Геннадий Александрович Семенихин
Космонавты живут на земле

– Ты того… Алексей. Творчество свое пожертвуй дивизии. Все-таки здесь, если рассудить, немало твоего пота осталось. Пусть память о тебе самая добрая у нас останется.

Как же было отказать? Вздохнув, Горелов стал искать место для единственной оставшейся у него картины. Решил повесить ее над стареньким диваном – над ним остался след ковра. На кухне нашлись щипцы, гвозди и молоток. Картина сразу попала в полосу яркого солнечного света, и краски стали еще более выразительными, так что даже самому автору стало приятно. Из всего, что было им нарисовано в жизни, строгим судом собственной совести, о приговорах которого даже родная мать не знала, считал Алексей удачными только две работы: портрет погибшего Василия Комкова и эту картину. Когда он спрашивал себя, почему только они так удались, отвечал ясно и прямо: потому что гибель Комкова он пережил, как никто другой, а обелиск у крутояра был обелиском над отцовской могилой. И тогда заключал Алексей про себя веско и грубовато: значит, правильно сделал, что не переоценил свои возможности и не стал искать славы и признания в среде живописцев. Если получается только пережитое, а вымышленные сюжеты под твоей кистью плохо возникают на загрунтованном холсте, значит, не станешь настоящим художником.

– А эта картина все же смотрится, – вслух произнес он, отходя от дивана.

* * *

На другой день Горелов проснулся довольно поздно, когда неторопливый зимний рассвет уже разгорелся за окном. Как и многие люди, переселившиеся в новую обстановку, со сна он не мог первые секунды сообразить, где находится. «Я уже не в Соболевке, – вздохнул он облегченно, – это же новая квартира». Потом, посмотрев на часы, Алеша испугался своего слишком позднего пробуждения. Однако вспомнил – сегодня воскресенье и его нигде не ждут. Нашарив войлочные тапочки, он прошел в соседнюю комнату и ахнул от изумления.

– Вот это да!

Стулья и табуретки беспорядочно окружали раздвинутый стол, на котором стояли тарелки с остатками еды и множество бутылок с разноцветными наклейками. «Как же я позабыл-то спросонья! – укорил себя Алеша. – Вот это работенки мне на воскресный день подбросили! И до обеда не перемою». Он еще раз посмотрел на бутылки и от души рассмеялся.

При воспоминании о вчерашнем вечере в нем шевельнулась потаенная радость. В самом деле, как все это произошло? После принятой ванны он лег отдохнуть и, утомленный первыми впечатлениями, быстро заснул. Очнулся в сумерках от неясного шума и непрерывных звонков. Сначала решил, что это телефон, и подскочил к письменному столу, но очередной звонок донесся уже явственно из коридора. Сомнений не оставалось – звонили на лестничной площадке, и, видимо, давно и настойчиво. Наскоро сунув ноги в тапочки, кинулся открывать. Было уже темно. Алексей включил в прихожей свет и широко распахнул дверь. Плотный, среднего роста майор с тяжелым свертком в руках быстро прошел мимо, прямо в комнату, так, словно Алексея тут и не существовало. Горелов инстинктивно прижался к стене.

– Ребята, вторгайтесь! – громко позвал из его комнаты майор.

На лестнице послышались шаги. Пятеро офицеров с тяжелыми коробками и кульками прошагали в комнату. Чей-то глуховатый басок спросил:

– Куда класть?

– На стол, – распорядился майор, – только не позабудьте перед этим скатерть-самобранку расстелить. Эй, кто-нибудь, зажгите свет!

Вспыхнула люстра, и комната наполнилась ровным светом. Горелов растерянно вошел в собственное жилище, чувствуя, что, заспанный и непричесанный, он выглядит сейчас смешно. Майор остановил на нем взгляд, и на его щеках заплясали веселые ямочки:

– Полюбуйтесь на хозяина, ребята. Вероятно, так Илья Муромец выглядел после того, как сиднем просидел на печи свои семнадцать или сколько там лет. Хорош, а?

Несмотря на явную насмешку, Горелов почему-то не почувствовал обиды. Он лишь озадаченно переводил взгляд со свертков и коробок на хрустящую новенькую белую скатерть, которую два входивших последними офицера расстилали на столе, выравнивая концы.

– Ярлычок с магазинной ценой хоть оторви, – буркнул один из пришедших.

– Что? Не доходит? – спросил майор, еще веселее улыбаясь. Круги от ямочек на щеках поплыли по его широкому лицу. Темные умные глаза так и буравили Алексея. – Чудак человек. Сразу видно, насколько в нем глубоко сидит провинциальный аэродром. А где же нюх, летная интуиция?

– Я действительно ничего не понимаю, товарищ майор, – выдавил Алексей.

Тот безжалостно его оборвал:

– Здесь уставное обращение неуместно. Дома мы зовем друг друга коротко: «ребята» или по имени. Меня, кстати, зовут Владимир Костров. А понимать здесь нечего. Сегодня у вас новоселье, и у всех нас в связи с этим большой мальчишник. Вот мы и пришли вас поздравить, Алексей. Принимайте гостей и ваших коллег-космонавтов. Да и подарки заодно.

– Но я и ожидать вас сегодня не мог, – совсем растерялся Горелов, – у меня, кроме тюбика с зубной пастой, никакой закуски… да и стол маленький, все не усядетесь за него.

– А разве это не закуски, – указал майор на свертки и коробки.

– Дополнительные стулья будут доставлены из Володиной и моей квартиры, – подал голос лысоватый капитан.

– Что же касается возможности разместиться за этим столом, то главный конструктор мебельной фабрики явно ее предусмотрел, – прибавил черноглазый, – данный экземпляр имеет склонность раздвигаться, когда порог квартиры перешагивают гости.

– Это означает, – повелительно заключил майор, обращаясь уже к одному Алексею, – что вы должны сменить немедленно пижаму на более пристойный для приема гостей платье. Даю вам для этого пять минут. Вы же, ребята, орудуйте на кухне.

Алеше так хотелось произвести впечатление на новых своих знакомых, что он буквально перевернул свой небольшой гардероб и вскоре появился перед ними в остроносых полуботинках и сером выутюженном костюме. На модной нейлоновой рубашке вызывающе пламенел галстук.

Костров оглядел его с головы до ног и удовлетворенно заметил:

– Вы, Алеша, действительно эффектно выглядите. Однако пиджачок вам придется снять. Здесь очень тепло.

– Почему? – запротестовал Горелов, но Костров деспотично поднял руку. – Снять, снять, – повторил он тоном, не допускающим возражений.

– Может, ему и галстук снять? – подсказал черноглазый космонавт. – Уж очень хорошенький галстук. Жалко будет.

– Галстук и на самом деле пижонский, – добродушно согласился майор, – пусть останется при нем.

Стол в комнате был уже раздвинут, и на белоснежной скатерти стояли фужеры, рюмки, тарелки. Сверкали ножи и вилки.

– Это все ваше приданое, Алеша, – пояснил Костров. – Думали мы, думали: что новоселу лучше всего подарить? Да конечно же это: скатерть-самобранку, посуду, ножи и вилки. Вот и решили. А теперь начинайте-ка с нами знакомиться.

Алеша, минуя Кострова, стал поочередно представляться своим нежданным-негаданным гостям. Кого ловил в коридоре, кого на кухне, кого в комнатах. Он узнал, что капитана с редкими светлыми волосами, зеленоватыми, насмешливо прищуренными глазами и слегка оттопыренной нижней губой зовут Андреем Субботиным, а все космонавты в шутку именуют его из-за недостатка волос «блондином». Черноглазый космонавт с жесткой складкой рта и острыми скулами на худощавом лице назвался Игорем Дремовым. У него была очень широкая грудь спортсмена. Широколицый и очень спокойный в движениях майор с глубоко посаженными темными глазами крепко потряс руку, улыбаясь полными губами, предупредил:

– А я, кроме всего прочего, еще и партийный секретарь. Сергеем Ножиковым зови.

Потом Горелов подошел к орудовавшему у плиты, не очень широкому в плечах, но удивительно гибкому в движениях, капитану, чуть узкоглазому, с тщательно подбритыми франтоватыми усиками. Закатав рукава, он ловко разделывал невесть как попавших сюда свежих карпов. Лукаво подмигнув Алексею, шепнул:

– Видишь, кого в жертву приношу?

– Как кого? Карпов.

– В том-то и дело. Самим собой ради новоселья жертвую, дорогой. Карпов я. Виталий Карпов. Понял?

Полный, краснощекий, несколько грузный в сравнении со всеми своими коллегами, Олег Локтев, был подстрижен под бокс и наделен огромными кулаками. Глаза у него были голубые, ясные, мечтательные, и голос тихий, застенчивый, так не идущий к его внушительной фигуре.

Так вот они какие, его новые друзья, коллеги, космонавты! Алексей рассматривал их с жадным любопытством, искал с ними сходства, находил его и не находил. Это были те, кого готовили для будущего. Пока же их знал только узкий круг людей, с ними общающихся, их обучающих. Горелову бросилось в глаза, что они не одинаковы по возрасту. Голубоглазый Локтев был, пожалуй, старше его на год-два, не больше, тогда как спокойному уравновешенному Владимиру Кострову перевалило явно за тридцать пять, а секретарь партбюро Сергей Ножиков был, видимо, и еще на два-три года старше.

От сковороды, на которой уже жарились карпы, поднимался дразнящий парок. Виталий принюхивался к нему, театрально шевеля усами.

– Отличная будет рыба! Вся в меня пошла.

– Если только ты не будешь жарить ее до рассвета, – насмешливо вставил Костров.

– Как можно, – заволновался Карпов, – я же, Володя, тоже в космонавтах состою. Или ты забыл? Как только объявишь десятиминутную готовность, мои тезки будут в полном ажуре.

– Посмотрим, – недоверчиво покачал головой Костров.

Ножиков, Игорь Дремов и Андрей Субботин уже вносили в комнату тарелки со всякой снедью. Сам Володя двумя треугольниками выстроил на концах стола бутылки. Их было много, но, когда Горелов присмотрелся к разноцветным этикеткам, на одной прочел: «Столичная», а на другой – «Советское шампанское». Все остальные бутылки были с соками, крюшоном, минеральной водой.

Костров вопросительно посмотрел на друзей и, прикусив в углах рта усмешку, спросил:

– Начнем церемониал?

– Начнем, начнем, – дружно подхватили гости.

– Видишь ли, Алеша, – вкрадчиво сказал Костров, – прежде чем приступить к торжественной трапезе, ты должен выполнить небольшую формальность.

– Какую же? – добродушно спросил Алексей, проникаясь все большей и большей симпатией к новым знакомым.

– Представиться генералу Нептуну.

– Кому, кому? – переспросил Алеша. – А разве здесь есть еще один генерал, кроме Мочалова?

Лысоватый Субботин и майор Ножиков отвернулись, чуть не прыснув со смеху. Костров свирепо повел в их сторону глазами.

– Есть такой, – подтвердил он.

– Странная фамилия какая-то, – пожал плечами Горелов, – мифологией отдает.

– Ассистенты! – скомандовал майор.

И тогда Олег Локтев, карпов и Субботин, взяв за руки растерявшегося Алексея, притащили его в ванную и поставили под душ. Холодная струя полоснула по лицу, проникла за шею, сделала мокрой и липкой рубашку. Алеша попытался вырваться, но не тут-то было. У лысоватого Субботина и рослого Локтева мускулы оказались стальными. Пока лилась вода, Костров торжественно провозгласил:

– Посвящается раб божий Алексей, сын Павла, по фамилии Горелов в верные и вечные служители бога морей и космоса царя Нептуна.

Каскад ледяных струй хлестал Горелова. Не прошло и минуты, как он был уже мокрый до нитки и жалобно взмолился:

– Ребята, смилуйтесь, пощадите.

– Выключить душ, посвящение закончено, – скомандовал Костров, и Алешу отпустили.

В коридоре раздались шаги. Костров отпрянул от порога и, картинно щелкнув каблуками, выкрикнул:

– Товарищ генерал, только что закончили посвящение раба божьего Алексея в царство славного бога Нептуна.

– Подождите, шутники, дайте раздеться, – услыхал Горелов знакомый голос.

И он тоже, как был мокрый с головы до пят, выбежал навстречу. Несколько удивленный той вольностью, с какой Костров обратился к командиру части, он решил все же не отступать от уставных норм и громко доложил:

– Товарищ генерал, старший лейтенант Горелов благополучно прибыл в часть.

– Благополучно ли? – под общий смех переспросил генерал. – Идите-ка лучше переоденьтесь, Горелов. А на ребят не сердитесь. Не вы первый под такой душ попадаете.

– Иначе нельзя, – заметил Костров, – когда создается войско, создаются и традиции. А наш отряд особый.

Мочалов покачал головой и добродушно погрозил:

– Смотрите, Володя, не попадайте мне со своими традициями под горячую руку. Влетит!

Потом все дружно устремились к столу. Задвигались стулья, комната наполнилась стуком ножей и вилок. Не успели наполнить рюмки, как в коридоре прозвучали новые звонки.

Горелов удивился, услыхав в прихожей женский смех. «Вот тебе на, объявили мальчишник, и вдруг…» Космонавты оживленно задвигались, даже генерал улыбнулся:

– Это наши девчата. Им по уставу положено опаздывать.

Две девушки вошли в комнату. Было им не более чем по двадцать два – двадцать три года. Одна в вязаной розовой кофте, другая – в голубом шерстяном платье, отороченном изящной белой полоской, обрамляющей воротник и небольшой вырез на груди. Девушка в розовом была ниже своей подруги ростом и полнее в талии. Смуглое широкоскулое лицо с большими, как бы в удивлении разбегающимися в разные стороны глазами нельзя было назвать красивым. Была в ее взгляде покоряющая застенчивость часто смущающегося человека. В руках она держала букетик живых цветов. Каштановые волосы, коротко подстриженные и просто, без выдумки, зачесанные назад, еще больше подчеркивали неброскость ее лица. Зато подруга в голубом платье никак на нее не походила. Стройная, с хрупкими нежными кистями рук и волной светлых, высоко взбитых волос, она смело оглядела стол сероватыми подвижными глазами. Ее чуть продолговатое личико с острым носом дрогнуло в усмешке. Девушка шутливо погрозила сидевшим за столом тонким указательным пальцем: без нас, мол, хотели начать?

– А вот и наши сестренки появились! – обрадовался Костров. – Мариночка, Женя, знакомьтесь с новичком.

– А мы его уже видели! – почти в один голос сказали девушки.

– Это когда же, проказницы? – засмеялся Мочалов.

– О! – звонко воскликнула стройная Женя. – Он так важно шествовал к новому своему местожительству в сопровождении капитана Кольского, что не обратил на нас ровным счетом никакого внимания.

Марина через весь стол протянула Горелову букет.

– Получайте от женского подразделения, Алексей Павлович, и цветы, и наше сердечное тепло, и обязательство постоянно над вами шефствовать до той поры, пока у вас не появится избранница.

– Спасибо вам, девушки, – сказал Горелов, принимая букет, – а теперь познакомимся. Меня уже вам представили, а вас…

– Лейтенант Бережкова. Для вас просто Марина, – сказала девушка, передавшая цветы.

Вторая с одобряющей улыбкой протянула Алеше тонкую длинную руку:

– Женя Светлова. Тоже лейтенант.

Девушкам освободили места, и веселый ужин продолжался. Горелов с интересом наблюдал за космонавтками. Это были те самые девушки, о которых спрашивали: «А кто полетит следом за Терешковой?!

«Ну что в них „звездного“? – весело подумал Алеша. – Ничего. Самые обыкновенные девчата. Если бы я с ними встретился в городском саду Верхневолжска, ни за что не подумал бы, что это космонавтки». Он с любопытством наблюдал за ними.

Марина склонилась к генералу Мочалову и с серьезным видом о чем-то его расспрашивала, а Женя отчаянно хохотала. Ей сразу двое – Локтев и Карпов – рассказывали что-то интересное.

Костров вилкой постучал о бокал.

– Дорогой Алеша, – громко произнес он, – даже в присутствии наших милых сестренок мы все тосты будем адресовать тебе.

– Почему же? – воскликнул Горелов, краснея от неловкости.

Костров назидательно поднял руку.

– Не нами это заведено, не нам и отменять. Новоселье есть новоселье. Так вот я предлагаю выпить этот шестидесятиграммовый по объему бокал за новую страницу, которая открылась в биографии старшего лейтенанта Алеши Горелова. Он уже не летчик-истребитель, он пришел в маленький наш отряд. Но еще и не космонавт. Чтобы стать космонавтом, надо много еще ему потрудиться. Мы, конечно, верим, что это ему по плечу. Но вот о чем хочется с первого раза предупредить тебя, Алеша. Видишь, друг, нас здесь восемь человек. Шесть парней и две девушки. Нас готовят к выполнению особо важных полетов. О них не за столом говорить. Возможно, потребуется лишь два, три или четыре человека, а не восемь. Привыкни к мысли, что можешь и не полететь. Сразу, чтобы не было обидно потом. Понял?

Женя Светлова обеспокоенно задвигалась на своем стуле.

– Подождите, Володя, вы не так говорите. Не с этого надо начинать. Можно, я к сказанному прибавлю?

– Пожалуйста, Женя, – мягко согласился Костров.

Светлана встала и, прижимая к груди ладони, горячо и взволнованно начала:

– Мы, здесь присутствующие, – космонавты. А кто такие космонавты? Я считаю, что космонавты – это разведчики будущего.

– Почему же только космонавты? – заметил Субботин, накладывая в тарелку салат. – А геолог, ищущий нефть? А строитель новой железнодорожной трассы? А кибернетик, творящий в тиши кабинета? Они чем хуже? К чему такая исключительность, Женя?

Светлова вызывающе встряхнула головой.

– Да, конечно, и геолог, и строитель, и кибернетик – все это тоже разведчики будущего. Но мы, космонавты, в особенности. Мы первыми видим то, чего никто еще не видел. Вы только подумайте, что нас ждет в недалеком будущем. Монтажные работы в космосе, строительство орбитальных лабораторий. Звездные старты к другим планетам. Но чтобы стать настоящим космонавтом, не только знания нужны. Нужно и душу иметь чистую, светлую. Если ты хочешь стать космонавтом только для того, чтобы после финиша пройтись по ковровой дорожке на Внуковском аэродроме да по заграницам постранствовать, – нечего тебе делать в нашем отряде. И в космос незачем тебя пускать. Вот я и хочу поднять бокал за то, чтобы Алеша Горелов стал настоящим тружеником космонавтики.

– Превосходно, Женя! – похвалил генерал.

– Я тоже хочу два слова добавить, – встрепенулась Марина Бережкова и покраснела. – Я, конечно, не могу так красиво, как Женя. Она – поэзия, а я – проза. Но знаете друзья, о чем часто думается? Космонавтов всегда будут с почетом встречать. Но с каждым годом число их растет, и не за горами то время, когда они уже не смогут помещаться на трибуне Мавзолея, и тогда по Красной площади будет на торжествах проходить взвод, потом рота. Так я буду безмерно счастлива, если стану когда-нибудь рядовым такой роты. И Алексей, надеюсь… Вот за это и давайте…

– Давайте, а поскорее, – вставил Локтев, – рука у меня устала, ведь целые шестьдесят граммов держу.

– Пожалейте малютку, – под общий смех сказал Субботин.

И все дружно выпили.

Живя в соболевском гарнизоне, Алеша не однажды бывал на холостяцких вечеринках. Там летчики-реактивщики тоже вели счет выпитым граммам, но рюмки со спиртным поднимались чаще, да и подвыпившие за столом нет-нет да объявлялись. Здесь все было по-другому: космонавты больше поднимали рюмки и чокались, ставя их на стол, нежели пили. Да и рюмок со спиртным на каждого пришлось только две. Зато в комнате было на редкость шумно и весело. Разговор то сливался воедино, то дробился на мелкие ручейки, и гости на разных концах стола спорили и говорили о своем. Встряхивая белокурой головой, Женя Светлова обсуждала с Локтевым недавно просмотренный фильм. Алеша не расслышал, какой именно. Она его разносила, Локтев добродушно защищал.

Генерал Мочалов, заметив, что Алеша напряженно за ними наблюдает, тихо сказал:

– Вы не шутите, Горелов, Женя у нас, знаете… Она не только звонкие тосты произносит. Второй год сидит девчонка над специальной темой. Торможением космического корабля и системой спуска с орбиты занимается. Так-то.

Игорь Дремов чертил вилкой на скатерти непонятные воздушные кривые и горячо доказывал спокойному, неторопливому Сергею Ножикову:

– Что ты мне говоришь? Ну как с тобой, парторг, можно согласиться? Если на пять секунд будет задержка, знаешь, куда корабль отнесет во время посадки… и кривая снижения совсем не так будет выглядеть.

– А я тебе говорю, что ручная система ориентации и в этом случае дает возможность исправлять ошибку. И значительно, мой друг, – гудел в ответ не соглашающийся с ним Ножиков. – И на орбите маневрировать будет можно гораздо больше, чем ты предполагаешь.

А на другом конце стола Андрей Субботин, даже приподнявшись, убеждал Кострова:

– На зайцев сейчас самое время, когда же еще, позвольте спросить, если не теперь? В первое воскресенье отправимся. Только бы генерал разрешил. И новичка заберем. Пойдешь, Олеша хороший? – передразнил Субботин его волжский выговор.

– Конечно пойду! – оживился Горелов. – Если разрешат.

– Что такое? – прислушался Мочалов. – На зайцев? Пожалуй, разрешу, Субботин, только для вас, разрешу охоту.

Андрей налил в стакан виноградного сока и блаженно улыбнулся:

– Только для вас… только для вас. «Для вас специально сады расцветут, только во Львове…» Знаете такую древнюю песенку?

– Такую многие из нас знают, – согласился Мочалов, – а вот другую, что во время войны в нашем штурмовом полку сложили, едва ли кто слышал.

– Спойте, товарищ генерал, – попросил Костров. – За чем же остановка?

Мочалов отрицательно покачал головой:

– Какой из меня солист. Все прекрасно знаете, что я из породы безголосых.

– Тогда прочитайте, а мы споем, – предложила Марина.

– Это можно.

Генерал чуть сдвинул над переносицей густые брови, мечтательно посмотрел в задубелое от мороза окно. Глаза его стали задумчивыми. Он видел сейчас вовсе не празднично накрытый стол, а то далекое, что никогда ему не давало почувствовать себя старым и всегда освежающим ветром врывалось в память. Он вспоминал душное от полыни и мяты поле фронтового аэродрома, всполохи огня в патрубках «илов», косяки боевых машин, исчезающих в небе.

– Это было подо Ржевом, в сорок втором. Летал я в ту пору на «илах». Как только их не звали: и «горбатыми», и «утюгами», и «черной смертью». Но машина эта действительно на совесть послужила фронту. Мы штурмовали Ржев перед наступлением наших войск и, надо сказать, несли большие потери. Зениток, «мессеров» и «эрликонов» там было – пруд пруди. И вот, чтобы развеять мрачное настроение у летунов, наши полковые остряки пародию сочинили на ту песенку о львовских садах. Прижилась пародия, во всех эскадрильях ее напевали. А слова, ребята, такие… Песня ведется от лица фашистов:

 
Для вас специально зенитки стоят,
Ждем вас во Ржеве.
Их жерла на небо зловеще глядят,
Ждем вас во Ржеве.
Летите скорей, летите скорей,
Горбатые наши враги.
Вас встретит зенитных огонь батарей,
Достанется вам, «утюги».
Уже загорелся бензиновый бак,
Ждем вас во Ржеве.
Вот прыгает с «ила» какой-то чудак,
Его во Ржеве мы ждем.
Он будет у нас кирпичи развозить,
Здесь же, во Ржеве,
Он будет о милой ночами грустить
В бараке во Ржеве.
Но парень упрямый, и парень уйдет
Из вашего Ржева,
И снова на крыльях вам смерть принесет
Ждите во Ржеве.
 

Как видите, поэзии тут никакой, – несколько смущенно прокомментировал свою декламацию Мочалов, – но чувство, как говорится, есть. А главное – злая ирония.

Все молчали. Женя сосредоточенно рассматривала свои руки. У Марины шевелились пухлые губы, поросшие мальчишеским пушком. Космонавты не глядели друг на друга. Наконец Игорь Дремов не выдержал:

– Это же так интересно, Сергей Степанович! – черные большие глаза его засверкали, взволнованно вздрогнули крылья длинного с горбинкой носа. – Какие вы все-таки все замечательные… вы и ваши ровесники. Я часто думаю, что если бы не вы, то ничего бы сейчас не было. Ни новых городов, ни нейлона, ни первых полетов в космос и даже во всем сомневающихся мальчиков, вечно спорящих в кафе и ресторанах, не было бы!

– Да, – присоединился к нему Костров, – если бы этим мальчикам пришлось с оружием в руках стоять в сорок втором подо Ржевом, наша история не намного бы обогатилась.

– А ну их к лешему, – отмахнулся Локтев, – давайте, ребята, я шампанское открою.

– Не слишком ли ты разошелся, Олег? – покачала головой Марина. – Не у тебя ли в понедельник вестибулярные пробы?

– Ого! Да ты точнее моей жены считаешь выпитые рюмки, – засмеялся Локтев. – Пощади, Мариночка. Шестьдесят граммов крепкого и бокал шампанского – это же мелочь. А завтра еще и воскресенье. На лыжах походим, в шахматы поиграем, и никакой осциллограф не определит, что я в субботу у Алексея на новоселье был. Хозяин, можно пробкой в потолок салютовать?

– Определенно, – одобрил Алеша.

Веселье разрасталось, словно снежный ком, катящийся с горы. Вскоре стол отодвинули в сторону. Виталий Карпов включил принесенный кем-то проигрыватель. И в Алешиной квартире под звуки старинного вальса закружились пары. Локтев и Карпов, кружась, с притопами завертелись в соседней комнате. Костров, Ножиков и генерал Мочалов, отодвинув стулья к стене, чинно наблюдали за танцующими. Приятно было смотреть, как гибкий Андрей Субботин изящно водит чуть улыбающуюся Марину, а Игорь Дремов, сосредоточенный и весь какой-то нахохлившийся, сверкая белками черных глаз, кружится с Женей Светловой. Именно кружится, боясь сделать хоть одно неверное движение, только успевая за партнершей, такой легкой и искусной в танце: казалось, она почти не касается паркета.

– И по ковру скользит, плывет ее божественная ножка! – продекламировал Костров, нежно глядя на Женю.

– Что, что? – рассмеялась она. – Я не расслышала, Володя. Повторите.

Горелов увидел ровную полоску молочно-белых ее зубов и добрые, совсем не капризные губы. Мелкие веснушки, покрывающие личико Жени, делали его еще более привлекательным.

«Если такая побывает в космосе, – внезапно подумал он, – ее портреты будут хватать парни всего мира. Всех кинозвезд забьет девчонка!»

Странная была эта Женя! Вроде и глаза совсем обычные, светло-серые, и зубы мелковатые, вовсе не такие, как у идеальной красавицы, и светлые волосы хоть и взбитые по моде, не так уж хороши цветом – льняные, и подбородок слишком узкий и острый… А вот вся она, со своей манерой сочетать быстрые и плавные движения, говорить то громко, то тихо, задумчиво, слушать всех и сразу всем отвечать с какой-то доброй смешинкой в глазах, была очень привлекательна, не схожа со многими.

Вальс окончился, и пары разошлись. Отвесив Жене низкий поклон, Дремов сделал утомленное лицо, достал платок.

– Ну, Женя, я от второго танца с вами отказываюсь.

– Вы меня, Игорь, этим не напугаете, – засмеялась она. – Меня, возможно, Алексей Павлович пригласит на следующий.

– С удовольствием, Женя, – с готовностью отозвался Горелов.

Пластинку сменили, и снова закружились пары. Но это был уже другой танец, более медленный и плавный. Генерал Мочалов пригласил Марину и танцевал с ней очень скованно, далеко от нее отстраняясь, словно опасаясь прикоснуться к туго облегающей ее грудь розовой кофте. Девушку смешила эта подчеркнутая корректность. Алексей танцевал с Женей неуверенно. Неожидано он заметил, что она стала тихой и вялой, будто весь свой задор выплеснула в предыдущем танце. «Или ей со мной очень скучно, или устала…» – решил Горелов. После танца он ей поклонился, Женя сухо сказала «спасибо» и отошла.

Шел уже двенадцатый час. Генерал пошептался с Костровым, и тот, словно заправский массовик, трижды хлопнул в ладони.

– Ребята, приготовиться к последнему тосту. Рано или поздно хозяину надо дать и покой.

– Я не устал, – запротестовал раскрасневшийся и оживленный Алеша.

– А мы тебя, Алеша, и не спрашиваем, – мягко потрепал его по плечу Ножиков. – Ты хоть и лейтенант старшой, но среди нас не самый главный. Делу время, потехе час. Нам действительно всем пора.

– Ребята! – закричал в эту минуту Костров. – У всех налито? Сергей Степанович хочет сказать последнее слово.

– Вот какое дело, друзья, – заговорил генерал, пытливо всматриваясь в лица космонавтов. – Собрались мы здесь сегодня всем отрядом. Шесть… нет, уже не шесть, а семь космонавтов и две девушки-космонавтки. Девять человек. Каждый мечтает о космосе и о звездах. Каждый упорно трудится. Годами трудится, – поправился он. – Я не убежден на сто процентов, что каждому удастся осуществить свои заветные мечты о космическом полете, потому что, как говорится, звезды еще не близко. Но, как старший ваш товарищ и командир, я твердо знаю, что именно кто-то из вас, уже минуя орбиту, как пройденный этап, первым устремится к звездам. Может быть, этим космонавтом будет Володя Костров, может, Виталий Карпов или Сергей Ножиков, наша Милая Женя или рассудительная Марина. Но кто бы ни стал этим человеком, его полет будет победой всего коллектива. Как бы высоко вы ни стартовали с космодрома, сколько бы ни пробыли в состоянии невесомости, какие бы перегрузки ни перенесли, вернетесь на тот маленький, если смотреть из космоса, голубой шар, что именуется Землей и является нашим домом. Так вот и предлагаю я этот последний тост не за старшего лейтенанта Горелова и его квартиру под номером тринадцать, а за нашу дорогую Землю, за то, чтобы жить на ней и трудиться дружно.

«…Да, чудесный был вечер», – думал Алеша, глядя на неубранный стол.

* * *

С тех пор, как древние изобрели колесо, движение стало основой жизни человечества. Не только от века к веку или от десятилетия к десятилетию, но и от года к году меняются его формы и скорость. В наши дни даже самые престарелые люди и те летают в самолетах со скоростью звука. Ну а если говорить о космонавтах, так кто с ним может сравниться: их скорость – восемь километров в секунду!

Однако не только на орбитах, но и на земле жизнь летчиков-космонавтов и тех, кто имеет к ним прямое отношение, всегда наполнена движением.

Каждое утро два голубых автобуса подкатывали к проходной городка, высаживая десятки людей, торопившихся на службу. Городок строился, и еще не всем хватало квартир. Многие инженеры, врачи, лаборанты жили в ближайшем отсюда подмосковном местечке и пользовались услугами этих голубых автобусов. Предъявив в проходной развернутые пропуска, они расходились по корпусам, и рабочий день начинался.

В реактивной авиации – сопоставлял Горелов – на одного летчика, поднимающего в небо сверхзвуковой самолет, работали десятки людей. Здесь же число самых тонких, высокоэрудированных специалистов, занятых подготовкой одного-единственного полета в году, было гораздо больше. Это не считая ученых, инженеров и техников, которые трудились на космодроме, счетно-вычислительных центрах, узлах связи, электронных устройствах.

Само расписание занятий подчеркивало своей пестротой постоянное движение, в котором пребывали обитатели городка. Даже небольшая группа космонавтов и та далеко не всегда уходила на занятия вместе. Бывало, что девушки и Алеша с утра шли на консультацию по математике, другие космонавты – в физкультурный зал, а третьи – на вестибулярные тренировки. И только после обеда все они встречались в учебном классе на лекции по аэродинамике, метеорологии или астрономии.