Татьяна Александровна Грачева
Материнский инстинкт
– Как она сейчас?
– Уже лучше. Но я так испугался. Понимаете, я ведь никогда не сталкивался со смертью. Никогда не видел, как умирают. Это странно, я не готов к такому. – Он стыдливо вытер непрошеные слезы кулаком и отвернулся.
– Я загляну к вам вечером. Можно?
– Даже не знаю. Сейчас бабушка спит. Не хочу её будить, пусть отдохнет хорошенько. Может, завтра?
Яна кивнула, содрогаясь при слове «завтра». Двадцать третье октября будет одним из самых мрачных дней.
– Утром забегу к вам.
Поужинав остатками завтрака, Яна включила телевизор и окунулась в проблемы героев старого индийского кино. Голливудские боевики, английские психологические фильмы и даже советские шедевры не удостаивались её внимания. Чем лучше и достоверней оказывался фильм, тем меньше он вызывал симпатий. Наигранные печали, ненатуральные драки, нелепые злодеи – то, что доктор прописал. «Пусть поют и пляшут и не затрагивают чувства», – подумала Яна, погружаясь в перипетии сюжета.
Приняв душ около девяти часов вечера, расстелила кровать и приготовилась встретиться с очередным призраком. Спать, как назло, не хотелось. Яна нервничала, старалась измучить сознание, пересчитывая выдуманных слонов, но веки не желали слипаться, любая поза казалась неудобной, пижама заворачивалась, волосы набивались в рот.
Когда сон всё-таки изволил впустить её в своё царство, время близилось к полуночи.
Пройдя сквозь мешанину из сумбурных кусков реальности, пульсирующих потолков и вращающихся стен, Яна выбралась на палубу корабля. За бортом простиралось бесконечное жёлтое море, гладкое, словно стекло. В лазурном небе парили большие жирные, словно пингвины, чайки, кричащие, как десяток младенцев. Судно слегка покачивалось, заставляя попеременно приседать то на одной, то на другой ноге. Яна обвела диковинную панораму изумлённым взглядом и замерла, наблюдая за приближением гостя. Навстречу шёл невысокий мужчина в военной форме. Чёрные густые волосы обрамляли размытое лицо, обе руки прятались в карманах. За спиной гостя призрачными тенями скользили двое стариков с одинаково хмурыми, искажёнными в крике лицами. Едва Яна моргнула, как жуткие люди исчезли, оставив после себя тени.
Мужчина остановился в двух шагах и склонил голову набок.
– Сегодня он убьет мою Машу. Ты должна остановить этого сукина сына.
Яна уже привыкла, что призраки редко изъясняются чётко и сразу переходят к делу, поэтому постаралась выпытать у гостя необходимые подробности:
– Как фамилия вашей Маши? Кто её убьет?
Мужчина нахмурился, заглядывая в закрома памяти.
– Внук мой, подлец! Сегодня закончит начатое, он сделает укол! – срывающимся от чувств голосом выкрикнул он.
– Да говорите же яснее! Как зовут внука? – занервничала Яна.
– Максим.
Услышав имя, Яна занервничала, тут же в голову ударило произнесённое призраком имя – Маша.
– Мария Львовна? – с ужасом предположила она.
– Моя Маша, – кивнул мужчина, начиная растворяться в воздухе.
Яна успела ещё раз полюбоваться нелепым видом упитанных чаек, прежде чем её рывком вытолкнуло в реальность.
Она вскочила с кровати, схватила с тумбочки пистолет и прямо в пижаме выбежала из квартиры. Пересекла лестничную клетку и буквально врезалась в соседнюю дверь.
– Откройте немедленно! Пожар! – закричала она, заколотив по дерматину кулаками.
Не прошло и минуты, как дверь распахнулась, за ней стоял аккуратно одетый и совершенно не сонный Максим. Он был явно взволнован, ещё больше напуган.
– Где пожар?
Яна толкнула юношу плечом, бесцеремонно проникая в квартиру. Бегом преодолела коридор и влетела в спальню Марии Львовны. Старушка полулежала на кровати, дрожащие пальцы удерживали стакан с водой. Увидев в своей комнате соседку, она слабо удивилась, словно не осознавая, что это не сон.
– Яночка, что такое?
Яна выхватила стакан из рук Марии Львовны и вылила жидкость прямо на пол. Несмотря на то что гость из сна говорил о шприце, не хотелось рисковать. Может, у Максима есть запасной план.
Внимательно оглядев комнату и наткнувшись взглядом на полку с лекарствами, она напряжённо спросила:
– Ночь давно, почему вы не спите?
Мария Львовна слегка нахмурилась, этот же вопрос она хотела задать неожиданно появившейся соседке.
– Максим сказал, что нужно укол сделать…
– Бабушке плохо было, – закончил предложение подошедший сзади Максим.
Яна резко развернулась, выставляя пистолет вперёд.
– Где шприцы?
Юноша отступил назад, на его лице успело смениться несколько выражений: растерянность, испуг, злость – затем их снова скрыла маска вежливости и лёгкого удивления.
– Все бабушкины лекарства здесь, – он указал на полку. – Не могу понять, что происходит? Вы кричали о пожаре, а теперь вас интересуют шприцы.
Яна сделала шаг вперёд и угрожающе прошипела:
– Что ты собирался сделать, урод?! Что ты хотел вколоть?
Максим непонимающе завертел головой.
– Яна Григорьевна, что с вами? Я вызову полицию, если вы не уберете от меня оружие и не покинете квартиру.
– Не ломай комедию. Я знаю, что ты планировал убить свою бабушку. Где шприц?
Дуло пистолета уперлось в лоб Максима. Он крепко стиснул зубы и сжал кулаки. Его лицо резко изменилось. Вроде те же глаза, те же губы, но исчезло выражение покорности и чуткости, словно перед ней стоял совершенно другой человек. Яна смутно припомнила, что Максим, кажется, учится в театральном институте.
За её спиной раздался взволнованный голос Марии Львовны:
– Яна, что происходит? Это же глупость какая-то, зачем ему убивать меня? Он меня, наоборот, буквально спас после инфаркта! Если бы не он, не представляю, что бы со мной было.
Яна замерла, пристально всматриваясь в лицо парня. Он сглотнул и бросил быстрый взгляд в сторону прикроватной тумбочки. Только тут Яна заметила, что на ней лежит шприц. Максим перехватил этот взгляд и ринулся вперёд, она кинулась следом за ним. Едва парень достиг кровати, как Яна замахнулась и ударила его рукоятью пистолета в затылок. Он завизжал и повалился набок, хватаясь за голову.
Направляя пистолет в сторону стонущего Максима, Яна подошла ближе к тумбочке и удивлённо уставилась на шприц, крупный, на вид не медицинский. В нём плескалась почти прозрачная жидкость неизвестного происхождения. Несмотря на страх перед оружием, Максим умудрился схватить шприц. Выпустив лекарство прямо на пол, он поспешно размазал прозрачную лужу ногой.
Продолжая удерживать на прицеле неудавшегося убийцу, Яна обратилась к Марии Львовне:
– Вы случайно на него квартиру не переписали?
Пожилая соседка медленно кивнула.
Яна печально произнесла:
– Вам нужна новая сиделка.
4 глава. Годовщина
Яна опять опаздывала на работу. После разыгравшейся ночью драмы долго не могла уснуть. Тяжело было определить, что больше ужаснуло и разозлило – чудовищно циничный поступок Максима или желание Марии Львовны не разглашать едва не состоявшееся убийство. Её любовь к внуку оказалась не только слепой, но и поистине сумасшедшей. Максим же дураком не был и ещё до рассвета съехал с квартиры, пока бабушка не передумала и не позвонила в полицию. У Яны практически не было выбора – вряд ли её сон мог послужить полноценным доказательством, разве что для психиатров. Те бы точно пожелали провести задушевную беседу с сумасшедшей, врывающейся в чужие квартиры.
Пришлось вызвать такси и пропустить тренировку. Предыдущая неделя закончилась трагедией на крыше, эта началась сумбурно и крайне неприятно. Сразу же вспомнились горы ароматных пирожков, преподнесенные Максимом. От одной только мысли о двуличности тихого вежливого соседа к горлу подступила тошнота.
Призрачные сны не только начали приходить с поразительной частотой, но и обзавелись новыми подробностями. В последних двух к посетителям добавились ещё жуткие детали. Сначала лица на облаках, потом тени за спиной мужчины. Яна уже привыкла, что обстановку создавало её воображение, поэтому места, где происходили беседы с призраками, редко выглядели обыденно. Но это было что-то другое, не её фантазия – это были привидения. Они кричали, молили о помощи, врываясь в сны.
Яна мельком взглянула на экран телефона, чтобы ещё раз убедиться – опоздание неминуемо – и застыла, увидев дату. Цифры острыми иглами вонзились в глаза. Сердце пропустило пару ударов и зашлось в сумасшедшем темпе.
– Остановите, – и резко передумала: – Нет, в другое место везите, на Комсомольскую, тридцать.
Машина затормозила, зарываясь колесами в размокшую землю, грязью забрызгало не только двери, но частично боковые стекла. Водитель тихо выругался и недовольно пробурчал:
– Приехали.
Яна быстро расплатилась и открыла дверь. Ноги тут же увязли в слякоти, от промокания спасли высокие голенища сапог, но холодная жижа неприятно облепила обувь, создавая ощущения сырости. Дорога, засыпанная гравием, была всего в полуметре от того места, где сейчас стояла Яна.
Она стиснула зубы и сделала первый шаг в сторону кладбища. В голове разом исчезли все мысли, звенящая пустота пульсировала, растекаясь по всему телу. Яна рывками продвигалась вперёд, будто ноги вязли в песке, руки плетями висели вдоль тела. Со стороны она выглядела как зомби, возвращающийся домой на погост.
У квадратного чёрного памятника с белым каменным голубем, примостившимся в правом углу, Яна остановилась и тут же рухнула прямо на мокрую скользкую траву. Отрешённый, истекающий болью взгляд упёрся в табличку: «5 апреля 2010 – 23 октября 2012 года. Спи сыночек-ангелочек».
Яна не помнила, сколько простояла у могилы сына, джинсы промокли, ноги занемели, лицо покрылось соленой слёзной коркой. От неожиданного прикосновения к плечу она слегка вздрогнула и, не оборачиваясь, произнесла:
– Ты же обещал прийти после обеда.
Павел зябко повёл плечами и приподнял воротник пальто.
– Когда мне удобно, тогда и прихожу, – он наклонился и поставил в вазу роскошный букет из белых лилий. Поправив цветы, недовольно пробурчал: – Ты, как обычно, без цветов.
Яна поднялась с колен и оглядела бывшего мужа. Они не виделись с тех пор, как подписали документы о разводе и разделили имущество. Павел больше не походил на безусого мягкотелого юнца, отрастил бородку, изменил стрижку, даже одеваться стал по-другому. Куртку и джинсы сменил на чёрное длинное пальто и классический костюм. Яна внешне не изменилась, и мужчина смотрел на бывшую жену с толикой отвращения и непонимания. Заплаканная и грязная – сейчас она выглядела лет на пять старше своих тридцати и вызывала только жалость.
– Ты плохо выглядишь, – прямо заявил Павел, отчего-то желая унизить когда-то самого близкого человека.
– Я знаю, – бесстрастно ответила Яна.
Мужчина виновато отвёл взгляд, пряча руки в карманах.
– Ты знаешь, я женюсь, – Павел сам не понял, как сказал это. Последнее, в чем хотелось признаваться на могиле собственного сына, – это то, что он окончательно разлюбил его мать.
Яна не знала, как реагировать на эту новость, хотелось напомнить, что печать на бракоразводных документах за полгода ещё не высохла, но поняла, что ей всё равно.
– Зачем ты поставил этот памятник. Дима никогда не любил чёрный цвет и голубей, кстати, тоже. Ему воробьи нравились.
Павел словно ждал предлога, чтобы высказать всё, что накипело за последнее время, всё, что не высказал жене после похорон.
– Я хоть что-то решил! Хотя бы что-то для него сделал! Кто-то же должен был взять себя в руки?! Между прочим, он был и моим сыном тоже!
– Твоим сыном? – едко процедила Яна сквозь зубы. – Ты хоть раз за полтора года уложил его спать, покормил? Кто укачивал, когда у него болел животик или резались зубы? Ты помнишь, как пахли кудряшки на затылке твоего сына? Ты знал, что он боялся светящейся собаки, что ты ему подарил? Он для тебя был очередной заполненной графой в паспорте: женат, есть ребёнок.
Глаза Павла гневно сузились.
– Вот, значит, как? А кто взял на себя все хлопоты о похоронах? Ты хоть что-то сделала? Нет, у бедной Яночки крыша поехала, у неё сил не было. Мне, думаешь, легко было? У меня выбора просто не было!
Яна оттолкнула Павла и пошла к выходу из кладбища. С бывшим мужем у них не осталось ничего общего, даже воспоминания разнились.
Боль утраты продолжала скрести сердце когтистой лапой, заставляя рывками глотать воздух. Чёрная дыра в груди за прошедший год никуда не делась, а всё так же поглощала мысли и чувства.
Дима умер полтора года назад. В тот день в мире остались только чёрно-белые краски, душа обзавелась никогда не заживающей кровоточащей раной – время не справлялось с обязанностями лекаря.
Воспоминания ударили в лоб, отбрасывая Яну в прошлое.
Дима заболел вечером. Заходясь от плача, переходящего в истерику, он указывал на животик. Яна сразу решила ехать в больницу, но Павел рассердился, заметив, что по любому поводу к врачам не наездишься, к тому же ночь на дворе. Советовал дать молока и уложить спать. Яна с трудом уговорила Павла завести машину и ехать в ближайшую больницу.
Плачущего ребёнка принял молодой врач. Осмотрев его, он направил родителей на рентген. Дима постепенно затих, только побелел и устало свесил ручки. Тогда Павел ворчливо заметил:
– Ты, видимо, что-то съела, вот у сына и заболел живот.
Яна кормила ребенка грудным молоком и тщательно следила за рационом, но иногда позволяла себе вольности: вечером съела целый апельсин.
Врач бегло осмотрел рентгеновский снимок и успокоил родителей:
– Всё в порядке. У детей такое бывает. Скушал что-то не то. Попейте «Смекту» и «Бифидумбактерин». – Он быстро выписал рецепт и с лёгкой улыбкой выпроводил их за дверь.
Дима заснул ещё на обратном пути. Яну пугала его вялость и практически полная неподвижность.
– Паша, как-то не так он выглядит. Почему он такой слабый?
Муж сосредоточенно вёл машину и, не поворачиваясь, ответил:
– Димка накричался, устал. Среди ночи по врачам его таскали. Утром проснётся как огурчик.
Уложив сына спать, Яна легла рядом, продолжая крепко сжимать маленькую ладонь. Она боялась заснуть. Вдруг к ней за помощью придёт какой-нибудь призрак и придется оставить Димку? Она не готова была спасать других, когда в ней нуждался собственный ребёнок.
Яна не поняла, когда это произошло. Дима всегда спал беспокойно, ворочался и просил грудь не меньше трёх раз за ночь, особенно когда болел. Это был его детский антидепрессант. Но в этот раз он не проснулся, даже ни разу не пошевелился. Яна тронула его за руку – она была еле тёплая. Ещё не допуская в голову страшную мысль, Яна вскочила и включила свет. В искусственном свете, лицо сына выглядело белым и странно симметричным. Она кинулась к нему и принялась трясти. Голова Димы откинулась назад, руки и ноги безвольно повисли.
Остальное Яна припоминала смутно. Павел вызвал «скорую», врачи установили, что Дима умер всего через два часа после обследования в больнице. У ребёнка оказался загиб тонкого кишечника. Доктор по неопытности не смог увидеть этого на рентгеновском снимке, не захотел позориться перед более опытными коллегами и не обратился к ним за советом. Из-за нелепой врачебной ошибки Яна потеряла сына и смысл жизни.
Больше всего её удивило, что мир не заметил отсутствия маленького мальчика. Всё так же светило солнце, опадали листья с каштана под окном, сосед выгуливал собаку.
Павел выждал два дня после похорон и отправился на работу. Со дня смерти сына они не сказали друг другу и десяти слов, но в мыслях обвиняли друг друга. Пропасть между ними росла с каждой минутой, с любым несказанным словом и утаённой эмоцией. Пока Яна витала в безвременье, погружённая в своё горе, Павел добился суда над врачом. За халатность, стоившую жизни человеку, тот получил пять лет колонии строгого режима. Павел рассчитывал, что совершенное возмездие вернет Яну к жизни, но она словно таяла с каждым днем, превращаясь в собственную тень.
23 октября 2012 года умер не только Дима, но и его мать, и то, что её сердце продолжало биться, ничего не меняло. Яна мучила себя бессонницей, пила литрами кофе и энергетические напитки, лишь бы не погрузиться в сон. Она не хотела никого спасать. Впервые она задумалась о природе странного дара и впервые его возненавидела. Почему никто не пришёл предупредить, что Дима умрёт? Почему она спокойно видела радужные сны в то время, когда её сын погибал в полуметре от неё? Как она могла не почувствовать, как под её ладонью из самого дорогого человека по капле утекает жизнь? Почему она спасла сотни совершенно незнакомых людей, но не смогла помочь своему ребёнку?
Яна терзала себя вопросами и молила об избавлении от способности общаться с призраками.
Развод не стал неожиданностью. Яна не могла смотреть в лицо Павла и не вспоминать его нежелание ехать в больницу и спокойную уверенность, что Дима проснётся в полном здравии. Павел винил её в том, что она упивалась горем и забыла о существовании мужа. Ему необходимо было выговориться, облегчить душу, выплакаться в конце концов, но она не видела его, словно он стал одним из ночных гостей, ожидающих возможности наведаться в её сны.
После посещения кладбища Яна вернулась домой, отключила телефон и достала из холодильника бутылку коньяка. Она уже не помнила, откуда в доме взялся алкоголь, – может, кто-то подарил, может, сама купила. Бутылка оказалась всё ещё запечатана. Первую рюмку она осушила залпом, закашлялась, тут же налила вторую. Постояв несколько минут, прижала горлышко к губам и быстро, захлебываясь, выпила почти половину. Рот обожгло, желудок взбунтовался, готовясь избавиться от ядовитой жидкости. Яна не стала дожидаться, когда её вырвет, и кинулась в ванную комнату.
Дорогостоящий напиток весь без остатка отправился в недра унитаза. Вытерев рот тыльной стороной кисти, Яна опустилась прямо на кафельный холодный пол и зарыдала. Где-то на задворках сознания пульсировала мысль, что теперь её точно уволят и она лишится возможности узнать лучше странного психолога с холодными глазами.
Вечером Яна снова включила телефон и сразу же обнаружила шесть пропущенных звонков и два сообщения. Звонили с работы, разумеется, озабоченные прогулом. Сообщения пришли от Карины. Яна сразу же ей перезвонила.
– Карина, привет.
Трубка в одно мгновенье ожила, казалась, даже завибрировала от взволнованного голоса.
– Янка, что случилось? Ты почему не пришла на работу? Диплодок тут тебя с какашками своими мезозойскими смешала.
Яна печально уточнила:
– Меня уволили?
Карина довольно хмыкнула и поспешила похвастаться:
– Шиш ей, старой корове! Я прикрыла тебя. Сказала, что ты в больнице, ехала на работу, и тут тебя скрутил аппендицит, телефон разрядился и всё такое. Кажется, поверили, – и погодя уточнила: – Ну кроме Демьяна. Его фиг обманешь! Кивал так сосредоточенно, когда я заливала, а потом посмотрел на меня с жалостью и ухмыльнулся. Ну, ты не бойся, он всё равно не скажет, если сразу смолчал.
– Спасибо, – Яна, не задумываясь, солгала: – Я и правда приболела, кашель жуткий, попрошу отгул хотя бы дня два.
– Ну, выздоравливай. Не забудь про чеснок с медом – офигенное средство.
Яна попрощалась и снова отключила телефон.
Раз коньяк не пошёл, созрела идея напиться водкой или вином.
Два дня Яна не выходила из квартиры, практически не вставала с постели. Напиться не получилось. Едва она вливала в себя стакан с алкоголем, как организм поспешно очищался методом рвоты. Плотно задёрнутые шторы не впускали свет, создавая в помещении фиолетовый полумрак. Яна даже не знала, когда заканчивался и день и наступала ночь. Не хотелось есть, не хотелось спать, хотелось просто умереть. Она постепенно впадала в состояние чёрной тоски: как оказалось, та не ушла, а просто отступила на время, затаившись в уголках подсознания.
Звонок в дверь Яна услышала не сразу, сквозь пух подушек до сознания добралась тоненькая трель. Яна встала и медленно побрела к двери, нимало не заботясь о слежавшихся нечёсаных волосах и мятой пижаме. Открыв замок, она едва успела отступить назад, как в квартиру влетел отец с двумя пакетами, наполненными продуктами.
Григорию Николаевичу хватило беглого осмотра, чтобы догадаться, как его дочь провела последние два дня. Он крепко обнял Яну за плечи и прижался губами к её волосам.
– Эх, Янковский, – его колючая щека коснулась горячего лба дочери. – Бери пакеты, пойдём кушать.
Яна всё так же послушно, без единой эмоции на лице, взялась за ручки пакетов, принесённых отцом, и побрела на кухню.
Пока Григорий Николаевич наскоро готовил несложный ужин, Яна сидела на табурете, поджав под себя ноги, и рассеянно водила пальцем по стеклу. Весёлые легкомысленные разговоры не помогли встряхнуть дочку, тогда мужчина поставил на стол жареную картошку с колбасой и прямо сказал:
– Я знаю, что тебе больно, это, наверное, невозможно пережить. Напиться пробовала?
Яна чуть заметно кивнула:
– Не получилось.
– Всё равно бы не помогло. Время не вылечит. Сразу скажу – ты никогда не забудешь Димку, но от тебя зависит, какие это будут воспоминания.
Яна даже не смотрела в сторону отца, её плечи ссутулились, руки сжали край столешницы?
– У нас не было красок, а на улице шёл дождь. Я достала черничное варенье, и мы разрисовали старую простынь. Димка весь извалялся и стал сладким, словно черничный пирожок.
Григорий Николаевич постарался улыбнуться.
– Помнишь, однажды летом, когда ты привезла его к нам, он наелся собственных какашек. Ты сначала подумала, что это шоколад, и отругала нас с матерью. А Димка все чавкал, пока ты бесилась и обещала больше никогда не оставлять внука таким беспечным бабушке и дедушке.
Накормив дочку, Григорий Николаевич заставил её принять душ и лечь спать. Оставшись в одиночестве, он расположился на кухне в компании бутылки водки и мясной нарезки. Раньше он не думал, что роль отца окажется настолько сложной.
***
Яна летала между пузатых ватных облаков, расправив руки, словно крылья. Спокойный тихий сон излечивал, успокаивая израненное сердце. Небо потемнело, подул ветер, и уже через секунду краски начали привычную бешеную пляску. Полёт оборвался падением на ромашковую поляну. Яна зажмурилась, не желая видеть очередного просящего о помощи. Лёгкий сквозняк коснулся плеча, влажный ветерок облизал руки и живот, трава колола спину. Яна не открыла глаз, но по ощущениям догадалась, что её тело полностью обнажено. Как ни странно, она не почувствовала смущения, не возникло желания прикрыться.
– Можешь открыть глаза, – голос гостя звучал звонко, словно колокольчик, и одновременно размыто, не выдавая эмоций.
Яна приподнялась на локтях и, наконец, решилась осмотреть поляну. Ярко-оранжевые ромашки с фиолетовыми лепестками выглядели дико на фоне вполне обычной зелёной травы. Всего в метре от неё зависло облако тумана, постепенно оформившееся в трёхлетнего ребёнка.
Девочка слегка шевельнулась и печально выдохнула:
– Ты знаешь, зачем я пришла. Моя сестра умрёт, если ты не вмешаешься. – Говорила она на удивление по-взрослому, не коверкая и не искажая слова.
Яна сосредоточенно кивнула.
– Я не хочу больше никому помогать. Я устала.
– Ты должна.
Яна встала и решительно повернулась спиной к маленькой гостье.
– Не должна. Не знаю, откуда вы приходите, как обо мне узнаете, но передай всем, что я отказываюсь от этого дара.
Она сделала шаг и замерла, оторопело всматриваясь в даль. Там, где заканчивалась поляна, начинался редкий сосновый лесок, чахлые деревца смешно растопыривали колючие ветки. Из-за стволов выглядывали знакомые уже старики. Вместо глаз – провалы, лица искажены в крике. Стоило только моргнуть, и они исчезли, оставляя после себя тёмную дымку.
– Ты видишь меня такой, но я умерла в тот же день, когда родилась. В раю все дети растут до тридцати трёх лет и все взрослые, когда бы они ни скончались, возвращаются в этот же возраст. Я умерла три года назад.
Яна обернулась и ошеломленно уставилась на девочку.
– Как это произошло?
– Это же случится с моей сестрой. Мать родила меня втайне ото всех, замотала в простыню и выкинула в мусорный бак около котельной.
На какое-то время Яна полностью лишилась дара речи. Скинув оцепенение, она шепотом переспросила:
– Что сделала?
Образ начал рассеиваться, последние слова призрака прозвучали как удаляющееся эхо.
– Её зовут Марина Шалюкова. Дом сорок два по улице Батарейной. Спаси мою сестру, пожалуйста.
Поляна поплыла под ногами, земля и небо одним рывком поменялись местами, Яна снова почувствовала, что летит, но в этот раз в пустоту. Не успев испугаться приближающегося падения, она открыла глаза и проснулась.
Быстро натянув первую попавшуюся под руку одежду, она схватила с тумбочки пистолет и вбежала в кухню.
– Папа, ты на машине?
Григорий Николаевич недоумённо пожал плечами.
– Ну да.
– Отвези меня на улицу Батарейную, дом сорок два. Это далеко? – Задавая вопрос, Яна на ходу надела куртку.
Григорий Николаевич не стал уточнять причины странного поведения дочери, быстро накинул пальто и вышел из квартиры вслед за ней.
Ехать оказалось недалеко, но город, как назло, пробки внезапно образовались даже на тех улицах, где они встречались редко. Яна нервничала, кусала ногти и теребила плечо отца, уговаривая поторапливаться.
Едва машина затормозила во дворе дома, Яна толчком открыла дверцу и кинулась к ряду баков, сиротливо прижавшихся к стенке котельной. Запах гниющего мусора ударил в нос, едва Яна приоткрыла крышку первого контейнера. Пальцы дрожали, быстро перебирая шелестящие пакеты, сердце билось где-то в горле, мешая дышать. Бумага, очистки, старые вещи, коробки: руки машинально откидывали мусор, без всякой брезгливости копаясь в зловонной куче. Яна с содроганием ожидала прикосновения к телу ребёнка и даже не заметила, как по лицу заскользили слёзы.
Когда она передвинулась ко второму баку, сзади приблизился Григорий Николаевич.
– Что мы ищем?
– Ребёнка.
Григорий Николаевич сначала решил, что ему послышалось, но, увидев, как сосредоточенно Яна копается в контейнере, не обращая внимания даже на потревоженных крыс и облезлых котов, понял, что она говорит совершенно серьёзно.
Не успел он приступить к поискам, как Яна сдавленно вскрикнула и аккуратно приподняла окровавленный свёрток. Непутёвая мамаша замотала новорождённую в простыню, на которой рожала. Яна отогнула складки ткани и замерла. Девочка не двигалась, прижав к груди маленькие кулачки, глаза плотно закрыла. Влажные тёмные волосики облепили вытянутую голову. Из свертка выглядывали острые синие коленки и часть пуповины.
Григорий Николаевич наклонился над плечом Яны и боязливо взглянул на шокирующую находку.
– Он жив?
– Звони в скорую. Она дышит. Повезло, что мусорные баки полные, не успела замёрзнуть.
Пока ждали врачей, Яна замотала ребёнка в куртку и укачивала, напевая песню, которую когда-то пела своему сыну. Малышка хныкала, ворочалась, водила носиком в поисках еды, её маленькие пальчики обхватили указательный палец Яны, и она, посасывая его, немного успокоилась. Жестокость молодой матери, выкинувшей новорождённую дочку в мусорный бак, словно тухлую рыбу или дырявый ботинок, никак не укладывалась в голове. Каким нужно быть чудовищем, чтобы пойти на такое? Содрогнувшись, она прижала ребёнка к груди и вновь расплакалась. В годовщину смерти сына она спасла другого маленького человечка, возможно, подарив миру нового учёного или изобретателя, а может, просто хорошего человека.
