Станислав Миллер
Обреченный защищать
Через какое-то время (Лизе показалось, что оно длилось вечность) Эдик вдруг завертел головой, положил нож, так и не коснувшийся ее лица, обратно в карман и крепко сжал руль обеими руками. В салоне заиграли синие и красные отблески света. Обернувшись, Лиза увидела, что за ними следует патрульный автомобиль с включенными сиренами.
Она успела подумать, что Эдик нажмет на педаль газа и постарается оторваться, однако этого не случилось. Разразившись в адрес полицейских отборной руганью, он стал снижать скорость. Вздох облегчения сорвался с губ Лизы. Однако сразу же после остановки Эдик продолжил вести себя странно.
– Пересаживайся на мое место, – потребовал он. Увидев, что она не понимает, Эдик заорал. – Садись на водительское сиденье, дура!
Он рванул Лизу к себе, а сам перебрался на то место, где она просидела всю поездку, и замер там с невинным видом. Нож и бутылка исчезли с глаз долой.
В окно постучали. С трудом повернув непослушную голову, Лиза увидела лицо полицейского. Он требовал открыть дверь. Она попыталась сделать это, а когда у нее не вышло, Эдик нажал кнопку на приборной панели, перегнулся через сиденье и дернул ручку. Дверь открылась.
– Это вы управляли транспортным средством? – грозно спросил полицейский.
Пока она искала нужные слова в замутненной памяти, Эдик подал голос:
– Как хорошо, что вы остановили нас, господин полицейский. Эта девчонка могла наделать больших проблем.
Глава 46
Я с сочувствием смотрел на Лизу, обдумывая рассказанную ею историю. Попытался представить себя на ее месте. Четырнадцатилетние парни ведут себя несколько иначе, чем четырнадцатилетние девушки, но в подобной ситуации страшно было бы всем одинаково.
– Я так и не знаю, что хотел этот Эдик. Просто покататься, как он говорил? – выдавила Лиза. – Или что похуже? С того дня я перебрала много вариантов, все они были ужасными.
– А что было потом? После того, как вас остановили?
– Эдик все свалил на меня. Якобы я обдолбалась и попросила научить водить автомобиль. В эту ерунду полицейскому было бы трудно поверить, если бы отец Эдика не был каким-то крутым чиновником. Поэтому моих родителей оштрафовали за неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетних, а для Эдика все закончилось… ничем. На следующий день он уехал из города, вроде бы, отец отправил его в какое-то военное училище. Как бы то ни было, больше я Эдика не видела.
Я встал с дивана, подошел к Лизе и взял ее за руку. Почувствовал холод ее пальцев.
– Главное, что с тобой не случилось ничего страшного.
– Да, это стало мне уроком. С того дня я приняла для себя несколько важных решений. Во-первых, никогда не садиться к незнакомцам в машину. Поэтому я и купила мотоцикл, кстати. Во-вторых, танцы мне опротивели. Пришлось бросить их и записаться на курсы самообороны. И в-третьих, столкнувшись с произволом полиции, я поняла, что хочу быть максимально подкованной юридически. Чтобы защитить себя и всех, кто попросит.
– Уверен, у тебя все получится.
– Получится, получится. Хватит уже о грустном! – встрепенулась Лиза. – Приближается ночь, которую мы должны провести без сна. Может, устроим марафон фильмов?
Мы начали с романтической комедии, но быстро переключились на боевики и ужасы, чтобы не уснуть. И все же через несколько часов Лиза перестала вставлять бойкие комментарии, потом и вовсе замолкла. Она лежала на моем плече, мерно посапывая, а я боялся пошевелиться, чтобы не разбудить ее ненароком. Моя грозная ночная стражница не справилась со своей задачей, зато мило морщила нос во сне. Все было так просто, так по-человечески нормально и мне хотелось, чтобы этот момент длился вечность. Но утро пришло. И моя гонка за жизнь продолжилась.
Глава 47
Сегодня в суде было оживленно. У пропускного пункта выстроилась очередь из заявителей и их представителей, шумно обсуждающих предстоящие заседания. Для меня это было даже к лучшему – чем больше людей, тем меньше внимания к каждому из них. Мне не хотелось подвергнуться тщательному осмотру, учитывая десятки шевелящихся склизких щупалец на теле. Да, к этому дню их число уже перевалило за тридцать.
Судебный пристав закончил водить ручным металлодетектором вокруг краснолицего толстяка в костюме и пропустил его в суд. Когда он повернулся ко мне, на лице появилась сдержанная, едва уловимая улыбка.
– Марк Рудольфович! – воскликнул он. – Давненько вы к нам не захаживали.
– Переключился на крупную рыбу. Встречается реже, зато стоит дороже.
Как звали этого судебного пристава, я не помнил, но его лицо мне было хорошо знакомо. Трудно забыть мускулистого верзилу с лицом пятилетнего ребенка. Не уверен, почему у меня сложилась такая ассоциация: может быть, из-за больших, наивных глаз, а может, из-за щек и подбородка, которые все еще не познали бритвы. Про себя я так и звал его – «Детина».
– Завидую вам, адвокатам. Запредельные гонорары, свободный график… Не приходится нести службу каждый день с утра до вечера, – пробурчал Детина. – Ну что, приступим к нашим процедурам? Запрещенные предметы при себе имеются? Колющие, режущие?
– Я захватил с собой шариковую ручку, но обещаю использовать ее только при самообороне.
Я поставил портфель с документами на стойку и развел руки в стороны. Металлодетектор коснулся моего плеча и скользнул вниз, издавая мерное жужжание. Обычная, ничем не примечательная процедура сегодня заставила меня поволноваться. Глупо, но я опасался, что прибор каким-то образом может среагировать на одно из щупалец, а Детина обязательно поинтересуется тем, что спрятано под одеждой. Объяснить все это заболеванием будет весьма затруднительно.
Когда металлодетектор коснулся линии пояса, жужжание заметно усилилось. Меня словно обдало холодом изнутри.
– Приподнимите водолазку, пожалуйста, – взглянул на меня Детина.
Я медленно потянул одежду вверх. И только тогда до меня дошло.
– Должно быть, пряжка от ремня. Вечно от нее одни проблемы.
Судебный пристав ткнул в нее металлодетектором (тот захрюкал еще сильнее) и понимающе кивнул:
– Да, это ерунда. А знаете, как мучаются граждане с протезами? У них вообще все звенит.
Он мельком осмотрел мой портфель, в котором не было ничего, кроме бумаг, и разрешил пройти дальше по зданию. Простая проверка разогнала мое сердцебиение до предела, ноги стали ватными и непослушными. Свернув за угол, я облегченно выдохнул, но успокоиться получилось не сразу. К тому же самое страшное было еще впереди.
Когда я добрался до зала судебного заседания, двери уже были открыты, а все участники, кроме судьи, расселись по местам и ждали начала. Обвинитель – опытная женщина с суровым лицом, с которой мы не раз сталкивались в процессах, – невозмутимо перелистывала материалы дела.
Потерпевшая бросала косые взгляды в сторону клетки с обвиняемым, по ее щекам текли слезы. Она выглядела глубоко несчастной и казалась намного старше своего возраста. Причин было предостаточно: ее супруг погиб, сама она лишь недавно оправилась от черепно-мозговой травмы, а обвиняемый – живой и здоровый, сидел в защитной клетке с кривой ухмылкой на лице. Решение передать смертельное проклятие вдруг стало для меня неожиданно простым, все сомнения исчезли без следа. Было только одно «но»: я не мог сделать это на глазах у всех, поэтому мне еще предстояло добиться перерыва для общения с клиентом.
Я сел за стол, который был расположен рядом с клеткой для подсудимых. Спесивцев прислонился к прутьям и прошептал:
– Привет, адвокат. Че, делаем как договорились? Типа я признаюсь во всем и раскаиваюсь, да? Тогда пожизненное мне не дадут? Не хочу до конца жизни зону топтать.
Для убийцы-рецидивиста, наследившего везде, где только можно, других вариантов смягчить свою участь попросту не существовало. Самое интересное заключалось в том, что у Спесивцева действительно сохранялся небольшой шанс обойтись двадцатью-двадцатью пятью годами лишения свободы. При нормальных обстоятельствах это могло бы сойти за успех, но сегодня я был настроен иначе.
– Из-за ваших предыдущих судимостей мы находимся не в самом выгодном положении. Наша позиция остается прежней, – уклончиво ответил я. – Но у меня есть еще одна идея, как избежать пожизненного. Обсудим ее на перерыве.
– Прошу всех встать, суд идет! – послышался звонкий голос секретаря.
Я поднялся, даже не успев дослушать фразу до конца. За годы практики некоторые движения были отточены до автоматизма.
Судья прошествовал к своему столу, мельком окинув взглядом присутствующих. Затем позволил всем сесть, после чего открыл судебное заседание. Все шло как по учебнику: проверка явки в суд, удаление свидетелей из зала и разъяснение прав. И только я собирался нарушить рутинный порядок.
Судья осведомился, не имеется ли у участников ходатайств. Я встал.
– Ваша честь, прошу сделать перерыв судебного заседания в связи с тем, что мне необходимо конфиденциально обсудить линию защиты с клиентом.
В зале наступила мертвая тишина. Помощник прокурора оторвалась от бумаг и уставилась в мою сторону, широко раскрыв глаза. Судья в замешательстве хранил молчание.
– Заседание едва началось, а вы уже просите перерыв? – спустя несколько секунд произнес он. – Что мешало вам встретиться с подсудимым до этого момента?
Расследование по делу Кургина. Бессонные ночи. Порча. Выбирайте то, что понравится.
– Мой подзащитный только сейчас сообщил информацию, которая в корне меняет нашу позицию, – невозмутимо продолжал я. – При таких обстоятельствах трудно обеспечить эффективную защиту, не обсудив все, как следует.
– Сколько времени вам потребуется?
– Пятнадцати минут будет более чем достаточно.
Помощник прокурора заверила, что возражений не имеет, после чего судья объявил перерыв. Все присутствующие вышли из зала суда, оставив меня со Спесивцевым наедине.
– Ну и че там у тебя за идея? – понуро спросил он.
– Взгляните на свое дело со стороны судьи. У вас уже было две судимости за разбой. Это преступление и так относится к категории особо тяжких, но по крайней мере раньше обходилось без смертей. И вот теперь сразу два убийства в придачу к этому же разбою! В глазах судьи вы выглядите безнадежным человеком, который после каждой судимости становится еще более опасным. Какой смысл ждать вашего исправления? – объяснял я. – Доказательства железные, никаких смягчающих обстоятельств нет и не будет. Получить пожизненное в таких условиях проще простого.
– Да ни хрена! – взорвался Спесивцев. – Всю жизнь я чалиться не собираюсь! Ты видел колонии для пожизненников? Да по сравнению с ними моя старая зона была как Мальдивы! Ты же обещал, что срок мне скостят!
– Шансы на это равны одному из ста. Любой адвокат подтвердит, – твердо сказал я. – Но если вы не хотите отправиться в «Черный беркут» или «Вологодский пятак», то у менять есть одно предложение. Немногим лучше, но советую хорошенько подумать.
– Валяй, чего уж там.
– Я страдаю от смертельной болезни. Врачи не могут определить, от какой именно, но…
Я рассказал ему упрощенную версию того, что произошло со мной за последние несколько недель. Без вепсской магии и деталей адвокатского расследования, без походов к экстрасенсам и смерти Динары. Для Спесивцева вся история свелась к тому, что болезнь смертельна и заразна. И безболезненна (тут я в целом не соврал).
– Так ты че, предлагаешь мне заразиться и подохнуть до приезда на зону? – нахмурился Спесивцев. – Да уж, хреновый выбор. Жить хочется, но в тюряге жизни нет. Твою мать…
– За все прошедшие годы ни один из осужденных к пожизненному сроку еще не вышел на свободу по УДО, – в этот момент я чувствовал себя дьяволом, склоняющим человека к страшному греху. Одно из худших ощущений, которые мне когда-либо приходилось испытывать. – Нужна вам такая жизнь? Подъем, проверка, прогулка, отбой. И так каждый день. До самой смерти. Я уже не говорю о насильниках и каннибалах, с которыми вам предстоит познакомиться. В таких условиях многие не выдерживают и…
– Да понял я! Дай подумать спокойно, не трещи! – перебил меня Спесивцев.
Я умолк. Прошло три или четыре минуты, каждая из которых показалась мне вечностью.
– А, да пошло оно все! – неожиданно подал голос Спесивцев. – Лучше сдохнуть, чем так. Я соглашусь, но сначала ты должен пообещать мне кое-что. Иначе сам себя не прощу.
– Что именно?
– Маме моей уже шестьдесят лет, она инвалид и едва сводит концы с концами. Может, я конченный человек, но ее-то вины в этом нет. После моей… смерти она вообще окажется совсем одна, родных у нас не осталось, – его голос дрогнул. – Короче, есть у меня схрон в одном месте. Налички там немного, но на какое-то время ей хватит. Ты уж передай ей, лады? И скажи, что я сожалею. Сожалею обо всем, что сделал не так.
Он склонился к моему уху и прошептал расположение места, в котором находился схрон. В ответ я пообещал, что передам деньги его маме в этот же день.
– Только попробуй меня обмануть, я тебя с того света достану, – произнес он, и в этих словах не было ни капли шутки. – Все, я готов. Давай, делай че хочешь.
– Дайте мне свою руку.
Сквозь прутья клетки – к счастью, в этом зале ее не успели заменить на новомодный «аквариум» – просунулась большая грубая ладонь. Я обхватил ее, помедлил, вспоминая слова, затем произнес:
– Избави меня от душной черноты, коей делюсь я с тобой. Прими ее как земля воду, да оградит тебя Высокий.
Спесивцев смотрел на меня, а я – на него. И хотя внешне ничего не происходило, я готов был покляться, что почувствовал, как по моему телу проскользнула едва заметная волна, похожая на слабый удар током. Наши руки разжались. Спесивцев сделал шаг назад, осматривая себя.
– Это все? – спросил он, зевая. – Ничего не чувствую, разве что… разве что в сон клонит, как после таблеток. Дальше-то что будет?
Я не успел ответить потому, что в этот момент двери с грохотом распахнулись, и в зал вновь потекли рекой участники процесса. Пятнадцать минут перерыва истекли.
Судья занял свое место, процесс пошел своим чередом. Помощник прокурора приступила к изложению обвинения, однако она успела зачитать всего несколько строчек, когда порча вступила в финальную фазу.
– Какого лешего он делает? – послышался озадаченный голос конвоира.
Неожиданно сзади меня раздался глухой удар. Я повернулся к подсудимому. Спесивцев, обхватив руками металлические прутья, монотонно бился головой о клетку. Лицо было залито кровью, глаза закрыты. Он убивал себя во сне. Чрево взяло контроль на себя.
В безмолвном остолбенении я наблюдал, как Спесивцев делал шаг назад и тут же вновь бросался на прутья. Куски штукатурки падали с потолка вокруг клетки. Кто-то закричал. Кто-то сорвался с места и выбежал из зала прочь. Конвоир судорожно пытался отпереть дверь клетки, но у него ничего не выходило. Ключи выскользнули из дрожащих пальцев и со звоном упали на пол. Пока он поднимал их, удары продолжали греметь один за другим. Вид этого зрелища почему-то заставил меня подумать о том, как отбивают мясо перед готовкой. Только здесь выходило наоборот – само мясо бросалось на молоток.
Когда конвоиру удалось открыть дверь клетки, спасать уже было некого. Спесивцев столкнулся с прутьями в последний раз, охнул и осел на залитый кровью пол. Конвоир дотронулся до тела и растерянно взглянул на меня.
В царящей вокруг суматохе судья требовал вызвать врача, но его никто не слушал. Я оторвался от созерцания тела моего подзащитного и, шатаясь, потащился к выходу: мне остро не хватало глотка свежего воздуха. К горлу подступил тугой ком.
Проходя мимо пропускного пункта, я вновь столкнулся с Детиной. Он встревоженно посмотрел на меня и спросил:
– Что там стряслось? Носятся все вокруг, но никто ничего не объясняет.
Я невнятно махнул ему рукой и выбежал наружу. Упал возле ближайшей мусорки, закашлялся, после чего меня вырвало вонючей рыжеватой жижей. Перед глазами так и стояло красное деформированное лицо Спесивцева.
Я блевал до тех пор, пока не почувствовал, что внутри желудка осталась только пустота. Дурной привкус остался на языке напоминанием о случившемся.
Трупов мне пришлось повидать достаточно. Но никогда прежде я не становился причиной смерти другого человека.
Глава 48
До тайника Спесивцева я добрался в тот же день. Мог бы повременить до того, как закончится вся эта история с порчей, но не стал: чувствовал себя обязанным хоть как-то загладить вину. Совесть по-прежнему царапала мою душу, и даже осознание того, что погиб заслуживающий худшего мерзавец, не делало переживания легче.
Жестяная коробка была спрятана под Уктусским мостом – одним из самых старых в городе. Живописное каменное сооружение до сих пор не утратило своей притягательности, несмотря на обилие вокруг рекламных щитов и новостроек.
Я с трудом пробрался под мост, едва не упав в речку. Нашел третий слева камень и поддел его ножом. Как и говорил Спесивцев, внутри оказалось углубление со спрятанной в нем коробкой.
Я открыл проржавевшую крышку. На дне коробке лежали смятые купюры, в основном номиналом по пять тысяч рублей. Говорят, что деньги не пахнут, но к этим бумажкам мне не хотелось даже прикасаться. Я так и понес их – в закрытой жестяной коробке на вытянутых руках.
Моим следующим пунктом назначения была квартира матери Спесивцева в районе Уралмаша. Таксист домчал меня туда за двадцать минут, хотя в пути я чуть было не отключился под мерное гудение и плавные покачивания машины. Сказывалась бессонная ночь.
Мать Спесивцева жила в панельной хрущевке, расположенной среди ряда других, похожих друг на друга домов. Я вошел в старый, тускло освещенный подъезд. Поднялся на второй этаж и постучал в дверь. Долго никто не открывал. Я топтался на месте, коробка с деньгами обжигала руки. Наконец, послышались тихие, медленные шаги.
Дверь со скрипом отворилась. На пороге показалась маленькая сухая женщина, дыхание которой было тяжелым и свистящим.
– Что вам нужно? – она посмотрела на меня воспаленными глазами.
– Я был защитником вашего сына на судебном процессе. Вы должны узнать, что он… он скончался во время заседания. Из-за неизвестной болезни…
Я рассказал ей о том, что произошло на заседании. Обрисовал все сухо, кратко, без лишних подробностей. И конечно же, умолчал о том, кто именно стал причиной смерти Спесивцева. Я надеялся, что она не увидит выпуск новостей, в котором журналисты расскажут о том, как подсудимый сломал свой череп о решетку.
Стоило сообщить ей о гибели сына мягче, гораздо мягче, но нужных слов у меня не было. Впрочем, женщина восприняла дурную весть на удивление стойко. Она охнула, глаза заслезились, но с ней не случилось ни истерики, ни криков.
– Из тюрьмы да в тюрьму. Всю молодость сгубил и ничего хорошего не сделал, – причитала женщина, качая головой. – Кому же я так не угодила, что одно только горе мне от сына шло? Или нагрешила я где?
– Перед смертью он просил передать вам деньги, – от вида ее слез мне стало еще тяжелее.
Я протянул коробку. Женщина не шелохнулась.
– Возьмите. Деньги в любом случае пригодятся. На лекарства, на еду, на плату за квартиру, – настаивал я.
– Нет. Зарабатывал мой сын только одним способом, – ответила она. – А преступные деньги я брать не буду. Я ценю то, что вы не поленились дойти до меня и сообщить о смерти сына, но больше никаких дел с вами иметь не хочу. Если хотите, деньги можете оставить себе.
Она захлопнула дверь перед моим лицом. Некоторое время я так и стоял – один в пустом подъезде, с коробкой в руках. Затем спустился по лестнице и вышел во двор.
Мысли матери Спесивцева насчет денег удивительно точно совпали с моими собственными. Взять их себе было все равно, что замараться в грязной, вонючей массе. Но и выкидывать было глупо.
Я пересек двор и вошел в помещение продуктового магазина. Сразу же увидел пластиковый ящичек для пожертвований, который был пуст, если не считать пары монет. На информационной наклейке была фотография грустного ребенка с надписью: «СТЕПА МАКРУШИН. СПИНАЛЬНАЯ МЫШЕЧНАЯ АТРОФИЯ». Жуткая болезнь, лечение которой государство не обеспечивало из-за бюрократических проволочек. А ведь вместо того, чтобы прожигать деньги налогоплательщиков на проведение дней города и покупку элитных служебных автомобилей, можно было приобрести лекарство.
Торопливо, словно совершал нечто противоправное, я просунул смятые бумажки в узкую щель. Родители Степы будут вне себя от радости. К тому же происхождение денег останется для них тайной.
– Хорошее дело, – прозвучал скрипучий голос за моей спиной.
Я обернулся и увидел глубокого старика, опирающегося на трость. Он смотрел на меня, одобрительно кивая головой. Его глаза улыбались.
– А я все время с пенсии часть откладываю, – продолжил он. – Мне уже ни к чему, так хоть ребенку помогу. Но до вашей суммы мне ой как далеко.
– Это деньги другого человека, не мои, – смутился я.
– Главное, что они пойдут на пользу ребенку, верно? Эх, если бы каждый в своей жизни стремился сделать что-то хорошее, мир был бы в тысячу раз добрее.
Я согласился со стариком, вежливо с ним попрощался и вышел на улицу. Ласково пригревало солнце, на душе стало легко, словно с меня сняли тяжелую ношу.
До судебного заседания по делу Кургина оставалось три дня.
