Таня Листова
Не ведомы пути богов
Енька промолчал. Добрая семья, отзывчивая.
С утра отправились вместе на пахоту. Весна. Крестьяне готовили поля к весеннему севу. Целый день переворачивал прессованные комы дерна на борозде, чтобы затем тщательно раздолбить мотыгой. Риша пристроилась недалеко, сразу помогая, если Енькиных сил не хватало. К обеду появился Ичу и работа закрутилась веселее.
Обедали в поле – матушка принесла объемный узелок и расстелила прямо на траве, аккуратно разложив вкусно пахнущий свежевыпеченный хлеб, сыр и свежие яйца. Челюстями отработал за троих – аппетит явно подзабыл о его недавних недомоганиях. После обеда прибыла в подмогу еще целая толпа, соседи-друзья – по Еньке забегали любопытные взгляды. «Глая, да? – приветливо поздоровались две девушки, полная и похудее. – На Вечку придешь?» Что за зверь? «Куда она денется?» – рассмеялась за него Риша.
Оказалось – местечко за околицей, где по вечерам собиралась молодежь. Играли на лютне или свирели, танцевали, болтали, веселились.
Ни на какие Вечки, конечно, не пошел. Валился с ног от усталости. Упал на постель и наотрез отказался шевелиться. «Это только межевание такое, – жалостливо успокаивала Риша, помогая переодеться. – Дальше легче, честно!» Матушка понимающе улыбалась, через десять минут двенадцатилетняя Юза притащила в громадной кружке горячий расслабляющий отвар…
Риша тоже никуда не ушла. Вместе с Ичу сидели допоздна рядом с Енькой, улыбались, рассказывая разные истории из местной жизни. Матушка с отцом только вздыхали, поглядывая на бедного парня – знали с детства. О свадьбе начинали поговаривать. Но ничего не могли поделать против злого рока…
«Я могу, – думал Енька, глядя на ребят. – Никаких Гвинцев, подруга. Ты у меня будешь счастливой. Улыбаться ярче солнышка. Только подожди немножко…»
На следующий день на поле объявился староста, привычно поприветствовал отца и махнул девчонкам за собой: «На выделке нужна помощь».
Еще один зверь? Риша сразу посерьезнела: «Шкуры когда-нибудь выделывала, Весь?» «Я не охотница» – извинился Енька. «Ничего, научишься». Прошли полдеревни, и вышли за околицу с другой стороны – среди зеленой листвы проглядывала крыша солидного подворья…
Стоп. Енька остановился в воротах – посреди двора лежала огромная туша королевского серебристого оленя. «Разве они не под запретом?» – осторожно спросил подругу. «Были…» – вздохнула Риша. Что значит были? Отлично помнил, что за браконьерство в королевских и княжеских лесах отрубали кисти, как ворам. Охота категорически запрещена.
Девушка потянула к амбару. Ударил удушливый запах – замер на пороге, привыкая к полутьме после яркого солнышка. Шкуры. Целые стопки мокрых шкур. Судя по всему, это цех выделки. В других сараях сушили…
В амбаре суетились три женщины, старшая ткнула пальцем в сторону длинных столов с железными чанами: «давайте на мездрование». Енька все еще ошарашенно озирался…
Пушнина, поставленная на поток. Производство. Сотни шкур – выдрица, шамель, бортугай, андагорг, белый тигр, льдица… Самые ценные меха. Воздух вдруг прорезал человеческий крик, из повети у дома – вздрогнул от неожиданности… Льдица.
«Что встала? Ворона залетит!» – поторопила старшая. «Пойдем, Весь…» – потянула к железным чанам подруга…
Система известная. В железных чанах свежеснятые шкуры отмачивались в соляном растворе. Долго, сутки. Затем мездровались – снимался подкожный жир, широким ножом, – этим и занялись, старательно соскребая с каждой мертвую плеву…
Риша вполголоса вводила в курс дела. Следом шкуры будут тщательно выполаскивать и снова замачивать, уже в кислотном растворе. Потом укладывать под гнет, сушить, дубить, жировать… Все стандартно. Ничего тайного. Но для искристого меха необходима тщательность и скрупулезность…
Вонь невыносимая. К горлу подступают спазмы.
«Что здесь происходит, Риш?» – шепотом спросил напарницу, через полчаса работы. «Что?» – не поняла она. «Куда это все потом?» – обвел глазами чаны. «Раньше отвозили в Лихород, – ответила после паузы, – а оттуда… – кивнула в сторону отрогов Идир-Яш. – Сейчас не знаю, – вздохнула. – Говорят, великая княгиня с Ваалем рассорилась, полгорода сожгла…»
Контрабанда? Охренеть.
«И много таких цехов?» Подруга пожала плечами: "Слышала, в Дубраве делают, Можайке… – нахмурилась. – Не лезь в это, Весь. Тут не любят вопросы. Не нашего ума, пусть господа думают».
Широкий нож аккуратно поддевает толстую пленку, оставляя чистое поле гладкой кожи. Потом шкурка летит в бочку с мыльной глиной. Сзади заскрежетало – два крестьянина сдвинули и потащили полный чан. Все заняты делом…
К вечеру нарисовался Ичу. Парень дышать не мог без своей лады.
«Вы уверены, что княгиня в курсе?» – задумчиво спросил Енька по дороге домой. «Веся!» – укоризненно напомнила Риша. «Дядя Храпну на раз ставил в известность барина, – глухо ответил Ичу, – что на востоке скоро не останется ни королевских оленей, ни выдрицы, ни андагорг. Ему одному не все равно. Но… – махнул рукой, – господское останется господским. Последний раз арестовали. Привезли избитым, кровью харкал, неделю отлеживался…»
Енька молчал. Ничего себе, отправился узнать про пару лошадей…
Перед сном долго сидели на крылечке, разглядывая яркие звезды. Парень ласково обнял Ришу, а та чуть ли не мурлыкала от удовольствия, положив голову ему на плечо…
Посевная. Золотое время. У крестьян праздник. Сеятели, как щедрые боги урожая, бороздили пахотные воды, изобильно разбрасывая золото…
– Веся! – счастливо смеялась Риша. – Хочешь попробовать?
Енька накинул через голову ремень, пристраивая на поясе полную корзину, зачерпнул ладошкой – искристое зерно весело сбежало между пальцев… Это ль не магия? Через пару месяцев взойдут всходы, а к осени поля нальются, заиграют, заколосятся пышно-твердым богатством…
– Ау? – помахала перед глазами веселая Риша. – Проснулась?
Присоединился к улыбающимся родителям – двинули… Ступенчато, по свежей пашне, щедро зачерпывая полную горсть… В небе завистливо кричат птицы – не надейтесь, морды пернатые, – позади уже ползут бороны, пряча богатство в землю…
Обедали весело, у всех приподнятое настроение – даже у лошади, вытягивающей пучки сена с телеги.
– Проголодались? – ласково похлопала по шее Риша.
Семья Риши небогатая – единственная кобыла, старенькая уже. В семье ее обожали. Енька провел ладошкой по жесткой рыжей гриве:
– Правда, что в Ачанке есть бернские скакуны? – вспомнил о изначальной миссии. – На лесной ферме?
– Высокие такие, длинноногие? – наморщила лоб девушка. – Краса-авцы… Нам до таких, как до звезд. Господские.
– Много?
– Ну как много… – пожала плечами подруга. – Табун. Голов тридцать, наверное. А что?
Енька захлопнул рот. Мать твою!!
– Тоже собирались туда, – добавила Риша, махнув на расплывчатую линию у горизонта. – Теперь ждут.
День ото дня не легче.
Спроси обычных крестьян. Что проще?
Хмарь давит на голову. Мозги тяжелые, и мысли вязкие, как кисель. Будто предчувствие…
Вечером матушка накрыла праздничный стол – страда. Как упадет первое зерно – такой и урожай осенью. Крестьяне умасливали Аакву, богиню плодородия.
– Прости, – извинился к ночи Енька. – Пойду спать. Устала, как лошадь.
Риша возмущенно взвыла – надеялась утянуть на Вечку. Девушке хотелось радости и новых лиц.
– И я, – неожиданно поддержал Ичу. – Давай просто посидим? Тишь, звездочки…
Парню тоже было нехорошо. Будто что-то свербило, мешая дышать. Приятней просто быть рядом, вдыхая запах ее волос....
– Слабаки! – констатировала Риша, презрительно оглядывая обоих. Попыталась взять на ревность: – Найду других, поддержат одинокую девушку…
Енька промолчал. Ичу добродушно улыбнулся:
– Ты слишком меня любишь.
– Ты в этом уверен? – разозлилась Риша, развернулась и решительно зашагала от калитки по улице.
– Риша… – крикнул вдогонку парень, но подруга не обернулась.
– Догонишь? – спросил Енька.
Добряк безнадежно отмахнулся и грустно побрел домой:
– До завтра, Весь.
– До завтра…
Это был их последний вечер вместе.
Через час девушка вернулась. Конечно, какое веселье без ее Ичу? Тихо разделась и юркнула в постель. Доверчиво прижалась к Еньку, всхлипнула и вдруг разревелась. 'Ну что ты, Риш, ну всё…' – не знал, как успокоить. Потерпи, хорошая моя. Я вмешаюсь. Хоть и давал зарок. Еще чуть. Мне бы только узнать, кто за этим стоит…
Но на следующий день пришла беда. Большая. И нежданная.
После обеда все отправились в лавку. Страда – многое нужно хозяйству.
Людей в центре как никогда. Возле таверны гомонят нетрезвые сельчане, в жестяную лавку очередь. В часовне Аакве горят свечки, высятся горки подношений.
Неожиданно перед лавкой из улочки выскочил верховой – народ быстро расступился и испуганно притих, Риша побледнела… Гвард Гвинц, собственной персоной. Енька с интересом разглядывал мерзавца – прилизанный, с ниточкой усов. Наверняка считает себя красавцем. Младший дорн возбужденно оглядел крестьян, заметил девушку и спрыгнул с коня:
– Ты уже не девственница? – взвизгнул без всяких предисловий. Голос дрожал от ярости. – Правда?
Господа не утруждают себя беседами?
– Что-о?
На площади тишина. Исчезли звуки. Побледнели отец и мать. У Ришы задрожали губы:
– Да как вы смеете…
Барчук наотмашь ударил по лицу – девушка чуть не упала…
– Тварь!
Народ испуганно притих. Рядом вдруг выросла высокая тень Ичу, перехватив тщедушную ручонку широкой ладонью:
– Не надо барин. Это ложь.
– Пшел вон, быдло, – Гвард яростно выдернул руку и… внезапно носком начищенного сапога ударил девушку прямо в живот…
Риша задохнулась, беспомощно хватая ртом воздух… упала на колени, схватившись за живот, пытаясь втолкнуть вдох в легкие… Отец и мать превратились в камень. Добродушное лицо парня затвердело, онемение длилась ровно секунду… Куда вы смотрите, боги? Кулак мелькнул тенью – Гвинц почти перекувыркнулся через голову, пропахав длинную дорожку на истоптанной земле…
Площадь застыла в тишине, женщины от страха прикрыли рты руками. Мужчины замерли, не сводя с Ичу перепуганного взгляда…
Мерзавец медленно поднялся, держась за лицо. Отряхнулся, вскочил в седло и пришпорил коня – грохот удаляющихся копыт – как набат пришедшей беды.
Конец. Всему, что дорого.
Ичу арестовали через двадцать минут. Стражники выволокли из дома, долго били, затем одели кандалы и прогнали в цепях через все деревню. Потянулись долгие часы ожидания.
Назавтра ничего не садили. Не выходили из дома, Риша беспрерывно ревела, захлебываясь слезами, периодически пытаясь вырваться из комнаты – отец постоянно находился рядом. Маленькая Юза еле сдерживалась, чтобы не разреветься вместе с сестрой…
Лихо.
Енька неподвижно сидел у окна, уставившись куда-то за стекло. К вечеру прибыл судья из Юльды, и стражники начали сгонять народ на деревенскую площадь.
Толпа глухо гомонила, поглядывая на цепь стражников и закованного в кандалы Ичу. Потом скрипнула дверь деревенской управы и на крыльцо выбрался толстый обрюзгший судья, в черной судейской мантии. За ним чинно вышли местный хозяева: седой старший Гвинц, с черными глазами, прямая как жердь хозяйка, и оба сына, поглядывающих на крестьян с нескрываемой ненавистью.
– Жители Ачанки, – представитель закона прокашлялся, жирно сплюнул с крыльца и развернул бумагу. – Сим удостоверяю, что Ичу Тибарт, сын Арта Тибарта, такого-то числа такого-то месяца, совершил жестокое нападение на благородного Гварда Гвинца, сына его превосходительства Дигу Гвинца, сквайра деревни Ачанка, с целью нанесения тяжких телесных увечий. Злодеяние по закону Аллая подлежит судебному разбирательству под юрисдикцией магистрата города Юльда. Посему, – судья оторвался от бумаги и обвел назидательным взором толпу, – постановляю: Ичу Тибарта приговорить к двадцати годам каторжных работ на каменных рудниках в Урюхе, а его семье назначить штраф в пятьдесят золотых монет…
– Нееееет!!! – истерично закричала Риша, и без сил опустилась на землю…
Матушка с отцом окаменели, по толпе пробежал изумленный выдох…
– …Если же семья не сможет оплатить оный штраф, – продолжал официальный чин, сделав маленькую паузу. – Ичу Тибарта продать в рабство в покрытие долга. Такое-то число такого-то месяца, заверенное магистратом города Юльда.
– Ложь!
– Вранье!
– Парень защищал девушку!
– Его милость первым напал!
В толпе рос ропот. Ичу, белый как мел, уставился куда-то поверх голов. Шеренга стражников опустили копья в боевое положение и принялись теснить толпу.
Мозги сжали тиски. Бред.
Ты слишком долго ждал, Енька. Слишком долго тянул эту чушь.
Не верил…
Рывком сбросил оцепенение и начал проталкиваться сквозь толпу, пока не выбрался, уткнувшись в частокол пик…
– Пропусти ее, Хору, – разрешил судья, с интересом разглядывая Еньку. – Что ты хочешь, добрая гуаре?
Еще несколько шагов. Мозг не отпускало оцепенение. Что ты им скажешь, Енька? Услышат? Это уммы. Только оболочки людей…
– Меня зовут Эния Шрай, – наконец проговорил негромко, но отчетливо, прямо в морду ненавистной мантии. – Это очень легко проверить. Достаточно сообщить в Дарт-холл, – набрал побольше воздуха. – Остановите этот фарс. Прямо сейчас.
– Что? – представитель закона открыл рот, пробежавшись по крестьянскому сандальнику, платку на плечах, и беспомощно оглянулся на Гвинцев… Сквайр махнул охране – Еньку схватили с обоих сторон, заламывая руки…
– Мать вашу!! – закричал, вырываясь. – Не слышали?! Сообщите в Дарт-холл!!
Латник наотмашь ударил в лицо – мелькнуло небо – больно ударился затылком о землю, из разбитой губы брызнула кровь…
– Веся!!! – истерично закричала Риша, вырываясь из толпы. – Не трогайте, ублюдки, будьте вы прокляты!!!
Мир подернулся какой-то рябью. Пеленой. Вроде пьесы – крутится-вертится, идет своим ходом, – а он просто смотрит со стороны…
– Веся, – склонилось лицо подруги – близкое, мокрое… – прости, – неожиданно выхватила из-за его пояса спрятанный баселард – и ринулась к Гвинцу…
Живые актеры, неживые акты. Ее перехватили сразу – лезвие только бесполезно царапнуло железные латы. Удар, еще – навзничь упала на землю, сжавшись в комок и прикрывая лицо руками – сапоги с отработанной ритмичностью принялись избивать податливое тело.
– Ришааааа!!! – рванулся Ичу, в цепях разбрасывая охрану – один из стражей шагнул навстречу… Стоять, автор!!! Пелена дернулась, потемнела… Меч насквозь прошел сквозь тело – красное лезвие выглянуло с другой стороны… Кость застряла в горле, Енька бесполезно пытался сглотнуть…
– Ааааааа!!! – раненным зверем забилась в конвульсиях Риша…
Парень стоял еще пару секунд, с тоской глядя на любимую. Потом рухнул, щедро пропитывая землю быстро расползающейся лужей крови.
Толпа оцепенела. Ряд воинов двинулся, тесня шокированных крестьян с площади. Двое подхватили Ришу за ноги и потянули избитое тело к ступенькам управы. Чья-то рука схватила его за косу и потащила следом…
– Ваша милость! – из толпы долетел голос кузнеца, сквозь шум и лязг. – Проявите великодушие, отпустите девушек…
Еньке не было больно. Ему было плевать.
Крохотная камера-клетушка, в здании управы. Два на два, развернуться негде. Вместо постели охапка прелой соломы. Через крошечное окошко под потолком видны кроны деревьев и темнеющее небо…
Енька откинулся затылком на стену, уставившись в окно. Перед глазами постоянно вплывал кончик лезвия, в густых красных разводах, выглядывающий из спины Ичу…
Куда утащили Ришу?
Совесть стонала. Красная, воспаленная.
Эх, Ичу, Ичу…
Весь мир – как зеркала. Вместо людей. И в каждом отражается он сам. Самодовольный, напыщенный… в богатом бабском платье. Княжна.
Ждал? Думал, повернешь вспять?
Давай, поверни. Она больше не хочет жить.
Прости, Риша.
"Женик… Ты чего? Шутишь так, да? – плакала Весянка. – Бросишь всех, бросишь? Оставишь меня здесь одну?"
Прости, Веся. Простите, отец и мать. Вы когда-нибудь видели крестьянку, доказывающую, что она княжна? Веся, ты бы обхохоталась…
Ближе к ночи не выдержал и забарабанил кулаками в дверь – замок провернулся и заглянул раздраженный стражник:
– Уймись.
– Позовите сквайра, – попросил Енька. – У меня есть, что сказать.
Солдат презрительно смерил с ног до головы и закрыл дверь:
– Еще раз постучишь – руки оборву.
Но через час все-таки донеслись шаги и загромыхал ключ – подтянул ноги и обхватил колени руками. Седой хозяин замер, шумно дыша и разглядывая сверху Еньку.
– Сообщите в Дарт-холл, – не стал тянуть Енька. – Вы не представляете, что сейчас творите.
– Я знаю, кто ты, – неожиданно ответил старик.
Захлопнул рот. Серьезно?
– Ты малолетняя дура, – начал покрываться пятнами старый Гвинц. – Не сиделось в замке? Не нужны балы, столица? Лучше залезть, куда собаки не лезут? Сунуть свой чертов нос?
Енькины глаза от удивления стали похожи на блюдца.
– В заднице свербило?! – потряс кулаками старик. – Заноза мешала?! – кулаки устало упали вдоль тела. – И что теперь с тобой делать?!
– Отпустить, – посоветовал Енька, поднимаясь с пола. – Проблем меньше.
– Ты моя главная проблема! – почти завизжал благородный дорн, ткнув пальцем. – Ты!! – перевел дух и вытер пот со лба. – Ты завтра умрешь, понимаешь это? Не оставила выбора.
Енька ошеломленно молчал. В камере повисла пауза.
– Вы не сможете это спрятать, – наконец предупредил через минуту. – Меня видели многие.
– Не смогу, – неожиданно согласился Гвинц, продолжая люто смотреть. – И поэтому – на твоей совести деревня…
Он еще не устал удивляться?
– Мне придется это сделать, – закричал сквайр. – Королевская следственная комиссия перевернет каждый камень в округе, допросит каждого лесного клопа… – скривился. – Понимаешь это? Дошло, что натворила?
– И вы убьете целую деревню? – изумился Енька. – Как?!
– Все видели сегодня, – развел руками старик. – Бунты испокон веков вырезались на корню.
– Бунт? – не поверил экс-мальчишка. – Где, когда?
– По твоей вине, – ткнул пальцем дорн, еще раз оглядев с головы до ног, – комиссии предстоит ковыряться в пепелищах. Будь ты проклята, княжна. Я не хотел так…
Дверь оглушительно захлопнулась. Два раза провернулся ключ. Енька очумело опустился на пол…
Совесть больше не стонала. Не кричала, захлебываясь кровью. 'Ты как ворона! – весело хохотала Риша. – Ласково надо, нежно… – садилась на корточки и показывала, как пальчиками мягко охватывают вымя. – У вас в городе коз нету?'
– Веся…
'Эх ты, – мягко улыбался добряк Ичу, забирая из рук мотыгу. – Кетмень не кинжал, Веся, им не закалывают…'
– Веся!
Енька вскинулся. Тишина. Только темнота в углах…
Что-то вдруг стукнулось о решетку в окошке, упало на пол и рассыпалось. Удивленно задрал голову на окно и пошарил по полу – хлеб. Сыр. Поднялся, ухватился за прутья решетки и подтянулся…
Под окном с опаской оглядывалась маленькая Юза. Увидела Еньку и растерянно заулыбалась:
– Мама передала!
– Передай маме большущее спасибо, – растроганно улыбнулся Енька. – Как они?
Девочка понуро вздохнула. Понятно.
– А Ришу видела? – мелькнула в детских глазах надежда.
Енька отрицательно покрутил головой и отпустил прутья решетки.
Мозг пух. Он думал. Идея совершенно дебильная, но разве есть выбор? Вздохнул, и снова подтянулся:
– Юз, зайка, слышишь меня? – осторожно зыркнул по сторонам. Тишина. В траве стрекочут сверчки, на небе перемигиваются звезды. Стража охраняет вход с другой стороны. – Оседлай лошадь и скачи в Дарт-холл, как ветер! Знаешь дорогу к замку? – малышка удивленно кивнула. – Передай начальнику стражи, что здесь утром убьют княжну. А потом сожгут деревню. Передашь? – девочка еще более удивленно кивнула. – Только маме с папой не говори! – взрослые есть взрослые. Никогда не поверят в такой абсурд. – Давай, солнышко, на тебя вся надежда…
Кто в здравом уме отпустит ребенка в княжеский замок? Да еще ночью? Малышка некоторое время смотрела, потом развернулась и побежала…
Енька снова опустился на пол. Идея нулевая. Даже если предположить, что послушает – к утру туда-сюда вряд ли успеют…
Бред. Но он хотя бы пытался.
Поплотнее укутал юбкой ноги, обнял себя за плечи и попытался согреться. Платок потерял, когда получал в зубы…
Сна не было. Лишь изредка впадал в странное оцепенение, и колотила дрожь. Грань неумолимо близко. Когда за окном посветлело – донесся вдруг одинокий топот копыт. Спустя пару минут далекие отзвуки раздраженного спора, затем всхрап лошади и снова копыта…
Странно. Енька поднялся, ухватился за прутья и подтянулся – голос показался знакомым. Задний двор. Деревья в предрассветном сумраке, сонные крыши домов. Из-за угла наконец вынырнул всадник – придержал коня, оглянувшись на окна…
Мешингерр.
Тело обессиленно брякнулось на пол. Конец. Окончательный.
Что ты сделал с девочкой, подонок?
Помощь не придет. В ногах все сильнее наливалась слабость…
К чему весь этот чертов бег? Чего добивался? Спалил гостиницу, рассорился с Ваалем, убил сотни под Густогаем?
Благими намерениями устлана дорога в ад.
Финишная прямая.
Через час донеслись шаги и снова громко заскрежетал замок…
Себя не жаль. Плевать. Покончить с бабским существованием, платьями-прическами…
'Заткнись. Достал уже. Ты привык к платьям. Не лги в последний час'.
Это кто еще? Совесть? Что от меня хочешь? Чтобы я взвыл, как баба, раздирая волосы, и упал на колени? Не дождешься.
Короткий коридор, на выходе младший Гвинц – пытается взглядом поджечь управу:
– Думала когда-нибудь, что подохнешь, как собака?
– Возьмите себя в руки, благородный дорн, – презрительно скривился в ответ. – Или подонкам незнакома вежливость?
– В могиле обнимешься со своей вежливостью…
Но все-таки сдулся – видимо, спеси хватало только на крестьянок. Скрипнула дверь – еще один коридор, выглянувшее солнышко проложило через окна косые тени…
'Ты просто не закончил то, что хотел…' А что я хотел? Похоронить тьму народа? Куда до меня Гвинцу, с его деревней…
'Снова ложь'. Ты не совесть, ты склероз. А я хорошо помню, как на меня смотрели.
Минуты неумолимо исчезали, каждой секундой приближая черту. Говорят, в Диоре придумали механизм, отсчитывающий время. Его называли 'ходики'. Тук-тук, тук-тук… Они даже могли звучать каждый час, как набатный колокол: 'Бум, бум, бум…'
Последний 'бум' уже прозвучал. И следующего Енька уже не услышит.
В коридоре ждал старший Гвинц и четверо стражей. С ума сошли? Я же девушка!
В ногах холодело. Все сильнее.
– Попросишь что-нибудь? – вместо приветствия нервно спросил сквайр.
– Отпустите Ришу, – сделал попытку Енька.
– Сожалею, – покачал головой палач, едва сдерживаясь. – Участь Ачанки ты знаешь.
– Ты умрешь, с мешком на голове… – вдруг сорвался в ответ. Упоминание о деревне добило. Тело все сильнее слабело…
– Тварь!!! – с готовностью не выдержал старик. – Королева, да?! – его понесло: – Тебя здесь ждали?! – даже пошел пятнами от злости. – Как приблудная собака! Пришла, затявкала… Дотявкалась? Посмотри на себя!! Принести зеркало? Думаешь, кому-то не все равно? Всем на тебя плевать!!
Слова били в лицо. Больно. Трудно сохранять невозмутимость. Как ни крути – правда…
Кому не все равно? Уаллу? Айшику? Матери? Не проще ли было просто жрать вино, и наслаждаться жизнью? Ноги слабели все сильнее…
– Делай свое дело, – остановил пьяный монолог.
Стражники дернулись, Енька закрыл глаза… Прости, Риша. Матушка, отец с благородной бородкой. Юза. Простите, родные…
Звонко зазвенело стекло в одной из комнат, эхом разлетаясь по всей управе. Следом еще…
– Что за черт? – нервно оглянулся сквайр. Бойцы удивленно переглянулись – из-за окна донесся какой-то шум…
Вдруг свистнуло – ближайшее окно осыпалось осколками – в стене у головы латника задрожал арбалетный болт…
– Поймать и казнить!! – бешено заорал дорн – солдаты ринулись к выходу…
Енька устало прислонился к стене – ноги сдались. Несите теперь на руках.
Мир подернулся рябью…
Мозг устал. Не хотел думать.
Мозг еще не знал, что в деревню на полном скаку влетали озверелые всадники, поднимая столбом пыль на дорогах…
Армейцы из Густогая готовы были сравнять с землей весь Аллай за свою княжну.
_______________________________
– Веся! – малышка бросилась навстречу – Енька распахнул руки и крепко сжал доверчиво прильнувшую девочку…
– Как ты додумалась?
– Я бы не успела в Дарт-холл… – смутилась. – А в Густогай вполне…
Святая детская простота. Перед которой опускаются на колени взрослые.
– Весь, это правда? – не выдержала и покраснела. – Что ты… сама великая княжна?
– Только не для тебя, – подергал за детский носик, наклонился и поцеловал в лоб. – Договорились?
Плотная шеренга бойцов улыбалась. Поднимающееся солнце щедро заливало двор позади управы, зелень деревьев и дома…
– Ваше сиятельство? – сзади протиснулся полковник Демиссон. – Взяли. Все здесь.
Солдаты расступились. Енька грустно потрепал детскую челку:
– Не ходи за мной, ладно? Не надо на это смотреть.
Тяжело вздохнул, прошел вдоль дома и завернул за угол. В синем небе недобро загалдело воронье…
Все четверо. На коленях в траве, с мешками на головах. Гвинцы в полном составе. Раскачиваются, шумно дышат, пытаясь что-то разглядеть сквозь плотное сукно. Позади десяток бойцов с взведенными арбалетами. В груди застучало, засвербило, взметнулась хмурь…
– Ваше сиятельство! – услышал шаги и нервно затрясся крайний мешок. – Я не знал, клянусь!! Ничего не знал!! Пожалуйста…
Енька кивнул – тонко пропела тетива – четыре тела рухнули на пыльную землю – по мешкам расползались крупные красные пятна. Неподвижные лица солдат. Плотно сжатые губы офицеров. Убийство княжны во всех обозримых землях каралось одинаково. Не ему судить о справедливости законов…
Будто бешенных собак. В душе ноль. Ни грамма. Девчонка?
– Госпожа!!!
Дико заржали резко осаживаемые кони – замелькали знакомые лица… Пара дюжин гвардейцев растолкали армейцев, окружая со всех сторон:
– Ушли, сволочи, – Айшик смотрит в землю – ему очень стыдно поднимать лицо. – Перевернули весь замок. Как в воду. Ни капитана, ни Хватца…
– Ладно, успокойтесь, – горько вздохнул Енька.
– Остальных закрыли, – добавил запыхавшийся Бруллис. – Ждут вашего возвращения. Будем разбираться.
Уалл молчал. Но по смертельно перепуганным глазам яснее ясного – клещ теперь не отцепится дальше дюйма…
На площади перед управой вся деревня. Тихо гомонит ошалелый народ, со страхом взирая на плотные шеренги всадников со всех сторон. 'Что происходит?' 'Говорят, чуть княжну не убили…' 'Что-о?! Здесь? Умом тронулся?' 'В Ачанке была сама ее светлость?!' 'Что ты мелешь, старый пень! Из ума выжил? Гвинц объявил, что деревня взбунтовалась!' 'Мы?! Когда?' 'Нас теперь убьют? Всех?' 'Тихо! Глядите…'
Из управы двое солдат аккуратно вынесли избитую девушку и принялись осторожно укладывать на повозке.
– Риша!!! – закричала матушка и дернулась к дочери, но несколько бойцов преградили путь. – Это моя дочь!!! Куда вы ее?!
Из-за угла показалась плотная группа офицеров – по толпе пролетела быстро наступающая тишина… Впереди всех знакомая девушка, в Ришином сарафане, на плечи наброшен княжеский мантель с ветвистым гербом. 'Матушка родненькая…' – тихо прошипел чей-то сип, в наступившей тишине. Люди всколыхнулись – вся деревня опустилась на колени…
– Ей лучше пока уехать, – попросила княжна мать, хмуро покосившись на то место, где убили Ичу. – Я заберу ее, можно?
Матушка шокировано смотрела. Потом растерянно кивнула…
Енька медленно прошелся по лицам крестьян. Бородатые, растерянные, огорошенные, потрясенные… Встретился глазами с кузнецом – тот не выдержал, опустил глаза. Вспомнил, что укрывал беглянку – за что вообще-то полагается каторга…
– Принимай деревню, – неожиданно приказал – тот в ответ вздернул непонимающее лицо. – Если справишься – на праздник летнего солнцестояния я возведу тебя в сквайры.
Кузнец ошалело открыл рот. Деревня потрясенно молчала. Дружинник подвел коня – Енька вскочил в седло и последний раз оглянулся сверху:
– Мир вашему дому…
– Пока, Веся! – закричала Юза, изо всех сил махая ручкой.
Мать побледнела. Отец с благородной бородкой пошел пятнами…
– Пока, зайка! – улыбнулся ей в ответ Енька, пришпоривая коня.
Крестьяне медленно поднимались с колен, очумело сквозь пыль провожая бесконечную колонну боевых всадников в латах, покидающих Ачанку…
Глава 5
– Семь золотых и сорок два серебряных, – казначей аккуратно выставил на стойке несколько столбиков имперских монет. – Далеко, ваша милость?
– Не дотянешься, – добродушно усмехнулся Добрах, смахивая монеты в кошель. – Старый ты сквалыжник, Дигу…
– Господа офицеры пьют, жрут, девок дерут, – обиделся седой цалмейстер. – А виноват Дигу? Нет бы покупную составить, или обещательную, как положено…
– Да ладно, – дружески хлопнул через стойку по плечу старого зануду. – Не поминай лихом, Диг, я буду тебя помнить.
– Эх, ваша милость… – заморгал глазами седой капрал.
Вышел на крыльцо и прищурился от солнца. Выбеленные казармы, плац, где трамбованная тысячами сапог земля давно превратилась в камень. Арсенал, трапезная, прачечная, складские амбары. Тишина. Все на дневных учениях. Только пара бойцов, методично шелестящих большими метлами. Армейская чистота и порядок. К горлу подкатила горечь – к черту…
Империя не прощала ошибок.
Добрах де Ярд был средним сыном лорд-сквайра обширного уезда восточной провинции Черг, отец имел награды от самого императора. Уважаемая семья. И как это случается у провинциальных аристократов, коль угораздило появиться на свет не первенцем – путь один – армия. Служба его императорскому величеству, карьера, имя, звание, жалованье. Что еще? В метрополии, при удаче, конечно, существовала вероятность получить должность при дворе какой-нибудь важной титулованной особы – герцога, князя, маркиза, или даже самого императора – а в провинции…
Диора не любит слез. Империя получила хороший хук – забыла про загорье на долгие годы. Чертов пес, взорвавший пушки… Или сучка? Ходили слухи, что там была девушка – часовые в темноте не разобрали…
Псы королевы Айхо вызывали оторопь. Панический ужас. Только за горами сохранилась та древняя магия, от самого Кромвальда – не оборвалась цепочка, передаваемая через рукоположение трех с седых времен…
Старое королевство. Богатое традициями и деньгами – взять хотя бы Айхонских князей, с их густыми лесами, заливными лугами и деревнями-земледельцами. «И зажравшимися высокомерными снобами», – добавили бы друзья-офицеры, но Добрах только усмехался – в Диоре снобов не меньше. Снобы везде, где есть вертикаль власти по рождению.
Тридцать лет назад восстание Белой лилии пошатнуло устои мироздания. В Семимирье загасили быстро, а вот в Диоре…