Тэд Уильямс
Марш теней
Шасо посмотрел на него, но ничего не ответил.
– Видите, – заявил Рорик, – он что-то скрывает.
– Настали смутные времена, – произнес Кендрик. – Мы перестали доверять друг другу. Но иерарх задал законный вопрос. Как вам удалось узнать, что случилось с Даветом после вашего отъезда из Туана?
Лицо Шасо стало абсолютно безжизненным.
Десять лет тому назад я получил весточку от жены, да будет земля ей пухом, – сказал он. – Это было последнее письмо перед ее кончиной.
– И в том письме она рассказывала об одном из ваших многочисленных учеников?
Главный оружейник тяжело оперся ладонями о колени и внимательно посмотрел на них, словно никогда прежде не видел. Попом он заговорил:
– Девушка, которую Давет погубил, – моя младшая дочь Ханид. После того, что с ней случилось, охваченная скорбью, она ушла в храм и стала жрицей Великой Матери. Я узнал об этом только через два года, когда дочь уже заболела и умерла. Жена была уверена, что Ханид умерла из-за разбитого сердца. Ее сжег стыд, а вовсе не лихорадка. Жена сообщила мне про Давета в отчаянии: он живет и процветает, а наша девочка покинула этот мир.
В часовне воцарилось долгое молчание.
– Мне… Мне очень горько слышать такое, Шасо, – прервал тишину Кендрик. – И вдвойне горько, что я заставил вас вспомнить об этом.
– Я не мог думать ни о чем другом с тех пор, как узнал имя посла Иеросоля, – ответил пожилой туанец.
Баррик и раньше замечал: Шасо порой глубоко погружался в себя, как хозяин осажденного замка.
– Если бы Давет дан-Фаар не находился под защитой короля Пределов, один из нас был бы уже мертв, – негромко добавил главный оружейник.
Кендрика услышанное не радовало.
– Ваша история… плохо характеризует посла, – сказал он. – Значит ли это, что и предложению, которое он передал, доверятья нельзя?
Иерарх Сисел откашлялся и произнес:
– Лично я считаю, что само предложение подлинное, хотя посол и недостоин доверия. Как и многие другие лорды-разбойники, Лудис Дракава отчаянно хочет стать настоящим монархом – он уже обратился в Тригон с просьбой признать его королем Иеросоля. Для него очень выгодно породниться с одним из древних королевских домов. Ни Сиан, ни Джеллон на такое не пойдут. Несмотря на горные хребты, разделяющие королевства, Иеросоль все равно находится к ним слишком близко, а Лудис невероятно честолюбив. Поэтому, как мне кажется, он обратил свой взор на Южный Предел. – Сисел нахмурился, обдумывая что-то. – Вполне возможно, что он запланировал это давно, для чего и похитил короля Олина.
– Он подождал, пока выкуп станет для нас непосильным бременем, и предложил сделку? – закончил за него барон Марринсвок, осуждающе покачивая головой. – Очень хитро.
– Мы можем бесконечно рассуждать, что и почему произошло, но сути дела это не меняет, – раздраженно бросил граф Тайн. – Король у него. А теперь он хочет и королевскую дочь. Отдадим ли мы ее?
– Вы согласны с иерархом, Шасо? – Кендрик пристально посмотрел на главного оружейника. Он никогда не доверял старому туанцу, как доверяла Бриони, но никогда и не сердился на него, как сердился Баррик. – Можно ли верить этому предложению?
– Я считаю, что предложение подлинное, – наконец ответил Шасо. – Но граф Блушо только что напомнил нам об истинной подоплеке вопроса.
– Но что думаете вы? – настаивал Кендрик.
– Не мне решать. – Глаза старика были прикрыты веками. – Принцесса – не моя сестра. Король – не мой отец.
– Окончательное решение, естественно, приму я. Но сначала я хочу выслушать мнение совета, а вы всегда были доверенным советником отца.
Баррик обратил внимание на то, что Кендрик назвал Шасо отцовским советником, а не своим.
От подобного пренебрежения главный оружейник помрачнел еще больше, но все-таки ответил, осторожно подбирая слова:
– Мне кажется, лучше не принимать предложения.
– Вам легко решать, потому что вас это не касается! – вмешался Тайн Олдрич. – Вам не нужно собирать выкуп, отдавать десятую часть урожая. И вам все равно, какой ущерб мы понесем.
Шасо промолчал, но за него ответил Гейлон Толли.
– Неужели вы ничего не видите за границами ваших владений? – спросил он. – Вы считаете, трудно только вам? Если мы не отдадим принцессу Лудису – а я думаю, что не отдадим, – нам всем придется пережить тяжелые времена в отсутствие короля!
– А что думает отец? – неожиданно подал голос Баррик. Это собрание, гул голосов, мелькание лиц казались ему кошмарным сном. Он никак не мог поверить, что брат вообще намерен всерьез рассматривать предложение лорда-протектора. – Ты же прочитал его письмо, Кендрик. Наверняка он высказал свое мнение.
Брат кивнул, но даже не взглянул на Баррика.
– Да, он написал, но лишь несколько слов, как бы между прочим. Он счел предложение нелепым. – Кендрик заморгал, ощутив внезапную слабость. – Это поможет нам принять решение, Баррик? Ты и сам прекрасно понимаешь: отец никогда не допустит, чтобы в качестве выкупа за него отдали кого-то другого. Даже последнего свинопаса. Он всегда ставил свои идеалы на первое место. – Теперь в его голосе звучала горечь. – А Бриони он обожает. Ты и сам на это не раз жаловался.
– Но он ведь прав! Она наша сестра!
– А мы, Эддоны, – повелители Южного Предела. Даже отец ставил эту ответственность выше собственных желаний. Как ты считаешь, кто важнее для нашего народа, сестра или отец?
– Люди любят Бриони!
– Да, любят. Ее отсутствие опечалит их. Зато исчезнет страх, который они испытывают с тех пор, как король попал в плен. Королевство без монарха – что человек без сердца. Лучше бы отец умер – да хранят его боги и даруют ему долгую жизнь! – чем отсутствовать столь долго.
За столом нависла напряженная тишина. Слова Кендрика можно было счесть изменой, но Баррик знал: брат прав. Все делали вид, будто ничего не случилось, но отсутствие короля превратило его подданных в живых мертвецов. Государство без короля похоже на жизнь без солнца, и люди это чувствовали весь прошедший год. Баррик впервые понял сейчас, какое напряжение скрывается за обычно ясным выражением лица брата, почувствовал его бесконечную тревогу и усталость. Баррик лишь гадал, что еще скрывает от него Кендрик.
Вельможи заспорили между собой. Очень скоро стало ясно, что Шасо и Гейлон оказались в меньшинстве. И Тайн, и Рорик, и даже комендант крепости Авин Броун сходились в едином мнении: раз Бриони рано или поздно предстоит выдать замуж, руководствуясь политическими соображениями, ее девственность и сейчас может стать предметом торга. Ведь они стремятся к важнейшей цели: вернуть короля Олина. Тайн был на редкость откровенен: он не стеснялся признать, что золотые долфины, сбереженные в случае принятия предложения, тоже весомый аргумент.
Обстановка накалялась, дискуссия становилась все более жаркой. Авин Броун уже грозил размозжить голову Айвару Сильверсайду, хотя оба поддерживали одну и ту же сторону. Наконец Кендрик потребовал тишины.
– Уже поздно, а я до сих пор не принял решения, – заявил принц-регент. – Я должен все обдумать. В одном брат Баррик абсолютно прав: Бриони – моя сестра, и мне непросто сделать шаг, меняющий ее жизнь. Завтра я объявлю свое решение.
Кендрик поднялся. Остальные последовали его примеру и пожелали друг другу доброй ночи, хотя в воздухе по-прежнему витала враждебность.
Баррик был недоволен завершением совета, но ему ни на минуту не хотелось оказаться на месте старшего брата. Кендрику стоило большого труда объединять этих людей. Так пастушья собака кусает за ноги беспокойных быков, чтобы те не отставали от стада.
– Я хочу поговорить с тобой, – обратился Баррик к брату. Они уже выходили из часовни, и охрана принца выстроилась в ряд, образовав заслон за его спиной.
– Не сегодня, Баррик. Я знаю, о чем ты думаешь. У меня еще много дел перед сном.
– Но… Кендрик, она же наша сестра! Она в отчаянии! Я ходил к ней и слышал, как она рыдает!
– Довольно! – громко прервал его принц-регент. – Во имя молота Перина, оставь меня в покое. Если у тебя нет какого-нибудь волшебного способа справиться со всем этим, лучше помолчи! – Гнев Кендрика был напускным: он и сам был готов разрыдаться, но лишь махнул рукой: – Все.
Ошеломленный Баррик молча смотрел, как старший брат удаляется в свои покои. Неожиданно Кендрик споткнулся, и один из стражников почтительно поддержал его.
Бриони уснуть не могла. Она лежала в темноте и мысленно вновь переживала этот кошмарный день. В голове ее все звучали слова Кендрика:
– Хватит, Бриони. Больше мне нечего тебе сказать – пока нечего. Нужно как следует обдумать ситуацию. Ты моя сестра, и я люблю тебя, но я должен править страной в отсутствие отца. Ложись и отдыхай.
Судя по доносившимся до принцессы звукам, фрейлины крепко спали. Прелестная маленькая Роза, как обычно, похрапывала во сне, точно престарелая собачонка. Бриони удалось ненадолго погрузиться в дрему, но страшный сон вновь разбудил ее. В этом видении Лудис Дракава (наяву она никогда его не видела, а лишь знала, что он ровесник отца) предстал перед ней в виде какого-то дряхлого существа из паутины, пыли и костей, Он преследовал Бриони в сером дремучем лесу. Принцесса подумала, что именно такие видения лишали Баррика сна и здоровья.
Интересно, который сейчас час? Девушка не слышала полуночного удара колокола, но, наверное, он скоро прозвучит.
«Скорее всего, во всем замке не сплю я одна».
В другое время это понравилось бы ей, но сейчас такая мысль лишь усилила тревогу: над принцессой нависла страшная угроза, безжалостная, как топор палача.
«Принял ли Кендрик окончательное решение?»
Брат не пожелал поделиться своими мыслями, когда Бриони вечером пришла в его покои. Теперь она страшно ругала себя за то, что плакала перед Кендриком, умоляя не отдавать ее Лудису… А потом просила прощения за свой эгоизм.
«Но ведь брат понимает, что я сильнее всех хочу возвращения отца!»
Кендрик был сдержан, но при прощании взял сестру за руку и поцеловал в щеку – что случалось очень редко. Если говорить честно, поцелуй принца оставил впечатление еще более тягостное, чем его озабоченность и скрытность. Бриони показалось, что это прощальный поцелуй.
Тупая боль не проходила. От постоянного страха немело тело. Бриони перебирала в уме все хорошее и плохое, что может приключиться. В конце концов, вдруг отец бежит из плена и у Лудиса не останется повода предъявлять претензии Эддонам? Не исключено и то, что лорд-протектор оклеветан молвой, а на самом деле он прекрасный и добрый. Или наоборот: он еще хуже, чем рассказывают, и тогда останется только убить его во сне, а потом убить себя… За прошедший час Бриони прожила множество жизней – мрачных и прекрасных. Наконец она погрузилась в глубокий сон. Новое сновидение оказалось приятным: близнецы играли в прятки с Кендриком, все снова были детьми.
Бриони не слышала ударов колокола, но вскоре после полуночи ее разбудил пронзительный крик.
Принцесса не была уверена, что услышала крик наяву. Она села в постели. Рядом заворочалась во сне юная Роза. Ей, наверное, тоже снились кошмары.
– Черный человек… – бормотала фрейлина.
Бриони услышала второй ужасный вопль, еще громче первого. Теперь проснулась и Мойна. В дверь стучали чем-то тяжелым. Бриони чуть не свалилась на пол от страха.
– Автарк! – завизжала Мойна, дрожа и двумя руками хватаясь за амулет, висевший у нее на шее. – Он явился, чтобы убить нас в постелях!
– Это всего лишь стражник. Поди открой дверь, – резко оборвала девушку Бриони. Она сама пыталась поверить, что это именно так.
– Нет, принцесса! Они похитят нас!
Бриони вытащила из-под матраса кинжал, накинула на себя одеяло и, покачиваясь, подошла к двери. Сердце девушки бешено колотилось, когда она спрашивала, кто там, с другой стороны.
Ей ответил знакомый голос, но это не был голос стражника. Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась тетушка Мероланна. Ночная рубашка сползла с плеча герцогини, седые волосы растрепались.
– Боги, защитите нас! Боги, защитите нас! – в панике повторяла она.
– Почему все кричат? – спросила Бриони, не позволяя ужасу овладеть собой. – У нас пожар?
– Бриони, это ты? – Мероланна задыхалась и щурила близорукие глаза. Щеки были мокры от слез. – О, хвала богам. Я испугалась, что они забрали вас всех!
– Всех?.. О чем ты? – воскликнула принцесса. Слова пожилой женщины подействовали на нее, как ушат ледяной воды.
– Твой брат, твой несчастный брат…
– Баррик?!
Бриони пронеслась мимо тетушки.
Стражников снаружи не было, но из коридора доносились непонятные звуки, вопли и отдаленные крики. Добежав до просторного парадного зала, девушка увидела множество людей: они бестолково сновали в полумраке, задавали друг другу вопросы, бормотали молитвы, поднимали вверх лампы и фонари. Все были в ночной одежде.
Огромный зал производил странное впечатление даже при ярком дневном свете. В нем было множество загадочных статуй и диковин, привезенных из разных стран, – например, над камином висела безобразная голова олифанта с огромными бивнями, похожая на голову демона из Книги Тригона. Сейчас казалось, что зал заполнен бледными призраками. В центре стоял Стеффанс Найнор. На голову его была надета забавная ночная шапочка, а борода засунута в какой-то странный мешочек. Он выкрикивал приказы, но их не слушали. Никто не остановил Бриони, никто не попытался с ней заговорить, и это было еще кошмарнее. Словно все одновременно лишились рассудка. Принцесса дошла до покоев Баррика, но никого там не обнаружила. Дверь в спальню брата была заперта. Бриони усиленно соображала, что бы это значило, когда кто-то неожиданно схватил ее за руку. Она пронзительно вскрикнула, но, увидев, чьи большие глаза смотрят на нее, схватила брата в объятия и прижала к себе.
– О боги! Я думала, ты… Мероланна сказала… Рыжие волосы Баррика пребывали в страшном беспорядке после сна, словно взъерошенная ветром копна сена.
– Я видел, как ты проходила мимо, – сказал он. У него был вид человека только что разбуженного, но еще не совсем проснувшегося: широко раскрытые глаза ничего не выражали. – Пошли. Хотя нет, лучше, наверное, не стоит…
– Что? – Успокоение Бриони мгновенно улетучилось. – Баррик, заклинаю тебя всеми богами, скажи, что происходит?
Он провел сестру за угол, в главный зал резиденции. В коридоре толпился народ. Стражники, вооруженные алебардами, выталкивали слуг и посторонних из комнаты Кендрика.
И тут Бриони осознала свою ошибку.
– Милосердная Зория! – прошептала она.
Теперь, при свете факелов, Бриони разглядела: Баррик вовсе не был рассеян – он застыл от ужаса, а губы его дрожали. Он взял девушку за руку, и близнецы вместе начали пробираться сквозь толпу, испуганно расступавшуюся перед ними, как перед зачумленными. Некоторые женщины рыдали, их лица исказились, точно маскарадные маски.
В покоях принца-регента веял удушливый запах, как на бойне. Стражники стояли на коленях возле Кендрика. Они посмотрели на принца и принцессу, но, казалось, не узнали их. Капитан королевских гвардейцев Феррас Вансен поднялся на ноги. В его глазах Бриони увидела искреннее сострадание. Солдаты перевернули Кендрика на спину. От огня факелов его лицо отсвечивало красным.
Крови было очень много, и Бриони почудилось, что перед ней не Кендрик, что этот ужас обрушился на кого-то другого. Но стон Баррика тут же разрушил хрупкую надежду.
Кинжал выпал из рук принцессы и звякнул о плиты пола, колени Бриони подогнулись, и она, как слепое животное, подползла к старшему брату, оттолкнув читавшего молитву солдата. По лицу Кендрика пробежала судорога. Окровавленная рука сжалась.
– Он жив! – закричала Бриони. – Где Чавен? За ним послали?
Она попыталась поднять Кендрика, но его тело было скользким от крови и слишком тяжелым. Баррик хотел оттащить сестру.
– Пусти меня! Он жив! – воскликнула Бриони, отталкивая его.
– Этого не может быть. – Сбивчивый голос Баррика доносился откуда-то издалека.
Губы Кендрика снова зашевелились, и Бриони почти легла на него, желая расслышать слова и убедиться, что старший брат жив. Она стала осматривать его раны, чтобы остановить кровь, но грудь Кендрика превратилась в кровавое месиво. Рубашка была порвана в лоскуты, открывая истерзанное тело.
– Не уходи! – шептала девушка на ухо принцу-регенту. – Держись за меня!
Глаза брата искали ее. Губы разомкнулись. Бриони услышала только свистящий шепот.
– Ис-с-с…
– Не покидай нас, мой дорогой, мой милый Кендрик! – Бриони поцеловала его мокрую от крови щеку.
Он застонал от боли, потом начал сгибаться, словно лист на жаровне, пока не свернулся калачиком. По ногам его пробежала судорога, он еще раз застонал – и жизнь оставила его.
Баррик все еще старался поднять сестру. Он тоже плакал.
«Все плачут, – думала принцесса. – Весь мир рыдает».
Смутно, словно это происходило не с ней, Бриони слышала крики в коридоре:
– Принц умер! Принца убили!
Капитан стражников Вансен сделал попытку оторвать принцессу от тела Кендрика. Бриони обернулась и ударила его, потом вцепилась в тяжелый мундир и попыталась свалить капитана на пол. Она потеряла голову от гнева.
– Как это могло случиться?! – кричала Бриони. Ее мысли стали такими же скользкими и кровавыми, как и ладони. – Где были вы? Где были стражники? Вы предатели и убийцы!
Какое-то время Вансен удерживал ее на расстоянии вытянутой руки, но потом лицо его исказила скорбь, и он отпустил Бриони. Тогда она вскочила на ноги и сильно ударила его в плечо и по лицу. Феррас Вансен не защищался, он лишь склонил голову. Наконец Баррику удалось оттащить сестру от капитана.
– Посмотри! – Он что-то показывал ей. – Посмотри туда, Бриони!
Слезы застилали глаза, и она не сразу сообразила, что видит позади кровати принца-регента: две бесформенные темные тени. Наконец она разглядела изображение волка Эддонов на одежде одной из фигур и растекающуюся темную лужу крови под обоими телами. Бриони поняла: охранники Кендрика тоже мертвы.
7. СЕСТРЫ ХРАМА УЛЬЯ
ДНИ
Каждый луч света между восходом и закатом
Стоит того, чтобы за него умереть.
Из «Оракулов падающих костей»
В ее памяти навсегда остались пряный аромат жасминовых свечей и сонный гул храма Улья, дыхание возбужденных и испуганных девушек – все звуки и запахи, окружавшие ее в тот миг, когда мир полностью изменился. Разве могло быть иначе? Одной встречи с живым богом, автарком Сулеписом Бишахом ам-Ксисом III, избранником Нушаша, повелителем Поднебесья и Соколиного трона, господином всего сущего – хвала его имени! – хватило бы, чтобы потрясти простого смертного до глубины души. Но то, что произошло с Киннитан, было совершенно невероятным и навечно останется таковым.
Даже через год, когда ей пришлось распрощаться с беззаботной роскошной жизнью в обители Уединения и бежать по темным улицам Великого Ксиса, чтоб спастись от неминуемой смерти, она все еще помнила каждую минуту того дня.
Как и многие другие, он начался с того, что подруга Дани разбудила Киннитан затемно.
– Ну, вставай же, Кин-я, вставай! – Дани была взволнована и едва сдерживалась, заставляя себя говорить шепотом, как требовал обычай. – Уже сегодня! Он приезжает! В Улей!
В тот день Киннитан поднялась на недосягаемую высоту – к почестям, о которых не смела и мечтать. Но если бы она знала, к чему все приведет, то постаралась бы избежать этого любой ценой; так отчаянная жажда свободы заставляет шакала, угодившего в капкан, отгрызть себе лапу.
Они спешили по коридору – две шеренги девушек с мокрыми после ритуального омовения волосами. Платья прилипали к телам, ненадолго давая приятную прохладу; день обещал быть жарким. Пышные кудри Киннитан рассыпались по плечам, одна странная рыжая прядь почти терялась среди черных влажных волос. Старухи с улицы Кошачьего Глаза, где она выросла, называли эту прядку «ведьминым локоном» и при виде ее совершали обряд защиты от зла. Однако никаких колдовских способностей, да и вообще ничего особенного в Киннитан не проявилось. Некоторые дети дразнили ее «полосатой кошкой», но когда девочка подросла, люди перестали обращать на это внимание – как привыкают к бородавке возле носа или к косоглазию.
– Зачем он едет сюда? – спросила Киннитан, еще не до конца проснувшаяся.
– Узнать, что думают пчелы, – ответила Дани. – Разве не ясно?
– Думают о чем?
Жрицы и сама повелительница Улья нередко рассказывали о правителях, приезжавших сюда когда-то, чтобы набраться мудрости у священных пчел – крошечных оракулов всемогущего бога огня Нушаша. Правда, это было невероятно давно. Жрицы Великого Улья называли имена владык из далекого прошлого – Ксарпедон и Лептис. Однако на сей раз испросить совета у пчел Нушаша собирался настоящий живой правитель, воплощение бога на земле. В это трудно поверить. Отец Киннитан всю жизнь служил священником в храме Нушаша, но ему ни разу не довелось принимать автарка. А Киннитан посвятили в послушницы чуть больше года назад, и вдруг такая удача. Она подумала, что это несправедливо.
Автарка, живого бога, звали Сулепис. Он занял Соколиный трон не очень давно и был довольно молод. Киннитан помнила смерть его отца – старого правителя Парнада. Вслед за Парнадом умерли, но уже насильственной смертью, и его сыновья – претенденты на престол, соперники ныне царствующего автарка. Все это произошло, когда Киннитан только начинала служить пчелам. Лихорадка, охватившая тогда страну, заметно отражалась на жизни Улья. Позже, когда волнения улеглись, Киннитан с удивлением обнаружила, что обычная жизнь в храме совсем иная. Возможно, неожиданное желание посетить эту задымленную пасеку в одном из уединенных уголков обширного древнего храма Нушаша объясняется молодостью автарка.
Первые месяцы правления Сулепис занимался наказанием удаленных провинций, слишком поздно, на свою беду, сообразивших, что молодой автарк – отнюдь не безвольный правитель. Тогда у него не хватало времени на церемониальные посещения и празднования, позволяющие народу лучше узнать своего повелителя.
– Как ты думаешь, он хорош собой? – спросила Дани приглушенным шепотом. Она была потрясена и испугана собственной дерзостью.
Не зная, что ответить, Киннитан лишь пожала плечами. Она никогда не думала об автарке как о мужчине – это же нелепо, как если бы червь стал размышлять о цвете горы. Киннитан не рассердилась на подругу. Она прекрасно понимала, как та испугана – а кто бы на ее месте не боялся? Ведь они ждали встречи с живым богом, таким же далеким от них, как звезды. Он вправе взять жизнь любой из них с той же легкостью, с какой Киннитан убивает муху.
Прислужницы миновали узкий переход и попали в застекленную галерею, ведущую из жилых помещений к храмовым постройкам. На протяжении этих двенадцати или пятнадцати шагов – в зависимости от того, насколько быстро шла первая девушка, – Киннитан могла видеть расположенный внизу Великий Ксис, где она когда-то жила среди людей, которые разговаривали в полный голос, а не шепотом. (Правда, и там она не имела абсолютной свободы.) В Улье шепотом говорили всегда, и иногда это раздражало не меньше, чем крики.
– Как ты считаешь, он будет с нами говорить? Какой у него голос, как ты думаешь?
– Дани, успокойся!
Лишь несколько мгновений Киннитан могла издали любоваться городом. Она скучала по улицам Ксиса, и каждый раз, проходя по галерее, впитывала в себя каждую частицу увиденного. Широко раскрытыми глазами она смотрела на голубое небо, подернутое дымом миллионов очагов, на перламутрово-белые крыши, тянувшиеся далеко к горизонту, словно усыпанный камнями бескрайний берег. То тут, то там среди однообразных каменных построек вздымались устремленные вверх башни – дома состоятельных людей. Яркие полосы и золотые украшения делали эти здания похожими на рукава великолепного платья – будто сжатые в кулак человеческие руки поднимались к небесам. У богатых не было претензий к небесам, и им следовало бы изобразить не сжатые кулаки, а широко раскрытые ладони – на случай, если боги захотят послать еще больше счастья тем, кто в нем уже купается.
Киннитан не раз представляла себе, как сложилась бы ее жизнь, родись она в семье правителей, а не купцов средней руки; будь ее отец землевладельцем, а не простым жрецом в одном из крупнейших храмов Нушаша. Конечно, все могло сложиться и хуже, если бы он поклонялся другим богам, стремительно терявшим свое влияние и уступавшим место могущественному богу огня.
– Мы так рады, что сделали это для тебя! – говорили ей родители.
Она прошла посвящение в послушницы храма Улья, хотя молила богов (вот настоящее богохульство, надо признать), чтобы этого не случилось.
– Куда более богатые семьи готовы проливать кровь за подобную честь, – повторяли родители. – Ты будешь служить в личном храме правителя!
Храм был огромный, с бесчисленным множеством помещений и залов. Казалось, будто он не меньше самого Великого Ксиса. Киннитан стала одной из сотен прислужниц сестер Улья. Даже жрица, отвечавшая за жилые покои Улья, знала по именам лишь малую часть девушек.
– Не представляю, что я почувствую, если он посмотрит на меня. А вдруг упаду в обморок? Велит ли он меня казнить?
– Перестань, Дани. Наверное, люди постоянно падают в обморок в его присутствии. Он ведь бог.
– Ты так странно отвечаешь, Кин. Ты не заболела? Краткий миг свободы закончился: громадный город скрылся из виду, когда они прошли галерею. Как говорила одна из тетушек Киннитан, Ксис настолько велик, что птица потратит всю свою жизнь на перелет с одного конца города на другой, а по пути будет останавливаться, чтобы поспать, поесть и, возможно, свить гнездо. Киннитан не очень-то верила тетушке, а отец и вовсе высмеял ее тогда. Но, несомненно, большой мир за стенами храма несопоставим с жизнью внутри Улья. Храмовая жизнь ограничивалась дорогой из жилых помещений в храмовые залы и обратно, и Киннитан жаждала стать той самой птицей, гордо парящей над бескрайним городом.
Даже надоедливая болтушка Дани замолчала, едва они оказались в огромном зале. Входя сюда, девушки каждый раз испытывали благоговение – их поражали размеры каменных колонн, сделанных в виде стволов кедров. Колонны раз в десять превышали человеческий рост и исчезали в черных тенях под потолком. Когда Киннитан впервые пришла в храм, девушку удивила его мрачность, но со временем она поняла, насколько это правильно. Огонь хорошо виден лишь в темноте, а на солнце он теряется и не производит впечатления.
Старейший жрец храма зажигал огромные фонари. Уже были видны открытые глаза Нушаша в другом конце зала. Жрец поднимал факел на длинном шесте, мелкими шажками переходил от одного светильника к другому. Казалось, в его затрудненных движениях едва теплится жизнь – он двигался, как насекомое, чувствующее, что за ним наблюдает голодная птица. Жрец оставался единственным мужчиной, которого могли видеть послушницы во время исполнения ежедневных обязанностей. Он был избранным и не представлял никакой угрозы для девственниц не только в силу своего возраста. Однако Киннитан казалось, что сестры Улья выбрали на эту должность дряхлого старика специально; во всяком случае, уж никак не за ловкость и расторопность. Вот и сейчас он делал свое дело невероятно медленно, может быть, несколько часов. Горело уже больше половины фонарей. В их свете на стене мерцали неровные линии священной надписи – начертанный золотыми буквами гимн богу огня.
Один лишь ты приносишь в мир добро,
Великий, несравненный бог Нушаш.
О ясноглазый царь небесных врат!
Приходим в мир мы все через тебя,
И быстротечна наша жизнь, как дым,
Твое тепло дает нам жизни дар.
И мы спасемся в пламени горячем
Бессмертного и яростного сердца…
Отец Киннитан, гордившийся величием своего бога, любил рассказывать о нем. Нушаш – главное божество мира, господин огня – ездил по небу на самом солнце. Его повозка куда больше земного дворца, ее колеса выше самых высоких башен. Каждый день могущественный Нушаш пересекает небо, попирая коварство и Аргала Темного, расставляющего ему ловушки, и чудовищ, что пытаются преградить путь. Он неуклонно движется к темным горам и никогда не уклоняется от выбранного пути, чтобы на следующее утро снова принести свет – ради жизни на земле.
Лабиринт и внутреннее святилище располагались за массивным, богато украшенным сводчатым проходом. В глубине сияла золотая статуя Нушаша. В бесконечных коридорах и залах располагались жилые помещения, часовни и хранилища, переполненные дарами. Целая армия священников занималась тем, что принимала подношения и вносила их в списки. Храм, где сосредоточилась земная власть бога огня, являлся осью, вокруг которой вращался мир. Девушкам не дозволялось посещать недра святилища. Как, впрочем, и всем остальным женщинам – не были исключением ни высочайшая жена повелителя, ни его благословенная мать.
Процессия повернула налево и вошла в узкий коридор. Девушки, легко ступая по каменным плитам, спешили к храму Улья священных пчел бога огня – таково было его полное название. Даже самые молодые сестры Улья, совсем недавно попавшие сюда, почувствовали, что это особенный день: их поджидала сама верховная жрица в сопровождении старшей послушницы. Верховную жрицу Раган почитали не так высоко, как оракула Мадри, однако она стала хозяйкой храма Улья, а значит, одной из самых влиятельных женщин Ксиса. Тем не менее, она была простой и даже доброй, хотя терпеть не могла глупости.
Верховная жрица хлопнула в ладоши. Девушки тотчас замолкли и образовали возле нее полукруг.
– Вы все знаете, какой у нас сегодня день, – заговорила Раган низким голосом. – Знаете, кто к нам приезжает. – Жрица прикоснулась к своей церемониальной мантии с капюшоном, словно проверяла, не забыла ли ее надеть. – Думаю, нет нужды повторять, что храм должен быть идеально чистым.
Киннитан еле сдержала стон. Они всю неделю мыли и убирали – куда уж чище?
Лицо Раган сохраняло суровое выражение, соответственно случаю.
– За работой вы будете возносить благодарности. Будете восхвалять Нушаша и нашего великого правителя за оказанную нам честь. Будете размышлять над необычайной важностью этого визита для нашей жизни. Но прежде всего вы будете думать о священных пчелах и их безропотном вечном труде.
– Они такие красивые, – сказала старшая послушница. На минуту оторвавшись от работы, Киннитан посмотрела на огромные ульи за пропахшей дымом шелковой сеткой: большие цилиндры из обожженной глины, украшенные полосками из меди и золота. Зимой под громоздкие подставки ставили горшки с кипящей водой и таким образом обогревали ульи (эту работу Киннитан терпеть не могла – от нее на руках оставалось множество ожогов). Пчелы бога огня обитали в прекрасных домиках, что могли сравниться с жилищами самых высокопоставленных и богатых людей. Пчелы тихонько жужжали, словно от удовольствия и сознания своих привилегий, и от этого низкого звука в ушах щекотало, а волосы на затылке шевелились.
