В. Слесарев
Геймекер
Лишь в самом начале он отобрал несколько женщин, определив их на должность мамок. Именно им вменялось в обязанность отбирать новых претенденток и готовить их к предстоящей работе. Впрочем, на первых порах все они были приняты с испытательным сроком.
Оценка профпригодности происходила так – проработав пару недель, очередная мамка устраивала небольшое представление, во время которого, демонстрировала отобранные ею кадры, способность их к обучению, и, что особенно важно, полет своих эротических фантазий. Сегодня свои таланты показывала Клодетт.
Усевшись в кресло, майор позвонил в колокольчик, начиная аудиенцию. Дверь отворилась, впорхнувшая в нее женщина склонилась в восточном приветствии.
28 лет, симпатична, высокого роста, имеет статное тело и большие крепкие груди, – отметил про себя Мюллер, по привычке сочиняя рекламку для портфолио, которое он готовил для клиентов, приписанных к его заведению.
Клодет оказалась наряженной в почти прозрачные восточные шаровары, с разрезами по бокам, открывавшие голый живот, талию и едва прикрытые какой-то тряпочкой груди. На бедрах шаровары располагались так низко – казалось, что при малейшем движении они спадут, открыв то, что должна срывать эта, с позволения сказать, одежда, не давая ни на секунду отвести взгляд, чтобы не упустить это эпохальное событие. Не меньшей загадкой было то, за счет чего они вообще, держатся на ней, и было ли под ними еще что-то надето.
Поймав себя на напряженном размышлении по поводу этих, абсолютно бессмысленных в его положении вопросов, Мюллер вяло подумал о том, каким убогим создал его господь, если женщина всего лишь слегка прикрыв задницу, может так заинтересовать мужчину.
На плечи Клодетт была наброшена золотистого газа туника. Верхнюю половину лица скрывала вуаль.
– Господин, – обратилась она к патрону,
– Сегодня вы наш султан. Позвольте познакомить вас с гаремом.
Она хлопнула в ладоши. Где-то рядом зазвучал патефон. Послышалась медленная, словно вытягивающая жилы, заунывная мелодия дудука на фоне ритмично стучавших турецких барабанов.
– Где она нашла такую экзотику, – подумал майор, имея ввиду поставленную пластинку. Мюллер был слегка заинтригован. Напев сразу же разбудил его воображение.
Словно внимая ему, в комнату вбежали шесть девушек одетых, как и Клодетт, в восточные костюмы разных цветов. Образовав круг, старательно изгибая талии, они пытались показать какой-то азиатский дансинг, изображая что-то вроде танца живота. Хотя, конечно, их движения выглядели простовато, скорее комично, чем чувственно, лишь отдаленно напоминая нечто арабское, но большего и не требовалось. Их заведение – вовсе не балетная студия. Танец решал свою задачу – позволяя клиентам рассмотреть женщин и выбрать девушку по вкусу.
Мюллер удивился – при столь малом бюджете, Клодетт удалось так живописно нарядить сотрудниц и за короткий срок подготовить довольно сложное выступление. Майор придирчиво рассматривал подобранные ею кадры. Он сделал знак. Клодетт подошла к нему, готовясь давать пояснения. Отобранные ею претендентки – довольно симпатичны – четверо около 20, две лет по 25 – в теле, хотя и не гляделись полными. Хотя инструкции не возбраняли принимать на службу их заведение девушек, начиная с 18, но рекомендовали, чтобы они были старше 20.
Одна из танцующих оказалась моложе других. Почти не отличаясь от остальных ростом, была стройней и воздушней. Ее грудь еще не обрела полную силу. Ребра и подвздошные кости ясно обозначались под кожей, хотя девица и не казалась чрезмерно тощей. Спина, имевшая ложбинку, начинавшуюся между лопатками, изящным прогибом переходила в оттянутую назад попку. На плоском животе две мышечные полоски и едва заметные квадратики, причудливо играли, когда она водила тазом. Стройные ноги выглядели еще длиннее, чем были на самом деле. Девушка почти не танцевала. Она лишь слегка водила бедрами в такт музыке, однако движения смотрелись органично и возбуждающе.
Столь молодых «дам» в своем заведении майор еще не видел. Возможно поэтому, а также вследствие вполне простительного недостатка профессионализма, он поддался малодушию и испытал странное чувство, удивившие его самого.
Барышня была настолько хороша, что, даже понимая, что перед ним всего лишь чуть более юная, чем он привык, самка, имеющая положенные ей прелести, специально предназначенные для пользования мужиками, Мюллер непроизвольно воспринял ее как некую небожительницу, спустившуюся с небес. Внезапно он ощутил себя смертным, стоявшим на коленях, в пыли, на краю дороги. Ему показалось – подняв глаза, он тем самым уже совершает святотатство, которое неминуемо будет наказано. И вот несется к нему багряный ангел в блестящих латах, и уже заносит звенящий бич, и кожа спины лопается под его ударами.
Мюллер ощутил себя мальчиком, который, увидев красивую женщину, боялся признаться, что может воспользоваться ее телом. Он поймал себя на мысли, что хочет сбежать, спрятаться, не выдержав нахлынувших на него чувств. Немалым усилием он подавил свой порыв.
Женщины, несомненно, заметили и то, что девушка произвела на него впечатление, и его смятение. Майор перехватил ехидный взгляд Клодетт, свидетельствовавший – его авторитет в этом заведении висел на волоске и ему придется приложить немало усилий, чтобы его восстановить.
Мюллер уразумел это сразу. Впрочем, для беспокойства имелись и более серьезные причины. Красотка, действительно, была молода.
Майор был законопослушным бюргером и педантичным офицером, безоговорочно выполнявшим законы, уставы и предписания. Он благоговейно относился к документам, регламентировавшим деятельность возглавляемого им учреждения, строго следуя инструкциям.
В первый момент, скорее из душевного малодушия (испугавшись не столько буквы соответствующего циркуляра, сколько того впечатления, которое девушка произвела на него), он решил сразу же отбраковать ее.
Однако, если девушка находилась здесь, значит, она уже прошла предварительный отбор. Возможно, собственных документов она не имела, а в аусвайсе, который в этом случае выдаст его учреждение, с ее слов, выставят дату рождения, соответствующую инструкции. Таким образом, реальных препятствий для приема красотки на службу не существовало, тем более, при такой внешности охотники на нее найдутся. К тому же, можно держать ее, не афишируя, не выставляя напоказ, оформив в качестве прислуги, кастелянши или официантки бара.
Майор представил – если одеть ее в короткое голубое платье горничной с небольшим белым фартучком и послать стелить постель в номер к кому-нибудь из генералов, можно побиться об заклад – через пять минут от ее формального статуса не останется и следа. Какие замечательные фото получит его подопечный на следующее утро с фотокамер, расположенных в его апартаментах! Естественно, сам Мюллер будет абсолютно не виноват, а генерал, даже при неблагоприятном развитии событий (маловероятных инспекций не местного, а центрального аппарата), покроет их общий грех.
Таким образом, организационный аспект этой, не совсем стандартной задачи решался без особых проблем. Оставалось преодолеть вопросы психологического порядка. Но это тоже было не так-то просто. Еще с гражданских времен, имея не слишком высокий уровень самооценки, он избегал красивых женщин, уютнее чувствуя себя с «серыми козочками», с которыми предпочитал общаться даже в своем борделе.
Майор не замечал за собой склонности к особо юным девушкам и давным-давно даже не разговаривал с женщинами моложе 30. В первой партии «дам», которую он лично отобрал, полагаясь на свой вкус, большинству как раз и было около 30. Такую разницу в возрасте он счел вполне достаточной, полагая, что и приписанный к его заведению генералитет, по большей части переваливший за 50, имеет подобные предпочтения.
Теперь его натура разрывалась. С одной стороны, он видел молодую, зависимую от него телку, которую можно без проблем уложить в постель. С другой стороны, ее молодость вступала в противоречие с представлениями о том, какой должна быть именно «его» женщина.
Воспитание, условности и привычки представляют собой странные, хотя и почти невидимые силы. Они незаметны до тех пор, пока обстоятельства не заставляют нас изменять им. Сегодня же ситуация и уже начинавшееся томление души вынуждали его предать забвению не только условности, но и многие пункты инструкций и предписаний, до сего дня бывших для него незыблемыми.
Рациональный разум, подкрепленный гормонами, уже бурлившими в крови, пришел на помощь, услужливо подсказав аргументы, избавившие его от колебаний. Он нашептывал – должность коменданта обязывает опробовать красотку, чтобы оценить ее пригодность для работы в заведении. Это его профессиональный и воинский долг.
Если девушка останется, продолжил нашептывать ему разум (а было ясно, что останется), она все равно пойдет по рукам, и глупо не воспользоваться ею первым. К тому же («разум» воззвал к его человечности), он сделает «это» тоньше, деликатней, чем с ней обойдутся на генеральской групповушке. Хотя множество таких забав в будущем ей не избежать, но все-таки первый раз она получит не самый грубый опыт. Забота же о психическом и физическом здоровье сотрудников также входила в круг его непосредственных обязанностей.
Таким образом, разумные соображения сходились к тому, что цыпа должна остаться и сегодня же быть апробирована на профпригодность. Эти мысли знойным вихрем носились в голове майора. Однако, именно представления о долге оказались решающими, позволив Мюллеру преодолеть последние сомнения и стереотипы.
Решение далось нелегко и потребовало определенного насилия над собой. Оно оказалось волнительным и приятным. Несмотря на то, что его била мекая дрожь, он старался не показать волнения, делая вид, что все происходившее – и танец, и девица, и ехидные взгляды подчиненных были для него рутинным, давно наскучившим, производственным процессом.
Выдержав паузу, майор подозвал Клодетт. Кивнув на девушку, он осведомился, как ее зовут и сколько ей лет. Та уже давно ждала этого вопроса гадая, решиться ли начальник его задать. Несмотря на то, что спросил он с нарочитым безразличием, его состояние не укрылось от подчиненной и немало ее позабавило. Она не понимала мужской боязни казаться смешным даже перед теми, кто знал их, как облупленных.
А они-то уже успели узнать друг друга довольно хорошо.
Встав по стойке смирно, комично выпятив грудь, и как будто бы невзначай, прижав ее к плечу Мюллера, она по-армейски бодро отрапортовала:
– Зовут Арлет. Возраст соответствует инструкциям, гер. майор!
Понимая, что дело нечисто Мюллер выдавил из себя не очень естественный смешок:
– Мне показалось, что она выглядит моложе!
Потупив взгляд, Клодетт наклонилась к боссу:
– Экономический кризис. Недостаток белка, витаминов. Говорят, это задерживает развитие.
– На сколько? – Спросил Мюллер строго.
Женщина замялась. Прищурившись, она сделала вид, что внимательно рассматривает девушку, а затем жеманно добавила:
– Откуда мне знать гер. майор! Может быть на год-полтора… Но это конечно субъективно. Уверена, инструкций она не нарушает! 18 лет ей исполнилась! Это точно! Что касается рекомендаций – больше 20 —возможно. Она указала возраст в 20 лет. Приходится верить ей на слово.
Как уже говорилось, никогда раньше Мюллер не замечал за собою склонности к особо юным девушкам. Однако после слов Клодетт о том, что танцующая перед ним девица так молода, волна жара пошла по телу, окатив его с головы до пяток. Низ его живота в очередной раз свело судорогой. Тяжесть навалилась на грудь так, что пришлось приложить усилия, чтобы вдохнуть. Кровь прилила к голове, застучав в висках тягучими ударами, отзывавшимися волнами похоти. Все происходившее – комната, Клодетт, женщины окрасились в багряные тона. Почувствовав настроение начальника, Клодетт в очередной раз удивилась тому, как замысловато у некоторых мужиков протекает подготовка к брачным играм, и их способности все усложнять. Казалось бы, чего проще и естественней, чем элементарный перепихон. Тем более, в такой ситуации, когда все так ясно и очевидно. Когда все оплачено, все довольны, и ждут – не дождутся когда у них встанет, что положено, мечтая побыстрее отмучиться и конвертировать свой трудовой подвиг в обещанные по договору дивиденды.
Однако, словно испугавшись гневного взгляда босса, она ехидно произнесла:
– Впрочем, гер майор, я конечно ошибаюсь! Раз вы подписали ее аусвайс… Можно ли сомневаться!
Ее слова еще раз обдали Мюллера кипятком. Действительно вчера он подписал большую кипку бумаг, накопившихся за неделю. Те, что находились в папке с пометкой «Финансовые вопросы» он проработал основательно, вероятно, на прочие его внимания не хватило.
Майор ощутил как его лицо и шея покрываются пунцовым румянцем. Он попытался встать, изображая негодование, однако одумался, вовремя поняв, что лицемерить перед этими бабами никакого смысла не имеет.
– Впрочем, – подумал он, еще раз взглянув на девицу, – какого черта! В случае неприятностей она сама и будет лучшей оплатой за нарушения. Не думаю, что кто-то откажется!
Усилием воли майор подавил сомнения, попытался расслабиться и вновь сосредоточиться на эротической части представления. Хотя и с трудом это ему удалось. Танец приобрел для него совершенно иное значение.
Перемена настроения не укрылась от Клодет:
– Да, – подумала она, – чем больше мозгов, тем мельче яйца! Тем тяжелее работа для бедной женщины! – И скользнула в круг выполнять свою повинность.
Ритм танца изменился, бой барабанов стал резким и требовательным. На фоне звучных высоких барабанчиков, выписывающих витиеватую мелодию танца, начали грохотать большие тамбуры. Они били редко и грозно. Напротив, дойры ускорили ритм, совместно с дудуком выводя мелодию закипающей страсти. Девушки, повинуясь Клодетт, завертелись так быстро, как только могли. В какой-то момент, когда барабаны, казалось, были готовы взорваться от напряжения, она сделала что-то со своими шароварами. Они упали на пол, оставив ее в декоративных трусиках, состоявших из небольшого треугольника ткани спереди и пары веревочек, удерживавших его на бедрах.
Несколько секунд, улыбаясь, она танцевала перед Мюллером. Затем обернулась к своим подопечным. Увидев выражение лица, те сразу последовали ее примеру, сбросив шаровары. Пляска продолжилась. Изгибы их тел становились все более волнующими. Мюллер уже не пытался выглядеть равнодушным. Это ощутили и сами женщины. Бурление гормонов передалось и им, помимо воли заставив двигаться не механически, а более чувственно и откровенно.
Видя состояние командира, Клодетт подвела к нему Арлет и нарочито грубо сорвала с нее трусики.
Девушка закрыла лицо руками, изобразив смущение, но женщина, как бы с усилием, отвела их, в свою очередь, обозначая не очень понятно что, и не пыталась выразить это словами, но точно зная – все делает правильно, увеличивая и дивиденды Арлет, и свои собственные. Убедившись, что та танцует, она сбросила трусы с себя, а затем и со всех остальных девушек.
Теперь майор был далек от рассуждений. Слава богу, длинные мысли в его голове кончились, сейчас только барабаны стучали в его мозгу, задавая ритм сердцу, которое устало трепыхаться в груди, и, если бы не тамбуры, уже давно бы остановилось. Майор тяжело дышал, его спина стала мокрой. Еще несколько долгих минут он лихорадочно рассматривал танцующих.
Когда Арлет осталась без трусов, и он воочию смог лицезреть и спутанные курчавые волосы ее треугольника, и вспотевшую ложбинку между ягодиц, то первое ощущение небесного происхождения и недоступности исчезло. Облик прибрел телесность, и Мюллер ощутил – должность, которую он занимает, может быть весьма приятна.
Глава 35
В озере действительно водилось много рыбы. Змея не обращала на них внимание. Она и кракозавр появлялись только тогда, когда джип въезжал в большую лужу на болотистой части дороги. Если машина не пересекала контрольную линию, данный компонент программы не активировался.
Оказалось, что рыбу можно было поймать даже голыми руками, ощупывая топкие мелководья. Пустив же в ход снятые с себя брюки с завязанными штанинами, Николай и Михалыч за полчаса поймали штук двадцать рыбешек, похожих на карасей. Мужики весело плескались в теплой воде, бродя по колено за лениво передвигавшимися по дну стайками. Даже илистое дно, в которое они проваливались по щиколотки, не портило настроение. Непуганная рыба не только не убегала, но, подплывая к ним в замутненной илом воде, легонько пощипывала икры, облегчая свою поимку.
Вдоль берега росли ивы, из веток которых стоило сплести ловчие корзины и верши, чтобы в дальнейшем запасаться рыбой даже не заходя в воду. Озеро было огромным. Противоположный край едва просматривался сквозь заросли осоки и прибрежного камыша. Вода таинственно парила. В отдалении от берега, за зеленым ковром покрывавшей мелководья ряски, плескалось что-то крупное. Однако они знали – непроницаемый для опасных тварей купол должен работать и в озере, не допуская к ним никаких опасных животных.
В прибрежном рогозе ребята поймали несколько лягушек, тритонов с ярко желтым брюхом и мелких змей. Не зная, насколько съедобной окажется добыча, они прихватили ее с собой на стоянку.
Глеб отсутствовал 2 дня. Вернувшись, он рассказал – ландшафт Площадки оказался живописен и разнообразен. Равнины сменялись холмами и скалами. Множество ручьев и небольших речушек пересекало местность. По берегам нетрудно наловить лягушек, раков и крабов. В воде плавали стаи непуганной рыбы. Несколько штук, напоминавших щук, он убил палкой, зажарил и съел.
Из растений он опознал коноплю, крапиву и камыши. Знакомыми оказались и кое-какие деревья – похожие на березы, рябины и каштаны. Он подобрал несколько камней, показавшихся примечательными. Некоторые, при ударе, высекали искры, другие имели острые края и могли пригодиться для изготовления режущих орудий, иные походили на уголь. В походных условиях зажечь их не удалось, но на досуге попробовать стоило. В случае удачи, это неограниченный запас топлива. На берегах ручьев он нашел глину. Небольшие комочки он захватил с собой, рассчитывая, что кто-нибудь из приятелей мог определить ее пригодность для производства посуды и кирпичей. Таких специалистов не оказалось, но и сомнений в том, что сделать это возможно, не возникло.
Около месяца они исследовали территорию. Первоначальные выводы Глеба подтвердились. Земля была красива и изобильна. Съедобные растения, похожие на лук и чеснок, росли тут во множестве. Никакой опасности они не обнаружили. Даже змеи, судя по всему, были не ядовиты, однако пускать их в пищу необходимости не возникало. Еды хватало, и добывать ее – труда не составляло. Эту заботу они восприняли как одно из немногих развлечений, разнообразивших их, не обремененную проблемами, жизнь.
К концу второго месяца, они занялись изготовлением орудий и предметов обихода. Вечером с джипа снимали все возможные детали и заносили их в павильон, вместе с немалым набором инструментов и медикаментов, имевшихся там, в соответствии с нелюбимыми ими стандартами парка Крюгера. Ночью программа восстанавливала целостность автомашины, а снятое оборудование оставалось в их распоряжении. Таким образом, они получили неограниченные запасы металла и многих других материалов.
Ножи сделали из металлической облицовки дверок. Их чаще всего использовали для нарезки веток, плетения корзинок и выкапывания диких корнеплодов. Хотя они и не имели большого практического значения но, ощутив на поясе холодную тяжесть, мужчины почувствовали себя увереннее и с удовольствием упражнялись с ними долгими вечерами у костра. Уже через две недели они научились их метать, поражая мишени метров с десяти и даже пятнадцати, жалея, что не могут использовать этот талант в деле, поскольку ни обороняться, ни охотиться в их райских кущах было не на кого.
Из растения, похожего на коноплю, колонисты научились делать достаточно прочные веревки, которые в хозяйстве оказались полезны. Луки и пращи, сделанные с их помощью, существенно расширили набор их вечерних развлечений.
Баки, снятые с джипа, подошли для разнообразных хозяйственных емкостей, так что через некоторое время у них появилось довольно большое хозяйство и даже кое-какие блага цивилизации.
Обивка кресел использовалась для изготовления обносившейся одежды. Впрочем, она им почти не требовалась. Климат был мягок, а нравы быстро стали настолько естественными, что колонисты, не стесняясь друг друга, чаще всего щеголяли, в чем мать родила, одеваясь только иногда, желая покрасоваться, или тогда, когда в душу западала тоска по утраченному ими большому миру.
Сложилось так, что Вику они поделили без проблем. Легко и естественно она стала для них общей женщиной. Это устраивало и их, и ее. Никаких трений по этому поводу не возникало, никто не ревновал друг к другу, и не пытался присвоить на нее право. Она тоже мудро не выдавала постоянных преференций, хотя иногда и предпочитая уединяться с кем-нибудь чуть чаще, чем с остальными. Впрочем, секретов друг от друга они не имели, и почти каждый вечер у костра предавались с ней плотскими утехами, что еще сильнее сближало их, превращая в одну большую семью.
Не будучи полностью уверенными в отсутствии сезонных изменений, мужчины потратили немало усилий на строительство жилища. Главной проблемой оказалась программа клиринга, каждую ночь, приводившая в порядок площадку. Она уничтожала все, появившиеся за день изменения и предметы, кроме тех, которые приобрели статус «внешних», переночевав в павильоне прибытия.
Чтобы обмануть программу, мужчинам приходилось в заплечных корзинах переносить глину для кирпичей сначала в павильон, и только затем к тому уютному местечку, которое выбрали для строительства дома.
Строительная площадка располагалось примерно в километре от места прибытия, или нулевой точки, как они назвали ее, давая наименования местным географическим объектам. Жилище начали строить у слияния двух речушек. Одна из них больше походила на ручей, сбегавший с небольшой возвышенности по неширокому ущелью. Поток бурлил и пенился мелкими порогами. Вторая речка текла по равнине, рядом с холмом. Она была не широка, но глубока. Прозрачная вода, сквозь которую виднелось местами каменистое, а местами песчаное дно, текла спокойно и неторопливо. Стаи отнюдь не мелкой рыбы стояли в глубине. Ловить ее труда не составляло.
Дом расположили под навесом огромной скалы, которая защищала его и от полуденного солнца, и от периодически шедших теплых дождей. Не имея связующих растворов, пользуясь тем, что под козырек, где шло строительство, дождевая вода не попадала, они укладывали кирпичи на сырую глину, обжигая потом всю конструкцию, обложив ее со всех сторон хворостом.
Через месяц в их распоряжении оказалось небольшое строение с печкой, несколькими окнами с наружными и внутренними ставнями, где можно было спокойно переночевать и переждать непогоду. Задняя стена дома примыкала к утесу из мягкого песчаника, в котором начали долбить пещеру. Эта работа продвигалась даже быстрее, чем строительство из кирпича, и через некоторое время они имели достаточно помещений для жилья, имущества и запасов продовольствия, которых, к этому времени, накопилось уже довольно много.
Дублируя, с помощью павильона, аггрегаты автомобиля – двигатель, электрогенератор, водяную помпу, бензобак, шланги – колонисты обеспечили себе вполне комфортные условия, включавшие душ, электроосвещение и даже холодильник, поскольку их джип обладал на редкость большим набором различных прибамбасов.
Ни в запчастях, ни в топливе нужды у них не возникало – программа каждое утро восстанавливала автомашину и наполняла ее баки бензином.
Глава 36
– Ну что! – сегодня Алка была на взводе. Ее мужик уже вторую неделю лежал в больнице, где ему заменили поврежденный когда-то, на тренировке, коленный сустав. Операция прошла успешно, выписка приближалась, но нервическое настроение никак не отпускало его половину. Она не могла сосредоточиться на работе, бродила по фирме, приставая ко всем с разговорами. Народ с пониманием относился к ее состоянию, терпя ее мелкие наскоки.
– Ну что, порнобрех, – прицепилась она к Михалычу, – порадовал бы девушку в бедственном положении. Отвлек от горестных мыслей! Выдал что – нибудь этакое, для успокоения души и тела.
– Я бы рад, рыба моя, только сама знаешь, у меня другая ориентация, – Михалыч вздохнул, попытался выскользнуть за дверь, однако избавиться от Алки было не так то просто, и он продолжил, – я самцов развлекаю. По девкам у нас Вика специализируется. Сходи к ней, может и подбросит чего – нибудь новенькое.
– Не хочу. От кабелей последнее время меня тошнит, да живот пучит. Впрочем, от девок тоже. Но мужиком быть приятнее. Хоть в отключке себя человеком почувствуешь.
– Эко тебя колбасит. Да я не знаю, что тебе нужно. У меня и нет ничего на такой случай. Войди в генеральное меню да полистай, может что понравится.
– Нет, дорогой, тамошние байки я уже знаю. В общих чертах. На меня они не подействуют. Мне бы что – нибудь позаковыристей. Чтоб по роже этих сучек, по роже! Ненавижу!
– Нет у меня такого в загашниках. Если хочешь, возьми последнее. Только вчера сварганили, еще в черновом варианте. К тому же не для всех. На любителя. С медленной интригой и свободным сюжетом. Такие теперь в потребе.
– Про что там?
– Самураи…
– Головы режут?
– Ну как сказать… Скорее режут, впрочем, сюжетец свободный, начни, а уж там как сама захочешь!
– Давай, щелкопер!
– Бери, на синем планшете заряжено, – указал он на соседний стол, – пока не задублировали. Только постарайся не затереть насмерть. А то потом все по новой. Игрушка не шедевр, но в меню лишней не будет.
– Только, вот чего, – добавил он, немного подумав, – сюжет свободный, с десятком бифуркаций. Ты уж сверни куда-нибудь с основной линии. Не забудь! Конец там не для баб, уж точно. А то блеванешь, мне на…
– Еще чего. Что бы я! Обломашься! Пушкин блин. Гений эпистолярного жанра!
В своем кабинете Алла уселась в кресло и, нажав на энтр, запустила закладку. Игра пошла.
Дайнагон Макото Ватанабэ был высокопоставленным чиновником дипломатической службы, знавшим своих предков до начала XV века. Этот странный, уже немолодой человек с интеллигентным, улыбчивым на азиатский манер лицом, был мелок телом, едва доходя до плеча невысокого Мюллера. Однако его фигура и внешний облик так совмещали в себе накопленную веками родовую спесь и несгибаемую стать его предков, принимавших участие в сотнях сражений, что казалось – он сам сделан из той же стали, что и самурайский меч, неброско, но смертоносно покоящийся в своем ложе, словно затаившаяся змея. При всей тщедушности комплекции, дайнагон занимал в пространстве втрое больше места, чем массивный, 100 килограммовый Мюллер. И нужно отметить, что любому, кто бы ни наткнулся на его колючий, раскосый взгляд, и в голову не пришло бы посягнуть на это пространство, занимаемое им по некому непонятному, но неодолимо действенному праву.
В тоже время не было человека более радушного, умевшего расположить к себе собеседника, вести приятную, ничего не значащую, занимательную беседу, и, нужно сказать, что на свете, видимо, не существовало предметов, знатоком которых не был бы этот господин.
По долгу службы он частенько оказывался в Авкитании, курируя филиал японского консульства, расположенный где-то в районе Дордони. В свободное время он иногда посещал их бордель, к которому, по собственному желанию, был приписан в силу союзнических отношений, табелю о рангах и личному знакомству с командующим.
Необыкновенно легко он по-приятельски сошелся с Мюллером и провел немало часов в его обществе, совмещая приятную беседу с эротическими забавами.
Хотя, конечно, майор прекрасно помнил и то, что под расписку ему разъяснил офицер спецотдела, курирующий его подразделение, когда он, как и положено, подал рапорт об «общении с иностранцем». Капитан сообщил ему, что Макото – кадровый разведчик, и его интерес к возглавляемому Мюллером борделю не случаен. Подобные заведения во все времена считались источниками важной информации.
– Однако, – заключил контрразведчик, – японцы наши союзники, контакты с ними не запрещены, и, скорее, приветствуются. Ну а если в процессе разговоров вы получите какую-нибудь интересную информацию…
Будучи общительным и словоохотливым собеседником, японец поведал Мюллеру немало интересного о разных странах, в которых бывал, что было очень кстати, поскольку майор лишь пару раз в жизни удосужился выбраться за пределы Баварии. Даже Париж он видел лишь проездом, лишь пару часов, между рейсами потолкавшись в привокзальной кафешке. Он рассказал ему о знаменитых борделях мира; о родной Японии, юго-восточной Азии, том же Париже и даже Америке, в которых ему доводилось бывать. Поблескивая круглыми очками в старомодной роговой оправе, японец так живо описывал их убранство, одежды женщин, услуги, что майору казалось, что он сам побывал и на плац Пигаль, и в невольничьих борделях Могадишо. Рассказы японца необычайно расширили пределы профессионального образования Мюллера.
Дипломат немало поведал и о борделях военного времени. Японское командование, более радикально подходившее к организации сексуальной разрядки своих воинских контингентов, развернув тысячи «Станций утешения» на оккупированных территориях азиатского театра военных действий, в которых более полумиллиона местных уроженок десятка стран, от Малайзии до Соломоновых островов, усердно трудились во благо побед императорской армии.
– Это похоже на нарушение Женевской и Гаагской конвенций! – удивился майор.
– Традиции, – оживился дайнагон, – Так повелось издревле. В старину, во времена бесконечных междоусобных войн между японскими дайме, женщин из ближайших селений сотнями пригоняли к войску. Перед каждой битвой это происходило в каждом шатре, так что когда начинался час кабана, весь лагерь стонал на разные голоса. В час крысы им всем перерезали горло. Так, что самураи спали спокойно и утром были готовы умереть, выполняя свой долг.
Рассказы о войсковых борделях были особенно интересны майору. Они делились на несколько категорий. В солдатских – процесс поставлен на поток, не отличаясь изысканностью. Офицерские были более комфортабельны, предлагая разнообразные и пикантные услуги, о самом существовании которых Мюллер никогда бы не догадался, если бы не рассказы Ватанабэ.
По мнению японца, заведение Мюллера было сопоставимо с начальным уровнем борделей этого класса. Однако, сообщил дипломат таинственным шепотом, у них были еще и бордели для высшего комсостава, о работе которых он рассказывать отказался, ссылаясь на конфиденциальность информации, пояснив, что ассортимент их услуг несопоставим с тем, что предлагает клиентам Мюллер, на что тот обиделся, словно мальчик.
