Влад Стифин
Мякин
– Ну так и быть, не наш, двигай отсюда, а еду оставь, лысый глаз!
– Ты чё, дед, зачем его отпускать? Пусть доложит обстановку, что и как! – Басовитый закрыл Мякину проход. – Если он шизик, нам полезное расскажет. Нам ещё всю зиму здесь куковать.
– Не впервой, откукуемся, лысый глаз! – возразил небритый.
Мякин, слушая этот диалог, начал соображать:
«Странная компания здесь подобралась. Похоже, не больные это».
– Я вряд ли вам пригожусь, – произнёс Мякин. – Я новенький, меня только вчера сюда взяли.
Молодой, давно не стриженный, лежавший напротив Мякина, неожиданно проявился простуженным голосом:
– Новенький, не новенький – значения не имеет. Нам любой шизик подойдёт.
– А тебя не спрашивают, лысый глаз! – прохрипел небритый. – Ты сам новенький. Первый раз на зимовку определился. Молчи! Заткнись, лысый глаз!
Мякин сверхвежливо заявил:
– Братцы, я вам точно не подойду. Я не шизик, я спать не могу.
– Как это не можешь? – удивился небритый. – Совсем не можешь или только притворяешься?
– Совсем не могу. Вот уж почти две недели не сплю.
– Слушай, дед. Нам он точно не подойдёт. Нам без спанья нельзя.
– Да понял я, понял, лысый глаз! – ответил небритый. – Не шизик он. Совсем не похож. Наш-то Длинный его по шизе за пояс заткнёт.
– Длинный-то заткнёт, – согласился басовитый. – Да только шастает твой длинный где ни попадя. Сгребут его, выгонят отсюда – тогда и нас попрут.
– Не попрут, если шизеть будем грамотно, – не согласился хрипатый.
– Ну, я пойду? – снова спросил Мякин.
– Да уж иди, лысый глаз! – согласился небритый. – Тарелку-то оставь. Длинный придёт, поужинает.
Мякин пробрался по проходу к двери и попрощался:
– До свидания.
– Прощевайте, – произнёс басовитый. – И не кашляйте.
Мякин, оказавшись в тёмном коридоре, с трудом обнаружил лифт, нажал на кнопку и долго ждал прибытия кабины. К себе в палату он возвратился поздно, тихонечко прикрыл за собой дверь, аккуратно разделся и прилёг к себе на постель.
– Гуляете, Мякин? – услышал он шёпот профессора. – А у нас перемены.
Мякин молчал. Он закрыл глаза и подумал:
«Хватит мне на сегодня перемен. Достаточно для одного дня».
– Вам что, совсем неинтересно? – продолжил профессор.
«Этот неугомонный не отстанет же», – подумал Мякин и ответил:
– Интересно.
– Как-то вяло вы говорите, а про себя, небось, подумали, что ерунду какую-то хочет сообщить этот профессор!
– Я так не думаю, – прошептал Мякин и добавил: – Излагайте.
– Вот-вот. В этом вы весь и есть, – обидевшись, прошипел профессор. – В этом вашем «излагайте» и кроется весь ваш сарказм. Всё ваше негодование к окружающей среде.
– Так… – подумал Мякин, – эксперимент с засыпанием, похоже, сегодня у меня не состоится.
– Вот вы сказали это слово – «излагайте» – с каким-то превосходством, а превосходства-то и нет. Нет, господин Мякин, превосходства, да и не было.
– Вы перестанете там шептаться? – возмутился бухгалтер. – Уже которую ночь спать не даёте!
– А и правда, давайте спать, – тихо сказал Мякин.
Минуты две профессор молчал. Слышно было, как он вздыхает и ворочается с боку на бок.
– Как же вы, господин Мякин, собрались спать? – снова прошептал профессор. – Вы же давеча нам сообщили, что совсем не спите.
Мякин твёрдо решил отмолчаться.
– Значит, вы ввели нас в заблуждение, – продолжил профессор. – Это нехорошо. Заблуждающийся человек крайне опасен. Вы представляете, что вы сотворили?
У окна послышался храп.
– Ну вот, сначала шёпот, потом симфония инструментальщика, – тихо произнёс бухгалтер.
– А мне наплевать, хоть ураган! – добавил седой. – Пусть хоть всё рухнет вдребезги, лишь бы эмоций побольше.
На некоторое время в палате повисла тишина, даже инструментальщик, громко заклокотав, затих. Мякин повернулся на спину, сладко вытянул ноги и словно бы задремал, и показалось ему, что небритый из странной палаты будто бы прохрипел:
– Ты к нашей свободной жизни совсем не приспособлен. Не годишься ты нам.
«Не гожусь, – подумал Мякин и спросил сам себя: – Почему не гожусь?»
– Вы что, спите? – снова зашептал профессор.
– Не сплю, – ответил Мякин.
– Это хорошо, – обрадовался профессор. – Вот что я вам скажу, господин Мякин. – Профессор приподнялся и сел. – Заблуждение – вещь весьма опасная. Если часто заблуждаться, то и свихнуться можно, то есть пойти по психическому. Вот у меня просто нервное, а они думают психическое. Заблуждаются. Ох как заблуждаются!
Со стороны окна вновь послышался храп.
– Вот у инструментальщика – психическое. А у меня чисто нервное. – Профессор продолжил бормотать, иногда что-то непонятное, и, кажется, потихоньку сидя задремал.
– Именно нервное… – последнее, что расслышал Мякин, и со стороны профессора послышалось тихое посапывание.
Инструментальщик громко всхрапнул и, видимо, повернувшись, затих. Мякин ещё несколько минут настороженно прислушивался к внезапно наступившей тишине, и снова его мысли устремились куда-то далеко отсюда, и снова он вроде бы задремал.
– Свобода – она, знаешь, не для всех, – прохрипел небритый. – Её заслужить надобно, лысый глаз.
Мякин как будто проснулся и огляделся. Сидит он в какой-то хламиде, то есть одежда на нём есть, но не его, а размера на два больше, да и чистоты сомнительной.
– Вот возьми нас, свободных людей, – продолжил небритый. – Никто нам не указ, лысый глаз. Мы сами по себе.
«Сами по себе», – подумал Мякин и открыл глаза.
Инструментальщик всласть храпел, аж с переливами. Профессор тихо посапывал, иногда что-то бормотал себе под нос. Бухгалтер аккуратно лежал на правом боку, подложив ладони под щёку, и, кажется, чмокал губами. Только седой не спал – он лежал на спине и не отрываясь смотрел вверх в одну точку.
Мякин сел на постели, потёр сонные глаза и впервые за эти недели почувствовал, что выспался.
«Ай да я! – подумал он про себя. – Неужели мне клиника помогла?»
– Не спится? – тихо произнёс седой.
– Ага, – ответил Мякин. – Душно тут у нас.
– Да, – согласился седой. – Инструментальщик не даёт окно открыть – боится, что с завода его кто-то может украсть.
– Странно, – сказал Мякин.
– Ничего странного я не вижу, – возразил седой. – Он с заводом сжился – вот ему теперь завод и мерещится.
– Завод для него – это какой-то образ, – уточнил Мякин.
– Образ? – усомнился седой. – Да, конечно, образ. Зверь, пожирающий людей и изрыгающий дым, скрежет и вонь.
– Я так не думаю, – возразил Мякин. – Он, наверное, любит свой завод.
– Любит? – недоверчиво ответил седой. – Как можно любить железяки? Это нонсенс! Кажется, я к месту употребил этот термин. «Нонсенс» – красиво звучит. Или, скажем, парадокс. Не находите, что это красиво, когда парадокс? Например, можно сказать, что у него парадокс. Это гораздо лучше, чем понос.
– Парадокс красивее, чем понос, – согласился Мякин и посмотрел на часы. – Шесть утра, – прошептал он. – Ещё целый час можно спать.
– Можно спать, – согласился седой и закрыл глаза.
Мякин больше не заснул. Сколько он ни старался тихо, не шевелясь, лежать с закрытыми глазами, сон не шёл, не появлялась даже дремота, которую он только что испытал.
«Это что же, для того чтобы спать, надо каждый день бегать в клизменную? – подумал Мякин и вспомнил женщину с мускулистыми руками – ему стало как-то не по себе. – А может быть, это после стресса я пошёл на поправку? Точно, после стресса и контору забыл».
И действительно, он поймал себя на мысли, что за прошлый день он контору свою вроде бы ни разу и не вспомнил.
Мякин тихонько оделся и вышел в коридор. За окнами побелело. Он подошёл вплотную к оконному стеклу и разглядел на голых ветвях иней. В больничном садике наступила зима.
«Подморозило… Вроде рановато, – подумал Мякин, – ещё середина ноября, а с другой стороны, бездомные знают, когда на зимовку податься».
Дежурной на месте не было – видимо, после ночных кошмаров клиника затихала в такие ранние часы. Мякин несколько раз прошёлся по коридору и встал у окна напротив своей палаты.
– Не спится? – услышал он чужой голос.
– Не спится, – согласился Мякин.
– А я смотрю – кто-то из новеньких бродит. Дай, думаю, познакомлюсь. – Мужчина с бородой встал рядом с Мякиным и внимательно посмотрел в окно. – Ну так пообщаемся, если вы не против? – Бородатый, не отрываясь от созерцания окна, продолжил: – Ну как вам здесь? Не притесняют?
Мякин недоверчиво посмотрел на незнакомого собеседника, который не очень-то походил на больного. Скорее его можно было бы принять за больничного работника, только без белого халата. К тому же Мякин заметил на нём какую-то зелёную униформу. Он уже встречал таких из персонала медучреждений, где бывал раньше, но в этом заведении это было впервые.
– Всё нормально, – осторожно ответил Мякин.
– Нормально, – не поворачиваясь к Мякину, повторил бородатый. – То есть у вас замечаний нет?
– То есть замечаний нет, – повторил Мякин.
Бородатый около минуты стоял молча, Мякин даже подумал: не отойти ли ему от этого собеседника? Но из вежливости остался на своём месте.
– Я понимаю вас: вы боитесь сказать правду, – продолжил бородатый.
Мякин решил немедля избавиться от новой проблемы и объявил:
– Я пошёл. – И, отвернувшись от бородатого, зашагал прочь.
– Имейте в виду, – услышал он вдогонку, – я этот вопрос задам вам на утреннем обходе.
Мякина эта фраза как-то сразу остановила.
«На утреннем обходе», – повторил он про себя и обернулся. Бородатый стоял в той же неподвижной позе и не отрываясь смотрел в окно.
– Вы доктор? – тихо спросил Мякин.
– Это имеет значение? – ответил бородатый. – Вы боитесь докторов больше, чем пациентов?
Мякин понял, что если сейчас не уйдёт к себе, то ввяжется в этот тягомотный разговор, но любопытство, а скорее мякинская нерешительность заставила его ответить:
– Я никого не боюсь.
– Странно, – сказал бородатый. – Очень странно, вы неправильный пациент.
– Почему неправильный? – удивился Мякин.
Бородатый наконец-то повернулся к Мякину лицом и строго сказал:
– Вы же видите, что дежурной нет на месте. Это непорядок, а говорите, что всё нормально. Зачем вы это сделали?
Мякину стало скучно, он подошёл к окну, помолчал несколько секунд, вздохнул и тихо ответил:
– А какое вам дело до меня? Если вы доктор, то сами и занимайтесь своей дежурной, а если вы кто-то другой, то вам лечиться надобно, а не рассуждать.
Бородатый отвернулся от Мякина и двинулся к столу дежурной. Мякин с изумлением заметил, что бородатый сел за стол, открыл какой-то журнал и углубился в чтение.
«Сумасшедший дом!» – подумал Мякин и вернулся к себе в палату.
– Вы опять где-то бродите, – услышал он недовольный голос профессора. – Уже скоро семь, а вас нет! Мы все изнервничались.
Мякин удивлённо посмотрел на спящих соседей и тихо ответил профессору:
– Все спят, нервничаете только вы.
Профессор лёг набок и продолжил:
– Вот что я вам, господин Мякин, скажу: неправильный вы человек. Мы нервничаем, а вам хоть бы хны!
«Я с утра уже дважды неправильный», – подумал Мякин и ответил:
– Если у вас ко мне есть конкретные претензии, то я готов выслушать вас, а если это просто так, то, пожалуйста, прекратите ко мне приставать.
Профессор затих. Мякин улёгся на кровать поверх одеяла, закрыл глаза и сразу же задремал.
– Доброе утро, доброе утро, – услышал он незнакомый женский голос. В палате зажгли большой свет. Тот же голос произнёс: – Меряем температуру.
Мякин открыл глаза. Симпатичная девушка с улыбкой подала ему стеклянный термометр. Она обошла всех пациентов и на выходе из палаты добавила:
– Скоро завтрак. Доброго вам дня и приятного аппетита.
– Спасибо, – за всех ответил седой.
Через десять минут Мякин намерил себе нормальную температуру, сел в кровати и хотел было податься в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок, но остановился, бухгалтер неожиданно застонал на всю палату:
– Опять на красной! Опять на красной! Боже мой, сколько же можно, я не выдержу этого!
Мякин вопросительно посмотрел на профессора. Тот, не обращая внимания на вопли бухгалтера, ритмично тряс термометр и приговаривал:
– Вот же, подсунут чужую температуру, а ты потом отвечай!
Инструментальщик вытащил свой градусник из подмышки, поднялся с кровати и подошёл к расстроенному бухгалтеру.
– На, возьми мой. У меня не на красной. – С этими словами он протянул свой термометр бухгалтеру. Тот недоверчиво взглянул на инструментальщика, на его термометр и с сомнением спросил:
– У вас точно не на красной?
– Точно, как в твоей бухгалтерии, – последовал ответ.
– Вы можете гарантировать? – снова спросил бухгалтер.
– А чего тут сомневаться! На, смотри.
Бухгалтер осторожно взял чужой градусник, долго разглядывал его, поворачивал так и эдак и наконец изрёк:
– Этот мне подойдёт, только куда я дену этот? – И он достал из подмышки свой термометр.
– Отдай его мне, – предложил инструментальщик.
– Как же я вам его отдам без отчёта? Мне его вручили под отчёт – мне его сдать нужно.
– Ну, как хочешь, – равнодушно ответил инструментальщик и возвратился на своё место.
– Ерундой занимаются, – укоризненно произнёс профессор, продолжая трясти свой термометр. – Без стыда и совести берут чужую температуру, а потом жалуются, что не так лечат.
– А какая разница, – включился в разговор седой. – Я вот могу вам любую температуру изобразить. Тебе, профессор, какую сделать?
– Мне свою, чужого мне не надо, – ответил профессор, подавая термометр седому.
– Э… Да у тебя очень низкая. Зря ты так трясёшь. – Седой интенсивно потёр градусник профессора и, возвращая его, сказал: – Вот теперь у тебя ровно тридцать шесть. То что нужно.
– Весьма благодарен вам, – произнёс профессор и положил свой термометр на тумбочку.
Через некоторое время в палате вновь появилась симпатичная девушка с картонным планшетом.
– Ну-с, господа, у кого что набежало?
Медсестра по очереди подходила к каждому пациенту, смотрела на термометр и записывала на планшет показания температуры. Остановившись у профессора, она произнесла:
– Что-то слабенько. Плохо держали, наверное?
Профессор не раздумывая ответил:
– Очень может быть, но зато своя.
– А где ваш термометр? – спросила она инструментальщика.
– Я его отдал соседу, – ответил тот и указал на бухгалтера.
Медсестра подошла к бухгалтеру.
– Показывайте, что у вас?
– Вот. – Бухгалтер достал из кармана градусник и подал медсестре. – Но это не моя температура, это чужая.
– Я поняла. Это градусник соседа.
– Нет, это мой градусник. Я его возвращаю с чужой температурой.
– А где же ваша?
– Моя – вот, – бухгалтер достал второй термометр. – Это моя температура.
Медсестра обратилась к инструментальщику:
– А где ваша температура?
Инструментальщик пожал плечами и нехотя ответил:
– Мне она сегодня не нужна. Можно же хотя бы один день быть без температуры?
– Хорошо, хорошо. Сегодня можно и без температуры, – согласилась медсестра, забрала у бухгалтера оба термометра и что-то записала на планшете. Собрав все термометры, она удалилась.
– Удачный день! – обрадованно произнёс бухгалтер.
– А что тут удачного? – мрачно спросил седой. – Завтрака ещё нет. Обхода нет. Неизвестность сплошная впереди.
– Вам говорят, что удачный, – значит, удачный, – произнёс профессор. – Все довольны своей температурой. Вот и новенький, вижу, доволен. А если новенький доволен, так и нам хорошо, даже приятно наблюдать за довольным.
В ответ на такое внимание со стороны профессора Мякин произнёс:
– Пойду, пройдусь, – и вышел из палаты.
«Не знаешь, где потеряешь, а где найдёшь, – подумал Мякин. – Попроситься, что ли, назад? Там, в закрытой палате, было лучше, а здесь дурдом какой-то».
В дальнем конце коридора послышался знакомый звук железяки с кастрюлями. Подавали завтрак – второй мякинский завтрак в клинике. Утреннее съестное доставили и в мякинскую палату. Мякин приступил к поглощению клинической пищи и подумал:
«Сколько же завтраков мне нужно пережить, прежде чем меня выпустят отсюда?»
И тут к нему пришла фантастическая мысль: «Я же могу и сам уйти отсюда».
– Могу и сам, – повторил он вслух, запихивая последнюю ложку серой каши в рот.
– Все мы можем, – поддакнул ему профессор. – Но не хотим. Вот в чём вопрос! Всё можем, но не хотим.
– А когда хотим, то не можем, – продолжил седой.
– Не искажайте мою мысль, – возмутился профессор и недовольно добавил: – Свою надо иметь.
Мякин поставил пустую тарелку на тумбочку, попробовал непонятную жидкость в кружке, отложил это питейное мероприятие и посмотрел свой мешочек с гостинцами. Мешочка на месте не было.
«Ого! – удивился про себя Мякин. – Не я же расправился с гостинцами». – И внимательно осмотрел присутствующих.
«Кто же мог это сделать? – подумал Мякин. – Профессор вряд ли – я ведь отдал ему половину. Наверное, кто-то из оставшихся? Но как вычислить этого воришку?»
– О! – уже вслух удивился Мякин. – Хотел полакомиться, а гостинцев-то нет.
Профессор как-то странно заёрзал на своей койке и обиженно произнёс:
– У меня своего полно. Если вы, господин Мякин, что-то подумали про меня, то это напрасно. – Он отрыл свою тумбочку и засуетился. – Нельзя же думать про меня только на основании того, что я ближе всего к вам.
– Я так не думаю, – оправдывался Мякин. – Я вообще думаю, что это сделала медсестра.
– Медсестра такое не делала, – мрачно констатировал инструментальщик. – А профессор врёт: сам взял, а сейчас мозги пудрит. У нас в заводе за такие «пеночки» мазали тавотом инструмент.
– Вы не разбираетесь, а сразу – тавотом, – возмутился профессор.
– Вот, смотрите. – Он достал из своей тумбочки два пакета. – Вот, смотрите. Это мне подарил господин Мякин, а это… – он поднял второй пакет, —.. мне принесли родственники.
– Ага, – буркнул инструментальщик. – Родственники-невидимки.
Профессор бросил оба пакета в тумбочку и взволнованно ответил:
– Вы что, думаете, у меня не может быть родственников?
Инструментальщик лёг на койку, отвернулся к окну и произнёс:
– Родственники у всех могут быть, только невидимки не у всех бывают. Вот у нас в заводе…
– У вас в заводе, у вас в заводе. – перебил его профессор. – Вы же видите, что ваш завод никого не интересует!
– Почему же не интересует? – возразил бухгалтер. – Мне очень интересно, что там в заводе? А по поводу пакетов – так я вам профессионально заявляю, что дебета у вас, дорогой профессор, быть не должно. Дебет не бывает невидимым.
Профессор совсем разнервничался. Он вскочил на кровать и стал кричать:
– Караул! Гостинцев хотят лишить! Зависть их гложет! Караул! Помогите!
– Кому здесь плохо? – Седой доктор появился на пороге палаты. – Что за шум? Вам плохо? – обратился он к профессору.
Профессор прекратил кричать, спустился на пол, уселся на свою кровать и тихо ответил:
– У меня это нервное, уже прошло.
– Ну-с, тогда всем здравствуйте! Доброе утро! – Доктор вошёл в палату, а за ним протиснулся уже знакомый Мякину бородатый в зелёной униформе.
– Так-с, так-с. Что тут у нас? – Доктор подошёл к Мякину.
Бородатый вытащил из стопки бумаг тонкую папку и протянул её доктору.
– Анализ сделали, – продолжил доктор. – Так-с, так-с. Рентген. – Доктор взглянул на просвет рентгеновский снимок. – Всё весьма неплохо. Как спали?
Мякин спокойно, стараясь быть как можно равнодушнее, ответил:
– Удалось подремать.
– Подремать – это хорошо, – продолжил доктор. – Это очень недурственно. А это зачем? – Он показал бородатому какую-то запись в мякинской папке.
Бородатый пожал плечами и тихо ответил:
– Назначили.
– Хм… – отреагировал доктор и обратился к Мякину: – Какие будут пожелания, жалобы?
Мякин молчал и пристально смотрел на бородатого, а тот, в свою очередь, стараясь быть незамеченным, подмигнул ему и как бы случайно приложил палец к губам – мол, молчи, Мякин! Но Мякин не промолчал – он спросил:
– Доктор, а можно мне вернуться в свою первую палату?
Доктор сделал удивлённое лицо.
– Что, назад захотелось?
– Захотелось, – кивнул Мякин.
Доктор, оглядев палату, произнёс:
– Так-с, так-с. Конечно, не супер. – А что у нас в… – И он назвал номер первой палаты Мякина.
Бородатый замешкался с ответом, взглянул куда-то поверх головы доктора и неуверенно ответил:
– Кажется, поселили Адмирала.
– Адмирала? – переспросил доктор.
– Надо уточнить, – ответил бородатый.
– Ну-с, порешаем, – сказал доктор. – Уточним, а уж потом решим вопрос с вашим переселением. Согласны?
Мякин кивнул, а доктор перешёл к следующему пациенту.
– Как сегодня ваши нервы? – спросил он профессора.
– Вы знаете, доктор, мои нервы на пределе, – обиженно ответил профессор.
– Так-с, так-с, – отреагировал доктор. – Что здесь у нас? – Бородатый подсунул ему следующую папку. – Нервы, нервы, – перелистывая досье профессора, произнёс доктор. – Ну так кто же вам установил предел? – Он заинтересованно спросил профессора. – Мне припоминается, что вчера у вас пределов не было.
Профессор молча кивнул в сторону Мякина.
– Очень хорошо! – обрадовался доктор. – Вы реагируете на конкретные вещи. Это просто замечательно!
Профессор насупился и спросил:
– Доктор, вы действительно так думаете?
– Тут и думать нечего, – ответил доктор. – Раньше вам не нравилось что-то абстрактное, какие-то отдельные фразы, термины, а теперь – совсем другое дело!
– Какое дело? – переспросил профессор.
– Вас раздражает, то есть нервирует конкретный, целый человек. Это замечательно!
Профессор удовлетворённо улыбнулся:
– Доктор, это значит, я иду на поправку?
– Без сомнения, – ответил доктор, повернулся к бородатому и что-то сказал ему. Бородатый принял от доктора папку и сделал там пометку.
Профессор встал с постели, гордо осмотрел всех присутствующих и остался стоять, словно ожидая вручения каких-то наград. Доктор осмотрел его зрачки, похлопал по плечу и успокоил:
– Это у вас пройдёт, только соблюдайте режим, не пропускайте процедуры и принимайте лекарства. – Кто у нас следующий? – спросил он и подошёл к инструментальщику. – Шумит? – спросил он.
– Шумит, – ответил инструментальщик.
– Принимаете? – спросил доктор.
– Принимаю, – ответил инструментальщик.
Доктор взял папку пациента, полистал бумаги и спросил:
– Вы у нас уже почти месяц?
– Да, – подтвердил инструментальщик.
Мякин дальше не стал слушать медицинские диалоги и вышел из палаты. Он подошёл к окну. Погода сегодня радовала. Яркое солнце подсвечивало ещё не растаявший иней на деревьях. Мякин глубоко вздохнул и двинулся в сторону поста дежурной медсестры, а та, заметив его движение, вскочила из-за стола, быстро подошла к нему и заявила:
– Что вы здесь делаете? Здесь нельзя!
– Как? – удивлённо перебил её Мякин.
Дежурная недовольно произнесла:
– Сейчас обход – все должны находиться в палатах.
– Меня уже осмотрели, то есть обошли, – ответил Мякин.
– Это не имеет значения. У нас такой порядок, – настаивала дежурная.
– А у других другой порядок? – спросил Мякин.
Медсестра выпучила на него негодующие глаза и вернулась к себе. Она всей своей фигурой выражала полное недовольство мякинским поведением. Часто поворачивала в его сторону голову, качала ею и в знак презрения к Мякину отворачивалась от него. Мякин отошёл подальше от поста и продолжил любоваться солнечным утром. Он вспоминал, как ровно год назад в это же время сидел в конторе и, разбирая какие-то бумаги, неожиданно поймал на себе пристальный взгляд Раисы. В конторе не было приёмной. Кабинет Герасима Ильича находился рядом с большой комнатой, в которой трудились все конторские. Раиса, как помощница и секретарь начальника, занимала почётное место сразу у входа. Мякин сделал вид, что не замечает, как на него смотрит Раиса. Она давно поглядывала на Мякина, и ему это не очень нравилось – мешало, отвлекало от работы. А однажды, когда Мякин задержался из-за срочной подготовки важной бумаги, она подошла к нему, села напротив и, глубоко вздохнув, сказала:
– Утомишь ты себя, Мякиша. Отдыхать нужно.
Он пробубнил ей в ответ что-то невнятное, вроде того, что скоро закончит. Раиса, облокотившись о мякинский стол, подложила правую руку под подбородок и, не отрывая глаз от Мякина, спросила:
– Может, отдохнём?
Мякин оторвался от документов, взглянул на Раису и, несколько смутившись, ответил:
– Ещё чуть-чуть осталось.
– Ага, ещё чуть-чуть, – повторила Раиса.
Так она просидела рядом с Мякиным ещё минут пятнадцать пока Мякин не закончил дела.
– Теперь всё? – спросила она, когда он закрыл папку.
– Да, пожалуй, всё, – согласился Мякин.
– Тогда, может быть, пойдём, – предложила Раиса.
Они быстро собрались. Раиса погасила свет, закрыла все помещения и сдала ключи на вахту. Прохладный осенний воздух встретил их свежестью и каким-то особенным вкусом, который, бывает, висит в вечернем воздухе при хорошей погоде, когда только что скрылось блестящее, чистое после дождей солнце.
– Мякиша, что-то зябко сегодня – зайдём в кафе, – предложила Раиса.
Мякин насупился, даже остановился.
– Что же ты остановился, Мякиша, пойдём! – И Раиса повела Мякина дальше.
Они молча прошли одну остановку и остановились.
– Вот здесь будет хорошо, – Раиса указала на яркую вывеску.
Внутри было тепло и уютно, посетителей немного, только две молодые пары расположились за столом в углу. Мякин выбрал столик в центре, но Раиса замотала головой.
– Давай присядем вон там. – И она повела его в уголок к окну.
Когда подошёл официант, Раиса попросила:
– Нам, пожалуйста, два бокала вина… Что ты ещё хочешь? – спросила она.
– Вообще-то, пора ужинать, – ответил Мякин.
– Да, поужинать, – улыбнувшись согласилась Раиса.
Когда на столике появились вино и яичница для Мякина, Раиса подняла свой бокал и произнесла:
– Ну что, Мякиша, выпьем за знакомство?
Мякин немножко удивился и спросил:
– Мы знаем друг друга уже давно – чего же тут знакомиться?
– Всё равно, за знакомство! – повторила Раиса.
Мякину пришлось подчиниться. Он поднял свой бокал, они чокнулись и немного выпили. Раиса поставила свой бокал и задумчиво произнесла:
– Мы с тобой, Мякиша, впервые вдвоём вот так сидим в кафе и пьём вино, поэтому – «за знакомство».
Мякин угукнул и приступил к поеданию яичницы.
– Ничего ты, Мякин, не видишь, ничего не знаешь! – Раиса подняла свой бокал, отпила ещё немного вина и, отвернувшись от Мякина, стала смотреть в окно. За витриной кафе по освещённому фонарями тротуару двигались горожане. Кто-то спешил, кто-то, видимо, бесцельно бродил по городу, совершая вечернюю прогулку.
Мякин доел яичницу и спросил:
– Ещё посидим или пойдём?
– А куда же пойдём, Мякиша? Что ты можешь мне предложить?
Мякин задумался. Ему не хотелось обижать Раису, но пора было домой – он и так задерживался более чем обычно.
– Мы можем немного пройти до центра, – ответил Мякин.
– Пройти до центра, – повторила Раиса. – А потом?
– Потом, если хочешь, я тебя провожу до дома.
– Хочу, – повернувшись к Мякину, ответила она.
Раиса держала его под руку, и они не спеша двигались в сторону площади.
– Ты, Мякиша, счастлив? Ты счастливый человек? – спросила она.
– Да, наверное, – ответил Мякин.
– Сомневаешься? – снова спросила она.
Мякин задумался. Ответить сразу утвердительно ему не хотелось. Он знал, что Раиса живёт одна. Конторские поговаривали, что после какой-то трагедии она осталась в одиночестве и даже несколько лет сторонилась мужчин. Бородач даже пару раз говорил при Мякине, что вот, мол, шикарная женщина одна, что это неправильно.
Они молча прошли несколько переулков, и чем ближе к центру, тем больше встречалось прохожих. На большом проспекте образовалась пешеходная толчея, и им пришлось подчиниться общему движению.
– Ты не ответил мне, – сказала она. – Ты счастлив или не очень?
Отступать было некуда, и Мякин сформулировал обтекаемый ответ:
– Счастлив, когда всё хорошо.
– А когда плохо, несчастлив? – спросила Раиса.
Мякин подумал: «А действительно, счастлив ли я?» и ответил:
– Когда плохо, наверное, все несчастливы.
Она на некоторое время замолчала. Они пересекли площадь, остановились на углу двух улиц, и она сказала:
– Мне здесь совсем рядом – я добегу одна.
– Одна? – удивился Мякин и добавил: – Давай я тебя провожу.
– Не стоит, Мякиша, тебя уже дома, наверное, давно ждут. – Она высвободила руку и сказала: – Нет, не провожай. Пока.
Мякин с полминуты смотрел на удаляющуюся фигуру Раисы, пока она не исчезла за ближайшим поворотом. Постоял на углу, размышляя, на какую остановку ему пойти, и, решив эту проблему, поспешил домой. В этот вечер супруга была к нему, как всегда, внимательна и услужлива.
Мякин простоял в больничном коридоре весь утренний обход. Доктор переходил из одной палаты в другую, каждый раз замечал Мякина, но сразу же отворачивался от него, продолжая общаться с бородатым помощником. До обеда Мякин так в палате и не появился. Он бродил по больничным лабиринтам, даже хотел было заглянуть к этим странным пациентам, где оставил свой ужин, но передумал, спустился вниз на вахту, постоял в вестибюле недалеко от охранника в ожидании какого-нибудь знакомого посетителя и возвратился к себе только перед самым обедом.
Палата встретила его напряжённым молчанием, и только профессор проворчал:
– Один вернулся – может, и второй когда-нибудь появится.
Мякин огляделся и заметил, что койка инструментальщика пустовала. В скором времени подали обед: жиденький супчик и котлетку с серым пюре. Мякин после длительного скитания по коридорам заведения, кажется, проголодался и разделался с обедом весьма быстро. Соседи по палате молча добивали обеденные блюда. Первым поддержал реплику профессора бухгалтер:
– У нас ЧП: инструментальщик пропал.
Мякин прилёг на постель и ничего не ответил.
– Вы слышали, у нас ЧП: пропал инструментальщик, – снова заявил бухгалтер. – Вы там где-то его не встречали?
Мякин нехотя ответил:
– Нет, не встретил.
Профессор не выдержал напряжения момента и завёлся:
– Сбежал ваш инструментальщик на свой завод! Может, к ужину вернётся, а может, даже к утру, если в третью смену инструменталить будет. А вы тут нервничаете! Этот-то вернулся, поел и лежит как бревно – так и тот заявится, никуда не денется. Вы все думаете, что научная мысль уже никуда не годится, что она хуже инструментальной? Отнюдь, ошибаетесь: научная мысль всегда будет побеждать инструментальную! Ещё не было такого, чтобы…
– Хватит гудеть! – перебил его седой. – Ваша научная трескотня уже в ушах звенит.
– Да, звенит, и будет звенеть, – огрызнулся профессор.
– Лучше писали бы диссертацию! – рявкнул седой. – И темочку могу предложить: «Уход инструментальщика,
как нетипичное клиническое явление».
Профессор задумался; сначала даже показалось, что он иссяк, но через минуту профессорская мысль вновь забурлила.
– Я лучше займусь разработкой другой темы – «Явление напраслины в стеснённых условиях» – и всем докажу, аргументированно докажу, что напраслина – типичное явление, и бороться с ней чрезвычайно сложно. Есть у нас ещё некоторые, – он кивнул в сторону Мякина, – которые напраслину наводят на пустом месте.
