Владимир Александрович Бердников
Арина Великая
Они разошлись тихо, без ссор и сцен. Просто поняли, что разные.
Тот эпизод в Никольском соборе заставил Быстрова задуматься над повышенной религиозностью женщин. Если в старые времена всё можно было списать на ущербность женского образования, то в наши дни этот аргумент не проходит, а женщины по-прежнему составляют большинство посетителей церквей. Может быть, это связано с какими-то анатомическими особенностями женского мозга? – подумал он и тут же усомнился.
4
Проснулся Быстров с острым желанием встретиться с юной Ариной, так похожей на Карину из его молодости. Нашёл в интернете расписание лекций второго курса биофака и помчался в свою alma mater.
Арина выскочила в университетский коридор и легко зашагала вдоль бесконечного ряда старинных книжных шкафов, хранящих в потемневших фолиантах всю мудрость девятнадцатого века. Её сопровождал высокий стройный молодой человек. Быстров поспешил за ними. Арина, будто почувствовав его взгляд, обернулась.
– Николай Михайлович! Вы? С ума сойти! Как я рада вас видеть! Вы даже не представляете, сколько всего я передумала за вчерашний вечер. Знакомьтесь, это мой сокурсник Олег. «Олег, – улыбнулась она молодому человеку, – это Николай Михайлович, учёный из Академгородка».
Олег обладал довольно приятной, но стандартной, не запоминающейся внешностью: белокур, сероглаз, худощав, с тонкими чертами лица.
– Вы тоже будущий молекулярный биолог? – обратился Быстров к юноше.
– Нет, я учусь в группе биофизиков, но хожу на все лекции биохимиков, – ответил Олег. – Я уверен, без биохимии и генетики биофизика мертва.
– Николай Михайлович, – зачастила Арина, будто боясь, что разговор пойдёт в нежелательном для неё направлении, – мы много слышали об Академгородке и даже рассматриваем перспективу получить там работу. Вы не могли бы рассказать нам о жизни в этом знаменитом научном центре.
Быстров уклонился от прямого ответа:
– Один мой болгарский знакомый, побывав у нас, сказал: «Раньше я думал, что лучшее место для занятия наукой – Кембридж в Англии, но теперь знаю, что есть на земле место не хуже – это Академгородок». Я прожил в Городке 46 лет. Там я женился, родил дочь и прошёл долгий путь от стажёра до завлаба. К своему удивлению, мне удалось сделать много больше, чем рассчитывал. И мне кажется… нет, я совершенно уверен, что причина тому Городок, его природа, атмосфера и люди. Правда, нынешний Академгородок растерял не меньше половины своих былых достоинств. Знаете, как когда-то пела сладкоголосая Анна Герман: «Один раз в год сады цветут».
Арина с Олегом затащили Быстрова в какое-то кафе во дворе университета, там и состоялась их короткая беседа. Оказалось, молодые люди одержимы грандиозными проектами. Олег хотел усилить умственные способности человека, вживляя в мозг какие-то хитрые микрочипы, а Арина мечтала добиться того же с помощью особых химических препаратов. И Быстров с изумлением узнавал в мечтах девушки мечты его Карины.
– Олег, – не выдержал старший товарищ, – скажите, зачем вам тратить жизнь на изобретение железок, улучшающих память? У многих выдающихся учёных была слабая память, но это не помешало им сделать великие открытия. Жизнь у нас одна, берите выше.
Олег загадочно переглянулся с Ариной. Молодые люди явно сомневались, стоит ли им посвящать незнакомца в подробности своих планов. Чтобы разрядить неловкую паузу, Быстров воспользовался безотказным приёмом.
– Арина, от кого из родителей вы унаследовали свои весьма нестандартные глаза?
Она растерянно посмотрела на Олега, будто ища у него помощи.
– Ни у одного из её родителей нет таких глаз, – улыбнулся молодой человек. Подумав, добавил: – Даже цвет у них другой.
– Какого же цвета их глаза? – спросил Быстров.
– У её мамы глаза светло-голубые, у папы – серые. Зашибись! – вдруг дошло до Олега. – Это же противоречит элементарной генетике.
– А может быть, и не противоречит, – попытался Быстров сгладить неудобную заминку. – Может быть, у одного из родителей оказался какой-то доминантный ген-подавитель синтеза меланина в радужине.
– И вы полагаете, – весело хохотнул Олег, – что Арине тот ген не передался! Интересная гипотеза, но, боюсь, маловероятная.
Однако лицо Арины оставалось серьёзным. Быстров понял, что ненароком установил, что, по меньшей мере, один из родителей девушки ей не родной, и она это знает.
– Олег, а от кого унаследовал ты свои маленькие серенькие глазки? – в голосе девушки послышались нотки раздражения. – Ты ведь приехал издалека, кажется, из Норильска. Я не видела твоих родителей, и фоток их ты мне никогда не показывал.
Быстров всмотрелся в Олега, и ему показалось, что где-то видел это лицо. «Впрочем, – успокоил себя Быстров, – люди с таким обычным лицом всегда кого-то напоминают».
– Так ты и не интересовалась фотографиями моих родителей, – Олег заметно покраснел. – Правда, у меня с наследственностью тоже не всё просто. Дело в том, что мой отец – представитель народов Севера, он эвенк.
– А мать?! – вскричала Арина.
– А мать, – натянуто улыбнулся Олег, – чистая славянка, русоволосая и голубоглазая.
– Первый раз слышу, что твой отец эвенк. Глядя на тебя, этого не скажешь, – процедила Арина, окинув Олега недоверчивым взглядом. – Так твой отец чистый эвенк или метис с изрядной примесью русской крови?
– Выглядит, как эвенк, и родители его, выглядят, как эвенки. А сколько у них русских генов, кто же знает? – Олег озабоченно взглянул на часы: – Извините, Николай Михайлович, но нам пора на занятия. Извините, ради бога.
– Занятия – дело святое, – согласился Быстров, – но позвольте сфотографировать вас на память.
– Ладно, щёлкайте, – Арина встала рядом с Олегом.
Быстров вынул из портфеля камеру и сделал пару снимков.
– Знаете, Николай Михайлович, – Арина бросила на старшего товарища тревожный взгляд, – меня не покидает чувство, что мы с вами о чём-то не договорили. Давайте обменяемся номерами наших мобильников.
Простившись с молодыми людьми, Быстров вышел на Университетскую набережную и побрёл пешком к своей гостинице. Он смотрел на почищенные дома, на яркие рекламы, на красиво одетых бодрых людей и сквозь пелену ностальгии видел тот, ЕГО Ленинград: унылые серо-жёлтые дома, промозглый воздух и толпы людей, одетых в серое и куда-то спешащих с бледными озабоченными лицами. Петербург был краше, но Ленинград – роднее.
Добравшись до своего номера, Быстров повалился на заправленную койку и стал перебирать в памяти события первой половины дня. Вскоре мысли его коснулись Олега: «Симпатичный юноша, и он из Норильска. А ведь и я бывал в тех краях».
И тут перед глазами Быстрова распахнулась величественная картина озера, окаймлённого крутыми чёрными берегами, и душа его настроилась на полумистический лад, будто коснулась чего-то беспредельного и непостижимого. Да, странная была та история.
5
В один из жарких дней конца июня 1990-го в лабораторию Быстрова позвонила секретарша директора и сухим официальным тоном доложила, что Владимир Иванович его ждёт. Пришлось всё бросать и повиноваться.
Быстров шёл на ковёр, пытаясь догадаться, за что ему влетит, однако директор встретил его вполне радушно. Посадил за необъятный сверкающий стол, попросил секретаршу подать чаю и приступил к беседе.
– Ну что, Николай Михайлович, – заговорил он отеческим тоном, – порадовали вы меня своим докладом в прошлый четверг. Не скрою, я думал о вас всю пятницу и все выходные и, знаете, пришёл к выводу, что мне следует поощрить ваше направление.
Естественно, подчинённый весь ушёл во внимание.
– Николай Михайлович, – продолжил директор, – меня немало заинтересовал упомянутый вами феномен стремительной деградации органов зрения у рыб, попавших по воле случая в подземные водоёмы.
– И меня волнует это явление, особенно его скорость. Жаль, что в Советском Союзе нет подходящих пещер.
– Нет, говорите, – многозначительно хмыкнул директор. – А я, представьте, знаю целую систему наших совершенно не исследованных подземных пещер с озёрами.
– Так скажите, где они?
Владимир Иванович покрутил губами.
– Они есть, но не вполне для нас.
– Вы намекаете, что они находятся в запретной зоне?
– Николай Михайлович, вы можете держать язык за зубами? – наигранно сурово спросил директор.
– Надеюсь, да, но не уверен, что выдержу пытки.
– А без пыток? – в светлых глазах директора блеснул весёлый огонёк.
– Без пыток никто не заставит меня выдать вашу тайну.
На секунду Владимир Иванович почувствовал, что между ним и подчинённым пропала социальная пропасть, он захохотал и дружески хлопнул Быстрова по плечу.
– Хорошо, я попробую добыть для вас пропуск в одну такую пещеру.
Через три дня разговор с директором был продолжен.
– Николай Михайлович, – в голосе директора Быстров уловил нотки гордости собою, – мне удалось получить для вас пропуск на один объект, не отмеченный на обычных географических картах. Так что можете ехать. Снова напоминаю: никто не должен знать, куда именно вы направляетесь.
– Так, всё-таки скажите, где же находится тот таинственный объект?
Владимир Иванович выдержал театральную паузу.
– Он расположен, наверное, в самом интересном и самом неизученном районе на карте Союза да, пожалуй, и всего нашего шарика земного… Ваш объект скрывается от глаз людских где-то в глубинах плато Путорана.
– Боже, но это же Крайний Север, чуть ли не Таймыр, там все озёра, наверное, до дна промерзают.
– Так вот, дорогой Николай Михайлович, в базальных толщах путоранских гор есть пещеры с незамерзающими озёрами возраста Байкала, а то и старше. Вы же знаете, как богат и своеобразен животный мир Байкала, думаю, нечто подобное вы найдёте и в подземных озёрах Путораны.
В аэропорт Норильска Быстров прилетел первого июля в два часа ночи по местному времени, но солнце уже давно скользило по небосклону, затянутому полупрозрачной завесой мглы. В зале прилёта его встретил высокий пожилой мужчина с внешностью профессора, который назвался Петром Андреевичем. «Прошу проследовать к нашим саням», – давясь от смеха, пробасил он и повёл гостя к выходу из аэропорта.
На унылой привокзальной площади гулял неприятный пронизывающий ветер, обдавая лицо холодной водяной пылью. «Не отставайте, Николай Михайлович! Наша цель близка!» – снова проявил Пётр Андреевич свой весёлый нрав и поднял капюшон брезентового балахона цвета хаки.
«Сани» оказались мощным вездеходом. В его салоне было тепло и просторно. Сидения располагались вдоль стенок, кабина водителя была отделена звуконепроницаемой перегородкой из прозрачного пластика. Гость и встречающий сели напротив друг друга, и вездеход помчался по бетонному шоссе.
– Николай Михайлович, – начал разговор Пётр Андреевич, – я понимаю, для вас тут всё в новинку. От аэропорта до города около полусотни вёрст, но цель нашего вояжа лежит много дальше – на плато Путорана. К сожалению, приличных дорог туда нет, поэтому наш путь от Норильска до места назначения пройдёт по воде. Готовьтесь к долгому путешествию, только к вечеру мы достигнем нашей экспериментальной базы. Чтобы легче пережить это унылое время, насладимся приятной пищей и не менее приятным питием. Надеюсь, вы принимаете нашу национальную?
– Увы, да, – ответил с улыбкой Быстров.
– Ну тогда мы с вами, как говорится, столкуемся.
С этими словами Пётр Андреевич выволок из-под сидения вещевой мешок и извлёк из него: бутылку водки, два гранёных стакана и термос с холодной закуской. Они выпили за встречу, и Быстров впервые в жизни отведал строганины. Тончайшие пластинки замороженной нельмы буквально таяли во рту, оставляя ощущение чего-то бесконечно нежного и божественно–вкусного. «Бедные олимпийские боги! – мелькнуло в голове Быстрова. – Они не имели понятия о строганине».
– Николай Михайлович, возможно, вы уже в курсе, что… – Пётр Андреевич бросил на Быстрова лукавый взгляд, – что моя лаборатория занимается, в некотором роде, проблемами адаптации живых организмов к низким и сверхнизким температурам. Но прежде чем перейти к деталям, пожалуйста, покажите-ка ваши документы.
Быстров молча протянул паспорт и командировочное удостоверение. Пётр Андреевич внимательно всё рассмотрел и неожиданно спросил:
– Однако вы всё-таки поведайте мне ха-ха по-дружески, как зовут вид слепых рыбок, что водятся в подземных водоёмах Мексики?
– Астианакс мексиканус, – машинально ответил Быстров.
– Отлично, Николай Михайлович! А теперь поведайте мне, когда и где случилась массовое пермское вымирание?
Пётр Андреевич был уверен, что гость не сможет ответить на такой сложный вопрос. Но Быстров, готовясь к командировке, прочёл о плато Путорана всё, что нашёл в институтской библиотеке.
– Та катастрофа, – с непроницаемым лицом заговорил Быстров, – случилась примерно четверть миллиарда лет назад, и началась она как раз там, где сейчас вздымается плато Путорана.
– Ну что ж, Николай Михайлович, – Пётр Андреевич выразительно вздохнул, – мой экзамен вы, как говорится, выдержали, но не задавайтесь. В пещере вам придётся пройти ещё одну проверку и не только на знания, но и на вашу молекулярную госпригодность. Видите ли, мы, как и древние римляне, полагаем, что здоровый дух может ютиться лишь в абсолютно здоровом теле. И не исключаем, что люди с физическими и молекулярными дефектами в определённых обстоятельствах могут, знаете ли, ни много ни мало, а покуситься на самое святое, – не видя понимания в глазах собутыльника, Пётр Андреевич прогудел с трагической дрожью в голосе: – Они, в некотором роде, могут и самоё Родину нашу за медный пятак буржуям продать.
Быстров едва удержался, чтобы не расхохотаться.
– Интересное соображение, никогда не задумывался о скрытом смысле этой древней поговорки.
– Ну что ж, тогда отставим шутки в сторону и продолжим наш пир! – снова затрындел гостеприимный Пётр Андреевич, похоже, напрочь позабыв про обещание подивить гостя чудесами подземных озёр Путораны. – Ну так что, Коля? Как ты насчёт выпить за Таймыр?
– Почему нет? – натянуто улыбнулся Быстров.
Потом они выпили за Норильск, за плато Путорана и за нетронутую тундру. Быстров уже стал беспокоиться о своей способности соображать, как тут вездеход остановился. «А вот и наша станция Березай, Коля, вылезай! – хохотнул Пётр Андреевич. – Выходимте на причал Норильского речпорта».
Низкое солнце угадывалось над трубами какого-то завода или шахты. По-прежнему моросил мелкий холодный дождь, и по-прежнему дул пренеприятнейший ветер. Вдоль длинного причала стояло несколько небольших катеров. Пётр Андреевич бодро подвёл гостя к новенькому скоростному судну на воздушной подушке. Парень в военно-морском кителе спрыгнул на причал: «Ну, слава богу, прибыли! Теперь в путь. Если не задует встречный, через шесть часов будем на месте. Пока, слава богу, тихо».
Они заняли соседние места в пустом салоне, и катер помчался вверх по довольно широкой и многоводной реке, которую Пётр Андреевич назвал Норилкой. Через час русло реки сузилось, и вскоре катер вошёл в большое озеро. «Это озеро называется «Лама», – доверительно поведал Пётр Андреевич, – что по-эвенкийски, представьте себе, означает ни много ни мало, а «море». Ха-ха!»
Быстров с жадностью первооткрывателя всматривался в низкие практически безлесные берега, поросшие редким чахлым кустарником. Лишь на востоке синели контуры гор. Катер включил высокую скорость, приподнялся на подводные крылья и полетел. Чем дальше они продвигались на восток, тем ближе подходили горы, и наконец крутые склоны высоких мрачных сопок обступили озеро. Распогодилось, судно летело, едва касаясь воды, и мысли Быстрова настроились на оптимистическую волну. Через пять часов катер, резко сбавив скорость, шлёпнулся на брюхо и осторожно вошёл в узкий и длинный залив («Форменный норвежский фьорд!» – мелькнуло в романтичной душе ещё не старого Быстрова) и причалил к бетонному пирсу, припаянному к чёрной базальтовой скале.
Первое, что увидел Николай Михайлович, сойдя с катера, был фанерный щит с жирной красной надписью «Запретная зона». По едва заметной тропинке они вошли в узкое ущелье. Затем свернули вправо, обходя горный отрог, и оказались у полукруглого отверстия в чёрном почти отвесном каменном склоне. Рядом со входом в пещеру стояла застеклённая будка.
Из будки вышел лейтенант внутренних войск. Он дружелюбно поздоровался с Петром Андреевичем и после тщательного изучения документов гостя улыбнулся, козырнул и вернулся в будку. Пётр Андреевич включил электрический фонарик, взял Быстрова за руку и повёл его по тёмной пещере. Примерно через двадцать метров они упёрлись в шероховатую стену, дальше идти было некуда. Пётр Андреевич надавил на какую-то кнопку в стене, и над ними вспыхнула люминесцентная лампа, которая осветила белую бетонную стену и ярко-зелёную дверь с табличкой «Научхоз-21». «Ну, а дальше, Коля, потопаешь один», – радостно, едва сдерживая смех, объявил Пётр Андреевич и распрощался с гостем.
Быстров с любопытством отворил таинственную зелёную дверь и оказался в небольшом ярко освещённом помещении, где за простеньким письменным столом сидел интеллигентного вида мужчина лет сорока в ослепительно белом халате. Он был тщательно выбрит, коротко подстрижен и по-военному подтянут. Его живые ярко-голубые глаза немного диссонировали с малоподвижной мимикой. «Не иначе как кэгэбэшник», – решил Быстров, знавший о кэгэбэшниках лишь понаслышке. Кэгэбэшник пригласил гостя присесть и обрушил на него лавину вопросов, касавшихся подробностей его жизни: кто родители? кто жена? есть ли дети? есть ли родственники за границей? где учился?.. И вдруг совершенно неожиданный вопрос: знаком ли с Кариной Титаровской? Быстров ностальгически заулыбался и признался, что в университете дружил с нею. Кэгэбэшник дал ему пачку фотографий женщин, среди которых гость должен был указать на Карину. Он опознал её без труда, отметив про себя, что фотография свежая, недавняя, где Карине уже крепко за сорок. «Вы не ошиблись, товарищ Быстров, это Карина Титаровская, – сказал кэгэбэшник и задумчиво добавил: – Красивая, здоровая и талантливая женщина… и, к сожалению, бездетная. Непорядок. На прошлой неделе она приезжала к нам и в тот же день укатила назад в свой Питер».
Затем кэгэбэшник поздравил Быстрова с прохождением первого этапа допуска к работе в пещере и тут же постарался испортить ему настроение:
– Теперь мы можем перейти к самому важному пункту – к проверке вашего здоровья, насколько оно позволяет вам влиться в ряды нашего коллектива.
– Что вы имеете в виду? – спросил Быстров не без раздражения.
– А разве вы не знаете, что практически каждый из нас является носителем всевозможных вирусов, бактерий, грибков и прочих патогенных гадостей. Моя задача, дорогой Николай Михайлович, – защитить коллектив нашего научхоза от неожиданных инфекций. Ведь мы живём здесь годами в полном отрыве от Большой земли.
– Господи, сколько же ещё проверок меня ждёт?
– Да, не волнуйтесь, вы, товарищ Быстров, – кэгэбэшник наградил гостя располагающей улыбкой. – Или вы всё-таки что-то от нас скрываете?
Этот этап допуска занял неожиданно мало времени – чуть более получаса. Приятный паренёк в белом халате взял довольно много крови из вены и почему-то маленький кусочек кожи со спины. Затем Быстрову было предложено подождать минут 30-40 до получения результатов анализа. Он сел в мягкое кресло и вскоре задремал – сказалось утомление от событий бесконечного дня. Очнулся от лёгкого постукивания по плечу. На него смотрел добродушно улыбающийся кэгэбэшник.
– Дорогой Николай Михайлович, мы завершили анализ ваших образцов. В целом вы на удивление здоровый человек, но один сущий пустячок – дремлющий вирус герпеса – вызвал у нас беспокойство. Поэтому при всём уважении к вашим заслугам вы должны – увы! – нас покинуть. Катер ждёт вас. Прощайте, Николай Михайлович, было приятно познакомиться. – Увидев на лице гостя выражение возмущённого недоумения, кэгэбэшник проникся участием: – Николай Михайлович, ради бога, не переживайте. Вы даже не представляете, как вам на самом-то деле повезло!
– Извините, – сбивчиво заговорил вконец обескураженный Быстров, – я просто не знаю, как реагировать на ваш отказ. Жаль, что вас напугал мой, вероятно, очень крепко спящий вирус герпеса. Мне так хотелось ознакомиться с фауной ваших пещерных озёр. Странно получается, ведь я такой длинный путь одолел… Ну что тут поделаешь? Похоже, придётся прощаться. До свиданья. Извините, не знаю, как к вам обращаться, – Быстров, вымучено улыбнувшись, протянул кэгэбэшнику руку.
– До свиданья, Николай Михайлович! – кэгэбэшник с готовностью пожал руку гостя. – Искренне желаю вам успеха. А зовут меня Фёдором.
– А по батюшке?
– Товарищ Быстров, не злоупотребляйте нашим гостеприимством! – улыбка слетела с бледного лица Фёдора. – Не забывайте, вы на секретном объекте.
«Интересный тип, – подумал Быстров, – да и кэгэбэшник ли он?»
Через пару дней после возвращения в Городок Быстров встретил в институтском коридоре директора, который, увидев его, ахнул от удивления.
– Николай Михайлович, почему вы здесь, а не на Севере диком, где, как известно, «стоит одиноко на горной вершине сосна…» и так далее по Лермонтову?
– Увы, не прошёл по здоровью.
– Чем же вы им не угодили?
– Дремлющий вирус герпеса.
Владимир Иванович вскинул косматые брови.
– Так ведь этот вирус практически в каждом из нас дремлет. Диковинная причина отказа. Просили прислать кого-нибудь из перспективных сотрудников, вот я и выбрал вас. Чёрт знает, что у них в головах!
На этой точке поток воспоминаний Быстрова оборвался, и снова его реальностью стал гостиничный номер в Петербурге начала сентября 2010-го года.
