Валерий Горелов
Вразумление красным и комфорт проживания
Еще через сутки ситуация понемногу стала разруливаться, меня чуть покормили. Опять приходила из консульства та девушка, но уже без сопровождения и предложений назвать кого-либо из сообщников. Она успокаивала меня, говоря, что уже скоро все разрешится, но страну эту мне придется сразу покинуть. Я был совсем не против.
Чтобы как-то разобраться в происходящем, надо начать очень издалека. Из тех самых девяностых годов, что наступили в большом районном городе, в котором родилась и взрослела красивая девочка Томочка. Ее папа вдруг в начале этих годов авторитетно разбогател. Мама бросила работу, а Томочка –сельхозинститут. Не по Хуану сомбреро. Все закружилось: мальчики, клубы, а потом и наркотики. Папа, правда, ушел к модели, бывшей Томиной подружке, но мама быстро утешилась. А в нулевой год папу нашли в машине с простреленной головой. И Тома поняла, что надо отсюда валить, и уехала в сопредельную страну искать счастья. Год путанила, без удовольствия, но продуктивно, а тут попалась на перепродаже большой партии наркотиков. Появился шанс сгнить в яме азиатской тюрьмы, но предложили отсрочку приговора взамен на согласие работать на спецслужбы.
И она стала агентом с оперативным псевдонимом, который на русском языке значит «Мышь». Ее подкладывали под своих азиатов и под соседних, а на все национальные праздники возили от одного генерала к другому вместе с поварами и официантами. Но ее главной задачей было следить за прибывающими русскоязычными и докладывать. Для осуществления этих задач ей дали возможность набрать танцовщиц и обосноваться в клубе, куда так или иначе стекалась русская тусовка. К тридцати годам Мышь вообще разочаровалась в любви и вдруг стала особенной, увлекшись женщинами. Они и наркотики делали ее жизнь нежной и отчетливой. Сначала были азиатки, а уже два года у нее – танцовщица, красавица, бывшая спортсменка, настоящая любовь, серьезные отношения. Мышь ее уже два раза возила по юго-восточным странам с целью сочетаться браком, но пока не получалось.
Хозяин того клуба, конечно, знал, что за особу ему подсадили и очень ее страшился, а ему было поручено следить за ней и докладывать. Он и без того всегда подстукивал. Но эта аферистка со своими склонностями его пугала. И когда она, вернувшись в клуб, не нашла там свою любимую, она за минуту вытряхнула из него всю информацию и начала действовать. Она была в слепо-шизофренической ярости, что ее девушку увез мужик. Позвонила своим хозяевам, сообщив им о готовящемся террористическом акте, зная, чем их можно быстро поднять.
Через час отель был окружен плотным кольцом спецназа, уличное освещение было отключено, и движение на ближайших улицах было приостановлено. В коридорах отеля свет был тоже выключен, а потом командир взвода в полной антитеррористической экипировке постучал в номер, потом брызнул мне в лицо из баллона с новым экспериментальным нервнопаралитическим газом. Мышь затащили в номер для опознания тела. Она была в модных тогда красных ботфортах. Ими она, страшно истеря, и принялась бить лежачего. Специальные агенты ее с трудом оттаскивали, но она вырывалась и принималась заново пинать бездыханное тело. Позже, на очной ставке она снова была в тех же сапогах и пыталась повторить свое упражнение. При этом Мышь орала про утраченную любовь и разбитую семейную жизнь. Видно было, что эта истерика у нее не на один день.
А день пришел, азиаты разобрались в посылке и причинах всего происходящего, и меня выпустили. На следующий день у меня самолет, а меня тут и выручать уже понаехали. Все собрались, пошли пообедать в кафе с адаптированной для русских едой. В прихожей-коридорчике на стуле сидел парняга, мне незнакомый, но я почему-то на него внимание обратил. Всегда сажусь лицом к входу. Заказали еще и водки, но выпить не успели. Наш опоздавший товарищ зашел в кафе, поздоровался, даже приобнялся с тем сидящим пацаном. Они вышли на воздух и начали о чем-то говорить, поглядывая через окна в нашу сторону. Минут через пятнадцать тот ушел, а наш товарищ позвал меня выйти и вот что поведал.
Человек, которого он только что встретил, – бывший его хороший товарищ с далекого Урала, а ныне он стал киллером и свободно промышляет по миру. Так вот, сидел он уже заряженный по мою душу. Вчера его наняла моя визави и уже аванс проплатила. А прокомментировала она мою личность так, что Чикатило рядом не стоял, и любой прохожий просто обязан был меня убить. Опять смерть рядом со мной прошла, шаркая ногами. А девушку ту красивую тоже сразу выслали. Она где-то добыла мой телефон и звонила уже живым голосом, говорила со мной, как с избавителем от рабства, благодарила и была не против встретиться, если вдруг буду в Минске. Но мне это неинтересно, на Галочку она была совсем не похожа. Мне же дали понять, что мое посещение этой страны больше нежелательно. Так вот и закончились мои пристрастия к рулетке. А Господу я поклялся больше не прислуживать этому зверю.
А подобные инопланетные головы скоро и при дневном свете объявятся на Болотной площади и станут повседневной частью сегодняшней жизни среди мятущихся в суете городов в поисках счастья индивидуумов.
***
Прекрасный день 1 сентября – День знаний, а если он еще и солнечный и теплый, то вдвойне хорошо. Вовочка-второклассник стоял у подъезда своего дома – типичной для города двенадцатиэтажки, и пытался отковырять из домофона горящую красную лампочку. Уроки закончились, за спиной –рюкзак с учебниками и дневником, в руке – мешок со сменкой, Школа была совсем рядом, а домой он не спешил. Два часа дня, рядом на площадке нарядные взрослые встречают из ЗАГСа новобрачных, из машины – музыка, на сиденьях – приговоренные к вскрытию бутылки шампанского.
По асфальту к подъезду идет мужчина лет 35- 40 бодрым шагом, похоже, с хорошим настроением. Товарищ и коллега ушел в рейс, оставил ключи от квартиры для поливки мандарина, дорог ему был тот мандарин, вроде и одна память осталась от сбежавшей с кем-то жены. Пройдут минуты, и все эти персоналии, совсем, казалось бы, далекие друг от друга, сольются в одну точку напряжения и крови.
Мужчина подошел к двери подъезда, сходу открыл дверь. Вовочка был недоволен, он почти уж было отковырял тот глазок. Мужчина сказал: «Ну, заходи, отличник». Вовочка зашел, совсем нехотя. «Пятерок, небось, наполучал? – продолжил мужчина. – Ну, продолжай, маму радуй». У Вовочки пятерок еще ни разу не было, и он о чем-то своем думал по пути к лифту. Жил он на третьем этаже, но был ленив и ездил всегда на лифте.
Мужчина вызвал лифт. Вовка смотрел на красную лампочку лифта, очень она его искушала. А сейчас он мучительно вспоминал слово, которое говорили ему мама и бабушка. Оно было длинное и непривычное, но связанное с теми, с кем нельзя ездить в лифте и брать у них конфеты. Двери лифта открылись, мужчина зашел и сказал, обращаясь к Вовчику: «Заходи, герой, поехали». Вовка смотрел на него снизу вверх лукавым взглядом. Входные двери захлопали, новобрачные и гости протискивались в подъезд. И тут Вовка вспомнил то слово и, тыча пальцем в лифт, истошно заорал: «Педофил, педофил!» И, сгорбившись под ранцем, размахивая мешком со сменкой, кинулся бежать к лестнице.
Подвыпившие радостные парубки в подъезде среагировали мгновенно. Свидетель жениха, он же курсант и мастер по боксу, заскочил в лифт и ударом слева сломал нос, а ударом снизу выбил зубы педофилу. Его выволокли из лифта на площадку у подъезда, и тогда уже били все, даже бабушки и дедушки, случайные прохожие и мамы с папами, что вели своих чад из школы. Чада были нарядные, с бантами и чупа-чупсами. Потом приехала милиция, пока грузила, тоже била. Солнышко светило, день был теплый, праздничный.
Вовка за всем этим с демонической ухмылкой наблюдал из окна третьего этажа, ему все нравилось. А свадьба еще долго в этот день пела и плясала, рождалась новая семья.
В отделе в кабинете, где стоял гипсовый бюст Дзержинского с подкрашенными тенями глазами и в ярко-красной плюшевой узбекской тюбетейке на голове, негодяя привязали веревками к стулу и тоже били. Садизм здесь был в чести, били со знанием дела, пытались оскопить. Устали, достали коньячок, день сегодня уж очень примечательный, начальнику под юбилей дали полковника. И сегодня все полковники бухали в ресторане, а младшие чины на работе. Шефу позвонили, пусть там блеснет чешуей перед генералом, как успешно работают его люди. Взяли педофила прямо по-горячему. А главное, хотели, чтобы он распорядился, куда его дальше, вид-то у него не очень-то живучий. В отделе оставлять было нельзя, и начальник заехал уже в новых погонах, хотел скоренько показаться подчиненным. Зашел в кабинет с водителем, глянул на привязанного и попросил водителя пнуть того разок. Водитель пнул изо всей силы. Мент-начальник, даже если он пьян, все равно соображает. Он сообразил позвонить начальнику СИЗО, известному биндюжнику, который тоже был приглашен, и договорился определить недочеловека на ночь в камеру-отстойник, где готовился этап. Так и сделали, а потом продолжили банкет, кто где. А выбранный в педофилы всю ночь хрипел и булькал, а к утру умер, оставив после себя красные липкие разводы. Полковники останутся полковниками, мастера спорта мастерами, Вовочка все же получит свою пятерку в дневнике, большую и красную, и только мандарин будет медленно погибать под рассветами и закатами. Ибо у кого-то в Москве в Политбюро – свои, а у кого-то сосед по гаражу – прокурор.
***
Спал плохо, ночь прошла в непонятных тревогах, уже под утро приснился наш старый дом в каких-то серых, дождливых тонах. Кто-то большой ладонью сильно и больно сжимал кулачок двенадцатилетнего мальчишки. Проснулся с ноющей левой рукой. Во сне так ее, видно, сжимал, что на ладони оттиснулась неведомая, звездоподобная фигура. Проснулся поздно, уже по звонку моего товарища, что заведовал базой. Он был два дня на охоте. Большой любитель этого мной так и не познанного ремесла. Звонил с предложением заехать на базу, угоститься свежим мясом, а мяско лесное я любил, особенно – в хорошем супчике. Я пообещал заехать до обеда попутно.
Через два часа, когда я уже сидел у сторожей на стоянке и слушал свежие анекдоты про неверных жен и политиков, он снова позвонил. Его работяги в куче железа нашли ржавый Крест, но какой-то странный, с полумесяцем. Сам не зная зачем, я попросил измерить его рулеткой. Через 10 минут он сообщил, что размер – метр двадцать шесть сантиметров. Я сказал, что заеду за мясом и гляну. Анекдоты меня больше занимали, но цифра 126 как-то не тухла в голове. Потом она стала раскаляться, сначала красным, потом желтым и голубым и взорвалась. 126 сантиметров, деленная на длину локтя 0,42, это и есть три локтя. Неужто Господь простил мою неправедную жизнь и ведет меня к исполнению моего предназначения? Я вылетел на улицу и одним скачком запрыгнул в машину. Водитель не сразу понял, куда надо. Он был испуган, видя, как я взволнован. Встреча состоялась. Со своих глаз не могу рассказать, только со сторонних.
В ворота заезжает большая намытая черная машина. С пассажирского сиденья выходит уже очень взрослый мужчина с седой головой, в длинном английском плаще и шелковом шарфе. Он заходит в ангар, полный запахов автогена и металла. Его встречают несколько парней в спецовках, перемазанных металлической окалиной. Взгляд вошедшего направлен в одну сторону, где, приваленный к стенке, стоял черный Крест. Это было в точности то, что описал Зотов 130 лет назад. Мужчина подходит, падает на колени, начинает целовать Крест и истово молиться. Присутствующие ошеломлены, для них этот Крест еще минуту назад был куском металла под разделку. Мужчина встает, берет Крест в объятия, пытаясь его нести. Ему помогают, мужчина плачет. Крест укладывают в багажник.
Сейчас я знал, куда мне надо ехать. Крест надо упокоить в ковчеге и скрыть от глаз. Ехали к моему, как мне тогда казалось, другу, который уже скоро предаст и струсит. Тот был на месте, в мастерской. Часа два ушло на изготовление коробки из кедровых досок, и на кедровую же стружку уложили Крест Елеонский. Здесь он и будет до своего воздвижения.
Теперь я знал, как мне надо жить и что делать. Я одного хотел: жить рядом с ним, покаяться и умереть подле него. Надо готовиться к походу в Святую Землю за благословением. Надо думать, как строиться. Моя жизнь обретала ясные очертания, а главное – смысл. Буду жить в доме у пруда, в саду будут яблони, а вдоль заборов весной расцвет иван-чай, под сенью Креста и по милости Божьей. Прямо в зиму и начну, помолившись, строиться. И еще правда была, что с того дня в моей жизни стало появляться очень много хороших людей, а плохие стали пропадать. Возможно, наши собственные помыслы и намерения определяют, кто с нами рядом.
***
В течение недели нашел старый домик в деревне с участком недалеко от реки, а еще через неделю загнал туда технику и начал копать пруд. Это надо было сделать в первую очередь: вырыть и залить водой, оставив отстаиваться до весны. Вдоль склона отсыпали камнем площади будущего лицевого берега пруда и территорию под основание будущей часовни. Первыми числами ноября всю эту работу закончили. Пруд получился большой и под край заполненный речной водой. Не удержался-таки, запустил рыбу, что попадалась в браконьерские сети местного люда. Они с большим желанием продавали ее мне, красивую и рвавшуюся жить. Пришлось еще и аэрацию на дне пруда смонтировать. На глазах вода замерзла и только в центре булькала, и уже очень холодными утрами парила.
Так было в деревне, а город занырнул в празднование столетия ВОСР. Мероприятия носили локальный характер с глубоким проникновением на местные экраны и радиоэфиры. Активизировались бывшие и нынешние комиссары, замполиты и политруки, которые тогда рассказывали, что надо быть патриотом и послужить, чтобы жить хорошо, а теперь рассказывают, как мы раньше хорошо жили. С этими рассказами они и вышли под красными флагами, со знаками отличия и гордо-трезвыми лицами. Не хотели расставаться с комсомолом, хотели быть вечно молодыми. Ведь Ленин всегда молодой, а юный Октябрь впереди.
«Красный марш» с портретами Ленина и Сталина, с красными конниками в буденовках растянулся на сотни метров. На площади сегодня в 17:00 митинг. Среди этих людей где-то с большим флагом обязательно есть гражданин из желтых «Жигулей», которые где-то далеко и как-то припаркованы. А на Колыме столетию революции посвятили театральный вечер с прочтением стихов со сцены, а в антракте состоялся мастер-класс по снаряжению патронами пулеметной ленты и раздаче кипятка с сахаром. И вновь продолжается бой. Но нигде никто не покаялся даже через сто лет после отказа от духовных основ человеческой жизни. Не покаялись, что жили по правилу «спасибо на хлеб не намажешь».
Крест божьей милостью – в ковчеге. Пруд основательно замерз. Началось время проектирования и сбора материалов. Этим сейчас и занималась нанятая мной команда. Пришел Новый год. Встречал я его в том же селе, при маленькой елочке, в старом домике, небольшой компанией самых близких людей. Из окна панорама из белого-белого снега с живой полыньей, лес. А по ночи сказочно-звездное небо. Здесь совсем другой климат, это уже предгорье.
Я уехал оттуда третьего числа. А четвертого туда пришла гостья с малышом. На ничем не тронутом, выпавшем с ночи снегу поутру сторож обнаружил звериные следы и дороги по всему участку. Это были два тигра. Улеглись они неподалеку от пруда, в зарослях, и их было отчетливо видно сверху. Из всего торопливо рассказанного мне по телефону я уразумел, что это мама с малышом. Мамин след кровит, она периодически подползает к полынье и лакает воду. На воду, похоже, и пришла. Если брюхо прострелено, то внутри все горит, и на белом снегу явно отпечатываются алые пятна. Уезжая вчера, я видел, сколько рядом детей катались на санках и просто фанерках. Мне стало страшно, кинулся набирать телефоны всех имеющих отношение к таким ситуациям. А все – в новогодних гулянках. Добрался до самых главных дежурных по экстренным службам и ситуациям. А сам, не умывшись и не причесавшись, помчался в ту сторону, благо, водитель непьющий.
Специальный отряд по охране амурских тигров создан по инициативе Президента России. Единственным учредителем этой некоммерческой организации стало Русское географическое общество, попечительский совет которого возглавлял тот же Президент. Деньги Фонд получает из внебюджетных средств, в том числе и грантовых. На праздновании Международного дня тигра Президент сказал: «Важно, что находящийся на грани исчезновения амурский тигр взят под охрану государства, и благодаря усилиям зоологов, егерей, волонтеров, многих неравнодушных защитников дикой природы, сегодня его численность возрастает». Российский лидер выразил признательность всем, кто причастен к этому серьезному и по-настоящему благородному делу, и пожелал им успехов.
Видимо, с утра я все же поднял какого-то серьезного толкача. У моей калитки уже стояли две машины, и небольшая группа людей с огромными биноклями рассматривала мою территорию. Как оказалось, это местные егеря. Они пили чудовищно холодное бутылочное пиво и чуть меня просветили, дав сначала глянуть в окуляры. Картинка была что надо: метрах в тридцати от пруда в кустах явно проглядывались лежащие на снегу две фигуры раскраса, как на обложке хорошего журнала. А чуть дальше по руслу речки кто-то уже пробил утреннюю лыжню, и явно, люди еще будут. Но егеря точно утверждали, что если лыжник будет с собачкой, то нападения не избежать. Тигрица крупная, взрослая, явно раненная в живот, а значит, если человек не вмешается, то он обречен. Возможно, за помощью к людям пришла. Второй тигр молодой, до трех лет она детей водит, возможно, ему два, а может, и больше. Ситуация явно опасная для окружающих, но они решение не принимают, ждут руководства. Из всех потом прибывших это были самые разумные и толковые парни.
Подкатил «Сурф» с главой местной власти – человеком, сильно нуждающимся в опохмелке. Он долго смотрел в бинокль, но, как мне показалось, совсем в другую точку, потом хмыкал и жаловался, что только у него, несчастного, так плохо может год начаться. А потом оживился, как бы найдя выход. Придумал, что это моя земля, частная, а значит, я и должен нести за все случившееся ответственность. Хороший малый, продуманный. Но когда подъехал «УАЗ» с начальником местной полиции и четырьмя парубками с автоматами (какой-то местный ОМОН), глава, вроде, и повеселел. Подполковник достал из внутреннего кармана согретую бутылку водки и завернутое в тряпку сало, и на подножке «УАЗа» они разлили. Главный полицейский был уверен, что его бойцы пойдут и кого надо и куда надо шуганут. Но бойцы, поглядев в бинокль, не очень-то рвались в бой, им тоже хотелось у подножки постоять, но их не приглашали. Было холодно, но шабаш явно собирался. Местный глава постоянно повторял, что пусть куда угодно шуганут, но только с его территории. Егеря сказали, что днем никуда не пойдут, а если пойдут, то бед наделают. Можно их усыпить и вывезти, а можно и оказать помощь раненому зверю. В ответ местный глава их нехорошо обозвал и сказал: «Да вы хоть сексом с ними займитесь, только не на моей территории». Шабаш начинал приплясывать. Егеря дозвонились в реабилитационный центр тигров, он был отсюда в восьмидесяти километрах, и там были готовы принять зверей.
И вот подъехало руководство, которое должно было принять решение. Из очень хорошего джипа вылезли две одинаковых фигуры, на них были бушлаты, похоже, от московского кутюрье и фуражки с генеральскими гарделями. Тот, у которого был черный мешок в руке, предложил пройти в дом и все неспешно обсудить. Но я ответил, что идет стройка, дом нетоплен и в нем еще холоднее, чем на улице. Второй из руководства все-таки глянул в бинокль и где-то увидел на мамке ошейник. Местный глава скис окончательно.
Амурский тигр – самый тигр в мире, единственный тигр, освоивший жизнь в снегах. Это национальной достояние России. Федералы с кокардами откинули заднюю крышку багажника – получился стол, из черного мешка вытащили коньяк, настоящие граненые стаканы и пачку разноцветного мармелада «лимонные дольки». Налили себе по полстакана и, закинув в воротники затылки, стриженые под полубокс, выпили. Местному главе не налили, ему и так хватит. Тот со мной говорил об ответственности землевладельца, громко орал и, тыча пальцем вниз, задал вопрос, знаю ли я, кто у этих «крыша». Слово «крыша» было словом знакомым, и я ответил тут же, спросив, уж не главу ли государства он «крышей» называет. Он как-то на глазах сразу протрезвел и заблажил, что это я так сказал, а не он. При этом дяденька хватал всех подряд в поисках подтверждения, что это не он. Страшно было от самого себя. Потому и не налили ему, налили полицейскому и тут же заинструктировали по пунктам:
Перекрыть въезд в село.
Закрыть все выходы на лыжни и детские горки.
Немедленно начать оповещение населения.
Тот не знал, начальники они ему или нет, но козырнул и, закинув главу в машину вместе с бойцами, отвалил. Егеря получили инструкцию не фантазировать, то есть без лишних инициатив, но быть начеку. Важные персоны уехали, оставив после себе в морозном воздухе запах коньяка и еще, похоже, советского одеколона.
Шабаш пока не состоялся, а дом-то был натопленный и теплый. Я повел туда егерей, а то они уже подплясывали и сопливили. Тогда уже нормально налили и водки, и горячего борща. И ребята рассказали, что с первыми снегами, когда появляется много следов, тигры начинают отслеживать друг друга и прогонять сородичей со своих охотничьих территорий. Нехватка в зиму мяса грозит смертью. Похоже, эта пара пошла искать лучшей жизни и налетела на сучью пулю. И если кабан или медведь может всю жизнь носить в себе пули и жиганы, то кошка с одной лишь раной в животе обязательно погибнет. Но если человек ее прооперирует, то шансов на выживание будет много. Они были явно сочувствующими, но получили приказ не фантазировать. А я им рассказал, что в городе в честь прославления и защиты амурского тигра в сентябре по улицам прошла колонна в 18 тысяч человек. Люди по старым комсомольским привычкам в демонстрациях высказывались в любви, верности и преданности.
Егеря уезжали совсем пьяные и безрадостные. Короток день январский, и ближе к сумеркам приехало два «УАЗа» с автоматами и, кажется, с гранатами, но без подполковника. С полчаса до полной темноты они правили руки на капоте, видимо, смелости набирались, а потом позажигали самодельные факелы и двинулись через мой участок в атаку. Стараясь производить больше шума, они орали, как дикие инки перед жертвоприношением. Шабаш обретал классический вид. Чем ближе, тем шаги становились меньше, а факельно-огненные дуги шире. Воздух был прозрачным и гулким, в небесах уже блестели созвездия. А человек двадцать первого века шел в атаку. И тут что-то произошло, никем не жданное. Тигрица рыкнула по-настоящему – стало жутко, в селе завыли собаки. Атакующие повернули назад и стали тушить факелы в снегу, вверх ускорялись, потом звенели чем-то наверху и как-то тихо, по-будничному уехали.
А гости в ту ночь ушли. Под утро потянула поземка, и в ту поземку они ушли с подотчетной людям территории умирать. А умирая, им чудилось, как люди нескончаемым потоком, в оранжево-черных костюмчиках и с шариками под стать чествуют достояние России. Те парни-егеря найдут их через неделю. Тигрица будет лежать мертвая, вытянувшись во весь свой громадный рост. А рядом, свернувшись клубком, ребенок, умирающий от истощения. Ребенок окажется девочкой, и егеря нарекут ее почему-то Солнышком и выходят. Она и ее мать, еще ничего плохого людям не сделавшие, заранее были приговорены к проклятью и смерти.
Если кто слышал про дружбу тигра Амура и козла Тимура, то не верьте. Тигр Амур – это тигрица Солнышко, а козлом она брезговала и презирала, только людей больше ненавидела. А Амуром ее называли в интересах бизнеса. А она – тигр из дикой природы и больше ничего. А когда вы ей козла запускали, то были уверены, что она зверь.
***
«Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут» (Мф. 5:7)
Много лет назад со мной произошел случай, который меня если не воспитал, то заставил задуматься и освежиться в чувствах.
Вторая половина летнего дня, хорошая машина, асфальт, я за рулем. Дорога была дальняя, но оставался всего час езды. Дорожный указатель по ходу моего движения: влево – сорок километров до районного села, а прямо – сто километров до города. Мне осталось всего сто километров. У обочины вполовину на асфальте валяется картонная коробка, уже чьими-то колесами придавленная. А по ходу, метров через двадцать, я увидел картинку, которую силюсь забыть, но не могу. Я притормозил. По обочине, по мелкой гальке, прижав ушки, шла маленькая, совсем без рода-племени собачка цвета бело-рыжего с отвислыми, материнскими сиськами, а за ней в ровную линию с равными интервалами брели четыре ребенка с только прозревшими глазками. Я поехал. На пять километров меня хватило, потом я остановился в полной уверенности, что сейчас развернусь, расправлю ту коробку и заберу их с собой. Если их всех сразу по темноте не переедет фура, то лисы и еноты порвут обязательно, а с утра вороны поглотают остатки трупиков. Но я не повернул, потому что мне нечего было им предложить, кроме первой встречной городской помойки, но и там такие не выживают – те же вороны заклюют или крысы сожрут. Неужто милосердны те, кто убивает еще не прозревших и не вставших на ноги? Ибо вставшим уже все равно надо идти умирать, уже страшно и мучительно. Неужто милостивыми назовем уже не видящих и обездвиженных? Сами убить страшимся, считая себя милосердными. Но милости из страха не бывает, она только от любви. Но надо ли спасать от любви, предлагая помойку или цепь?
В Евангелистском описании Страшного суда (См: Мф. 25:31-46) содержится очень важная истина: оправдание или осуждение совершается по принципу нашего отношения к людям, а именно: были ли мы милостивы к другим.
***
В пятницу, 17 ноября, в городе начался снег. По прогнозам синоптиков, осадки закончатся к середине ночи. К вечеру снег усилился, движение в городе парализовано. В тот вечер и ночь много что происходило в городе. Расскажу, где сам был в это полное драматизма время. А время было такое, на преодоление 20 километров ушло более восьми часов. Не было серьезных аварий, была просто клетка – ловушка, в которую загнали полторы тысячи машин, соответственно, три – четыре тысячи людей и бросили их замерзать. Люди выжили и не померзли, так как оказались лучше, чем их считали.
Как издавна известно, каждый новый градоначальник, придя в мэрию, озабочен состоянием дорог, особенно гостевых. Перекладывание асфальта – это почетная обязанность, только градоначальники менялись слишком быстро, и асфальт не успевал приходить в негодность, но украшать входные двери города было крайне необходимо. И стали этот асфальт огораживать: сначала центральный бордюр в метр высотой, очень похожий на противотанковые надолбы, а потом и по краям металлической лентой с красными фонарями-отражателями. К ноябрю того года уже и сочинили ту самую двадцатикилометровую двухстороннюю кишку.
Шел снег, и резина-то у всех хорошая, только ехать некуда. На подъеме развернуло американский «Френч» с длиннющим прицепом от забора до забора, и ловушка захлопнулась. Снег идет ровно, безветрие. Не то, чтобы мороз, но студено. В авто у всех печки подсвистывают, а значит, и моторы в работе. Через час в зоне моей видимости стали появляться машины, у которых кончился бензин, а там люд был и малый, и старый. А граждане стали делиться, у кого что было: кто остатки бензина сливал, кто одеяло подносил, кто детей в машины теплые забирал. Дети хотели есть и пить, но по ту и эту сторону – темные бугры леса, где-то с редкими огоньками. Небо темное, как бы навалившееся. В свете фар снег летит. Через два часа первые мужики перестали стесняться и подскакивали раз за разом к ограждениям, а потом и женщины стали присаживаться между машинами, ибо ограждения были преодолимы только для самых сильных и тренированных. Спрятаться было негде, люди ждали помощи. Когда где-то далеко засветила красная мигалка, все оживились, но вскоре она пропала, растворившись в ночи. Спасал Христос в эту ночь, он пришел к каждому. Люди помогали друг другу – и в дорогих машинах, и в хламе. На шестом часу ожидания где-то растащили грузовик с продуктами и, преодолев ограждения, жгли костры, разносили на ветках горячие сосиски, а потом в машинах, где еще работали печки, под них засовывали голые мокрые ноги и отогревали. Никто не истерил и не ругался. Это были совсем другие люди за рулями, не те, с которыми я ежедневно контачил на дорогах города. Воды не было, с крыш машин соскребали чистый снег, топили его, капали туда из общей банки сгущенку и поили детей, самых маленьких, и те в теплых машинах засыпали. Это был большой общий дом, но я-то знал, что все это пройдет. Все вернутся по квартирам, а потом выйдут на улицу совсем не такими, как сейчас.
Позже власти и генералы в красивых кокардах гордо рассказывали по телевизору о своих подвигах по спасению бедствующих. Они будут награждать друг друга и утверждать, что они готовы к любым ЧС и даже войне. А я узрел любовь и понял, что пока мы все не пострадаем, мы и не обрусеем, ибо самые жестокие мы – когда сытые и когда праздники.
***
1619 – 400 лет – 2019
Крест в селе, лежит на мягкой чистой стружке в пахнущем свежим деревом ковчеге. Ковчег стоит в сухом теплом месте. Я его даже не открываю, как-то боязно без благословения что-либо делать. За благословением собираюсь в апреле, в последнюю неделю перед Страстной. Поеду на Святую землю. Если все получится, надеюсь, Бог даст время на возведение Креста и построиться рядом на старость. А пока планирую, черчу, пишу, готовлюсь к большой работе. Определяюсь с главным и второстепенным, но из-за отсутствия опыта все мне видится главным. Но люди вокруг теперь объявляются хорошие, мастеровые и с желанием участвовать. В них я ищу помощи и советов. А как покажет время, примкнувшие и трусливые сами найдут причины убежать. И ничего сами в жизни не сотворившие будут меня хулить и обсуждать с атеистами и убогими. Сейчас село замерло, как всегда бывает в зиму. Тихо, холодно и ветрено.
***
В конце лета любовь и ревность одержала чистую победу. Мой водитель, толковый, деятельный парень, уволился. Его женушка не смогла терпеть хорошую зарплату за работу, которая, бывало, прихватывала вечерние, а иногда и ночные часы. Сейчас он клерком в какой-то конторе на пятидневке, но вольному воля.