Виталий Иконников
Алуим
– Я размышлял об этом во время игры. И у меня нет ответа.
– В любом случае всё сработало.
– Но почему именно я?
– Другие второй раз не решаются.
– Что, каждый раз перестрелки?
– Нет. Раньше стрельба была только односторонняя – за подглядывание чужих карт. Обычно парни более тихие и сговорчивые. Но сегодня ты выдал яркий вечерок, молодец. У меня давно так адреналин не играл.
– Яркий? – в моём голосе слышен упрёк.
– Влад, ну не надо, – Мальвина морщит лоб. – Ты справился со своими обязанностями. И справился хорошо. Не порть впечатление. С меня – ужин и вино, обещаю.
Мы доходим до следующего перекрёстка, перебегаем дорогу и поднимаемся на мост, под которым тянутся железнодорожные пути с товарняками. По ту сторону моста, в центре дорожного кольца, нас ждёт всё тот же танк – памятник воинам-интернационалистам. От него пройти ещё пару километров – и начнётся Пионерный.
– Зачем тебе всё это?
– Что?
– Обдолбанные мужики с травматами, игры, ставки, риск быть униженной.
– Деньги.
– А иначе никак?
– Друг ты мой заграничный. Знаешь, какие здесь зарплаты у женщин?
– Нет.
– Полторы-две тысячи. Три с половиной – уже ого-го. Я не дура, чтобы за копейки лаборантом или продавщицей работать. А так я за один вечер «трёшку», а то и пять штук чистыми получала. Четыре вечера – и у меня, в среднем, от двенадцати штук. В месяц. А было, три раза подряд первой выходила при ставке в тысячу. Вот и ответ. Правда, теперь это в прошлом. Но я всё равно рада, что ты их наказал. Козлы они, как ни крути.
– Будешь другие варианты искать или угомонишься?
– Ну, ещё ты начни мне лекции читать! – недовольно произносит Мальвина. – Один соплячёк уже пытался, которого тоже с собой брала. Как наставили на него ствол, так обосрался и слова сказать не мог. Но когда обратно от причала до такси шли, так прям психологом себя возомнил. Мол, это я свои комплексы прячу под маской стервы, а всё оттого, что ни один парень ещё не давал мне ласки. Говорил, нужно устраивать личную жизнь, а не в огонь лезть. Тра-та-та и прочий бред. Грузит, а по глазам вижу, что он-то как раз и мечтает быть тем самым парнем. Мечтает дарить мне ласку и нежность каждое мгновение своей трусливой жизни. Жалкий червь. Такие мальчики смотрят со своими девочками «Титаники» и кончают в них во время первого секса, чтобы побыстрее наделать детишек, надеть на пальцы колечки и закрыться от пугающего их мира в своём унылом семейном гнёздышке. Влад, ты первый из моих знакомых, у кого не заиграло очко решить столь серьёзную ситуацию в свою пользу. И это при том, что я тебе никто. Ты мог легко меня слить, но не слил. Я тебе благодарна, поверь, но очень прошу – не учи меня жить!
Руслан не ждал гостей среди ночи, особенно, в таком виде. Но больше всего его удивили не мокрые вещи и кровь, а моя босоногая спутница. Во взгляде брата читался вопрос: «Какого чёрта с тобой Мальвина, а не Татьяна?» Оно понятно, ведь вчера я говорил, что собираюсь встретиться именно с Татьяной. Не желая объясняться, я лишь махнул рукой.
Мы попросили у Руслана мобильный. Мальвина позвонила знакомому, который согласился приехать и отвезти её домой. До Орешковки ещё несколько километров, а босые нежные ноги уже проделали длинный путь. Руслан предложил мне остаться у него, ему хотелось обо всём меня расспросить, но я отказался. Сказал, зайду в ближайшие пару дней. Мне хотелось быстрее добраться домой, заклеить рану и лечь спать.
глава 8
Жива эта ночь. Жива духом славянским да силой нечистою.
Горят, горят костры ритуальные, лаская языками сонное небо. Озарена тьма светом душ наших и глаз наших. Очисти же, огонь священный, дев наших и предохрани от немочей, порчи и заговоров. Обличи ведьм да не дай им сгубить покосы наши да детей наших.
Во славу твою, Бог Солнца, поём мы песни да ведём хороводы. Для тебя плетём венки и жжём хворост. Ибо чтим тебя с незапамятных времён и надеемся на благодать твою.
Но не дремлют демоны в ночь святую. Оживает и проказит всяка нечисть, выходит из воды и снуёт среди нас. Убереги же, крапива, от ведьм коров наших. Сохрани, конопляный цвет, от бесов лошадей наших. Отгони же, боярышник, вампира и мару от домов наших.
Откройся же мне, папоротника цветок. Надели чудесными возможностями. Научи понимать животных язык, видеть клады и входить в сокровищницы, повелевать землёй и водой, принимать любое обличье…
Ладно, шучу.
Сегодня шестое июля – вечер накануне Ивана Купалы. Этот старинный языческий летний праздник в украинских сёлах считается одним из любимых наряду с Днём молодёжи и Днём независимости. У орешковского дома культуры собралось большое количество людей всех возрастов, в том числе, пришедших сюда из Красноармеевки. Минутами ранее многие из них танцевали под какую-то зажигательную этническую композицию, льющуюся из огромных чёрных колонок. Но она закончилась, и сейчас все вынуждены слушать заунывную песню на украинском языке, которую исполняют со сцены шесть девушек в красивых белых «вышиванках» и с венками на головах.
Горят два костра. Один – слева от толпы, рядом с памятником Ленину. Большой, яркий. Трое мальчишек подкидывают в него хворост. В центре костра стоит высокий деревянный столб, на верхушке которого в горизонтальном положении закреплено колесо от телеги. Второй – далеко справа, у проржавевшего забора. Он скоро потухнет. Его специального развели подальше от брезентовой торговой палатки, чтобы огонь случайно не перекинулся на неё. Развели и забыли.
В толпе носятся ещё несколько мальчишек, загримированные под чертей. Намазаны чем-то чёрным, со светонакопительными рогами на головах, с привязанными к штанам хвостами-верёвками. Одни брызгаются водой из пластиковых бутылок, другие пугают всех свежими стеблями крапивы. Людям нравится. Некоторые сами подставляют руки, хотят получить праздничный «ожог». За порядком следит местный участковый, распивающий водку с кучерявым круглолицым мужичком – директором красноармеевской школы – на капоте его зелёного «Москвича».
Я и Татьяна стоим позади всех, почти у самой дороги. Мы отошли, потому что Татьяна не захотела быть обрызганной. С улыбкой наблюдаем за происходящим.
– Ты веришь в Бога? – спрашиваю я.
– Да. Наверное.
– Почему?
– Надо во что-то верить.
– И это все причины?
– Нет, – Татьяна задумалась. – Верю, потому что мечтаю прожить ещё одну жизнь. Пусть и не вечную. Страшно представить, что всё когда-нибудь закончится. Верю, потому что вселенная не похожа на хаос, возникший по случайности. Она продумана и отлажена. И ты – один из тех, кто меня в этом убедил. Верю, потому что надеюсь на лучшее. Однажды добро избавит мир от зла.
– У тебя на шее крестик.
– Да.
– Значит, ты православная христианка?
– Значит, да.
– И ты крещёная?
– Да. В два годика меня крестили. А почему ты спрашиваешь?
– Здесь две сотни людей. И почти все считают себя православными христианами. У многих кресты на шее: деревянные, серебряные, золотые. Вон, у того мужика даже на руке наколот. Все отмечают Рождество и Пасху. Кто-то ходит в церковь свечки ставить. Но при этом сейчас они беззаботно гуляют на языческом празднике, который осуждается представителями духовенства. Жгут костры, обливаются водой, гримируются в нечисть, пьют пиво и водку, а позже пойдут к реке…
– Никто из присутствующих не делает ничего плохого.
– Я никого не упрекаю. Наоборот, я всегда был против глупых запретов. Но мне интересно, что значит для людей религия, в которую их обратили не по своей воле?
– С чего ты взял?
– Ты сама сказала, что тебя крестили в два года. Разве это твой выбор?
Татьяна молчит.
– Ты веришь в доброту и справедливость, и я тоже. Это что-то глубинное, фундаментальное. Для такой веры не нужны особые дни, правила и символы. Она постоянна. А всё остальное – лишь привычки, развлечения, ритуалы. Вот чем Рождество для всех нас отличается от других праздников? Промежуточный день между Новым и Старым Новым годом, когда принято разбрасывать рис по подъездам и гадать на картах. День космонавтики, Троица или Ивана Купала – мы с радостью выпьем и потанцуем по любому из поводов. И не говори, что стуканье яйцами – не главный ритуал Пасхи.
Татьяна смеётся:
– Согласна.
– Ну вот.
Сегодня днём я зашёл к Татьяне и предложил вечерком прогуляться в Орешковку. Развеяться, поучаствовать в конкурсах, погода-то хорошая. Татьяна охотно согласилась. Мы шли сюда пешком. Наперебой болтали о всякой ерунде, часто смеялись и будто бы невзначай касались друг друга. Про понедельник старались не вспоминать, делая вид, будто его и не было. Думаю, мы оба просто не знали, что вообще можно сказать на этот счёт. Весь день я проходил в тёмной рубашке с длинным рукавом, скрывая от Татьяны и бабы Лены рану на левой руке. Ночью я обработал её зелёнкой и перебинтовал. Но объяснять, откуда она взялась, мне не хотелось.
– Так я не поняла: сам-то ты веришь в Бога? – спрашивает Татьяна.
– Возможно, да. Но я не верю в религии.
– Почему?
– Не знаю. Мне кажется, если Бог и есть, он не такой, как в книгах. Он… другой.
Вдруг со спины мне что-то надели на голову. Тут же снимаю. Широкополая соломенная шляпа, весьма потрёпанная, с узкой оранжевой лентой, обмотанной у основания. Оборачиваюсь и вижу Мальвину. На ней чёрная свободная футболка и спортивные штаны. Волосы покрашены в рыжий и сплетены в косу. Косметики практически нет. Она сейчас – полная противоположность своего привычного образа.
– Надень обратно и пошли ближе к толпе, – хватает меня за левую руку и тянет за собой. Резкая боль, но я стараюсь этого не показать.
– В чём дело?
– Скорее пошли, говорю.
– Куда?
– Они здесь. Ищут нас.
– Да кто?
– Вчерашние друзья.
Мальвина продолжает тянуть меня за руку. Резким движением, через боль, высвобождаю ладонь.
– Да подожди ты!
– Дурак. О тебе же беспокоюсь.
Поворачиваюсь к Татьяне. Она смотрит на нас непонимающим и возмущённым взглядом. Её глаза требуют объяснений.
– Это твоя девочка что ли? – спрашивает Мальвина.
– Да, – твёрдым голосом отвечаю я.
Мальвина ухмыляется:
– Целуешься со мной, на свидания ходишь, а у самого девочка есть? Ну как тебе не стыдно, красавчик! Пудришь нам, наивным дурочкам, головы.
– Это правда? – в глазах Татьяны читается неверие словам незнакомки. И если я отвечу «нет», скорее всего, она не усомнится.
– Правда.
Я не смог соврать, но что это меняет? Такая честность не превратит в рыцаря на белом коне. Голос ровный, спокойный. Сейчас не та ситуация, чтобы извиваться и просить прощения. Мой ответ и так унижает Татьяну. И ей было бы вдвойне обидней видеть пристыженность на моём лице.
Опустив взгляд, Татьяна несколько секунд размышляет над услышанным. После чего, без лишних слов и выяснения отношений, с присущим ей достоинством, разворачивается и идёт в сторону угасающего костра, к повороту, ведущему домой. Хочу догнать её, остановить. Но понимаю – это бессмысленно. Я не найду, что сказать, а ситуация уже всё сказала за меня: Влад не получил в понедельник желаемого и пошёл на свидание с другой. Всё логически просто, пусть и не совсем верно. Только выстраивать хронологию событий, начиная с воскресенья – не оправдание, не спасение, а контрольный выстрел в упор.
Вот так что-то и заканчивается. Тихо. Без скандалов и раздирающей душу скрипки…
– Да кончай сопли пускать. Пойдём скорее, – говорит мне Мальвина.
Со злостью хватаю её за руку выше локтя.
– Зачем? – цежу сквозь зубы. – Я же тебе помог.
Изобразив заботливое выражение лица, Мальвина поднимает свободную руку и аккуратно поправляет ворот моей рубашки:
– Маленькая женская месть. Больше не будешь лезть целоваться, когда девушка сопротивляется.
Смотрю в эти большие, красивые, невинные глаза и понимаю: как же с женщинами всё-таки трудно.
– Что, ударишь меня?
– Это не поможет…
Мальвина победно улыбается, затем оборачивается в сторону торговой палатки.
– Приплыли!
– В чём дело?
– Засекли. Вот зачем ты шляпу снял?! Я же специально для тебя её стащила.
У палатки замечаю Пуха в жёлто-белой полосатой футболке. Рядом с ним стоит парень, который вчера приходил с лысой девушкой, а также ещё двое неизвестных мне парней. Пух указывает на нас и что-то им говорит. Те согласно кивают, но пока стоят на месте из-за присутствия участкового. Однако бутылка водки в руках директора школы опустела, и эти двое явно собираются ехать за «дозаправкой».
– Как они узнали, что мы тут? Твой знакомый сдал?
– Вряд ли, он надёжный малый. Мы шли пешком через весь город. Любой таксист мог обратить на нас внимание. Но они здесь не целенаправленно, так, для проверки. Праздник есть праздник, а твою седую голову легко заметить.
– Что теперь? Я со всеми не справлюсь.
– Сейчас решим…
Девушки заканчивают петь и удаляются, унылая музыка наконец-то замолкает. Толпа провожает их жидкими аплодисментами – люди жаждут веселья, грустные песни не соответствуют всеобщему настроению. На сцену выходит ведущая мероприятия с венком из ромашек на голове, делает финт рукой:
– Ну что, – громко произносит в микрофон, – пора провести ещё один конкурс, – толпа одобрительно гудит. – Я приглашаю сюда хлопцев и девчат. Желательно парами.
– Пойдём на сцену, – выпаливает Мальвина, видя, как участковый садится в «Москвич» директора школы. – Там нас не тронут, будет время подумать.
Она права, нужно выкроить время. Толстый и его парни уже направляются в нашу сторону. Быстро сближаемся с толпой и просачиваемся к сцене. Нам охотно уступают дорогу, ведь мы – добровольцы, которые будут всех развлекать. Поднимаемся по ступеням и оказываемся рядом с другими участниками. Тут ещё пять парней и пять девушек, больше желающих не нашлось. Сын заведующей клубом, сидящий за столом с ноутбуком у стены здания, включает бодрую музычку. Народ аплодирует его выбору.
– Шесть пар. Сейчас заставят в «Варшлёп» играть, – на ухо говорю Мальвине.
– Если на деньги, вообще шикарно, – с улыбкой отвечает она.
– Так, хватит шептаться, – произносит ведущая. – Ну что, все готовы?
– Да! – отвечает толпа вместо нас.
– Отлично. Начинаем конкурс приседаний. Парни, берите своих красавиц на руки.
Проносится одобрительный свист. Сейчас дурачки будут напрягаться на потеху выпивающим зрителям. Укоризненно смотрю на Мальвину.
– Извини, я не знала. Но ты же мужик, потерпишь.
Другие парни уже взяли на руки девушек, и теперь все смотрят на меня. Твою ж мать! Беру Мальвину левой рукой со спины, правой – под ноги.
– Обними и держись крепче за шею. Так давление на руку меньше.
– С удовольствием, – мурлычет Мальвина.
– Поехали! – командует ведущая.
И мы начинаем приседать. Один. Два. Три… Сжимаю от боли зубы. Держать пятьдесят килограмм – это одно, но вот приседать с ними – совсем другое. В нижней критической точке, когда ты тормозишь и начинаешь подниматься, нагрузка на руку резко возрастает. Левый бицепс «горит».
– Что ж ты такая жирная.
– Замолчи, – смеётся Мальвина. – Лучше посмотри на вторых.
Второму по счёту парню действительно не повезло. Он вывел на сцену барышню с весьма пышными формами, тоже не зная, какой именно будет конкурс. Пыхтит, лицо залило краской. Сразу видно, сойдёт с дистанции первым. Девять. Десять… Да, так и есть.
После следующих двух приседаний из соревнований выбывают ещё две пары, но мои ноги тоже быстро начинают уставать. Смотрю на Пуха. Он стоит позади толпы, прямо напротив нас. Злобно ухмыляется, поднимает руку с вытянутым вперёд указательным пальцем и вскинутым вверх большим, «прицеливается» и «стреляет». Его парни рассредоточились по периметру, и мне неизвестно, есть ли у них оружие. Один прошёл в сторону большого костра, другие двое отошли к палатке. Вдали позади них вижу одиноко стоящую Татьяну. Смотрит на меня с Мальвиной на руках.
– Если проиграешь, это будет означать, что я действительно жирная. Ты же не хочешь так меня оскорбить?
– Плевать на твою гордость.
– Какой ты грубый. В общем, слушай. Сейчас пойдём вправо, свернём за угол и побежим в сторону кладбища. Там можно оторвать от забора доски и вырубить этих засранцев.
– До кладбища почти километр. У меня мышцы на ногах забились.
– Не преувеличивай. Метров четыреста, не больше. Или думаешь, при твоей девочке они тебя пожалеют?
– А вот и победители! – подойдя к нам, громко объявляет ведущая. Оказывается, пока мы с Мальвиной разговаривали, оставшиеся участники уже сдались. – Нужно наградить их аплодисментами, – толпа послушно начинает хлопать в ладоши. – Вот абонементы на бесплатное посещение всех мероприятий нашего дома культуры в течение двух месяцев. А ещё нужно вас нарядись соответственно празднику. Поэтому я дарю вам по «вышиванке». Сейчас только подберу размерчики.
Ведущая оценивающе смотрит на нас с Мальвиной, затем подходит к столу и перебирает разложенные там белые рубашки с этническими орнаментами на горловине и манжетах.
– Остались только детские, – извиняющимся голосом произносит она. – Зайдите внутрь и возьмите их у Полины. Заодно передайте, чтобы ещё десяток сюда принесла.
– Пойдём, – говорит мне Мальвина. – Я знаю, как нам быть.
Бросаю взгляд в сторону Татьяны. Она стоит всё там же, смотрит на нас.
– Не глупи. Потом с ней объяснишься. Сейчас не время тормозить.
И Мальвина снова права.
Мы укрываемся от толпы за дверью главного входа дома культуры и оказываемся в просторном помещении с высокими потолками и двумя рядами круглых колонн. Здесь по пятницам и субботам проводятся дискотеки для малолеток, но праздник Ивана Купала выпал на субботу, и потому дискотека всеобщая на свежем воздухе.
– Нам прямо. Быстрее.
За следующей дверью начинается длинный коридор. Полы в нём деревянные и очень громкие. За стеной, что слева от нас, находится большой концертный зал с высокой сценой и множеством жёстких кресел, обтянутых красной тканью. Я бывал тут пару раз на концертах в честь Дня независимости Украины. По праву руку расположены несколько комнат. Тут и кабинет заведующей, и кладовки, и комната для репетиций. Мальвина уверенным шагом движется к середине коридора, затем стучит в одну из дверей и, не дожидаясь ответа, входит.
– Полинка, привет, – говорит она круглощёкой блондинке с короткими волосами и носом-пятаком, одетой в жёлтую футболку и синие джинсы.
– Привет, – дочка заведующей не отводит глаз от монитора компьютера. Лицо недовольное и словно бы уставшее от суеты бытия. – Вы за рубашками?
– К чёрту рубашки. Слушай, у меня просьба. Выпусти нас через чёрный ход.
– Зачем? – удивлённо спрашивает Полина, которой явно не хочется отрывать зад от удобного кресла. – Так сложно обойти здание?
– Полинка, так надо. Пожалуйста, выпусти нас. И побыстрее.
– Тут сейчас деваху бензопилой резать будут, а вы… – тяжело выдыхая, она ставит фильм на паузу. – Ладно, пошли.
Втроём мы доходим до конца коридора, поворачиваем направо и спускаемся по ступенькам. Полина четырьмя поворотами ключей открывает два массивных замка.
– Всё, валите отсюда.
Она выдворяет нас на улицу и закрывает стальную дверь. Мы оказываемся с обратной стороны дома культуры. Странно, что ни один человек не справляет здесь малую нужду. Но это хорошо – нет случайных свидетелей. Быстрым шагом идём вдоль стены, в сторону Ленина. Нужно незаметно прошмыгнуть к высоким деревьям и бежать наискосок до кладбища. Здесь не горит ни одного фонаря, но я рыскаю взглядом по земле в надежде найти хотя бы кусок кирпича. Чужая пробитая голова лучше, чем пробитая собственная. У края стены мы останавливаемся.
– Ну что, готов?
– Да. А ты?
– До кладбища недалеко. Надеюсь, шестёрка жирной свиньи нас не увидит.
Мальвина срывается с места и бежит прямо. Я – за ней. Однако стоило мне выскочить из-за угла, как с боку кто-то прыгает в ноги и валит меня на землю. Падаю, больно ударяясь о бетон коленом. Оборачиваюсь и вижу одного из парней Пуха. Замахивается кулаком. Резко пихаю его ногой в живот, стараясь защититься. Бью ещё раз, затем ещё. Он отстраняется назад и достаёт из кармана раскладной нож. Тут к нам подлетает Мальвина и бросает парню в лицо горсть песка.
– Тварь! – кричит он, пытаясь рукавом протереть глаза.
– Вставай, – Мальвина протягивает мне руку. Я поднимаюсь. Ударом ноги выбиваю нож в надежде его забрать, но тот улетает в сторону, где гуляет толпа. Не судьба. Мальвина для верности бьёт парня по яйцам.
Бежать в темноте среди деревьев не так-то просто. Приходится выставлять локоть вперёд, прикрывая лицо, чтобы не напороться на торчащую ветку. При этом нужно ещё как-то ориентироваться. Скорее всего, парень слышал слова Мальвины про кладбище, значит, нас всё равно найдут.
– Твой дом же где-то недалеко.
– Да, – соглашается Мальвина. – Кладбище посередине между моим домом и домом культуры.
– Беги к себе. Если я не справлюсь, огребём оба.
– Вдвоём справимся, – отвечает без колебаний. – Нужно отбить у них охоту впредь нас искать. Я уже всё придумала.
Не удивительно. У неё всегда есть план.
Наконец, заросли заканчиваются, и перед нами возникает старый деревянный забор, покосившийся и подгнивший за долгие годы существования. Калитки нет на месте, и по близости я её тоже не вижу. За забором начинается волнующее зрелище. Десятки, а то и сотня деревянных и железных крестов с табличками имён и дат. Многие из них уже накренились. Видно, что кладбище старое, и здесь уже давно никого не хоронят. Со всех сторон оно окружено чёрной тьмой деревьев, и только сверху луна освещает могилы бледным светом. Прям картина из фильма ужасов. Уверен, в своё время Гоголь вдохновлялся примерно такими же видами. Сегодня как раз вечер накануне Ивана Купалы. Да и Диканька находится близко, тоже в Полтавской области.
– Смотри под ноги, – тихим голосом произносит Мальвина. – Тут ползает много ужей.
Какая прелесть.
– Влад…
– Тссс… – я торможу Мальвину, подношу палец к губам и прислушиваюсь. Далеко позади нас слышны мужские голоса, и доносятся они не из одной точки. Пух и подельники идут вразброс, прочёсывая местность. – Прячемся.
На территории кладбища укрыться негде, нужно затаиться поблизости, среди деревьев. Подхожу к забору, хватаю руками один из штакетников и, упёршись ногой в деревянный столб, пытаюсь оторвать. Но доска рассыпается в труху, прогнила и отсырела насквозь. Хватаю следующий штакетник. Ситуация не сильно лучше. Доска распадается на две части, и они очень хрупкие.
– Ломай крест, – предлагает Мальвина. – И поторопись, я вижу мелькания фонариков. Только не обижай вон ту зверушку.
Указывает на металлический столик, на котором, свернувшись в кольцо, лежит небольшая чёрная змея.
– Точно не гадюка?
– У нас давно гадюк не водится.
– Это успокаивает.
Перескакиваю через забор и начинаю заниматься вандализмом. Пытаюсь оторвать от креста горизонтальную доску. Прибита хорошо, крепко. Но мне она сейчас нужнее, чем покойнику. Захожу с обратной стороны и с небольшого разбега бью в неё локтем. Затем ещё раз. Доска сдалась. Ногой загибаю гвозди, чтобы никого не убить, и возвращаюсь обратно за забор, прохожу метра три, присаживаюсь за толстым деревом.
– Ты где? – шепотом спрашиваю у Мальвины.
– Здесь, – раздаётся где-то правее меня.
Враги приближаются. Земля усыпана большим количеством сухих веток, которые хрустят под ногами. Сейчас это в нашу пользу. Фонарик мелькает метрах в тридцати, и он один. Не ожидали преследователи, что придётся ночью по лесам шастать. Правда, тут есть минус: я не вижу тех, кто бродит поблизости.
– Шо там у вас? – доносится издалека голос Пуха. Естественно, с фонариком бродит он.
– Ничего, – отвечает один из помощников, который, судя по всему, ближе всего к нам. – Но уже хочется разрядить всю обойму.
– Смотри, ёжика не пристрели, – говорит второй.
– Мне без разницы. Всё равно этих двух тут нет. Давай хоть сфоткаемся на память.
– Давай.
– Заткнитесь оба, – рявкает Пух.
– Я иду в твою сторону, – говорит второй первому. А значит, времени у нас мало.
В паре метров от себя вижу силуэт. Вскакиваю и, сделав три быстрых шага, с размаху бью парня доской в голову. Раздаётся выстрел, и мы оба падаем. Парень – в глубокий нокаут. Я – корчась от боли. Мой рывок не был беззвучным, стрелок успел развернуться и нажать на курок до того, как ушёл в астрал. Пуля попала мне в подмышку той же руки, что была ранена вчера. Сумасшедшая, дикая боль. Тёплая струйка крови побежала по рёбрам. Лучше трижды поймать резиновую пулю бицепсом, чем один раз этим чувствительным местом. Теперь я вообще не смогу пошевелить левой рукой.
– Данила! – кричит второй.
Но Данила ответить сейчас не может.
– Давай к нему, – командует Пух.
Ко мне подбегает Мальвина:
– Ты жив?
– Почти, – тихо отвечаю я.
Она забирает «травмат» у неподвижно лежащего парня и второй раз за сегодня протягивает мне руку, помогая подняться. Превозмогая боль, встаю и возвращаюсь к своему дереву. Мальвина бежит и прячется за теми же кустами. Фонарь гаснет, лишая нас хоть и небольшого, но всё-таки преимущества.
– Сюда, уроды! – дразню я. – Кому ещё проломить голову?
– Москаль, тебе конец, – кричит в ответ Пух. – На кладбище и останешься.
– Этот, что в нокауте, тоже так думал.
– Твой муай тай тебя не спасёт. А твою сучку и подавно. Я ей за Пашку полный рот песком набью.
Четвёртого с ними нет. Мальвина постаралась как надо.
– Меня спасёт трофейный ствол.
И тут снова раздаются выстрелы. Пули пролетают совсем рядом. Кто-то из двух оставшихся стрелял, ориентируясь на мой голос. Я для того их на себя и выманивал, они должны подойти на удобное для Мальвины расстояние. Сейчас я могу быть лишь приманкой.
– Пух, это ты косой или твой мальчонка? – продолжаю издёвки и, стараясь громко хрустеть ветками, отбегаю на несколько метров назад, вглубь ночной чащи.
Снова выстрелы. Одна из пуль попадает в дерево, за которым я сейчас прячусь. Доносится еле слышное шептание:
– Шо с ним?
– Живой. Но голова пробита. Кровь.
– Человеч-ческая баба. Смотри в оба.
Нашли первого. Они уже совсем близко к нам.
– Ну? Всё?
Раздаются ещё четыре выстрела.
– Что, патроны закончились?
Но в ответ тишина.
– Эй!
– Сюда, Влад! – зовёт меня Мальвина. – Я их свалила.
Вскакиваю и бегу к ней. Ну и вечерок.
– Ты где?
– Правее, – включает фонарь, направляя его вниз.
Приблизившись, вижу на земле два тела. Парень, который вчера был с лысой, лежит без движения. Толстый же корчится от боли, держась за лицо. Я склоняюсь над ними и забираю оба пистолета.
– Этот жив? – спрашивает Мальвина, указывая на парня.
Проверяю пульс на шее.
– Жив.
Я не вижу крови и каких-либо видимых повреждений, поэтому не знаю, куда ему угодила Мальвина. Но раз рука без сопротивления выпустила пистолет, вряд ли он притворяется. А вот руки Пуха, прикрывающие рот и щёки, залиты красным.
– Что, падла, фарфоровые зубы рассыпались? – спрашивает Мальвина. Затем обращается ко мне: – Подержи его на прицеле, я сейчас.
– Ты куда?
– За убедительными доводами.
«За убедительными доводами…» Да уж, многозначительная фраза. Давно я не смотрел на себя со стороны, с последнего визита к Чёрному. Сейчас самое время. Ночью, на кладбище, с двумя пулевыми ранениями, стою с пистолетом в руке над двумя лежащими на земле телами. Одно не подаёт явных признаков жизни, а другое – чрезмерно упитанное – кровоточит в области лица. Третий лежит поодаль с пробитой головой. В кого я превращаюсь? В ту ли сторону поворачивается моя жизнь? Я хотел избавиться от скучного, однообразного существования, разъедающего меня изнутри. Избавился. Теперь перестрелки становятся обычным делом. Катера, погони, разламывание могильных крестов – пожалуйста. Безбашенные красотки, ни в чём не уступающие главному герою – конечно же. Всё в лучших традициях голливудских боевиков. Вот только греть зад в кресле кинотеатра и палить из травмата направо и налево – не одно и то же. Но самое странное, что всё это не кажется мне таким уж чуждым. Даже заводит. Путь в два месяца – от наркомана до бандита. Пора садиться и книгу писать.
– А вот и я, мои дорогие, – произносит Мальвина, шурша ногами за моей спиной. – Все любят зверушек? – подходит ближе к Пуху, светя ему в лицо. – Придержи толстому правую руку.
Она кладёт фонарик на неподвижно лежащего парня, так, чтобы свет был направлен на Пуха. Затем опускается на корточки с левой стороны от окровавленного мужика. Я захожу справа, сажусь, хватаю его руку, разгибаю в локте и прижимаю к земле коленом. Мальвина, воспользовавшись отвлечённым вниманием Пуха, ловким движением проделывает то же самое с другой рукой.
– Отпустите, суки, – кричит толстый.
– Угомонись, – приставляю ствол к окровавленной щеке. Конечно, в случае чего стрелять в упор я не стану, но в голливудских фильмах подобный приём всегда срабатывает, так чем я хуже? Жертва распята и сдаётся на милость победителя.
– Тише, тише, – произносит Мальвина, гладя Пуха по волосам. Затем подносит к его лицу вторую руку.
– Аааа! Дура! Убери! – орёт он, пытаясь вырваться.
Мальвина смеётся. И тут я вижу в её левой руке змею. Метровую чёрную змею, обвившуюся кольцами вокруг запястья. Чёрная голова с двумя оранжевыми пятнами и маленькими бездушными глазами-бусинами зажата между большим и указательным пальцами. Пасть открыта, издаёт отвратительное тихое шипение. Видны два небольших, острых, блестящих зуба. И всё это в двадцати сантиметрах от щекастого лица.
– Боишься гадюк, а? – спрашивает Мальвина. – Их тут много ползает. Но тебе и одной хватит.
– Убери, сказал! Сука! Убью!
– Убьёшь? – тон издевательский, глумливый. – А мне кажется, ты не в том положении, чтобы угрожать.
– Убери, дура! Шо тебе надо? – продолжает кричать толстый, стараясь как можно дальше убрать голову от змеи.
– В общем, слушай, баба человеческая. Расклад такой: вы забываете навсегда про Влада и Альму. Мы в этом селе на один вечер. Спокойно приехали, спокойно уедем. Будете нас искать – ваши стволы замараются в серьёзных делах. Номера у них сбиты, значит, стволы нелегальные. Свои-то пальчики мы сотрём, но вот на обоймах и патронах улик хватит. А, ещё, – Мальвина лезет рукой в карман штанов толстого, достаёт телефон, включает камеру, вспышку и, поймав нужный ракурс, делает снимок. Испуганное окровавленное лицо Пуха, рядом с которым видна змеиная голова с разинутой пастью. Ствол пистолета я предусмотрительно убрал из кадра. – Твоя фотка попадёт в сеть, на все кременчугские сайты. Я припишу, что ты в этот момент обоссался. Ясно?! Так что решай. Или ты брутальный мужик, которого ядовитый укус не пугает? – она подносит змею ещё ближе к его лицу.
– Убери! Убери её, дура! Не тронем мы вас!
– Вот и замечательно, – подводит итог Мальвина. – Но ты ещё полежи, подумай о жизни. А телефон я оставлю себе – компенсация за мои туфли.
Второй вечер подряд нам с Мальвиной выпала длительная совместная прогулка. Оставив Пуха и его команду у кладбища, мы выбрались из рощи в отдалённом от дома культуры месте, незаметно миновали ферму и пошли напрямую через орешковское поле в сторону Красноармеевки. Мальвина решила заночевать у подруги, живущей в районе Нагорной. Так как сумочки с собой у неё нет, пистолеты будут спрятаны в одном из попутных тайников. Домой к бабе Лене я их нести не захотел.
