Виталий Иконников
Алуим
глава 10
– Вспомнил!
От внезапного возбуждения, вызванного предшествующим ему озарением, я кулаком ударил по бардачку, другой рукой вцепившись в дверную ручку нашей рабочей «Газели». Крюковский мост, залитый ленивым сентябрьским солнцем, бескрайний Днепр, маячащие впереди красные кирпичные дома – всё это на мгновение исчезло, сменилось смазанной картинкой неизвестного мне кафе с приглушённым светом, небольшим круглым столиком, двумя горящими на столе свечами. Я вновь ощутил ароматы кофе и цитрусовых, услышал льющуюся со всех сторон лёгкую фортепианную музыку.
– Что вспомнил? – настороженно спросил Максим Сергеевич. – Шпингалеты забыли? Уголки?
Крюков – самая дальняя точка на карте наших маршрутов доставки, и по моей реакции напарник решил, что у нас недокомплект последнего на сегодня заказа. По установленным правилам, если мы забываем товар, то обязаны вернуться на склад, забрать его и доставить в тот же день, даже если рабочее время закончилось. Всё справедливо.
– Я вспомнил, ЧТО она мне сказала!
– Да кто? – настороженность сменилась недоумением.
– Ира.
– Та толстая деваха из «КременьСтроя»?
– Сергеич, не мешай.
– Да ты скажи, мне разворачиваться или нет?
В ответ я лишь отмахнулся и покачал головой. Шпингалеты, работа – всё пустое. Я был уже не здесь и не сейчас.
Пригладив на бёдрах своё изумительное красное платье, Ира присела напротив меня. Аккуратно сложила на столе руки, скрестив пальцы. Запястье украшал подаренный мною золотой браслет, он напоминал о наших лучших днях.
– Рада, что ты – это только ты.
Ира посмотрела мне в глаза и так улыбнулась, будто эти слова остановили время, укрыли нас от посторонних глаз, оградили от всего, что последует за ними. Я никогда не забывал ощущения тех мгновений, но лишь сейчас осознал их значение – впервые за шесть лет нашего знакомства мы оказались друг с другом наедине.
«Ты – это только ты» – тогда мне не был понятен смысл этих слов. Я молчал, пытаясь превратить набор своих разномастных эмоций в нечто цельное, обузданное, не затмевающее способность слушать и слышать то, что говорила Ира.
– Лететь по бескрайним просторам космоса, изучать другие миры… Мечты о свободе. О настоящей свободе, Влад. Твои мечты. В моих девчачьих фантазиях всегда было важнее присутствие мальчика. Доброго, внимательного. А космос чередовался с лужайкой у загородного дома и чем-то ещё более банальным. Я видела этого повзрослевшего мальчика в тебе. И я всегда ощущала какой-то барьер между нами… Ты не один в своём теле. Не знаю, кто этот чужак, он не стал со мной говорить. Но весь холод, исходивший от тебя, спровоцирован им. У него есть какая-то цель, а личные привязанности – помеха, опасность, что вы застрянете навсегда на одном месте… Он с тобой не заодно. Жизнь без любви – это ещё и наказание за прошлое. Ты старше меня, гораздо старше, я не могу знать твоих поступков. Но ты веришь, что поступил правильно…
Конечно, вспомнить удалось далеко не всё. Память вернула мне лишь фрагменты сказанных Ирой слов. Но и их оказалось достаточно, чтобы после работы поспешить прямиком к Татьяне. Домашние просмотры фильмов в обнимку и, тем более, поцелуи остались в прошлом. За последние два месяца мы лишь пару раз сходили в кинотеатр и один раз собрались компанией на концерт в честь Дня независимости Украины. Виной тому мои связи с Мальвиной, которые глубоко задели Татьяну, ранив её чувство собственного достоинства, а также последние мистические происшествия, породившие новые страхи. При такой ситуации мои намерения были крайне эгоистичными, и на Хамадиши это уже не свалишь, но я ни капли не сомневался, когда переступал порог её дома.
– Нужна твоя помощь! – сходу произнёс я. Одетый в рабочий комбинезон, с взъерошенными волосами и возбуждённым выражением лица, я выглядел не намного лучше, чем в ту ночь, когда пришёл сюда в одних трусах.
– Помощь в чём? – устало спросила Татьяна, бегло окинув меня взглядом. Она недавно вернулась с занятий танцами и нарезала овощи для борща, чтобы сварить его к приходу матери. Я в деталях рассказал о своих обновлённых воспоминаниях. Поскольку Татьяна попутно занималась делом, я не заметил в ней какого-то недовольства.
– И что ты хочешь делать?
– Войти в контакт с теми, кто приходил ко мне ночью.
Глаза Татьяны округлились.
– Ты серьёзно?
– Они знают Хамадиши, знают, чего он хотел. И я уверен, им известно, кто такой Алуим. Это единственная возможность во всём разобраться.
– Зачем? – она положила нож и внимательно посмотрела на меня. – Ты избавился от проблем, чтобы найти новые?
– Как ты не понимаешь… – я присел на маленькую табуретку, стоявшую в углу. – С рождения в моём теле жил кто-то чужой, посторонний. Я был ведом им, чужие мысли и желания принимал как свои собственные. По сути, я ничего о себе не знаю. Реальность не изменилась – она всегда была другой. И я не могу просто взять и закрыть на это глаза. Все и так живут с закрытыми глазами. Помнишь, ты спрашивала меня о Боге? Так вот, мы понятия не имеем, какой он, и есть ли вообще. Мы не знаем, что было до рождения, и что будет после смерти. Принято считать, жизнь даётся всего один раз. Но теперь это под вопросом. Вокруг нас всегда кто-то есть, кого мы даже не видим. Ты сама убедилась на примере отца. Внутри нас тоже может кто-то существовать. Так во что теперь верить?.. Я с детства искал ответы на фундаментальные вопросы. Перечитал кучу книг по философии. Несколько лет копался в глубинах космоса. Я искал ответы так далеко от дома, а ведь они совсем рядом и сами ищут встречи.
– Такое чувство, что ты сейчас одержим больше, чем раньше, – сказала Татьяна. Мягкая попытка охладить мой пыл.
– Может быть… – препираться глупо.
– А зачем тебе я?
– Ты чиста. Значит, никто посторонний не уведёт нас по ложному пути. И только ты можешь убедить старуху объяснить, как войти в контакт с умершими. Пусть расскажет, что нужно делать, даст какие-то травы или…
– Стой, Влад. Остановить. Я не могу.
– Почему? – непонимающе спросил я.
– Она умерла месяц назад.
На меня словно спустили полный огнетушитель, а затем сверху высыпали мешок кирпичей. Судьба издевается надо мной. Конечно, два месяца спокойной жизни – как долгожданный отпуск: никаких голосов, полуночных гостей и стука в стенах. Но в эту секунду я начал жалеть, что избавился от паразита. Мне стало известно о нём, и рано или поздно Хамадиши пришлось бы вступить в диалог. В такой ситуации нам обоим было, что предложить друг другу. А теперь всё превратилось в полную безнадёгу.
– Я лишь неделю назад узнала, – сочувственно произнесла Татьяна, читая всё по моему лицу. – Тело во дворе обнаружил почтальон, который принёс пенсию. Говорят, она пять дней там пролежала.
Вспомнились слова старухи о тёмных нитях прошлого. Может, за оказанную помощь её и …? Нет, какой-то потусторонний детектив получается. Но нужно найти способ вернуть сумасшествие в свою жизнь. Старуха прогоняла меня, и при этом варила новый отвар. Значит, я не единственный, кто приходил к ней за помощью.
– Ты знаешь ещё людей, кому она помогла?
– Нет.
– А родственники у неё есть?
– Вряд ли. На похороны никто не пришёл. А дом попросту заколотили.
– Дом! – воскликнул я и вскочил с табуретки. – Можно пробраться к ней в дом! – эта мысль взорвала всё в моей голове. Обречённость и безнадёгу смело напрочь.
– Нет! – Татьяна взволнованно замахала руками.
– У неё должны остаться какие-то записи. Что-то, что мне поможет. Выносить из дома нечего. Никто там и рыться бы не стал.
– Влад, не надо этого делать.
– Почему?
– Потому.
– Татьяна, я всё понимаю и не зову тебя с собой.
– Ты хочешь пойти туда один?
– Ну да.
– Я не пущу.
– Почему?
– Потому.
– Да почему же?!
– Да потому! – она глубоко вздохнула. – Один ты туда не пойдёшь. И точка.
Тёмные делишки лучше проворачивать в тёмное время суток, поэтому мы вышли из дома в половине одиннадцатого. Сентябрьскими будничными вечерами народу на улицах гораздо меньше, чем летом, но мы всё равно оделись максимально неприметно, дабы не быть опознанными, если вдруг придётся линять с места преступления. Из дома я захватил небольшой ломик, обмотанный чёрным пакетом – заколоченную дверь нужно же чем-то открыть. В кармане Татьяны лежит другой пакет – для книг, тетрадей и банок с сушёными травами. Я надеялся, мы раздобудем много трофеев.
Шли мы знакомой дорогой, через поле, что рядом с сельской школой. Здесь по ночам нет ни рептилий, ни случайных прохожих. Весь путь занял всё те же полчаса. И вот мы на месте. Стоим. Удивлённо смотрим перед собой.
– Как такое может быть? – спрашиваю я.
– Не знаю.
– Прошёл всего месяц.
– Думаю, тут дело не во времени, – произносит Татьяна.
Невысокий деревянный забор полностью оброс странным вьющимся растением на подобии плюща. Стебли тянутся от земли и с каждым витком поднимаются всё выше и выше, пряча штакетники за ладьеобразными листьями. Больше всего обросла калитка. Заметно, как зелёные «змеи» окольцевали её, добравшись до каждой фигурки вороны. Вот только забор заброшенного соседского дома и металлическая ограда ГРП были не тронуты, словно бы растение решило отгородить от внешнего мира именно это место.
– Нас здесь не ждут, – говорю я.
– Она никого не ждёт.
– Как её звали?
– Ядвига Семёновна.
– Ядвига?
– Да.
– Точнее и не подобрать.
– Что ты имеешь в виду?
– Чисто ассоциативно оно ей больше всего подходит.
– Пойдём домой, – предлагает Татьяна.
– Нет.
– Влад…
– Не чувствуй за собой вины. Желание влезть в дом – моё.
В глубине двора видны очертания одноэтажного дома, прячущегося от нас во мраке ночи. Брошенный, мрачный, окно забито двумя досками. Он умер вместе с хозяйкой.
– Ладно, полезли. Долго стоять здесь нельзя. Кто-то может проходить мимо.
– Влад, я боюсь.
– Если хочешь, подожди меня на лавочке, на соседней улице. Я всё сделаю быстро.
В ответ Татьяна первой перекидывает ногу через забор. Мои губы расплываются в улыбке.
Тот, кто заколачивал дверь, постарался на совесть. Четыре доски сидят очень крепко. Поддеваю ломом и пытаюсь сковырнуть. Гвозди выходят медленно. Над головой шумят деревья, осенний ветер не оставляет их в покое. Мы с Татьяной молчим, разговор могут услышать посторонние. Бить стекло и забираться через окно не стали по тем же причинам. Всё равно перед этим с окна нужно сковыривать доски. Две не многим меньше четырёх.
Наконец, я закончил. Убираю доски в сторону, чтобы на обратном пути случайно не наступить на торчащие гвозди. Открываю дверь. Впереди кромешная тьма. Чувствую неприятный знакомый запах, ставший затхлым. Жестом предлагаю Татьяне заходить первой, я кавалер галантный. В ответ щипает меня за бок и грозит кулаком.
Переступаю порог. Скрип половиц издевательски режет слух. Сейчас он кажется очень громким. Делаю три шага и останавливаюсь. Жду, пока Татьяна решится последовать за мной. Уверен, она всё ещё думает о вьющемся растении на заборе и о том, что старуха находится сейчас внутри дома. Жуткие мысли, но моя мотивация сильнее страха. Чуть помедлив, Татьяна всё-таки ступает на скрипучий пол. Дверь за нами медленно закрывается.
Полнейший мрак. Окно забито досками крест-накрест, но через него не проникает внутрь ни капли света. Кажется, даже луна боится этого дома. Идём вслепую. Фонарь включать нельзя – нас могут заметить с дороги. Одной рукой держу руку Татьяны, другую, с ломом, вытягиваю перед собой. Помню, в прошлый раз до дверного проёма комнаты мне хватило восьми шагов.
Шесть… Семь… Отпускаю Татьяну, достаю из кармана и включаю свой фонарик, Татьяна включает свой. Направляем их вглубь комнаты.
– Что видишь? – спрашиваю я.
– Да, вроде, то же, что и два месяца назад.
– Тогда не будем медлить.
Решаю начать с самого важного – с поиска книг или каких-либо записей. Иду в дальнюю часть комнаты, к старому комоду, стоящему между двух кроватей. Тут же в голову лезут воспоминания, как я лежал здесь в галлюциногенном бреду. Сейчас у меня, видимо, вторая серия. Кладу лом на стол, открываю верхний ящик, принимаюсь рыться в вещах. Два головных платка, носовые платки, все тёмных цветов. Четыре фартука. Никакой макулатуры нет. Открываю следующий ящик. Книги! Ура! Беру в руки, просматриваю обложки. Так, что тут: «Граф Монте-Кристо», «Тихий Дон», «Архипелаг ГУЛАГ», «Чиполлино» – интересная подборка. И это всё? Кладу их на кровать, начинаю по очереди пролистывать страницы. Записи могут быть поверх печатных строк. Листаю, листаю, затем бросаю книгу в сторону и беру следующую. Но и в ней не нахожу того, что мне нужно. И в третьей. «Чиполлино», хоть ты выручай… Нет…
Третий ящик заполнен различными квитанциями, бланками и чеками. Счета за электричество, годовой налог на землю и прочее. Здесь лежат и две шариковые ручки, но нет бумаг, где бы их использовали. В четвёртом оказались рубашки, лифчики и кальсоны эпохи Ренессанса. Роюсь и чувствую себя фетишистом-геронтофилом. Поиски снова заканчиваются ничем.
– Нашла что-нибудь?
– Только травы в банках. Но они не подписаны.
Пока я копался в комоде, Татьяна изучала содержимое кухонных столов. Кастрюли, кружки, жестянки с сушёной травой. Вот всё, что там было. Подхожу, снимаю с полок стеклянные банки, и мы начинаем пробовать их все на запах и сортировать. Пряные и резкие – в одну сторону, слабые или вообще без запаха – в другую. В итоге у нас получилось четыре банки с запахом и семь без. Но даже со всем этим уловом я не могу считать наш поход удачным. Мне нужно что-то большее.
– Нужно проверить печь, а потом простучать пол.
– Зачем?
– У такого человека должен быть тайник.
– Влад, ты хотел травы – вот они. Пойдём домой.
– Нельзя просто так уйти, раз мы уже здесь.
– Я чувствую себя воровкой, копаясь в чужих вещах, – говорит Татьяна.
– Хорошо, я сам поищу. Сложи пока травки в пакеты.
Согласно кивает и принимается выполнять моё поручение.
– Татьяна…
Поднимает на меня взгляд.
– Спасибо, что ты со мной.
Убираю полукруглую металлическую заслонку, заглядываю в печь и свечу фонариком. Сразу бьёт в нос насыщенный запах гари. Внутри вижу лишь серую горку золы. Надеваю на руку пакет, разгребаю её, ищу на дне и в стенах печи углубления, щели, выемки. Но их нет. Просовываю руку вверх, проверяю дымоход. Ничего существенного, лишь о какую-то металлическую зазубрину порвал пакет. Чувствую, маленький комок злости в груди, появившийся после копания в комоде, уже не такой маленький. Бросаю в печь рваный полиэтилен, берусь за край ковра и, скрутив его в трубочку, качу к стене у окна. Становлюсь в центре комнаты и начинаю простукивать ногой оголённый пол. Звук глухой, отдача в ногу не сильная, доски не прогибаются. Под ними, скорее всего, ещё один слой древесины. Двигаюсь от центральной точки по спирали, с силой вонзая пятки в пол – горный козлик из мультика на пастбище. Делать тайник в центре комнаты глупо, но проверить было нужно. Устав себя обманывать, хватаю за спинку кровать, что рядом с печью, с громким шумом тащу в сторону. Татьяна прикрывает уши от скрежета ножек по покрытым олифой доскам. Становлюсь в освободившийся угол и продолжаю прыгучие поиски. Выплёскиваю весь негатив в пол, отчаянно надеясь, что каким-то чудом мне откроется пресловутая кроличья нора. Стучу сильно, уже плевать на конспирацию. Ничего не обнаружив, берусь за вторую кровать. Но тут две руки толкают меня в плечо, и я падаю туда, где два месяца назад смотрел в небо на своё отражение.
– Успокойся! – твёрдо произносит Татьяна. Сжимает губы, но в глазах читается добавление «Ты дурак». Похоже, я сильно её разозлил.
– Ты права, – соглашаюсь с не озвученной фразой. Ну и наваждение! Что за порыв заставлял меня кружиться по комнате?.. Мы с Хамадиши были тем ещё тандемом.
Глубоко дышу, всё же я усердно попрыгал. Пятки начинают гудеть – подошва на кроссовках мягкая, но не настолько, чтобы мои старания прошли бесследно. Скидываю обувь на пол, подвигаюсь к стене. Хлопаю ладонью по покрывалу, предлагая Татьяне присесть рядом.
– Всё? – спрашивает она.
– Посидим минут пять. Мне нужно принять поражение.
Видя, что я угомонился, но пять минут явно затянутся, Татьяна тоже разувается и с ногами забирается на кровать. Фонарик не выключает, ставит его лампочкой вниз, создавая миниатюрное затмение. Молчит. Я тоже молчу. Свечу своим фонариком в стену справа. Почти интимная обстановка, вот только настроение у обоих совсем не интимное.
На улице шумят деревья. Теперь, когда в доме наступила тишина, слышно, как налетевший ветер тревожит желтеющие листья. Над нами раздаются хлопающие звуки – ветер вздувает клеёнку на крыше, а потом резко бьёт её о связки камышей. Заморосил дождь.
– Помнишь дом в Орешковке? – спрашиваю с улыбкой. – Четыре года назад.
– Помню.
– Почти так же в нём сидели.
– Магнитофона с примотанным мотоциклетным аккумулятором не хватает, – Татьяна сдержанно, но всё-таки улыбается.
– И дешёвого портвейна, – добавляю я.
– Вонь от него была знатная.
– Вэсна, вэсна, вэсна прыдэ…
Качая головой, фальшиво напеваю строки из песни группы Вопли Видоплясова. Старенькая, но хитовая композиция. Классика украинской музыкальной культуры. Четыре года назад в Орешковке, спасаясь от внезапно налетевшего ливня с градом, мы с Татьяной укрылись в заброшенном двухэтажном доме без дверей и с давно выбитыми стёклами. Из окон доносилась та самая «Весна». Внутри зависали двенадцать малолеток, парней и девчонок, которые, как оказалось, обитали там почти каждый вечер. На первом этаже, в большой комнате с высокими потолками, стояли три кровати с матрасами и старыми покрывалами. На длинном столе-книжке лежала колода потрёпанных карт и две пачки дешёвых сигарет, под столом – пустая бутылка от портвейна. Ещё две переходили из рук в руки. Девочки запивали вино лимонадом, как водку, потому что не могли вытерпеть его вкус. Но не отказывались, всё равно пили – «взрослость» приучала быть сильными. У стены на деревянной коробке расположился тот самый магнитофон «Osaka» с примотанным к нему мотоциклетным аккумулятором. Рядом стояла шестиструнная гитара.
Нам выделили одну из кроватей, предложили выпить. От вина (если то пойло можно назвать вином) мы отказались. Зато я попросил рыжего паренька сыграть на гитаре. Остальные поддержали мою просьбу. Паренёк, прицельно бросив окурок в окно, взял инструмент и тоже забацал «Весну»…
Дождь лил тогда четыре часа. И сейчас тоже припустил не на шутку. Я завёл разговор, потому что нужно о чём-то говорить. О чём-то отстранённом, чтобы успокоить Татьяну и себя.
– Интересно тогда посидели. Было даже почти уютно.
– А ты обрадовался? – вдруг спрашивает Татьяна.
– Чему?
– Тому, что эта жизнь – не последняя. Так ведь получается?
– Получается, да. Старуха сказала, мы вместе с Хамадиши пришли в это тело. И за мной тянутся тёмные нити прошлого. А Ира сказала, я намного старше её. Учитывая, что между нами всего три года разницы, она явно имела в виду предыдущую жизнь. Может, даже не одну.
– И как ты к этому отнёсся?
Похоже, Татьяна не хочет болтать впустую. Отвечаю не сразу. Раздумываю, подбираю слова. Конечно, я прокручивал в голове эти мысли уже много раз, но вслух ни с кем их не обсуждал.
– Мне до сих пор сложно поверить. Хотя, столько уже произошло. Я словно в странной сказке, и не понятно, в какой момент она переходит в реальность и обратно. Конечно, хочется, чтобы всё оказалось правдой. Ведь каждый в глубине души верит в продолжение…
Татьяна задумчиво качает головой.
– А сейчас мы где, в реальности или сказке? Сидим в старом заброшенном доме, отрезанные от внешнего мира нескончаемыми потоками воды, и ищем какие-нибудь тайники, способные приоткрыть нам завесу будущего.
– Да ты поэт, – улыбаюсь. – Но меня больше волнует прошлое. Что же такого я мог натворить?
– Думаешь, что-то очень плохое?
– Не знаю даже.
– Ну, а по ощущениям?
– Хочется считать себя хорошим человеком. Но пока не получается. Я всего два месяца без паразита. И ещё не разобрался, какой я.
– А я давно разобралась. Поэтому и участвую в твоей затее. Чтобы и ты смог.
Сжимает ладошку в кулак, легонько ударяет поверх моего кулака. Смотрю на Татьяну, делаю ответный жест. В заключение касаемся друг друга тыльными сторонами ладоней. Забавно, мы четыре года не выражали эмоции таким способом.
– Ещё бы и помнить об этом в следующей жизни… – вздыхаю. – Хорошо, если после смерти действительно есть продолжение, но плохо, что всё начинается с нуля.
– Я думаю, половина населения Земли всё равно открыла бы сейчас шампанское.
– По интонации кажется, что ты была бы не в их числе.
– Ты прав, – соглашается Татьяна. – Мне страшно от таких мыслей.
– Почему?
– Наверное, боюсь, что наступит апатия. Пропадут стремления. Мы и так часто откладываем дела на потом.
– Считаешь, незнание лучше?
– В данном случае, да. Зная, что одной жизнью всё не заканчивается, люди бы только развлекались, гробили своё здоровье, ничего не опасались, ни за что не боролись, никого не ценили…
– Да многие и сейчас не ценят. Спиваются, убивают других… Но зная о новых жизнях, люди знали бы и о том, что пьянство и прочее ведут к деградации, лишающей способности перерождаться. Так сказала старуха. Выходит, суть не меняется.
Татьяна не пытается спорить. Достаёт из-за пазухи серебряный крестик, вертит его тремя пальцами, разглядывает.
– О Библии думаешь? – всматриваюсь в её лицо. – Древо познания, яблоко и всё такое?
– Да.
– Считаешь, Ева поступила неправильно?
– Не знаю. А ты?
– Я считаю, лучше знать, чем жить в неведении.
– Может, поэтому у меня на шее крестик, а у тебя – змей, – улыбается Татьяна.
– Лихо ты вывернула, – тоже улыбаюсь. – Теперь мне ещё любопытней, что же я натворил в прошлой жизни, – оглядываюсь по сторонам. – Дождь затянется. Мы успеем простучать стены.
Татьяна кладёт ладонь поверх моей и сдавливает кончиками пальцев. Это значит «Давай немного посидим в тишине».
Снова молчим. Болтаю ногами, свисающими с кровати. Заняться больше нечем, телефоны оставили дома. Слушаем доносящиеся снаружи звуки стихии. Но вскоре к ним прибавляется ещё что-то.
– Ты слышишь?
– Что?
– Вот это.
– Что ЭТО? – взволнованно спрашивает Татьяна.
– Шум.
– На крыше?
– Здесь.
– Нет.
– А я слышу.
Тот самый. Тихий, до ужаса знакомый, сопровождающийся еле уловимым гулом. Нарастающий, похожий на треск электричества.
– Она здесь, – говорю я.
– Кто?
– Старуха.
По лицу Татьяны вижу, что мои слова не на шутку её пугают. Беру фонарик, свечу по сторонам, ожидая увидеть знакомые мелькания в полный человеческий рост.
– Влад…
Татьяна подвигается ко мне ближе. Фонарик всё так же направляет вниз, в матрас, словно боясь осветить им комнату и самой обнаружить кого-то постороннего. Обнимаю одной рукой, прижимаю к себе. Чувствую дрожь в её ногах.
– Тебя она в любом случае не тронет.
Шум становится громче, насыщенней. Хорошо, что Татьяна его не слышит. Встаём, быстро обуваемся.
– Где ты? – обращаюсь в пустоту. Как и в случае с приходом Иры, я не могу понять, откуда исходит гул. Может, мне нужно сделать что-то? – Где ты? – кричу и, удобно взявшись, переворачиваю кровать, стоящую в центре комнаты.
– Влад, прекрати, – просит Татьяна, но я уже завёлся. Гул усиливается.
– Ты не сказала всего, что узнала от Хамадиши. Дай мне что-нибудь.
Стены начинают дрожать. Чувствую присутствие, но так ничего и не вижу.
– Дай мне что-нибудь!
Снова прыгаю, стуча ногами в пол. Доски идут лёгкой волной, но никаких признаков тайника не нахожу. Татьяна отходит к окну.
– Влад…
– Дай мне что-нибудь! – беру со стола лом, швыряю его в стену рядом с печью. По стене ползёт тонкая трещина, за ней ещё одна. Они начинают ветвиться и очень быстро превращаются в паутинку. – Тебе ничего этого уже не надо!
Подхожу к комоду, берусь за задний верхний угол и тяну на себя. Затем отскакиваю. Он заваливается и с грохотом падает на пол, припечатывая мой фонарик. Лампочка гаснет.
– Посвети сюда.
Татьяна светит мне в ноги. Наклоняюсь, вытаскиваю из-под комода фонарик. Внешне цел. Трясу его вверх-вниз, знаю, если уронить, контакты внутри порой отходят. Лампочка пару раз мигает, загорается. Направляю свет в дальнюю часть комнаты.
«Вот и она».
В дверном проёме замечаю прозрачный, переливающийся сгусток энергии. Бросаю беглый взгляд на Татьяну, которая продолжает светить на меня.
– Что там? – спрашивает она.
– Ничего.
Беру с пола лом, встаю на лежащий комод. Старуха медленно плывёт в нашу сторону.
– Влад, что там? – требовательно спрашивает Татьяна.
– Ничего.
Гул в ушах превращается в свист вперемешку с шёпотом.
– Дай мне что-нибудь! – обращаюсь к старухе.
Очередной вопрос застыл на губах Татьяны. Всё понимая, она боится что-либо произнести.
Сгусток энергии всё ближе.
– Дай мне что-нибудь! – в который раз прошу я и снова швыряю лом в стену. Стены затряслись, но вряд ли я напрямую причастен к этому. Через секунду глина с них начинает сыпаться. Вместе с песком и мелкими кусками из стены выпадает небольшой прозрачный пакет с бумажным свёртком внутри. Дикий свист, слышный только мне одному, закладывает уши. Над головой раздаётся треск.
– Крыша просела! – кричит Татьяна.
Отскакиваю в сторону и делаю это вовремя. Туда, где я находился мгновением ранее, рухнула деревянная балка. Сейчас действительно дрожит весь дом.
– Простите, нас. Простите, пожалуйста, – просит она старуху, надеясь, что та её услышит.
– Беги на улицу! – говорю я. Сгусток энергии плывёт ко мне по другую сторону кровати, за которой стоит Татьяна.
– А ты?
– Я за тобой.
Татьяна подхватывает с пола пакеты, но, отбежав к дверному проёму (как учат действовать во время землетрясения на уроках ОБЖ), остаётся ждать. На кровать, где мы недавно сидели, сыплются доски и камышовая труха. Рядом со мной падает кирпич с обрывком клеёнки, прикрывающей связки камышей. Времени в обрез. Хватаю с пола лом, поднимаю глаза: потолок у окна уже начал проваливаться, в центре он тоже ни к чёрту, вот-вот рухнет. Вдобавок, перевёрнутая набок кровать довольно широкая. Остаётся один путь – по прямой, но его преграждает плывущий на меня переливающийся сгусток…
В глазах замелькали звёзды – что-то твёрдое упало прямо на голову. Чуть пошатнувшись, стряхиваю с волос мусор, в три шага оказываюсь у стены, подбираю пакет со свёртком и, задержав дыхание, несусь навстречу призраку.
Холод. Знакомый, пронзающий до костей холод. Сердце облили жидким азотом. Время замедлилось, превратилось в вязкую массу. В те мгновения, что я пролетал сквозь мелькающий силуэт, перед глазами возникло лицо старухи. Не мёртвое – оно выглядело гораздо живее, чем прежде – но сердитое. По его выражению я понял: старуха сердится не из-за вторжения в дом, а потому, что я стремлюсь туда, куда, по её мнению, мне лезть не стоит. В голове раздался тихий хриплый голос. Еле уловимый. Я никогда и никому не скажу, о чём она прошептала. Я заставлю себя поверить, что мне показалось.
Слышу, как за спиной с грохотом врезаются в пол деревянные балки. Мы едва успеваем выскочить на улицу. В коридоре промежуток между стенами гораздо меньше, крыша там обрушилась в последнюю очередь. Отскочив к забору, я оборачиваюсь. За нами вдогонку летит плотное облако пыли. Татьяна прикрывает рот ладонью.
– Цела?
– Цела.
– Спасибо! – громко говорю я. Надеюсь, Ядвига меня услышит.
Беру у Татьяны пакеты. Быстро проходим двор, перескакиваем через мокрый забор и бежим прочь.
Эксперимент был назначен на вечер следующего дня. Когда мать Татьяны ушла на работу в третью смену, мы обосновались в их летней кухне с кучей неизвестных «реагентов». Слово «куча» можно воспринимать буквально, так как, перепрыгивая через забор старухи, я не совсем удачно приземлился и грохнул пакет со стеклянными банками о землю. Всё содержимое перемешалось с кусками стекла и между собой. Этот факт не сильно меня расстроил, ведь в четырёх стеклянных банках хранились травы с резким неприятным запахом. Я не особо горел желанием их пробовать, помня, что выпитая два месяца назад трава резкого запаха не имела. Мы решили пострадавший пакет без сожаления выбросить. У нас остались семь жестяных банок и бумажный свёрток. В нём оказалась сальвия, грамм пять или шесть. Чёрный порошок, концентрат, получаемый из растения – одного из разновидностей шалфея. Употреблять его снова я побоялся, а предлагать покурить Татьяне вообще бессмысленно. Но сальвию я бы ей и не дал: девушка в таком состоянии – мерзкое зрелище.
Семь банок, семь неизвестных сушёных трав. Одни перебиты мелко, другие крупнее. Одни сохранили зелёный цвет, другие стали полностью коричневые. Никаких названий и идентификационных признаков.
– С какой начнём? – спросил я.
– Не знаю.
– Какие считалочки помнишь?
– Только про ножи, – ответила Татьяна.
– Хорошо. Я буду считать, ты выберешь цвет.
– Ладно, – согласно улыбнулась она.
– Со второго этажа полетели три ножа: красный, синий, голубой – выбирай себе любой.
– Синий.
– Со второго этажа полетели три ножа: красный, синий…
Выбор пал на пятую банку с этикеткой от «Нескафе». Коричневая, крупно перебитая трава заполняла её до половины. Татьяна включила газ, вскипятила воду в двухлитровой эмалированной кастрюле и высыпала туда всё содержимое. Сколько нужно варить, мы не знали. Решили ограничиться тридцатью минутами. БОльшую часть времени мы молчали, нервничали, думали о своём. Я гадал, какой эффект может произвести трава. Стану лучше чувствовать присутствие бестелесных сущностей, лучше их видеть или, наконец, разборчиво слышать шёпот… Старуха сказала, души есть везде, значит, долго искать не придётся. Прокручивая всё это в голове, я с улыбкой поймал себя на мысли, что за четыре месяца превратился из простого испуганного обывателя в настырного искателя потусторонней истины. Стоило всего-то несколько раз чуть не умереть от страха.
Полчаса прошло. Мы остудили кастрюлю с варевом в набранной из колодца холодной воде, процедили жидкость через марлю, наполнили доверху две кружки… и замерли.
– Ты первый, – сказала Татьяна.
Я согласно кивнул. Странно, что она вообще готова это пить. Сделал глоток. На вкус терпимо, как обычный травяной сбор из аптеки. Сделал ещё глоток. Выдохнул и допил кружку залпом, поставил на стол, посмотрел на Татьяну.
– Жив?
– Пока да.
– Надо выждать, – сказала она шутливо-расчётливым тоном.
Через три минуты я всё ещё сидел на стуле и выглядел как вполне здоровый человек, поэтому Татьяна взяла свою кружку и выпила.
– Ну как? – спросил я.
– Даже вкусно.
А ещё через минуту нас обоих стошнило.
