Тэд Уильямс
Марш теней

Полная версия

21. ЗОЛОТОЙ ДОЛФИН

ПУТЬ ГОЛУБОЙ СВИНЬИ

Назад, назад, от перьев к чешуе,

От чешуи к камню, от камня к туману.

Дождь – служитель безымянного.

Из «Оракулов падающих костей»

Над Кул-на-Кваром высилась башня, название которой означает «Облачные духи», или «Духи в облаках», или даже «Что думают облака». Невозможно передать все смыслы на человеческом языке. Именно в эту башню обычно отправлялся король Иннир в поисках настоящей тишины.

Башня была не самой высокой в Кул-на-Кваре – еще одна, словно вскинутое копье, взметнулась над огромным замком. Но ее изящный шпиль называли просто Высоким местом. История башни Облачных духов терялась в глубине веков, во временах, известных как Кричащие годы. Даже те, кто принадлежал к племени кваров, избегали ее и старались не поднимать взгляд на окутанную туманом иглу.

Иннир дин'ат сен-Кин, повелитель ветров и мыслей, сидел на обычном своем месте у окна в одной из верхних комнат башни. Его ветхие одежды слегка шевелил ветер, но сам он застыл без движения. Был разгар дня – по крайней мере, по меркам Кул-на-Квара: как обычно, серое небо без солнца, но ветер слегка разогнал туман. Стройный человек стоял в дверях, разглядывая крыши огромного замка. Они блестели после утреннего дождя, переливаясь оттенками серого и черного. Человек терпеливо ждал, когда Иннир обратит на него внимание.

Он был очень терпелив: прошло не меньше часа, прежде чем слепой король пошевелился и повернул голову.

– Харсар? – спросил он. – Нужно было окликнуть меня, друг.

– Вид из окна очень успокаивает.

– Согласен. – Иннир изобразил пальцами жест, означающий благодарность за мелкую услугу. – Все утро я сдерживал страсти, разгоравшиеся на собрании, и выслушивал споры о Стеклянном договоре. Я мечтал о том, как приду сюда, в тишину, буду наслаждаться легким ветерком с М'ааренола. – Король поднял руки и прикоснулся к своим глазам, потом еще раз и еще, словно выполнял ритуал. – Я до сих пор помню, что видел в тот день, когда потерял зрение.

– Ничего не изменилось, господин.

– Все изменилось. Но к делу. Ты так долго ждал меня, Харсар-со. Сомневаюсь, что ты пришел сюда полюбоваться видом из окна.

Харсар слегка склонил безволосую голову. Советник короля принадлежал к племени Каменного Кольца – очень подвижному народу небольшого роста. По меркам своего племени Харсар был высоким. Когда он подошел к Инниру, чтобы помочь тому подняться, его голова оказалась почти на уровне плеча монарха.

– У меня для вас хорошая новость, господин, – сообщил он.

– Расскажи.

– Ясаммез и ее воинство перешли Границу.

– Так быстро?

– Вы же знаете, Ясаммез очень сильна. Она долгие годы ждала этого и готовилась.

– Да, так и было, – медленно кивнул король. – А мантия?

– Она у нее. По крайней мере, пока у нее. Но ученые Подземной библиотеки думают, что мантия не выдержит, если ее слишком сильно растянуть. Сейчас она распростерта везде, где побывала Ясаммез. Эти земли теперь наши. А когда мантия не сможет растягиваться дальше, Ясаммез пойдет вперед без нее, сжигая все огнем, вытаптывая и круша мечом. – Харсар, обычно сдержанный, не мог сейчас говорить спокойно. В его словах слышались ликование и торжество. – И куда бы она ни пришла, эти солнцепоклонники будут оплакивать своих мертвецов.

– Да, – отозвался Иннир и помолчал. – Да. Благодарю тебя за приятное известие, Харсар-со.

– Вы обрадовались куда меньше, чем я надеялся, господин. – Советник сам испугался своих слов и склонил голову: – Ах, простите мне мою неучтивость, сын Первого Камня. Я глупец.

Король поднял руку, и стало видно, какие длинные у него ногти. Этот жест означал, что извинения приняты.

– Не надо просить прощения, друг мой. Мне необходимо многое обдумать. Ясаммез – великая воительница. И теперь, когда ее выпустили на волю, мир изменится. – Иннир снова повернулся к окну. – Прости и ты меня, Харсар-со. Мне приятно, что ты зашел сообщить мне новость, – сказал король, и лицо его стало торжественным и спокойным, а над головой появилось мерцавшее, словно лиловый светлячок, пятнышко света. – Мне нужно подумать. Мне нужно… поспать.

– Простите, что отнял у вас время, великий Иннир. Смею ли я предложить вам свои услуги? Могу ли я сопроводить вас в нижние комнаты? Ступени еще не просохли.

Легкая улыбка пробежала по лицу слепого короля.

– Ты добр, но я лучше засну здесь.

– Здесь?

В башне Облачных духов было лишь одно ложе: место силы, порождавшее особые сновидения.

В следующее мгновение человек из племени Каменного Кольца прижал руку к губам.

– Простите меня, господин! Я не должен задавать вопросы. Какой же я глупец! – расстроенно забормотал он.

На этот раз ответный жест Иннира выглядел более формально.

– Не расстраивайся, советник, – проговорил повелитель. – Со мной все будет в порядке.

Харсар все кланялся и кланялся, пятясь к выходу, и делал это так быстро, что любой наблюдатель испугался бы за него: советник мог запросто скатиться по ступеням – скорее, чем слепой король. Но он резко остановился перед самой лестницей и начал осторожно спускаться вниз. В башнях Кул-на-Квара ступени производили тихие мелодичные звуки. Например, пользующаяся дурной славой лестница Высокого места издавала негромкие стоны, как беспокойно спящий ребенок. И только на ступенях башни Облачных духов не было слышно ничего, кроме поступи идущего. Иннир прислушивался к отголоскам шагов удалявшегося советника, пока они не исчезли за воем ветра.

Иннир дин'ат сен-Кин подошел к двери в стене, что разделяла верхнее помещение башни на две комнаты. Во второй комнате, точной копии первой, тоже было окно, но выходило оно не на блестевшие от дождя крыши замка, а в сторону туманного юга. Там проходила Граница Теней, туда ушла Ясаммез со своим воинством завоевывать смертных. Как и первая, комната была почти пуста. В первой стоял стул, здесь – невысокое ложе. Король лег на него, сложил руки на груди и погрузился в сон. Над его лбом по-прежнему светилось лиловое пятно.

Чет не мог уснуть. Ночь все не кончалась и не желала уходить – как нежеланные гости, которым некуда торопиться.

«Мы попали в лапы зла».

Эта мысль преследовала его. Впервые он понял больших людей, которые спрашивали его, как фандерлинги живут в пещерах под землей. Вовсе не камни Города фандерлингов давили на него – ведь не чувствует рыба давления воды. Его угнетало ощущение, что он и его маленькое семейство окружены и опутаны невидимым безликим злом. Чет не знал, что именно оно собой представляет, и от этого чувствовал себя несчастным и беспомощным.

«Мы попали в лапы злых существ, и они все крепче сжимают нас».

– Что ты задумал? Скажи, ради всех тайн! – недовольно проворчала Опал. – Ты ворочаешься всю ночь.

Ему очень хотелось успокоить ее и ответить, что все в порядке. Они часто ссорились, но он всегда предпочитал компанию жены обществу мужчин. Они много лет прожили вместе, и Чет нуждался не только в спокойствии жены, но и в ее благоразумии.

– Не могу уснуть, Опал. Беспокоюсь.

– И о чем? – Она села на кровати и заправила выбившиеся из-под ночного колпака волосы. – Только говори тихо, а то разбудишь ребенка.

– Он меня тоже очень беспокоит.

Чет встал и на ощупь пошел к столу, чтобы взять кувшин с вином. Дома фандерлинги редко пользовались светильниками, довольствуясь тусклыми отблесками уличных фонарей, и всегда удивлялись, что большие люди наверху не могут передвигаться без яркого света. Он взял стакан с каминной полки и повернулся к жене:

– Хочешь вина? – предложил он.

– С чего мне хотеть вина в такой час? – По ее голосу Чет понял, что Опал тоже волнуется. Она спросила: – Чет, что тебя беспокоит?

– Я точно не знаю. Пожалуй, все. Мальчик, крышевики, слова Чавена о Границе Теней.

Он подошел со стаканом к кровати, сел и накрыл ноги толстым одеялом.

– Появление этого ребенка – не случайность, Опал, – проговорил он. – Его вывезли из тумана и оставили здесь как раз в тот день, когда Граница Теней сдвинулась. А ведь такого не бывало сотни лет.

Мальчик тут ни при чем! – возразила Опал довольно громко, несмотря на собственное требование соблюдать тишину. Он не сделал ничего плохого. Ты еще скажи, что он какой-нибудь… шпион, или демон, или… переодетый колдун!

– Я не знаю, кто он. Но я не намерен больше ждать и гадать, что же спрятано у него в мешочке на шее.

– Чет, так нельзя! Мы не имеем права!..

– Чепуха, женщина, и ты это знаешь. Это наш дом. А вдруг он принес домой ядовитую змею – огневку или что-то вроде того? Разве можно позволить ему?

– Это просто глупо…

– Ничуть не глупее всего того, что происходит вокруг. Сумеречное племя из старинных историй вот-вот объявится прямо у наших дверей, а мы делаем вид, будто ничего не происходит. Мы нашли этого мальчика, Опал, – он не наш сын. И понятия не имеем, кто он такой или что он такое. Мы знаем одно: он появился из-за Границы Теней. Ты не видела, как к нему обращались крышевики: словно он их старинный друг или ценный союзник…

– Он помог одному из них, ты сам говорил!

– И у него есть некая вещь, проливающая свет на его прошлое.

– Ты не знаешь наверняка.

– Но и ты не можешь утверждать обратное. Почему ты споришь со мной, Опал? Боишься, что мы его потеряем?

У нее в глазах стояли слезы. Чет и в темноте чувствовал это по ее голосу.

– Да! Да, я боюсь, что мы его потеряем. А тебе все равно!

– Что?

– Ты все слышал. Ты хорошо с ним обращаешься, ведь ты добрый. Но ты не… не… не любишь его… – Она с трудом удерживала слезы. – Не любишь так, как я.

На миг Чета охватили гнев и удивление.

Опал перевернулась на бок, от ее рыданий сотрясалась кровать, и все остальные заботы мгновенно перестали тревожить Чета. Его Опал рыдала! Она испугалась! Он обнял жену.

– Прости меня, старушка. Извини, – успокаивал женщину фандерлинг. Теперь он сожалел о каждом вырвавшемся слове. – Не волнуйся. Я никому не позволю забрать его.

– А нельзя как-нибудь по-другому? – спросила Опал. Они все-таки зажгли небольшую лампу, и Чет увидел, что глаза жены покраснели и опухли. – Это очень плохо, неправильно.

– Теперь мы его родители, – возразил Чет. – Пора привыкнуть к ситуациям, когда что-то кажется нам ужасным, но мы должны это сделать. Видимо, такова плата за возможность иметь ребенка.

– Очень похоже на тебя, – прошептала она уже спокойнее. – Ты всегда все знаешь и во всем разбираешься. Как тогда, с теми состязающимися кротами.

Спящий ребенок, как всегда, скинул одеяло и лежал лицом вниз. Лицо его было повернуто набок, будто у пловца. Когда он делал вдох, его светлые волосы белели, словно иней. Фандерлинг смотрел на него со смешанным чувством обожания и страха. Чет понимал, что в обмен на право заглянуть в мешочек он заключил с Опал некий договор, и теперь должен будет принять точку зрения жены, что бы они там ни обнаружили. В глубине души он знал: если они не найдут свидетельства совершенного Кремнем убийства – не какого-то, а совсем недавнего, – Опал не откажется от мальчика.

«Как Опал успела привязаться к нему? – удивлялся Чет. – Неужели все женщины такие: всегда готовы полюбить любого ребенка, как рука готова хватать, а глаз видеть? Почему я не чувствую ничего подобного?»

На самом деле он тоже привязался к мальчику, хотя его привязанность не была похожа на чувства Опал: женщине казалось, будто Кремень – часть ее самой, что она нуждается в его постоянном присутствии.

«Не слишком ли горяча ее любовь? Или это я слишком холоден?» – размышлял Чет.

Мальчик негромко застонал во сне и пошевелился. Глядя на его беззащитную гладкую шею и приоткрытый рот, Чет очень надеялся, что они с женой не обнаружат при нем ничего дурного.

«Кто-то использует этого ребенка», – подумал Чет.

Он вдруг окончательно уверился в этом. Он понятия не имел, что подтолкнуло его к такой мысли, и не понимал, что именно она значит.

«Добро или зло несет та воля, что скрывается в нем? И что он такое? Орудие? Посланец? Наблюдатель?»

В сомнениях Чет опустился на колени и просунул руку под рубашку мальчика, служившую ему подушкой. Пальцы нащупали твердый предмет. Но голова Кремня лежала как раз на нем, и ребенок мог проснуться. Чет осторожно приподнял мальчика за плечи.

– Ты разбудишь его! – прошептала Опал. «А так ли уж это плохо?» – подумал Чет.

Не было ни малейшей нужды скрывать от ребенка свои намерения. Если честно, Чет с удовольствием подождал бы до утра, вот только не сумел бы заснуть. Мальчик зевнул и повернулся на бок, позволив вытащить мешочек со шнурком из-под рубашки. Чет почувствовал себя вором.

«Но ведь он его не прячет, – подумал Чет. – Хороший знак, верно? Интересно, если бы он знал, что это плохая вещь, спрятал бы он ее или нет?..»

С мешочком в руках Чет вышел из спальни и направился к столу. Опал следовала за ним по пятам, будто он взял не просто вещь Кремня, а частицу самого мальчика. В прошлый раз Чет больше заинтересовался камнем, который отдал потом Чавену. На этот раз он внимательно рассмотрел сам мешочек: размером с куриное яйцо, почти плоский, толщиной с палец. На нем была нанесена сложная и изящная вышивка разноцветными нитками, но рисунок представлял собой узор, а не картинку и ни о чем Чету не говорил.

– Ты когда-нибудь видела подобную работу? – спросил он жену.

– Как-то на рынке мне попалась на глаза вышивка из Коннорда, но та была куда проще, – пожала плечами Опал.

Чет осторожно нажал на мешочек пальцем. Содержимое его продавливалось, издавая слабый хруст, но в самой середине было что-то твердое, как кость.

– Где мой нож?

– Тот, тупой? – отозвалась Опал, направляясь за коробкой, в которой хранились всякие мелочи. – Если ты хочешь втайне от мальчика открыть мешочек и взглянуть на его вещь, не следует делать это по-варварски. – Она достала из коробки крошечное лезвие с перламутровой ручкой. – На вот, возьми… Нет, я передумала. Отдай. Мне ведь придется зашивать мешочек, когда ты проверишь его.

«Если сумею затолкать обратно его содержимое и сделать вид, что ничего не случилось», – подумал Чет, но промолчал. Мальчик вряд ли сам заглядывал внутрь, так что разницы нет.

Опал аккуратно вытащила несколько нитей сбоку, где меньше вышивки. Чет ни за что не догадался бы поступить так – он вспорол бы мешочек сверху и наверняка испортил бы вышивку.

– А вдруг это магическая вышивка? – предположил он. – И если мы нарушим ее, содержимое мешочка исчезнет?

Чет не вполне понимал, что говорит, но в столь поздний час трудно было не думать об этом. Они словно вступали на чужую и, возможно, враждебную территорию.

Опал недовольно посмотрела на мужа.

– Как это на тебя похоже: ты задумываешься только после того, как дело сделано.

Но она остановилась, явно обеспокоенная.

– Думаешь, там что-то живое? И оно… может укусить?

– Лучше отдай мне. Если кто-то и должен потерять палец, пусть это будет не тот, кому потом придется зашивать мешочек, – сказал Чет, пытаясь превратить все в шутку.

Он слегка надавил на разрез, чтобы тот раскрылся, и поднес мешочек к свету. Но внутри увидел лишь какие-то высушенные цветы и листья. Он наклонился и осторожно понюхал содержимое. Запах был необычным и незнакомым: смесь пряных ароматов. Чет сунул внутрь палец, стараясь ничего не Повредить, но сухие листья ломались, и благоухание становилось сильнее. Наконец он коснулся чего-то твердого и плоского. Фандерлинг попытался вытащить неизвестный предмет, но тот оказался почти того же размера, что и мешочек.

– Придется еще немножко разрезать, – вздохнул Чет, передавая вещицу Опал.

– Моли, волшебный корень, и «разбитое сердце», – принюхиваясь, сказала Опал. – Но не только. Остальное я не знаю.

Опал распорола шов до самого конца и вернула мешочек Чету.

Он осторожно потянул твердый предмет. Сухие цветы и листья посыпались на стол. Чет потянул чуть сильнее, и предмет наконец выскользнул наружу. Овальный, прекрасно отполированный и украшенный резьбой, он был твердым, но не как камень. Его украшал непонятный узор. Чет с удивлением рассматривал предмет: зачем этот простой круглый кусок кости – то ли слоновой, то ли еще какой – украшать столь искусной резьбой? Опал на минуту взяла вещь в руки, кивнула и отдала обратно мужу, перевернув другой стороной.

– Это же зеркало, старый дурень. – В ее голосе послышалось облегчение. – Ручное зеркало, как у благородных дам. У твоей принцессы Бриони, наверное, таких несколько.

– У моей принцессы Бриони? – переспросил Чет. Он подхватил их обычный шутливый тон, поскольку ничего другого не придумал. Он тоже почувствовал облегчение, но в меньшей степени, чем жена. – Уверен, принцесса пришла бы в восторг, услышав твои слова.

Он посмотрел на зеркало, поднял его и повертел, пока не поймал отражение от светильника – вроде бы совершенно обычное.

– Зачем мальчику зеркало? – недоуменно спросил он. Опал покачала головой, удивляясь его глупости.

– Ну разве ты сам не понимаешь? Ясно как день. Скорей всего, оно принадлежало его… его настоящей матери. – Ей было неприятно произносить эти слова, но она решительно продолжила: – Она дала сыну зеркало как… как память. Может быть, ей грозила опасность, и у нее оставалось лишь несколько секунд, чтобы спасти сына. Она хотела дать знать тому, кто подберет ребенка, что это мальчик из хорошей семьи и у него есть любящая мать.

– Странно это… – Чет не поверил в ее объяснение. – Она хранила зеркало зашитым в мешочек?

– Да нет же! Она сделала это, чтобы не повредить его.

– По-твоему, у высокородной женщины случилось несчастье: на замок напали враги или он горел, как в балладах больших людей, которые ты так любишь слушать на рыночной площади, – и она потратила последние минуты на то, чтобы зашить зеркало в мешочек? Да еще так аккуратно.

– Ты все усложняешь, – ответила жена.

Но Опал скорее удивилась, чем рассердилась. Она могла позволить себе быть великодушной, поскольку явно оказалась в выигрыше: они нашли всего лишь зеркало, а не кольцо с фамильным гербом или письмо, подробно описывающее происхождение ребенка или страшное преступление. На всякий случай Чет высыпал на стол остатки листьев и цветов. Опал недовольно заворчала. Однако в мешочке ничего больше не оказалось.

– Если ты закончил мусорить, оставь уборку мне, – заявила женщина. Теперь она уже не скрывала своего торжества. – Мне придется потрудиться, чтобы успеть вернуть этой вещи ее прежний вид, пока мальчик не проснулся. А ты ложись спать.

Чет так и поступил, однако сон к нему не шел. Опал тихонько возилась с мешочком, но фандерлинга тревожило другое. То, что они обнаружили, оказалось совсем не страшно. Похоже, пока никакие перемены им не грозят. И все же… Было кое-что еще.

«Обязательно скажу об этом Чавену, когда снова его увижу», – решил Чет.

Он устал, сильно устал и хотел спать. Еще больше он хотел, чтобы Опал оказалась права и беспокоиться было бы не о чем, но кое-что по-прежнему его терзало.

«Спрошу у Чавена при встрече. В последний раз ему не очень-то пришлось по душе мое общество, но больше обратиться не к кому. У него есть опыт в подобных делах. Возможно, он что-то мне объяснит. А вдруг это зеркало – не простое зеркало…»

Бриони часами не выпускала из рук отцовского письма. Она разглядывала знакомый почерк снова и снова, словно это портрет короля, а не написанные им слова. Она и не подозревала, как сильно скучает по отцу. Читая письмо, она слышала дорогой голос, как будто Олин находился в этой комнате, а не за сотни миль от дома; как будто они не расставались на полгода. Неужели какое-то письмо могло стать причиной смерти Кендрика?

Помимо семейных печалей, в послании был и другой смысл. Как и говорил Броун, Олин действительно писал об автарке и о своей обеспокоенности угрозой с юга.

«Мы подошли к главной моей тревоге, сын мой, – читала Бриони уже в шестой или седьмой раз. – Слухи о том, что автарк расширяет свою империю на север и приближается к нам, не преувеличены. Весь континент Ксанд, что находится за Белой пустыней, теперь подчиняется Ксису. Предыдущие правители довольствовались тем, что брали дань с завоеванных королевств. Новый автарк куда жестче в этом вопросе. Говорят, он считает себя не просто королем, а богом, и во всех подвластных ему землях люди должны почитать его как сына солнца! Пока он еще не требует этого от городов и королевств Зона, подпавших под его власть. Но я уверен, рано или поздно он этого потребует – когда его положение достаточно упрочится.

Только не подумай, что если он сумасшедший, то он глуп. Нет. Он сделан из кремня. При рождении ему дали имя Сулепис. Он был двадцать третьим из двадцати шести братьев царствующей семьи – змеиного гнезда, ставшего легендарным даже в беспокойном Ксисе, где всегда хватало жестокостей и убийств. Говорят, что к тому времени, когда через год после смерти отца Сулепис взошел на трон, в живых остался лишь один его брат – самый младший. Но и того он приказал опустить в расплавленную бронзу, едва закончилась церемония коронации. Когда фигура остыла, Сулепис велел установить ее перед своим дворцом. Один путешественник рассказывал, что автарк обожает пугать этой фигурой своих гостей: говорит, что она называется «Гордость семьи».

Его власть в Ксанде безгранична, но хотя он и захватил территории в Эоне, эти мелкие государства либо располагают неудобными гаванями, либо вообще не имеют портов. Он прекрасно понимает, что ни одно из покоренных государств не обеспечит ему удобного плацдарма для вторжения, а без надежного опорного пункта его армия, как бы велика она ни была, не победит противника, полного решимости отстаивать свою землю. Особенно если Сиан, Джеллон и королевства Пределов выступят вместе…»

Бриони отложила письмо с тем же раздражением, что и после первого прочтения. Джеллон – этот рассадник предательства! Очень похоже на отца: даже попав в плен из-за жадности короля Геспера, он все еще надеется объединиться с ним против общего сильного врага.

«Не исключено, что со временем ему бы это удалось, – подумала Бриони. – А что делать мне? Если мы объединимся, мерзкий граф Анджелос снова вернется сюда, и мне придется обращаться с ним как с союзником, хотя я желала бы пронзить его сердце мечом».

Она пообещала себе, что после обеда займется фехтованием. Баррик еще слаб после болезни, но можно обойтись набитым опилками чучелом: представить, что это Анджелос или его господин Геспер. Их приятно продырявить.

Размышляя об отсутствующей странице, Бриони никак не могла угадать, что заставило кого-то ее похитить. Судя по содержанию соседних фрагментов, там были самые обыденные рассуждения о боеспособности стен и ворот замка. Возможно, шпион автарка или кто-то из своих взял страницу, рассчитывая найти сведения о слабых местах Южного Предела? Или они совсем глупы и рассчитывают на то, что отец доверит бумаге информацию, подставляющую под удар его семью и дом, и передаст ее послу Лудиса Дракавы? Тогда они его совсем не знают. Как сказал Броун, король Олин никогда ничего не принимал на веру.

Девушка обратилась к последней части письма, готовая снова заплакать, читая слова прощания.

«И передай Бриони, что я ее люблю. Очень сожалею, что пропущу день рождения ее и Баррика. В этом холодном замке есть кошка, что привыкла спать у меня в ногах. В последнее время она сильно растолстела. Я подозреваю, что у нее будут котята. Передай Бриони: я скоро вернусь, и не один, а с сюрпризом. Она сможет баловать котенка, сколько ей захочется – в отличие от собак и детей, кошек не испортишь избытком любви».

«Спрошу у Чавена при встрече. В последний раз ему не очень-то пришлось по душе мое общество, но больше обратиться не к кому. У него есть опыт в подобных делах. Возможно, он что-то мне объяснит. А вдруг это зеркало – не простое зеркало…»

Бриони часами не выпускала из рук отцовского письма. Она разглядывала знакомый почерк снова и снова, словно это портрет короля, а не написанные им слова. Она и не подозревала, как сильно скучает по отцу. Читая письмо, она слышала дорогой голос, как будто Олин находился в этой комнате, а не за сотни миль от дома; как будто они не расставались на полгода. Неужели какое-то письмо могло стать причиной смерти Кендрика?

Помимо семейных печалей, в послании был и другой смысл. Как и говорил Броун, Олин действительно писал об автарке и о своей обеспокоенности угрозой с юга.

«Мы подошли к главной моей тревоге, сын мой, – читала Бриони уже в шестой или седьмой раз. – Слухи о том, что автарк расширяет свою империю на север и приближается к нам, не преувеличены. Весь континент Ксанд, что находится за Белой пустыней, теперь подчиняется Ксису. Предыдущие правители довольствовались тем, что брали дань с завоеванных королевств. Новый автарк куда жестче в этом вопросе. Говорят, он считает себя не просто королем, а богом, и во всех подвластных ему землях люди должны почитать его как сына солнца! Пока он еще не требует этого от городов и королевств Зона, подпавших под его власть. Но я уверен, рано или поздно он этого потребует – когда его положение достаточно упрочится.

Только не подумай, что если он сумасшедший, то он глуп. Нет. Он сделан из кремня. При рождении ему дали имя Сулепис. Он был двадцать третьим из двадцати шести братьев царствующей семьи – змеиного гнезда, ставшего легендарным даже в беспокойном Ксисе, где всегда хватало жестокости.»

Бриони была довольна собой: на этот раз она не заплакала. Ну разве что пара слезинок… Она поспешно смахнула влагу с лица, и Мойна с Розой ничего не заметили.

Баррик обычно побеждал сестру в поединке на мечах – он был намного сильнее, хотя и не мог пользоваться больной рукой. Однако он не оправился от болезни, поэтому у него быстро сбилось дыхание, а лицо покраснело. Принц двигался медленнее, чем обычно. Он получил несколько ударов тупым мечом, а в ответ нанес только один. Гораздо быстрее, чем хотелось бы Бриони, он отступил назад и отшвырнул меч, с глухим стуком упавший на пол.

– Нечестно, – заявил он. – Ты знаешь, что я нездоров.

– Тем более тебе нужно тренироваться. Ну давай же, злюка, попробуй еще разок. Можешь взять щит, если хочешь.

– Нет. Ты не лучше Шасо. Неужели теперь, когда он больше не может мучить меня, его место хочешь занять ты?

В голосе брата слышалось нечто большее, чем просто злость, и Бриони решила отступить. Ее переполняли ярость и раздражение. Столько дней она сидела на месте и выслушивала самых разных людей! Теперь ей так хотелось размяться, помахать клинком, позабыть о том, что она принцесса. Но она знала: заставить Баррика делать что-либо против его воли невозможно.

– Хорошо. Тогда, может быть, поговорим? Я перечитала письмо отца.

– Нет. Не хочу. Клянусь молотом Перина, за последние дни я наговорился на всю жизнь! Сплошные заговоры и интриги. Я устал от них. Лучше пойду вздремну.

– Но мы еще не говорили о том, что узнали от Броуна: о Гейлоне Толли, о письме и автарке…

Он махнул рукой, останавливая ее, и сказал:

– Броун смутьян. Если не будет интриг и таинственных заговоров, от которых нас надо спасать, он лишится всякого влияния.

Баррик скинул защитный жилет, не развязав его до конца, и надулся, как наказанный ребенок.

– Ты говоришь, что нам не о чем беспокоиться? – изумилась Бриони. – Забыл, что брата убили прямо в нашем замке?..

– Нет, я этого не говорил! Не надо передергивать! Я говорю, что не доверяю Авину Броуну, потому что он сообщает нам лишь то, что выгодно ему. Ведь именно он уговорил отца жениться на Аниссе. Найнор и тетя Мероланна были против, но Броун наседал, пока отец не согласился.

– Мы тогда еще были маленькими, я совсем ничего не помню, – нахмурилась принцесса.

– А я помню. Я помню все. По его вине эта сумасшедшая теперь сидит у нас на шее.

– Сумасшедшая? – Бриони очень не понравилось выражение лица Баррика: в нем появилась жесткость, какой никогда раньше не было. – Баррик, она мне тоже не нравится, но так говорить бессердечно. К тому же это неправда.

– В самом деле? Селия рассказала, что она очень странно себя ведет. Она никого не подпускает к себе, кроме деревенских женщин. Селия говорит, что в городе некоторых из них считают колдуньями…

– Селия? Я и не знала, что ты с ней встречаешься.

– Ну и что? – Побледневшие щеки Баррика снова ярко вспыхнули. – Разве это тебя касается?

– Нет, конечно. Но разве мало других девушек, более достойных твоего внимания? Мы о ней ничего не знаем.

Он фыркнул:

– Ты рассуждаешь, как тетушка Мероланна.

– И Роза, и Мойна тебя просто обожают.

– Вранье. Роза обзывает меня «принцем-несчастливцем» и считает, что я вечно ною. По твоим же словам. – Он насупился.

Бриони, до этого момента серьезная и озабоченная, позволила себе слегка улыбнуться.

– Это было в прошлом году, дурачок, – ласково сказала она брату. – Больше она так не говорит. Надо заметить, она очень переживала, когда ты болел. А Мойна… По-моему, ты ей нравишься.

Сначала на лице его появилось искреннее удивление, а взгляд стал страстным – настолько неожиданно, что Бриони поразилась. Но в следующий миг все исчезло, и Баррик надел свою обычную унылую маску безразличия.

– Тебе недостаточно быть принцессой-регентом, – проговорил он. – Ты ведешь себя как королева, точно меня и вовсе нет рядом. Ты поучаешь меня, с кем говорить, а с кем нет. Не исключено, что ты заставишь одну из фрейлин сделать вид, будто она меня любит, и следить за мной. Ты не должна так поступать, Бриони.

Баррик отвернулся, бросил на пол принадлежности для тренировки и вышел из оружейного зала. Двое стражников, молча стоявших в стороне, последовали за принцем.

– Это неправда! – крикнула Бриони. – Баррик, это неправда!..

Но брат уже удалился.

Она сама не знала, зачем отправилась туда. У Бриони было чувство, словно она идет против сильного ветра, пытаясь удержать в руках очень сложную и хрупкую вещь – что-то вроде одного из приборов Чавена, но гораздо большего размера. Временами ей казалось, что королевская семья проклята.

Тяжеловооруженный стражник не хотел пускать ее в подземелье. Бриони спорила с ним. Принцесса-регент могла делать все, что заблагорассудится, но она знала: если продолжать настаивать, стражник обратится к Авину Броуну, а этого как раз девушка и не хотела. Бриони сама не понимала причин своего поступка. Тем более она не смогла бы объяснить его лорду коменданту.

В конце концов она окликнула узника через зарешеченное окно. Сначала никто не ответил. Она позвала снова и услышала шорох и глухое звяканье цепи.

– Бриони? – услышала она.

Его голос утратил почти всю свою силу. Принцесса наклонилась к окну, пытаясь разглядеть Шасо в полумраке.