Фёдор Яковлевич подошёл к красавице-секретарше и попросил её известить студента Новосибирского университета Илью Маковского, что с ним хочет встретиться сам Григорий Александрович. «Всё будет исполнено, Фёдор Яковлевич, – в васильковых глазах секретарши Поползнев прочёл симпатию. «Прочь сомненья, Федя! – пронеслось в его сознании. – Ты обречён на успех, ведь ты же один из великих».
Фёдор Яковлевич имел все основания гордиться собой и своими генами. Илья Маковский сразил Никифорова наповал. Знание трёх языков и буквально всех разделов естественных наук заставило олигарха почувствовать себя жалким подготовишкой. Григорий Александрович после беседы с клоном Поползнева так разволновался, что подошёл к секретарше Маше и назвал юношу гением.
22-го марта олигарх снова пригласил Поползнева на аудиенцию.
– Всё! Дорогой Фёдор Яковлевич! Ты меня окончательно убедил, – начал было Никифоров свою важнейшую речь и вдруг замолчал, почувствовав себя в шкуре презренного просителя. После глубокого вздоха продолжил: – Не знаю, как ты отнесёшься к моим словам, впрочем, всё это, по сути, уже неважно. А суть дела состоит в том, что я наконец принял нестандартное и крайне ответственное решение, – кровь прилила к щекам олигарха, ведь сейчас он зависел от нищего тщедушного старика. Наконец Никифоров, собрав в кулак свою натренированную волю, сухо выговорил: – Я решил расклонировать самого себя.
Сильное волнение охватило Фёдора Яковлевича. На момент он оцепенел, почувствовав себя охотником, который ждёт, когда зверь, стоящий на краю ловчей ямы, сделает свой последний шаг. Не видя реакции Поползнева, олигарх постыдным тоном просителя промямлил: «Так ты готов исполнить эту мою, скажем так, диковатую причуду?»
– Не беспокойтесь, Григорий Александрович, – с облегчением выдохнул овладевший собой Поползнев, – в декабре два клонотрона будут готовы к работе. Так что развитие ваших двойников может начаться уже в первых числах января 2013-го. Сколько клонов вы желаете получить?
– Я вижу больше двоих у тебя не получится, – нервно пробалагурил Никифоров. – Но я, в общем-то, человек скромный, мне и такой малости хватит.
– Как скажете, – тихо пробормотал Поползнев, не отрывая глаз от причудливой текстуры драгоценной древесины письменного стола олигарха.
– А не боишься запороть моих наследников? – внезапно гаркнул Никифоров.
– Никак нет! – по-военному выпрямил спину Поползнев.
– Ну и отлично. На твой банковский счёт я, пожалуй, накину ещё пятьдесят штук зелёных. Бери оттуда всё, что потребуется, и уж постарайся, чтобы создание моих копий прошло без всяких, тэкэть, сучков, задоринок и прочих… э-э-э… типа загвоздок.
– Спасибо, Григорий Александрович, – пролепетал Поползнев. – Каждая ваша копейка будет вложена в предприятие. Ни одна не пропадёт.
– Да не будь крохобором, Фёдор Яковлевич, – добродушно хмыкнул Никифоров. – Назначь и себе приличное жалование, да и своих помощников не обидь. Иначе как бы брачок не вышел. А брачок в производстве моих потомков, сам понимаешь, – голос Никифорова вдруг стал жёстким. – Брак в этом деле, – почти выкрикнул палладиевый король, – может запросто отразиться на продолжительности лично твоей, тэкэть, сам понимаешь, э-э-э… жизни!
– Не извольте беспокоиться, Григорий Александрович. Как говаривали в старину: «Фирма веников не вяжет».
– Ну, давай! – заключил разговор Никифоров и повернул к себе бронзовую богиню Победы, готовую взмахнуть своими орлиными крыльями и наконец оторваться от массивного малахитового пьедестала.
17
Встреча с олигархом произвела на Арину сильное впечатление. Раньше в разговорах с подругами и друзьями она неизменно выражала презрение к толстосумам. Особенно её раздражало их высокомерное отношение к людям, живущим на скромную зарплату. Арина слышала, что богачи на своих посиделках называют бюджетников, вне зависимости от их таланта, «нищими», которых можно в любой момент или купить, или без шума убрать, если осмелятся «пикнуть». Её возмущало, что талант человека, этот фактически дар божий, может быть измерен числом денежных знаков. Примерно с такими мыслями шла Арина на встречу с Никифоровым, но, увидев олигарха вблизи, была вынуждена признать, что этот человек не вписывается в придуманный ею образ российского денежного мешка – наглого лысого толстяка на коротких ножках.
Во-первых, он был высок и скорее худ, нежели толст. Во-вторых, в его жёлто-зелёных кошачьих глазах горел огонь жажды жизни, полной риска и побед. И, в-третьих, он не пытался подчеркнуть своё превосходство и не лез всюду со своими миллионами. Перед нею сидел стройный далеко не старый мужчина, который смотрел на неё с искренним интересом. Да и тему разговора выбрал необычную, и, самое странное, он был готов вкладывать большие деньги в дело, которое могло принести доход не ранее, чем через двадцать лет. Своим удалым размахом он напомнил Арине Генриха Шлимана, который, сколотив правдами и неправдами крупный капитал, лихо спустил его на поиски легендарной Трои, описанной легендарным Гомером. Это было авантюрнейшим предприятием, если учесть, что никто из тогдашних солидных учёных не верил в реальность ни Гомера, ни, тем более, воспетой им Трои. И всё-таки Шлиман нашёл свою Трою. При жизни он слыл чудаком и авантюристом, а после смерти был провозглашён гением.
Конечно, Арина видела, что понравилась Никифорову, и ей это было приятно. Её практический ум быстро смекнул, что, опираясь на капитал олигарха, можно было бы получить независимость от академической науки и приступить к воплощению собственных идей, не тратя драгоценные годы на долгий путь от аспиранта до заведующего лабораторией. И тогда она могла бы добиться чего-то стОящего уже к своим 35-40 годам.
После беседы с Никифоровым случилось самое ужасное, что только могло с нею случиться: она почувствовала, что могла бы влюбиться в этого симпатичного толстосума.
– Но как быть с Олегом? – испугалась Арина. – Вот так начинается измена. Я ещё не влюбилась в Никифорова, а уже не люблю Олега – молодого, талантливого, милого и надёжного, с которым планировала своё будущее. И вообще, почему я решила, что могла бы влюбиться в Никифорова, когда на деле я уже влюбилась в него? Доводы разума и морали смолкли, и я слышу лишь сладкий голос желания броситься в объятия мужчины, которого едва знаю. Никак не ожидала, что меня может увлечь человек, главное достоинство которого состоит в богатстве. Впрочем, нет, – попробовала Арина непонятно перед кем оправдаться, – у Никифорова немало иных достоинств. Он хорош собой, безусловно, умён и, пожалуй, главное, – он напорист. Олег же слишком мягок, слишком заботится о том, как бы ненароком не обидеть меня, а Григорий прям до наглости, и в его ярких глазах горит огонь крупного зверя из семейства кошачьих. Короче, Никифоров – настоящий мужчина. Он не боится людей и не комплексует перед авторитетами. Он, по природе своей, вожак, лидер, победитель… И не зря у него фамилия Никифоров, ведь «никифор» значит по-гречески «победоносец». И, наверное, не зря на его рабочем столе стоит статуэтка крылатой богини победы. Люди для Григория лишь материал для лепки своих комбинаций и интриг. Ему всего 41 с хвостиком (Арина нашла в интернете, что Никифоров родился в сентябе 1970-го), а он уже ворочает сотнями миллионов долларов и тысячами людей. Да и вообще, сорок один – идеальный возраст для мужа. Мне не надо помогать ему стать на ноги, ибо он уже состоялся. Но как его увлечь, как заставить влюбиться в меня, влюбиться пылко, безумно, насмерть? Мечты, мечты! У такого человека женщин хоть пруд пруди. Одна синеглазая секретарша чего стоит.
Вечером 24-го марта в квартире Арины зазвонил телефон:
– Арина Сергеевна? – она сразу узнала этот сочный бас. – На проводе страшный и ужасный капиталист, который девять дней назад изводил вас дурацкими вопросами.
Взрыв радости оглушил Арину. Только теперь ей открылось, как мучительно её душа ждала этого звонка. Девушка смотрела на засаленные обои своей клетушки, а видела просторный кабинет со стрельчатыми окнами, выходящими на Неву, и статного брюнета, сидящего за роскошным столом с бронзовой статуэткой крылатой богини на малахитовом пьедестале.
– Григорий Александрович!? – голос Арины неожиданно для неё украсился проникновенными грудными обертонами. – Неужели вы решили отказать мне в своей стипендии?
– Да что вы, Арина Сергеевна? Как раз наоборот, я, так сказать, укрепился во мнении, что вы более, чем кто-либо, достойны моей дурацкой стипендии. Но, знаете, мои фантазии идут куда дальше. Не могли бы вы прямо сейчас спуститься на улицу, точнее, на знаменитую площадь. У самого подъезда вас ждёт моё чёрное авто.
– Вы меня заинтриговали. Через пять минут выйду.
– ОК! – весело отозвался Никифоров.
Действительно, ровно через пять минут она уже бежала вниз по ступенькам, едва касаясь перил и проклиная на каждом повороте своего стремительного спуска этот мрачный дом с этой тёмной вонючей лестницей, истоптанной ещё героями Достоевского… У подъезда с охапкой красных роз её встретил разодетый Никифоров.
– Я рад, что вы смогли пожертвовать своим временем ради разговора со мной, – несколько театрально произнёс олигарх, протягивая цветы. Его подчёркнуто праздничная одежда – бежевый костюм, светло-кремовая рубашка, бордовый галстук – говорила о совсем не деловом характере предстоящего разговора.
Арина вспыхнула, такого пышного приёма она никак не ожидала. Пару секунд она растерянно смотрела на молодцеватого бизнесмена, не зная, как поступить.
– Вынуждена признать, Григорий Александрович, вам удалось сбить меня с толку. Спасибо за цветы, но я как-то не привыкла к столь пышному оформлению ни к чему не обязывающей встречи.
– Не обращайте внимания на такую ерунду, просто перед серьёзным разговором я хотел расположить вас в свою пользу. Прошу вас в моё скромное … э-э-э,.. та скать, средство передвижения, – сбивчиво выговорил Никифоров, распахнув дверку новенького чёрного мерседеса.
– Куда мы направляемся? – спросила дрожащим голосом Арина.
– В лучший ресторан Петербурга – в Асторию, конечно.
– Вы собираетесь опоить меня до потери памяти? – съязвила Арина.
– Боюсь, мне это не удастся, хотя от устриц вам будет не уклониться. Вы пробовали когда-нибудь устриц?
– Нет, никогда, – тихо ответила она, и радостное возбуждение охватило её душу.
– А как насчёт рябчиков в ананасах?
Эти слова Никифорова заставили Арину вспомнить знаменитое двустишие Маяковского: «Ешь ананасы, рябчиков жуй, / День твой последний приходит, буржуй». С трудом сдерживая смех, она ответила:
– Почему нет, и ещё добавьте воспетые Игорем Северяниным ананасы в шампанском.
– Да-а, – протянул Никифоров, – в те далёкие времена кадры ещё не умели кутить. На мой взгляд, денег у тех кутил было маловато.
– Зато они умели стихи писать, – съязвила Арина.
– И призывать сограждан к борьбе с типа ненавистным царским режимом.
– Тот режим действительно нужно было менять, – сухо заметила Арина.
– Вижу, вы сторонница крутых действий. Одобряю. Должен признаться, я тоже не люблю тянуть резину.
– Надеюсь, вы всё-таки чтите уголовный кодекс? – делано возмутилась девушка.
– Расслабьтесь, Арина Сергеевна, это не похищение.
– Может быть, это совращение?
– О, да, Арина Сергеевна! Совершенно забыл осведомиться: «Вам уже есть восемнадцать?»
– Заставляете женщину назвать свой возраст? Увы, мне уже перевалило за двадцать.
– Тогда совратить вас у меня точно не получится.
– Надеюсь, что да.
– Так что же, Григорий Александрович, вы хотели сообщить мне по существу? – спросила Арина после десяти минут пустого разговора в ресторане.
Никифоров какое-то время молчал, уставившись в бокал с недопитым вином, потом поднял глаза на Арину и решительно приступил к активной фазе своей наступательной операции:
– Арина Сергеевна, извините меня за, та скать, бестактность. У вас есть э-э-э… типа парень?
Нельзя сказать, что Арина была захвачена врасплох этим вопросом. Этот вопрос позволял ей надеяться на интересное продолжение.
– У меня есть хороший товарищ, но не бойфренд, если вы имели в виду это. Впрочем, ничто человеческое мне не чуждо.
За последней фразой Арины скрывался её первый сексуальный опыт с одноклассником, в которого она, как ей казалось, была влюблена. Ей и ему было по семнадцать, грехопадение случилось на загородной даче подруги. Результатом было страшное разочарование и презрение к «возлюбленному».
– Вы на редкость, прямолинейны, – кошачьи глаза Никифорова вспыхнули. – Бывает, прямота обезоруживает, ставит в тупик, и всё-таки я люблю прямых людей, особенно прямых женщин.
– Продолжая гнуть эту прямую линию, позвольте полюбопытствовать, а вы женаты?
Никифоров захохотал:
– Мне говорить правду или типа острить?
– Чистую правду, сэр, хотя в современном бизнесе, слышала я, правда не в чести.
– Во-первых, насчёт бизнеса вы неправы. Насмотрелись, видать, фильмов про русских гангстеров девяностых. А во-вторых, клянусь русыми кудрями моей мамы, я не женат и никогда не был женат. Конечно, девушки у меня бывали, врать не стану, но я, видите ли, опасаюсь жениться.
– Забавно. Почему нет? По виду вы не из пугливых. Подумаешь, женились, так можно ж в любой момент и развестись.
– Эх, Арина Сергеевна, знали бы вы, как приятно иметь дело с девушкой, не имеющей понятия в вопросах собственности супругов! За это надо выпить.
Они выпили ещё по бокалу, и Арина, наконец, отключила свою бдительность. Мужчина напротив стал казаться ей старым знакомым, весёлым и вовсе не опасным.
– Арина Сергеевна! – зазвенели натянутые голосовые связки Никифорова.
– Я внимательно слушаю вас, Григорий Александрович!
– Арина Сергеевна, только, ради бога, не падайте в обморок… – лицо олигарха напряглось, и он выпалил: – Выходите за меня замуж.
Вот этого Арина уж никак не ожидала. Она ожидала какого-нибудь недостойного предложения, которое она бы с гневом отвергла, но такое…
– Вы часто так шутите? – Арина с ужасом почувствовала, что краснеет.
– Клянусь, первый раз в жизни.
– Почему вы сделали исключение для меня?
– Потому что вы исключительны.
– Вам не кажется, что вы несколько торопитесь?
– Я тороплюсь, потому что вокруг вас, наверняка, вьётся масса молодых людей, и время, та скать, работает против меня.
– Знаете, Григорий Александрович…
– Называйте меня Гришей, – оборвал девушку Никифоров.
– Хорошо, Гриша, – усмехнулась Арина, – давайте отложим дальнейшее обсуждение этого вопроса хотя бы на месяц, а потом посмотрим, сохраните ли вы столь лестное обо мне мнение. Гарантирую вам, что в ближайшие тридцать дней я замуж не выйду ни за кого. Это точно.
– Господи! Ариночка! Что я слышу? Вы не отвергли меня! При ваших гарантиях я готов ждать и месяц и даже два, хотя и неделя без вас – ужасно длинный срок. Но вы позволите мне, хотя бы иногда, беседовать с вами… хотя бы в ресторанах?
– Хорошо, Гриша, я тоже не против узнать вас получше. Но сегодня, мне кажется, вы уже превысили число допустимых сенсаций. Посему прошу вас вернуть меня к месту моего проживания на ту самую площадь, «где били женщину кнутом, крестьянку молодую». Как вы догадываетесь, я должна обдумать нестандартную ситуацию, в которую вы меня изволили ввергнуть.
– Вы даже не представляете, Ариночка, как бы я хотел оказаться на месте той крестьянки, при условии, что кнут был бы в вашей руке.
– Странные у вас фантазии, Гриша, – хмыкнула Арина.
18
Время шло, Никифоров почти ежедневно привозил Арину в ресторан (каждый раз новый), кормил её изысканными блюдами, вёл разговоры о науке, бизнесе и о том, как построит для неё лабораторию, где она сможет претворить в жизнь свои самые смелые замыслы. Она хотела ему верить и в то же время пыталась сохранить некоторую дистанцию, чтобы не дать ему почувствовать себя победителем. И всё-таки 15-го апреля Никифоров добился её согласия на брак.
Они пировали в ресторане Петергофа, вели лёгкий небрежный разговор, и тут какой-то здоровенный подвыпивший детина, заметно покачиваясь, подошёл к их столику и пригласил Арину потанцевать. Она решительно отказалась, Никифоров прикрикнул на грубияна, и тот отошёл, что-то злобно бурча. Вскоре Арина даже забыла о нём, но когда они вышли из ресторана и направились к парковке, из темноты вынырнул тот здоровенный парень и, рявкнув: «Это моя тёлка!», положил свою каменную руку на её плечо. Он был много тяжелее и мощнее Никифорова, и, казалось, влюблённых ждёт катастрофа, но тут молодцеватый олигарх стал в стойку какой-то восточной борьбы и нанёс молниеносный удар по лицу хулигана. Тот безмолвно упал на асфальт, а Никифоров, подхватив Арину под руку, провёл её к своему чёрному мерсу. Уже сидя в автомобиле, она взглянула на место драки – хулиган неподвижно лежал на мокром асфальте. Мелькнула мысль проверить его пульс, но Никифоров уже включил двигатель. «Да и чёрт с ним!» – чуть ли не выкрикнула она. Мерседес развернулся, Арина бросила последний взгляд на поверженного негодяя – тот лежал по-прежнему неподвижно.
Она мысленно поставила на место Никифорова своего преданного Олега и поняла, что он не смог бы защитить её от нападения петергофского амбала. Впрочем, Олег никогда бы и не повёл её в тот дорогой загородный ресторан.
Когда Никифоров предложил заехать к нему домой на кофе, Арина, находясь под впечатлением ужасного эпизода с дракой, не отказалась. Она понимала, на что идёт, но не могла противостоять исполинской силе своей слабости.
Они подъехали к небольшому старинному особняку в центральном районе города, впрочем, старинным дом выглядел лишь снаружи, тогда как весь интерьер был капитально перестроен в соответствии со вкусом и родом занятий хозяина. На бесшумном лифте они поднялись на второй этаж. Здесь располагалось то, что Никифоров назвал своим логовом. Он с гордостью провёл её в «кабинет» – просторный зал, стены которого были увешаны плоскими мониторами, предназначенными для связи с разными точками его палладиевой империи. Здесь же находился и бар с напитками. Одна из дверей кабинета вела в роскошную спальню.
Хозяин усадил Арину в мягкое кресло, поставил на низенький столик два коньячных бокала, открыл бутылку Курвуазье многолетней выдержки, разлил коньяк и погрузился в соседнее кресло.
– Ну что, Ариночка? За наш, тэкэть, союз, – он заглянул в тёмные глаза молодой женщины. – За встречу родственных душ!
– Милый мой Гри-и-и-шенька! – ласково протянула Арина и вспомнила, что примерно такими словами начинала свои письма Екатерина Вторая к Григорию Потёмкину. После краткой паузы она завершила тост: – И всё-таки давай выпьем за единство противоположностей!
– Так ли уж противоположностей? – хмыкнул Никифоров.
Они чокнулись, и Арина смело выпила янтарную ароматную жидкость со сложным многокомпонентным вкусом. Странно, но алкоголя – главного ингредиента коньяка – она не ощутила. «Опасный напиток, – мелькнуло в сознании влюблённой девушки, – и не заметишь, как потеряешь голову». Арина была не из тех, кто теряет голову от алкоголя, но сегодня она была во власти первобытного желания слиться с мужчиной, неотрывно смотрящим в её глаза. Впервые в жизни она испытывала такое сильное и откровенное влечение, но не к Никифорову-бизнесмену, а к Никифорову, воплощающему собой архетип мужчины-повелителя, мужчины-защитника рода.
Она проснулась оттого, что Никифоров кого-то грубо отчитывал по скайпу. Дверь в кабинет была приоткрыта, и хотя олигарх пытался говорить тише, чем обычно, это у него плохо получалось. Арина встала с постели и прошла в ванную комнату, но и сюда долетали слова Никифорова, смешанные с отборным матом: «Послушай, дяденька, ты что? в конец охренел? С какого это мухомора ты резину тянешь? Чтоб сегодня же запустил первую линию твоих раздолбанных, блин, роботов! У меня нет времени с тобой разбираться. Не пойму, мужик ты или баба базарная? Учти, я тебя, ёшкин кот, в пыль разотру … в бактерию унасекомлю, если не надерёшь тем мухоморам вонючим их жирные, блин, задницы».
«Привыкай, девочка! Привыкай к языку деловых людей, если сама хочешь порулить, – громко сказала себе Арина, заходя под душ. – Никифоров, конечно, думает, что теперь я стану игрушкой в его руках, но не на таковскую, блин, нарвался, бедный Гришуля. Я не я, если этот мужчинка не будет исполнять мою волю». Через минуту подумала: «А с какого перепуга я брякнула этакое? – и поняла: – Это Гришуля разбудил в моей душе какого-то демона, который хочет ни много ни мало, а повелевать другими людьми».
Много раз она слышала, что человек временами не понимает себя, и она сама за последнее время узнала о себе немало нового. Но то, что узнала сейчас, было твёрдым, холодным и бездушным, как сталь. Так впервые у неё мелькнула догадка, что её истинное призвание отнюдь не наука (она для таких скромняг, как Олег). Её же призвание – манипулирование людьми, подчинение их своей воле. Неожиданно вспомнила себя девочкой седьмого класса, внимательно изучающей памятник Петру Первому на Сенатской площади. В тот день она впервые разглядела лаконичную латинскую надпись на гранитной глыбе пьедестала: «PETRO primo CATHARINA secunda», и ей бросилось в глаза сходство имён Катарина и Арина. И новое чувство охватило её – вроде того, что мы испытываем, когда глядим сквозь иллюминатор взлетающего самолёта на падающую в тартарары землю под нами.
За завтраком Никифоров спросил Арину, готова ли она выйти за него замуж. «Да, – твёрдо ответила она, – но с формальной процедурой торопиться не след». – «Тогда, когда же?» – удивился он. «Премилый голубчик мой Гришенька! Я дала тебе слово. Потерпи. Всему свой срок», – изумление и восторг долго не сходили с лица олигарха.
