Станислав Миллер
Обреченный защищать
Глава 21
После того, как беседа с Котловой подошла к концу, я ощутил сильный голод, поэтому решил заскочить домой на обед. Сделал два бутерброда с ветчиной, от которых не осталось и крошки спустя несколько минут. Во время еды меня не покидали мысли об убийстве Марьяны Кургиной. Сиделка ненавидела ее, но остро нуждалась в деньгах и вряд ли стала бы убивать курицу, несущую золотые яйца. А если бы и стала, то не таким способом. Медицинское образование давало ей возможность определить точную дозу таблеток, чтобы закончить все тихо и безболезненно.
В то же время Котлова ясно дала понять, что Марьяна могла довести кого угодно. Я с легкостью представил, как сиделка целыми днями выслушивает завывания, бредни или настойчивый шепоток: «Посиди за мной маленечко, посиди». В конечном счете не выдерживает, обхватывает руками шею Кургиной и…
Мои размышления прервал телефонный звонок.
– Марк, я все сделала, – быстро заговорила Дина, – потратила почти половину дня, но добилась того, чтобы жалобу и дело отправили в апелляционный суд немедленно. А еще скопировала записи с камер и разместила их в «облаке». Ссылка у тебя на почте.
– Ты только что подняла мне настроение после не самого приятного разговора. Завтра выйдешь на работу?
– Посмотрю по самочувствию. Наша договоренность об отгуле в силе, верно?
– Конечно. Отдыхай, если потребуется.
Закончив разговор, я бросился к ноутбуку и скачал записи. Их было несколько: одна камера висела над подъездом, другая на углу дома, третья располагалась над парковкой. Все вместе позволяли отследить часть маршрута Кургина до места убийства. Надо признать, следователь постарался, когда собирал доказательства.
Я впился взглядом в экран ноутбука, наблюдая за тем, как Кургин, слегка прихрамывая, приближался к дому своей матери. Он прошел мимо спортивной машины и здоровенного грузового фургона, после чего скрылся из зоны охвата камеры. То, что это был именно Кургин, сомневаться не приходилось. Качество записи было не из лучших, но черты лица я узнал мгновенно. Время на записи оказалось сбито: 22 ноября 2099 года. Должно быть, настройки камеры были не в порядке. Любопытная деталь, но на картинку она не влияла.
Следующая запись была еще короче: Кургин попал в зону видимости всего на несколько секунд. Прошел по дорожке возле дома и свернул за угол в семь часов двадцать восемь минут. Кургин отвернулся от глазка камеры, поэтому его лицо было невозможно разглядеть, однако походка и одежда совпадали.
Последняя запись: Кургин приближался к подъезду, возле которого, сидя на скамейке, отдыхала пожилая женщина. Она неловко взмахнула рукой, от чего ее трость упала на землю. Кургин что-то произнес, поднял трость и вернул владелице. Затем вошел в подъезд. Я бросил взгляд на таймер: 19.29. Все в точности совпадало с покадровой распечаткой. Чуть позже Кургин поднимется на третий этаж, отпустит сиделку и задушит свою мать.
Я нажал кнопку перемотки. На видеозаписи мелькали люди: одни спешили с работы домой, другие топали куда-то на ночь глядя. В 20.01 вновь появился Кургин. Он вышел из подъезда, нервно осмотрелся по сторонам и зашагал дальше по тротуару.
На этом запись обрывалась. Я откинулся в кресле, закрыв глаза. Как можно было объяснить появление невиновного человека на месте преступления точно во время убийства? Пока вариантов было немного: либо записи сфальсифицированы, либо Кургин все же совершил преступление. Последнее было для меня равносильно смертному приговору.
С другой стороны, выявить подделку было бы несложно. Даже современные deep-fake технологии оставляли следы, которые можно обнаружить с помощью специалиста. Эта мысль внушила мне некоторую надежду. Я тут же написал знакомому криминалисту сообщение с просьбой проверить записи. Он пообещал, что займется этим завтра, хотя полноценную видеотехническую экспертизу провести не успеет.
На этом я не успокоился. Как завороженный, вновь и вновь отматывал запись к началу и наблюдал за перемещением Кургина, как будто от этого что-то могло измениться. Словно после тысячной перемотки запись покажет, как Кургин вдруг разворачивается, не доходя до подъезда, и убегает в противоположную сторону. Ничего подобного не происходило.
И все-таки внутреннее чутье, выработанное годами адвокатской практики, подсказывало – я упускаю нечто важное. Нечто, не связанное с Кургиным. Я заставил себя оторваться от созерцания его фигуры и сосредоточиться на окружении. Что не укладывалось в общую картину?
Он пришел пешком. Жил далеко от матери, но пришел пешком, а не приехал. Была ли у него машина? Я не знал, но полагал, что была. Денег у Кургина хватало. Ладно, он мог оставить машину в другом месте, чтобы не привлекать внимание, но…
«Хватит думать о Кургине! – взревел мой внутренний голос. – Оторвись от него! Неужели ты ничего не замечаешь? Как насчет сиделки?»
Сиделки? Причем здесь она? Ни на одной из записей ее не было: только Кургин и пожилая дама на лавочке. Изредка мелькали другие люди, но среди них я бы не пропустил Котлову с ее крупными габаритами.
В мозгу что-то щелкнуло. Будто шестеренки встали на место.
Да, Тамара Котлова упоминала, что Кургин в тот вечер отпустил ее раньше, около половины восьмого. Вполне совпадало с временем на записи. Однако сиделка так и не вышла из подъезда. Запись длилась чуть больше получаса, за это время я насчитал семь прохожих, но ни один из них даже близко не напоминал сиделку лицом или телосложением.
Стало быть, Котлова солгала. Она покинула квартиру раньше, чем объявился Кургин. Либо – и это было еще более невероятной версией – она оставалась внутри все время, пока совершалось убийство.
Я радостно выдохнул. Первая неувязка нашлась, за ней появятся и другие. С этим убийством все было как-то неправильно, но я чувствовал, что на шаг приблизился к истине.
Мне захотелось отметить успех. Подумав о том, что грамм пятьдесят насыщенного армянского коньяка были бы прекрасной наградой, я успел добраться до кухни, прежде чем осознал, что именно делаю. Я смотрел на бутылку с коричневой жидкостью и ощущал себя робким подростком, которому дарят первую дозу героина. Бесплатно. Сумасшедший кайф. Никакой зависимости.
А потом ты не можешь остановиться и продаешь душу за щепотку белого порошка (в моем случае – за рюмку коричневого пойла). Нет, не сегодня. Я наполнил стакан водой из-под крана, жадно выпил все до дна и вернулся в комнату, ощущая привкус хлорки во рту.
Время близилось к вечеру. Я позвонил Алисе, но она ожидаемо не ответила. Неужели до сих пор не отошла? Ладно, в таком случае придется сделать другой, гораздо менее приятный звонок.
– Марк, я слушаю, – Кристина ответила после первого же гудка.
Похоже, жители этого города в один чудесный день потеряли способность произносить фразы, вроде: «привет» или «добрый вечер». Возможно, только при общении со мной.
– Алиса все еще гостит у тебя? Не могу до нее дозвониться. Вчера мы поругались и теперь она не берет трубку.
– Неужели ты трезвый? – притворно удивилась Кристина. – Обычно, при разговоре со мной язык у тебя заплетается, и вместо слов я слышу только непонятное мычание.
– Знаешь, вот поэтому мне и не хотелось звонить трезвым. Ты сразу начинаешь выяснять отношения.
Если ее это и задело, виду она не подала.
– Ладно, не будем пререкаться, и так настроение ни к черту. Да, Алиса у нас.
Она сделала ударение на последнем слове. Не самый приятный способ дать понять, что бывшая жена теперь живет не одна.
– С ней все в порядке? Боюсь, как бы эти переживания не сказались, на ее… состоянии.
– На беременности. Как вижу, она все тебе рассказала, – заметила Кристина. – Алиса и со мной поругалась. Я пытаюсь с ней говорить, но она молчит или бурчит в ответ что-то недовольным тоном. Между прочим, я ее почти не вижу: либо сидит в своей комнате, либо убегает по делам.
– А вы-то почему поругались?
– Я предложила ей сделать аборт, – вздохнула Кристина.
– Что? Что ты предложила?
Теперь стало понятно, почему Алиса ополчилась на меня. Она решила, что оба дорогих ей человека сговорились, чтобы подтолкнуть ее к тому, что кажется ей неприемлемым. Железный дровосек на ее месте и тот бы не выдержал.
– Да что тут такого? Я же не настаивала, – рассуждала Кристина. – Просто предложила рассмотреть один из очевидных вариантов. А она сразу вскипела. Разве ты не говорил ей то же самое?
– Нет! – заорал я. – Ничего подобного! Но из-за твоих слов она так и подумала. Разумеется, она обиделась! В ее глазах мы стали предателями. Какого черта? Ладно, я привык, но почему ты с ней ведешь себя как стерва? Неужели забыла, как чувствовала себя, когда была беременной?
Из динамика смартфона не доносилось ни звука. Я подумал, что Кристина наверняка прервет разговор, но ошибся.
– М-да, гормоны у нее скачут, это верно, – в ее вздохе я уловил сожаление. – Может быть, стоило вести себя с ней помягче. В конце концов, она все равно намерена рожать.
– Так ты поговоришь с ней? – переведя дух, спросил я. – Пусть перезвонит мне, как только сможет.
– Постараюсь, но при одном условии.
Меня это не удивило. Чтобы Кристина сделала что-то просто так? Быть такого не может.
– Каком?
– Извинись, что наорал на меня, – она произнесла это холодно, будто заключала сделку в банке.
– Извини, что наорал на тебя, – ответил я тем же тоном.
– Ладно, пойду к ней в комнату. Надеюсь, она не станет швыряться мебелью. Кто-нибудь из нас тебе перезвонит.
Щелчок. Разговор окончен.
Вечер наступил незаметно. Я поужинал без аппетита, посмотрел телевизор без интереса, но так и не дождался звонка от Алисы или Кристины. Иной раз они изливали на меня свои переживания водопадом, а теперь из них и слова не вытащишь. Вздохнув, я отправился спать.
Во сне я блуждал в странных лабиринтах с каменными стенами, покрытыми красными детскими руками, как лианами. Пытался найти выход, но неизменно упирался в тупик. Время от времени откуда-то раздавались голоса Алисы и Кристины. Они спорили, но не о рождении ребенка, а о том, кто убил Марьяну Кургину.
В очередной раз повернув не туда, я развернулся и тут же оказался в темном коридоре Чрева. Голоса стихли. Впереди маячило столь знакомое алое зарево.
Не было больше никаких лабиринтов. Никаких каменных стен, лиан и тупиков. Только прямая и крутая дорога к свечению. Порча вернулась, чтобы взять свое.
Глава 22
Лопнул второй пузырь. Я как раз застегнул рубашку, когда послышался звук, с которым нога давит гнилой фрукт, а на светлой ткани расплылись бурые пятна. Новый отросток – брат-близнец первого – расположился на животе, возле пупка. Глядя на извивающиеся щупальца и кожу нефтяного цвета, я с грустью подумал, что совсем скоро буду выглядеть как проросший картофель. Рубашку пришлось сменить. Старую я выкинул – даже не собирался отстирывать ее от того, что из меня вытекло.
Затем проверил электронную почту и обнаружил, что пришел ответ от моего знакомого эксперта.
От: OOOtechexperts
Кому: OstrovskiyLawyer66
08:14
17 сентября 2019
Марк, я посмотрел твои записи и прогнал их через пару программ (без полноценной экспертизы, как и говорил). Некоторая модификация есть. Все ролики являются отрезками из больших видео (но это ты и так знаешь, никто не будет использовать в деле всю запись целиком). В одной из записей слегка улучшили качество изображения. Однако, никаких следов ретуши я не заметил. Камеры записали то, что было на самом деле.
От: OstrovskiyLawyer66
Кому: OOOtechexperts
08:19
17 сентября 2019
Спасибо, сочтемся. Подскажи еще одно: мог ли кто-нибудь заменить на записи одно лицо на другое? Как во всех этих фейковых видео?
От: OOOtechexperts
Кому: OstrovskiyLawyer66
08:28
17 сентября 2019
Технически такое возможно. Если хочешь, могу прилепить лицо Арнольда Шварценеггера каждому человеку из ролика. Однако эти записи в порядке. Как я уже написал, никаких следов подделки.
Еще одна версия, которая многое объясняла, канула в небытие. Кургин действительно был на месте преступления, а я по-прежнему не мог этого объяснить. Все-таки стоило позвонить ему и настоять, чтобы рассказал свою версию случившегося еще раз. Пребывание в изоляторе должно было смягчить его отношение ко мне.
Сегодня я планировал съездить до дома, в котором умерла Марьяна Кургина. Поговорить с соседями, включая тех, кто не фигурировал в качестве свидетелей. Особенно меня интересовали двое: Лавренко, прибежавший на крики сиделки, и пожилая женщина, которая отдыхала на лавочке перед подъездом в день убийства. Адвокату они могли сообщить больше, чем сотруднику полиции.
Я как раз собирался набрать номер такси, когда смартфон в моих руках ожил и разразился мелодичной трелью. Звонила Динара.
– Доброе утро, Марк. Звоню тебе, чтобы сообщить две новости: хорошую и плохую. С какой начать?
– Обрадуй меня.
– Апелляционный суд принял жалобу и назначил заседание на двадцать седьмое сентября. Довольно быстро, учитывая, что они могли тянуть с этим целый месяц.
Дина была права. По юридическим меркам процесс обжалования проходил просто с реактивной скоростью, хотя я все равно ожидал большего. До заседания осталось десять дней. Кургин отвел мне две недели, а Мелешина слегка замедлила порчу, но на сколько? Выходило так, что я успеваю завершить дело впритык… или не успеваю вовсе.
– Ладно, нужно еще позаботиться о явке свидетелей, но это мелкие проблемы. К тому же я до конца не определился, кого именно мы будем вызывать, – размышлял я вслух. – А какая плохая новость?
– Я все еще плохо себя чувствую. Нет, даже еще хуже. Не уверена, смогу ли появиться на работе в течение недели.
– Да, голос у тебя звучит как-то не очень. Ничего не поделать, некоторые инфекции бывают на редкость приставучими. Ты уже ходила к врачу? Какой диагноз?
– Мне прописали кучу лекарств, но пока не вижу, чтобы они подействовали. В любом случае я продолжаю работать из дома, – торопливо сказала Дина. – Я заново прочитала все тома уголовного дела, как ты и просил. Кажется, нашла то, что может оказаться полезным.
Она явно уклонилась от ответа на мой вопрос насчет диагноза. На Дину это было совсем не похоже, но давить я не стал. Ей удалось увлечь меня зацепками по делу.
– Не томи, рассказывай.
– Обрати внимание на заключение по дактилоскопической экспертизе. В квартире убитой наследили несколько человек. Эксперт сумел установить почти всех обладателей отпечатков… Подожди, я записала, – из динамика послышалось шуршание бумаг. – Больше всего следов Марьяны и Демьяна Кургиных. Еще криминалист обнаружил отпечатки Тамары Котловой, сиделки. Есть хорошие, четкие следы Андрея Лавренко. Он…
– Сосед по лестничной клетке. Прибежал в квартиру утром, когда услышал крики сиделки. Я узнал об этом от нее. Еще кто-нибудь?
– Да, есть. В коридоре и спальной, – Динара издала короткий смешок, – нашли следы пальцев Валерия Котлова. И нет, его фамилия не случайно совпадает с фамилией сиделки.
– Муж?
– Точно. Как думаешь, что он там делал? Приходил погостить, что ли?
– Может быть, заходил за супругой после работы. Мне больше интересно то, почему она даже словом не обмолвилась об этой ситуации. И вообще, слишком много посторонних появляется для такой маленькой квартиры.
– А на этом еще не все. Есть, например, Виктор Негодин. Уборщик в клининговой компании, услугами которой пользовались Кургины. До смерти Марьяны он несколько раз прибирался в квартире.
– Звучит довольно необычно. Ты много знаешь уборщиков-мужчин?
– Эй, что за устаревшие стереотипы? – притворно удивилась Динара. – В двадцать первом веке мужчины имеют право работать кем угодно!
– Верно, только они все равно предпочитают профессии, не связанные с уборкой, – задумчиво произнес я. – Надо бы мне поговорить с этим Негодиным. Может, во время работы ему удалось услышать что-нибудь, связанное с убийством. Еще какие-нибудь следы?
– Есть отпечатки двух полицейских. Насколько я знаю, такое иногда бывает.
– Конечно, бывает. Когда криминалист просит их ничего не трогать, а они словно малые дети – все хотят посмотреть. Думаю, этих парней можно не считать.
– На этом все, если не считать пару смазанных образцов. Эксперт не смог установить их обладателей. Знаешь, что я думаю? Нам известно, кто бывал в квартире убитой, – рассуждала Дина, – и этот список не так уж и велик. Мы можем вычеркнуть из него Кургина и его маму, но кто-то из оставшихся людей точно окажется настоящим убийцей.
– Хорошая мысль. Однако преступник мог быть в перчатках. Тогда никаких отпечатков он бы не оставил.
– А вот и нет. На шее Марьяны, кроме следов пальцев рук, остались полулунные ссадины от ногтей. Ты ведь понимаешь, что это означает?
– Что ее душили голыми руками, – тут же ответил я. – Отлично, Дина! Следственный комитет плачет по тебе горькими слезами.
– Ха! Не дождутся, – довольно заметила Дина.
Ее предположение было логичным. Более того, она подтолкнула меня в верном направлении, хотя я сам должен был обратить внимание на такую деталь в первую очередь. Похоже, алкогольные возлияния сказались на моих способностях. Или я просто старею.
– Кажется, настало время воспользоваться услугами «Котов». Свяжись с ними и запроси информацию по всем, кто наследил в квартире Кургиных.
«Черный кот» – это частное детективное агентство, которое не раз помогало нам раньше. Их работу можно было описать всего двумя словами: дорого и эффективно.
– Уверен, что проверить нужно всех?
– Да, без исключения и по полной программе. Судимости, измены или другие мутные истории… Полезным для дела может оказаться все, что угодно. Но за рамки правового поля пусть не выходят.
– Это влетит тебе в копеечку, – заметила Дина. – Ладно, сейчас же позвоню им, а потом буду искать зацепки дальше. На связи!
В деле обнаруживалось все больше нестыковок. И все-таки пока ничто не объясняло присутствие Кургина на месте преступления. Обвинитель будет упирать именно на это, а я все еще не знал, чем смогу ответить. Оставалось надеяться, что соседи убитой смогут что-то прояснить.
Такси подъехало к дому. Я спускался к машине, а под моей одеждой бесновались серые щупальца.
Глава 23
Дом, где проживала и была убита Марьяна Кургина, находился в Чкаловском районе. Я жил здесь, когда был совсем маленьким, но до сих пор хорошо помнил тесное соседство старых домов и новостроек, переплетения маленьких улочек и многополосных дорог. Район контрастов. Да и люди были ему под стать.
Такси въехало во двор и остановилось на полупустой парковке. Именно здесь проходил Кургин в день убийства. Я вышел из машины и огляделся. Забавное чувство, когда впервые появляешься в месте, которое раньше видел только на видеозаписи. Будто бы уже был здесь, и в то же время не был. Такое сознательное дежавю.
Возле одного из колес покрытой ржавчиной «Волги» сидел кот. Короткошерстный, ухоженный, с нейлоновым ошейником. Похоже, сбежал из дома.
Глядя на кота, я вспомнил о том, как семилетняя Алиса поздравляла меня и Кристину с очередной годовщиной. Она нарисовала открытку с изображением двух влюбленных и огромной надписью: «С КОТОВЩИНОЙ». Ошиблась, конечно, но выглядело это так мило, что мы пришли в восторг. Где-то в семейном альбоме эта открытка хранилась до сих пор.
– Кис-кис-кис, – позвал я кота, делая шаг навстречу.
При виде моей протянутой руки он выгнулся дугой и зашипел. Шерсть стала дыбом, хвост бил по асфальту, в глазах читался страх, как будто на кота спустили дюжину злобных бультерьеров.
– Спокойно, парень, – я отошел назад, подняв руки вверх.
В следующее мгновение кот уже мчался прочь, подальше от меня. Я застыл на месте, озадаченный столь бурной реакцией. Откуда-то из недр памяти вплыла давно услышанная фраза о том, что кошки видят потустороннее. Может быть, отмеченных порчей людей они видят тоже.
А как бы поступил я, заметив приближающегося ко мне кота с торчащими из шерсти чужеродными отростками? Не стал бы гладить, это уж точно. Так что кот поступил вполне благоразумно. Ладно, черт с ним, пора заняться делом.
Я неторопливо направился к дому тем же путем, что и Кургин на записи. Обратил внимание на глазок видеокамеры – той, которая записывала нечетко и со сбитой датой. Должно быть, по ее меркам уже наступил 2100-й год.
На углу дома была установлена камера номер два. На нее взгромоздилась большая серая ворона, которая настороженно смотрела на меня черными глазками. Ее голова поворачивалась вслед за моим перемещением.
Наконец, моему взору предстал тот самый подъезд с деревянной лавочкой. Жаль, но сегодня она была пуста. Я надеялся, что к тому моменту, как опрошу соседей, здесь вновь появится пожилая женщина, которой Кургин помог поднять упавшую трость. В тот вечер они перекинулись парой слов, и мне не терпелось узнать, о чем именно.
Я решительно шагнул в подъезд, поднялся на последний, девятый этаж и занялся обходом жильцов. Утро рабочего дня – не слишком удачное время для подобного мероприятия. В большинстве квартир никого не было дома, а может, жители были слишком подозрительны, чтобы отвечать незнакомцу. И все же некоторых соседей мне удалось разговорить. О самом убийстве мне рассказали мало, зато про семью Кургиных – предостаточно.
Вряд ли было случайностью то, что я не услышал ни одного доброго слова про Демьяна или Марьяну. Одни соседи отзывались сдержанно, другие не скупились на ругань. У Марьяны была репутация сумасшедшей сварливой старухи, которую все старались обходить стороной. До того, как болезнь уложила ее в постель, Кургина ночами шаталась по подъезду, бормотала невнятные слова и носила при себе мешочки с травами, распространяющими удушающий, едкий запах. Психиатрическую бригаду вызывали не раз, но все безуспешно: не было оснований для принудительной госпитализации.
После того как Марьяна перестала выходить из дома, соседи вздохнули с облегчением. Но иногда из ее квартиры доносились странные звуки: заунывное пение, плач ребенка или звон колокольчиков. Никто не упомянул черную магию, но я чувствовал, что соседи хотели бы сказать об этом, только боялись показаться вышедшими из ума.
Про самого Кургина отзывались как о мужской копии Марьяны. Впрочем, ничего конкретного о нем не говорили, поскольку он проживал в другом месте, а здесь появлялся время от времени. Теперь для них он был всего лишь матереубийцей с сомнительным прошлым.
Один из соседей – лысый мужчина с пивным брюхом, свисающим из-под ремня, – ехидно поинтересовался:
– Не стыдно вам защищать такую мразь? По мне, так лучше бы его расстреляли. Как в прежние деньки.
– А вдруг Демьян окажется невиновным? – возразил я. – То, что он вам не нравится, еще не делает его убийцей.
– Так без причины его бы не посадили! Следователь, считай, не дурак. Не то, что вы – дармоеды. Только и можете, что деньги брать, а толку – ноль.
– Думаю, если бы обвинили вас, то от адвоката вы бы не отказались, – холодно заметил я.
– А не обвинили бы, я ничего плохого не сделал! – огрызнулся мужчина. – И вообще, мне некогда. Разговор окончен.
Дверь с грохотом захлопнулась, а я спустился на следующий этаж – продолжить начатое. За годы работы мне часто приходилось сталкиваться с непониманием моей профессии, так что этот мужчина был далеко не единственным. Раньше я горячился, объяснял, для чего нужен защитник, приводил примеры ошибочных приговоров, несправедливых наказаний и неверной квалификации преступления. Рассказывал о разрушенных судьбах и подставных расследованиях. В конце концов, для того и придуман уголовный процесс – прийти к некоторому подобию истины, взвесить все «за» и «против».
Со временем я стал доказывать что-либо все реже и реже. Некоторым людям ближе самосуд, таких оставалось немало даже в наше время. Их отношение меняется лишь тогда, когда ошибочно приходят за ними.
