Влад Стифин
Мякин
– И я назвал твоё имя, – повторил Герасим Ильич. – Ты вот что, Мякин, подумай. Вижу, неожиданно это всё для тебя. Подумай, а завтра с утра ответишь, как решишь, но я на тебя надеюсь.
Мякин молчал – он понимал, что надо бы что-то сказать, и спросил:
– А отчёт?
– Вот и отчёт доделаешь, – ответил Герасим Ильич и добавил:
– Казлюка, слава Богу, от нас забрали.
– Куда? – вырвалось у Мякина.
– Туда, – ответил Герасим Ильич и поморщившись произнёс: – В начальство рвётся твой Казлюк.
«Совсем он не мой», – подумал Мякин и спросил:
– Так я могу идти?
– Да, конечно, поезжай домой. С семьёй побудь, а завтра жду от тебя положительного ответа.
Мякин вышел из кабинета, прошёл к себе и сел, с минуту тупо смотрел на глянцевую, пустую поверхность стола. Раиса тихо подошла сзади и потрепала его по затылку.
– Мякиша, ты что надутый такой? Чай с начальством попил и заважничал!
– Отпустил домой, – ответил Мякин.
Раиса присела сбоку на свободный стул.
– Ты, Мякиша, что-то темнишь. Попили чаю, и всё?
– Попили, и всё, – ответил Мякин.
– Ну и ладно, – недовольно произнесла Раиса. – Всё секреты у вас. У-у, надоело!
Она хотела ещё что-то спросить, но, увидев сосредоточенную мякинскую физиономию, встала и удалилась к себе.
Неожиданно к Мякину подошёл новенький.
– Здрасте, – произнёс он. – Вы и есть этот знаменитый Мякин?
Мякин взглянул на новенького и ответил:
– Да, это я.
– Вы не могли бы мне помочь разобраться с одной таблицей? Я здесь работаю всего третий день и ещё не всё знаю.
– Да, конечно, – ответил Мякин, – только можно это сделать завтра с утра? Таблица потерпит?
– Потерпит, – улыбнувшись, согласился новенький и вернулся к себе.
После полудня Мякин с чемоданом ввалился к себе домой. Супруга в недоумении застыла в коридоре и поначалу не могла произнести ни слова.
– Мякиша! – через минуту услышал Мякин её вздох.
Она подошла поближе и помогла ему снять шубу и шапку.
– Мякиша, это как же? Почему так рано?
– Герасим Ильич вызвал. Много работы, – ответил Мякин.
– Да-да, конечно, – покорно согласилась супруга. – Раздевайся. Оставь чемодан, я разберу. Сейчас будем обедать. – И она суетливо засеменила на кухню.
Через сорок минут Мякин, как обычно, разместился в своём любимом кресле, хотел было включить телевизор, но передумал, закрыл глаза и попытался представить себя на месте Герасима Ильича: как он, Мякин, по очереди вызывает к себе конторских.
«Да, не забыть помочь новенькому», – подумал он и тихонько засопел. И приснился ему замечательный сон: будто бы танцует он с экстрасеншей. А вокруг с восторгом наблюдают за ними все конторские.
– Какая красивая пара! – говорит кто-то. – А как замечательно они двигаются! Приятно посмотреть!
– Ничего особенного, – кто-то другой возражает первому голосу. – Танцуют, и пусть себе танцуют.
– Нет, не скажите! Партнёр-то совсем новый человек! – возражает первый голос.
– Новый-то новый, а «па» все старые выделывает.
– Ну, на вас не угодишь! – продолжает первый голос. – Вечно вы ворчите! Пора бы и заканчивать.
– Мякиша, что с тобой? Не заболел ли?
Он открыл глаза. Тревожный взгляд супруги внимательно смотрел на него.
– Ты задремал. Что-то бормотал во сне. Плохой сон?
– Да, что-то снилось, – вяло ответил Мякин. – Что-то я немного утомился от этой санатории. Пойду-ка я полежу.
Клиника
– Им ничего нельзя говорить. – Тощий подсел к нему и почти в самое ухо добавил: – Везде прослушка.
Он быстро вскочил, несколько раз прокрутил выпученными глазами по потолку и стенам палаты, прищурился на Мякина и снова сел рядом на мякинскую постель.
– Предлагаю всё зашифровать. – Он перешёл на шёпот и продолжил: – Их, – он махнул рукой в сторону двери, – их мы назовём… – Он подумал и произнёс: – Пусть они будут персоны, а мы – индивиды.
После небольшой паузы он спросил:
– Вы готовы быть индивидом?
Мякин кивнул. Медсестра, которая устраивала Мякина в эту палату, предупредила его, что тощий совсем неопасный. Он просто большой фантазёр.
– Это хорошо, что вы согласны, – удовлетворённо произнёс тощий. – А то до вас был тут один несогласный – всё время спорил со мной, всё ему не нравилось.
Мякин молчал – ему нечего было сказать. Он ведь тоже был несогласным, и ему тоже многое не нравилось в конторе.
Первой он вызвал к себе Раису. Она без опаски зашла к нему и, широко улыбаясь (видимо, не подумав), выпалила:
– Мякиша, какой же ты молодец! Вот теперь мы заживём здесь хорошо, без этих герасимовских разборок!
– Я вам не Мякиша, – резко остановил её Мякин. – Прошу обращаться ко мне по-деловому.
– Хорошо, хорошо, – как бы успокаивая его, ответила Раиса. – Не Мякиша, так не Мякиша. Чего же нервничать-то?
Тощий прервал воспоминания Мякина и убеждённо произнёс:
– Вы будете индивидом два, а я – один. – Он обрадованно улыбнулся и, нервно осмотревшись, продолжил: – Но это ещё ничего не значит. Они, то есть персоны, могут нас вычислить. Это очень опасно.
– Что опасно? – машинально спросил Мякин.
– Вы совсем меня не понимаете, – обиделся тощий и перебрался на свою постель. Он несколько минут сидел, уставившись куда-то в сторону закрытой двери. – Они могут войти в любую минуту, и нам надо быть начеку.
Тощий после этой фразы встал у дверей, словно часовой на посту.
– Вам тоже надо быть начеку с другой стороны. Вот здесь. – Тощий рукой указал, где, по его мнению, надлежит находиться Мякину.
Мякин нехотя встал, подошёл к двери и спросил:
– А если они сегодня не придут? Что тогда мы будем делать? Так и стоять всю ночь?
Тощий задумался. Он покинул свой пост и стал ходить из угла в угол, то ускоряя, то замедляя шаги, иногда бормоча себе под нос:
– Это проблема. Это проблема. Только ляжешь, а они тут как тут!
Мякин тоже решил покинуть свой пост, присел на кровать, поправил подушку и прилёг со словами:
– Пока они не пришли, можно и отдохнуть.
Тощий в изумлении остановился посередине и, не зная, как поступить, нервно переводил взгляд то на лежащего Мякина, то на закрытую дверь.
– Вы ложитесь, – предложил Мякин. – Я всё равно не сплю – покараулю вас.
– А если вы не выдержите? – недоверчиво спросил тощий. – Тогда вы загубите нас.
– Не волнуйтесь, – ответил Мякин. – Я последнее время совсем не сплю.
Мякин попытался вздремнуть; последние пять дней он не спал совсем. В голове постоянно что-то шумело, он уже целый месяц не появлялся в конторе. Сам Герасим Ильич настоятельно рекомендовал ему лечь в клинику. Мякин, как только вступил на должность, начитался умных книг – как управлять – и немедленно приступил к внедрению новаций. Новации коллектив встретил с молчаливой настороженностью, и только одна Раиса радостно и скрупулёзно исполняла мякинские новинки. Недели через две Мякин почувствовал со стороны конторских в некотором роде даже враждебность. По крайней мере бородач иногда стал позволять себе грубые слова в разговоре с новым начальником. Однажды он заявил Мякину прямо в глаза:
– Вы зря это затеяли – у вас ничего не получится.
Мякин не нашёлся, что ему сразу ответить, и, сдерживая эмоции, произнёс:
– Можете идти.
– Вы спите, – испуганно произнёс тощий. – Нет, вы не можете быть индивидом два. – Он подумал и добавил: – Опять я остался один, как в прошлый раз. – Он подошёл к двери, прислонил к ней ухо. – Тсс, я чувствую: они рядом.
Мякин взглянул на часы – до ужина оставалось менее получаса.
– Они придут через полчаса, – сказал он, чем сильно удивил тощего.
– Вы провидец? – тихо спросил тощий и оторвался от двери.
– Нет, – ответил Мякин. – Я просто знаю местное расписание.
– Местное расписание, – задумчиво повторил тощий. – Вы, наверное, раньше были персоной.
– Быть персоной… – как бы размышляя, произнёс Мякин, а про себя подумал: «Да, можно сказать и так: “Быть персоной”».
– Был да сплыл, – вслух произнёс Мякин.
– Как это сплыл? – насторожился тощий и на цыпочках подошёл к окну. – Сплыл, не сплыл! Это можно по воде. Вы были моряком?
– Капитаном, – пошутил Мякин. – Капитаном в одной конторе, но недолго.
Тощий долго смотрел в окно. Осень, слякотная осень оголила деревья за окном, сквозь серые ветви проступала тёмная кирпичная стена. Пейзаж не улучшал настроение пациентов клиники, да и решётка на окнах, хотя и весьма тонкая, наводила обитателей заведения на грустные мысли.
– А кем же был я? – пробормотал тощий, глядя в окно. – Вы не помните, кем был я? – обратился он к Мякину.
Мякин внимательно посмотрел на сутулую спину тощего и с некоторым сомнением ответил:
– Вы, наверное, были художником. То есть, я бы сказал, творцом.
– Я был творцом, – не отрываясь от унылого пейзажа, произнёс тощий. – Да, конечно, я был творцом. Иначе зачем они, эти персоны, загнали меня сюда? Творцов всегда куда-нибудь загоняют.
«Да, – подумал Мякин. – А кто меня загнал сюда?» И тут же услышал:
– А кто вас загнал сюда?
– Меня? – переспросил Мякин.
Тощий обернулся, в его глазах мелькнуло какое-то странное любопытство. Он, словно доктор-психолог, похожий на того врача, который осматривал Мякина, пристально, не мигая, уставился на Мякина, а Мякин в конце концов, не выдержав этого взгляда, отвёл глаза в сторону и тихо ответил:
– Меня, наверное, коллектив.
– Коллектив персон? – снова спросил тощий.
– Пожалуй, да, – ответил Мякин и вспомнил, как последний раз разговаривала с ним Раиса.
– Мякиша, извини, но ты не прав. – Она недовольно пожала плечами. – Зачем ты перенёс оперативку на пятницу? Коллективу это не нравится.
Мякин, не отрываясь от бумаг, сухо ответил:
– Так будет удобнее.
– Какое же это удобство? Пятница – все торопятся домой, а у тебя вечерние посиделки!
– Это не посиделки. Это оперативное совещание, – резко ответил Мякин.
– Ну Мякиша, ты пойми: люди будут недовольны!
– Они не люди, они подчинённые сотрудники, – ответил Мякин.
– Тебе наплевать на людей! Ты совсем переменился. Стал чёрствым, бездушным человеком.
Мякин встал из-за стола.
– Я руководитель, и этим всё сказано. Прошу вас впредь не делать мне замечания. Это не является вашей компетенцией.
– Не надо шуметь, я всё давно поняла, господин начальник.
Она резко повернулась и вышла из кабинета.
Дверь палаты распахнулась. На пороге появилась упитанная женщина в белом халате:
– Ужинать будем?
– Да, – за двоих ответил Мякин и спросил: – А что нынче дают?
– Что дают, что дают… – проворчала упитанная. – Что дают, то и берут.
– А всё-таки? – повторил Мякин.
– Сегодня для вас будут рыба с пюре и чай, – безразлично ответила упитанная и спросила: – Ну так как, ужинаете?
– Ужинаем, ужинаем, – снова за двоих ответил Мякин.
Упитанная скрылась за дверью, и сразу же оттуда послышался грохот какой-то железяки, словно несколько кастрюль специально колотили друг о друга. Дверь снова раскрылась, упитанная накидала большой ложкой что-то серое в тарелку и подала Мякину.
– А сосед будет? – спросила она.
– Будет, – ответил за тощего Мякин.
Упитанная повторила процедуру подачи ужина, и Мякин оказался с двумя тарелками в руках.
– Да поставьте всё на тумбочку, – приказала упитанная, – и заберите чай!
Мякин подчинился, и через несколько секунд в его руках оказались, слегка повреждённые по краям, кружки с горячей тёмнокоричневой жидкостью. Пальцы рук обжигало, и Мякин, закусив нижнюю губу, быстро поставил чай на свою тумбочку.
– А хлеб? Хлеб есть? – спросил он упитанную.
Она молча достала откуда-то снизу тележки тарелку, кинула на неё пару кусков хлеба, отдала хлеб Мякину и двинула дребезжащее сооружение на трёх колёсах дальше. Дверь закрылась, и в палате наступила тишина. Тощий, сидя на своей кровати, настороженно наблюдал за манипуляциями Мякина, который разместил тарелки и чай по принадлежности и произнёс:
– Прошу вас. Будем ужинать.
– Почему вы взяли рыбу? – спросил тощий.
– А что, разве у нас был выбор? – ответил Мякин.
– У неё, – тощий махнул рукой в сторону двери, – наверняка было ещё что-то.
– Вы так думаете? – удивился Мякин.
– У них всегда что-то есть в запасе. Вы что, никогда не общались с персонами?
Мякин, немного подумав, ответил:
– Вы имеете в виду привилегированных?
– Да, у которых всегда что-то есть.
Мякин взглянул на свою тарелку. Кусок непонятной формы и цвета, обрамлённый серым веществом пюре, выглядел весьма уныло, но, вспомнив, что с утра он почти ничего не ел,
Мякин приступил к уничтожению ужина. Рыбу он расколошматил на небольшие кусочки, тщательно отделил их от костей, осторожно прожевал несколько кусков. На вкус это блюдо, учитывая мякинский пустой желудок, оказалось весьма приемлемым. Он попробовал холодное пюре – гарнир ему совсем не понравился. Мякин отложил тарелку в сторону и насытился куском хлеба, запивая его чаем.
Тощий всё это время молча внимательно наблюдал за Мякиным и, только когда Мякин поставил пустую кружку на тумбочку, заявил:
– Вы не боитесь их. Вы смелый. Отчаянно смелый.
Мякин догадался, что тощий голодует, и ответил:
– Да, еда не ахти какая, но жить-то надо. А вы что же, ужинать не будете?
– Я ужинал вчера. С меня хватит, – гордо ответил тощий.
Мякин прошёл в туалет, вымыл руки и, вернувшись, спросил:
– А вчерашний ужин был лучше сегодняшнего?
– Вчера меня навестили. Вот… – И тощий с достоинством открыл тумбочку.
Мякин посмотрел на пустые полки и удивлённо протянул:
– Да-а…
– Всего полно, не то что ваша рыба! Угощайтесь. – Тощий встал с постели и снова подошёл к окну. – Меня часто навещают. Почти каждый день. А у вас, я вижу, никого. Но вы не бойтесь, я вас не брошу, как некоторые.
Тощий в этот раз очень долго, почти полчаса не отходил от окна. Мякин не тревожил его, он тихо прилёг на свою постель и вспомнил, как супруга проводила его в клинику.
Она первой заметила неладное. Мякин возвращался с работы никакой, почти не ужинал, долго лежал в ванне и совсем не спал. Ночью ворочался в постели, тихонько вставал и уходил на кухню. Она часто заставала его там неподвижно сидящим за столом и смотрящим куда-то в угол.
– Мякиша, что с тобой? – спрашивала она Мякина и каждый раз получала один и тот же ответ:
– Всё хорошо. Не беспокойся. Иди ложись.
В конце концов она забеспокоилась и привела Мякина к врачу. Ничего особенного у Мякина не обнаружили. Рекомендовали почаще отдыхать, быть на свежем воздухе и некоторое время принимать успокоительное. Но супруга заметила, что ничто Мякину не помогает, наоборот он становится всё угрюмее и вообще перестал спать. Клинический доктор с труднопроизносимой фамилией, осмотрев Мякина и полистав его бумаги, заключил:
– Предлагаю полежать у нас несколько недель. Понаблюдаемся, подберём нужные лекарства. В общем, надобно полечиться.
Супруга тревожно покивала головой, собрала вещички и привезла Мякина в клинику. Палата Мякину понравилась. Всего два человека. Обстановка, хотя и скромная, но чистенькая, то есть жить можно. Единственное, что его обеспокоило, – это то, что с утра его никто не осмотрел и никаких процедур и лекарств ему не назначили.
– Я уже давно здесь, – тихо произнёс тощий. – Всё здесь изучил, всё знаю. Всех персон. Эта, которая с рыбой, очень вредная. С ней ни о чём договориться нельзя. Она у них главная по рыбе. Вы ещё настрадаетесь от неё. Я вообще с ней не разговариваю. «Здрасте», «до свидания» и всё. – Тощий обернулся. – Вы опять спите. Вы нас всё-таки погубите.
Мякин поднялся с постели и подошёл к двери, толкнул её наружу – дверь не поддалась.
– Бесполезно, – констатировал тощий. – Видите, нет ручек? Они нам не доверяют. Они думают, что нам ручки на дверях не нужны.
– Да, ручек нет, – согласился Мякин. – Надо постучать – может быть, откроют.
– Бесполезно, – повторил тощий. – Стучите, не стучите, всё равно ручку вам не дадут.
– Мне не ручка нужна, – пояснил Мякин. – Мне что-нибудь для сна.
– Для сна? – удивился тощий. – Зачем? Мы же должны бдить, то есть караулить. Вы же индивид два. Вы сами согласились, а теперь… – Тощий нервно заходил кругами по палате. Заложив руки за спину, он продолжал наставлять Мякина: – Если мы будем спать, они обязательно придут. Вы помните, кто они? Они персоны. От них можно ожидать чего угодно. Я уже давно не сплю. С самого начала и до сих пор они не справились со мной. А если бы я спал, вы бы не узнали меня. Я был бы не я, а кто-то другой. Кто-то другой, – несколько раз повторил тощий. – Вот вы сейчас индивид два, а можете стать кем-то другим. Вы хотите стать другим?
Мякин вспомнил, как он хотел стать новым человеком.
– Вы молчите – значит, не хотите стать другим, – продолжил тощий. – Что значит «быть другим»? – Он задал вопрос и остановился. – Другим? Вы понимаете, что это значит?
Не дожидаясь ответа, тощий двинулся дальше по кругу и продолжил рассуждения:
– Друг – это друг. Он должен понимать меня, а другой – он не друг. Я его не понимаю, и он меня тоже. Одним словом, если я стану другим, я перестану понимать сам себя.
Тощий снова остановился, видимо, осмысливая сказанное.
– Понимать себя? – Он продолжил своё круговое движение. – Вы понимаете себя?
Тощий снова остановился, словно натолкнулся на какое-то невидимое препятствие.
– Вы понимаете себя? – повторил он вопрос.
Мякин стоял у двери и не знал, как ответить. Сначала он решил сказать что-нибудь неконкретное и произнёс:
– Не всегда. Иногда…
– Не увиливайте, – прервал его тощий. – Я спрашиваю вас: вы понимаете себя?
Мякин сообразил, что сейчас, в данный момент, ему отвертеться от ответа не удастся, и, не думая, твёрдо произнёс:
– Понимаю. Я себя понимаю.
– Вот опять, вот опять! – Тощий словно возмутился от мякинских слов. – Вот опять неправда! Не может индивид так говорить. Не может!
– Почему же не может? – возразил Мякин. – Понимать себя всегда полезно.
– Я не спрашиваю вас о полезности, я спрашиваю о понимании. – Тощий сел на кровать и закрыл лицо руками. – Я вот иногда, мне кажется, совсем не понимаю себя. Нет, я, конечно, стараюсь понять себя, но… – Он быстро вскочил, подошёл к окну и на несколько секунд затих.
– Вы видите, что творится вокруг? – Тощий, не оборачиваясь, продолжил свою речь. – Кругом непонимание. Даже вы – индивид два – не понимаете меня, а себя разве вы понимаете? Вы сказали, что понимаете. Тогда скажите мне, только честно: все ли ваши поступки вам понятны? Есть ли такие, которые вам теперь не нравятся? Нет, не так я сказал. Понимаете ли вы, к чему они, ваши поступки, могут привести?
Мякин прошёлся по палате, вновь приблизился к двери и сказал:
– Я всё-таки постучу.
Тощий, не оборачиваясь, с нотками безнадёжной тоски ответил:
– Делайте как хотите, но за свои поступки отвечайте сами. Меня увольте. Я здесь ни при чём, то есть если меня спросят, то я отвечу: «Я ни при чём».
– Хорошо, хорошо, – согласился Мякин и тихонько постучал, прислушался и ещё раз, но гораздо настойчивее, стукнул по самой середине белой, немного потёртой внизу двери.
Тощий вернулся к своей постели, лёг, демонстративно отвернулся от Мякина к стене и затаился в позе с согнутыми коленками. К удивлению Мякина, через минуту дверь отворилась и на пороге появилась медсестра – женщина средних лет с усталым морщинистым лицом. Бегло взглянув на пациентов, она равнодушно спросила:
– Что вы хотите?
Мякин совсем не ожидал такой быстрой реакции на его стук и вначале несколько растерянно произнёс:
– Нам бы… то есть уже вечер…
– Да, вечер, – перебила его сестра. – Через час отбой.
– Я плохо сплю, – продолжил Мякин. – Мне нужно снотворное.
– Здесь все плохо спят, – ответила сестра и добавила: – Но только в самом начале.
Она полностью проникла в палату и прикрыла за собой дверь.
– Посуду надо вернуть. – Сестра по очереди подошла к тумбочкам и собрала тарелки и кружки. – Опять не ешь? – обратилась она к тощему.
Тот разогнул колени, вытянул ноги и ничего не ответил.
– Скажу доктору. Он знает, как тебя следует кормить. А что же вы не повлияли на него? – обратилась она к Мякину. – Такой худой и не ест!
Мякин как-то неуверенно ответил:
– Он не хочет. Как же я могу, насильно, что ли?
– Вы, я вижу, интеллигентный человек, можете его убедить, что не кушать – так и помереть можно.
– Не дождётесь, не помру, – не оборачиваясь, проворчал тощий.
– Вот видите, – уточнил Мякин. – Как же можно его убедить?
– Завтра будем кормить насильно. Голодающие нам здесь не нужны. – Сестра подвела итог этой дискуссии и направилась к выходу.
Мякин занервничал и произнёс:
– А я? Я совершенно не сплю! Можно мне-то что-нибудь дать на ночь?
Сестра остановилась у двери, посмотрела на растерянного Мякина и почти дружелюбно ответила:
– Я вам попозже что-нибудь принесу.
Она вытащила из кармана какую-то штучку и ткнула ею в планку на двери – дверь со щелчком открылась, и медсестра с тарелками и кружками вышла в коридор.
Мякин подошёл к окну. Очень быстро темнело, во дворе зажглись фонари. В их желтоватом свете чёрные от сырости ветви деревьев напоминали какую-то сюрреалистическую картину. На чёрном фоне подсвеченные ветки с блеском от капелек воды корявыми монстрами тянулись куда-то вверх и сливались с бездонной чернотой осеннего ночного неба.
Мякин глубоко вздохнул и вернулся к своей постели. Он прилёг, не раздеваясь, поверх байкового одеяла и закрыл глаза. В мякинской голове с трудом шевелились разные мысли, и каждый новый их поворот возвращал Мякина к бессоннице, из-за которой он и попал сюда. Когда он заболел так, что не мог появляться в конторе, сослуживцы забеспокоились, часто звонили, справлялись о мякинском здоровье. Сначала Мякин думал, что они искренне обеспокоились: как он там, что с ним? А потом, когда звонки стали совсем редкими, Мякин подумал: «Не обо мне они беспокоятся, а о себе. Пришлют нового начальника – опять им приспосабливаться».
Мякин почувствовал, что, кажется, он готов задремать, ему даже показалось, что снится ему сон, словно спит он с открытыми глазами, а прямо в лицо ему смотрит тощий и шепчет:
– Вы что, спите с открытыми глазами? Маскируетесь? Вы добились своего – предали меня.
– Никого я не предал! – возмутился Мякин. – Перестаньте фантазировать!
– Я-то перестану, а вот вы пропадёте здесь, – проворчал тощий. – Неопытный вы человек.
– Пусть неопытный, но не предатель, – недовольно ответил Мякин. – И прекратите меня учить, я такой же, как вы, пациент и имею право на покой. Больничный покой.
– Больничного покоя не бывает, – ответил тощий. – Это иллюзия – больничный покой. Вот и видно, что вы ничего не понимаете и себя не понимаете.
– Пусть будет так: не понимаю. Ну и что? Многие не понимают себя, даже не хотят понимать – и живут припеваючи.
Мякин встал с постели и прошёлся по палате.
– Вот вы, кажется, творческий человек, должны понимать жизнь, других людей. Вникать, так сказать, в тонкости их души. Должны чувствовать, что человеку не всегда приятно ваше общение. Ему хочется побыть в тишине, без слов разных, без болтовни. А вас так и несёт. Вас не остановить. Вы можете помолчать некоторое время?
Тощий сел на кровати и с минуту молчал. Мякину даже показалось, что до тощего наконец-то дошёл смысл его слов. Но не тут-то было: тощий снова заговорил:
– Молчать? Молчать я не могу, – буркнул он. – Только толку от этого мало. Вы всё равно будете спать.
– А вы не будете? – язвительно заметил Мякин.
– Не буду, – уверенно заявил тощий и добавил: – И вам не дам. Иначе всем будет плохо. Вы уже пытались войти в сговор с персоной. Я это заметил, но я вас спасу.
Мякин почувствовал, что внутри организм его закипает, ему надоела болтовня тощего. На лице Мякина помимо его воли проступила злая улыбочка.
– Он меня спасёт! Он меня спасёт! – засмеялся Мякин. – Ой, держите меня! Он меня спасёт!
Нервный смех Мякина ненадолго смутил тощего – он угрюмо, опустив голову, сидел на кровати и пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось. Он часто дышал и даже закашлялся, да так, что кашель превратился в сплошной хрип. Тощему стало трудно дышать, и он, продолжая хрипеть, повалился на кровать. Мякин бросился к нему и, понимая, что ничем помочь тощему не может, кинулся к двери, изо всех сил стал колотить в неё, несколько раз ударил кулаком в пластину, куда только что сестра приложила свою открывалку. Через несколько секунд двери открылись и на пороге появилась уже знакомая Мякину медсестра.
– Вот… – Мякин, уступая ей дорогу, показал в сторону хрипящего тощего.
– Да, сейчас. – Сестра прикрыла за собой дверь и через некоторое время появилась снова со шприцем в руке. Она сделала тощему укол, и через минуту тот успокоился. Он тихо лежал с закрытыми глазами и бормотал что-то несвязное. – Сейчас немного поспит, – сказала сестра и спросила: – Бедолага вас беспокоит?
– Да, немножко, – ответил Мякин.
– Сейчас я вам принесу микстурки, и вы тоже отдохнёте, – сказала она и удалилась.
Мякин подошёл поближе к тощему. Тот тихо посапывал, лицо его разгладилось, и Мякину показалось, что тощий чуточку улыбается во сне.
«Интересно: что ему снится?» – подумал Мякин и прилёг на свою постель. Он пытался вспомнить свой последний сон и никак не мог это сделать; он даже не мог вспомнить хотя бы, что ему снилось. Он помнил санаторные сны, помнил Орбодина, но последний сон ему никак не давался.
В дверях вновь появилась медсестра, поставила на мякинскую тумбочку стопочку с коричневой жидкостью, пожелала ему спокойной ночи и вышла из палаты. Мякин понюхал содержимое стопочки, запах ему понравился, и он залпом выпил содержимое, затем погасил большой свет и тихо улёгся в постель. В клинике наступила тишина, которую в городских условиях отыскать весьма трудно. Мякин лежал не шевелясь и слушал тишину. Здесь, в клинике она была какая-то глухая и недружественная. Сосед перестал сопеть и тоже притих, как будто почувствовал, что Мякину нужен отдых. Редкие звуки всё же проникали в палату. Какая-то птица, жалобно пискнув, расположилась где-то за окном. В коридоре что-то стукнуло, словно некто уронил на кафельный пол то ли тапочку, то ли нетяжёлую сумку. Мякин закрыл глаза и вдруг вспомнил свой последний сон, сон который приснился ему ещё тогда, когда болезненное состояние не полностью охватило его. Это был сон о санатории.
Красивый сон: будто бы он с экстрасеншей плывёт на большой льдине, а вокруг до самого горизонта простирается тихая морская вода. Светит яркое солнце, и Мякину от этого хорошо. Рядом красивая женщина смотрит на него как на капитана дальнего плавания.
Тощий пошевелился, повернулся на другой бок и снова затих. Мякину очень хотелось заснуть, но появившийся шум в голове и беспокойные мысли не давали расслабиться. Мякин встал, подошёл к окну и долго смотрел на чёрные ветви деревьев. Он вспомнил последний звонок Герасима Ильича. Поздоровавшись, Герасим Ильич спросил:
– Ну как дела?
– Нормально, – ответил Мякин.
– Нормально, – повторил Герасим Ильич. – Нормально – это хорошо. А как у тебя с коллективом? – снова спросил Герасим Ильич.
Мякин почувствовал, что шеф что-то знает о непростых взаимоотношениях в конторе, и уклончиво ответил:
– Да так, вроде ничего.
– Добре, добре, – произнёс Герасим Ильич и ещё раз спросил: – Новации внедряешь?
– Внедряю, – сухо ответил Мякин.
– Ты вот что, Мякин. Надо бы поговорить как-нибудь без телефона. Я тебе перезвоню.
На этом разговор закончился, а Герасим Ильич так и не перезвонил.
Мякин взглянул на часы. Часы показывали двенадцать ночи. Он вернулся к постели и попробовал уснуть, минут двадцать лежал не шелохнувшись – микстура не действовала. Голова гудела и не давала отдыха. Мякин снова встал и оделся, немного посидел на кровати, прислушался – тощий тихонько засопел.
«Почему бы мне не сделать такой укол? – подумал Мякин. – Спал бы, как этот балаболка».
Он подошёл к двери, прислушался: за дверью ощущалась вселенская тишь, словно там и не было длинного коридора с дежурной медсестрой, кабинетов врачей, процедурной и прочих каморок и помещений, которыми изобилует любая больница.
«Наверное, завтра придёт супруга, – подумал Мякин и пожалел её. – Намаялась она со мной в последнее время. Устала, наверное».
Мякин тихонько, чтобы не шуметь, прошёлся несколько раз от двери к окну, разделся и снова лёг, закрыл глаза и стал представлять себе, как бы он руководил конторой, если бы не заболел. Во-первых, он заставил бы всех отчитываться за неделю о проделанной работе, да не так, как это было заведено у Герасима Ильича. У Герасима Ильича отчитывались устно, говорили неконкретно, путались, повторялись, а Герасим Ильич под настроение принимал эту болтовню. Мякин всё бы переделал. Все бы писали отчёты на специальных бланках, и слукавить, выдать работу прошлой недели за текущую уже было бы нельзя. И тогда отчёты точно бы показали, кто на что способен. Потом бы он предложил… Вот именно: настоятельно предложил, а может быть, даже потребовал одеваться для работы скромно, по-деловому, а то бородач всё время является в контору в каком-то вытянутом свитере, а в тёплое время года позволяет себе появляться даже в футболке непонятного цвета. А Раиса со своим вечным декольте… Не должна секретарша солидного заведения так сверкать голыми телесами! Герасим Ильич ей многое позволял. А ещё бы он, Мякин, всё-таки заставил её не называть себя Мякишей. Но она так и не приняла его условия и продолжала называть его Мякишей.
Мякин открыл глаза, взглянул на часы – стрелки показывали половину второго. До утра оставалось ещё масса времени. Мякин подумал: всё же почему конторские так сопротивлялись его новому порядку? Ведь он хотел как лучше, а получалось всё хуже и хуже. Его указания выполнялись плохо, а иногда вовсе игнорировались. Последний отчёт ему пришлось готовить самому, словно он и не был руководителем. Бородач, которому он поручил составить общую записку, просто внаглую стал сопротивляться, постоянно переспрашивать, как сделать это и то, – и Мякину в конце концов из-за того, что время поджимало, пришлось эту работу сделать самому.
«Не получился из меня начальник», – сделал вывод Мякин и на некоторое время успокоился. Мысли в шумной голове как-то не фиксировались, и он как будто задремал.
Он открыл глаза, когда за окном погас свет. Мякин взглянул на часы. Три часа ночи.
«Они из экономии в три часа ночи отключают уличное освещение?» – подумал он и почувствовал, что в ногах на его постели кто-то сидит.
Мякин присмотрелся и обнаружил в тёмном силуэте фигуру тощего. Тот сгорбившись сидел на самом краешке и смотрел на Мякина.
– Что, не спится? – спросил он тощего.
Тот молчал и только тихонько качал головой. Мякин поджал ноги под себя и снова спросил:
– Вы не спите? Как вы себя чувствуете?
Тощий встал, включил большой свет и, по обыкновению, заходил кругами по палате.
– Ничего себе индивид два! – повторял он на каждом новом круге.
Мякин вытянул ноги и осторожно, так, чтобы не помешать тощему, исподволь наблюдал за ним. Тощий продолжал движение и иногда, внезапно остановившись, бубнил одно и то же:
