Таня Листова
Не ведомы пути богов
«Твою мать!!» Кто это сказал? В черной мути проступает довольная морда старшего брата: «Енька?! – изумленно расплывается: – охренеть! Ну-ка повернись!» Енька тяжело дышит. «Вот это задница! – продолжает наглец, разглядывая со всех сторон. – А сиськи мешают?! Прыгают, когда бегаешь? Или лезешь под шкаф, чтобы достать закатившуюся монету?» Енька беспомощно оглядывается – здесь невозможно спрятаться или сбежать. «Да ладно… – лыбится довольная морда. – Всегда хотел узнать! Слушай… – вдруг заговорщицки наклоняется ближе. – А раком уже загибался? Как оно?» «Что тебе надо, Браазз?!» – не выдерживает Енька. Удивительно, но голос четко прозвучал в черной мгле. «Не злись, – вдруг миролюбиво ответил умник. – Я просто такой. Дурак, знаю, – смешливо окинул с ног до головы. – Но ты классно смотришься. Никогда не думал, что у меня появится вторая сестра…» Это Браазз сказал, только что? Енька дышит, ожидая очередной пакости, внутри все заходит от стыда. Девка. В платье. Перед братом. Хоть и сознавал, что это игры воспаленного разума. А затем произошло вообще невероятное – наглец быстро наклонился и поцеловал в щеку: «Будь счастлива, сестренка! И прости за все…» Енька опешил, но брат уже растворился в темноте, махнув на прощанье…
«Сын?» Отец?! Новое видение… Спокойно смотрит, наморщив лоб, и поглаживая бороду. Енька почувствовал, как начинает потряхивать. «Мне казалось, что это я тебя упустил, – наконец задумчиво проговорил глава семейства. – Недоглядел. Все пропадал неделями, у хозяина. А оно вон как оказалось…» «Я не хотел!» – не выдержал бывший мальчишка. «Знаю, – кивнул родитель, и помолчал. – Судьба, она такая… не знаешь, что ждет за поворотом… – вздохнул и поднял лицо. – Но теперь тебе придется поступить, как настоящему мужчине» Енька молча ждал. «Принять себя, сынок…» – завершил совершенной неожиданностью. «Стать бабой? – опешил мальчишка. – Значит, чтобы поступить как мужчина… я должен стать женщиной?!» «Любой мечтает о счастье для своих детей… – тихо пояснил отец. – Лучше иметь нормальную дочь, чем полу-сына» «Не выходит!» – с сарказмом обрадовал Енька. «Выйдет, – остановил пылкую речь глава. – Ты теперь девушка, и… – снова помолчал. – Научись слушать чувствами, а не разумом» «Именно они и не…» – не оставлял спора. «Не те, которые навязывает твой тупой мозг, – уже устал от тупости отец, грустно пояснив: – в него нагрузили всякого… – вздохнул. – А те, которые нашептывает сердце. Сердце, оно ведь… – улыбнулся, – человеческое. Не имеет пола».
Енька пораженно молчал, глядя на исчезающее родное лицо. Семья. Осуждения своих боялся больше всего на свете, остальное ведь можно пережить…
«Енька?!» Обернулся, уже заранее зная, кого увидит. По щекам матери катились крупные слезы – сразу крепко обняла: «Сынок… это я виновата! Прости! Я всегда хотела еще одну девочку…»
Эх, мама-мама… Если бы всегда сбывалось то, о чем мы мечтаем…
Черная портьера колыхалась, скрывая за собой все тайны. Средний, младший, Веся?
«Тали…» Сердце вздрогнуло и невыносимо защемило – лицо Аюлы светлое, будто подсвеченное внутренним светом. «Ая?! Боги!!» Девушка порывисто обняла Еньку: «Как же я тебя люблю, Тали…» Сердце зашлось, грозясь выпрыгнуть наружу: «Ая, я не… не…» «Все знаю, родная, – подруга прижала к груди. – Я всегда буду любить тебя, вечно! Но ты… – приподняла его лицо и заглянула в глаза. – Должна меня отпустить» «Как?!» – горько прошептал Енька. «Он хороший, – улыбнулась раширка. – И очень тебя любит. Просто доверься. Именно так и поступают девушки!» «Я не…» – начал Енька. «Девушка! – прижала пальчик к его губам Аюла. – Моя малышка, хоть и грозная, как Никта! – снова прижала его лицо к своей груди: – слышишь, как бьется сердце?» «Ая, я…» – попытался что-то выдавить – горло предательски сжимали спазмы. «Прощай, солнышко мое светлое, – губы ощутили властный поцелуй. – Прощай, и спасибо за все…»
Спасибо?!! «Ая!!!» – но теплые глаза уже растворилась за темной портьерой. А потом колыхающаяся муть начала светлеть, постепенно растворяясь в обычной мгле. И снова пришли наружные ощущения – его куда-то несли, нос почувствовал знакомый болотный запах… А затем отключился. Просто потерял сознание, без всяких видений и осознания. А затем снова наружные голоса. Вернее, яростный спор:
«Мы больше не можем торчать здесь! Возможно, имперцы уже сейчас выставляют дозоры!» «Проваливайте! – еле сдерживающийся от ярости голос хозяйки. – Я не тронусь, пока ей не станет лучше» «Госпожа…» «Ты не слышал?! – повысил голос Паддис. – Пшел вон!! Забирай всех, кто хочет бежать, и проваливайте!» «Вы здесь умрете!» «Еще одно слово… – пугающий своей холодностью голос Добрахха. – И я тебя проткну мечом».
Енька не знал, сколько был в беспамятстве. Разум уплывал в какие-то темные дебри, потом снова выбирался, чтобы ощутить дуновение ветерка на горячем лбу, или шелест листвы над головой. А потом пришел в себя. Неожиданно и сразу.
В поле зрения все – Добрахх, Паддис, Ивейла, Беатрис… даже маленькая Граца тут как тут, шмыгает своим смешным носиком.
– Ну наконец-то, – у мужа в глазах неподдельное облегчение. – Как ты?
– Отлично!
Хотел подбодрить, но смог выдавить только слабый сип. Правда, оказалось достаточно, сразу поднялась суета, в рот немедленно ткнулась ложка с горячим бульоном. Еда? Откуда? Закончилась же, черт знает, когда!
Через десяток минут уже был в курсе – двое суток назад вышли из болот и разбили бивак, Вардарь категорически запретил трясти Еньку. Бойцы начали охотиться, Шульга понаставил в лесу силков.
– Люди ушли?
– Какие люди? – удивились осведомленности, подкладывая под голову что-то свернуто-мягкое.
Оказалось, ушло немногим меньше сотни бывших рабов. Не выдержали. Во-первых, Вудром и болота рядом. А во-вторых… Их можно понять. На кону жизнь и свобода – боятся, что армейцы обложат степь. Да черт с ними, не бери в голову.
Правда, лагерь сменили. На всякий случай. Их теперь двести сорок два человека, считая бойцов.
А потом Енька снова провалился в дебри. Но когда пришел в себя, вдруг обнаружил, что руку сжимает горячая ладонь самой старшей леди. Мир перевернулся?
– Ты уж прости меня, ладно? – тихо проговорила, заметив, как дрогнули его ресницы. – Не разглядела.
Дорого ей стоили, эти слова. Непрошенной жене сына, да еще простолюдинке. Сил ответить не было, но он улыбнулся, и статная женщина тоже улыбнулась в ответ…
Это оказался последний глоток спокойствия и тишины.
С утра вновь беда – злой рок, преследующий с самого начала, так и не отпустил беженцев. В лагере поднялась суматоха – снова бегство. Еньку погрузили на специальные носилки, для шестерых – бойцы подняли, поудобнее устраивая на плечах…
– Что происходит?
– Имперцы.
Разведчики обнаружили в брошенном биваке армейских дозорных. По-видимому, ушедших ранее схватили. Теперь будет методичное прочесывание окрестностей. Колонна вытянулась среди деревьев, прислушиваясь к звукам…
Пока ничего не происходило – Енька трясся на носилках весь день, закрыв глаза. Носильщики менялись каждые полчаса, дабы не снижать темп, включая Добрахха. Паддиса еще не допускали до нагрузок – хоть бы себя донес…
Откуда приходят беды? Капитан знал, что нельзя отпускать беглецов, но… как удержать? Силой?
К вечеру вышли к заросшим полынью холмам степи, и Шульга сразу обнаружил следы патрулей. Сдали назад, и с десяток миль двигались вдоль опушки, прячась в листве. Мимо несколько раз проскакали тройки военных в латах, внимательно оглядывая опушку – ищут, твари. Не успокоятся.
Отошли еще дальше в лес, и изобразили дугу на карте, с полсотни миль ближе к веролицкой зыби. Места трудные, но лучше, чем смерть.
А потом ветер донес лай собак… То, чего опасались больше всего, прислушиваясь в дороге. И все сразу вдруг осознали, что это конец…
Еще не сдавались, уходя все дальше и дальше, в глубину дебрей – лай преследовал по пятам. Пробовали снова прорваться к болотам, но путь уже наглухо перекрыт. Их умно и методично выдавливали к степи…
Снова дорога всю ночь – Енька от тряски терял сознание. К утру лай уже слышался и слева, и справа. К обеду зажали со всех сторон, и в поле зрения появились железные шеренги, с выставленными копьями…
Финиш.
Вперед на лошади выехал офицер:
– Рабы – на колени, – голос привык приказывать. – Господа де Ярды – вперед, показать руки.
Бойцы выхватили клинки и с шумом бросились в бой – пытались геройски умереть на поле брани. Но опытные армейцы просто задавили железной массой и уложили в траву.
Конец.
Долгого изматывающего пути.
Надежд на будущее.
Енька не видел бесславного финиша, валяясь в носилках без памяти.
Телегу немилосердно трясло. Пришел в себя уже в клетке, пристегнутый кандалами к решетке. Зазвенел цепью и вскинулся, испуганно оглядываясь…
Мрачная картина. Длинный обоз, с клетками, по бокам плотная шеренге армейцев на лошадях, в железных кирасах. В клетях рабов не продохнуть, набиты чуть ли не на головы друг другу. У них, из уважения к статусу – только де Ярды. Потерянно уставилась в пол Ивейла, Беатрис обняла свободной рукой дочку, поблескивая мокрыми щеками. Паддис мрачно смотрит куда-то в сторону. У матери и Добрахха закрыты глаза. Все покачиваются, позвякивая цепями…
Понятно. Вопросов нет. Енька закрыл глаза…
Удивлен?
Нет, но… надежда, все-таки, была.
Конец.
Тряслись весь день, к ночи прибыли в Дригборт, небольшое поселение по дороге к Абстре. Пить и есть не давали…
– Твари! – не выдержала хозяйка, презрительно глядя на солдат. – Дайте напиться ребенку!
Пара бойцов переглянулась и исчезла. Через минуту клетку облепило человек десять зрителей, и сквозь прутья просунулась миска для собак, привязанная к палке, полная мутной жижи…
Девочка гордо отвернулась. Зрелища не получилось.
– Что происходит? – в поле зрения появился офицер, разглядывая непонятное столпотворение.
Твари мгновенно рассосались, миска с палкой упала на пол.
– Гвардалей, пить пленникам, – хмуро приказал лейтенант, догадавшись о причине. Потом вздохнул, и вытянул через решетку гнусное устройство:
– Простите чернь, господа. Никакого уважения.
Еще через минуту боец принес полное ведро чистой воды с половником, распахнул дверь и позволил всем напиться. И то слава богам…
Это был последний раз, когда им дали воду. На следующий день требование уже не возымело успеха.
– Не унижайтесь, – глухо попросил Добрахх. – Приговоренным не принято давать пищу и воду.
Енька стиснул зубы. Что-то об этом слышал, давно. Во-первых, во избежание отвратительного запаха из желудка при казни. Во-вторых – меньше мороки с походами в уборные…
Надо просто дождаться конца.
До Астра добирались еще два дня. Енька ослабел, обессиленно повиснув на цепях – в клети никто не разговаривал. Губы потрескались, горло пересохло. Все молчали, с закрытыми глазами, только Беатрис постоянно трясло, как от холода. Маленькая Грация тоже молчала, прижимаясь к маме, изредка поднимая голову и удивленно оглядываясь на остальных – ребенок все никак не мог поверить…
У самой столицы вдоль дороги встретили кресты. Высокие, просмоленные, пугая страшными абрисами на фоне солнца…
– Раз, два, три, четыре… – начала девочка.
– Не считай, радость моя, – остановила старшая леди, невыразимо глядя на малышку. – Двести сорок два. Они никогда не ошибаются.
Абстра впечатляла. Пограничный город, на самой границе – от улланских степей закрывала высокая городская стена сорока ярдов высотой. Две громоздкие квадратные башни, оббитые железом въездные ворота, три центурии регулярных войск. Вся сила имперской границы, потрясая железным кулаком…
Их встречали. У ворот уже бесновалась и улюлюкала городская толпа:
– Изменники!
– Отступники!
– Предатели!
– Бунтовщики!
Имперцы не любили Белую лилию, ровно как и всех, кто разными способами пытался освободить рабов. Горожанам нравилась спокойная безоблачная жизнь, когда весь тяжкий труд на плечах тех, кто не достоин уважения…
Рабы были, есть и будут. Созданы богами для того, чтобы облегчать жизнь замечательных граждан.
Солдаты с натугой пробивали проход среди запрудившего дорогу народа, чуть ли не поддевая пиками, или поднимая лошадей на дыбы… В Енькин лоб что-то ударило и потекло, оставляя смрадный запах… Потом еще. Неистовая масса наконец схлынула, освобождая дорогу, и забрасывая клетки тухлыми яйцами и гнилыми яблоками…
Добрые люди.
– То-овсь!!!
Сразу за воротами встречала развернутая центурия, ощетинившаяся копьями. Горожанами пришлось сдать в стороны, освобождая въездную площадь – яйца и гнилье уже не так метко попадало в клетку. На свободное пространство втягивался обоз, окруженный конными латниками…
Мать с отвращение вытирала лицо ладонью, звеня цепью. Ивейла стряхивала остатки с грязного подола, а Беатрис опять затрясло… Добрахх невозмутим, чуть ли не дремлет – воин есть воин. Трудно напугать. Енька хмуро огляделся…
Просторная площадь, окруженная волнующимся народом, за цепью бойцов. Рабов уже начали сгонять с клеток, прогоняя сквозь двойной строй солдат с палками, к ближайшему деревянному строению, похожему на амбар. Для удобства складирования, недалеко от въездных ворот. Решетчатая дверь распахнулась:
– Господа!
Сквозь решетку отстегнули кандалы – все по очереди выбирались, спрыгивая на каменную брусчатку. Енька выбрался последним, пошатываясь – Добрахх сразу подхватил, придерживая за плечи. Рев толпы возрос – на каменные плиты снова зашлепало гнилье…
– Прошу.
Как ни странно – к лестнице на стену. По-видимому, во избежание волнений в городе их решили определить в крепостную башню, под охрану гарнизона. Логично, учитывая пылкую любовь горожан. Крутые ступени казались бесконечными, капитан практически тащил на себе, хоть и сам ослабел от голода. Затем дорога вдоль зубьев – с высоты замечательный вид на улланские степи, с паутиной тропинок и дорог…
Квадратное помещение, с единственным узким окошком, выходящим на площадь. Одно деревянное ведро для нужды. Плевать, что в камере и женщины, и мужчины. Голый пол, голые стены. Обрывки цепей и деревянные подпорки, для укрепления от баллист. Все.
– Господа! – последним заглянул невысокий полный господин, в расшитом золотом камзоле. – Вам не придется долго страдать. Приказ наместника, герцога Натиуса, во избежание волнений завершить как можно скорее, – оглядел всех, будто ожидая всеобщего ликования. – Казнь рано утром. Глава города лично посетит перед выходом. Будут пожелания?
– Здесь есть невиновные, – сделала попытку хозяйка.
– Сожалею, ваша милость, – скорбно покачал головой господин. – Приговор будет зачитан перед казнью.
– Даже маленькая девочка?! – закричала, не выдержав, Беатрис.
Расшитый камзол тяжело вздохнул, со страданием поглядев на малышку, затем задрал глаза к потолку. Всем видом показывая – не по его вине сей гадкий час.
– Воды, – попросил Енька.
– Конечно, – с готовностью согласился господин. – Вот только… – оглянулся на единственное ведро в камере. – В последнюю ночь в уборную не выводят, сами понимаете.
Не выводят. Перед казнью осужденный способен на что угодно – кинуться вниз головой, или упасть на меч… В общем, опорожняться придется при всех. Со стойким ароматом из сосуда. Заботливые.
– Нет пожеланий, – завершила беседу старшая леди.
– В таком случае, это вам, – франтоватый чиновник протянул сложенный листок бумаги. – От отца. Герцога Реомейского.
Мать недоверчиво приняла письмо, с удивлением разглядывая печать и подпись…
– Да упокоятся ваши души, господа, – поклонился всем господин. – Быстрого безболезненного конца.
Дверь, лязгнув, закрылась. Все огляделись, опускаясь на пол. Еньку немедленно прижал к груди Добрахх…
– Не думай о плохом, – мягко шепнул в ухо успокаивающий голос. – Все случится быстро и хорошо. Оглянуться не успеешь, а вокруг Даида…
Енька криво усмехнулся – не сильно страшился конца. Больше обидно… За малышку. За чертову нескладную жизнь…
Не успел ничего – ни бабского, ни мужского. Зачем было все? Освещенная фигура Аваатры, в храме…
Зато закончатся все волнения.
– Тетя Тали, – сбоку прижалось маленькое тельце. – Ты завтра всех разберешь ведь, правда?
Кажется, после бешенной ночи в храме у ребенка стойкое убеждение, что Енька может все. Вообще. Взять меч, и перебить три центурии…
– Прости, зайка, – мягко погладил по маленькой головке.
– Зачем? – улыбнулся малышке Добрахх. – Пусть живут, в этом страшном мире! – подмигнул. – А мы лучше в сады Аваатры! Знаешь, как там поют птицы? А какой воздух, реки… – блаженно закрыл глаза и закачал головой, будто только вчера вернулся с неба.
Девочка зачарованно заслушалась, хлопая глазками и пытаясь представить это невероятное царство…
Из-за окошка доносился скрежет и стук топоров – на площади сооружали эшафот.
Часы потекли за часами – кроме малышки, никого не брал ни сон, ни даже легкая дрема. Все больше частью молчали, капитан постоянно успокаивающе поглаживал по плечам, а Енька обнимал тихо посапывающую малышку. Беатрис тоже на груди у Паддиса, бросала горькие взгляды на дочку. Леди Юльана читала письмо, в слабом свете у окошка, бумага заметно подрагивала в руке.
– Дедушка от нас отказался? – тихо спросила Ивейла.
– Нет, – покачала головой мать, складывая письмо. – Просит простить, что ничего не смог сделать.
– Мир ему, – вздохнула дочь.
Хозяйка кивнула.
– Если хочешь, – ласково зашептал в ухо Добрахх. – Могу это сделать быстро и безболезненно, – показал свои широкие ладони.
– Не надо. Думаешь, если я не доресса, значит у меня не хватит сил?
– Ты сильная, – теплая рука снова погладила плечо. – Я знаю.
Часы убегали за часами. Стук топоров прекратился далеко за полночь. А потом за окном начал сереть рассвет, и город стал наполняться гулом… Резко пропели боевые горны, а затем вдруг зазвонил, наполняя тревогой, городской колокол…
Уроды. Любите помпезность. Беатрис подскочила и забегала по камере, не в силах сидеть, затем вдруг ухватилась за проем окошка и подтянулась…
– Твари!!! – заколотилась в рыданиях, упав на колени. – Какие же твари…
Паддис обнял жену, пытаясь успокоить – девушка спрятала лицо у него на груди, продолжая трястись. Енька поцеловал в макушку Грацию, мягко высвободился и тоже подошел к окошку…
На площади в рассветном сумраке чернел квадрат эшафота. Шесть плах, с громадными топорами. И седьмая совсем маленькая, с небольшим топориком…
Твари!! Грудь сдавили спазмы – закрыл глаза, стараясь взять себя в руки. Какие же твари…
– Что там? – забеспокоилась Ивейла.
– Ничего, – пожал плечами. – Эшафот как эшафот.
Колокол продолжал звонить, не переставая. Не спится, калекам, хочется побыстрее завершить процесс. На улице уже вовсю гудит толпа, доносятся выкрики. Снова запели боевые горны… За дверью нарастает суета – по стенам бегают солдаты. Максимальная защита, мать вашу…
Тревога в груди продолжала расти. Наверное, так всегда бывает, когда приближается финал. Завершение. Полный конец. Чего ты добился в этой жизни, Енька? Чего достиг? Красивой смерти?
Ивейла испуганно дышит, поглядывая на светлеющее окно, Беатрис сотрясает крупная дрожь. Паддис крепко держит жену, успокаивая и целуя в волосы. Только рука Добрахха мягкая, теплая и шершавая. Заворочалась малышка Граца, просыпаясь….
Волнение все растет. За окном совсем рассвело. А затем неожиданно, и сразу пришло завершение – донесся топот, громко загрохотал засов, и в камеру ввалилась куча народа… Финиш. Сердце остановилось. Впереди всех глава города, судя по знаку императора на груди. Даже запыхался, благородный дорн, от подъема…
Конец.
Полная тишина. Слышно, как глухо бьется сердце. Ощутимо потряхивало.
Сановник сделал глубокий вдох, выравнивая дыхание:
– Мне сказали, – внимательно оглядел всех. – Что здесь находится Эния Шрай, – маленькая пауза. – Великая Айхонская княгиня.
Слова прозвучали и упали. Понадобилась долгая секунда, чтобы до Еньки дошло, а когда дошло… Будто свалился тот колокол, наполняя звоном – в камере взметнулся саркастичный шепот. Высокий дорн снова обвел всех глазами и остановился на Еньке:
– Так?!
Енька медленно поднялся – шепот стих. Тишина.
– Нет.
– Тогда что это?!! – почти закричал вельможа, ткнув пальцем в сторону распахнутой двери. Енька проследил за пальцем – свита приглашающе расступилась… Медленно пересек каземат и вышел на крепостную стену, ухватившись за каменный зуб. И чуть не задохнулся, распахнув глаза…
Улланской степи больше не было.
Перед городом стояла огромная армия. Налетел ветерок, теребя флаги и плюмажи на шлемах… Ровные когорты и манипулы, поблескивая железом, застывший лес копий, абордажных крючьев и штурмовых лестниц… Шеренги неподвижных офицеров – ветерок теребит гривы лошадей… Трепещут знамена Аллая, Берлицы, Вааля, Еля…
Все пять княжеств. Как отче наш. И у каждого – значительно более десяти тысяч. За ровными когортами волнуется коричневыми мехами широкое море раширских лучников…
Помнишь, Енька?
Лучше не трогай север.
Эпилог
Огромные створки со скрежетом распахнулись, Енька медленно ступил за ворота. Шаг, второй, третий… Полы грязных лохмотьев собирают травинки и сор. Тень от крепостной стены скрывает солнце. Позади шорох шагов – за ним вытягиваются все остальные… Де Ярды, слуги, рабы. Все двести сорок два человека. Невыносимо зудит меж лопаток – спину не отпускают тысячи глаз…
Мозг в отупении.
Множество людей наблюдают за действом – шеренги имперских солдат на стене. Вельможи с башен. Перепуганные горожане на площади… Тишина. Хрустят мелкие камешки под ногами. Многих откровенно шатает, многие поддерживают друг друга, кого-то несут. Многие бредут босиком, бросив истерзанную обувь еще в болотах…
В миле впереди широкая полоса, поблескивающая на солнце железом. Через полсотни шагов, когда миновали тень от городской стены и колонна показалась на солнце… там не выдержали. В центре заклубилась пыль – навстречу пришпорила лошадей группа всадников…
Боги.
Мозг все не может понять.
Пыль росла на глазах…
– Ваше сиятельство!!!
Все смешалось, в отупевшей голове – ржание осаживаемых коней, стук сапог о сухую землю, лица друзей… Уалл, Айшик, Ятту, Бруллис, Мерим… Что-о? Мерим?! На секунду даже мелькнули проблески разума. Здесь?!! Брагга, плюнув на этикет, сжал так, что хрустнули кости. Енька усиленно моргает, из глаз в любой момент готовы брызнуть слезы… Не судите, боги. Слишком многое пришлось пережить.
– Ваше сиятельство!!!
Кто-то набросил на плечи алую княжескую накидку, кто-то подвел белого, как снег, скакуна. Брагга стянул с головы бацинет, нацепил на кончик меча и высоко вздернул над головой – над когортами начал расти приветственный рев. По мере приближения рев сменился дружным грохотом клинков…
За что, люди?!
За плен?!
Плевать им на плен, Енька. Воины приветствовали героиню Ясиндола, победительницу Густогая, освободительницу Рашира…
Де Ярды бледные, как вершины Идир-Яш. Добрахх постоянно вытирает со лба пот. Даже великую леди пробило – растеряно смотрит на Енькину фигурку, на белом коне…
________________________________
-…Поведение маленькой девочки!!! Ребенка, мать твою!!! Есть голова на плечах?!! Как еще можно объяснить?!!
Ирруд Хауэрр ревел так, что содрогались стены шатра. Первая же остановка на пути в Айхон, где Енька был немедленно вызван на княжеский совет…
– Нет, я все понимаю, но такое… – закатил глаза старик, и залпом выдул полный бокал вина.
В шатре все. Хауэрр, Войтех, Светич, Адвер, плюс низенький столик, полностью заставленный пузатыми бутылками и бокалами.
– Ирруд не сдержан, но он прав, Эния, – покачал головой Лед Светич. – Вы очень странно решаете свои сердечные дела.
– Да ей плевать!! – снова взорвался князь Вааля, грохнув бокалом об стол. – А Рашир?! Что с Раширом, ты подумала, детский твой мозг?!!
Тишина. Все смотрят на Еньку.
– А на кого я могла рассчитывать? – глухо спросил Енька. Полностью выбит из колеи. Вообще не знал, как себя вести.
– Спрашиваешь?! – бессильно воздел руки в гору Хауэрр, не находя слов.
– На вас? – уточнил мальчишка, пытаясь найти точку опоры. – Да вы вообще хотели Эхею забрать!
– И что? – даже не стал скрывать старый наглец. – Обиделась? Что-то по сожженному Лихороду не заметно.
Абсолютное отсутствие интереса у остальных. Будто речь об штрузе на обед.
– И уголь отказались брать… – для веса добавил Енька, как упрямый ребенок.
– Да возьмем, куда мы денемся? – поморщился, как от горькой редьки, Войтех, князь Нарлама. – Но ты… – строго погрозил пальцем, – установишь нормальные цены! И не поднимешь, без обсуждения! И больше никому!
– В общем так, Эния, – решил завершить избиения Адвер Ельский, шкрябнув бокалом. – Больше никаких крупных решений без Совета, договорились? – взял темную бутылку и принялся наливать в бокал. – Мы в Айхоне привыкли именно так решать дела. Чтобы потом не пришлось поднимать за пару часов в полном составе все княжество, и не нестись черт знает куда, на выручку твоей… конечно красивой, но задницы.
Что, все?! Конец?
Енька был убит. Наповал.
– А что с Раширом? – не выдержал. Слишком свербило в душе.
– Хороший вопрос, – кивнул глава Еля. – По приезду подпишешь общий договор. Только твоя подпись и осталась…
– Какой?
– Рашир входит в состав Айхона, на общих правах. С сохранением независимости, все такое… В Айхоне теперь десять княжеств. Твой управляющий говорил: надо ребятам с кузнями помочь… – озабоченно нахмурился. – Поможем. Латами поделимся, научим.
– А Айхо? – обрадовано вскинулся Енька. По-настоящему хорошая новость.
– У нее есть выбор? – пожал плечами князь. – Тебе давно пора бы сделать выводы, еще в Ясиндоле. А не бегать от Совета, как лошадь. И кстати, – ухмыльнулся, не дав насладиться облегчением, – тебе первый год придется председательствовать.
– Что? – не поверил, вытаращившись на весь честной триумвират. Шутка?
Все молчат. Не шутка?
Резкие контрасты никак не вмещались в Енькин мозг. Только-только наслаждались избиением младенцев…
– Я самая маленькая, – попытался ткнуть в истину. – Мама на руках на горшок носит!
– Сама виновата! – ворчливо отбрил порядком уставший Хауэрр. – Что ты там натворила, в лесах? Что раширцы больше никого над собой не признают?
Ну дела…
Десять минут. Всего десять минут! Отправился в шатер на убой. А вышел… главным? Мать Аваатра, ты угомонишься, наконец?!
– Я свободна?
– Торопишься? – удивился Адвер.
– Дайте девушке в себя прийти, твердолобы, – улыбнулся Лед Светич, понимающе глядя на Еньку. – Не ела неделю, только что чуть не казнили…
Все пожали плечами – ну и ладно. Ну не ела, ну не казнили… Че такого?
Енька благодарно кивнул за поддержку и поднялся, все еще ни черта не понимая…
– Да, и Эния… – вспомнил князь Берлицы, задержав на пороге. – Та свадьба, в маленьком поселке… – погрозил пальцем, – не считается, ясно? Меня жена на порог замка не пустит, если ты лишишь Айхон такого праздника!
Енька выпустил воздух и закатил глаза, совсем как девушка.
На улице ночь, густой россыпью перемигиваются звезды. Необозримое море костров – вся северная армия в походе…
Десять минут. Черт возьми, десять минут! И мир встал на голову. Принят. Полностью. Как свой. Надо же…
Мерим уже просветил, что не было никакого объявления. Поэтому и прилетел вместе со всеми, чтобы Енька не сболтнул лишнего. Более того – его семья объявила в Городее, что он всю жизнь был девчонкой. Там даже не удивились, паскуды. По сути, выбила все козыри из рук Айхо. А потом куда-то исчезла – Весянка места не находит. Мерим подозревал Айхо.
В груди снова застонало. Ведьминское нутро нудило – не так просто он видел Браазза, отца и мать, когда валялся в угаре, не так просто… Это не походило на сон.
Мелисса не знала.
Эх, Мелисса-Мелисса…
У ведьмы начались видения. Енькиной казни. Даже описала в подробностях эшафот, толпу, стену, дома… Мерим узнал Абстру.
– Ваше сиятельство?
Вздрогнул, от неожиданности – тать твою!! Девушка! Разве не видно? Оглянулся – боец, из своих…
– Ваши что-то задумали, – смутился воин. – Капитан приказал поставить в известность. Вроде как, у Ясиндола собираются вместе с раширцами свернуть на Рашир.
Тьфу черт! Ни минуты покоя.
Со всеми заботами совсем забыл о де Ярдах. Да нормально все было, сутки всего! Первый привал. Перед маршем Айшик доложил – устроил всех в обозе, армейские лекари оказывают помощь. Чертова гордость. Благородные дорны, мать вашу…
У палатки де Ярдов – все де Ярды. Сидят вокруг костра, тревожно переглядываются, бубнят. Есть совесть, люди? Только вчера спаслись от плахи!
– Кто-то решил стать лесорубом? – Енька нарисовался в свете костра. – Корчевать от пней землю?
Все дружно подскочили и переглянулись, с каким-то вызовом. Тишина.
– Мы уходим в Рашир, – наконец прорезался голос у Добрахха, со странной болью. – Куда и планировали, с самого начала. Спасибо за все, Ваше сиятельство.
– Могу я узнать, почему?
– Вы итак слишком многое для нас сделали. Дальше сами.
– Ты также думал? – начал заводиться Енька. – Когда не дал на меня одеть ошейник?! Когда говорил «да» в храме?!
– Это другое! – тоже начал злиться муж.
– Что другое?
Вокруг костра тишина. Все с испугом смотрят на перепалку. Капитан раздраженно оглянулся на остальных…
– Ладно, – согласился Енька, кивнув в сторону. – Отойдем.
В темноте уже не видно его лица. Только смутно белеют белки глаз.
– Я не хочу тебе мешать, Тали, – вдруг сдулся мудрец. – Твое сердце кем-то занято, и я… В общем, будь счастлива.
Великие боги! Так это святое благородство, оказывается? Тресните кто-нибудь этого олуха.
– Добрахх… – со вздохом начал Енька.
– Не надо, – попросил супруг.
– Аваатре скажешь то же самое?
Капитан замолчал. Удар ниже пояса. Де Ярды чтили благословленный брак.
– Я сказала тебе правду, Добрахх, – тихо напомнил Енька. – Холодная, как лед. В моем сердце нет ни одного мужа, – чуть помолчал, пытаясь осмыслить свои ощущения и мысли. Потом все-таки решился и поднял лицо: – но из всех, живущих на этом свете, – пауза, как перед прыжком в холодную воду. – У тебя больше всех шансов.
– Это правда? – спросил вояка и в темноте смутно забелел вздернутый палец. – Мне достаточно одного!
– Никогда больше этого не повторю, – предупредил Енька.
Семья с беспокойством ждала, поглядывая на два темных силуэта. Оба вернулись на удивление быстро:
– Нет, – сходу объявил Енька.
– Что нет? – переглянулись все.
– Никаких Раширов. Вы в курсе, что я еще и хозяйка в Рашире?
Все молчат, глядя исподлобья. Кажется, в курсе.
Вот так все меняется, дорогой. В одночасье. Ты вдруг взлетел за облака, и тебя… уже боятся. Не понимают, как себя вести. Куда испарилось твое тепло, Ива? Твое участие, Беатрис? Твой дружеский юмор, Падд?
– В лесах почти не возделывают землю, – со вздохом пояснил Енька. – Там промышляют охотой. Вы умеете охотиться? Жить в землянках? А ваши люди? Думаете, местные даэры любят чужих? Встречают с распростертыми объятиями? Особенно, имперцев?