Валерий Горелов
Вразумление красным и комфорт проживания
***
Круглый год моряки загранплавания кормили барахолки и сумки фарцовщиков джинсами, мохером, платками, часами пластмассовыми и т.п. Но самое благодатное время было, когда огромные плавбазы парковались у причала. Когда стихали речи и марши, и наступали холодные ноябрьские ночи, тогда все и начиналось. Часам к четырем утра к парковке плавбазы без света, на малых оборотах причалит здоровенный бортовой «ЗИЛ», пять-шесть человек, крадучись, начнут таскать с судна ящики. К шести они нагрузят их уже без малого штук триста, и тем, кто мерзнет за трубами, наблюдая за ними, останется только выкинуть из кабины водителя и уехать в никуда. Вот это добыча. Первый «ЗИЛ» всегда партийно-комсомольского актива плавбазы, для прикорма всего окружения. Последующие «ЗИЛы» для прикорма своего руководства. Десятки тысяч банок левой продукции из лучшего сырья ваялись за время работы в море. Банки с наклейками «морская капуста» или «печень минтая» внутри были наполнены крабовым мясом с промысла и красной икрой с перегрузов. Покупатели с деньгами рвали друг у друга тот товар. Где-то далеко от морских причалов, на праздничных столах объявлялись ароматные крабы и красная-красная икра. А еще была селедка отборная, в здоровенных банках – лучший презент с далеких окраин Союза.
А в Союзе началась антиалкогольная истерия. Вслед за Андроповым Горбачев решил, что главная причина общего упадка морально-нравственных ценностей строителей коммунизма и халатного отношения к труду – массовый алкоголизм. Красные конники набросились на виноградники. А в городе водка сначала на треть подорожала, а потом и вовсе исчезла с продажи. Ее раскупали спекулянты по прямым разнарядкам из горторга, а в вечерних сумерках реализовывали по ценам дикого рынка сухого закона. Таксисты, швейцары, официанты, все виды и подвиды буфетчиков тайно и героически помогали страждущим гражданам, морякам и рыбакам, вернувшимся из морей. В городе нашенском, где трезвость стала нормой жизни, астрономически росли теневые доходы и коррупция. К тому же, из продажи исчез сахар. Но, однако, даже у газетного киоска, если очень настойчиво моргать, то вполне возможно желанное приобрести. А в тех киосках висели обложками модные журналы, художественное творчество окончательно и без сожаления расставалось с социалистическим реализмом.
Экономические и социальные проблемы достигли такой глубины, что грозили принять необратимый характер. Был ли приход к власти Горбачева, как некая «реформаторская сила» по переустройству страны? Нет уж, это был результат чисто аппаратной борьбы внутри советского руководства. Ему благоволил Андропов, который уже на смертном одре выдвинул лозунг «Больше социализма». И в этом смысле ранний Горбачев был верным андроповцем. Речь не шла об изменении основ социалистической системы, она как бы по-прежнему оставалась правильной. Надо было лишь включить «дополнительные резервы» и преимущества социализма. Но я-то видел и реально ощущал, что все это скоро закончится, красные знамена будут спущены. Что я, зря учился, что ли?
***
А Петя все еще в 1982 году, при плановой экономике и в новом жительстве. Утром 11 ноября на страну вместе с известием о кончине Брежнева, обрушились потоки гнетущей траурной музыки. Официальный траур длился с 12 по 15 ноября. Атмосфера была чрезвычайно гнетущей и давящей. В день похорон, 15 ноября, были отменены занятия в школах. В 12:45 гроб был закрыт и опущен в могилу. Весь водный транспорт нашего моря дал трехминутный салют гудками. А над городом грянул оружейный залп.
И пришло явление Андропова. «Темно и скромно» происхождение нашего героя, человека без биографии, но он точно из секретарей ЛКСМ с замечательным трамплином в виде «венгерской трагедии» 1956 года и пятнадцатилетним председательством в КГБ СССР. Вот это капитал! При нем райотделы КГБ со штатом сотрудников курировали практически все предприятия и организации. И Петра Николаевича, как он понимал сейчас, активно надзирали. Но в связи с такими переменами во власти, Петя стал думать о них как о советчиках и помощниках. Ему казалось, что власть партии крепнет и усиливается в союзе со спецслужбами. Андропов начал чистку партийного аппарата. За пятнадцать месяцев его правления было сменено 37 первых секретарей обкомов. Петя тоже информировал органы, что для него не было особо обременительным. Новый правитель избавлялся от старой команды. Он удалял от власти всех брежневских людей. Внутренняя политика заключалась в следующих направлениях: борьба с коррупцией, прежде всего, на партийном уровне и наведение жесткого порядка внутри страны.
В городе происходили курьезные и совершенно бестолковые истории. Милиция устраивала облавы на людей в магазинах, кинотеатрах и других общественных учреждениях, требовали объяснений, почему не на работе. Тех, кто не мог объясниться, передавали на воспитание в коллектив. Петр Николаевич сам неоднократно участвовал в таких товарищеских судах и разборках. Смешнее всего были группы милиционеров вкупе с активистами-комсомольцами, которые высматривали в бинокли на льду замерзшего залива рыбаков, а их порой собирались сотни. А как их воспитывали и выпроваживали трудиться, надо было видеть! Но зато в городе появился новый водочный хит сезона 1983-1984 года. Цена бутылки водки с зеленой этикеткой без названия была на 10 % меньше, чем любой другой. Она поступила в продажу с 1 сентября 1983 года и тут же была наречена «андроповкой».
Петр Николаевич и на новой должности по своей холопской натуре старался соответствовать директивам партии руководства. Изобличал диссидентов и сектантов, потихоньку писал кураторам на сильно разжиревших коллег-чиновников. Пришлось вникать в мелиорацию и разведение риса и сои. Старался в новое русло выводить порученные ему территории из брежневского застоя. А когда пришел Черненко, тогда многие чиновники, смещенные Андроповым, были возвращены на должности, так как поддержали новую линию партию. Петя стал областным чиновником и дальше двигаться собирался. Все вокруг не менялось, только одна видимость. Социализм креп и мужал, а комсомол был в авангарде новой общности людей.
***
26 апреля 1986 года, суббота как суббота. Вечер был теплый, весна делала людей, может и не добрее, но привлекательнее точно. День принес ужасные новости – авария на Чернобыльской АЭС. Как бы ни пытались в СМИ «причесать» случившееся, но было понятно, что рвануло. Не знаю почему, нежданно пришло решение идти в университет. В понедельник с утра пригладился и отправился с хорошей долей волнения в учебную часть, без всяких докладов и заходов к руководству. Начальник учебной части – полная женщина в ярком трикотиновом платье с большой костюмной брошкой. Без видимого особого внимания к моей персоне выслушала мое желание восстановиться заочно. Попросила написать заявление по форме на имя ректора и прийти через неделю. Такой наглый ход, без характеристик и рекомендаций, казался мне сейчас реальным для достижения цели. И ведь сработало! Через неделю, там же, в учебной части, мне выдали учебный план и приказ о зачислении меня на пятый курс заочного отделения. Жизнь становилась интереснее, надо было досдать один экзамен и два зачета, и те не по нашим кафедрам. Справился без особых усилий и понял, что к заочникам относились без лишних придирок. Теперь надо идти в деканат за темой диплома и руководителем. Надо сделать паузу-передышку, настроиться на общение.
Вокруг хоть и медленно, но как-то все менялось. Напруга андроповская потихоньку исчезала из каждодневной жизни. Люди вновь ходят по улицам без озадаченных производственными планами лиц. И разговаривать стали громче у кинотеатров и газетных киосков. Вроде как знали, что в ноябре выйдет закон «Об индивидуальной трудовой деятельности», а в декабре А. Сахарова вернут из ссылки в Москву. Город чувствовал, что не за горами новые отношения, и начинал под них раскачиваться, готовясь реализовать свой коммерческий опыт. Репрессивный аппарат резко сбавил обороты. Эти рожи перестраиваются. Теперь они каждое утро просыпаются новыми личностями, более гуманными и совершенными. И до того досовершенствуются, что видя из окон Лубянки, как на шею Железного Феликса накидывают петлю, останутся с холодными сердцами, но только с потными руками. Это только гиляки хранили верность своим идолам и умирали, чтобы идолы жили дольше. Гиляки считали, что предавшие веру предков, Отечества не имеют.
В тот год моряки советских еще флотов начали в город завозить тему, которая станет достоянием и лицом города на долгие годы. То там, то здесь стали появляться первые праворукие автомобили. Несмотря на строгие коммунистические принципы, уже никто всерьез не сравнивал «Жигули» и «Тойоту».
А мне, наивному, уже взрослому, все еще хотелось учиться. Хотелось пройти этот путь до конца. И в очередной понедельник, к девяти утра, я заявился на факультет. В деканате не было ни одного знакомого лица, декан уже был пару лет проректором, а новый вообще какой-то доцент из другого вуза. Эта часть прошла обыденно, возвращения блудного сына не получилось. Записали, отправили на кафедру, дали список рекомендуемых тем для дипломной работы. Выбрал, тут же назначили руководителя. Бац! – хорошо знакомый доцент, еще действующий, но в настоящее время хворает. Тот самый доцент из той самой колхозной командировки. Ситуация с дипломом становилась понятной и предсказуемой. Жил он в шаговой доступности, и я пошел к нему домой с бутылкой советско-армянского коньяка. Он меня увидел и, вроде, тоже не удивился. Долго тряс руку и как-то торопливо просил кого-то за кого-то простить. Человек он был умный, хотя и пьющий. Я боюсь, что умных не было не пьющих.
***
Петя считал, что Наташа только пьет с Люсей, той, что местным Ювелирторгом командует. Так у них еще и любовь в активной фазе, ночью Петю разбудили. Он думал, что они порнуху смотрят, а они орали на весь номенклатурный дом. Папаша ее еще был при хорошей власти в партконтроле Союза. Пережил андроповский кадровый зуд. Особых указаний по методам приспособления к новым реалиям не было. И потому Петр Николаевич всегда ходил на службу с важным лицом, руководству непременно поддакивал, а с подчиненными был строг, но не груб, с оглядкой наперед. С первым как бы близко не сошелся, но тот был в дрожи перевода в Москву, и казалось, весь рабочий день сидел на телефоне, болтая со столичным бомондом. Все перемешалось, но явно шло к неозвученному лозунгу: «Комсомол, сабли – в ножны, в руки – калькулятор!».
13 января постановление СМ СССР «О порядке создания на территории СССР и деятельности совместных предприятий с участием советских организаций и фирм капиталистических и развивающихся стран». Это было началом образования частных предприятий. 28 января на пленуме ЦК принято решение о поддержке развития кооперативов. В феврале освободили из тюрем 140 диссидентов, восстановили Б. Пастернака в Союзе писателей. 15-18 апреля 1987 года готовился XX съезд ВЛКСМ. Первый секретарь улетал в Москву с расчетом там остаться. XX съезд принял новый Устав, который значительно расширил права первичных комсомольских организаций, в том числе, в экономической сфере. Совет министров предоставил комсомолу серьезные налоговые льготы, что вызвало бурный рост молодежных хозрасчетных организаций. Комсомол стал полем обкатки рыночного механизма в стране. В то же время комсомолу предоставили право выдвигать своих депутатов в Верховный совет СССР. От нашего региона им и стал первый комсомольский секретарь, а Петя стал исполняющим обязанности первого секретаря, явно не без поддержки своих влиятельных друзей.
Петя был готов плюнуть на все, за что боролся, страдал и агитировал все прошлые годы: «За что сейчас бороться и агитировать?». Ответ был прост и нагляден. И пришла работа – центры НТТМ (научно-технического творчества молодежи). Следовало создавать эти центры при райкомах комсомола. Это сейчас стало главным, к чему Петю и вели. Средства НТТМ могли вкладываться только в производство. Но негласно было распоряжение ориентировать их на различные формы коммерческой деятельности, особенно на перепродажу сырья, закупаемого по госцене. Центры пользовались большими льготами и не платили никаких налогов. Получив право обналичивать деньги, центры стали колыбелью российской «бизнес-элиты». Вот оно, ключевое слово. Деньги.
В начале мая Петр Николаевич, уже в ранге исполняющего обязанности первого секретаря, проводил совещания в присутствии всех первых секретарей районных и городских организаций и тех, что были на правах райкомов. Кроме документов по созданию НТТМ, их формах и задачах, было много сказано в простой устной форме. Через месяц Петр Николаевич ждал доклад по движению в этом направлении и открытии счетов для перечисления подъемных сумм, но из каких резервов – Петру Николаевичу самому пока было неясно. Но явно из государственных фондов. Государство через комсомол начало запускать деньги в коммерческий оборот и обкатывало скорость. Петя опять на острие первейших задач строительства, но уже капитализма. Себя он в этой картинке видел очень наглядно. Взалкал Петя, захотелось ему богатства. И представлялось ему, что те будут зарабатывать, а он присутствовать в распределительном звене с правом решающего голоса. Так начиналась комсомольская экономика. Пришло время переодеваться.
***
В 1986 году арестовали самого главного из красных, что были в «третьей смене» – первого зама начальника регионального УВД. Всего через год он вышел на волю, отсидев еще какое-то время в психушке. «Третья смена» выросла в брежневскую эпоху строительства развитого социализма. Красные принципы эксплуатации стали претворяться в жизнь сильными и наглыми. Они перераспределяли криминально нажитый капитал. Капиталы теневой экономики создавались коррумпированными госчиновниками и правоохранителями.
Уникальность «третьей смены» заключалась в том, что она могла возникнуть только в портовом городе. «А волна до небес раскачала МРС, но пока еще никто не утонул…», – любимый музыкальный репертуар вечерне-ночных посиделок в закуренных залах местных ресторанов. Очень любили морские гулять, а так как больше показывать было нечего, то показывали деньги. Пускались в пляс и лохматили над головами пачки советских рублей. На них сначала были швейцар и гардеробщик, потом официантки, натренированные как пограничные овчарки. Бывало, девочка не поступит в вуз, не возвращается домой, приходит в ресторан худенькая, замученная, в стоптанных туфельках, устраиваться на работу. Конечно, к директору, на особых условиях. Через год ее уже не узнать, зад и перед вырастают вширь и в объеме, голос становится, как у ротного старшины, а на пальцах-сосисках по четыре-пять колец из красного советского золота, что было признаком жизненного успеха.
Моряков они грабили по отработанной схеме, в процессе обслуживания и расчета. Если самого жирного не удавалось утащить в ближайшую гостиницу для жарких объятий, то сдавали его дружкам, что ждали в фойе на выходе. Там с ними общались примитивными, но надежными методами. А проскочивших ждали таксисты со своими приемами работы на колесах. И при всем этом все вечерние и ночные заведения общепита города каждый вечер были забиты до приставных табуреток. Бутылка водки, бутылка коньяка, кальмар под майонезом и шницель с макаронами. «… А-а крокодилы, бегемоты, а-а, обезьяны, кашалоты, а-а и зеленый попугай…», – и палуба не качается, и барышни вокруг ласковые, с приветливыми красногубыми улыбками, в синем табачном дыму. Это все отдыхают главные производительные силы города и его окраин на родном берегу.
***
А с дипломом, как я теперь понимал, возможно было все решить не столь торжественно, но быстро, при том что мой учебный план был выполнен. До июня с дипломом можно было закончить и все-таки защититься. Так планировал доцент, а тему предложил поменять. Она должна быть любимой и давно зацелованной профессурой. И он бы мог в ней редактироваться. Без большой радости я согласился на его условия. Если все так получится, на день рождения поеду к маме, покажу ей заветную книжку с большим гербом на обложке. Ну, теперь и за работу, привычную и когда-то любимую. Доцент просил в главном не ошибиться, в списке использованной литературы должно быть не менее 25 % классиков марксизма-ленинизма, факультет-то политический, а политика, по большому счету, текла в том же красном русле. Меня понуждали славить красное.
***
1 мая 1987 года вступил в силу закон об «Индивидуальной трудовой деятельности», 30 июня того же года – «Закон о государственном предприятии». «Закон о кооперации» впервые со времен НЭПа. Ст. 10 гласила: «Вмешательство в хозяйственную или иную деятельность кооперативов со стороны государственных органов не допускается». И это в обществе, где партия более полувека направляла и руководила всем: от посадки морковки до написания стихов. Надстройку в виде кооперативов водрузили на фундамент планового хозяйства, в котором все виды сырья не продавались, а распределялись по фондам. В разнарядках Госплана и Госснаба никаких кооперативов, разумеется, не значилось.
Райкомы ВЛКСМ на местах были нацелены Петром Николаевичем на помощь директорам в создании на заводах и организациях кооперативов из доверенных лиц. Выпускать продукцию из дешевых материалов с использованием государственных производственных мощностей электроэнергии и в дальнейшем продавать ее по свободным ценам, присваивая себе сверхприбыли. Запускался механизм номенклатурной приватизации. Понятно, что запустить такой бизнес без высоких покровителей было невозможно. Петя искал эти ходы и находил, хотя работа в частном секторе по найму оставалась для коммунистов эксплуатацией человека человеком, а, следовательно, недопустимой ересью. Но Петя как-то старался не думать о вчерашних догмах, он себя находил в новых правилах игры и чувствовал уверенность. Но номенклатура вокруг видела угрозу своей власти, и слова «непродуманные решения» в устах партработников были очень распространенными. Лидер страны и сам явно колебался, то заявляя, что «переменам нет альтернативы», то вспоминал про социалистический выбор, который сделал его дедушка. А граждане, в своем большинстве, всего боялись. И самое распространенное высказывание было «их всех скоро пересажают». Но Петя так не думал, он был элитой, а не простым гражданином. Любовница его жены изымала весь дефицитный товар из своего торга и реализовывала через свой же кооператив «Поцелуйчик», права на открытие которого получила за пять рублей и со смешным налогом в 3 % от выручки. Такие директорские кооперативы, паразитирующие на госпредприятих занимались еще и обналичиванием денег.
Город-порт стал одним из лидеров кооперативного движения в стране. Цветы, конфеты, торты, рыба, водка. Предпринимательский дух местных комсомольцев реализовывался активно и беспрепятственно. Петр Николаевич активно вкладывался в эту беспрепятственность, но то все мелочевка. Были огромные предприятия, с которых можно было выводить активы и реализовывать их в приграничных государствах. Вот это и было настоящее прибежище Петиных способностей. Деньги там были совсем другие, а беспрепятственность таких проектов должны были курировать обретенные кураторы и советчики. Те последнее время постоянно рядом. И если они говорили, что внешнеэкономическая деятельность сто вложенных рублей превратит в тысячу, то Петя давно посчитал, что это будет не тысяча, а десять тысяч. Эту разницу он ясно представлял, куда денет. Речь на сегодняшний день шла о продаже тысяч тонн меди, бронзы и алюминия. В ближайших портах азиатских государств Петя планировал те грузы оставлять вместе с проданными туда же пароходами.
Так начали складываться российские капиталы, потом будут залоговые аукционы, что будет вторым этапом, когда миллионеры станут миллиардерами, и оформится красное дворянство.
***
Весна в тот год ранняя, теплая, но традиционно сырая. Той весной мне пытаются сделать еще одну судимость – за распущенность и общее негодяйство. А история такова: время околообеденное, паркуюсь на своей любимой 06-й модели прямо на крутом спуске выезда на центральную улицу города. Приткнулся в рядок с двумя «УАЗиками» и «Волгой». Я в ожидании барышни из переговорного пункта. И все как-то быстро произошло.
Первым актом было то, что два водителя с флотских «УАЗиков», похоже только что призванные, попросили по сигарете. Матросики были, как из мультика: худенькие, бледнолицые, но при тяжелых ремнях с якорями и в «гадах». Дал сигареты, потом прикурить. Они так затягивались дымом, как будто это был нектар радости, и что-то щебетали друг другу точно весенние воробушки.
Второй акт был скоротечный, но определивший весь дальнейший ход пьесы. Сзади, как оказалось, был вход в главную флотскую прокуратуру, оттуда и выплыл красный Левиафан. Огромная сущность – и в высоту, и в ширину, и в объеме. Черная, измятая до изнеможения шинель с трехзвездными погонами, которые стояли домиком, даже близко не сходилась в обхвате. Фуражка тоже была какая-то замятая и покоилась не на голове, а на здоровенных свиных складках багрового – хоть прикуривай – затылка. Слева, в полном обхвате, под стать – толстенная красная папка для докладов, из которой торчали бумаги, газеты и еще чего-то. Чудовище было явно взвинчено. Оно кинулось по мостику, что через сточную канаву, к своему «УАЗику», а тут курящий водитель. А воробушек тот не бросил сразу сигарету, а встал смирно, спрятав ее в кулаке. Отец-командир схватил его кулак и, навалившись, прижал мальчишку к асфальту, вопя что-то про устав и дисциплину. И все это происходило в метре от дверей моей машины. Окно было приоткрыто, и я вдруг уловил, что чудовище пахнет праздником, то есть перегаром, обильно сдобренным одеколоном «Шипр», как те полковники в райвоенкоматах, которые всегда говорят, что они и есть Родина. Матрос закричал, похоже, сигарета сжигала ладонь. Я приоткрыл дверь и что-то сказал, пытаясь урезонить красного комкора. В ответ он так пнул по моей двери, что произошло чудо, и локоть в кости хоть и не лопнул, но болью пронзило до последней клетки мозга. А с болью пришла ярость. Когда я выскочил из машины, чудовище поняло, что сейчас будет бито. Он бросил матроса и с завидной прытью кинулся назад, в дверь, из которой так феерически возник. Я – следом, с доброй мыслью пнуть его под жирный зад. Но не успел дотянуться, на мостике он запнулся и всей массой врезался с большим ускорением в дверь. При этом та партийная папка развалилась сотней листов приказов, распоряжений, постановлений и указаний по сточной канаве.
Третий акт. Я бы, конечно, уехал, если бы смог. Выжал сцепление и бодро покатился вниз, но день, похоже, был точно не мой. В руле закрылась противоугонка, и я тупо встал посреди спуска. А покалеченная рука совсем была не помощница. Снизу меня подперла черная «Волга» с номером 0002. Я знал, что это за номер и кого везут в этом «членовозе». Это был ненавидимый всеми начальник горотдела милиции. Маленькая мерзость, но всегда в большой фуражке. «Волга» стояла в подъеме, смирно ожидая, когда с рулем справлюсь. И тут опять возникло чудовище, еще и с двумя мичманами со штык-ножами. Тот сразу загнулся раком перед милицейский полковником и, приложив руку к имитации головы, в окошко доложил о случившемся нападении на его особу при исполнении. Снизу уже собиралась очередь из машин, но видя в центре черную «Волгу» с мигалкой, граждане покорно ждали. Из «Волги» вышел сержант-водитель и попросил у меня права и документы на машину. Сказал, чтобы я проследовал в райотдел милиции. «Волга», буксанув на подъеме, поехала вверх, и я, наконец, завелся и поехал вниз. Не думалось тогда, что до занавеса еще очень далеко. И пьеса будет затянутой и с принуждением.
***
С утра бюро обкома партии Петр Николаевич докладывает по ходу реализации последних решений ЦК и партконференции. Весь партийный содом города и области с радостью делегировал комсомолу в лице секретаря обкома Петра Николаевича обкатывать то, что им самим в данный момент представлялось пришествием из другого мира. Каждый тайно думал, что в момент все обернется к привычному режиму государственной, советской, единой собственности. А пока комсомол пусть активничает. На бюро присутствовали зубры областной промышленности, а у тех «чуйка» была острее, и в лице Петра Николаевича они видели толкача в новое капиталистическое будущее. Два парохода с цветным металлом уже ушли, схема расчета и завоза денег у Пети была готова и казалась ему идеальной. Сумма была внушительная и складывалась из трех частей. Одна для собственников металла, вторая для кураторов проекта, а третья, за счет пересортицы и фактического перегруза, вопреки документам, была лично Петина. Он твердо решил свое всегда отделять от общего, ну и общего, за сделку, еще имел намерение получить.
И первые деньги пришли через неделю. Это были реальные зеленые деньги, ровными пачками они лежали в советском чемодане модели 60-х годов. Свои деньги Петя оставил на счетах за бугром. Здесь предполагалось жить на зарплату да плюс что выделят от щедрот те, на кого он как бы работает. Трасса была налажена, схема заработала. Покупатели просили еще, без ограничения объемов. Петя планировал еще около 20 таких посылок – неликвидов, излишек.
Деньги разложить удалось только в четыре сумки. С одной Петя расстался уже в течение часа, кураторы не дремали. Посмотрели с каменными лицами, пересчитали, выразили надежду на дальнейшее сотрудничество, а также высказали, что по своей сумме Петр Николаевич будет решать с собственниками. Так будет и впредь. Петя обреченно согласился. Расписки, конечно, не осталось, огромная сумма уплыла куда-то по коридорам. На заводе с утра, в режиме ожидания, в большом кабинете с красными стульями и портретом Ильича, напряженно шептались директор с главным бухгалтером. Из багажника Петиной «Волги» достали черные сумки и понесли страждущим. Три сумки, полные валюты, пять лет назад гарантировали расстрел. Петя измывался, попросив их открыть самим и пересчитать согласно договоренности. Главный бухгалтер, похоже, эти бумажки видел только в кино. Лицо его, в большущих очках, оживленно играло дряблыми мышцами, он было кинулся считать, но директор его остановил предложением потом все тщательно осмотреть. Не было и мысли, что член бюро обкома партии мог обмануть. Судя по их внешнему виду, все предстоящее казалось им ненастоящим и фальшивым. Сумма была известна, и Петя забрал свой один процент, заранее оговоренный, честно заработанный, кооперативный. Молодец, Петр Николаевич, это вам не соей и рисом заниматься. Он так уютно переоделся, теперь-то точно в свое.
***
Рука разбаливалась нешутейно и в плече, и в кисти. Крутить тонкое колесо баранки в «шестерке» было уже мучительно. Но ехать, куда обозначили, придется, иначе искать будут. Все данные у них на руках. Приехал в райотдел, благо недалеко. В дежурке сидел знакомый по спорту капитан, в соседней комнате кто-то истошно орал. Капитан кивнул в сторону, оказывается, за стеной орал мой оппонент: он примчался с группой поддержки и сейчас красочно объяснялся с дежурным дознавателем о произошедших событиях. Рука висела плетью, капитан жестом спросил, я кивнул в сторону орущего. Он все понял и сказал:
– Я знаю, что ты ответишь на мое предложение, но из этой ситуации придется выкручиваться. В той самой личности ничего человеческого нет. Сейчас пойдешь с сержантом в травмпункт, он тебя проведет без очереди, и чтобы телефонограмму в дежурку ко мне сразу.
И тут в коридор выскочил потерпевший гражданин, все в том же обличье с трясущимися щеками, видимо, от натуг красноречия. Капитан сказал сержанту: «Исполняйте». Я поднялся к двери, а тот увидел, что я ухожу, и заорал капитану, что тот заодно с преступником, и он сегодня же будет телеграфировать министру МВД. После медпроцедур приехали в кабинет, капитана уже не было, все в дежурке были возбуждены и озлоблены, видимо, пострадавший смог нагреть до белого каления и правоохранителей-ментов. Общаюсь с дознавателем. По версии заявителя, я напал на зам. завотдела политотдела во время его воспитательной речи, свалил наземь, отобрал документы с грифом секретности и пытался скрыться, но он меня настиг и арестовал. Мою версию дознаватель записал молча, на миг задумываясь лишь на знаках препинания. В конце кивнул на руку в локтевом лангете и сказал:
– А ведь можно было подумать, что он к вам применил прием боевого самбо. Требует возбуждения уголовного дела по факту нападения на лицо при исполнении служебных обязанностей, – и добавил, что завтра следователь примет решение по дальнейшему исполнению.
Появился капитан, отдал мне документы, сам сел за руль и отвез домой. Пока вез, дал понять, что придется еще не раз по этому поводу побывать у них, ведь такие рыцари в партийных кольчугах ни чести, ни меры не имеют. Партийное самолюбие – это очень старая история болезни. Я это давно сам знал, но все же влез. Не хотелось опять учиться плохому – учиться проходить мимо.
Ночь не спал. Утром начал жить по-новому, сел писать введение. Тема была совсем неинтересная, но явно проходная, по мнению моего научного руководителя. Меня всегда манила новейшая история, а тут XVII век, освоение Сибири и Дальнего Востока. Но та тема пришла не просто, кто-то где-то видел мое будущее и давал не то, что я хотел, а что было должно. Посидел дома, прошел в библиотеку, да там и просидел всю следующую неделю. Потом научная библиотека университета, потом областная, так и кочевал студент-заочник.
А вот сегодня еду в милицию, пришла повестка от следователя по фамилии Нехорошева. Оказалось, интересная, даже красивая девушка лет 22-23. Представилась как следователь, который будет принимать решение для постановления прокурора по возбуждению или отказу от возбуждения уголовного дела. Сказала, что потерпевший чуть ли не каждый день домогается с речами и коробками с удостоверениями, медалями и значками, почетными грамотами и вымпелами. Но я где-то понимал, что они такой радости предоставлять не собираются. Попросила написать встречное заявление по травме руки, официально подтвержденное, я отказался, она не стала настаивать. Хорошая оказалась барышня, понимающая.
***
К 1988 году практически рухнул идеологический контроль за бытовым поведением советских людей. Начинающаяся агония СССР совпала с высшей точкой его научно-технических достижений. Прежде всего, в авиационно-космической сфере. Последний триумф советского спорта осенью 1988 года – первое место на Олимпийских играх в Сеуле. Торжества, посвященные тысячелетию Крещения Руси, прошли с неожиданным размахом и поддержкой на высшем политическом уровне, что означало кардинальный поворот советской религиозной политики.