Виталий Иконников
Алуим
Держу левую руку в кармане джинсов, стараюсь совсем ею не шевелить. Адреналиновый всплеск прошёл, и подмышка сейчас мучительно ноет. Скомканная рубашка, зажатая между рукой и рёбрами, должна впитывать кровь. И я чувствую, как она становится влажной.
– Что с твоим мобильным? – спросила Мальвина, когда мы добрели до водоочистной станции, освещённой двумя десятками фонарей, разбросанных по периметру ограждения. – Просох?
– Не знаю. Днём ещё не включался.
– Возьми этот, – она протянула мне телефон Пуха, предварительно вытащив из него сим-карту. Хороший сенсорный смартфон белого цвета со всеми наворотами. – Ты заслужил. Небольшое возмещение за все неприятности.
– Он тебе больше идёт, – я помотал головой, давая понять, что не возьму. – Мне нравятся чёрные.
– Можно вернуться и попросить поменять.
– Если попросим вежливо, – я потряс пистолетами, – думаю, согласятся.
Откинув голову назад, Мальвина рассмеялась. Затем посмотрела на меня другим, любопытным взглядом:
– А мы сработаемся.
– Думаешь, я снова позволю втянуть себя в передряги?
– Позволишь. Я чувственно поцелую тебя на прощанье, и к тому времени, когда поправишься, ты захочешь нового адреналина. Ведь он будет ассоциироваться со мной.
Не хочу спорить или придумывать колкий ответ. Любые события этого дня будут ассоциировать лишь с потерями: потеря человеческого облика, потеря доверия, потеря крови. Лучше сменить тему.
– Там точно уж был?
Бесстрашие Мальвины продолжало меня удивлять. Другие девушки и к белой крысе на метр не подойдут, а эта хватает змей как домашних любимцев. Выпустила она её не сразу, только когда мы отошли на порядочное расстояние. Бросила в траву и громко крикнула, что тут ползают змеи, отбив у Пуха любую охоту идти в нашу сторону.
– Конечно. Но жирному-то откуда знать? Вы, городские, далеки от природы. Кстати, с праздником! С днём нечисти.
– Сегодня мы и есть нечисть.
– Злишься на меня из-за подружки?
– На себя.
– Тебе же скучно с ней. Хватит уже корить нас обоих.
– Заткнись.
Мальвина резко остановилась:
– Какого чёрта ты снова всё портишь?! Если она такая классная, зачем со мной попёрся? Бежал бы извиняться перед ней, сюсюкаться. Попутно указал бы участковому на толстого и его шестёрок, пока тот не уехал. И сидел бы сейчас на лавочке перед домом и жамкал её большие сиськи… Зачем ты здесь, скажи?!
– Не знаю.
– Не ври мне! Всё ты знаешь! – рассерженно закричала Мальвина. – Давай, не молчи. Скажи, наконец, почему ты здесь?
– Да не знаю я! – крикнул в ответ, стоя с ней лицом к лицу. – Может, потому что я привык причинять боль и не чувствовать вины. Или потому что голос в голове сводит с ума разговорами о тебе. А может всё дело в том, что я циничная, эгоистичная тварь, которую не волнуют ни чьи желания, кроме собственных, – последние слова, произнесённые в порыве гнева, мгновенно отняли уйму сил. Надувшиеся лёгкие потихоньку стали сдуваться. – И это больше похоже на правду.
Мальвина смотрела на меня широко распахнутыми глазами и, казалось, видела всё то, что я не озвучил. Словно бы её глаза для того такие большие, чтобы видеть больше.
– Хорошо, – коротко согласилась она.
Мы ещё какое-то время молча стояли друг перед другом, наблюдая, как в каждом из нас медленно затухают вспыхнувшие эмоции. После чего продолжили свой путь…
глава 9
Открываю глаза.
«Ну, какого чёрта…»
Приподнимаюсь и быстро отсаживаюсь назад, под самую спинку дивана. Сон? Да какой там сон! Всё выветрилось за секунду. Нервничаю. Не знаю, куда деть руки, мну ими одеяло. Я ещё ничего не увидел, но уже всё понял.
Полная луна старательно вливает в комнату ворованный свет. Такое ощущение, что кто-то прибавил ей яркости. Два привычных окна выглядят сейчас как ворота в рай, из которого я был изгнан. Тьма отброшена назад, вглубь комнаты, за мою спину. Она прижата к стенам, загнана в угол. Но она просто так не уйдёт. Как и тот, кто таится у метрового промежутка стены, под неразличимой сейчас картиной. Он снова пришёл. Я его не вижу, но уже чувствую…
А вот и вспышка, такая же короткая. Я её ждал в надежде получше разглядеть «гостя». Помню, в детстве закрываясь без света в ванной со старым отцовским фотоаппаратом, я нажимал на обратной его стороне круглую кнопочку, и маленькое пространство комнаты озарялось ярким светом, но плёнка не тратилась. Свет тут же гас, возвращая меня во тьму, а перед глазами держалась увиденная картинка, прорисованная белыми светящимися контурами. Вертикальные и горизонтальные линии кафельной плитки, образующие прямоугольную сетку. Выпрыгивающие из воды дельфины, многократно клонированные по всей поверхности стены. Если смотреть только прямо, картинка могла продержаться несколько секунд. Вот и сейчас мои глаза неподвижны, пока мозг анализирует информацию. Контур. Был один лишь контур. Грязно-белый, с лёгким ореолом. Не симметричный. Макушка головы округлая, как у человека. Но от неё линии расходятся сразу к плечам. Причём, они слегка «провисают», как провисала бы ткань. От плеч контур идёт вниз, силуэт расширяется в районе локтей (если это когда-то был человек и у него были локти). Правая сторона более выражена. Она ярче и сильнее выпирает. Далее линии постепенно сближаются, но в итоге рассеиваются в тридцати сантиметрах от пола. И всё. Никаких ног, никаких черт лица и гендерных признаков. Ничего, что даст мне хоть какую-то догадку. Зато теперь ясно, почему издавна люди описывают привидений как человеческий силуэт, покрытый простынёй. Это самое подходящее описание.
Мелькания в правом окне заставляют вцепиться в них взглядом. Сегодня свет падает на пол, и «гость» виден мне в полный рост. Сильно вытянутый сгусток энергии овальной формы с искрящейся серединой. Такой же, как Ира во время своего единственного визита. Движется очень медленно, равномерно, постепенно исчезая из квадрата окна.
Глухой акцентированный звук. Ещё один. Опять шаги. Третий… Четвёртый… Как он умудряется их издавать, если даже не касается пола? Почему Ира так себя не проявляла? Почему не делала вспышку? Слишком много вопросов.
Пять… Шесть… Он уже у двери в тамбур, которая, как всегда, ночью закрыта. Ну, что будет дальше? Остановится? Будет ждать? Не просто так он пришёл во второй раз. Ему что-то нужно… Семь… Глухой стук раздаётся за дверью. Он снова уходит. Почему? Куда? Чёрт, у меня даже нет времени подумать.
Сбрасываю одеяло и встаю с дивана. Желание не упустить момент сейчас сильнее страха. Тихо ступая по ковру, словно вор, я крадусь к двери комнаты. Стараюсь не шевелить рукой, подмышка начинает ныть от каждого лёгкого движения. По возвращении домой я обработал рану йодом, приложил многослойный бинт и залепил пластырем. Поменял бинт и на бицепсе. Вот только приглушить боль было нечем, ни одного анальгетика я не нашёл. Выглядываю из-за косяка, прислушиваюсь. Еле уловимое сопение бабы Лены как бальзам на душу. Пусть она спит, но присутствие живого человека придаёт уверенности. Шагов за дверью не слышно. Или «гость» ждёт на кухне, или…
Через окно в гостиной вижу входную дверь. Сквозь неё на улицу медленно выплывают переливающиеся мелькания, которым нипочём любые преграды. «Гость» на пару секунд останавливается на крыльце и, кажется, смотрит сейчас на меня сквозь тюль. Жутковатое ощущение. Затем он движется вправо от двери, спускается по двум ступеням, проплывает мимо узкого окошка с рифлёным жёлтым стеклом и сворачивает за угол.
«Ну, просто замечательно, мать твою!»
Вариантов всего два: он зовёт меня либо в сарай, либо в сад. Охренительный расклад. Или идти за призраком в тёмное помещение без окон и электричества, или в два часа ночи бродить с ним среди шумящих кустов и деревьев. Но я ведь уже всё решил, правда?
«Мёртвые ведут лишь на смерть».
Резко убираю назад ногу, которую едва успел занести над порогом комнаты. Вцепившись правой рукой в косяк двери, делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Моя болезнь в очередной раз пытается меня подкосить в самый неподходящий момент. Но сейчас я знаю, как поступить – я буду её игнорировать. В фильме «Игры разума» главному герою это помогло. Нужно брать пример с тех, кто умнее.
«Мёртвые ведут лишь на смерть».
Навострив уши, жду стука в стене, за зеркалом. Я уже разучился сходить с ума понемногу, должен быть «all inclusive». Но стука нет. И медлить времени тоже нет, я рискую упустить «гостя». Снова переношу ногу через порог и ступаю на деревянный пол – игра началась. Раз. Два. Три… Шесть… Мне тоже хватает шести шагов, чтобы оказаться у двери, ведущей в тамбур. Забавно, раньше я никогда не обращал на это внимание и не считал. Касаюсь двери плечом, прилагаю небольшое усилие, и она открывается. Тихо выхожу, закрываю за собой.
«Любопытные дохнут первыми».
В кухне темно, панорамное окно и маленькие окошки с жёлтыми стёклами по обе стороны от входной двери занавешены шторами. Отдёргиваю плотную зелёную ткань с большого окна, позволяя лунному свету упасть на обеденный стол. Всматриваюсь. «Гость» уже проплыл вдоль стены дома и повернуть налево, двигается между сараем и летней кухней в сторону колодца, стоящего под старой, давно не дающей ягод шелковицей. Вот он вплывает в тень, и его мелькания перестают быть видны. Учитывая, что, даже умея ходить сквозь стены, «гость» показывает мне человеческий маршрут, становится ясно – у колодца он повернёт направо, за сарай. Он зовёт меня в сад.
«Чёрный вдовец скоро встретится с бывшей».
– Ну, ты и гнида! – слова с ненавистью вырвались из моего рта. Такой хрени я просто не ожидал.
«Я реально виню себя в смерти Иры? Или это предупреждение, что меня хотят утопить в колодце? Или Ира ждёт меня в саду?»
Ну и мысли. Одна другой не легче.
Возвращаюсь в тамбур, открываю холодильник, достаю литровую банку самогона и тарелку с нарезанной кровянкой и солёными огурцами. Несу всё это к столу. Мне нужно «дёрнуть» для храбрости. Оглядываюсь по сторонам, ищу рюмку и не нахожу. Все они, наверное, в серванте в моей комнате. Но назад я уже не пойду. Открываю шкафчик внизу стола и достаю большой гранёный стакан. Буду пить как настоящий сельский мужик.
Перед глазами снова мелькает вспышка. Вдали, у колодца, вижу знакомый белый силуэт.
«Да иду я, иду. Задолбал».
Снимаю крышку с банки и наскоро наливаю полный стакан самогона. Специфическая вонь быстро заполняет пространство кухни. Шестьдесят семь градусов, обалдеть. Хорошо, что баба Лена не добавляет в него карбид, я слыхал про таких умельцев. Делаю полный выдох и быстрыми глотками вливаю в себя весь стакан. Сразу же хватаю с тарелки колбасу с огурцом и быстро запихиваю в рот. Жесть. Какое же отвратное пойло! Продышавшись, оцениваю своё состояние. Самогон резко бьёт в голову. Но этого не достаточно, чтобы выйти из дома. Наливаю ещё полстакана…
«Пьяный внук подох в малине».
«Хороший тост», – опрокидываю в себя ещё сто грамм.
Рука перестаёт ныть, возвращается чувство юмора. Что ж, пора. Вставляю ноги в шлёпанцы и подхожу к двери.
«Стой…»
«Ну конечно».
Тянусь рукой к замку, не обращая внимания на формулировку. Поворачиваю ручку.
«Да стой, я сказал!» – звучит резкий командный голос.
И вот тут я оторопел…
«Повтори».
Молчание.
«Повтори!!!»
Ничего.
– Повтори, тварь! – рычу, моментально зверея от нахлынувшей волны догадок и воспоминаний.
«Ты глуп и ведом», – издевательская размеренность и спокойствие стали мне ответом.
Как же чудесно, когда в детстве у тебя есть своя комната. Пусть не большая, пусть не шикарно обставленная, но СВОЯ. Ты можешь закрыться в ней, играть в машинки, солдатиков или приставку. Можешь побыть наедине с собой, помечтать. И я уверен, с обретением собственной квартиры все становится ещё лучше. Ты в ней хозяин. Король. Но, даже оказавшись вне своих владений, имея необходимость долгое время находиться в общественном месте, ты всегда можешь закрыться в своей голове. Туда никто не заглянет, не увидит, в каких солдатиков ты играешь и какие фильмы смотришь. Это замечательно… до тех пор, пока с ужасом не осознаёшь, что ты в своей голове не один. Более того, ты никогда не был там один…
Из года в год я терпел комментарии к совершённым мною действиям или призывы к совершению новых. Слушал высказывания о себе, об окружающих людях или моём будущем. Загадочные, оценочные, пугающие, циничные, провоцирующие. Зачастую они были тяжёлой правдой, которую я старался не замечать. У каждого человека есть свой внутренний голос, цензор. Но сейчас я ощутил чужое присутствие, чужую волю. Чужой приказ.
– Ответь мне, прошу.
Чувствую, ответа не будет. Или это ощущение и есть ответ?.. Твою ж мать! Теперь я даже не знаю, что во мне – МОЁ.
– Пошёл ты, – цежу сквозь зубы, возвращаюсь к столу, наливаю ещё полстакана самогона и залпом его осушаю. Закусываю кровянкой. Чёрт с ним. «Мой» никуда не денется. Нужно догонять «гостя».
Спустившись с крыльца, сворачиваю за угол. Ночной воздух охлаждает пот, в который меня бросило от двух стаканов. Стараюсь не шаркать ногами. Не знаю, почему это глупое желание сохранять тишину ещё не выветрилось. Дохожу до сарая, смотрю в сторону колодца. В темноту. Я знаю, что за колодцем находится синий деревянный забор, а за ним, в трёх метрах – окно комнаты, где спит мать Татьяны. Всё знакомо. Всё привычно. Почти.
На дверной ручке сарая висит цепь. Ею баба Лена днём регулирует широту открытия ворот курятника. Хочу взять, но тут же представляю, как из темноты смотрит призрак и улыбается моей глупости. Я выхожу за границы мира, в котором приучен жить, однако продолжаю хвататься за спасительные тростинки, бесполезные в новой реальности. Лучше бы там была пара воров. Я хотя бы могу представить последствия. Хорошие, плохие – не важно. Пугает не столько опасность, сколько неизвестность. Особенно, когда эту неизвестность таит то, чего по общепринятому мнению просто нет.
«Ты глуп и ведом…»
«Спасибо».
Чужеродный голос придаёт мне уверенности. Преодолеваю барьер нерешительности и делаю три шага вперёд, скрываясь от лунного света в тени летней кухни. Теперь я как Алиса в Стране чудес. Жадно смотрю вперёд. Колодец всё ближе. Чёрная, мрачная фигура с крышей в виде треугольника, над которой качаются массивные ветви шелковицы. Слева от него, за углом летней кухни, находится курятник. Всегда найдутся пару куриц, которые не спят, так что тихие шорохи смущать не должны. А вот вправо, за сарай, лежит дорога, ведущая в сад.
«Обратного пути не будет».
Выглядываю из-за угла. Никого нет. Вернее, никого не вижу. Честно сказать, это радует. В глубине души я надеюсь так никого и не встретить, и познание тайн мироздания отложится на потом. Но всё равно иду.
«Твой труп станет лучшим подарком родне».
Ещё четыре метра пути до невысокой калитки, сделанной из новых некрашеных досок. Надо мной шумит листва бездетного дерева. Прохожу эти четыре метра и останавливаюсь. Игра света и тени создаёт повсюду многочисленные мелькания. Бегаю глазами из стороны в сторону, пытаясь разобраться, какие из этих мельканий – «те самые».
«Вот он!»
Я его засёк. У груши – самого большого дерева в саду. Лунный свет проходит сквозь крону и создаёт мелькания там, где их быть не должно. Призрак медленно движется вправо, проплывая мимо чёрного ствола дерева. И движется он… к другому призраку.
«Смерть близка…»
Второй сгусток энергии «стоит» у соседней яблони. У той, где я четыре года назад гвоздём проколол ногу, наступив на старую доску. По текстуре искажений он ничем не отличается от первого. У этого дерева ствол тоньше, чёрного фона меньше и заметить мелькания сложнее. Что эти двое там делают? Мне нужно идти к ним?
За углом раздаётся стук. Тихий глухой стук по бетонной дорожке, которой окаймлён сарай. Ещё один… Ещё… Он приближается.
«Беги…»
Нет, убегать глупо. Тот, кто идёт ко мне, специально обозначил своё приближение, чтобы я успел собраться духом. Боюсь. Это страх неизбежной встречи. Делаю два шага назад. Стук уже в метре от калитки.
«Беги!»
Стою. Сжимаю кулак правой руки. Меня мутит от самогона и происходящего. На мгновение в глазах всё темнеет. Проморгавшись несколько раз, замечаю, что вижу окружающий мир словно через негатив фотоплёнки. И это не короткая вспышка. Изменение зрительного восприятия не проходит.
«Какого чёрта?!»
Смотрю вверх, влево, вправо, на стену сарая. Инверсия цвета сводит с ума, паника сознания рождает в ушах звук, похожий на терзание слабо натянутых струн. Я не знаю, что делать. Прислоняюсь рукой к стене, глубоко дышу. Вестибулярный аппарат бьёт тревогу.
Из-за угла медленно выплывает знакомый силуэт. Всё тот же белый контур, который виден сейчас над калиткой лишь до уровня плеч. Он останавливается прямо напротив меня. Знаю, ему ничего не стоит преодолеть эти тонкие, ещё не окрашенные доски. Приблизиться, даже пройти сквозь моё тело. Всё, что угодно. Но он продолжает неподвижно парить по ту сторону несущественной преграды. Трое. Их там трое. Однако я чувствую, ко мне приходил именно он.
Ещё один глухой стук, за моей спиной. Резко оборачиваюсь. Призрак. Четвёртый. Такой же, как остальные. Долго не церемонясь, движется в мою сторону.
А расстояние между нами всё меньше. Верчу головой право-влево. Метр до калитки, два метра до четвёртого… Полтора метра. Меня заманили в ловушку, окружают. Что делать? ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ??? Ещё один стук. С обеих сторон остаётся всего метр…
Четвёртый останавливается. Отчаянно всматриваюсь в темноту, заключённую в плавные белые линии его контура, стараюсь увидеть хоть что-то. Если ты друг, покажи мне своё лицо. Прекрати издевательские игры. Но вместо этого он протягивает левую руку.
«Беги!»
Очертания призрака стали объёмными, рука словно выросла в пространстве. Белые контуры обозначили новые детали фигуры. Линии туловища потекли в мою сторону, окаймляя конечность. Поворачиваю голову. Сквозь деревянные доски калитки ко мне протянута ещё одна рука.
У волнения есть предел, после которого человек перестаёт адекватно воспринимать действительность. Сюрреализм не позволяет сейчас понять, когда я покинул реальность и погрузился в сон. Но чтобы проснуться, нужно вступить в контакт с вымыслом.
Развожу руки в стороны и касаюсь призраков. Я шагнул в неизвестность, я больше, чем просто человек. Отдаюсь на волю течения. Чувствую знакомый холод, стремительно проникающий в мои пальцы, овладевающий кистями, стремящийся в запястья. Закрываю глаза. Струны рвутся одна за другой и затихают…
«Беги, идиот! Беги!»
Дрожь в коленях подкашивает ноги. Заваливаюсь назад, бьюсь головой о кирпичную стену сарая. Сползаю по ней, раздирая бугристыми выступами затылок. Контакт потерян, и новая волна паники накрывает меня. Открываю глаза, вижу, зрение нормализовалось, инверсия прошла. Надо мной нависают два сгустка энергии в полный человеческий рост.
«Тебя почти распяли!»
Эта фраза заставляет думать о смерти, мучительной смерти. Не выдержав напряжения, я срываюсь в единственно верном направлении – в сторону дома Татьяны. Приняв быстрый разгон с низкого старта, подпрыгиваю, но лишь в полёте понимаю, что могу опереться о забор только одной рукой. В итоге заваливаюсь на бок и с высоты полутора метров падаю на левое плечо.
Громкий короткий крик разрезает тишину. Какая дикая боль! Сжимая зубы и веки, корчусь на земле, чувствуя, как кровь стремительно заливает подмышку.
«Распяли. Почти распяли».
Нет времени пускать сопли. Поворачиваюсь на правый бок, поднимаюсь. Не оглядываясь в сторону калитки, бегу к кустам роз, которые выращивает мать Татьяны. Сворачиваю за угол, несусь мимо стены, снова сворачиваю. Немного отдышавшись, стучу Татьяне в окно.
Секунды тянутся медленно, им некуда спешить, они ни от кого не бегут. Мнусь с ноги на ногу, жду. В комнате всё так же темно, звуков не слышно. Выглядываю из-за угла – никого. Стучу снова, дольше и громче. Не знаю зачем, я ведь не собираюсь проситься в дом. Наконец, в окне появляется Татьяна. Заспанная, с растрёпанными волосами, в синей майке. В глазах читается явный упрёк. Ещё бы. Мало того, что променял её на другую девку, которую носил на руках, в конкурсах участвовал, так ещё хватило наглости прийти сюда среди ночи. Разводит руками, задавая немой вопрос. Но затем её взгляд падает на моё плечо. Свежая ссадина, грязный бинт вокруг бицепса, кровь, сочащаяся из-под мышки. Выражение лица Татьяны меняется, она кивает в сторону крыльца и исчезает. Всё понимая, открываю калитку и спешно направляюсь к крыльцу.
Замок два раза щёлкает, дверь с тихим скрипом открывается.
– Привет, – говорю я, тяжело дыша.
Татьяна выходит и так же аккуратно закрывает дверь.
– Что с тобой? – спрашивает она. – Не с той девчонкой роман закрутил?
Голос не совсем привычный. В интонации – смесь упрёка и переживания. Замечаю в её руке запечатанный стерильный бинт. Татьяна готова заботиться, даже когда хочет послать подальше.
– Да тут такое…
Оглядываюсь по сторонам, бегло ищу переливающиеся мелькания. За прошедшую минуту «гость» со своими приятелями успел бы сюда добраться. Надеюсь лишь, что пугать Татьяну не входит в их планы. А может, она вообще бы их не увидела. Замолкаю, чувствуя внезапное головокружение. Чрезмерное волнение плюс два стакана самогона… Странно, что я ещё на ногах стою.
– Тебя те парни избили? Ну, говори уже.
Татьяна смотрит на тонкую струйку крови, бегущую по моим рёбрам, и начинает распаковывать бинт. А я смотрю на Татьяну. Вернее, на её большую грудь. Два соска, выпирающие сквозь тонкую синюю майку, сейчас как два центра гипнотических спиралей, приводящих меня в чувство. Короткие шортики открывают практически всю длину голых ног. Уверен, Татьяна схватила первое, что попалось ей под руку, лишь бы одеть что-то поверх трусиков. Она торопилась, иначе бы включила в комнате свет и нашла юбку или спортивки…
Делаю два шага вперёд и, резко обняв Татьяну правой рукой, начинаю целовать её губы. Жадно, страстно. В голове всё плывёт, я ничего уже не ощущаю, кроме наших тел. Такая ненамеренная сексапильность Татьяны переключила моё возбуждение в другое русло, и я попросту потерял над собой контроль. От неожиданности Татьяна растерялась, позволив мне, стоящему полубоком (чтобы не испачкать кровью), прижать её к себе. Через пару секунд губы начинают отвечать поцелуями. Но вскоре она двумя руками отстраняет меня назад.
– Ты что, самогон пил? – удивлённо и с отвращением на лице спрашивает Татьяна. Видимо, ощутила вкус, оставшийся у меня во рту.
Возникшая пауза возвращает мне самообладание. Мы смотрим друг на друга, каждый со своими мыслями. Я летел к Татьяне и даже подумать не мог, что придётся силой выдавливать из себя слова. У меня были серьёзные причины выпить. Более того, я имею право гордиться тем фактом, что после четырёхсот грамм ядрёного самогона ещё на что-то способен. Но в голове всплывает вечер недельной давности. Татьяна не поверила мне тогда, с чего бы ей верить сейчас, да ещё пьяному?
– Что с тобой творится, Влад? – прервав обоюдное молчание, спрашивает Татьяна. Слышу обеспокоенность в голосе. – Ты сам на себя не похож. Часто пьёшь, вляпываешься в неприятности. Приходишь среди ночи в одних трусах. А если тебя вот такого увидит моя мама?
Опускаю голову. Действительно, на мне сейчас, кроме бинтов, только трусы и шлёпанцы. До этого момента я не задумывался о своём внешнем виде. Окровавленный алкаш в оранжевых труселях ломится в окно, чтобы наброситься с поцелуями… Глупая ситуация.
– Я расскажу всё как есть. Главное, выслушай. А дальше сама решай, куда меня послать.
– Опять стук в стене? – осторожно спрашивает Татьяна, не желая повторения того вечера. – Если да, лучше не надо.
– Всё намного хуже. И у меня больше нет человека, с кем я могу поделиться.
Молчит. Сжимает губы, в очередной раз сдерживая эмоции.
И я начинаю…
«Бесхарактерная тряпка. То волочишься за каждой юбкой, то бежишь, будто к мамочке, чтобы приласкали и пожалели. Тебе самому не противно?»
– Заткнись! Ты сам мне твердил: «Беги! Беги!» Какого чёрта?!
«Ты глуп и ведом. Тобой крутят как хотят. Взгляни на себя: дырок больше, чем в бабе. И ради чего? Ради парочки вялых фрикций? Ты ничем не лучше Санька. Умрёшь от нехватки вагинального сока в височных долях. Смейся. Смешно же. Ха-ха-ха».
– Это ты толкал меня к Мальвине! Как ты узнал о ней раньше, чем я?! Кто ты? Отвечай!
«Сопливая идиллия под искусственными звёздами. Летать по небу, держась за ручки – тупые фантазии самых тупых тёлок. Ты же рад, что довёл её до могилы? Признайся, рад? Мечтательница, желавшая свить с тобой тихое семейное гнёздышко. В кого бы ты превратился? В пузатого семьянина с парочкой спиногрызов? Ты бы пустил корни, навечно врос в одно место. Разве ты этого хочешь? Иркина смерть была лучшим способом расстаться. Мужику не пристало жить в бабских соплях. Хотя, какой ты, к чёрту, мужик?! Ты не в силах прекратить то, что самому уже давно надоело».
– Причём здесь я?! Прекрати меня обвинять?! Это были твои слова. Не мои! Кто ты?! Скажи, наконец!!
Хватаю табуретку, с размаху швыряю её в чугунную ванну, стоящую под окном летней кухни. Табуретка разлетается на части, но мою злость не выплеснуть одним единственным импульсом. Дикое сумасшествие продолжается уже несколько часов. С семи утра мозг взрывается от нескончаемого потока воспоминаний, упрёков и цинизма, и я не представляю, как это прекратить. Я упорно терпел, стараясь игнорировать. Переиграл во все игры на ожившем после купания телефоне, врубал музыку в наушниках так громко, что перепонки начинали болеть, приседал и качал пресс, хотя после самогона состояние очень поганое, подташнивает, постоянная сухость во рту. Даже пробовал кроссворды разгадывать, но эта попытка была самой жалкой.
Спать так и не ложился. Татьяна попросила меня уйти, не дослушав рассказ до конца. Разгадать эмоции на её лице я не смог, но ясно стало одно – переваривать ситуацию предстоит мне одному. Пару часов я просидел на лавочке у гаража, то и дело, поглядывая из-за забора в сторону колодца, а когда начало светать, вернулся в свою комнату. Куда ещё деваться, да ещё практически голому? Включил свет, телевизор, доел нарезанную кровянку. Оделся. Всё время косился на дверь, опасаясь увидеть мелькания. Прислушивался к стене за зеркалом. Но проблема пришла изнутри…
«Правильно. Сваливай вину на других, выдумывай себе оправдания. Лучшее, что ты умеешь делать – прятаться. Вот только за кого? За сиськастую? Эта живая скучнее мёртвой. Такая же бесхарактерная, как и ты. Сюсюскается с тобой, прощает предательства. Думаешь, любит? Да за что тебя любить-то?!»
– Иди к чёрту!
Здоровой рукой рву на себе футболку, комкаю и бросаю на землю. Оглядываюсь, ищу, что ещё можно сломать. Куры давно попрятались, коты тоже. Ещё бы они остались, когда рядом сходит с ума разъярённый «хомо сапиенс». Я уже готов биться головой о стену, если сотрясение мозга гарантирует хотя бы временное облегчение.
В девять утра дядя Игорь заехал за бабой Леной, чтобы отвезти её на рынок. Когда синий кроссовер исчез из зоны видимости, я вышел во двор. Нахождение в доме казалось пыткой, но мысль, что смена декораций избавит меня от голоса в голове, была наивным самообманом. Слоняясь туда-сюда от сарая к воротам, я не выдержал и стал отвечать. Уж очень обидные слова он говорил.
Вести мысленный диалог не хватало сил, да и единственный способ хоть немного контролировать ситуацию – отвечать вслух. Но я даже не понимаю, кто мой собеседник. Голос безустанно гнобит меня за прошлое и настоящее, в то же время никак не реагирует на вопросы, будто стараясь убедить, что он – лишь проявление болезни. И опасаясь строить предположения, я вроде как вынужден в это верить. Замечаю лишь, что голос становится тише и, судя по темпу, скоро перейдёт на шёпот. Правда, с убавлением звука его слова всё злее и опасней. Я думал, однажды он начнёт склонять меня к самоубийству. Но он заставляет убивать других людей.
«Дракон. Ха-ха-ха. Куда тебе до дракона?! Серая Мышь подходит больше. Или как говорят хохлы – «пацюк». Рядовой торгаш, нерадивый грузчик – вот твоя золотая середина. Но у тебя есть шанс исправиться – просто убей её!»
Сажусь на тёплый бетон. Игнорируя боль под мышкой, обхватываю обеими руками голову и бормочу:
– Замолчи. Замолчи. Прошу тебя, замолчи.
«Убей её, Влад…»
– Кого? – от безысходности спрашиваю я.
«Сиськастую…»
Интуитивно бросаю взгляд в сторону ворот и вижу Татьяну. На её лице отражается вся безнадёжность моего положения.
– Влад…
– Татьяна, лучше уйди. Так будет безопасней.
«Убей эту эгоистку. На черта нужна баба, которая не хочет тебе верить?»
Чем тише становится голос, тем более зловеще он звучит, щекочет кору головного мозга, тонким слоем окутывает моё сознание. Упираюсь лбом в колени и закрываю глаза, кусаю нижнюю губу. Больно. Но лучше я сделаю больно себе, чем кому-то ещё. Я настолько взведён, что скоро реально буду готов убивать.
– Сейчас всё пройдёт, сейчас всё пройдёт… – продолжаю бормотать и уже чувствую вкус собственной крови. Что подумают баба Лена и дядя Игорь, когда увидят меня в таком состоянии?
Татьяна подходит ближе. Я слышу её шаги. Замолкаю, не хочу сорваться и накричать. Слизываю кровь с губ. Мне снова вспомнился последний визит Иры. Вернее, собственный страх и осознание, что Ира видит меня таким. Жалким. И перед Татьяной я тоже достаточно опозорился. Но нельзя вконец раскисать. Нельзя.
Ванна качнулась, издав под собой тихий хруст. Это Татьяна присела на край. Касается ладонью моего плеча.
– Я тебе верю, – произносит она. – Я долго пыталась убедить себя, что прошлое – лишь фантазия. Но твои слова всё рушили.
Поднимаю голову, смотрю вопрошающим взглядом.
«Убей. Тебя признают невменяемым. Расскажешь всем про привидений и голос в своей голове. Экспертиза подтвердит…»
– Ты спала? – спрашиваю, замечая усталость на её лице.
Татьяна отрицательно качает головой.
– В день похорон отца у меня было странное чувство. Вернее, предчувствие. Я очень боялась приближения вечера и совсем не хотела идти домой. Просидела на лавочке у могилы до темноты, и то ушла лишь потому, что мама уже в пятый раз мне позвонила… Захожу в свою комнату, раздеваюсь, ложусь… а уснуть не могу. Чувствую, в комнате есть кто-то ещё. И я же ни капли водки не выпила, хотя родственники чуть ли ни заставляли. Лежу, скрестив ноги, боюсь встать. Мимо меня будто кто-то ходит, от окна до двери. И это не минутное ощущение. Я даже дышать боялась. А потом кто-то сел в кресло напротив кровати, я хорошо знаю тот звук… – Татьяна глубоко выдыхает. – Не помню, когда уснула. Было уже светло. Весь день хотела рассказать маме, но не решалась. Думала, спишет всё на переживания и стресс. Но после ужина она начала первой. Сказала, что третий день слышит шорохи, скрип на диване, где отец обычно смотрел телевизор. Словно бы на нём кто-то ворочается. Замечает, что кот постоянно ловит кого-то взглядом в пустой комнате. В первую ночь, когда отца увезли в морг, мама не сомкнула глаз из-за ощущения постороннего присутствия в спальне. Говорит, жути натерпелась. Все молитвы перечитала… Но на этом всё не закончилось. Отец умер шестнадцатого октября, так вот в течение полугода шестнадцатого числа каждого месяца происходили странности. То стук шагов на чердаке, то среди ночи со столов что-то падало, а шестнадцатого апреля под утро со стены упала картина, которая отцу не нравилась, но маме её подарила сестра, и она отказывалась её снимать… В общем, после того случая мы решили уехать. Учитывая мамино образование и стаж работы в «химпроме», на резюме откликнулось сразу несколько предприятий. Мама выбрала Кременчугский НПЗ. Поэтому мы здесь.
