Татьяна Александровна Грачева
Материнский инстинкт
– Этот оттенок бирюзового не подойдёт к цвету твоего лица.
– Вещи нужно передать в больницу, – пояснил Демьян и развернулся к Яне. – Пока мы будем дышать пылью документов, отвезешь это Анастасии Павловне. Её фамилия Бизюкова.
Яна кивнула и быстро вышла из комнаты, зацепив плечом застывшего в дверях Демьяна.
***
Первым салон машины покинул Демьян. Кеша притормозил возле здания загса и невесело напутствовал друга:
– Как разыщешь доказательство маньячности хозяйки, звони.
Яна устало махнула рукой и проводила удаляющуюся высокую фигуру грустным взглядом.
Оставшись с Яной наедине, Иннокентий изложил план дальнейших действий:
– Доставлю вас в лазарет, найду нам ночлег. Я хотел спросить… – Он замялся, румянец тут же раскрасил его щёки. – Вам с Демьяном брать один номер на двоих?
Яна покраснела не меньше, чем собеседник.
– Нет. Мы ещё не прошли конфетно-букетный период, – вяло пошутила она. – Возьмите один на всех. Нам только переночевать, выйдет дешевле.
Оставив спутницу у дверей больницы, Иннокентий отправился сначала покорять архив. Яна прижала к груди свёрток и смело поднялась по ступенькам. В голове чёрно-белым калейдоскопом перемещались жуткие фотографии, она не знала, как разговаривать с Анастасией Павловной, как смотреть на неё теперь. Лучшим вариантом было бы оставить вещи и бежать куда подальше. После двух подсказок она нашла корпус травматологии, но ноги не хотели идти и передвигались медленно, словно утопали в болоте.
Медсестра на посту дежурно улыбнулась.
– Вы к кому?
– К Анастасии Павловне Бизюковой. Тут вещи и документы.
Яна пристроила ношу на стойку и собралась уходить, как её остановил оклик медсестры:
– Она просила зайти к ней.
– Меня? – удивилась Яна.
– Женщину, которая принесёт её вещи. Час назад она пришла в сознание, даже поела. Восьмая палата. – Увидев, что посетительница двинулась в сторону коридора, она громко заверещала:
– Бахилы!
Яна вернулась, купила пару бахил и повторила начало пути.
У двери с металлической цифрой восемь она застыла. Яне было страшно, ей не хотелось верить, что она могла так ошибиться в человеке. Анастасия Павловна казалась странной, несчастной, но никак не маньяком, способным на убийство. Яна повернула голову и наткнулась на озадаченный взгляд медсестры. Решив избавиться от наблюдателя, она наконец-то открыла дверь.
В комнате вдоль стен расположилось четыре кровати. Две из них были свободны, на дальней спала седая полная женщина, ближе всего к двери находилась койка Анастасии Павловны. Предплечья и кисти плотно обхватывали слои бинтов, жёлтых от мази. Обложка упиралась в согнутые колени, обожжённые руки лежали вдоль тела, словно инородные элементы. Она подняла глаза над книгой и выпрямила колени.
– Спасибо, что приехали.
Яна приблизилась и положила на край кровати стопку вещей, увенчанную документами.
– Надеюсь, это то, что вам нужно.
Под кроватью мелькнул трёхцветный кошачий хвост. Яна удивлённо проследила за кошкой, запрыгнувшей на одеяло. Животное потерлось мордой о щёку старушки и довольно заурчало.
– Этого достаточно. Я уже позвонила Гале, она завтра привезёт всё остальное, – глаза Анастасии Павловны продолжали всматриваться в лицо Яны, словно она пыталась прочитать её мысли. – Вы уезжаете?
Яна кивнула и попятилась.
– До свидания.
Уже у двери тихий голос нагнал её и вонзился в уши неожиданным признанием:
– Жаль, что я не умерла. Я заслуживаю смерти.
Яна обернулась, пальцы соскользнули с ручки.
– Почему? – Она снова приблизилась к кровати. Одна часть её души хотела уйти, захлопнуть дверь и не вспоминать о днях, проведённых в Славянске, но другая – нетерпеливая и любопытная – не давала сдвинуться с места.
– В моём возрасте смерть – это не наказание, а избавление. Если бы не ваш друг, сейчас я бы уже была в объятиях своей семьи. Бог и так достаточно меня покарал.
Яна сдвинула вещи и боязливо присела на край кровати.
– За что покарал?
Кошка злобно зашипела и попыталась поцарапать Яну.
– Я ненавижу родителей настолько сильно, что я могла бы их убить, если бы они не убили себя сами… Моих братьев и сестер никто не похищал. Они утопили их.
Яна вскрикнула и тут же прикрыла ладонью рот, боясь разбудить старушку в углу комнаты.
– Утопили, – эхом повторила она последнее слово. – Зачем? За что?
– Мои родители были глубоко верующими. Господи, что я говорю, они были сумасшедшими фанатиками. Отцу приснился сон, будто ангел выбрал его для особенной миссии, а дети одержимы адскими тварями. Чтобы доказать любовь к Богу, он должен был освободить души детей, спасти их от скверны… – Она замолчала, справляясь со слезами, а затем продолжила надтреснутым хриплым голосом: – Той ночью меня не было дома. В клубе устраивали танцы, мне в ту пору было пятнадцать.
Анастасия Павловна громко расплакалась, рывками захватывая воздух. Это выглядело так странно и пронзительно, словно звуки насильно выдавливали из её горла вместе с болью.
– Как вы узнали о том, что они сотворили?
– Я увидела фотографии. Отец проявлял снимки в подвале. А на следующий день они сами повесились. Может, ужас от содеянного заставил их наложить на себя руки. Надеюсь, они не выдержали мук совести. Я скрыла их поступок. Все думали, что детей похитили, а родители умерли от горя. Всю жизнь я старалась искупить их вину, я даже поверила, что Бог простил меня за намеренную ложь. Но он жесток и не знает сострадания. Мне не суждено было познать счастье в браке и вырастить сына. Он забрал их у меня! – с последними словами её голос перешёл на крик.
Повинуясь эмоциям, Яна придвинулась и коснулась плеча пожилой женщины.
– Мне очень жаль. Я не представляю, через что вам пришлось пройти. Не нужно наказывать себя смертью, это неправильно. Ваши родители – чудовища, но это их вина, не ваша.
Анастасия Павловна будто не слышала ничего вокруг, она рыдала навзрыд, широко разевая рот, кошка жалобно мяукала, завывая на высоких нотах. Это был леденящий душу дуэт.
Яна молча ждала окончания истерики, но прошло не менее получаса, прежде чем крики начали затихать. Соседка по палате проснулась (к сожалению, Яна не заметила, когда именно это случилось) и делала вид, что увлеченно читает журнал.
– Кто-нибудь знает, кроме меня?
– Галя знает, – Анастасия Павловна уткнулась носом в край пододеяльника и звонко высморкалась. – Как там Максимовна?
Яна не сразу поняла, что речь о соседке, устроившей пожар.
– Кажется, без сознания. Она сильно обгорела.
– Она догадывалась, что мои родители совершили что-то жуткое, но возненавидела меня после замужества.
Яна глубоко вздохнула:
– И всё же вы пытались её спасти ценой собственной жизни.
– Я не знаю, сколько мне осталось, пожалуйста, сохраните мою тайну. – Глаза старушки смотрели не моргая, точно такой же взгляд демонстрировала кошка.
– Как к вам кошку пустили? Разве можно?
Анастасия Павловна неуверенно улыбнулась:
– Нельзя, Мурочка сама пришла, я ей окно открыла.
Яна встала.
– Я никому не скажу. Вы и так настрадались достаточно, – она подошла к двери и, взявшись за ручку, бросила последний взгляд через плечо. – До свидания.
Покинув палату, Яна почувствовала облегчение. Чужое прошлое давило на неё, словно бетонная плита, не давая нормально дышать и думать. Выбежав из больницы, Яна позвонила Иннокентию.
***
С третьего этажа гостиницы, которую выбрал Кеша, были видны корпуса родильного и детского отделений больницы. Травматологию, к счастью, заслоняло здание поликлиники. Яна задёрнула фиолетовые шторы и села на диван.
Номер состоял из двух комнат и предназначался для четырех человек. Скромный и строгий дизайн был выдержан в оттенках фиолетового. Два смежных помещения соединялись через общую ванную комнату. Большие панорамные окна впускали в комнату городскую суету. Безликая мебель с минимальным количеством деталей казалась современной и одновременно потёртой. Техника – телевизор и холодильник – располагалась в разных комнатах, видимо, по логике владельцев отеля, тот, кто выберет «зрелища», сможет обойтись без «хлеба».
Кеша увлечённо тыкал пальцем в планшет, просматривая почту. Его лицо кривилось, он недовольно бурчал себе под нос. В архиве не удалось раздобыть полезную информацию. Оказалось, что Славянск, бывший чуть больше полувека назад станицей, хранит документы весьма своеобразно. Записи о тех, кто родился до пятидесятых, в архиве не хранили. Так что поездка туда оказалась бессмысленной тратой времени. Именно это он сейчас и узнал из интернета. Можно было не расходовать силы и обаяние на хмурых женщин, оберегающих метрические книги, как философский камень.
Яна растерянно бродила по комнате, не зная, чем занять время ожидания. Демьян задерживался и не удосужился позвонить, объяснить причину. Она переставила стаканы на столе, выровняла покрывала на кроватях, соорудила двух бумажных аистов без помощи книги, приготовила бутерброды и остановилась у телевизора. Она выглядела уставшей и подавленной. Кеша бросил не неё короткий взгляд:
– С ним всё в порядке.
Яна включила новости и только потом ответила:
– Я знаю, что с Демьяном всё в порядке. Просто хочу быстрее узнать, что он выяснил.
Кеша отложил планшет и расслабленно потянулся:
– Завтра наш корабль отчалит от этих печальных берегов. Я предам эти дни забвению, а в Краснодаре куплю контрамарку в цирк. И вам советую почистить черепную коробочку.
– Хотела бы я научиться так легко забывать, – мечтательно протянула Яна и невидящим взглядом уткнулась в телевизор.
Дверь скрипнула, и в комнату вошёл Демьян. Он казался взволнованным и раздражённым.
– Вы уже ужинали?
Вопрос удивил Яну своей неуместностью. Она подошла к холодильнику и поставила на столик тарелку с бутербродами. Демьян переоделся, помыл руки и вернулся к друзьям. Они наблюдали за его неторопливыми действиями, словно зрители за фокусником, неотрывно и жадно. Демьян взял бутерброд и сел на диван рядом с Яной. Она развернулась и нетерпеливо спросила:
– Что ты узнал? Подозрения соседки подтвердились?
Кеша в ожидании ответа наклонился вперёд, но Демьян не спешил и сначала хорошо прожевал.
– Свидетельств о рождении не было. Мать Анастасии Павловны рожала дома, и о том, что её семья пополнилась, сообщала, только когда дети умирали. Ни один новорождённый не прожил больше месяца. За три года умерли пять младенцев.
Яна прикрыла рот ладонью, её лицо вытянулось:
– Как можно за три года родить пятерых?
– В принципе, можно, если они были недоношенными. Насчёт этого нигде не сказано.
Кеша нервно закусил губу, Яна зло выпалила:
– Рожала, словно копировальный автомат, а потом взяла и так просто утопила предыдущих четырех детей. Да она монстр!
Демьян потянулся за пультом и выключил телевизор. Остановил на Яне пристальный взгляд.
– Видимо, Анастасия Павловна была в сознании, и вы побеседовали. Что ещё она сказала?
Яна почувствовала себя неуютно. Ей казалось, что пересказ трагических событий в ее устах будет неубедительным и не произведет на слушателей такого эффекта, какой на нее саму произвела Анастасия Павловна своей искренностью и надломленностью.
– По делу – больше ничего. Она узнала, что родители утопили детей, потому что увидела фотографии, ну, те самые. А потом они наложили на себя руки. Анастасия Павловна корила себя за молчание и страх.
Кеша облегчённо выдохнул:
– Я знал, что бабуленция непричастна! Я чувствую чернодушных людей. – Он обрадовался не столько невиновности старушки, сколько тому, что его чутьё не подвело и он по-прежнему может доверять людям.
Яна тоже легко улыбнулась, но Демьян не разделял их хорошего настроения:
– В любом случае тараканы у неё специфические. Осталась жить в этом доме и регулярно любовалась жуткими фотографиями мёртвых родственников.
– Она тосковала, – нашёл оправдание Иннокентий.
Яна не стала спорить. Не ей судить, какие проявления тоски считаются нормальными.
– Это нас уже не касается. Убийцы мертвы, жертв никто не спасёт, Анастасия Павловна наказана жизнью достаточно. Вернуться бы в Краснодар, а то мой больничный и так затянулся.
Едва закончились новости, Иннокентий отправился спать в соседнюю комнату.
– Не сидите долго. Ради здравия тела и бодрости духа лучше отходить ко сну до полуночи. Нельзя пренебрегать такими дарами природы.
Яна приняла душ, а когда вернулась в помещение, Демьян уже ушёл в смежную комнату. Она почувствовала разочарование и даже немного обиду. Переодевшись в любимую спальную футболку, Яна выключила свет и нырнула под тонкое одеяло.
В комнате мужчин почти сразу наступила тишина, но Яна выспалась днём и теперь ворочалась в поисках удобной позы. Стоило закрыть глаза – и перед ними проносились фотографии детей, кожа покрывалась мурашками, а сердце начинало стучать с перебоями. Сон накрыл внезапно, словно кто-то нажал на кнопку для выключения сознания.
В уши ударила громкая музыка, а вслед за ней гул множества голосов. Яна открыла глаза и ошеломлённо огляделась. Она сидела на высоком стуле возле барной стойки. Просторное помещение заполнилось танцующими парочками. Мужчины и женщины вытанцовывали рок-н-ролл. Мелькали яркие юбки, скрипели башмаки, радостный визг и заливистый хохот разбавляли ритм мелодии. Яна почувствовала, что её пальцы держат прохладный продолговатый предмет, изумленно уставилась на высокий бокал с ядовито-зелёной жидкостью. Пить этот странный коктейль ей не хотелось. С противоположной стороны барной стойки нависла высокая дородная женщина. Яна с удивлением опознала в ней свою умершую бабушку, только порядком помолодевшую.
– Привет, Янковский, – Губы женщины растянулись в широкой улыбке.
– Бабушка Паша! – радостно воскликнула Яна. К ней ещё никогда не приходили родственники.
Женщина отодвинула коктейль в сторону и наклонилась ещё ниже, её шепот прозвучал напряжённо и зловеще:
– Навести соседку, едва не сгоревшую в пожаре.
– Сумасшедшую? – Яна напряглась.
Помолодевшая бабушка огляделась и прищурилась, пытаясь рассмотреть кого-то в толпе. Её лицо удивлённо вытянулось, в глазах промелькнула тень страха.
– Уходи отсюда! – неожиданно закричала она. – Просыпайся!
Яну протянуло через тоннель из цветных острых стеклышек и выбросило в фиолетовую комнату. Она села на край кровати и замотала головой. Футболка прилипла к спине, руки дрожали.
Тёмный силуэт на соседней кровати Яна заметила не сразу. Под впечатлением от сна она чуть не закричала, рукой нащупала рукоять пистолета под подушкой.
Знакомый низкий голос подействовал успокаивающе:
– Неудивительно, что тебя мучают кошмары.
Яна подобрала ноги и накрыла их одеялом.
– Ты с ума сошёл. Разве можно так пугать? – Она вернула пистолет на кровать и озадаченно потёрла лоб.
Демьян поправил подушку и вытянул ноги вдоль кровати.
– Не ожидала, что я приду? Могу уйти.
– Нет уж, сиди.
Темнота в комнате не была кромешной: в щель между шторами пробивался свет от уличных фонарей. Через минуту Яна смогла разглядеть черты лица Демьяна. Он выглядел сдержанным и собранным.
Она подалась вперёд.
– Не могу представить тебя ребёнком. Может, ты появился каким-то другим способом и миновал этапы детства и юности?
– Инопланетяне вырезали меня из цельного куска металла и продали на аукционе через интернет, – на удивление грустно отозвался он. – Если честно, я был ужасным ребёнком – неласковым и упёртым, а подростком – совершенно невыносимым. Нудным, дотошным и мрачным.
– Не нужно на себя наговаривать.
Яна не смогла рассмотреть его улыбку, но по движению ушей догадалась, что она появилась.
– Если человек говорит о себе гадости, это почти всегда правда. Я мог бы сказать, что я был эксцентричным, непонятым гением, и ты бы поверила. Потому что в хорошее верить проще, особенно если к этому примешивается симпатия.
– Ты был эксцентричным? – воображение тут же нарисовало образ Пеппи Длинныйчулок16.
– Самая большая моя странность заключалась в том, что я себя таковым не считал. В девятом классе школьники готовят выступление на тему «Мое увлечение». У вас такое было?
Яна кивнула, потом сообразила, что в темноте кивок не виден, и добавила:
– Помню, было. Я тогда декупажем занималась, это и была тема моего доклада.
– Ожидаемо, – серьёзно заключил Демьян. Темой моего доклада была жизнь сурикатов.
Яна не выдержала и усмехнулась:
– Где ты их нашёл?
– Я ежедневно смотрел передачу о жизни сурикатов, записывал особенности их поведения, отношения в семье, даже сделал психологический анализ лидерства у этих мангустовых. – Демьян закинул руки за голову и закрыл глаза.
– Ты, наверное, покорил своим докладом уйму девушек.
– Одну покорил. Учительницу биологии. Она дала толчок к моему новому хобби – микроскопу. Представляешь, насколько я был популярным у одноклассниц?
Яна улыбнулась. Впервые за последние дни она чувствовала себя почти безмятежно.
– Дай-ка угадаю: по популярности ты занимал место где-то между чучелом фазана в кабинете биологии и портретом Белинского в учебнике по литературе?
– Я не подозревал, что чудаковат, мне это не доставляло неудобства, а вот родители тяжело переносили мои странности, они разочаровались во мне, когда я ещё был ребёнком.
Улыбка на губах Яны угасла, она почувствовала, что Демьян коснулся очень болезненной для него темы.
– Когда молодые родители мечтают о будущем детей, они не видят их в роли неудачливого, некрасивого, глупого человека. Ожидания всегда далеки от реальности и порядком приукрашены. Никто не мечтает, что ребёнок будет изгоем или забитым заучкой, поэтому так сложно смириться с посредственностью.
Демьян какое-то время молчал. Он сидел, скрестив руки на груди и пристально глядя в блестящие в темноте глаза Яны.
– Я хочу, чтоб мой ребёнок был хорошим человеком. Мне этого будет достаточно.
– Ты так говоришь, потому что у тебя не было детей, – голос Яны предательски дрогнул, в этот момент она была рада, что темнота скрыла подступившие слезы. – Любовь к собственному ребёнку – это что-то сумасшедшее, она ослепляет и не дает мыслить здраво. То, что раздражает в чужих детях, в своём видится как особенность характера. Другие чада могут быть упёртыми, а твой – целеустремленный, другие – шумные и непоседливые, а твой – эмоциональный и подвижный, другие болтливы не в меру, а твой – прекрасно изъясняется для своего возраста. Это бесконечный список. Очень тяжело быть объективной, когда речь идёт о собственном ребёнке. Тебе будет недостаточно вырастить хорошего человека, ты даже не заметишь, как начнешь лепить из него идеальное существо.
Кровать под Демьяном скрипнула, он встал и, сделав несколько шагов, остановился напротив Яны. Она подвинулась и коснулась ладонью простыни рядом с собой. Демьян сел, сохраняя спину прямой.
– Ты сегодня откровенна.
– Ты тоже. – Яна прижалась лопатками к спинке кровати и немного отодвинулась. Горячее бедро Демьяна чувствовалось даже через одеяло, эта близость волновала и пугала одновременно.
– Откровенность – это наркотик, она расслабляет, всасывается в кровь и делает беззащитным. По последствиям она намного страшнее секса. Здесь два варианта: либо человек, которому ты открылся, станет тебе близок, либо ты всю оставшуюся жизнь не сможешь смотреть ему в глаза.
– Очень поучительно. – Яна почувствовала себя неуютно, с опозданием осознав, что действительно обнажила душу.
Демьян ощутил её напряжение и резко сменил тему:
– Знаешь, почему божья коровка так называется?
– Она дает молоко? – Яна ухватилась за возможность поговорить о чем-нибудь безобидном и даже странном, лишь бы не касаться личной жизни.
– Почти. Если прикоснуться к этой букашке, в изгибах ножек выделяется оранжевая жидкость. Это молочко ядовито. Даже тарантулы их не едят. Версий о происхождении названия на самом деле уйма. Мне нравится славянская: в древности считалось, что это насекомое может долететь до Бога и передать любую просьбу.
– Мило, – автоматически заключила Яна. – Спасибо, что скрасил послевкусие от кошмара, но думаю, что пора спать.
Демьян повернулся лицом к окну. Узкий луч света отразился в его глазах.
– Думаю, ты права.
Яна недоверчиво нахмурилась:
– Насчёт того, что пора спать?
– Насчёт того, что ты мне интересна, – нехотя признался он. – Последнее время я действительно улыбаюсь гораздо чаще, хотя жизнь точно не стала веселее и поводов для этого почти нет. Вывод только один: я глупею от зарождающегося чувства.
– Это приятная новость.
Яна неосознанно придвинулась к Демьяну и попыталась коснуться его руки, но он резко встал.
– Пора спать. Сейчас не время и не место. Детей будем делать в другой раз.
Яна даже не разозлилась на его искренность, граничащую с бесцеремонностью. Её взволновала сама мысль о том, чтобы родить ребёнка.
– Я не готова снова стать матерью, – сдавленно прошептала она.
Демьян вспомнил о смятой и старательно расправленной визитке частного детского сада.
– Готова. Уже готова.
