Семар Сел-Азар
Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру
– Да. – С затаенным придыханием, прошептали слушатели.
– Даа, – задумчиво произнес старик, после того как зажевал листья травы придающей силы и освежающей дыхание – видно богам той десятины показалось мало, или же страдания души Расада, были столь мучительны, что и увещевания богов, не возымели силы. Но говорят, с тех пор люди часто стали встречать в пустыне его неупокоенную душу. Рассказывают, что встретить его к большому несчастью, ибо с теми, кто видел его, происходили всякие нехорошие вещи, люди вскоре умирали или что-то случалось с их близкими, но чаще люди просто сходили с ума. Еще бы, не каждый выдержит ужас от встречи с уттуку, ведь вид его ужасен и безобразен: на его человечье тело, какие-то темные силы водрузили голову презренного животного, и он превратился в кровожадного ушума. И горе тому, кто встретится с ним лично, тела их находят безголовыми, а их души попадают к нему в вечное рабство. Говорят, это Расад все ищет свою голову, и забирает ту, которая оказывается ему впору, а так как она ему кажется нехорошей, поносив, он ее выбрасывает и снова отправляется на поиски бродить по пустыне. И – он снова перешел на шепот, – воинов тогда его охранявших, все же настигла мстительная душа Расада, и вскоре все они были найдены обезглавленными.
При этих словах, разбойники, поежившись со страхом, поозирались по сторонам. С улыбкой оглядев их, Одашо сказал:
– Ну, здесь нам боятся нечего, ибо он бродит по той пустыне, где потерял свою глупую голову, а это там.
Все облегченно вздохнув, посмеялись. В это время, донесли, что среди невольниц назревает заговор, и Аскар, оставленный Аш-Шу старшим, приказал всем возвращаться по местам, а сам направился усмирять глупых женщин, ругаясь, что этих невольниц ни на миг нельзя оставить без того, чтобы среди них не произошел переполох. За мужчин он был спокоен, так как они были крепко связаны, и освобождались только по большой необходимости. Наведя порядок и оставив надсмотрщиков, он вернулся к своему шатру.
Сидя у костра, Аскар размышлял о страшной судьбе непутевого Расада, и все думал, а смог бы он поступить так же с братом своей старшей жены, пусть и сводным. Тут его размышления прервал душераздирающий крик. Это шум шел откуда-то оттуда, с того конца становища. И среди этих криков, явственно слышалось: «Уттуку!!!» Крики прекратились, так же быстро, как и начались, и вскоре были слышны только заклинания и молитвы пленников. Не на шутку перепуганные разбойники, стояли как вкопанные, боясь пошевелиться. А потом началось страшное. Из ниоткуда, появилось какое-то ужасное, поросшее звериной шерстью человекоподобное существо, со страшным кривым оружием в руках, казалось отлитым в самой гуще преисподней. И исторгнув из нутра нечеловеческий визг, отсвечиваясь бликами костров, являя все безобразие преисподней, оно взмахнув своим бесовским оружием, забрало с собой голову надсмотрщика, по несчастью стоявшего у самого края, унося вместе с ней пропащую душу.
– Это Расад, Расад! Спаси нас боги! – В ужасе закричал старый дядюшка Одашо, но и остальные уже поняли, что это обиженный дух шурина их предводителя пришел за новыми душами, и дрожащие столпились вокруг Аскара, который покрикивая на них за то, что они верят во всякие сказки, все еще пытался сохранять самообладание.
А ужас продолжался. Тут и там, возникала тень существа, взмахивавшего своей беспощадной косищей, снося голову очередному воину и исчезая во тьме ночи, с бесовским хохотом унося душу несчастной жертвы. У Аскара, попытавшегося призвать к порядку, опустились руки, он, умевший подчинить себе воинов в неравных битвах, знавший как заставить драться трусов в смертельной схватке, ничего не мог сделать с суеверным страхом. Воины перепуганные до смерти, в своих беспомощных попытках убить или прогнать потустороннее существо, походили на рыб, барахтающихся в рыбацком садке. Кто-то от страха неуклюже тыкал, в то место, где только что стоял нечистый дух, размахивая, стараясь не допустить уттуку до себя, а кто-то бесцельно пускал стрелы в пустоту мглистой ночи. Вскоре из десятка его людей, охранявших становище, остались только они с дядюшкой Одашо, который ползал, зарываясь в песок, все причитая и призывая всех богов и духов сразу, о спасении себя и своей души, и дрожащим голосом молил дух о прощении за то, что посмел называть его непутевым и глупым. Дух же приближался к нему. О боже!!! Он был о двух головах: с головой со звериным оскалом и изорванной человечьей…!!! Больше, один из самых лихих воинов и безжалостных убийц Аш-Шу, не мог думать ничего, но замерев от ужаса, упал и не мог подняться. А Одашо все ползал и просил о прощении, повторяя, как он при жизни любил и уважал Расада и что всегда считал его законным их вождем. Не имея мочи шевельнуться и сходив под себя, Аскар еще видел, как уттуку даже не взглянув на старика, прошел прямо к замеревшим от страха пленникам…. Но это было последнее, что он осмыслил в жизни; пришел в себя он другим человеком.
3. Пробуждение.
Аш-Шу чуть не плакал: куча трупов, глупый старик и головорез, впавший в младенчество, вот все, что он нашел по прибытии в свое становище. И это после неудачного набега, и этого случая со старухой.
«Аскааар!!!» – Кричал он в отчаянии про себя, но оставаясь спокойным на виду. – «Я вырву твой блудливый уд, и скормлю им твоих дочек! Аскаар, я заставлю тебя смотреть, как ими развлекаются твои рабы! Аскаар, верни то, что украл!»…
– Господин. – С беспокойством обратился, подошедший к нему подручный.
– Говори. – Разрешил Аш-Шу.
– У трупов нет голов. А это подтверждает… – Тут, разбойник, осекшись на играющие желваки и раздувшиеся ноздри вожака, замялся.
– Договаривай.
– Я хотел просто сказать…, что… что.... Что старик, эээ, что старику наверно из-за этого всюду мерещится уттуку. – Предвидя неблагоприятный для себя исход, попытался выкрутиться неосторожный подручный.
– Безмозглый старикашка! – Выругался Аш-Шу к облегчению подручного, понявшего, что уловка прошла.
– А что Аскар, еще не заговорил? Не пришел в себя?
– Боюсь, и не придет.
– Да вы, хоть пытали его?! Допрашивали?!
– И допрашивали и пытали. Да что толку?!
– Что значит – что толку?!
– Он ничего не помнит и никого не узнает.
– Что-нибудь еще?
– Стыдно сказать.
– Говори.
– Похоже на то, будто он титьку просит.
– Что ты мелешь?! Какую титьку???!!
– Он похоже, окончательно спятил. Ребята не знают, что с ним делать, он все плачет и ходит под себя.
Пустынник сплюнул с отвращением. И это его лучший боец, которого он другим ставил в пример, чьим именем пугали детей чужаки, и называли своих сородичи. Жаль, что он не может такого казнить, его люди полны предрассудков. Это обычно полезно для управления, но как же это порой мешает.
– Когда соберешься, забери его с собой, пусть его жены и дочери сами о нем пекутся.
– Что, стоишь?! – Видя, что подручный, что-то ждет, спросил Аш-Шу.
– Они попросят его долю.
– Доолюю?! – Снова раздул ноздри пустынник. – Пусть скажут спасибо, что я не сдеру с них их никчемные шкуры!
– Вот его доля! – Показал он на трупы надзирателей. – И там, где сейчас гуляет наша добыча с нашим скарбом. Так, что уд им свинячий, а не долю. Мы еще восполним потери, за счет его прежней.
В связи со сложившимся положением, Аш-Шу решил отправить десяток воинов под предводительством личного подручного, которому доверял, с оставшимся обозом на север за пределы земель Ки-ури, где оставались их становища, а сам с основными силами собрался отправиться по следам беглецов со скарбом. Дав последние наставления отъезжающим, он вдруг, что-то вспомнил и остановил подручного, когда тот повернулся, чтобы уходить:
– Постой! Забери с собой глупого старика, от него толку все равно никакого, а вред будет. Хватит ему кормиться за счет чужой добычи, пусть попробует жить как люди – пася скот, охотясь и удя рыбу. А если не умеет, пусть найдет себе занятие по плечу. Он любит рассказывать сказки, вот пусть этим и кормится. Пока же будете ехать, пусть подтирает за этим своим собратом по уму. Не хватало еще, из-за них тратиться.
Когда подручный ушел, Аш-Шу подумал о том, с каким трудом им придется добираться. Плохие вести быстро разносятся, особенно такие позорные. К тому времени пока обоз дойдет до границы, если беглецов вовремя не словить, молва об этом разгроме уже может дойти до кишских ушей. Это раньше, когда ему сопутствовала удача, когда казалось, сами боги покровительствовали ему и никто не мог нанести ему поражения, они могли беспрепятственно проходить через границы городов и стран, и никто не осмеливался трогать их обозы, если только рядом не было державных дружин, которые, впрочем, не горели желанием встретиться. И вот теперь, такое сокрушительное поражение, пусть не его личное, но такое позорное. И от кого? От какого-то сказочного «духа». Не к добру, ох, не к добру, встретились ему на пути эти скоморохи. Не зря, ох, не зря, попался в его руки этот тезка, самого презренного звания. После этого, начались все его неудачи: сначала старуха, теперь вот разгром с побегом пленников и рабов. Неужели, проклятие обезумившей княгини, начинает сбываться? А ведь, он подумывал уже начать собирать настоящее войско, чтобы освобождать земли от черноголовых, для создания великого государства пустынников, с его суровыми, но справедливыми законами. Где не будет места изнеженным любителям праздности, а женщина будет знать свое, будет чтить стыд и не оголит перед посторонними не только тела, но и головы, где все будут верить в его богов и ежедневно исполнять все установленные им обряды.
– Господин! – Снова прервали его размышления. Ну, конечно, этот жалкий собиратель сплетен, которого он терпел, только из-за родственных связей. – Господин! Прошу, смилостивись над своим старым, глупым, никчемным дядюшкой, не прогоняй меня. Я пропаду один. Я знаю, я много раз подводил тебя, но ведь я ни разу не сказал о тебе плохо, я не предавал…
– Магару!!! Почему, этот старик еще здесь?!!!
– Заклинаю памятью твоей матери, моей бедной сестры…! – Попытался было, засовестивить его старик, но племянник был непреклонен.
– Заберите его! – Велел он воинам, подошедшим с подручным.
Затем отдельно, для подручного дал указание, чтоб старику все же давали немного на пропитание, чтоб он не издох с голоду.
Когда рыдающего старика посадили в повозку, обоз с оставшимся скарбом и двумя плачущими, в сопровождении нескольких пустынных воинов тронулся в путь. Не глядя ему вслед, Аш-Шу приказал оставшимся с ним головорезам, собираться в погоню за пленниками.
***
Он был страшен, он был красив, отсвечиваясь в свете костров. Он был и страшен и красив в свете костров: необычным видом; алчущей ухмылкой уродливого зверя; забрызганностью кровью несчастных жертв; жуткой суковатой секирой, со стекающим месивом крови и жира на жаждущий песок; и, стройным станом – тонким в поясе, широким в плечах; разодранным, но прекрасным ликом. Таким представился, скучковавшимся от страха пленницам пустынный дух мщения. Он, что-то говорил им, но они были слишком напуганы, чтобы слушать, чтобы понять что-то. Он повысил голос, но они лишь сильнее жались друг к другу, забыв про все свои вражды и обиды, желая лишь, чтобы он исчез поскорее и не трогал их. Кажется, поняв это, удугу отошел от них. Посидев в обнимку зажмурившись, пленницы понемногу начали отходить от страха, открывать глаза и озираться по сторонам.
– Он ушел. – С облегчением выдохнула, молодая односельчанка блудницы.
И остальные девушки сразу оживились, обсуждая, что могло произойти.
– Это призрачный странник, ищет себе пристанище.
– Да не, это сам Нинурта, спустился, чтобы вершить справедливость.
– Да, что ты знаешь?! Нинурта приходит с тучами. Где ты хоть одну видела? Всем известно, что ночью бродят одни злые удугу – слуги костлявого! Светает, вот он и растаял от прикосновений живоносного Уту.
И только Нин молчала, бледнея от страшных подозрений. Она, конечно же, узнала в этом удугу его. Она бы узнала его, среди сотен других таких же, неприкаянных душ. И она, конечно, слышала его речи, как он говорил – что они свободны теперь, и, что могут пойти с ним, как он обращался к ней по имени, но не сдвинулась с места. Слуги матери тьмы, бывают – злы и коварны. Их речи сладки, как целительный мед и изливаются плавно как журчащий ручей, но слова их лживы и лукавы. Неужели, злой гидим принял его обличье, или это… (О, святые боги – только не это!), сам Аш перешел на их сторону? Но она не слышала еще, чтобы живые переходили в стан мертвых, для этого нужно… О, нет! Неужели он…?! Только так, можно объяснить, что одно из голов удугу, его человеческое лицо, было один в один как у Аша. Нин слышала, как девушки перешептывались, о том, что какой-то молодой пленник покончил с собой: но мало ли еще юношей могли пленить лиходеи? Она посчитала, что это кто-то из них, даже не думая про Аша. Ей казалось, она хорошо его узнала, что он никогда не поступит так с ними и не бросит друзей одних с этими страшными людьми, а теперь выходит, она ошибалась....
– Что доченька? Неужели пройдя с нами столько дорог, ты все еще веришь в бабушкины сказки? – Узнала она голос.
– Пузур! – Воскликнула измученная девочка, и кинулась в объятия приемного родителя.
Тут же рядом улыбающиеся – Гир, Хувава, и скромно стоящий, тот, которого она по своей глупости успела похоронить. Стоял и так же скромно улыбался, не смея подойти, все еще с исцарапанным лицом, но уже без этой ужасной второй головы, и совершенно чист, и не забрызган кровью.
– Аааш! – Она сама подошла к нему.
***
Он видел свои пальцы, покрытые приставшими к ним песчаными корочками, не понимая, как очутился вновь один посреди пустыни. Едва отдышавшись, вырывая из нутра накопившуюся желчь и тяжело впустив в легкие потоки воздуха, он всем телом начинал ощущать неприятную боль, и настороженно вслушиваясь к сопеющим, вгрызающимся щелканьям, осознавал, что теперь он снова на земле, где всюду подстерегают опасности. Но после ужаса векового одиночества, они уже так не пугали. «Неужели это был сон?» – Подумалось ему, все еще боясь верить, что жив, а весь пережитый ужас ему только привиделся. Расшевелив пальцы, он постепенно начинал шевелить и конечностями. «А если сон – это теперь, и я сейчас проснусь?!». – Судорогой мелькнуло в затуманенной голове. Напрягшись, эштарот кусал в кровь губы, чтобы осознать жизнь, чтобы чувствовать ее боль, знать, что живет еще, боясь даже подумать, что это сон, а он все в той же беспросветной тишине. Аш непроизвольно дернул ногой и услышал настороженное повизгивание. Вытирая с заспанных глаз заволочь мути, и пяткой чувствуя острое покалывание, он стал прислушиваться к странным звукам снаружи. Онемевшее тело между тем стало оживать, и от этого становилось еще чувствительней к затечному покалыванию.
Отвернув полог пропахшей ослиной мочой полуистлевшей скоры, в которую был завернут, он увидел желтый оскал и отблеск злобно прищуренных черных бусин застигнутого врасплох существа, перепуганных и оттого еще более злобных. Все еще надеясь, полакомится обессиленной человечьей плотью, выставив вперед вонючую пасть мощной челюсти, угрожающе ухаясь и хохоча, хозяйка пустынь, испытывала человека на прочность, скалясь уродливой образиной. Эштарот едва успел убрать голову, как в том месте, где только что было его лицо, щелкнув воздух, оказалась хохлатая морда гиены. Уворачиваясь от новых попыток животного отведать его мяса, юноша в свою очередь, отбиваясь из-под шкуры окрепшими руками, пытался ухватить ее за загривок или шею. Ожесточенная схватка, человека и животного, решала, кто из них окажется достойнее жить. Стесненному покрывающей его шкурой, было тяжело задействовывать все свои силы для защиты, и гиена вовсю пользуясь этим и не боясь быть одоленной, продолжала нападать, царапая когтями и зубами лицо и руки. Ища последние силы, юноша не собирался так просто становиться обедом презренного животного, горя от ярости и досады, готовый уже сам вцепиться в вонючую морду зубами. Наконец, ему удалось разогнуть под шкурой, прижатые к животу ноги и, отталкиваясь ими от горячего песка, он начал подминать под себя подвизгивающее от страха животное. Гиена продолжала умоляюще взвизгивать, но он не слушая мольбы давил на ее голову, грудь, шею со всей силы, пока не почувствовал под собой обмякшего тела, затихшей хозяйки пустынь.
Только отойдя от битвы, он осознал, что очень хочется пить. Оглядев окрестности и поняв, что поблизости нет ни озера, ни даже лужи, да и никакой воды вообще, ему пришлось отбросить брезгливость. Сделав надрез отесанным куском камня, вложенным ему гадалкой, он вцепился в яремную жилу и с жадностью поглощал булькающую, все еще кипящую живительную влагу, утоляя жажду и голод, набираясь сил, не обращая внимания на подступившее к горлу отвращение и пристававшую к липким слюням, лезущую вместе с кровью шерсть. После чего снова ненадолго погрузился в сон, но в сон уже не убивающий глубокий, а обычный сон усталого человека, чуткий но спокойный. Однако и природа брало свое, и тошнота переборенная с таким трудом, пробудила его, вырываясь обильной рвотой.
Чувствуя себя отвратительно, но тем не менее набравшись сил, Аш начал продумывать свое дальнейшее действие. Надо выследить и догнать разбойников с полоном. Следуя проезженной и протоптанной дорогой, он попытается найти их, но догнать – эта задача будет посложнее. Прежде всего надо найти, чем укрыться от холода ночи и жара дня. Где взять оружие вопросов не возникало, с ним был его посох; старуха позаботилась, чтобы при нем был посох для путешествия в иной мир, а пустынники не стали мешать ей, проводить обряд по обычаям.
Это было тогда, когда бедные старики, несчастные иги-ну-ду, вышли их провожать. Тогда и старик – друг Пузура, и его жена, удивили их какой-то одухотворенной переменой в лицах, будто за ночь успели познать нечаянную радость. Особенно сильно напугала, вперившись в него, эта полоумная женщина, глядящая на него с каким-то диким обожанием, взглядом полным надежд. Заглядывая в его глаза, она будто старалась заглянуть куда-то за них, вглубь него, тянясь к нему костлявыми руками, чтобы обнять. Смущенный неожиданным ласкам безумной, он однако не отстранялся от нее, не желая оскорбить гостеприимных стариков, а в особенности Пузура, грубой неблагодарностью. К его радости, ее супруг спас его от ее пылких объятий и лобызаний, что-то прошептав ей на ухо, сам же опустив ему на плечо руку, кивнул по-отечески с пониманием. И вот, когда возок их должен был только тронуться, старуха приволокла, выкопав откуда-то из-под ворохов своего хлама, то ли посох, то ли костыль и стала совать ему в руки. Ничего не понимая, он не хотел принимать странный дар, вспомнив о только брошенном костыле, но Пузур успокоил его, посоветовав подчиниться жене не поднимающего глаз, чтобы успокоить ее сердце. Держа в руках посох со странно искривленным верхом, он заметил, что для простой деревяшки он довольно тяжел, что свойственно скорее для дубинки, а не для трости. Поняв его удивление, иги-ну-ду взяв посох, потянул за кривой конец, и Аш увидел, что это не простая трость путника, но зачехленный в древесный кожух, меч воина с кривым серпастым клинком. Очарованный холодным блеском меди, Аш хотел было снова вернуть нежданный подарок, не решаясь принять столь дорогую вещь, но Пузур твердой рукой удержал его, прошептав, чтобы он без лишних колебаний принял сердечный дар и поблагодарил его друзей, пообещав после все объяснить. Так они и оставили старых обездоленных людей, стоящими босыми ногами на пыльной дороге, и провожающими печальными но счастливыми глазами, укатывающуюся повозку с лицедеями и шутами.
Пока их возок покачиваясь, отдалялся, главный скоморох, как и обещал, поведал причину странного поведения стариков:
– Аш, не сердись, я рассказал Нараму то, что слышал от азу абгала про твое обретение, и про то, что он верит, что душа их сына Далла-Дина, отличившегося в войне с самым свирепым из племен Суб-Йари и погубленного по наговору, поселилась в тебе.
Увидев, какое сильное впечатление произвели на эштарота последние слова, Пузур попытался оправдаться:
– Ну, прости. Прости, но я не мог смотреть как мой старый товарищ и его любимая жена, перенесшие разор и унижение на старости лет, после стольких лет зажиточности, продолжают испытывать еще и муки сердечные.
Но Аш был рассержен не на него, как показалось Пузуру, его потрясла не болтливость лицедея, а все услышанное от него, что он впервые слышал. Абгал никогда не напоминал ему о старом времени. Аш думал, что учитель боялся лишний раз ранить его, то ли, желал, чтоб он все более становился похожим на черноголовых и свыкся с мыслью, что отныне он больше не варвар, а его сын и наследник. Но теперь, все казалось страшнее. Он не мог представить и в мыслях, что все его прежние воспоминания, больше не его, что он, больше не он. Что старик его спаситель не потому, что он последний из своего народа, но оттого, что он первый его истребитель, что он больше… не сын своей матери, но кто-то из ее убийц. Теперь в его душе не было уже той беззаветной любви к абгалу, когда он узнал ту, другую сторону своего учителя и понял, что он далеко не так чист, как ему казалось до сих пор. Лишь жалость к старости и нищете, удержали его тогда, от того, чтобы вернуться и кинуть им в лицо их злосчастный подарок.
Меж тем, Пузур продолжал:
– Они и смотрели на тебя с такой любовью, ибо видели в тебе своего погибшего сына. Абгал когда-то сам разыскал их и рассказал про подвиги их сына: о том, как тот храбро сражался, и как был замечен самим лушаром; про его чудесный, стремительный взлет, и про столь же внезапное и страшное падение. И он принес им этот меч, принадлежавший их сыну, и спасенный им для них. И они как видишь, сохранили его, исхитрившись спрятать его в этот неприметный посох.
Продрогшись, Аш вспомнил про одежду, подумав, что он прежде умрет от холода, нежели от оружия врага или голода, если не примет меры. Он хотел облачиться в кожье, в которое был завернут, но подергав невыделанную ослиную шкуру, понял бессмысленность попыток, она была тверда как черепица. Зато в ней обнаружился пузырь с водой и затвердевший кусочек лепешки. Старая Ама и тут позаботилась о нем, а он как безумец, пил кровь грязного животного. С жадностью набросившись на воду, он заглатывал большими глотками, однако вовремя одумавшись, остановился, чтобы не тратить драгоценные запасы. Снова подобрав заостренный голыш, он наклонившись к поверженному врагу, обрывая, особо не беспокоясь за целостность, стягивал полосатую шкуру вместе с хохлатой мордой.
Набросив на спину свежесодранный плащ, он двинулся по следу скорым шагом, питаясь по пути плодами и травами, и попадающими под руку мышами и ящерицами, утоляя жажду из пузыря, а когда он опустел, во встречающихся лужах и ручейках, отдыхая, скатавшись червячком под тесной шкуркой гиены. После трехдневного бега, ему удалось нагнать обоз, плетшийся с малой охраной. Он вспомнил, что воины, частенько разбредаются на поиски наживы – значит, лучшего времени не подобрать – и когда обоз раскинулся станом, разведал обстановку, изучив расположение пленников и надсмотрщиков. Дождавшись темноты, он подобрался к обозу. Теперь оставалось использовать все свои навыки: ловкость и резкость движений – умения приобретенные в стенах храма; науку – знания которыми с ним делился абгал; воинское искусство и хитрости скоморохов, полученные у наставника и успевшие почерпнуться у новых друзей. И все это, пригодится ему сейчас: молниеносность – чтобы ошеломить вооруженную охрану неожиданным появлением и столь же внезапным исчезновением; мудрость и лицедейство – чтобы устрашением подавить и усмирить их волю; владение оружием – чтобы, подобравшись к перепуганному врагу, самому не сплоховать и уничтожить его. И он взялся.
Выскочив из песка, он подскочил к скучающему надсмотрщику, и взмахом врубился в открытую шею, испробовав остроту дара изгоев-стариков. Однако по его неопытности, удар получился не очень сильным, и клинок застряв, не прошел дальше, вклинившись в шейные позвонки. Обеспокоившись, что не сможет вытащить и дальше использовать свое оружие, он дернул меч со всей силы, снося несносную голову, заодно напугав до полусмерти второго надсмотрщика, недоуменно наблюдавшего как дергался насаженный как на вертел товарищ. И от страха закричавшего, но все же успевшего схватиться за лук. Ожидая подобное, Аш со звериным визгом внезапно пропал во тьме, окунувшись в пески, чтобы так же внезапно появляться и исчезать с диким хохотом, в других местах, оставляя трупы и сея животный страх.
4. Спасение. Погоня.
Пузур не сразу узнал в страшном убийце Аша, которого они с Ама и Гиром скромно похоронили, по обычаям известным лишь старой травнице, а узнав, пришел в ужас, думая, что это его дух разгневан тем, как его отправили в мир иной. Дух же подойдя, разрезал веревки, связывающие его по рукам и ногам, и произнес с укором:
– Пузур, ужели пройдя столько дорог и дивя людей чудесами, ты сам веришь в стариковские суеверия?
Пристыженный, и оттого немного успокоенный, но все еще сильно потрясенный внезапным появлением покойника принесшего им избавление, Пузур бормотал, все еще не веря в чудесное воскрешение:
– Как? Я сам скутывал и засыпал мертвое тело. Разве возможно такое?
– Если бы не старания старой Ама, да благословят боги ее благоденствие. Но отчего, не лицезрю ее среди вас?
– Ама хорошая знахарка, но и ей не по силам поднять мертвого. – Говорил, не ответив Пузур.
– Кто вам сказал, что я умер?! – Раздражаясь на непробиваемость скомороха, воскликнул эштарот.
Это подействовало. Заметив, что его товарищ начал приходить в себя, Аш постарался объяснить:
– Пузур, не у абгала ли ты почерпнул таинства ишкити? Тогда ты должен знать, что ему знакомо шесть шестых способов усыпления из шестидесяти. Это был всего лишь сон, крепкий сон. Ты только коснись меня и поймешь, что я все тот же, неизменен ни душой, ни телом.
– Не прикасайся к нему, ему только этого и надо. Как только ты его послушаешь, ты погубишь себя и свою душу. – Попытался было образумить его один из пленников, но Пузур убежденный гуллой, уже попал в его объятия.
Тут недалеко были и Гир с Хувавой, и тут же стало известно от очевидцев, что Ама увели вместе с собой пустынники.
***
Пузур был в отчаянии, его сокровище, его цветочек, его любимая Эги, была куда-то продана этим проклятым пастухом за пригоршню ги, как какая-то грязная скотина. Попадись ему только его самодовольная рожа, он бы зубами вцепился в нее и грыз бы ее, пока не выгрыз из него всю спесь. «О Эги, где ты теперь?!» – Причитал он, оплакивая свою любимую женушку. Бесконечные попытки друзей, успокоить его, ни к чему не приводили, он будто не слышал их, погруженный в свое горе. Наконец, им будто овладела какая-то догадка, он перестал причитать и плакать. Успокоенные друзья, как оказалось рано расслабились. Пузур схватив с костра головешку и вытащив клюкастую палицу, из собранного в кучу оружия поверженных разбойников, решительно двинулся к оставшимся в живых, но был перехвачен сильными руками Гира.
– Пусти! Пусти! – Заорал несчастный муж. – Я хочу знать, где моя жена!
– Что ты хочешь добиться, от глупого старика и неразумного тела? Так, ты их только запытаешь до смерти, а другой правды от них все равно не добьешься. Они или обманут, или умрут не промолвив слова. Или ты как и Аш, хочешь вместе с головами мертвецов, снести и потерявшую рассудок? – Это был укор в сторону Аша, на его следование обычаям варварских предков, к которому к тому же испытывал ревностную зависть.
– Я только узнаю! – Взмолился Пузур. И тут же получил ответ, что им уже известно где она, так как пленницы были свидетелями ее продажи какому-то плесневелому старцу с паршивой бородой.
– Мы отправимся за ней, как только наберемся достаточной силы. Эта достойная женщина знает – со стороны освобожденных пленниц послышался смешок, – где живет тот старый развратник, которому ее передавали из рук в руки, и готова показать дорогу. А сейчас нам нужно уходить отсюда, головорезы не станут ждать пока мы соберемся и скоро сами нагрянут сюда.
– Все верно, ты правильно сказал, времени у нас нет.
– Сейчас не старое время, когда любой земледелец мог ополчиться на врага, никто из этих гурушей, не держал в руках оружия. К тому же с нами женщины, мы не можем подвергать их опасности.
– Конечно, уходите. Я и не хотел, чтобы вы шли со мной.
– Гир прав, это опасно, – его слова заставили заволноваться Нин, – ты не справишься один.
– Не бойся, боги смилостивятся, со мной ничего не случится.
– Да как же, не случится?! Ты же, не бывал в пустыне, и не знаешь, как выжить в ней, ты там погибнешь один!
– Ничего доченька, на все воля богов. Но без Эги, я действительно погиб.
– А как же я? Кто-нибудь отговорите его! – Отчаянно просила Нин. – Ну, что вы стоите?!
– Тебя поймают. – Еще раз попробовал отговорить его Гир, внемля просьбе юной бродяжки.
– Пусть вначале найдут.
– Ну, посмотри на себя. Какой из тебя воин? Ты и ее не спасешь и себя погубишь.
– Ничего-ничего, уходите. – Суетливо собирая пухлыми руками вещи в дорогу, приговаривал Пузур. – Я не могу оставить ее, на месть этому чудовищу. Ведь первое, что он захочет сделать, это сорвать злость на ком-то. А кто ему будет для этого лучше, как не моя бедная Эги?
– Досточтимый Пузур, ты забываешь, что в руках этого шакала, наша старая матушка, уж кому в первую очередь и грозит его мелкая мстительность, так это ей. – Взял слово Аш. – Поэтому я предлагаю, искать помощи у лагашцев. Их земли недалеко, и мы успеем опередить его, прежде чем он что-то успеет сделать.
– Аш, ты мечтатель, если думаешь, что они сразу бросятся на помощь по первому зову неизвестного бродяги. Нам придется долго их уговаривать и убеждать, что мы не вражеские лазутчики.
– Вот поэтому, я должен спасать ее немедленно. – Подхватил Пузур.
Видя бессмысленность уговоров, сделать, так как ему казалось правильным, Аш согласился:
– Ты как хочешь, но я пойду с тобой. Я поклялся не успокоиться, пока не увижу свободными всех нас. Ну, а Гир с Нин пусть отправляются за помощью.
– О, Аш. Твое сердце преисполнено чести и отваги, а ум крепостью. Я вижу, абгал глядел далеко вперед, приютив тебя.
– Уж не думаете ли вы, что я трушу?! – Обиделся Гир. – Раз так, тогда уж и я с вами!
– Спасибо Гир, спасибо. Ты всегда был верным другом. – Прослезился Пузур.
– Вы, что же, снова хотите оставить меня одну?! – Беспокойно оглядела их бродяжка.
