Тэд Уильямс
Марш теней
– Ты Селия, да? – обратилась к ней принцесса. После отъезда Баррика у нее не было причин недолюбливать девушку. – Как поживает мачеха?
– Неплохо, ваше высочество, учитывая, что ребенок вот-вот родится. Ее беспокоит, что вы совсем к ней не заходите.
У Бриони раскалывалась голова, и она с трудом разбирала неправильное произношение девушки.
– Она просит не беспокоить ее? – уточнила она. Селия очень мило покраснела. Так же мило она делала и все остальное, чем оскорбляла лучшие чувства женщин, не стремившихся понравиться мужчинам. Так, по крайней мере, считала Бриони, чья нелюбовь к девушке постепенно возвращалась.
– Нет-нет, – возразила горничная. – Наверное, я сказала не то. Напротив, она очень хочет с вами встретиться до рождения ребенка.
– Думаю, моей мачехе известно, что я сейчас очень занята… Тогда девушка придвинулась поближе, а Броун и Найнор сделали вид, что не слушают.
– Она беспокоится, что вы на нее сердиты, – зашептала Селия. – А это вредно для нее, для будущего ребенка. Так она считает. Она слишком плохо себя чувствовала и не могла поговорить с вами раньше. А теперь ваш брат ушел на войну. Бедный Баррик.
Селия была искренне опечалена и от этого казалась Бриони еще менее симпатичной.
«Тебя интересует мой брат, красавица», – подумала она, а вслух сказала:
– Я постараюсь.
– Она просит вас пожаловать, чтобы выпить вина на Канун зимы.
«Милостивая Зория! Осталось всего несколько дней, – вспомнила Бриони. – Неужели прошел уже целый год?»
– Постараюсь зайти к ней в ближайшее время, – пообещала она. – Передайте, что я желаю ей всех благ.
– Передам, принцесса.
Девушка сделала изящный реверанс и ушла.
Бриони увидела, какими взглядами Найнор и Броун провожали молодую горничную. Ей стало противно: даже старые мужчины бывают развратниками. Она постаралась скрыть раздражение, и они вернулись к своим занятиям, правда, работа продвигалась не так быстро, как хотелось бы.
Дела все не кончались. Казалось, каждый обитатель замка предстал сегодня перед принцессой с какой-нибудь жалобой, проблемой или требованием – от жизненно важных до смехотворных. Кого она еще не видела, так это Хендона Толли, а также – после памятной встречи в Портретном зале – его свояченицу. Семейство Толли никак не давало о себе знать.
– Скорее всего, они пытаются определить, что может означать это происшествие, – шепотом сказал Броун. – Мне доложили, что утром они, как обычно, расхаживали по замку, но, узнав новость, тотчас скрылись в своих покоях.
– Мне кажется, это вполне разумно. Только вот зачем мы разместили рядом Толли и Дарстина Кроуэла, да и остальных смутьянов?
– Потому что Кроуэл настоял на этом заранее, – ответил Найнор. – В конце лета он сказал мне, что хочет приехать на празднование Дня всех сирот вместе с Толли. Я еще подумал, что он имеет в виду герцога Гейлона и его свиту.
– Неужели они что-то замышляли уже тогда? – нахмурилась Бриони.
– Я не доверяю Толли, но не стоит считать их самой серьезной из наших проблем, – проворчал Броун.
Старый Найнор покачал головой:
– Не исключено, что они что-то задумали, ваше высочество. А может быть, просто планируют устроить торжественный обед. Кстати, раз мы заговорили об этом, стоит подумать о подготовке к празднику.
Бриони не сразу поняла, о чем он говорит.
– К празднику? – переспросила она. – Вы имеете в виду День всех сирот? Вы сошли с ума! У нас же война!
– Тем более следует подумать, – отозвался Найнор.
Стеффанс Найнор бывал иногда очень упрямым. Правда, если бы старик не умел добиваться своего, едва ли он оставался бы смотрителем замка так много лет. Бриони рассердилась. Она собралась сказать «нет» и отослать его прочь, но потом спросила себя, как поступил бы в этом случае отец? Наверное, он сказал бы так: «Если ты хочешь, чтобы люди выполняли твои задания, и если они уже доказали, что могут их выполнять, позволь им это делать и не стой у них над душой. Невозможно давать поручение и не предоставлять свободы действий».
– Зачем, по-вашему, нам следует это сделать? – спросила она Найнора.
– Потому что это святой день. Мы восхваляем богов и полубогов, а сейчас нам больше, чем когда-либо, нужна их помощь.
– Да, но мы можем совершить жертвоприношения и молебны без празднеств и веселья.
– А зачем, по-вашему, люди веселятся, ваше высочество? Чтобы сделать жизнь не такой мрачной. – Старик заморгал слезящимися глазами, но взгляд его был острым и решительным. – Простите, что говорю об этом, принцесса Бриони, но, на мой взгляд, осажденному городу не хватает отваги. А еще людям нужно напоминать, что именно они защищают. Немного счастья, немного обычной жизни – прекрасное подспорье и для того, и для другого.
Бриони поняла мудрость Найнора, но какая-то ее часть продолжала считать, что такое притворство еще хуже, чем страдания.
Авин Броун, казалось, услышал ее мысли, словно она произнесла их вслух.
– Люди никогда не забывают об опасности, ваше высочество, – заметил он. – Думаю, Найнор абсолютно прав. Можно сделать праздник не очень шумным и роскошным. Перед лицом войны, а также в связи со смертью Гейлона и, конечно, вашего брата не стоит сильно предаваться веселью. Но давайте не будем делать эту зиму мрачнее, чем того требуют обстоятельства.
– Хорошо, – согласилась принцесса. – Тогда пусть празднества будут скромными.
Найнор кивнул, поклонился и ушел. Он выглядел вполне довольным, даже благодарным. Бриони засомневалась: а нет ли у Найнора собственных планов, не использует ли он ее в своих тайных личных интересах?
«Вот так всегда, – думала она. – Я не могу сделать самого простого дела без того, чтобы возникли сомнения и подозрения. Как отец справлялся с этим? Наверное, в мирные дни все-таки легче, но все же… Проклятые времена!»
Они еще не достигли людной части города, а Жуколов уже собрался уходить. Он не отвечал на вопросы обеспокоенного Чета.
– Можете не сомневаться, я найду дорогу, – уверял он. – В этих пещерах много медлительных и глупых крыс. Я доберусь домой верхом, будьте уверены.
Чет слишком устал, чтобы спорить, и потому ограничился тем, что еще раз поблагодарил Жуколова. Они так много пережили вместе, но прощание вышло очень коротким.
В эти беспокойные времена их маленькая процессия не стала для жителей Города фандерлингов чем-то особенным, но все же привлекла внимание. Постепенно вокруг собралась целая толпа: много детей и несколько взрослых. Чет старался не обращать внимания на их вопросы и шутки. Он понятия не имел, который сейчас час и какой день недели. Молодой послушник храма, шедший впереди него, сказал, что сегодня небодень, а колокол пробил четыре раза. Чет с изумлением понял: он провел в подземных переходах почти три дня.
«Бедная Опал! Она, наверное, с ума сходит от беспокойства».
Благодаря детям новость распространялась очень быстро, и в начале Уэдж-роуд Чета и его спутников поджидали соседи. Слух достиг и его собственного дома. Опал со смесью радости и страха на лице выскочила на улицу еще до того, как они подошли к дворику.
Чет постарался не обижаться на то, что она первым обняла лежавшего без чувств ребенка, чуть не перевернув при этом носилки. Он был так измучен, что едва мог держать их, и лишь молча кивал в ответ на все вопросы соседей. Обладавший мощным телосложением Антимоний прокладывал дорогу к двери.
– Он не умер? – спросила Опал, вставая на колени у носилок. – Скажи мне, что он не умер.
– Он жив, только… спит.
– Слава Старейшим! Но он такой холодный.
– Тебе придется ухаживать за ним, дорогая женушка. Чет тяжело опустился на скамейку.
Опал помолчала, потом вдруг бросилась к мужу, обняла его за шею и расцеловала.
– Я так рада, что и ты жив, старый дурачок. Исчезнуть на столько дней! Я беспокоилась о вас.
– Я тоже о тебе беспокоился, девочка моя, – ответил Чет. – Пошли в дом. Я расскажу тебе эту необычную историю позже.
Антимоний помог Опал уложить Кремня в кровать, отказался перекусить с хозяевами и вышел из дому, чтобы успокоить толпу и ответить на некоторые не слишком сложные вопросы. Чет подозревал, что послушнику очень приятно поговорить с людьми. Насколько он знал, служители храма, особенно молодые, весьма редко попадали в Город фандерлингов. Походы на рынок и другие дела обычно доверялись более надежным старшим братьям.
Он слышал, как Опал что-то напевает в спальне. Она сняла с ребенка грязные лохмотья, протерла его тело и, так же как метаморфные братья, проверила, нет ли на нем ушибов и порезов. Чет не думал, что свежее белье поможет мальчику проснуться, но Опал необходимо было чем-то заняться.
Чет услышал какое-то шуршание и поднял голову. Только сейчас он осознал, что не один в комнате. У стены на длинной скамье сидела совсем молоденькая девушка из больших людей. Она тоже взглянула на него, но совершенно отстраненно. Темные волосы девушки были растрепаны, а платье казалось слишком большим для ее хрупкой фигурки. Чет никогда раньше не видел ее и не мог предположить, зачем и почему она может находиться в его доме. Это удивило его даже сегодня – в день, когда ему пришлось поплутать по бесконечным туннелям и увидеть так много чудес.
– Кто вы? – спросил он девушку. Опал вышла из спальни.
– Я совсем забыла тебе сказать, потому что занялась мальчиком, – сказала жена с виноватым видом. – Она пришла, когда колокол пробил дважды, и с тех пор ждет. Она сказала, что должна поговорить с тобой, и только с тобой. Я подумала, что это как-то связано с Кремнем…
Странная гостья заерзала на скамейке. Она как будто пребывала в полусне.
– Вы Чет Голубой Кварц? – обратилась она к фандерлингу.
– Да, – подтвердил тот. – А вы кто?
– Меня зовут Уиллоу, но я – никто. – Она встала, почти коснувшись головой потолка, и протянула ему руку. – Идем. Мой хозяин велел привести вас.
35. ШЕЛКОВЫЙ ШНУР
В КЛЕШНЯХ
Все заплясало,
Луна к земле припала в страхе.
Он увидит нагую Мать Всего Сущего.
Из «Оракулов падающих костей»
Киннитан почувствовала вокруг себя вибрирующее гудение, похожее на звон кристалла, и огромная рука обхватила ее тело. По руке пробегали глубокие вибрации, словно в ней пульсировала кровь. У Киннитан было такое ощущение, будто ее привязали к колоколу величиной с гору. Невероятных размеров существо подняло ее над землей. Киннитан не видела его лица – существо было затянуто дымкой, которую пронизывали вспышки света, как если бы внутри этого туманного облака разразилась гроза, – но она различала огромную темную дыру – вероятно, рот. Существо подносило ее к дыре все ближе и ближе… Она закричала или, по крайней мере, попыталась закричать, но в этом темном пустом месте не раздалось ни звука. Тишина, туман и темная пасть, открывавшаяся все шире и нависавшая над ней, как грозовая туча… Гигантское существо собиралось проглотить девушку. Киннитан перепугалась до полусмерти. Однако было в этом страхе и возбуждение, похожее на то, какое она испытывала в детстве, когда отец подбрасывал ее в воздух или когда она до изнеможения боролась со старшими братьями.
Она проснулась мокрая от пота, сердце ее бешено колотилось, в голове гудело, а кожа зудела так, будто она пролежала в одном из больших ульев храма, покрытая жужжащим ковром из священных пчел. У нее было чувство, что ее использовали – возможно, ее же сны – и вываляли в грязи. Постепенно сердце успокаивалось, по всему телу разливалось тепло, и она испытала если не наслаждение, то, по крайней мере, облегчение.
Киннитан лежала на спине в своей кровати, задыхающаяся и обессиленная. Ее руки блуждали по груди, пока не нащупали под легкой тканью ночной рубашки затвердевшие соски. Киннитан села, потрясенная и взволнованная. Воспоминание о ненасытной темной пасти еще владело ее мыслями. Она вскочила на ноги и отправилась принимать ванну. Вода осталась с прошлой ночи и совсем остыла, но Киннитан не стала звать служанок, чтобы те принесли горячей. Она с радостью села в холодную ванну и, подняв ночную рубашку до шеи, стала омывать тело, пока не задрожала от холода. Не переставая дрожать, она опустила рубашку и полностью погрузилась в неглубокую ванну, прижав подбородок к коленям. Ткань намокла и прилипла к телу, словно образовала второй слой кожи.
Остаток дня прошел спокойнее, хотя бесконечные монотонные молитвы и питье «крови солнца» были отвратительны, как и всегда. Если Пангиссир или автарк пытались таким способом ее убить, они делали это до смешного медленно. Единственное, что им удалось, это сделать ее несчастной.
Сразу после вечерней трапезы пришла служанка, делавшая прически, чтобы закрасить ее рыжую прядь – прядь ведьмы, как говорили в детстве друзья Киннитан. Луан и еще одна избранная, подружившаяся с Киннитан в первые дни пребывания девушки в обители Уединения, решили, что жене автарка не пристало быть вульгарной. Служанка высушила волосы и уложила их в красивую прическу: всегда оставался один шанс из тысячи, что именно в этот вечер автарк наконец позовет ее. Киннитан старалась сидеть спокойно, потому что служанка имела привычку царапать ее острием заколки, а потом долго извиняться.
«Едва ли она позволяет себе такое с Аримоной».
Киннитан было неприятно думать о главной жене. После того визита не последовало ни новых приглашений, ни знаков враждебности. Зато нетрудно было заметить, как другие жены и невесты автарка, считавшиеся подружками Вечерней Звезды, наблюдают за новенькой и не скрывают своей неприязни. Ну что ж, они могут воображать себя подругами великой женщины, но вряд ли сама Аримона считала их таковыми. Киннитан думала, что в жизни главной жены не было места для подруг или приятельниц.
Служанка закончила прическу как раз тогда, когда солдаты на стенах произнесли ритуальные слова вечерней смены караула:
– Ястребы возвращаются. На перчатку! На перчатку! Киннитан не сомневалась, что и сегодня автарк не изменит себе и не пришлет за ней, поэтому у нее останется пара часов до сна, приносившего лишь беспокойные видения. Она решила, что совершит вечерние молитвы, а потом почитает книжку. Одна из невест автарка, младшая дочь короля какой-то пустынной земли на юге Ксиса, одолжила ей сборник стихов знаменитого поэта Баз'у Джева с прекрасными иллюстрациями. Киннитан уже прочла несколько стихотворений, и они ей очень понравились: в них воспевались пастушьи племена, жившие высоко в суровых горах и называвшие себя «людьми облаков». В стихах говорилось о свободе и простоте их жизни, что тоже привлекало Киннитан. Молодая принцесса из пустыни казалась очень милой, и Киннитан лелеяла надежду, что когда-нибудь они станут подругами, тем более что обе были самыми молодыми в обители Уединения. Но это не значило, что Киннитан забыла о предосторожностях. Она никогда не прикасалась к книге без перчаток. В первые же дни после ее приезда сюда она услышала несколько весьма поучительных историй, и среди прочих – историю столетней давности о главной жене, что избавилась от соперницы, смазав ядом уголки страниц книги.
Эта история красноречиво говорила о нравах обители Уединения – не только о готовности убивать, но и о способности старшей жены автарка ждать неделями, а то и месяцами, пока новая фаворитка порежет палец и яд с уголка страницы попадет в ее кровь. Что бы ни говорили мужчины о женщинах и их непостоянстве, обитель Уединения была тем местом, где терпение и коварство царствовали безгранично, особенно если ставки были высоки. А какая ставка может быть выше, чем дать шанс своему ребенку взойти на трон самой могущественной империи мира?
Киннитан с нетерпением ждала того часа, когда в перчатках или без них сможет снова насладиться прелестной простотой стихов Баз'у Джева. Но, к ее огромному разочарованию, едва служанка закончила свою работу, появился посыльный. Так часто случалось в обители Уединения.
Она испугалась, узнав в гонце немого мальчика, что приходил в ту незабываемую ночь. Сегодня на нем была свободная туника, поэтому Киннитан не могла посмотреть, как заживает рана. Но он улыбался – значит, чувствовал себя прекрасно. Вручая свернутый пергамент, мальчик избегал смотреть ей в глаза, и Киннитан немного опечалило, хотя и не удивило, что он не хочет быть ее другом. Она ведь чуть не заколола его булавкой насмерть.
Как ни странно, послание не было завязано или запечатано, хотя по резкому запаху фиалок Киннитан поняла, что оно от Луан. Она подождала, пока выйдет служанка, и развернула бумагу.
Письмо явно отправляли в сильной спешке. Всего несколько слов: «Приходи сейчас же». Больше ничего.
Киннитан заставила себя успокоиться. Возможно, все дело в плохом настроении Луан. В последние несколько недель они редко разговаривали и только один раз пили вместе чай, как раньше. Тогда в комнате ощущалось напряжение: образ Джеддина витал в воздухе, хотя никто не произнес его имени. Они обе старались поддерживать беседу, и со стороны могло показаться, будто женщины увлеченно сплетничают, в то время как разговор был для них тяжелым трудом. Да, Луан никогда не посылала таких коротких записок, но, может быть, она сейчас сильно расстроена? В конце концов, избранная Луан склонна к эмоциональным всплескам, и причиной может стать прочитанная история или книга стихов. Не исключено, что избранная намерена обвинить Киннитан в том, что она плохая подруга. Возможно, она собирается отречься от своих притязаний на Джеддина, если, конечно, Луан способна на подобный самообман. Или, может быть, она желает восстановить их прежние отношения.
Киннитан отправилась за немым мальчиком через всю обитель Уединения. Ее мучили подозрения и на сердце было тяжело.
Киннитан изумилась, когда вместо пышной красавицы увидела огромного уродливого мужчину, заливавшегося слезами в постели. Она не сразу сообразила, что это и есть Луан, только без краски, парика и нарядного платья – на избранной оставалась лишь ночная рубашка, мокрая от слез и пота.
– Киннитан! Киннитан! – воскликнула она. – Хвала богам, ты пришла.
Луан раскинула руки. Киннитан не могла оторвать от нее взгляд. Оказывается, под краской действительно скрывался Дудон – грузный, замкнутый парень, который когда-то болтался по знакомым улицам, бормоча молитвы Нушашу. Киннитан, конечно, знала об этом, но не представляла себе раньше, как ее подруга выглядит в действительности.
– Почему ты меня сторонишься? – спросила Луан, и ее мокрое от слез лицо пошло красными пятнами. – Ты ненавидишь меня?
– Нет! – ответила девушка.
Но она не могла броситься в объятия Луан – не столько от брезгливости, сколько из страха приблизиться к человеку, который, скорее всего, попал в трудное положение и может быть опасен.
– Ну что ты, я вовсе не ненавижу тебя, Луан, нет, конечно, – повторила Киннитан. – Ты всегда была так добра ко мне. Что случилось?
В ответ Луан почти закричала:
– Джеддина бросили в темницу!
И уже во второй раз за день Киннитан показалось, что собственное тело больше ей не принадлежит. Она превратилась в неподвижную каменную статую, а внутри нее, как в ловушке, бились мысли. Девушка не могла произнести ни слова.
Луан всхлипнула и попыталась прикрыть лицо рукавом.
– Это так несправедливо! – продолжала она.
– Что… что ты сказала? – наконец смогла выдавить Киннитан.
– Его бросили в темницу! Об этом говорит вся обитель Уединения. И ты бы знала, если бы пришла на ужин, вместо того чтобы сидеть в своей комнате, словно отшельница.
Она снова заплакала, как будто сожалела о недружелюбном поведении Киннитан.
– Расскажи, что случилось, – попросила девушка.
– Я сама не знаю. Он в темнице. Его лейтенант стал начальником «леопардов» вместо него – по крайней мере, на время. Это все проделки Ваша, отвратительного человека. Он всегда ненавидел нашего Джина…
– Ради всех богов, Луан, что нам нужно делать?
В голове Киннитан лихорадочно закрутились мысли – безнадежные и отчаянные. Словно за ней гнались враги, а она отставала, вместо того чтобы быть в первых рядах убегавших от преследования.
Луан немного успокоилась и вытерла глаза тыльной стороной ладони. Она заговорила:
– Нам нельзя терять голову. Ни в коем случае. Мы должны вести себя как ни в чем не бывало. – Избранная глубоко вздохнула и сказала уже спокойнее: – Не исключено, что Джин арестован за что-то, не имеющее к нам отношения… Но даже если они заподозрят худшее, он ничего им не скажет. Джеддин нас не выдаст! Вот поэтому я и позвала тебя. Поклянись ни в чем не признаваться. Даже если они заявят, что им известно все. Ничего не говори – они будут врать! Наш Джеддин ничего не скажет Пиннимону Вэшу, даже если… даже если его…
Луан снова зарыдала.
– Они будут его пытать? – испугалась девушка. – Убьют? За то, что он заходил в обитель Уединения?
– Да, может быть. Но это не самое худшее.
Луан вдруг осознала, что немой мальчик все еще стоит в дверях, ожидая указаний, и сердито махнула рукой, чтобы он ушел.
– Что значит «не самое худшее»? – поразилась Киннитан. – Ты хочешь сказать, что он совершил что-нибудь еще более страшное, чем признание в любви жене автарка и незаконное проникновение в обитель Уединения, где настоящих мужчин убивают, если они заходят туда? Во имя священных пчел, что еще он успел натворить?
Луан некоторое время молча смотрела на нее, потом снова разрыдалась и с трудом выговорила:
– Он хотел… свергнуть Бесценного. Автарка!
В первый момент Киннитан подумала, что ее сердце перестало биться.
– Он… собирался убить автарка? – едва слышно прошептала она.
– Нет, нет! – в ужасе отшатнулась Луан. – Нет, он бы никогда не поднял руку на автарка. Он же дал клятву! – Она энергично трясла головой, возмущенная таким предположением. – Он собирался убить скотарка, Прусаса Хромого. Тогда автарк потерял бы трон, и… и после этого Джеддин рассчитывал каким-то образом забрать тебя.
Киннитан попятилась, махая руками, словно хотела отогнать от себя зверя.
– Глупец! Глупец! – повторяла она.
– Но он ничего не скажет, никогда не скажет ни слова об этом! – Луан стояла на коленях, раскинув руки, словно собиралась заключить Киннитан в объятия. – Он такой храбрец, наш Джеддин, такой храбрец!
Киннитан трясло от ярости и страха. Ей хотелось наброситься на Луан и бить по ее рыхлому мокрому лицу кулаками.
– Зачем ты ему помогала? Зачем позволила рисковать твоей и… моей жизнью? Как ты могла пойти на такое?
Луан снова откинулась на подушки.
– Потому что я его любила. Моего Джина! Я бы даже помогла ему завладеть тобой. Я бы сделала все, что он попросит, – сказала она, глядя на Киннитан красными от слез глазами, и улыбнулась. – Ты должна понимать, что такое любовь. Ты ведь женщина. Ты родилась женщиной. Ты должна понимать.
Киннитан развернулась и побежала прочь.
– Ничего не говори! Он никогда не скажет ни слова, наш Джин! Никогда… – кричала ей вслед Луан.
Киннитан выскочила в коридор. Ее мысли смешались в беспорядке, словно рассыпанные по полу бусинки. Права ли Луан? Заставит ли его кодекс чести молчать даже под пытками?
«Но это же несправедливо! Я ничего плохого не сделала! Я прогоняла его!»
И вдруг она услышала шаги. Не топот сандалий огромных, как волы, стражников обители Уединения, и не легкое скольжение босых женских ножек. Киннитан помедлила, потом решила, что никто не должен видеть ее у покоев Луан: тогда возникнет подозрение, что они что-то скрывают, раз встречаются сразу после ареста Джеддина. Если Луан права и Джеддин не признается под пытками, есть надежда, что жизнь вернется в обычное русло.
Киннитан отступила в темную нишу за несколько секунд до того, как человек показался из-за поворота в том коридоре, где она только что стояла. Девушка поблагодарила богов, что в нише нет светильника, и огляделась в поисках укрытия. Но укрытия не было – пришлось прижаться к ковру на стене. Если тот, кто идет сюда, осмотрится внимательнее, он может заметить Киннитан.
Она прильнула к стене и отвернула голову, зная, что взгляд всегда притягивает, особенно если ты этого не хочешь. Но человек прошел мимо, не замедляя шага. Киннитан перевела дух и выглянула в коридор в тот момент, когда приземистая плотная фигура вошла в комнату Луан. Киннитан не потребовалось много времени, чтобы определить, кто это.
Из комнаты послышался испуганный крик Луан.
Киннитан невольно сделала несколько шагов, желая помочь подруге, но благоразумие остановило ее.
Голос Таниссы был хриплым, словно она тоже боялась, но все-таки в нем слышались торжествующие нотки:
– Избранная Луан из королевской обители Уединения! Я пришла сюда, чтобы быть рукой бога. Ты предала священное доверие. Ты предала повелителя Поднебесья.
– О чем вы говорите? – спрашивала Луан.
– Спорить бесполезно, – заявила садовница. – Бесценный скрепил приговор своей печатью.
Луан завопила, затем ее крик перешел в хрип. Звук был настолько отвратительный, что Киннитан не могла поверить, что его издает человек.
– Ты… достанешься… червям, – услышала Киннитан. Теперь Танисса тяжело дышала и говорила довольно тихо – Киннитан почти не слышала ее, хотя стояла в паре шагов от двери в комнату. В голосе садовницы звучала ненависть.
– Жирная, похотливая ведьма, – сказала Танисса. Хрип сменился шипением, послышался стук упавшего тела, то ли руки, то ли ноги забарабанили по полу… Потом все смолкло.
От ужаса ноги Киннитан налились свинцом, и она с трудом заставила себя сдвинуться с места. Когда она дошла, шатаясь, до бокового коридора и оглянулась, то увидела, как зашевелились драпировки на двери. В голове застучало. Прижавшись лицом к стене так сильно, что ее кожа ощутила все неровности камня под ковром, Киннитан безмолвно молилась. Послышались шаги, на этот раз очень медленные. Киннитан старалась не шевелиться и не поворачивать лицо. Возможно, мысли садовницы-палача были слишком заняты содеянным, но она прошла мимо, не задерживаясь. Киннитан не шевелилась, пока отзвуки тяжелой поступи не смолкли.
Девушке хотелось заплакать, но слезы будто выжег холодный огонь ужаса. У нее пересохло во рту. Куда теперь идти? Что делать?
Она постояла в коридоре, переминаясь с ноги на ногу и раздумывая. Может статься, что Луан – это лишь первое задание Таниссы? Может быть, она направляется сейчас в комнаты Киннитан?
«Мне нельзя возвращаться к себе. Но куда же спрятаться? Где я могу укрыться?»
Она подумала о маленькой комнатке в Благоуханном саду – той, что Джеддин использовал для их тайной встречи. Но тут же поняла, что теперь об этой беседке известно стражникам автарка.
Нет места, где она чувствовала бы себя в безопасности.
«Они перевернут весь дворец, как шкатулку, чтобы найти меня», – думала Киннитан.
Единственная, очень слабая надежда спастись – сбежать из обители Уединения. Но как? Как, именем Улья, проскочить мимо стражников, которые как раз ее и разыскивают?
«Джеддин? Кольцо-печатка!»
Она залезла в рукав и нащупала его в потайном кармашке, пришитом собственными руками. Предчувствие и понимание того, что в обители Уединения не бывает секретов, не позволили ей спрятать кольцо в комнате.
«И какая от него польза? Даже если по счастливой случайности меня не разыскивают, чтобы убить, даже если мое имя нигде не прозвучало – как только я попытаюсь пройти через ворота с поддельным посланием Джеддина, они сразу же мной заинтересуются».
Из глаз полились слезы, горячие, беспомощные, обжигавшие щеки. Возможно ли, чтобы Джеддин выдал Луан, но не выдал ее? Нет. Шанс слишком мал.
«Ты не можешь стоять здесь и реветь! – сказала она себе. – Глупая девчонка! Уходи из коридора! Прячься!»
Но где ей спрятаться? Она находилась в самом центре дворца автарка и теперь стала его врагом. Самый могущественный человек на земле желает ее смерти, и смерть эта не будет ни быстрой, ни безболезненной.
Яд – ужас обители Уединения – теперь казался ей благом. Если бы у нее был яд, она выпила бы его без колебаний.
