Татьяна Николаевна Зубачева
Мир Гаора. 4 книга. Фрегор Ардин
Когда она ушла, он не заметил, целиком занятый работой. И случайно обнаружив своё одиночество, озадаченно покачал головой. Надо же, раньше он как-то успевал за всем следить. Аггел, здорово его эта камера… «Стоп!» – оборвал он сам себя. Хочешь выжить в казарме, забудь о камере, прессовку тебе не простят, нигде не простят. С этим всегда и везде одинаково: сам лёг, на тебя легли – пошёл к параше! А про палачество твоё узнают… «И что? – тут же спросил он сам себя, – стоит жить после такого, таким?» Или давай сам, пока ты один. Всё нужное – и крюк, и верёвку – найдёшь запросто. Ну? Братан тебя тогда остановил, сказал, что нас и так мало осталось, так ты-то теперь не наш, ты… палач, подстилка и… и стукач, чего там, раззявил пасть, всё сказал, это Стиг сумел, не сдался, а ты… Снова заныли, заболели полученные на допросе и в камере ожоги и синяки, и снова противное ощущение в заднем проходе чего-то мешающего. А ведь совсем было прошло, сегодня уже и сидел, и ходил нормально, а то ведь всё казалось, что не свободен, что снова в нём кто-то или как стержень оставили… Вот аггел, неужели ему теперь это до конца? Да ещё та сволочь в белом халате про какие-то «отдалённые последствия» трепала. Сволочи, что же вы со мной сделали, сволочи?!
Гаор устало, через силу закончил возиться с «коробочкой» и стал убирать инструменты. Заправит он её завтра. И всё остальное завтра, а сейчас ему надо лечь. А там пусть хоть запорют. Снять комбинезон, вымыть руки, выключить свет, задвинуть дверь. Всё, на сегодня он всё, кончен.
Снег то ли стаял, то ли убрали, ну да, когда он мотоцикл пробовал, снега уже не было, аггел, что же с ним такое, раньше он так не уставал. Но… он остановился посреди двора и, закинув голову, нашёл знакомые созвездия, луну… круглый диск отчуждённо ударил ему в глаза холодным белым светом… «Мать-Луна» – беззвучно шевельнул он губами и понял: его не простили и не простят. Не прощает Мать-Луна, хозяйка зачатий, насилия.
– Рыжий! – дверь распахнулась, бросив на мокрый бетон жёлтый прямоугольник света. – Иди ужинать.
– Да, госпожа Ларга, – равнодушно ответил Гаор.
В кухне он уже привычно сразу сел к столу, где его ждала тарелка мясного обжаренного фарша, на этот раз с макаронами, тарелка с бутербродами и кружка горячего сладкого чая. К концу ужина его немного отпустило. Всё-таки… живой о живом думать должон. И жизнь тошна, а милее смерти. И заметив вдруг, что думает-то он по-нашенски, нашенскими словами, не выбили из него, не смогли! – невольно улыбнулся и затянулся с давно неиспытанным наслаждением. Докурив, встал помыть посуду, а вымыв, обернулся и…
У стола стояла Нисса с тетрадкой и учебником.
– Так, Або, – строго сказала она. – Ты поел, отдохнул, теперь работай.
– Нисса! – укоризненно покачала головой Ларга.
– Ну, тётя! – Нисса улыбнулась ей и озорно, и умоляюще. – Может, я его проверить хочу. Может, он вчера только хвастал, ну, заучил на память пару фраз, как попугай, и всё, а тут…
«Тут умственность нужна!» – весело сказал про себя Гаор, снова садясь к столу, куда Нисса уже положила учебник, тетрадь и ручку. Не справиться он не боялся. Что-что, а физику он знал и любил. Помнится, за Жука решал, хотя нет, Жук в училище уже на курсы пришёл, там общеобразовательных не было, нет, это у них на солдатском не было, а на офицерском была, с приставкой спец, и Жук плыл с бульканьем, а он ничего… «Эх, Жук, как же ты, нет, это как же я, а ты… ты хоть перед людьми, хоть перед Огнём чист…» Но эти, мгновенно проносившиеся в сознании мысли и воспоминания не помешали ему прочитать задачу, вспомнить все необходимые формулы, быстро записать и оформить решение.
– Готово, госпожа Нисса, – весело сказал он, откидываясь на спинку стула.
– Да-а! – удивилась Нисса. – Так быстро? Я сейчас проверю!
– Ты лучше переписать не забудь, – сказала Ларга, – и пусть он проверит, чтобы ты ничего не напутала. Двоечница!
– Ну, тётя, – Нисса и в самом деле листала учебник, сверяя его результат с ответом, – у меня даже шестёрки бывают, а по рукоделию твёрдое восемь.
– У девушки по рукоделию должна быть десятка! – строго сказала Ларга. – И по домоводству тоже.
– Ну, тётя, – Нисса растерянно положила учебник рядом с тетрадью, – а ведь правильно.
– Садись и переписывай, – рассмеялась Ларга. – Рыжий, а ты проверишь потом, и алгебру проверь.
– Ты и алгебру знаешь? – изумилась Нисса.
Гаор молча кивнул, а Ларга пояснила:
– Раз он знает физику, значит, и математику учил. Физика без математики невозможна.
Гаор снова кивнул. Нисса вздохнула.
– Тётя, я у себя перепишу.
– Нет, – твёрдо сказала Ларга. – Принеси сюда свои тетради и учебники.
– Почему?! – возмутилась Нисса.
– Потому что ему нельзя входить в верхние комнаты, – отрезала Ларга. – Ему можно находиться только в гараже, кухне и своей комнате. Ну, и в холле.
– Почему?!
– Потому что так распорядился майор. А если тебе не нравится, можешь уехать к родителям. Хоть завтра.
Что-то бурча себе под нос, Нисса поплелась из кухни, а Гаор, предчувствуя продолжение занятий, достал себе ещё одну сигарету.
– Где ты учился? – негромко спросила Ларга.
– Общевойсковое училище, госпожа Ларга, солдатское отделение, полный курс.
– И конечно, круглая десятка, – язвительно сказал Нисса, входя в кухню.
– По черчению девятка, госпожа Нисса, – улыбнулся воспоминаниям Гаор.
– Ты что? – удивилась Нисса, раскладывая на столе учебники и тетради. – Ботан?
– Кто я?! – Гаор так удивился услышанному, что забыл добавить положенное обращение.
– Ну, ботаник, так, кто в учёбу закопался, зовут, – вздохнула Нисса, усаживаясь за стол напротив него. – Очкарики, никакого удовольствия от них.
Гаор кивнул. Очкарик, глиста учёная, червь книжный, – так называли в училище Жука и ещё нескольких. Его не рисковали, хотя он учился лучше многих, но он всегда мог врезать. А теперь, значит, ботаники, ботаны. Наверняка так же дразнили и Туала, тем более, что Туал носил очки. Почему носил? – тут же суеверно остановил он себя. Нет, носит. Кервин, Жук… нет, пусть больше никого. Гаор опустил правую руку под стол и, скрестив пальцы, начертил в воздухе знак Огня. Матерей ему звать нельзя, и он опоганен, и те, за кого он просит, ургоры, а Огонь… Огонь многое может, а они-то все перед Огнём чисты.
– Вот, ты пока алгебру посмотри, – вывел его из раздумья голос Ниссы.
– Да, госпожа Нисса, – взял он тетрадку.
Обложка в наклейках – цветочках и бантиках, а внутри… кляксы, зачёркивания, исправления… Н-да-а, в училище за такую тетрадь могли и карцер впаять, а уж дневальным и без увольнительной как нечего делать.
Он добросовестно проверил последние страницы с домашним заданием.
– Ты карандашом исправляй, – сказала Нисса, – я потом чернилами обведу.
Склонив голову набок и навалившись грудью на стол, она переписывала его решение, старательно высунув кончик языка.
– Нисса, сядь прямо, – сказала Ларга.
Она тоже села к столу с каким-то шитьём.
– Мне так удобнее, – ответила Нисса.
Гаор снова улыбнулся, вспомнив училище: там сержанты-воспитатели вбивали в них выправку ударами по спине или ставя на устные предметы к стене навытяжку.
– А геометрию тоже можешь? – спросила Нисса, забирая у него тетрадь по алгебре и протягивая для проверки физику.
– Могу, госпожа Нисса, – кивнул Гаор.
Геометрию, особенно стереометрию, как основу фортификации, им ставили очень серьёзно. Ему почему-то стало совсем хорошо и спокойно, даже воспоминания об училище и сразу неизбежно о Жуке не царапали. Может… говорят, когда у ушедшего нет злобы или обиды на оставшихся, то и вспоминается о нём легко. Так что? «Неужели простил Жук?» – с робкой надеждой подумал Гаор, аккуратно исправляя карандашом перевранную формулу.
– С ума сойти, какая идиллия! – весело сказал голос Венна за его спиной.
Гаора мгновенно подбросило и развернуло лицом к двери. Венн, весёлый, в кожаной с меховым воротником куртке стоял в дверях и оглядывал их блестящими смеющимися глазами. Первой нашлась Ларга.
– Добрый вечер, майор, – улыбнулась она.
– Добрый вечер, Ларга, – улыбнулся ей Венн. – Всё правильно, всё должно использоваться с максимальной эффективностью. Нисса, сочинение не пробовала ему поручить? Сочинения у него здорово выходят.
На последней фразе Венна Гаор ощутил смертный холод. Аггелы в Тарктаре, вот сволочь тихушная, это он про что? Нисса мгновенно собрала свои тетради и учебники и убежала из кухни.
– Всё, Рыжий, – встала, собирая своё шитьё, Ларга, – можешь идти отдыхать.
– Спасибо, госпожа Ларга, – пробормотал Гаор, настороженно следя за Венном: как бы не пришлось сейчас за руль садиться.
Но Венн кивнул, подтверждая распоряжение Ларги, и Гаор, гаркнув положенное: «Да, мой господин!» – вылетел из кухни как по сигналу боевой тревоги.
У себя в комнатушке он сел на кровать и прислушался: пока Венн внизу, ему лучше не выходить. Начальству на глаза не попадаться! – тоже усвоенная ещё в училище мудрость предков. Так что подождём, пока стукнет верхняя дверь, а пока переобуемся и… и немного полежим.
Гаор разулся, скомканные пропотевшие носки засунул в ботинки и вытянулся на кровати, закинув руки за голову. Гасить свет он не стал, опасаясь сразу заснуть. Ну что, раб, морда рабская? Живёшь? Тебе что сказали? Выживи, но не за чужой счёт. А ты? А что я? Я никого не подставил, чужого куска не взял. А Жук? Кервин? Они за тебя, из-за тебя погибли. И опять скажешь, что твоей вины в этом нет? Не скажу, есть вина, знаю, но… Но нельзя мне самому себя. Я на задании, в разведке. Не ври, самому себе не ври. Ты когда в последний раз папку открывал? После допроса ни разу, но… но нельзя было. В камере не в себе был, от боли ничего не помнил, не соображал. Ну, так сейчас открой и запиши. Нет, не могу, больно ещё. По-живому болит.
Он спорил сам с собой, понимая, что спор нечестный, что в поддавки сам с собой играет, выискивая не объяснения, оправдания. Аггел, он хочет жить, хочет выжить. Зачем? После всего… а вот что ещё будет? Всегда найдётся более страшное. Страшнее допроса под током? Страшнее пресс-камеры?
Где-то далеко стукнула дверь. Ну, будем надеяться, что это Венн убрался в свои комнаты, а, значит, можно сходить в душ и лечь спать. Он ещё раз прислушался и рывком поднял себя с кровати. Хватит скулить. Решил жить? Так живи.
Обычный вечерний ритуал душа, стирки трусов и носков, уборки санузла, выключенного по дороге света. Разобрать постель, раздеться, повесить одежду. Интересно, что ему Венн даст завтра? Ох, не зря его заставили мотоцикл осваивать, как бы завтра не оказаться на выезде. Есть в этом какая-то пакость, у тихушника везде подвох. Но гадай не гадай, твоё дело рабское – выполнять приказы и не вякать.
9 декада
5 день
Утро началось обычно. Голос Ларги:
– Рыжий, вставай!
Утренняя суета и беготня, уборка, заправка, завтрак – сегодня это была яичница, вернее, залитые яйцами остатки вчерашнего фарша, хлеб с маслом и кофе. Гаор с изумлением вдруг заметил, что он, кажется, наелся. Во всяком случае, встаёт из-за стола, как в Дамхаре, сытым. Поблагодарив Ларгу, он пошёл в гараж. И сразу раскрыл «коробочку». Проверить вчерашнюю работу и, если всё в порядке, подготовить машину к выезду. И появление в гараже Венна в полевом камуфляже без знаков различия тоже поначалу было обычным.
– Ещё не сделал? – удивился Венн, входя в гараж.
– Готовлю к выезду, мой господин, – выпрямился Гаор.
Венн кивнул.
– Понятно, ну-ка…
Гаор отступил, вытирая руки тряпкой. Как и тогда у Сторрама, Венн сел в машину и начал гонять мотор, не трогаясь с места. В своей работе Гаор не сомневался, но всё тот же противный холод по спине и ногам. Аггел, совсем слабаком стал.
– Здорово, – искренне сказал Венн, выключив мотор. – Не думал, что ты до этого докопаешься. Что же это такое было, Рыжий?
Гаор облегчённо перевёл дыхание и объяснил. Венн кивнул и повторил:
– Здорово. Теперь так. Мотоцикл освоил?
«Началось», – понял Гаор и ответил:
– Да, мой господин.
– Тогда одеваемся и выезжаем. Иди, бельё поддень и пулей сюда. Понял?
– Да, мой господин.
И Гаор пулей – согласно приказу – вылетел из гаража. В его комнатушке на кровати лежал комплект армейского зимнего белья, и не солдатского, а с начёсом, офицерского. И ещё тёплый джемпер, чтоб поверх рубашки надеть. Гаор быстро переоделся и побежал обратно.
Венн, уже в верхнем кожаном комбинезоне гонщика со шлемом в руках, нетерпеливо показал ему на лежавший на верстаке другой такой же комбинезон, только потёртый и не раз побывавший в починке. Рядом исцарапанный шлем. Всё понятно. Гаор быстро натянул комбинезон, надел шлем. Венн взялся за руль нового мотоцикла, кивком показав ему на старый.
Прямо во дворе они сели на мотоциклы, и… Гаор еле успел поймать взглядом повелительный жест Венна: «Делай как я», – и теперь боялся одного – не успеть. Потому что Венн сразу врубил предельную скорость.
Белизна свежевыпавшего снега, белёсое от снеговых туч небо, чёрные деревья да изредка, где ветер сдул снег, серый бетон дороги… Хотя Венн – быстро заметил Гаор, не понимая причины – предпочитал гнать напрямик, по бездорожью. Бьющий в лицо холодный ветер, от которого почти не спасало забрало шлема, оглушительный рёв моторов и впереди чёрная фигура на красно-серебряном мотоцикле. Жестом Венн приказал ему держать дистанцию в полтора шага (144 см), опасно близкую на такой скорости. И Гаор, с трудом справляясь с дорогой, скоростью и дистанцией, не мог не оценить мастерства и рассчитанного ухарства Венна. И безлюдье, и тишину вокруг. Ни разу им не встретились ни человек, ни машина. «Или, – мелькнула дикая мысль, – это всё только полигон?»
На вершине очередного холма Венн неожиданно остановился. Гаор еле успел затормозить. Венн жестом подозвал его и, когда он уже медленно подъехал и встал рядом, снял шлем. Помедлив с мгновение, Гаор тоже снял шлем.
– Люблю быструю езду, Рыжий, – Венн, улыбаясь, осматривал окрестности. – Мозги прочищает. Ну, как тебе машинка, а? Я на этом звере даже на призы гонял, имею кубок. А на «диких» гонялся… не счесть.
Гаор, сочтя всю тираду и вопрос риторическими, промолчал. Но Венну, похоже, был нужен слушатель, а не собеседник.
– И бился здорово. Один раз так серьёзно… чуть ли не об инвалидности речь зашла, представляешь?
«Ну и оставался бы гонщиком», – подумал Гаор.
Венн, будто услышав непроизнесённое, с улыбкой покосился на него.
– Смотри, Рыжий, вон там Аргат, видишь?
Прищурившись, Гаор разобрал в указанном направлении еле различимые силуэты домов и кивнул:
– Да, мой господин.
– Облачно сегодня, в хорошую погоду видно лучше. А день сегодня… ты знаешь, какой сегодня день?
Интонация и смысл вопроса требовали ответа, и Гаор осторожно ответил:
– Нет, мой господин.
Венн рассмеялся.
– Как же так, Рыжий! Для тебя это как день рождения. Пятый день девятой декады осени сегодня. Помнишь, что за дата?
Пятый день девятой декады осени? И тут же Гаор вспомнил и мгновенно задохнулся от тяжёлой, дурманящей голову ненависти. «День рождения? Сволочь, мне ошейник в этот день заклепали! Это день смерти моей! А ты…» Но вслух только сказал:
– Да, мой господин.
Венн снова, уже не улыбаясь, внимательно посмотрел на него и кивнул.
– Хорошо. С памятью у тебя порядок. А теперь смотри, вон там родник, он даже зимой не замерзает. Сходи, умойся.
Родник?! Гаор недоумённо посмотрел на Венна и медленно, боясь услышать отмену разрешения, слез с мотоцикла и пошёл в указанном направлении.
Снег был неглубоким, по щиколотку, не выше, торчали длинные сухие стебли травы с растрёпанными пустыми метёлками, невысокие, ниже травы, колючие кусты. А вот и он: крохотное круглое пятнышко чистой воды, колеблющейся от бьющей со дна струйки – живой родник. Гаор медленно опустился на колени, бросил рядом шлем и, опираясь о снег затянутыми в чёрную кожу перчаток ладонями, наклонился над крохотным фонтанчиком.
Холодная колючая вода пощёчиной ударила его по лицу. Он невольно отпрянул и застыл, стоя на коленях и не чувствуя, как стремительно обмерзает лицо.
– Мать-Вода… – беззвучно шевельнул он губами в безответной мольбе.
С вершины холма Венн не мог разобрать, что там, почему раб стоит на коленях над родником и не пьёт. Странно, может… да нет, он же видел тогда на их пикнике – а хорошо было сделано! – парень и впрямь за эти годы стал совсем поселковым, с их верой в воду, землю и луну. Так сейчас что с ним? Неужели всё-таки крыша поехала? Паршиво. И даже хреново.
Наклониться ещё раз Гаор не посмел. Мать-Вода всё сказала ему. Прими, утрись и пошёл вон, не погань матёрой воды своей тенью. Он медленно выпрямился, встал, подобрав шлем, и, не оборачиваясь, побрёл к дороге.
– Ну как? Хороша водичка? – встретил его Венн.
Не отвечая, Гаор тяжело опустился в седло своего мотоцикла.
– Держи, – Венн протянул ему платок и тюбик без этикетки. – Вытри лицо и смажь, а то обморозишься, – и хохотнул. – Пойдёшь пятнами, хозяин разлюбит.
– Спасибо, мой господин, – равнодушно ответил Гаор.
Ему уже было всё равно, но приказ положено выполнять.
– Там, похоже, газы рядом, – задумчиво сказал Венн. – Я этот родник давно знаю, мальчишкой к нему ещё на велосипеде гонял. То он спокойный, то фонтанчиком. Ты что, под фонтан попал?
«Тебе, голозадому, фонтан и газы, – с мрачной усталостью думал Гаор, втирая в щёки прозрачную жирную мазь, – а мне… отвернулись матери набольшие от меня, не простили. И не простят».
– Смазался? – Венн, не глядя, протянул руку, – мазь давай сюда, а платок себе оставь. И поехали.
– Да, мой господин.
И снова бешеная сумасшедшая гонка в никуда и ни за кем. И быстрые чёткие отмашки, требующие сократить или увеличить дистанцию, выйти вперёд или отстать. Гаор уже не думал ни о чём, даже не боялся навернуться насмерть. Он летел над серым бетоном и припорошенной белым снегом чёрной землёй, взлетая с холмов как на трамплине, перескакивая через то ли узкие овражки, то ли замёрзшие ручейки, почти ложась набок на отчаянно крутых виражах, проходя по-слаломному между деревьями. Водил тихушник мастерски, лихачил, рисковал, но… но и он, аггел в Тарктаре, не отстал и не сбился с хода!
И снова остановка. На этот раз в низине, на круглой поляне, похожей на заросшую воронку от мощной авиабомбы. Венн снял шлем, и Гаор поневоле сделал так же.
– А истребителем ты был бы лихим, – усмехнулся Венн.
– Кем? – изумился Гаор и спохватился в последнее мгновение. – Мой господин.
– Лётчиком-истребителем, – рассмеялся Венн. – Есть у тебя всё для этого. В крови у тебя полёт.
Он что? Знает его настоящее имя, знает… аггел, откуда? Что ещё эта сволочь накопала о нём? И главное – зачем?
– Огонь хранит человека для предназначенного ему, – задумчиво, как о чём-то действительно важном, сказал Венн. И тут же прежним насмешливым тоном: – Ты веришь в Огонь, Рыжий?
– Да, – хрипло выдохнул Гаор, – да, мой господин. Я верю в Справедливость Огня.
– Ну что ж, – улыбнулся Венн с откровенной насмешкой, – когда больше не во что, то можно и в это. Поехали!
– Да, мой господин, – откликнулся Гаор, надевая шлем.
Где они и куда им ехать, Гаор совершенно не представлял, хотя… его дело рабское: приедет куда прикажут. Или привезут. Он следовал за Венном, держа приказанную дистанцию и даже не пытаясь запомнить дорогу или вообще как-то сориентироваться. Ему действительно стало всё равно. И когда они вдруг влетели в уже знакомый двор, он даже как-то удивился. Что, уже всё?
Да, оказалось, всё.
– Рыжий, оба в гараж, помоешь, проверишь, заправишь. Костюм и шлем в шкаф, увидишь там, – повелительно махнул ему рукой Венн и пошёл в дом, к приветливо улыбающейся ему из раскрытой двери Ларге.
Гаор пробормотал ему вслед положенную формулу повиновения, даже не заботясь о том, чтобы его услышали, и взялся за работу. Тело приятно ломило от езды, и блаженное чувство полёта ещё гуляло, как сказала эта сволочь, в крови. Всё ж таки дед, два дяди, ещё родичи… да, всё правильно, в крови у него полёт, а для чего его хранил на фронте и потом Огонь… увидим. Огонь справедлив, да, больше ему не во что верить, только во встречу у Огня. Ну, так и будем в это верить.
Гаор ещё возился с мотоциклами, когда Нисса прибежала звать его на обед.
– Да, госпожа Нисса, – откликнулся он, выпрямляясь и берясь за тряпку.
– А я по физике семь получила, – сообщила ему Нисса, – дура эта разоралась, – и стала передразнивать. – Я не могу поверить, тебе кто-то помогал, поэтому семь. А всё правильно и десять как нечего делать положено, представляешь, Або, ну, никакой справедливости. Ты сегодня геометрию мне сделаешь, понял?
– Да, госпожа Нисса, – ответил Гаор.
Пока она трепалась, он снял комбинезон и вымыл руки, и теперь она загораживала выход, а ему уже жрать хочется… хоть криком кричи. И слова ей не скажи: свободная! Нисса рассматривала его в упор блестящими чёрными глазами, слегка оттопырив и приоткрыв губы, и, наконец, нехотя повернулась и вышла, неумело качнув бёдрами. Гаор беззвучно выругался ей вслед, выключил свет и задвинул дверь.
В кухне тепло, светло, на столе, как всегда, три тарелки с едой и четвёртая с хлебом и большая кружка. Всё вкусно и сытно. Ларги не было. «Венна кормит», – догадался Гаор, усаживаясь к столу. О полученной от Мать-Воды пощёчине он старался не то что забыть, а не думать, и получилось это почти легко. И о подкалываниях Венна тоже. И тоже легко. Ну и откопал Венн, откуда он, из какой семьи, кто его отец, ну и что? Это уже всё так… неважно, как это он от Туала слышал? В алеманском языке есть такое время – давно прошедшее, вот оно самое и есть. А про Туала он зря подумал, надо забыть и даже про себя не поминать, а то… поймают, Венн горазд на слове ловить. Вот только чего он на нём, рабе безгласном, упражняется? Чтоб квалификацию не потерять или… додумывать не хотелось. Слишком страшной могла оказаться догадка.
Доев, Гаор с наслаждением закурил и немного посидел так, бездумно следя за уплывающим к потолку дымом. Потом загасил и растёр в пальцах крохотный окурок и встал вымыть и расставить посуду.
Ни Ларга, ни, к его удовольствию, Нисса в кухне так и не появились, и он, убрав за собой, спокойно ушёл в гараж. Доделывать мотоциклы, проверять легковушку и «коробочку». Чтоб тоже были… в полной боевой. Гоночную велено не трогать. Ну, и не будем. И без неё хватает.
До ужина его никто не беспокоил, он спокойно всё сделал и даже походил вокруг гоночной и… была не была! Открыл капот и, почти не касаясь, посмотрел, что там и как сделано. Всего, конечно, не рассмотрел, многого не понял, но… вздохнув, закрыл капот и отошёл. Интересно, конечно, но шкура как-то дороже, своя ведь, не купленная.
В гараже всё было сделано, заметно хотелось есть, горело после утренней гонки лицо. Эх, если б не подначки эти и приколы… был бы Венн нормальным мужиком и, чего там, не самым плохим хозяином. Держал бы его здесь, при гараже, механиком и напарником для гонок, ну, шофёром. Конечно, одиноко было бы, ни одного клеймёного, словом по-нашенски перекинуться не с кем, так ведь в казарме Ардинайлов народу полно, а поговорить по-человечески тоже… не с кем. Да и не сегодня, так завтра закончится аренда и вернут его… стоп, а когда она кончается?
Гаор нахмурился, сосредоточенно обтирая руки тряпкой и прикидывая в уме даты. Да, если он ошибся, то на сутки, не больше. Завтра-послезавтра его вернут Фрегору. А просить Венна, чтобы тот откупил его… нет, не может он. И не станет. И… и один тихушник не лучше другого. Просто мало он у Венна, всех его пакостей не узнал, может ведь и солёнее, чем в «Орлином Гнезде» оказаться. С хозяевами не угадаешь, всегда кажется, что хуже некуда, а потом узнаёшь, что есть куда как хуже.
– Або! – в дверях гаража возникла Нисса. – Всё, можешь идти ужинать.
– Да, госпожа Нисса, – Гаор отбросил тряпку на стеллаж и стал снимать рабочий комбинезон.
Стоять у него над душой, пока он раздевался и мыл руки, не стала, а сразу ушла. Чему Гаор безусловно обрадовался: уж очень злила невозможность шугануть девчонку, как хотелось и как она заслуживала, чтоб неповадно было шлюшке-малолетке лезть, куда не зовут. И когда не зовут.
Он вытер руки, выключил свет и вышел, плотно, но без стука и лязга задвинув за собой гаражную дверь. Интересно, а что, гараж не запирается? Не то что замка, он даже скоб за эти дни не заметил. Интересно, но… но ему всего сутки здесь остались, если не меньше. Так что интересно, не интересно, а тебя уже не касается.
В кухне тепло, светло, на столе тарелки с едой и кружка с чаем. И Ларга с Ниссой тут же. Хорошо хоть, у плиты возятся: Ларга чему-то там Ниссу учит. Гаор, на всякий случай, от порога сказал положенную госпожам благодарность и сел к столу. Картофельная запеканка с мясом была ещё тёплой и политой растопленным маслом. Салат – нарезанные варёные овощи – Гаор заглотал просто как еду, а вот запеканкой… насладился. В училище запеканки бывали очень редко и то на офицерском отделении, так что ему доставались только как плата за решённые задачи, вычерченные карты и написанные сочинения. Порция запеканки была хорошей платой и даже на старших курсах признавалась. Ну, так – Гаор невольно усмехнулся, подбирая последним куском последние капли масла на тарелке – сейчас он её как в училище и отработает. Геометрией. Вон на стуле, чтобы сразу в глаза не кидалась, аккуратная стопка книг и тетрадок. И даже пенал сверху. Девчоночий, разрисованный цветочками и бантиками. У него был казённый, жестяной с выдавленной эмблемой ОВУ – Общевойсковое училище – и картинкой-наклейкой – скрещёнными автоматами, купил на свои первые карманные.
Под эти воспоминания он доел, выпил горячего сладкого чая, даже ломтик лимона в кружке плавал, выкурил свою вечернюю норму и вымыл посуду.
Он расставлял свои тарелки и кружку на сушке, когда Нисса строго сказала:
– Або, вытри как следует руки, и приступим. Сегодня у нас геометрия.
– Да, госпожа Нисса, – скрывая усмешку, ответил Гаор, вытер руки висящим возле сушки кухонным полотенцем и сел к столу.
Нисса положила перед ним учебник и тетрадь.
– Вот, эту, и ещё две на той странице, – распорядилась она тоном строгой учительницы. – Это черновая тетрадь, но ты всё равно пиши правильно и разборчиво.
– А-то она при переписке ошибок насажает, – рассмеялась Ларга.
И Гаор не смог не улыбнуться.
– Ну, тётя, – не всерьёз обиженно сказала Нисса, усаживаясь напротив Гаора и с интересом наблюдая, как быстро и уверенно он выводит мелкие чёткие буквы и цифры.
Чертёж пришлось делать на глазок – ни линейки, ни транспортира в пенале не было, а погнать распустёху за ними он не рискнул – но и так вышло достаточно наглядно.
– Готово, госпожа Нисса, – Гаор отодвинул от себя на середину стола тетрадь и достал сигарету.
Вчера он тоже вот так курил, и ему не запретили, значит, можно. Интересно, это Ларга договорилась с Венном, чтоб ему разрешили или… и как накликал! За спиной стукнула дверь, и Гаор с привычной бездумностью вскочил на ноги и развернулся лицом к двери, как когда-то к дежурному офицеру-воспитателю, к сержантам они на старших курсах уже не вставали без команды.
– Вольно! – шутливо скомандовал ему Венн.
Но Гаор счёл команду серьёзной и остался стоять, только уже заложив руки за спину.
– Завтра поедем в Аргат, – весело сказал Венн. – Завтра с утра приготовишь легковую, выезд в восемь.
– Да, мой господин, – шевельнул онемевшими как от удара губами Гаор.
А Венн безжалостно, не оставляя и тени надежды, продолжал:
– Да, и одежду свою просмотри. Ну, почисть, отгладь, чтобы, – и хохотнул, – форма в порядке была. Ларга, пустишь его в гардеробную.
– Конечно, майор, – спокойно кивнула Ларга.
– Так что над задачами не засиживайся, – рассмеялся Венн, подмигнул молча смотревшей на него Ниссе и вышел из кухни.
Гаор медленно, как на ватных ногах, опустился на стул. Всё, конец… завтра… всё снова… Фрегор, психованная сволочь, «Орлиное Гнездо», Мажордом, остальные… Огонь Великий, за что?!
– Нисса, не копайся, – сказала Ларга, продолжая шить, – ему ещё свою одежду чистить и гладить.
– Да, тётя, – упавшим голосом сказала Нисса, – я сейчас. Ой, тётя, а химия?
– Химию будешь делать сама.
Гаор докурил, уже не ощущая вкуса, свою сигарету, проверил чистовую – только по названию, столько там было клякс и помарок – тетрадь Ниссы, исправил карандашом ошибки и посмотрел на Ларгу. Она кивнула, отложила своё шитьё и встала.
– Возьми всё своё, и идём, я покажу тебе гардеробную.
– Да, госпожа Ларга, – встал и Гаор.
Передышка закончена, с утра в атаку, и моли Огонь, чтоб ночной бомбёжки не было. В первый раз тебе, что ли? Так что отставить скулёж. Делу он не поможет, от пули не спасёт, а сердце рвать незачем.
У себя в комнатушке Гаор взял куртку, брюки, ботинки, белую рубашку, всё, в чём приехал сюда, а бельё и так на нём, и вернулся в холл. Ларга ждала его у входа на лестницу.
– Иди за мной.
– Да, госпожа Ларга.
Гардеробная была под самой крышей и, в общем, походила на ту, дамхарскую, у капитана Корранта. Разве что шкафы получше, да… да по хрену ему это всё. Щётки, гуталин, очиститель для кожи, утюг, гладильный стол… всё есть.
– Когда закончишь, сам всё выключишь, погасишь свет и уйдёшь к себе.
– Да, госпожа Ларга.
– Курить здесь нельзя.
– Да, госпожа Ларга.
Гаор дождался её ухода, разложил и развесил всё так, чтобы было удобнее, и взялся за работу. Знакомые, привычные до автоматизма движения и пустота внутри. Всё, всё кончено. «Да не скули ты», – оборвал он сам себя. Ни хрена не кончено. Как до сих пор жил, так и дальше будешь жить. Тебе что, рабская казарма хуже пресс-камеры, что ли? То выдержал и это выдержишь, ни хрена с тобой не будет. Руки не скованны, голова не кружится, глаза тоже в порядке, и читал, и писал без напряга, и на мотоцикле по снегу гонял и тоже… слезами не обливался. А что ты от Мать-Воды по морде схлопотал, так за дело и получил. Утрись и дальше живи. Твоё дело какое? Выжить. Кто выжил, тот и победил. Тебе это ещё когда сказали. Ну так…
Он почти беззвучно обругал себя большим капральским загибом, повесил отглаженные на стрелку брюки и взялся за ботинки. Форму надо блюсти. Что в Вергере, что в Алзоне, а уж про Чёрное Ущелье и говорить нечего, первыми ломались те, кто за формой переставали следить. Странно, но так. А уж на дембеле… ведь сколько раз замечал. Как ботинки нечищеные, форма мятая, так, значит, уже не ветеран, а шакал из Арботанга. Нет, были, конечно, и начищенные, наглаженные, но сволочи, но это уже особь статья, а в принципе… в принципе закономерность отслеживается. Хотя… Жук в форме всегда смотрелся так, будто его корова пожевала и выплюнула, а оказался… «Стоп!» – опять остановил он себя. Про Жука нельзя думать, больно слишком, голову сразу туманить начинает и сердце как от удара в под дых заходится. Значит, пока стоп, о другом думай. Что ты, скажем, будешь в казарме врать про эти полторы декады? Ну семь дней был в аренде, гараж, машины, мотоциклы, с этим всё просто, а до этого? А спросят тебя? В «Орлином Гнезде» не спрашивают. А вдруг? А врезать вместо ответа слишком любопытному у тебя что, кулак отвалится? Придётся так, иначе не получится.
