Тэд Уильямс
Марш теней
32. ЕЩЕ ПРИ ЭТОЙ ЖИЗНИ
СЛЕЗЫ
«Ликуй и веселись» – Вот что нам говорит
Вой волка на луну.
Из «Оракулов падающих костей»
Крупные капли дождя с шумом падали на землю, и улица Мастеровых превратилась в поток грязи. Мэтти Тинрайт осторожно переступал с доски на доску – некоторые из них погрузились в жижу, словно прохудившиеся лодки, и выступали над поверхностью только одним краем. Мэтти прикладывал невероятные усилия, чтобы не испачкать башмаки. Денег, выделенных ему на одежду, не хватило на деревянные сабо. Точнее, в борьбе между сабо и огромным роскошным гофрированным воротником выиграл последний. Мэтти очень заботился о том, чтобы хорошо выглядеть.
Одна из досок утонула в грязи целиком, и старый Пазл застыл, будто превратился в статую, растерянно глядя близорукими глазами на углубление шириной в два ярда, заполненное вязкой жижей. Прямо на него с грохотом ехала воловья повозка, занимавшая всю ширину дороги. Время от времени раздавались громкие крики погонщиков. Люди, спешившие по улице Мастеровых от Скрипучей аллеи – несколько торговцев, промокших подмастерьев и множество солдат-рекрутов из провинции, – отошли под навесы домов и с интересом наблюдали за происходящим. Повозка ехала медленно, но, вероятно, старый шут не видел ее.
Тинрайт раздраженно вздохнул. Ему совершенно не хотелось возвращаться назад по грязи, чтобы спасти товарища, но ведь Пазл был для него единственным близким человеком, почти другом. Мэтти не мог допустить, чтобы повозка его задавила.
– Пазл! – окликнул он старика. – Иди сюда! Эта скотина сейчас наступит на тебя!
Шут, моргая, поднял глаза. На Пазле был самый приличный его наряд: темные рейтузы, плащ с капюшоном, а также замызганная шляпа невероятного размера, из-под которой он мог видеть лишь свои перепачканные грязью ботинки. Наряд был гораздо смешнее любого шутовского костюма. Тинрайт подумал, что Пазлу нужно одеваться именно так, когда он развлекает королевских гостей.
– Эй! – закричал Тинрайт.
На этот раз Пазл, кажется, увидел его знаки и посмотрел на приближавшуюся повозку. Раздраженный вол и его погонщики были поглощены сложными маневрами на раскисшей улице, и Пазла для них словно не существовало. Старый шут заморгал, сглотнул и наконец осознал серьезность надвигающейся опасности. Он поднял длинную, как у журавля, ногу в грязном башмаке и попытался дотянуться ею до слишком далекой доски, однако потерял равновесие и ступил прямо в месиво грязи. Тощая нога оказалась в луже по щиколотку. Пазл завизжал и задергался всем телом.
Ему повезло: погонщики все-таки следили за дорогой, поэтому шут отделался легким испугом. Повозка остановилась в паре ярдов от него, окатив брызгами грязи. Вол опустил голову и смотрел на моргавшего от страха, перемазанного с головы до ног человека так, словно впервые видел столь странное существо.
Тинрайт совсем не так представлял себе их появление в «Квиллер Минте». В грязной дыре было темно и тесно, и никто не заметил, как они вошли. Трое новобранцев засмеялись, глядя на покрытые слоем засохшей грязи ноги Пазла, но подвинулись, когда дрожавший старик и Тинрайт сели у огня. Поэт окликнул пробегавшего мимо помощника трактирщика: Джила сменил мальчишка лет девяти-десяти – наверное, один из многочисленных родственников Конари, достаточно юный, чтобы не чураться работы. Тинрайт велел принести щетку и тряпку, чтобы Пазл отчистил грязь, а сам пошел к стойке. Там Конари открывал новый бочонок эля. Теперь вместо прежней откидной доски здесь красовался настоящий стол. Поэта удивили и даже немного расстроили такие изменения: некоторым от войны одна польза – теперь в «Квиллер Минт» заходит еще больше пьяниц. Успех Конари принижал достижения самого Тинрайта.
Конари довольно кисло посмотрел на Мэтти, но все-таки заметил его пышный воротник и новый камзол.
– Тинрайт, ты негодяй! – сказал он. – Ты лишил меня помощника.
– Лишил? – возмутился Мэтти. – Я тут ни при чем. Из-за него я сам чуть не угодил в темницу. Но в итоге все сложилось хорошо: теперь я придворный поэт принцессы-регента и потому на него не в обиде.
Он подозрительно посмотрел на табуретку, достал платок и протер ее, прежде чем сесть.
– Тогда, скорее всего, принцесса глуховата. Бедная девочка! Словно ей без тебя мало забот. – Конари подбоченился. – Раз уж ты взлетел так высоко, то должен как миленький вернуть мне три монеты. Иначе весь город увидит, как тебя вышвырнут на улицу из таверны.
Тинрайт совсем позабыл про долг. Он сморщился, но тут же вспомнил, что сегодня они гуляют за счет Пазла.
– Ну конечно, – ответил поэт, с невозмутимым видом вытащил монеты и швырнул их на стол. – Я не мог прийти раньше, потому что развлекал принцессу, иначе давно вернул бы тебе деньги.
Конари уставился на медяки, словно впервые их видел. Для этого человека деньги значили куда больше, чем воротник и камзол. Только теперь он поверил, что Тинрайт добился успеха в жизни.
– Хочешь чего-нибудь выпить? – предложил он.
– Ага. Мой товарищ – личный шут короля, так что принеси нам кувшин самого лучшего эля. А не того пойла, каким ты потчуешь остальных. – Он грациозно помахал рукой.
– Тогда с тебя еще монета, – заявил Конари. – Эти три уже мои, помнишь?
Тинрайт застонал. Разве теперь ему не положен кредит? С недовольной гримасой он выложил деньги на стол.
Кажется, Пазл немного отошел от потрясения. Он уже закончил соскабливать грязь со своих полосатых рейтуз и туфель, хотя на них еще оставались кусочки засохшей земли. Теперь старик смотрел на огонь с таким видом, будто не знал, как называется эта удивительно теплая и яркая штука.
– Согласись, здесь куда интереснее, чем на кухне в замке, – во всеуслышание обратился к нему Тинрайт. – Здесь столько солдат. Толкаются, как гуси у кормушки.
Пазл поднял глаза.
– Мне… мне кажется, я здесь уже бывал, – проговорил он. – Давно. Этот трактир горел?
– Ага, – кивнул Тинрайт. – Много лет тому назад. Так мне, по крайней мере, говорили. Это захудалое местечко, но в нем есть свое очарование. Поэту необходимо выпивать с простыми людьми, или он потеряет чувство реальности, имея дело лишь с высоким и прекрасным. Я часто здесь бывал до своего возвышения.
Он посмотрел вокруг, не слышит ли кто-нибудь его рассуждений. Но, увы, все сидящие перед очагом были заняты игрой в кости и не обращали на него никакого внимания.
– Так-та-ак… – раздался знакомый голос.
Кувшин с элем и две кружки звякнули о каминную полку. При виде необъятного зада женщины, что принесла выпивку, Пазл от изумления вытаращил глаза.
– Мэтти Тинрайт! – воскликнула она. – А я уж думала, ты умер или уехал обратно на западное побережье.
– Нет, просто у меня появились другие обязанности, – пояснил поэт, постаравшись кивнуть Бриджит (а это была она) как можно любезнее.
– Похоже, ты высоко взлетел, Мэтти, – отозвалась Бриджит.
Она дотронулась до его камзола и провела пальцем по воротнику.
Наконец-то! Он заулыбался и довольно сказал Пазлу:
– Видишь, меня здесь еще помнят.
Старик не очень-то его слушал. Он не сводил глаз с колыхавшейся над корсажем плоти Бриджит, словно голодный человек, увидевший сочный кусок жареного мяса. Тинрайт снова повернулся к девушке.
– Да, Зосим мне улыбнулся. Я теперь придворный поэт самой принцессы-регента.
Девушка на минуту нахмурилась, но вскоре опять повеселела.
– Должно быть, тебе одиноко в замке, хоть там и полно прекрасных дам, – усмехнулась она. – Наверное, скучаешь по своим старым друзьям и своей старой кровати?..
Нет, это было уже слишком. И хотя старик все еще пялился на грудь женщины, сам Тинрайт не хотел, чтобы ему напоминали о прошлом.
– Ах, да… – произнес поэт самым беззаботным тоном, но посмотрел на Бриджит укоризненно. – Помню, я несколько раз оставался здесь на ночь с Хьюни и Теодоросом, когда мы слегка перебирали. У нас, поэтов, слабость к крепким напиткам, они раскрепощают фантазию. – Он похлопал Бриджит по заду и попытался сунуть ей монету. – Будь хорошей девочкой, Бриджит. Тебя ведь так зовут, верно?
Хорошо, что в руках у девушки не было ни кружки, ни подноса, но она обошлась и без них: Бриджит так треснула Мэтти по затылку, что слезы брызнули у него из глаз, а шляпа слетела с головы и упала прямо в золу.
– Ах ты, собака! – сказала она так громко, что половина посетителей повернулись в их сторону. – Ты всего несколько дней провел в замке, а уже вообразил, что у тебя кое-что из чистого серебра. Невин Хьюни, когда засыпает на девушке, пускает слюни и газы, а руки у него становятся бессильными, как вата. Но он, по крайней мере, не считает, что оказывает ей благодеяние.
Бриджит гордо повернулась и ушла, а все вокруг залились смехом. У Тинрайта звенело в ушах от оплеухи, поэтому остроты зрителей звучали для него не громче журчания ручейка.
После нескольких кружек разбавленного эля – Конари продавал в «Квиллер Минте» только такой – Пазл заметно оживился.
– Помнится, ты говорил, будто тебя отправляют на войну? – спросил он, стирая с губ полоску пены. – В качестве военного поэта или кого-то в этом роде…
Тинрайт утратил всю свою веселость, но старался не показать виду.
– Ах, ты об этом, – небрежно сказал он. – Я поговорил со смотрителем замка лордом Найнором – я не путаю его имя?
– Да, Найнор. – Пазл слегка нахмурился. – Довольно мрачный тип. Мне ни разу не удалось его рассмешить. Наверное, слишком много думает.
– Да, наверное. Естественно, мне очень хотелось поехать, но Найнор решил, что я больше нужен здесь, чтобы поднимать дух принцессы. Ведь ее брат ушел на войну.
На самом деле Найнор сам пришел к нему, чтобы выяснить, действительно ли поэт уезжает с армией. Неизвестно, откуда он узнал о неожиданном решении принцессы. Тинрайт рухнул перед ним на колени, пустил слезу, клялся, что произошла ошибка, что кто-то неверно понял приказание. Найнор обещал поговорить с принцессой. С тех пор прошло немало времени, армия и принц-регент отправились в поход. Теперь поэт чувствовал себя в безопасности. Но даже воспоминание о том разговоре ввергало его в дрожь. Мэтти Тинрайт отправляется на войну! С чудовищами и великанами! Только богам известно, кого он мог бы там встретить. Нет, его гладкая кожа и красивое лицо предназначены для других баталий – для тех, что происходят в постели. После них обе стороны остаются целыми и невредимыми.
– Я просил, чтобы меня отпустили, – объявил Пазл. – Я не нужен им здесь. Я был нужен их отцу, а этим двоим – уже нет. Он-то был хорошим человеком. Понимал мои шутки и выдумки. – Пазл моментально от веселости перешел к слезливому унынию. – Говорят, король Олин жив, но я опасаюсь, что он никогда не вернется. Мне очень жаль его, он замечательный человек. А теперь эта война… – Он посмотрел на Тинрайта, моргая. – С кем мы сражаемся? С колдунами? Ничего не понимаю.
– Никто не понимает, – согласился Тинрайт и снова почувствовал себя в своей стихии. – Даже в замке сплетники разносят самые безумные слухи, а что творится в городе? – Он показал на небольшую группу мужчин за столом: они курили трубки и передавали друг другу какую-то бумагу. – Знаешь, что утверждается в этой грязной бумажке? Что принцесса-регент и ее брат убили Гейлона Толли, герцога Саммерфильдского.
Он покачал головой с искренним возмущением: надо же навести такую клевету на милую девушку, которая признала талант Тинрайта и возвысила его, подняла из мерзости до тех высот, которых он заслуживает… Он снова покачал головой и осушил то ли четвертую, то ли пятую кружку эля. Мэтти выпил бы и еще, но Бриджит была занята, а он не решался подозвать ее.
Пазл тоже смотрел в ее сторону.
– Очень красивая девушка, – заметил он.
Мэтти нахмурился и принялся разглядывать осадок в своей кружке.
– Бриджит? – отозвался он. – Да, хорошенькая, но страшно привязчивая. Радуйся, что ты уже не в том возрасте, мой Добрый друг. Эти женщины – просто беда для мужчины. Стоит одну ночь с ней покувыркаться, как она воображает, что ты у нее в руках и должен таскать ее за собой, как игрушечную лошадку.
– Не в том возрасте? – повторил Пазл с сомнением и тоской.
Шут так долго молчал, что Тинрайт поднял голову и взглянул на него в упор – не уснул ли? Но нет, глаза шута были широко открыты. Тогда Тинрайт повернулся в ту сторону, куда смотрел Пазл: может быть, у Бриджит расстегнулось платье? Оказалось, что старик уставился на дверь, которая только что захлопнулась, отгораживая их от дождливого дня.
– Наступает комендантский час, – прокричал Конари из-за стойки. – Закрываемся с вечерним колоколом. Скоро сюда придут блуждающие огоньки, так что поторапливайтесь, допивайте!
– А я думал… – медленно проговорил Пазл.
Мэтти Тинрайт поставил кружку. Он раздумывал, не выпить ли еще, и пытался сделать непростой выбор: что лучше – посетить безобразный трактирный нужник или опорожнить мочевой пузырь под проливным дождем у задней стены дома?
– Что ты думал? – переспросил он.
– Я… я только что видел одного знакомого человека. Чавена, придворного врача. Он разговаривал вон с тем, в капюшоне. – Пазл заерзал на месте, оглядываясь вокруг. – Нет, тот в капюшоне тоже ушел. Возможно, они удалились вместе.
– Ну и что странного? Врач знает, как никто другой, что эль полезен для здоровья. Полезнее самих врачей и их снадобий.
– Но ведь он уехал… хотя нет… очевидно, не уехал. – Пазл покачал головой. – Он уехал из замка по срочным делам, и все страшно удивились. Правда, он мог и вернуться.
– Ну конечно. Наверное, он ездил в какое-то жуткое место, если вернулся и сразу пошел сюда, – заключил Тинрайт и с трудом поднялся на ноги. Может быть, он выпил несколько больше, чем ему казалось? – Пошли, нам пора. Здесь собираются одни бедняки, и лишь изредка заглядывает какой-нибудь врач или поэт.
Он помог Пазлу подняться и милостиво добавил: – Или королевский шут, конечно. Нет, здесь совершенно не ценят приличных людей.
Комнаты Баррика нравились Бриони больше, чем ее собственные. Окна ее гостиной выходили в Уединенный сад, что особенно радовало в солнечную погоду. В дождь у нее на подоконнике ворковали голуби и было уютно, как под теплым одеялом. Однако почти весь обзор закрывала каменная громада Волчьего Клыка, и Бриони пришлось довольствоваться созерцанием двора и сада.
Из маленького окошка гардеробной Баррика виднелась дорога к океану. Принцесса остановилась у этого окна. Перед ней сверкала бело-красная башня Осени, а за ней волновался сине-черный угрюмый океан. Только что пронеслась буря, и небо покрывали тучи, но смотреть на островерхие крыши, похожие на крошечные горные страны, и горизонт над ними было удивительно приятно. Бриони невольно думала о том, как велик мир.
«Интересно, Баррику специально выделили эти комнаты – потому что он мальчик, а я девочка? Для меня – сады и тихие уголки, старые стены. Они приучают к мысли, что ты проведешь свою жизнь взаперти. Зато для него – вид на мир, что принадлежит ему по праву рождения: небо, жизнь и возможности, простирающиеся во всех направлениях».
Брат сейчас в том необъятном мире, а она беспокоится о нем и завидует ему.
«Это двойное предательство, – думала она. – Он не только бросил меня одну, но оставил на меня трон и этих людей – вечно что-то требующих, о чем-то молящих, спорящих…»
Но эти мысли не изменили ее любви к Баррику. Они лишь превратили их связь, дающую им силы, в привязанность балованного ребенка, который не может оставаться в одиночестве.
«Ах, ведь Баррику грозит огромная опасность, если помощник трактирщика говорит правду, – говорила она себе, но ничего не могла поделать. Оставалось только ждать и готовиться к худшему. – Боги просыпаются… кажется, так говорит этот странный человек. Но он ничего не объясняет. Что он имеет в виду? Что все это вообще значит? Когда мир начал сходить с ума?» Между облаками образовалась прореха – вниз упал узкий луч света, высветил на минуту башню Лета и снова спрятался за облака. Бриони вздохнула и повернулась к фрейлинам.
– Мне пора одеваться.
– Но, ваше высочество, – начала было Мойна. – Эта одежда… она… вам…
– Я уже объяснила, что буду делать и почему. У нас война. Мой брат выступил с армией. Я последняя из Эддонов в этом замке.
– Еще ваша мачеха, – робко заметила Роза. – Ребенок…
– Пока он не родился, я остаюсь единственной из Эддонов в Южном Пределе. – В голосе Бриони зазвучал металл, чему она сама и удивилась, и ужаснулась: «В кого я превращаюсь?» – Сколько можно повторять, что я не могу оставаться прежней. Я представляю не только себя, но и брата, и всю семью.
При виде выражения, появившегося на лицах девушек, она недовольно фыркнула.
– Нет, я не сошла с ума, – сказала она фрейлинам. – И я знаю, что делаю.
Точно ли так? Она сомневалась. Иногда от горя и отчаяния люди сходят с ума, и тогда они могут причинить вред окружающим. Сумасшествие может подкрасться так тихо, что человек и не заметит. Что стоит за ее желанием носить одежду Баррика? Реакция на высокомерие мужчин и желание быть ближе к брату? Или неприятие красивых нарядов – это болезнь, которая постепенно лишит ее женственности?
«О боги и богини, я так страдаю! Все ушли! Каждый день мне хочется плакать. Или ругаться».
Но принцесса не позволила себе проявить чувства, не стала ни плакать, ни ругаться. Она приняла строгий вид, заставивший Розу и Мойну замолчать.
– Мне пора одеваться, – повторила Бриони.
Она стояла с прямой спиной, гордо откинув голову, как истинная королева или императрица, и девушки повиновались, они начали одевать ее в платье брата.
Но фрейлины все-таки притворились, будто не знают, как носить мужские вещи, хотя с ними было куда проще, чем с женской одеждой. Бриони пришлось самой надевать тяжелый пояс для меча, самой его застегивать, самой вкладывать клинок в ножны.
Если это была перемена погоды, то какая-то странная. Вансен стоял на холме позади группы разведчиков, смотрел на широкую долину, на Сеттлендскую дорогу, петлявшую внизу, и пытался понять причину своего волнения. Было душно, хотя днем прошел сильный ливень, отчего дорога стала труднопроходимой. Нет, не в этом дело. У воздуха был какой-то кисловатый привкус, напоминавший о той поре осенью, когда жгут опавшую листву, хотя время для этого прошло два месяца назад. Нет, и запахи здесь ни при чем. Все было странно, даже свет стал неестественным: быстро темнело, солнце уходило за черные тучи, а склоны холмов по сравнению с ними казались необычно зелеными. Но и такое он видел сотни раз. В чем же дело?
«Это от страха, – сказал он себе. – Ты уже побывал за Границей Теней и боишься оказаться там снова. Ты видел тех, кто идет сюда, и страшишься встречи с ними».
Все утро навстречу войску шли беженцы: услышав о бойне в Кендлстоне, они поспешили покинуть свои дома. Некоторые, в основном женщины и дети, сумели бежать из города во время нападения. Они рассказывали ужасные вещи, а Тайн Олдрич и Вансен весь день пытались сообразить, чем это грозит. Они безуспешно пытались выработать стратегию, которая могла бы остановить безумное войско. Рассказы беглецов расстроили солдат – ведь ополченцы сами были фермерами и мало отличались от тех, кто погиб в Кендлстоне. Тогда, с разрешения Тайна, Вансен выехал вперед вместе с разведчиками, чтобы подробно расспросить прибывавших беженцев, оказать им помощь, дать еды и воды и отвести от дороги. Так удастся избежать бесконечного потока страшных историй, и без того уже напугавших солдат: они действовали, как струи ледяной воды. Феррас Вансен не сомневался, что их следующая остановка на ночлег будет мрачной и тревожной, но хотел предотвратить худшее.
Конечно, смысла в этом было немного: тот, кто боится даже рассказов о сумеречных существах, вряд ли сумеет выжить в битве с ними. Однако Вансен надеялся, что в настоящем сражении к людям вернется мужество, как бы сильно они ни были напуганы. Реальный враг всегда слабее того врага, что живет в вашем воображении.
Он повернулся к Дэбу Доли – одному из вернувшихся из той злосчастной экспедиции за Границу Теней. С очень большой неохотой, под давлением Бриони Вансен согласился расширить полномочия Михаэля Саутстеда, которому не слишком доверял, и в первый же вечер после производства в капитаны тот устроил две драки в городе. Но молодой Доли – совсем другое дело. Осторожный, вдумчивый не по годам, после пережитого он стал еще серьезнее. Если бы Вансен не хотел увидеть собственными глазами, что их ждет впереди, он мог бы с легким сердцем послать Доли во главе отряда разведчиков, несмотря на недостаток опыта.
– Думаю, нам следует остановиться здесь на ночь, Дэб. Во всяком случае, я предложу это графу Тайну. Возьми людей, спустись с холма и попробуй найти воду. Мне почему-то кажется, что за тем бугорком должен быть ручей.
Доли кивнул. Остальные опытные разведчики, услышав слова капитана, молча сели на коней, свернули с дороги и поехали вниз.
«Будь у меня несколько сотен таких воинов, я не испугался бы сумеречных существ», – подумал Вансен.
В глубине души он знал, что это не так. Даже если ты возглавляешь тысячу самых лучших в мире солдат, ты не в силах изгнать из сердца тот холодный ужас, что внушали призрачные существа.
Долина заполнилась огоньками костров. Армия еще недалеко ушла от дома, поэтому солдаты ели мясо и мягкий хлеб – его пока не надо пилить ножом, как часто случается в военных походах. Гвардейцы из Кертуолла играли на волынке и пели. Несмотря на унылую мелодию, их пение радовало слух. И Вансену, и всем остальным было приятно послушать музыку.
Он шел к одному из костров, когда увидел на гребне невысокого холма фигуру в окружении стражников, державшихся чуть в стороне. Он пришел в замешательство, но через минуту узнал принца Баррика. Вансен был немного удивлен: он думал, Баррик присоединился к лорду Олдричу и остальным лордам, которые сейчас закусывали. Но из опыта общения с королевской семьей Вансен уже знал, что этот мальчик ведет себя необычно и предпочитает одиночество.
«Правда, он уже не мальчик», – поправил он себя.
Баррику столько же лет, сколько было Вансену, когда тот ушел из дома в город на поиски счастья. Тогда Феррас был уверен, что уже стал мужчиной, и не нуждался в доказательствах этого. Глядя на Баррика, он невольно вспомнил принцессу Бриони и ее тревогу за брата. Безусловно, принц был в безопасности: он находился ярдах в двадцати от ближайшего костра. Вансен всегда уважал желание людей побыть в одиночестве, что многие не понимали, но сейчас он тревожился. Ведь Коллум Дайер был совсем рядом с ним, когда беднягу утащило чудовище.
Сообщить принцессе, что ее брат погиб в честном бою, было бы невыносимо тяжело. Но сказать, что призрачные существа выкрали принца прямо из лагеря? Невозможно.
Вансен стал не спеша подниматься на холм, чувствуя, как хлещет по ногам мокрая трава. Он все время думал: чего же хочет от них сумеречное племя? Капитан прошел несколько войн и имел кое-какой опыт. Он знал: есть люди, которых можно остановить только силой, если они хотят забрать что-то у других. Есть и другие: они боятся, что у них что-то хотят отобрать, хотя на самом деле никто этого делать не собирается. В основе любой войны лежат жадность и страх. Но чего хочет армия теней – войско величественное и ужасное, призрачное и блистательное? Почему после двухсотлетнего перерыва они покинули свои безопасные земли, скрытые туманом? Те, с кем они когда-то воевали, давно умерли. Поколения смертных прожили жизни, ни разу не встретив сумеречных существ. Они знали о них лишь из старинных историй да видели в страшных снах.
Он еле сдержал дрожь, ибо лучше других знал: сумеречные существа – не люди. И не животные. Они демоны. А значит, человеку не понять причин их поступков.
Феррас уже близко подошел к Баррику. Принц оглянулся, посмотрел на него и вновь вернулся к созерцанию. В той стороне, куда смотрел принц, Вансен не увидел ничего интересного.
– Простите меня, принц Баррик, – поклонился он. – С вами все в порядке?
– Здравствуйте, капитан Вансен, – ответил молодой человек и продолжил всматриваться в ночное небо.
Ветер разогнал тучи, и на небе проступили звезды. Феррас Вансен вспомнил: в детстве он думал, что звезды – это костры, разожженные такими же людьми, как и он, звездными пастухами, живущими с противоположной стороны небесной сферы. Они, может быть, тоже считают костры Вансена и его соседей звездами.
– Холодает, ваше высочество, – сказал Вансен. – Возможно, вам стоит вернуться к остальным?
Принц промолчал.
– Как там было?.. – наконец произнес он.
– Что – было?
– За Границей Теней. Там все иначе? Другие запахи?
– Там страшно, ваше высочество, я уже говорил и вам, и вашей сестре. Туман и темнота. Трудно ориентироваться.
– Но на что это похоже? – Его больная рука была спрятана под плащ, а второй он указывал на небо. – Вы видели те же созвездия – Лестницу Демии, Рога?
– Я сейчас не могу вспомнить, – покачал головой Вансен. – Все… все было как во сне. Созвездия? Не уверен.
Баррик кивнул.
– Мне снится… снится та сторона. Теперь я это понимаю. Я видел их во сне всю мою жизнь. Я не знал, что это такое, но теперь, когда вы рассказали… – Он повернулся к Вансену и посмотрел на него удивительно острым взглядом. – Вы говорите, вам было страшно. Почему? Вы боялись умереть? Или что-то иное?
– Боялся смерти? – задумался Вансен. – Конечно. Боги дали нам страх смерти, чтобы мы не относились к их дару слишком легковесно и в полной мере использовали то, что нам дано. Но я чувствовал и другое… не только страх смерти.
– «Чтобы мы в полной мере использовали то, что нам дано», – повторил принц и улыбнулся, хотя улыбка показалась Вансену вымученной. – Да вы поэт, капитан Вансен.
– Нет, ваше высочество. Просто… этому меня учил наш деревенский священник. – Он слегка смутился. – Я не очень верю, что это на самом деле так. Кто знает, что будет с нами в ледяных руках Керниоса?
– Действительно… кто знает?
В этот момент Вансен отчетливо вспомнил дни, проведенные за Границей Теней.
– Я боялся, потому что тот мир был мне непонятен, – ответил он принцу. – Потому что я не мог доверять своим чувствам. Потому что я лишился способности разумно мыслить.
– И ничего страшнее этого быть не может. Точно не может, капитан Вансен.
Видно было, что Баррик испытывал какое-то мрачное удовольствие от этого разговора. Он пристально посмотрел на Вансена и спросил:
– Как вас зовут, капитан?
– Феррас, ваше высочество. Довольно распространенное имя в долинах.
– Но у вас редкая фамилия.
– Мой отец родом с Вуттских островов. Баррик снова посмотрел на звезды.
– Но он предпочел жить в Далер-Троте, – заметил принц. – Он был счастлив? Он еще жив?
– Умер, ваше высочество, уже давно. Да, отец был вполне счастлив. Он всегда говорил, что готов отдать весь океан без остатка за участок земли и хорошую погоду.
– Видимо, он родился не там, где ему предназначалось, – заметил Баррик. – Думаю, так бывает. Некоторые люди проживают жизнь как во сне, потому что не смогли найти для себя в этом мире подходящее место. Они идут, не зная куда, их окружают призраки, страх, чужаки, как было с вами в сумеречной стране. – Он засунул под плащ и вторую руку. – Вы правы, капитан Вансен, холодает. Думаю, выпью вина и отправлюсь спать.
Принц начал спускаться с холма.
«Он еще совсем ребенок, со всей его философией», – решил Вансен.
Он последовал за принцем, чтобы защитить его в случае опасности, таившейся даже здесь, у костров.
«Умный, сердитый и пугливый ребенок. Да позволят ему боги прожить достаточно долго, чтобы его знания превратились в мудрость».
Как только Бриони вошла, в зале возник гул неодобрительных голосов, грозящий в любую минуту превратиться в рев. Шум не прекратился, даже когда она заняла свое место во главе стола. Трапезы в Большом зале почти никогда не проходили спокойно и мирно, и в другое время она предпочла бы перекусить у себя. Но раз уж решилась устроить эту демонстрацию, надо идти до конца.
Справа от нее сидел иерарх Сисел. Броун, хотя за столом были люди выше его чином, занял место слева – как комендант крепости, находящейся на военном положении. Иерарх, увидев принцессу, вытаращил глаза и поджал губы, но уже через минуту завел непринужденную беседу, словно она пришла в обычном женском платье. Бриони не понимала, то ли восхищаться его выдержкой, то ли сердиться. Броун, конечно, был раздосадован. Бриони хорошо его знала и не сомневалась: его раздражение вызвано прежде всего тем, что она специально пытается привлечь к себе внимание в такое неподходящее время. То, что принцесса надела мужское платье, его вряд ли взволновало. Лорд комендант был занят делами поважнее. Он ждал, когда подадут основное блюдо, и только тогда намеревался начать разговор.
Когда остатки цыплят были унесены, в зал вкатили тележку с половиной истекающей соком жареной бычьей туши. Вокруг нее были уложены запеченные павлины, украшенные собственными перьями. Бриони подумала, что обед слишком пышный для обычного дня. Находившиеся в комнате собаки засуетились, залаяли и начали носиться вокруг стола в надежде поймать оброненную кость. Бриони погладила одну из них, радуясь тому, что хоть кто-то в зале счастлив.
– Работы по укреплению стен почти завершены, – сообщил ей Броун. – Однако и сильные стены не устоят, если сердца слабы. Лорды своенравны. Некоторые уже уехали домой, чтобы отсидеться или, в случае неблагоприятного исхода, уплыть по морю подальше отсюда.
– Я знаю, – отозвалась Бриони.
Ей пришлось выслушать от них немало лживых объяснений и выдуманных причин. При желании она могла бы с легкостью разоблачить любого.
– Пусть едут, лорд Броун, – ровным тоном продолжила она. – Это не те люди, которые нам понадобятся, если дела действительно пойдут плохо.
Она посмотрела на Хендона Толли и его свояченицу Элан. Они сидели близко к середине стола, но словно находились в другом мире. Девушка была окружена поклонниками вроде Дарстина Кроуэла, барона Грейлока. Все, кроме нее, смеялись какой-то шутке Толли.
– Если честно, жаль, что они все не уехали, – сказала принцесса. – Ожидание осады – дело нетрудное, но защищать Южный Предел будет гораздо труднее.
– Беда в другом…
Броун откинулся назад и подождал, пока молодой сквайр отрежет для него кусок мяса и положит на тарелку.
– С каждым малодушным аристократом, бегущим на юг или уплывающим на запад, – продолжил он, когда молодой человек справился с задачей, – уезжает свита из вооруженных воинов, а они нам нужны, все до одного.
Бриони развела руками: что она может с этим поделать? Разве заставишь любить себя, подумала она. Особенно если дело касается не отца, эту любовь уже заслужившего, а дочери. Ей вспомнились лица тех, кто приходил с ней попрощаться. Эти люди приводили какие-то доводы, говорили, что должны ехать домой и защищать свои земли, обещали вернуться с подкреплением, но при этом их взгляды были отсутствующими и пустыми, как на портретах в зале. Она про это вспомнит, если когда-нибудь солнце вновь воссияет над Южным Пределом. Она вспомнит, кто сбежал, а кто остался, накажет одних и наградит других по заслугам. Она должна так поступить ради отца и Кендрика, раз уж сами они не могут защитить свой дом.
