Таня Листова
Не ведомы пути богов
Дернули за ноги – Енька грохнулся о землю, снова звучно клацнув зубами. Рядом начали скидывать награбленные тюки и мешки. Низкорослый степняк схватил за волосы и оттащил к ближайшему деревцу-кусту, затем нагнулся и гнусаво ухмыльнулся:
– Не скучай, я скоро освобожусь!
Собрался народ, на него с любопытством глазели. Маленький замызганный оборвыш запустил каким-то плодом – сочная мякоть хлюпнула прямо в лоб, по щеке потекла липкая жижа, остальные расхохотались. «Нельзя! – схватила за корявую лапку низенькая девчонка в платке и утянула за толпу. – Это пленница!» «Фу, рабыня…» – капризно захныкала будущая гроза степей. Через пару минут любопытство улеглось, народ разбрелся, небольшая группа принялась споро таскать мешки к шатрам. Еньку пока оставили в покое.
Желудок саднил, руки занемели. Опустил голову на траву и закрыл глаза. Нужны силы. Помощи ждать неоткуда, слишком далеко ушли – в центурии нет лошадей, только у офицеров, и в обозе. Да и… кому он нужен?
Можешь расслабиться, капитан. Ноша освободила плечи. Свободен. Как сокол. И совесть чиста, и репутация в порядке. Впереди жизнь, полная радостей и утех.
Вот только старый слуга…
Эх, Веррей, Веррей. Найди там Аюлу, ладно? И передай, что… Глаза предательски увлажнились, в носу захлюпало. Будь ты проклята, Айхо. Даже не знаю, что сказать любимой девушке…
За спиной зашуршало. С трудом повернулся, опираясь на бесчувственные руки, и остолбенел… Сквозь редкую колючую листву проглядывала морда вчерашнего пациента-великана… боец подмигнул и аккуратно приложил палец к губам. Сердце застучало, как кузнечный горн, горло перехватило. Оглянулся в сторону лагеря – кочевники заняты, у шатров толпа, вываливают содержимое, деловито переговариваясь…
Сверху засвистело – трое или четверо дружно свалились на землю. Остальные растерянно отшатнулись, непонимающе переглядываясь… И сразу вопли, вперемешку с дробью копыт – десяток воинов в железе влетели на лошадях прямо в толпу, работая клинками налево и направо – кочевники бросились в рассыпную, в стойбище поднялась паника, женский визг чуть ли не заложил уши… Сзади хлопнули о землю сапоги – капитан бережно подхватил Еньку и усадил в седло, запрыгнул следом и пронзительно засвистел остальным – лошадь с места взяла в карьер.
Сердце рвало и метало, воздух потоком врывался в легкие, колючие деревца улетали за спину…
– Испугалась? – тепло-успокаивающий шепот над ухом.
На скаку оглянулся – остальные уже догоняли, оставляя позади бешенный переполох. Все вчерашние пациенты – великан, говорливый друг, Дорма, Шульма, и те, кто больше всех шумел в «лазарете»… Кони без седел, сбруя обозно-запряжная. Кроме капитана…
Вот тебе и рабы. Не люди. Спасибо, ребята.
– Думала, что так легко от меня избавишься?
Боги.
В груди стучало, мысли вихрились с немыслимой скоростью. Видимо, сразу рванули в погоню. Похватали живых лошадей у обоза, пока суть да дело… И по свежим следам, по примятой полыни. Кто-то явно следопыт.
Догнали и ворвались в стойбище – десяток, на пару сотен. Забрали Еньку и ушли, пока вопли и паника, и не понять, что к чему…
Боги.
Оглянулся через плечо – погони не видно.
– Вряд ли, – успокоил спаситель, правильно оценив взгляд. – Сами наверняка удирают.
Логично. Центурия ведь могла двинуться следом.
Дышалось уже легко и свободно, грудь распрямлялась, вселенская тяжесть освобождала плечи. С намеком покрутил занемевшими ладонями, пока вторая половина наконец сообразила: «Ох…» На скаку поддел ножом, руки освободились и безвольными плетьми упали вдоль тела, в запястьях немедленно принялся разгораться огонь.
Степь улетала назад, звонко пел ветер в ушах – в облегчении даже не заметил, как дорога осталась позади. Центурия загрохотала приветственным боем щитов, как только кавалькада показалась на дороге, вместе с Енькой на груди спасителя. Даже офицеры торжественно козырнули, вместе с центурионом. Конечно, самовольство явное, и без приказа, но героев не судят. И как раз тот случай, который способен затмить оплошность нападения на обоз…
Колонны ждали. На хозяйской телеге суетился войсковой лекарь – среди мешков неподвижно лежал Веррей. Живот перебинтован, лоб мокрый, будто облит водой…
– Жив?! – не поверил Енька и рванулся из мужних объятий…
Дыхание хриплое, на губах пузырится кровь. Лекарь уступил место, наверное, наслышан о вчерашней «лекарне». Сразу зажмурился и закрутил пассы, нащупывая кончиками пальцев ауру… Жарко-жирно-красная, в черных разводах – смерть держит за горло, глубокие внутренние повреждения. Но уже не даст умереть – красного цвета больше, значит, можно вытянуть. Сосредоточился…
В этот день в путь уже так и не тронулись – вечер. Все-таки, есть еще шарики в мозгах у командования. Колонны разбрелись по полю, разбивая лагерь, вдоль обоза поднялась суета – перекладывали тюки и распределяли лошадей. Вместо убитых центурион приказал забрать у младшего командного состава и впрячь в обоз – младшим офицерам придется вместе с остальными пылить пешком. Нет, все-таки еще какие-то мозги остались.
Енька не участвовал в суете – весь вечер колдовал над Верреем. Рядом молчит капитан – даже сюда долетает стук сердца. Черно-грязные разводы все больше исчезают, уступая красным, на лбу Еньки выступила липкая испарина…
– Господин, костерок? – донесся бас бойца-великана.
– Давай, Бухра, – согласился супруг. – Готовить не надо, принеси нам из общего котла.
– Сделаю.
Редко кто видел, как работают ведьмы, а ведь ведьмы именно так и работают. Руками. С виду как обычная магия. Конечно, все слышали про круги, колдовство, громыхающее небо, дрожащую землю, корешки-травы… Но корешками-травками пользуются и знахарки, и травницы. С ведьминскими кругами-призывами Енька не знаком, но лечить-таки научился. Грубо-примитивно, без трав. Просто вытягивая на себя.
Вештицы всегда сторонятся людей – чужая аура мешает, и нередко низводит на нет все потуги – чувствительность с опытом только повышается. Круги-призывы, и ритуалы запрещают присутствие посторонних, даже в окрестностях, и поэтому… Одни на одни с дремом – только так чувствуется лес. Как ворхи. Енька помнил, какого это.
Ему тоже мешает, но сосредоточиться получалось. В Вайалонской академии открыл у себя видение, Мелисса углубила. Минуты утекали за минутами…
Через пару часов отстранился, вытер вспотевший лоб и сразу встретился с тревожными глазами капитана.
– Жить будет, – ободряюще улыбнулся.
Вояка вздохнул так, что скрипнул воз, и тоже улыбнулся:
– Ты ненормальная. Знаешь это?
– Перекусить бы… – оглянулся вокруг. – Работы еще много.
Великан у костра немедленно навалил в миску щедрую гору чего-то серого – с благодарностью принял блюдо:
– Спасибо, Бухра.
Гора зарделась, будто только что получила освобождение. В миске горячая каша, с кусочками мяса. Основная армейская еда, на всех обозримых землях. Быстро заработал ложкой, закусывая большим ломтем черствого хлеба – в желудке целый день пусто.
Затем снова Веррей. Пока не выдохся окончательно, и от слабости не закружилась голова. В животе будто раскаленное железо, вечернее небо мягко поплыло…
– Стоять!! – супруг успел подхватить за спину. – Ты что творишь? Зачем же так?!
Прямо в лицо дышит беспокойство, дрожит тревожными морщинками в уголках… Высвободился из рук и примостился между тюками, подтянув один из мешков под голову – вот черт… Совсем баба.
Снова острое ощущение противоположного пола. Когда начнешь привыкать, Енька? Сегодня, к примеру, тебя с барабанами снова освободили…
Черт. Пережить пришлось немало… Ненавидел себя, но ощущал просто невероятную благодарность, и это сильно выбивало из колеи. Ведь не бросил же, зараза. А рабыней у кочевников… в груди тут же гукнуло – упасите, боги. Наслышан. Всю жизнь на цепи, как собака, и каждая подросшая мелюзга, на пару лет старше того оборвыша с мамкой… будет опробовать на нем свои мужские способности. Типа, превращаться в мужчину.
Благодарность за то, что жена? Мозг готов свихнуться.
Капитан подпер голову и задумчиво уставился на гомонящий лагерь, задумавшись о чем-то своем. Бухра подбросил поленьев в костер, собрал посуду и отправился на поиски воды.
– Зачем я вам, Добрахх? – вдруг спросил, глядя на ссутулившуюся фигуру. – Бедная нищенка, простолюдинка?
– Началось, – сокрушенно вздохнул мужчина и картинно задрал очи к небу. – Вам, девушкам, обязательно признания, красивые слова? Я придумаю, честно!
Енька усмехнулся:
– Вот этого точно не надо. Просто, ответьте: зачем снова спасли?
– Всю жизнь мечтал о семье, – снова вздохнул воин. – Голопузые мозгогрызы, вопящие так, что закладывает уши, гадящие, где попало, перемазанные тряпки, горшки, терпкий вечерний запах… Что может быть прекрасней?
Енька улыбнулся. Примерно так поют мысли любого воина.
– Тогда вам нужна нормальная женщина, – спокойно парировал. – А я не подарок небес. Мое сердце как лед, у меня не бывает чувств. Я самая холодная из всех.
Когда-то все равно выяснится, рано или поздно. Воин все больше вызывал симпатию, не хотелось лгать. Но все равно ничего не добился, де Ярд просто рассмеялся:
– А вот это уже моя забота, договорились? – с усмешкой поглядел на Еньку. – Растопить сердце женщины – наша проблема. Подожди, дай только добраться до дома. Ты лучше ответь… – вдруг наклонился и заглянул в лицо: – зачем ты лечила людей?
Енька раскрыл от неожиданности рот – в смысле, зачем?
– Вот именно, – согласился супруг. – А еще говоришь: нету чувств.
Енька захлопнул рот. И что ответить?
– И второе, – добавил де Ярд, строго погрозив пальцем: – мы договаривались без выканий?
Как он так умудряется? Выбить из-под ног табуретку, без намека на грубость или напор?
Ночью пару раз поднимался, проверял Веррея. Все в порядке, старый слуга ровно дышал, красные кляксы теряли свой огонь, началось заживление. Теперь надо лекаря, с его мазями.
– Как? – беспокойный супруг тоже не спит, в темноте виднеются белки глаз.
– Хорошо, – улегся назад. – Спите.
– Возьму ремень! – предупредили из темноты.
– Спи!
– Гляди мне!
Енька замолчал. На небе ярко перемигивались звезды. Где-то бряцали доспехи, ходили дозоры, несли вахту часовые, дежурные…
– Что ты натворила в Семимирье, Тали? – вдруг тихо спросили из темноты.
– Что? – Енька от неожиданности приподнял голову.
– Только не рассказывай сказки: захотелось в Диору… Достаточно просто сбежать в другой город. Ищи-свищи ветра в поле.
– Ничего! Так надежней! – почти искренне возмутился. – Кто я такая? Дрань, голытьба!
– Ладно, – покладисто согласился капитан. – Ничего, так ничего. Спи! Дрань, голытьба.
Черт. Трудно врать тому, у кого с мозгами в порядке. Или не в порядке? Кто в здравом уме женится на нищей незнакомке? Вдруг, она убийца? Или бешенная?
Утром, когда лагерь копошился, собираясь в дорогу, вызвали лекаря – Веррея обильно обмазали купарником и снова перебинтовали. Теперь надо время. Голова еще кружилась, потряхивало, но Енька снова усиленно колдовал, насколько хватило сил. Затем опять улегся средь тюков…
– Как она? – появился капитан, на своем скакуне – с рассвета готовил к маршу свою сотню.
– Снова лечила, – со вздохом признался великан, с беспокойством глядя на Еньку.
– Вот же настырная, – уважительно покачал головой и пришпорил коня.
Енька ослабел, но интенсивность принесла плоды – в полдень, когда колонны пылили по дороге, лязгая железом, седой денщик пришел в себя.
– Госпожа! – радостно позвал великан – топал рядом с телегой, придерживаясь за борт, в полном боевом облачении.
Енька высунулся из тюков – громила кивнул на слугу, который уже вертел башкой, пытаясь осмыслить – где, и что происходит? Сразу склонился над старым другом – мутный взгляд сконцентрировался:
– Госпожа?! – даже задохнулся, от избытка чувств. – Жива?!
– И тебя с того света вытащила, старый плут, – немедленно добавил Бухра, чуть ли не растопырив уши, чтобы лучше слышать.
– Бухра! – запоздало погрозил кулаком – наглец сделал вид, что страшно напуган.
Веррей аж расчувствовался, захлопав ресницами…
Дальше все быстро пошло на лад – вечером заставили поесть, кормя с ложки, как младенца, – громила под руководством Еньки сварил на костре замечательный бульон. Осторожно прихрамывая, чтобы молодая нянька не заметила, но нянька заметила:
– Как ноги?
– Нормально, – непроницаемое лицо, как запертая дверь. – До Гозбы дойду.
Что это, воинская удаль? Или мужская бравада? Конечно, и сам не любил козырять болячками, тем более перед девчонкой… Но он целитель, а это другое.
– Давай-ка на осмотр, – пропустил доводы мимо ушей, задумчиво разглядывая его старые полустертые сапоги. – Вместе с Дормой и Шульмой.
Совсем забыл про бойцов. А ведь ребята жизнью рисковали.
– Да справимся… – начал солдат, но Енька потерял терпение:
– Мигом!
Даже Веррей удивленно приподнял голову, услышав уверенно-властную нотку в голосе. Великан послушно ускакал, озадаченно почесывая макушку.
Минут через десять уже колдовал над четырьмя – у Бухры опять грозились опухнуть ступни, у Дормы ныла когда-то раненная спина, с горлом Шульмы все более-менее в порядке. Хвостиком притянулся еще совсем молодой паренек, ошейник с непривычки натер шею – болело в детстве поврежденное колено.
– Ты когда-нибудь угомонишься? – забрюзжал капитан, явившись на ночлег и снова наблюдая обессиленно распластанное средь мешков тело. – Бухра? – подождал, когда боец вытянется пред очами. – Если снова примется за своё – связать, уложить, и кляп в рот, дабы исключить звуковые диверсии среди личного состава. Кляп вытаскивать, только чтобы покормить. С ложечки.
Великан с сомнением посмотрел на Еньку, усиленно скребя свои давно не мытые пакли.
– Уже и бойцов запугала? – деланно изумился муж, задрав брови. Некоторое время созерцал это непослушное творение природы, потом вздохнул: – принеси поесть, дружище. Голодный, как черт.
Верзила улетел шкрябать котелки, а супруг запрыгнул на телегу и устроился рядом, оперев кудлатую голову на руку и задумчиво разглядывая лицо:
– Похудела, круги под глазами, – тихо констатировал. – Как я представлю тебя семье?
– Что? – сразу проснулся Енька. – Какой еще семье?
– Семья, это… – образно обрисовал композицию, – группа де Ярдов, объединенная общими кровными узами. У каждого по две руки, и две ноги. Все, как у людей. Почти.
– Откуда… – начал испуганно Енька.
– С Гозбы поедешь в Черг, в поместье, – перешел на серьезный тон вояка. – А ты как думала?
Енька никак не думал. Вернее, думал… как обычно – дом, муж, жена. Жалованье офицера. До рода мысли еще не добрались.
– Жарромская центурия постоянно находится в боевом режиме, – продолжал капитан. – Жены не живут на войне, понимаешь? Тем более, в рабских центуриях. Через год заканчивается срок, и я… – чуть подумал, почесывая лоб, – или переведусь в регулярные войска, или уйду в отставку. В любом случае ты сможешь быть рядом. Но не сейчас.
Енька молчал. Вот те раз. Снова с ног на голову. И как это будет выглядеть?
– Обживешься, станешь настоящей дорессой… – ответил на его мысли мудрец и задумчиво прищурился: – хотя, у меня такое чувство… Знаю-знаю! – выставил ладонь, пресекая возмущения, – дрань-голытьба! Эх, Тали… – вздохнул, с непонятным теплом разглядывая его лицо. – Думаешь, мне это хочется? Я ведь тебя совсем не знаю. А хочу узнать… – замолчал, продолжая смотреть. Довольно искренне.
Енька смутился. Вновь на спине мурашки. Не знал, что сказать. Любимый, я твоя навеки?
Телега качнулась – Бухра принес котелок с едой, супруг свесил ноги и застучал ложкой. Бывший мальчишка уставился на звезды…
Конечно, не сложно представить встречу с де Ярдами. Потомственная семья лорд-сквайра, аристократы до мозга костей. Возможно, надеялись на высокий брак, с прочными связями, как это обычно водится. А тут оп… Рабыня. Кто бы мог подумать? Весь уезд перешептывается, оглядываясь на стрельчатые окна – надо же такое! Сколько тайн скрывает барский особняк?
Еньке плевать. Капитан не понимает – что здесь, в его объятиях, что там… Возможно, там даже проще. Не надо изображать из себя любящую супругу. Стонать по ночам. А кубло змей… Не привыкать. Справится. Главное, не брать до головы.
Ты мне симпатичен, капитан. Но как друг. Я не девушка, чтобы вздыхать. Прости.
На следующий постой встали в небольшом городке, Лиербонг. Пограничье. Городок официально не входил в состав империи, но здесь давно властвовали имперцы. Центурия разбила лагерь в поле, а офицеры наконец-то расположились в более-менее комфортабельных хоромах…
В центре даже мощеные мостовые и черепичные крыши, Енька с любопытством разглядывал высокие окна и благородные вывески небольших лавок. Таверны усиленно готовились к наплыву, трактирщики выкатывали из подвалов бочки, кухни дымили, перемалывая горы снеди. Комнаты тоже под стать городку – просторные, заставленные благородной мебелью. Но хозяин испуганный, как мышь, обвел широким жестом горницы и сразу исчез. Енька огляделся – пара комнат, плотные портьеры, шкафы, комоды, длинный стол с двумя рядами стульев, камин… Во второй огромная кровать с балдахином. В груди забухало…
Капитан оставил Бухру с Верреем обустраиваться и зачем-то утянул Еньку на улицу – в принципе, и сам не против размять ноги, после затяжной тряски.
– Начнем с этой? – остановился возле лавки благородно-модной одежды, задумчиво разглядывая вывеску.
До Еньки дошло. Молодец, вообще-то. Старый сандальник за дорогу превратился в рубище, и только громадный платок прикрывал измызганную в непростой дороге ткань. Дверь клацнула, звякнул колокольчик…
– Добро пожаловать! – встретила приятная девушка, сразу профессионально оценивая на глаз Енькины габариты.
– Одеть, обуть, украсить, – изящным жестом представил Еньку офицер. – Два раза. Или три.
– Какие предпочтения? – сразу заулыбалась торговка.
– Это к ней, – выпустил воздух вояка. – Мои мозги не настолько велики.
Енька ухмыльнулся. Сам бы не рискнул, если бы судьба оставила мужиком. Понять женское «подходит-не-подходит» – верный способ сломать себе мозг.
– Госпожа? – немедленно развернулась к нему девчонка.
– Какие у нас резервы? – вопросительно глянул на мужа.
– Без ограничений! – оскалился тот. – Спрашивать цену надобно в столице – там реальные шкуродеры.
Не скуп. Но и не бахвал. Молодец. Блин… должны же быть хоть какие-то минусы?
Минусов выше крыши, Енька. Просто вы два сапога пара. Мыслите в унисон.
Наконец оделся. Быстро, чтобы благоверный не заскучал. Пара дорожных платьев, одно на каждый день, удобная обувь, мягкие сапожки, из хорошо выделанной кожи, и туфли. Показался супругу, пытаясь заткнуть недовольно брюзжащий мозг – а как иначе? Крутанулся, взметнув веером юбку… Де Ярд улыбается, в глазах одобрение – оценил, понравилось. Потом ночные рубашки, даже косметические принадлежности – а что делать? Новый статус. Его внешность уже влияет и на уважение к мужу. Даже украшения, в ювелирном магазине – сережки, с сапфирами, под цвет глаз, цепочки… Здесь же де Ярд торжественно одел на палец изящное дорогое кольцо, с крупным турмалином, снова под цвет глаз. Зараза в драгоценностях разбирался стократ лучше Еньки. В шляпном – элегантную шляпу с плюмажем и таинственной вуалью…
Топ-топ, по городу топает уже изящная дама. Под руку с мужем-офицером. Встречные горожане провожают глазами, мужчины любезно касаются шляп…
Потом командир отправился проверять бойцов, а Енька занялся ужином. Веррей еще слишком слаб, поэтому в лавку послал Бухру, с целым списком – великану де Ярд выписал временное разрешение на выход в город. Запекли штруза, по Рииному рецепту, щедро обложенного минго и сдобренного перцем. Верзила изо всех сил пытался помочь, но из-за плеч, размером со средний шкаф, у плиты совсем тесно. К тому же, под руку постоянно лез и Веррей, который никак не внимал уговорам лежать.
В общем, весело и с юмором. Штруз получился на славу, играя бликами на поджаренной корочке. Накормил шкаф и отправил в лагерь отдыхать, когда совсем стемнело. Капитан почувствовал запах еще за дверью – замер у входа, прикрыв от наслаждения глаза и с шумом втягивая воздух…
Штруз был уничтожен полностью. Канул в вечность, оставив в миске горку косточек. Супруг удивленно созерцал обглоданные останки, блаженно поглаживая тугой живот и пытаясь сообразить – как так получилось?
А ночью произошло то, чего боялся пуще смерти. Но точно знал – не избежать.
ЭТО содеялось.
Енька долго сидел в комнате, глядя на себя в зеркало и собираясь с духом. Первостепенная обязанность жены. Столп семейного уклада.
Долго будешь тянуть? Мужик ты, в конце концов, или баба? Что должно случится, то случится. Нечего ныть, как…
Просто, сделай это.
Взял подсвечник и вошел в спальню, в ночной рубашке. Де Ярд ждал, небрежно накинув на ноги одеяло. Пружинисто выгнулся, помог стянуть через голову исподнее и замер, восхищенно разглядывая обнаженное тело… Енька смутился, но с вызовом вздернул подбородок.
А потом он взял Еньку.
И сделал это так необычно…
Енька много слышал про ЭТО. И от парней, когда был мальчишкой, и от женщин, когда стал девчонкой. Способен осмыслить с разных ракурсов. Но де Ярд претворил в жизнь настолько мягко и трепетно, что… про такое не слышал. Ни с каких ракурсов.
ЭТО случилось. Поначалу старался понять свои ощущения, лежа под нежными поцелуями – дока долго выяснял эрогенные места… Какие могут быть ощущения? Потом с напряжением ощущал, как чужая плоть двигается внутри… просто ожидая, когда это наконец закончится. Правда, по советам мудрых дев, вслух постанывая и закатывая глаза – мужчинам жизненно необходимо чувствовать мужскую силу.
Но один положительный момент все-таки выяснил – отвращения не было. Скорее, равнодушие. Де Ярд превзошел себя, умудрившись не вызвать у мальчишки неприязнь. Значит, можно привыкнуть. Как к работе.
Когда все закончилось, отвернулся и почти сразу заснул – прости, капитан, дни на редкость выматывающие. И ЭТО… для меня не такое выдающееся событие, как для тебя.
А де Ярд долго сидел за столом, поглядывая на спящего Еньку, и задумчиво тарабаня пальцами по столешнице: «Что же с тобой такое, девочка, а?»
Как ни старайся, но военного волка ты не провел, Енька. Настоящие чувства… не обманешь театром.
Поэтому на следующую ночь, как только собрался стянуть рубаху – его остановили:
– Я чувствую себя насильником, Тали, – мягко потрепал по щеке и вздернул ладонь, отсекая возражения. – Но повторим только тогда, когда сама этого захочешь, договорились? По-настоящему.
Енька закрыл рот. Что тут скажешь?
Все слова глупы.
В эту ночь долго лежал, вперившись в балдахин над головой. Супружеская рука покоилась на животе, но неприязнь не вызывала.
Как мужчины выживают, в подобных случаях? Идут к шлюхам?
И вот тут впервые ощутил что-то… Недовольство. Раздражение. Что такое, Енька? Неужели не все равно?
К черту.
– За что продали Бухру? – спросил вслух, разглядывая кисточки на драпировке.
Де Ярд не спал, сразу перевернулся на спину, вздохнул:
– За убийство.
Помолчали. Великан совсем не походил на убийцу.
– Кого?
– Сборщика налогов, – усмехнулся в темноте супруг.
Вот это уже не удивительно.
– Ну как убийство… – вдруг начал рассказывать капитан. – Треснул, в морду. Тот приписал пару нолей, в отчетной ведомости. А кулак у него… сама знаешь. У того и мозги выпрыгнули через макушку.
– Освободить никак нельзя? – без энтузиазма поинтересовался, заранее предполагая ответ. – За ратные заслуги, перед отечеством?
– Нет, – не удивил супруг. – У него осуждение, а не продажа, за какие-нибудь долги. Еще минимум три года до срока, только потом перейдет в обычные.
Енька замолчал. Понятно, выше головы не прыгнешь, с законами шутки плохи.
– Но мы можем… – де Ярд развернулся и подпер голову, задумчиво рисуя линию на его бедре. – Купить. Тебе. Я подумывал об этом. А через три года можешь дать вольную, если захочешь.
Енька даже поднял голову – серьезно? Не шутка?
Де Ярд, ты святой?!
Убить тебя некому!
– Когда придем в Гозбу, оформим у центуриона, – рассмеялся муж, падая на подушку.
С рассветом центурия выдвинулась в путь. Максимально пополнив запасы, ибо до Гозбы поселений больше не предвиделось – пятьдесят миль с гаком, за три дня.
Енька покачивался в своей повозке, вертя головой во все стороны – степь и степь. Насколько хватало глаз. Но уже другая – на козлах снова сидит Веррей. Заразу не уложить, сразу кричит: надоело, спина плоская, как стол! Рядом гремит железом Бухра, с какой-то необъяснимой преданностью поглядывая на Еньку…
Почему необъяснимой, Енька? Даром что ли был княгиней? Многие из тех, кто никогда не задирал голову, чувствуют в тебе что-то. И если ты к ним с теплотой… возвращают стократ больше.
Иногда появляется вторая половина, на своем скакуне. И каждое появление… уже вызывает улыбку. Он тебе приятен, Енька, признайся!
Знает многих из Ярдовской сотни, некоторых других офицеров. Конечно, отцы-командиры еще поглядыют как на простолюдинку, взлетевшую под небеса, но некоторые уже не против потрепать языком – в центурии женский контингент крайне ограничен. Правда, не великий любитель пустого трепа, но вокруг степь, и… откровенно смешило, как де Ярд злился, если возле телеги ошивались другие офицеры.
Все-таки есть что-то в тебе, Енька. Не безразличное, как должно бы быть мужику.
Когда-нибудь до тебя дойдет.
Глава 16
Мерим распахнул дверь и сбежал по ступенькам – в помещении с низким потолком не протолкнуться: господа, слуги, стража, армейцы… Народ оглядывается и расступается, открывая проход – Мелисса у себя на постели, обхватила ноги и качается, как маятник. Бледная, с растрепанными волосами…
– Ну? – присел рядом.
– Ей отрубят голову!! – с трудом выхрипнула ведьма, глядя горящими глазами. – Бац!! – с силой хлопнула кулаком по постели. – Топор… – зажмурилась, – большой, красный, в крови… – истерично затряслась: – а вокруг люди, много людей, огромная толпа людей…
– Где?! – нагнулся к ней Мерим.
– Не знаю… – тряслась, как в лихорадке ведунья, с закрытыми глазами. – Не знаю!! – по щекам побежали слезы.
Старый книжник выпрямился, пытаясь успокоиться. Тишина. Люди молча смотрят, сжав зубы. Злые глаза Брагги, хмурые Демиссона, Лиоля, офицеров. Заплаканные Рии, Весянки, Эры, Риши…
______________________________________________
– Красота, птички, а воздух… – пел от восторга Веррей, жмурясь от удовольствия, как кот на солнышке, – жить хочется, а?
Лесная дорога плавно изгибалась, с обоих сторон стеной поднимались деревья, шелестя листвой и наполняя воздух умопомрачительными запахами. Особый вкус, после долгой степи. Веррей и Бухра уже успели забыть, как выглядят настоящие деревья.
Великан возвышался рядом с денщиком, старательно прижимаясь к краю, но поневоле занимая чуть ли не всю скамейку. Впрочем, старый слуга не в обиде – Бухра не любит сидеть без дела, то колесо подправит, то сбрую подтянет, то кожаную латку на штаны денщику сообразит, хотя Верреевские штаны в его руках больше напоминали носовой платок. Еньку вообще готов на руках носить, и не только на словах. В Мирртце, на запруженной народом площади, похожей на клокочущее варево, просто подхватил и посадил на плечо, аккуратно придерживая за лодыжки – Енька только успел ойкнуть, совсем как девушка, и обхватить обеими руками круглую, как тыква, голову. Двухэтажный корабль величественно пробороздил бурлящий океан, разбрасывая волны и оставляя след в кильватере – бывший мальчишка на аршинном плече походил на элемент декора.
Дорога заняла три дня, провинция Черг встретила густыми лесами, напоенными ароматами дома. Веррей сам родом из этих мест. Тут ему каждый кустик, каждое деревце…
Лошадь вдруг затрясла головой и испуганно заржала, покосившись на лес. Пролетка встала, денщик нахмурился, настороженно оглядывая деревья.
– В чем дело? – закрутил круглой головой великан.
– Тихо!
Тишина. Шумят кроны, весело перекликаются птицы. Слуга хлопнул вожжами, колеса снова бодро затарахтели по дороге.
– Разбойники? – на всякий случай уточнил Бухра, покосившись на Верреев меч. У самого оружие и латы забрали еще в Гозбе – рабам вне центурии запрещено оружие.
– Не похоже, – буркнул солдат, все поглядывая на лес. – Вудром напоминает о себе. Чтоб не забывали.
– Он недалеко? – встрепенулся верзила, оглянувшись на Еньку и с подозрением уставившись в полумрак за деревьями.
– Далеко, – нахмурился Веррей. – В глубине дрема и улланских болот. Но когда долго нет солнца, дождливо и пасмурно – одна-другая тварь умудряется добраться до обжитых мест.
– О чем вы? – наконец не выдержал Енька. – Что за еще за кракен?
Великан и слуга замолчали. Типа, лучше не трогай лихо, пока оно тихо.
– Мертвый город, – наконец ответил денщик. – Когда-то был главным торговым центром между Диорой и Майским морем. Торговля цвела, купцы богатели, жители все глубже погрязали в роскоши, нищих и бездомных гнали палками. Вот боги и прогневались, за жадность, и цветущий град ушел под воду. Тысячу лет назад. Провалился в трясину. А вокруг все затянуло болотами…
Легенда. Очень познавательно. Но все-равно не ясна суть:
– А сюда кто ходит?
– Уммы, – как проклятье прошептал Веррей, снова осторожно покосившись на лес.
И все? Енька расслабился – тоже мне… Мрут не хуже людей.
Но Енька, это Енька, а нечисти страшились пуще смерти на всех обозримых землях. Великан еще долго косился за деревья, пока опушка не оставила лесной сумрак за спиной…
Градхен, солидный имперский городок, по местным меркам, один из провинциальных центров Черга. Дымят кухни, клацают двери лавок, цокает копытами стража, изредка тарахтят кареты – быт спокойный и размеренный, как и подобает провинции. Прохожие неспешно топают по своим делам, приветствуя знакомых, булочники выставляют лотки с горячим хлебом, цветочницы поливают цветы…
На площади задержались, Веррей извинился и забежал в лавку – что-то не докупил, к огромному мешку подарков, ожидающему своего часа в рундуке на задворках пролетки. Большая семья, четверо детей. Барыням, конечно, ждать слуг не по статусу, но Енька настоял: «Двигай, не болтай!» С любопытством осмотрелся.
Небольшая площадь, крылечки разномастных магазинчиков. Прямо напротив открытая веранда таверны, за столиком благородный господин вовсю обхаживает молоденькую дорессу, лобызая руку и что-то нежно шепча на ушко – та краснеет и заливается смехом, усиленно помахивая веером. По Еньке скользнул заинтересованный взгляд – поежился. Терпеть не мог, когда так смотрят. Лобызай кралю – вон, уже готова из платья выпрыгнуть.
Бухра невозмутим, пролетка прогибается под весом. Через пару минут появился Веррей, бережно уложил в рундук упакованный пакет, заметил благородного дорна, вежливо стянул солдатскую ермолку: