Тэд Уильямс
Марш теней
– Но теперь он здесь, – возразила Опал. – Взгляни на него. Думаешь, он не такой, как все дети? Просто маленький мальчик забрел в сумеречную страну, а его оттуда выкинули. Уж мы-то с тобой лучше других знаем, что с той стороны приходит не только плохое. Ты же не выбрасываешь драгоценности, которые нашел здесь? Скорее всего, он случайно пересек Границу Теней в нескольких милях отсюда. Неужели мы его бросим умирать от голода?
Она хлопнула себя по колену, потом обратилась к малышу:
– Пошли с нами. Мы отведем тебя домой и накормим как следует.
И, прежде чем Чет сумел возразить, Опал направилась вдоль холма к видневшемуся вдали замку. Подол ее платья шуршал по сырой траве. Пристально посмотрев на Чета, мальчик последовал за ней. Во взгляде мальчишки Чету почудилась угроза, но он решил, что это, наверное, от страха или бравады.
– Ничего хорошего из этого не выйдет, – сказал Чет, уже успокаиваясь.
Он приготовился к любым наказаниям, что припасли для него боги. В любом случае лучше вызвать гнев богов, чем гнев Опал. Ведь свой маленький домик Чет делил не с богами – у тех свои просторные чертоги, недоступные для смертных. Он тяжело вздохнул и двинулся вслед за женой и мальчиком.
Виверну загнали в круглую рябиновую рощицу. У корней деревьев густо рос папоротник. Вокруг чудовища, все еще держась на расстоянии, вились распаленные до исступления собаки. Бриони видела, как виверна беспокойно мечется от одного края рощицы к другому. Девушку поразили невероятная длина ее тела и яркий блеск чешуи, мелькающей в просветах зелени.
– Трусливые твари эти собаки, – заявил Баррик. – Пятьдесят псов на одну виверну, а все не решаются подойти ближе!
– Вовсе они не трусливые! Просто у нее незнакомый запах, – возразила Бриони, с трудом подавляя желание спихнуть брата с седла.
Баррик прятал искалеченную руку в рукаве плаща, словно защищал ее от холода, хотя день был теплым и солнечным. Юноша выглядел совсем бледным и изнуренным.
– В последнее время из-за Границы Теней к нам являются много разных тварей, – сказал он, хмурясь. – Помнишь, весной прилетели птицы с железными клювами? Они еще убили пастуха в Лендсенде. А тот мертвый великан в Далер-Троте?
Загнанная в роще виверна пришла в бешенство и зашипела. Собаки отскочили назад, скуля и тявкая. Несколько загонщиков заорали от страха и бросились наутек. Бриони по-прежнему не могла толком рассмотреть носившееся взад-вперед между стволами рябины животное. Ей показалось, что голова у виверны узкая, вроде головы морского конька. Когда зверь снова зашипел, на мгновение сверкнул ряд острых клыков.
«Кажется, она тоже испугалась», – подумала Бриони, но тут же отбросила эту мысль. Ведь чудовища, подобные виверне, – существа неестественные. Они не способны испытывать ничего, кроме злобы.
– Довольно! – крикнул Кендрик, удерживая свою перепуганную лошадь у самой кромки деревьев. – Принесите мое копье!
К принцу подбежал его паж с искаженным от ужаса лицом. Молодой человек, один из сыновей Тайна Олдрича, старался не смотреть на шипящую тварь, что находилась сейчас в нескольких шагах от него. Он так спешил передать оружие принцу и убежать подальше, что чуть не уронил длинное копье с золотым орнаментом на древке и с тяжелым железным наконечником. Кендрик поймал копье на лету и сердито замахнулся вслед удирающему парню.
Остальные придворные тоже потребовали копья. Теперь, когда приближалась развязка, безупречно причесанные нарядные дамы, сопровождавшие охотников – некоторые верхом, в дамских седлах, а иные даже в паланкинах, – толпились и мешали движению, что страшно злило Бриони. В конце концов дамам пришлось отъехать в сторону, к ближайшему возвышению, и наблюдать окончание драмы с безопасного расстояния.
Бриони увидела, что ее главные фрейлины Роза и Мойна расстелили одеяло на склоне и в ожидании поглядывают на принцессу. Роза Трейлинг была племянницей главного констебля Броуна, а Мойна Хардсбруг – дочерью аристократа из Хелмингси. Обе отличались добросердечностью, поэтому Бриони и выбрала их из всей (по ее собственному выражению) «плохонькой конюшни придворных дам». Однако иногда обе фрейлины проявляли не меньшую глупость и ограниченность, чем остальные, приходя в ужас от малейшего нарушения придворного этикета и традиций. Сейчас вместе с дамами сидел старый Пазл, придворный шут. В ожидании момента, когда откроют корзины со снедью, он перетягивал струны на лютне.
Для Бриони была невыносима сама мысль о том, чтобы удалиться в безопасное место и оттуда наблюдать за окончанием охоты, слушая сплетни и болтовню о драгоценностях и нарядах. Принцесса насупилась и сделала знак загонщику, тащившему тяжелые копья.
– Дай-ка мне одно, – приказала девушка.
– Что ты делаешь? – возмутился Баррик.
Сам он не мог управиться с копьем одной рукой, поэтому не запасся оружием.
– Ты не должна приближаться к чудовищу. Кендрик такого не допустит, – заявил он.
– Мне кажется, Кендрику сейчас не до меня… Вот проклятье! – Бриони разозлилась: Гейлон Саммерфильдский заметил ее и поскакал в ее сторону.
– Моя госпожа! Принцесса! Вы можете пораниться! – кричал он.
Он наклонился, словно хотел взять копье из рук Бриони, в последний момент понял, что это слишком большая дерзость с его стороны.
Бриони старалась говорить спокойно, но решительно:
– Герцог Гейлон, я знаю, каким концом бросают копье.
– Но это занятие не для принцессы, а чудовище поистине ужасно! – не сдавался Гейлон.
– Тогда вам придется первым прикончить его, – ответила девушка чуть тише, но не менее решительно. – Потому что, если оно окажется рядом со мной, дальше ему уже не пройти.
Баррик заскрипел зубами, потом подозвал загонщика. Он взял копье и неловко зажал его под мышкой, поскольку рука его сжимала поводья.
– Что ты задумал? – спросила Бриони.
– Раз уж ты решила повалять дурака, соломенная твоя башка, кто-то должен тебя защитить.
Гейлон Толли посмотрел на них, покачал головой и поскакал к окруженному собаками Кендрику.
– Боюсь, герцог не очень нами доволен, – улыбнулась Бриони.
Откуда-то издалека донесся голос главного оружейника. Он выкрикивал имена Бриони и брата.
– Да и Шасо не обрадуется, – добавила принцесса. – Вперед!
Они пришпорили коней и понеслись. Собаки почувствовали рядом вооруженных копьями людей и вновь осмелели. Несколько псов нырнули в заросли, чтобы напасть на мечущееся красноватое существо. Бриони увидела, как тварь молниеносно повернула длинную шею, словно в воздухе мелькнул хлыст. Тут же одна из собак завизжала: ее схватили острозубые челюсти.
– Поспешим! – воскликнула Бриони, огорченная гибелью собаки и возбужденная охотой.
Она снова почувствовала, что вокруг нее, словно зимние тучи, собираются невидимые существа, и помолилась Зорин.
Теперь собаки ныряли в заросли одна за другой. Лавина стелющихся по земле тел втекала в просветы между деревьями.
Псы лаяли возбужденно и испуганно, раздавались вопли боли, но вдруг послышался странный душераздирающий рев виверны: одна из собак вцепилась зубами в чувствительное место. Лай гончих сразу же стал оглушительным. Зверь пытался пробиться сквозь свору и вырваться из плена деревьев. Раздавив когтистой лапой одну из собак и убив еще нескольких, виверна схватила очередную жертву и так яростно стала трясти ее, что кровь алым дождем брызнула во все стороны. Наконец тварь разорвала кольцо нападающих псов, выскочила из зарослей на открытое, залитое солнечным светом пространство, и Бриони увидела ее целиком.
Виверна отчасти напоминала змею: мышцы, покрытые блестящей чешуей красного, коричневого и золотого цветов. У нее были две мощные передние лапы, а сзади, у хвоста, располагалась третья. За узкой головой виднелось некое подобие воротника из костей и кожи, широко раскрывавшегося, когда тварь приподнималась.
Двигаясь в сторону Кендрика и придворных, стоявших рядом с ним, виверна наносила удары головой, что поднималась выше человеческого роста. Все происходило слишком быстро, и охотники не успели спешиться, чтобы использовать длинные копья для охоты на кабанов.
Кендрик все-таки попытался достать копьем морду зверя. Виверна зашипела и уклонилась от удара, но в это время кто-то другой – Бриони показалось, это был азартный охотник граф Блушо – вонзил копье под ребро твари, у самой шеи. Виверна повернулась, пытаясь избавиться от поразившего ее оружия. В этот момент Кендрик воткнул свое копье ей в шею и пришпорил коня, чтобы на ходу пригвоздить зверя к земле. Из раны полилась красно-черная кровь. Эти копья были рассчитаны на кабана, их древки не позволяли зверю дотянуться до охотника клыками. Тварь, уже тяжело раненная, вновь отчаянно зашипела. Конь Кендрика отшатнулся в страхе, но принц приподнялся на стременах и навалился всем телом на копье, прижимая виверну к земле.
Собаки носились вокруг, охотники подходили поближе: всем хотелось видеть, чем закончится дело. Но виверна не сдавалась.
Неожиданно чудовище свернулось кольцами вокруг копья и сильно вытянуло шею, пытаясь добраться до руки Кендрика. Конь принца снова отступил, и Кендрик чуть не выпустил оружие. Взмахнув хвостом, чудовище обвило ноги коня, и тот в страхе заржал. На миг они переплелись, как фигуры на старинных гобеленах в Тронном зале замка. Все происходило так быстро и неожиданно, что Бриони не успевала следить за происходящим. Виверна еще туже оплела ноги коня, чьи кости затрещали и сломались. Принц и его скакун свалились прямо в сплетение красно-желтых колец.
Бриони и Баррик стояли в двадцати шагах от виверны, растерянно наблюдая за схваткой. Саммерфильд и Блушо начали ожесточенно колоть разъяренное чудовище копьями, при этом попадая и в жертву. Остальные придворные спешили на помощь, в страхе гадая, жив ли принц-регент. За суетящимися собаками, сплетенным телом виверны и агонизирующей тушей смертельно раненного коня невозможно было разглядеть, что с принцем. У Бриони кружилась голова, ее тошнило.
Вдруг из высокой травы прямо на них понеслось нечто, похожее на длинную лодку с резным носом: виверна в отчаянии пыталась удрать. Копье Кендрика все еще торчало из ее шеи. Тварь бросилась в одну сторону, потом в другую. Кругом были перепуганные лошади и нацеленные копья. Виверне все-таки удалось проскочить между охотниками, и она понеслась к Бриони и Баррику.
Она выросла прямо перед близнецами. Голова чудовища раскачивалась из стороны в сторону, а единственный черный глаз блестел. Словно во сне, Бриони вскинула копье. Тварь зашипела и поднялась на задние лапы. Бриони пыталась прицелиться виверне в голову, но животное безостановочно двигалось. Баррик не сумел удержать одной рукой тяжелое оружие – оно выскользнуло и ударило Бриони в плечо, выбив копье из ее рук.
Виверна раскрыла пасть. Бриони увидела ряд острых зубов и кровавую пену, стекавшую с языка. Голова чудовища стремительно метнулась к принцессе, но в тот же миг вдруг рванулась в сторону, словно ее дернули за веревочку.
Голова была так близко, что вечером, раздеваясь перед сном, Бриони обнаружила на своей куртке из оленьей кожи дырки, прожженные ядовитой слюной чудовища – будто кто-то подержал куртку над огнем десятка свечей.
Виверна валялась на земле, из ее глаза торчала стрела, по длинной шее пробегали волны судорог. Тварь умирала. Несколько секунд Бриони молча смотрела на чудовище, потом повернулась и увидела Шасо, спешившего к ней с луком в руке. Он покосился на поверженного зверя, затем поднял разгневанный взгляд на близнецов.
– Глупые, самонадеянные дети! Если б я вел себя так же беспечно, вы оба были бы уже мертвы.
2. КАМЕНЬ В МОРЕ
БАШНЯ СЛЕЗ
Три – поверни, четыре – остановись.
Пять ударов гонга из глубины.
Лиса прячет своих детенышей.
Из «Оракулов падающих костей»
Вансен любил это место: верхнюю часть древней стены, выстроенной под темным неровным острием Волчьего Клыка. Место идеально подходило для выполнения поставленной задачи. Он приходил сюда и стоял на холодном ветру, что дул с залива Бренна. У Вансена были на то причины: отсюда открывался широкий вид на Южный Предел. Замок и город в лучах осеннего солнца раскинулись внизу как дамский туалетный столик с забавными вещицами. Разве постыдно наслаждаться такой красотой?
Когда Феррас Вансен был ребенком, он с родителями жил в долине и любил играть в «Царя горы» с соседскими мальчишками. Дети выбирали себе пригорки или камни, и каждый пытался удержаться на самом высоком месте. Когда остальные игроки уже падали вниз, Феррасу удавалось оставаться хозяином своей вершины. Но холмы все равно возвышались над ним, а за холмами вздымались северные горы, чья высота даже моменты триумфа указывала Феррасу на его истинное место.
Когда мальчик подрос, он полюбил их – по крайней мере те, до которых мог добраться. Его посылали пасти овец, и иногда он намеренно позволял стаду уйти в горы. Отец сурово наказывал его за такие проделки, но Феррас не мог отказаться от удовольствия побродить по вершинам. В юности для него не было большей радости, чем забраться на гребень скалы и смотреть оттуда на складки холмов и долины, лежавшие внизу, как смятое одеяло. Глубокие темные ущелья, устремленные ввысь утесы… Никто в его семье никогда не видел этой картины, хотя от скалы до родительской фермы было меньше мили.
Вансен порой задумывался: может быть, его любовь к высоте и жажда уединения стали острее именно здесь, в Южном Пределе – в замке, где людей было не меньше, чем пчел в улье? Интересно, приходило ли в голову кому-нибудь из солдат, торговцев или слуг посмотреть вверх и полюбоваться величественным Волчьим Клыком, его черным силуэтом, похожим на скипетр? Гора грозно нависала над башнями замка, как когда-то в детстве Вансена снежные вершины гор господствовали над холмами. Феррас думал о стражниках: удивлялись ли они громадности замка, когда проходили вдоль стен, образующих два неправильных каменных кольца вокруг холма Мидлан? Неужели лишь он один испытывает тайный трепет, глядя на это живописное место, на здешних людей и животных, на грандиозность самого строения, великолепие старинных залов, невиданную пышность королевской резиденции? Неужели возможно не восхищаться четырьмя башнями времен года, каждая из которых имеет особую форму и собственный цвет?
Или, размышлял Вансен, эта красота воспринимается иначе, если ты здесь родился? Сам он пришел сюда лет шесть назад и до сих пор не привык к местной живости и многолюдности. Ему говорили, что Южный Предел – чепуха по сравнению с замком Тессис в Сиане или огромным старинным городом-государством Иеросолем, в который вели два десятка ворот. Но молодому человеку из мрачного и уединенного Далер-Трота, где земля и небо вечно пропитаны влагой, а зимнее солнце едва всходит над вершинами холмов, все здесь казалось необыкновенным и захватывающим.
Словно желая остудить его мысли, ветер переменился и принес с собой океанский холод, острыми иголками впивавшийся в тело даже через кольчугу и кожаную рубаху. Вансен плотнее закутался в плащ и заставил себя двигаться. Его ждала работа. Королевская семья и, похоже, половина дворян уехали из замка на охоту, но это вовсе не давало ему права предаваться весь день бесполезным воспоминаниям.
Мечтательность была его проклятием. Мать однажды сказала ему:
– Ты слишком много грезишь, малыш. Такие люди, как мы, должны быть сильными и держать рот на замке.
Странно. В сказках, которые мать рассказывала на ночь Феррасу и его сестре, герои – умные молодые мужчины – побеждали жестоких великанов и ведьм, чтобы завоевать сердце королевской дочери. Но при свете дня она не уставала внушать детям:
– Вы рассердите богов, если пожелаете слишком много. Отец Ферраса был из вутов, и подчас он лучше понимал сына.
– Мне пришлось уехать далеко от дома, чтобы найти тебя, – не раз говорил он матери Вансена. – Я приплыл сюда, в это прекрасное место, от далеких и холодных, обдуваемых ветром скал, что стоят посреди моря. Человек должен стремиться к лучшему.
Юный Феррас не мог полностью согласиться с отцом – особенно в том, что касается «прекрасного места»: их ферма располагалась в тени буйной зелени холма, где полгода с неба и с ветвей деревьев лилась вода. Зачем сюда стремиться? Надо бежать подальше со всех ног. Тем не менее он любил разговаривать с отцом. Бывший моряк был немногословен – то ли по привычке, то ли с рождения, – однако с ним сын мог побеседовать о чем-нибудь интересном.
Теперь Вансену казалось, что он опроверг давние слова матери. Он приехал в чужой город, ничего не имея, и стал капитаном королевских гвардейцев Южного Предела, удостоенным чести охранять королевскую семью. Любой на его месте гордился бы собой. Даже тот, кто по рождению занимал более высокое положение в обществе.
Однако в глубине души Феррас Вансен знал: его мать права. Он по-прежнему слишком много мечтал. Что еще хуже и постыднее – мечты его были запретные.
– Этот парень как ястреб. Расслабишься на минутку – он тут как тут, – услышал Вансен негромкую жалобу одного из стражников.
Феррас уже миновал караульное помещение, однако далеко отойти не успел, когда услышал эти слова. А ведь даже не наказал солдат, застав их без оружия за игрой в кости. Только резко высказал свое недовольство.
Он вернулся. Стражники смотрели на него виновато и обиженно.
– Если бы вместо меня пришел комендант Броун, вы бы отправились назад в крепость, но уже в цепях. Подумайте об этом, ребята, – сказал им Вансен.
Когда он уходил, за спиной больше не было слышно ни звука.
«Они могут или любить тебя, или бояться», – наставлял Вансена бывший капитан Донал Маррой. Маррой предпочитал вселять в солдат страх, раздавая им оплеухи за наглость и медлительность. Когда Вансен занял его должность, он надеялся заменить страх уважением. Сейчас, после года службы, он начал понимать, что старый коннордиец не ошибался. Большинство воинов по молодости лет пороха еще не нюхали, и им было трудно поверить, что сон на дежурстве или отсутствие на посту могут погубить не только их самих, но и тех, кого они призваны защищать.
Иногда и сам Вансен с трудом в это верил. Маленькое королевство находилось на окраине мира, с севера его окружали зловещие туманные горы, а со всех остальных сторон – океан. В иные дни казалось, что ничто здесь не меняется, разве что направление ветра или погода: сыро, потом посуше, потом снова сыро; ласковый бриз после жестокого шторма, и наоборот. Такие перемены лишь утомляли жителей каменистого кусочка суши по соседству с океаном.
Замок Южного Предела был огражден двумя стенами. Высокие, гладкие, сложенные из серовато-белого отполированного гранита, они кольцом обводили холм, а в некоторых местах шли прямо по воде. Таким образом, неприступная каменная ограда и воды залива Бренна превращали бывший остров в крепость, способную выдержать любую осаду. Новая стена (ее называли Новой, хотя никто не помнил того времени, когда эту стену еще не построили) соединяла все башни времен года, кроме башни Лета. Старая стена окружала самое сердце крепости: Тронный зал и королевские покои. Эти гигантские помещения с бесчисленными переходами и залами, как в муравейнике, были столь древними и запутанными, что в некоторые их закоулки годами не ступал ни один человек.
Другие постройки, окружавшие главные покои, тоже представляли собой лабиринты. Там располагались храмы и мастерские, конюшни и жилые дома – от высоких и просторных апартаментов знати внутри Старой стены до тесных лачуг безродной бедноты, чьи жалкие домишки громоздились один на другой, превращая улицы в темные ущелья. Большинство строений в Южном Пределе соединялись между собой крытыми дорожками и туннелями, дабы защитить горожан от холодной северной сырости и жестоких ветров. Строения замка, появившиеся в разные времена, словно слились в одно целое. Нечто подобное можно наблюдать на берегу залива Бренна во время отлива: растения, камни и моллюски срастаются в единую массу, и ни один вид не существует сам по себе.
Феррас Вансен глубоко погрузился в воспоминания, не замечая холодного свежего морского ветра. «Все-таки здесь бывает и солнечная погода», – подумал он. За один только год в Южном Пределе он увидел больше солнца, чем за все детство и юность в Далер-Троте. А еще – морской воздух. Да, у этого места есть свои достоинства, немало достоинств. Иногда Феррас по-настоящему радовался тому, что живет здесь.
Солнце уже клонилось к закату. Вансен почти завершил проверку караулов Старой стены, останавливаясь у каждого поста, в том числе и у тех, где стояло по одному сонному солдату у единственной запертой двери. Опьяненный морским воздухом и собственными мыслями, Вансен хотел обойти и куда более длинную Новую стену, но взглянул на залив и увидел паруса судна, только что прибывшего из Иеросоля. Значит, времени у него нет – до конца дня нужно переделать сотни дел: расселить гостей, обеспечить им охрану, а также присматривать за ними. Комендант крепости Авин Броун, конечно же, поручит эти заботы Вансену.
Корабль был четырехмачтовый – довольно крупное судно. Значит, посланника сопровождает солидная свита. Вансен мысленно выругался: из-за них придется пожертвовать несколькими днями приятного одиночества. Необходимо удерживать солдат и горожан подальше от чужеземцев – ведь король Олин находится в плену у повелителя Иеросоля Лудиса Дракавы, а значит, между иеросольцами и людьми Южного Предела возможны столкновения.
Выйдя из тесного караульного помещения неподалеку от Вест-Грин-стрит, он заметил стоявшую на стене фигуру в плаще с капюшоном. Судя по хрупкости телосложения, там либо женщина, либо подросток. На какой-то безумный миг Феррас представил, что это она – та, о ком он едва решался подумать. Неужели судьба привела ее сюда одну и теперь он может заговорить с ней? Вансен уже стал подбирать слова: осторожные, уважительные, искренние. Но через секунду вспомнил, что ее нет в замке. Она на холмах, охотится со всеми остальными.
Вихрь мыслей, словно пчелиный рой, пронесся в голове Фер-раса. Ему почудилось, что человек в капюшоне услышал эти мысли, потому что он оглянулся, шагнул к лестнице и исчез из виду. Когда Вансен добежал наконец до ступенек, темная фигура уже слилась с другими прохожими в толчее узких улочек у стены.
«Похоже, не мне одному нравится вид с высоты», – подумал Вансен.
Сердце пронзила боль, и он не сразу осознал, что причина ее – одиночество.
– Ты слишком замкнулся в себе, Вансен, – как-то сказал ему Маррой. – Ты больше думаешь, чем говоришь. Но люди все равно знают, о чем ты думаешь. Им известно, что себя ты очень ценишь, а об остальных невысокого мнения. Старикам, Лейбрику и Саутстеду, это особенно не нравится.
– Я не люблю людей, которые… которые считают себя вправе иметь преимущества, – ответил ему Вансен. Он пытался точнее передать свои чувства, но с трудом подбирал подходящие слова. – Не люблю, когда с безразличным видом берут то, что дают боги.
– Тогда ты должен не любить большую часть человечества, – улыбнулся Маррой. Улыбка редко освещала его старое морщинистое лицо.
С тех пор Феррас Вансен часто спрашивал себя, не ошибался ли бывший капитан. Сам он любил Марроя чуть больше, чем боялся. Ему нравилась жесткая беспристрастность этого человека, его терпеливость и редкие, неожиданные проблески горьковатого юмора. Донал Маррой оставался таким до самого конца. Даже когда мучительная болезнь победила его, он не жаловался и не сетовал на судьбу, а лишь сожалел, что не знал своей участи заранее и не успел задать хорошую трепку лживому и самонадеянному младшему брату жены.
– Я надеюсь, кто-то сделает это за меня, – говорил он. – Кто-то другой убедится в его неблагодарности и хорошенько отделает мерзавца.
Вансен поражался стойкости старика: он смеялся, несмотря на мучительный кашель с кровью, а его ввалившиеся глаза горели по-прежнему ярко, как у хищной птицы.
– Ты займешь мой пост, Вансен, – сказал умирающий капитан. – Я обсудил это с Броуном. У него нет серьезных возражений, хоть он и считает тебя чересчур молодым для такой должности. Разумеется, комендант прав, но у нас нет другого выхода. Я не доверяю этому ослу Дайеру – он пустозвон, а воины постарше слишком растолстели и обленились. Капитаном будешь ты. Действуй. Можешь, конечно, все испортить, если хочешь. Тогда они будут приносить цветы на мою могилу и грустить обо мне.
Он рассмеялся, и изо рта снова пошла кровавая пена.
– Спасибо, капитан, – ответил Феррас.
– Не за что, парень. Если у тебя все получится, заработаешь только на клочок земли, чтобы построить там дом, а в конце жизни можешь получить достойное место на кладбище вместо ямы на пустыре. – Маррой крючковатыми пальцами стер кровь с подбородка. – Да, вспомнил. Не забудь им сказать, что для меня приготовлено место на кладбище стражников. Я вовсе не хочу лежать на восточных холмах. А еще меньше хочу, чтобы Михаэль Саутстед мочился на мою могилу. Так что ты уж приглядывай за ней…
Когда капитан умер, Феррас не плакал. Но теперь, когда он вспоминал старика, слезы порой сами наворачивались на глаза. Со временем он понял, что походка капитана напоминала ему походку отца. Правда, он не оплакивал и Падара Вансена. Уже много лет Феррас не посещал его могилу во дворе старенького храма в Малом Стелле. Но это неудивительно: сестры вышли замуж, обзавелись детьми и переселились в город, а отсюда до Далер-Трота было несколько дней пути. Вся жизнь Ферраса протекала здесь – в огромной и многолюдной крепости.
Он двинулся к западной башне у Вороновых ворот. Он собирался узнать у коменданта Броуна, какие будут распоряжения относительно прибывших южан. Стражники в караульном помещении разожгли жаркий огонь, и Вансен остановился согреть руки. Едва он вошел, разговоры моментально прекратились – так бывало всегда. Солдаты застыли в неловкой тишине – все, кроме караульного офицера Коллума Дайера, который был Феррасу почти другом. Вансен опасался, что в один прекрасный день ему придется поставить Дайера на место, о чем часто говаривал Маррой. Сделать это необходимо – ведь сейчас Дайер не выказывал ни страха перед капитаном, ни уважения к нему. Но день, когда такое случится, станет последним днем их хрупкой дружбы.
– Осматривали посты, капитан? – спросил его Дайер.
Вансен обрадовался уже тому, что Коллум обращается к нему по званию в присутствии посторонних. Это все-таки знак уважения, не так ли?
– Врага еще не видать? – продолжал Дайер.
– Нет, слава Перину. – Вансен заставил себя улыбнуться. – Зато прибыл корабль из Иеросоля с воинами на борту, так что не стоит терять бдительность.
Он вышел из караульного помещения и направился вниз по лестнице, а потом по улочке, ведущей к Большому залу. Кабинет коменданта располагался в лабиринте коридоров позади Тронного зала. При виде молодого капитана стражники вытянулись в струнку. Вансен взглянул вверх – на высокое здание с массивным резным фасадом, выделявшееся среди башен холма Мидлан, как жемчужина в королевской короне, и почувствовал беспокойство. Словно что-то должно измениться. Словно из-за его собственной ошибки или по внезапной прихоти судьбы все это у него отнимут.
– Я счастливчик, – сказал он себе. – Небеса ко мне милостивее, чем я того заслуживаю. У меня есть все, что мне нужно. Или почти все. Это щедрые дары, нельзя желать большего, нельзя гневить богов жадностью. Я счастливчик, я должен помнить об этом везде и всегда.
