Сборник статей
Революции в России. Теория и практика социальных преобразований
Рис. 8. Борьба красного рыцаря с темной силою. Художник Б.В. Зворыкин. 1919 г.
Рис. 9. Обманутымъ братьямъ. Художник А. Апсит. 1918 г.
На плакате А. Апсита оружие у богатыря вполне былинное – булава, но крушит он ею головы змея, олицетворяющие уходящий мир (рис. 9).
Былинное оружие, само по себе апеллирующее к традиции и древности, в руках красного витязя встречается довольно часто: это и булава (дубина), и меч, и копье (или пика). В восточном варианте таких плакатов мы видим кинжал. Часто революционный богатырь вооружен винтовкой с примкнутым штыком. Любопытно, что современное оружие, которое вроде бы должно было фигурировать на плакатах, зовущих в будущее (например, пулемет), практически отсутствует. Не дело богатыря – истреблять противника из пулемета… Облик красного витязя обобщен, но в то же время легко узнаваем. Даже огромные орудия труда или образцы оружия находятся в руках очень сильных, но отнюдь не наделенных фантастическими свойствами рабочих и крестьян. Их связь с новым миром подчеркивается не только советской символикой, но и посредством древнейших образов, выражающих сопричастность героя к небесному воинству. Красноармейца с мечом на плакате Д. Моора «Врангель еще жив – добей его без пощады» (рис. 10) окружает сияние света, что, как верно отметил в своей книге известный специалист по использованию архетипических образов в рекламе Х. Кафтанджиев492, является могучим древним символом.
Красный воин всегда активен, даже если он не сражается и не стоит на страже, а погружен в раздумье. Показателен еще один былинный сюжет, используемый Д. Моором: казак у дорожного камня (рис. 11). Достаточно посмотреть, как внимательно он вчитывается в высвеченные заревом далекого пожара буквы на камне, чтобы понять, насколько напряженно работает его мысль перед тем, как сделать столь очевидный и столь непростой выбор. Но это – относительно редкий случай. В основном, советскому богатырю присущи наступательный порыв, призыв к схватке за светлое будущее, открытая угроза врагам.
Рис. 10. Врангель еще жив – добей его без пощады. Художник Д.С. Моор. 1920 г.
Рис. 11. Казак, у тебя одна дорога с трудовой Россией. Художник Д.С. Моор. 1920 г.
Как мы уже видели, белый богатырь тоже представлен в наглядной агитации контрреволюции. Примечательно, что он занимает на этих плакатах гораздо более скромное место и представлен только одним типажом – воином. Белый богатырь очень редко сражается с врагом, иногда он просто пассивен. На плакате «1000 лет истории смотрят на вас» не слишком удачно изображен Илья Муромец, который почему-то совсем не спешит смыть «кровавое пятно» с просторов родной земли (рис. 12). Он то ли спит, то ли отдыхает, то ли охраняет это самое пятно…
Не столь очевидны и планы рыцаря на пасхальном плакате «С нами Бог, да воскреснет Россия» (рис. 13). Девушку, которая, надо полагать, олицетворяет Россию, он освободил, но что будет делать дальше? Неясность целей и отсутствие единой повестки дня белого движения порождали неопределенность и даже двусмысленность при использовании архетипических образов в наглядной агитации.
Рис. 12. 1000 лет истории смотрят на вас. Неизвестный художник
Не чуждались «красные плакатисты» и использования исторических сюжетов. Особенно часто к ним обращался А. Апсит. Он создал великолепные плакатные образы Степана Разина и Емельяна Пугачева, вечевого Новгорода и Второго ополчения Минина и Пожарского, освободившего Москву от польских интервентов в 1612 г. Обращение к последнему сюжету в 1918 г. было особенно актуальным. Но имелась и проблема: демократическое по своей сути движение не стремилось не только к свержению монархии, но и к ликвидации крепостного права. Перед художником стояла непростая задача: надо было подчеркнуть близость народной войны 1611–1612 гг. и борьбы Красной Армии против иноземных захватчиков. Помог ему в этом один из древнейших символов русского войска – красное знамя. «Чермный», т.е. красный, стяг развевался еще над полками Дмитрия Донского на Куликовом поле. А. Апсит разместил его и над войском Второго ополчения, возглавляемого Д. Пожарским и К. Мининым. В этом не было никакой исторической фальсификации или даже неточности: знамя было действительно «выкрашено естественным красителем кошенилью и имело темно-малиновый цвет»493 (рис. 14).
Рис. 13. Христос Воскресе! С нами Бог, да воскреснет Россия. Художник П. Дмитров
Рис. 14. Народное движение в Смутное время. Художник А. Апсит. 1918 г.
А. Апсит и Д. Моор очень активно использовали в своем творчестве традиционные архетипические образы, делали это охотно и мастерски.
В. Дени прибегал к этому средству не столь часто, хотя именно ему приписывают плакат, изображающий Л.Д. Троцкого в виде Георгия Победоносца494 (рис. 15).
В. Лебедев и В. Маяковский гораздо реже обращались к архетипам; тем не менее, их можно встретить и на плакатах «левого направления».
Рис. 15. Лев Троцкий в образе Георгия Победоносца, убивающий змея контрреволюции. Художник В. Дени. 1918 г.
Подводя краткий итог, надо заметить, что и «красные» и «белые» плакатисты широко использовали архетипические образы в своих произведениях. Наиболее часто встречаются сюжеты рая на земле, героя-богатыря, красного и белого чудовищ, мудрой книги и т.д. Советские художники гораздо лучше владели имеющимся в их распоряжении материалом. Им удалось создать вполне соответствующий традиционным представлениям и, вместе с тем, устремленный в будущее привлекательный образ нового мира. Красный богатырь смог воплотить в себе наилучшие черты древнерусского богатыря: мужественность, активность, верность высшему идеалу и даже редко встречающееся в былинах уважение к созидательному труду. В то же время, такой образ оказался действительно многогранным и узнаваемым: богатырь – спаситель мира, богатырь-труженик, богатырь-воин, богатырь-просветитель. Со своей стороны, белая пропаганда не сумела в полной мере использовать возможности, которые открывали ей традиционные народные представления и образы. Нельзя не согласиться с печальным выводом, который сделал Всеволод Иванов: «Генеральная идеология, жесткая, определяющая, была только у коммунистов. Она насчитывала за собой чуть не целый век развития. А что у нас было? Москва – золотая маковка? За века русской государственности никто не позаботился о массовой русской идеологии»495.
Экономические последствия Первой мировой войны и характер российской революции: к вопросу об истоках административно-командной системы
Лачаева М.Ю.
Аннотация. В статье рассматриваются новые тенденции в экономической жизни России, которые складываются в годы Первой мировой войны (1914–1918); анализируется влияние нового витка индустриализации в условиях войны на изменение методов управления и социальные процессы, которые вели к революции.
Ключевые слова: Первая мировая война (1914–1918), революция, милитаризация экономики, эвакуация промышленности и транспорта, замещение импорта.
THE ECONOMIC CONSEQUENCES OF THE FIRST WORLD WAR AND THE NATURE OF THE RUSSIAN REVOLUTION: THE QUESTION OF THE ORIGINS OF THE ADMINISTRATIVE-COMMAND SYSTEM
Lachaeva M.Yu.
Abstract. The article discusses new trends in economic life of Russia, which are formed during the First World War (1914–1918); analyzes the impact of a new round of industrialization in conditions of war and changes in management practices and social processes that led to the revolution.
Keywords: the First world war (1914–1918), the revolution, the militarization of the economy, the evacuation of industry and transport, import substitution.
Начало Первой мировой войны означало конец определенного исторического цикла, предвоенной эпохи. Война запустила новые процессы. Она внесла структурные изменения в экономическую, социальную, политическую сферы жизни страны. Милитаризация страны, «индустриализация войны»496 означала структурную перестройку важнейших хозяйственных отраслей и сопровождалась коренной ломкой традиционных, исторически сложившихся форм промышленности, подчинением финансовых структур нуждам войны, деформацией и нарушением торгового обмена, средств связи и т.д. Она повлияла на изменение механизмов управления, усилила административные рычаги регулирования и распределения.
Какие новые тенденции возникли в годы Первой мировой войны в организации производства и управления?
Во-первых, в годы войны (1914–1918) произошло разрушение сбалансированности промышленности, которая сложилась в капиталистической России и представляла собой органически целесообразное в мирной жизни соотношение мелкой, средней и крупной промышленности. Особое место в этой системе занимала кустарная промышленность.
В условиях войны произошло массовое закрытие мелких предприятий (по отдельным группам производств до 50%) и, как следствие этого, резкое сокращение ассортимента предметов промышленного потребления. Многообразие ассортимента продукции не удалось восстановить в дальнейшем в течение ХХ в. Особенно сильно сокращение ударило по региональной промышленности. Как правило, прекращали существование предприятия, не связанные с производством военной продукции. Многие мелкие предприятия перепрофилировались. До 60% ассортимента текстильных фабрик было связано с обеспечением армии (гимнастерки, палатки, фуфайки, шинельные ткани, марля). На многих текстильных предприятиях занимались отделкой гранат и их наполнением удушающими жидкостями.
Последствия утраты большой части мелкой промышленности имело необратимые последствия для характера перехода к мирным условиям по окончании войны, вносило коррективы в направление развития. Мелкая промышленность обладала важным для капиталистической экономики свойством: в мирное время она являлась амортизатором развития промышленности в условиях промышленных кризисов и политических катаклизмов благодаря присущему ей свойству легко реанимироваться.
Деформация экономических структур, свертывание рыночных отношений, сокращение производства предметов массового потребления далеко не всегда было вызвано потребностями фронта и тыла. Не все участники экономического процесса руководствовались принципом «Все для фронта, все для победы!».
Стремление получить максимальную прибыль в условиях благоприятной конъюнктуры и ажиотажный спрос на фешенебельную продукцию, искушение нажиться на войне создавали предпосылки для асоциальных действий товаропроизводителей. Частью предпринимателей и руководителей акционерных компаний были забыты принципы цивилизованного предпринимательства, сохранения кредита доверия общества, развития и удовлетворения народных потребностей, насыщения рынка и т.д.
В марте 1917 г. в докладе правления общества «Парфюмерия Модерн-Париж» на общем собрании акционеров говорилось, что в годы войны обороты мыловаренного производства «не находились в нормальном соотношении» с оборотами по парфюмерному производству (соотношение мыловаренного и парфюмерного производств было 2:7, тогда как при обычных условиях оно должно быть обратным). Рядовые акционеры напомнили членам правления, что еще англичане в свое время установили формулу «культурности всякого народа», которую они определяли количеством потребляемого мыла. Ход собрания показывает, что на тот момент с демократией в управлении промышленности еще не было до конца покончено.
Во-вторых, в условиях войны шли и созидательные процессы. Война подтолкнула развитие отечественного самолето- и машиностроения, продвинула технику и технологии. В стране стали производиться многие станки и уникальное оборудование, до того импортировавшееся (трансформаторы, авиамоторы и пр.).
В 1914 г. военное министерство заказало 292 самолета наиболее усовершенствованных систем русским заводам: машиностроительному Русско-Балтийскому вагонному заводу, «Дуксу» Ю.А. Меллера497. 45 аппаратов «Сикорский XI» были заказаны прославленному конструктору. Заводы московский «Гном и Рон»498, «Э. Сальмсон и Кo»499, александровский «Дека» приступили к массовому производству авиамоторов.
Одновременно с развитием новых отраслей и производств появлялись новые промышленные регионы. Основным фактором, изменившим районирование промышленности, стала эвакуация производств тяжелой промышленности и транспорта из прифронтовой полосы на Восток (в Поволжье, Сибирь). Этот процесс, начатый в 1914 г., получил завершение в 1920 г. Из Петрограда был эвакуирован в Ярославль завод фирмы Вестингауз500 (по производству пневматических тормозов для железных дорог и городских трамваев). В результате эвакуации из Петрограда предприятий сельскохозяйственного машиностроения возникла Омская промышленность. В 1916 г. из Архангельской губернии был продан на Волгу ряд судов. В 1915 г. из пригорода Риги в московское предместье Хамовники было эвакуировано производство акционерного общества «Каучук»501. Завод «Каучук» работает и в настоящее время по адресу: ул. Усачева, 11. Также осенью 1915 г. из Риги был эвакуирован в Тверь, Москву и Петроград Русско-Балтийский вагоностроительный завод. Это был первый опыт масштабной эвакуации в экономической истории нашей страны.
В-третьих, вызванные войной изменения структуры производства имели важные социальные последствия, в первую очередь, для рабочих. Война привела к скачку концентрации рабочей силы на крупнейших заводах, связанных с производством техники, оборудования, машиностроения и паровозостроения. На Путиловском заводе численность рабочих возросла с 12 тыс. человек (1913) до 29 тыс. (1917). В Николаеве на судостроительных заводах – бельгийском «Наваль» и «Руссуд» (Русское судостроительное общество) – с 6 тыс. до 21 тыс. человек. Новый виток индустриализации в условиях войны придал динамизм рабочему движению, вызвал рост социальной напряженности. М.И. Туган-Барановский писал в работе «Русская революция и социализм»: «Наша промышленность стоит перед катастрофой. Промышленность не в силах удовлетворить требования рабочих, не в силах повысить им заработную плату в соответствии с их требованиями <…> Они хотят немедленного повышения своей платы и притом в таком размере, что <…> дальнейшее существование капиталистической промышленности при этом становится невозможным»502. Источники подтверждают это наблюдение и свидетельствуют о «кипении заводского котла».
Современники отмечали тревожную тенденцию, когда «заводы замирали, и администрация была бессильна остановить развал». Это настроение в широких общественных кругах воспринималось как неизбежность перехода к новой социальной эре. Способ решения социально-экономического конфликта видели в переходе от «самодержавной фабрики» к «конституционной», в которой власть капиталиста должна быть ограничена участием в этой власти рабочих.
Сложная жизнь рождала новые формы управления производством. Большие надежды возлагались на государство. Экономисты видели выход в создании на капиталистической фабрике условий, при которых прекратилась бы война труда и капитала. «Отношения труда и капитала должны быть подчинены регулирующей власти государства и изъяты из области свободно-договорных отношений. Государство должно провозгласить, что оно берет на себя установление размера заработной платы, равно как установления производительности рабочего дня и прочих составных элементов рабочего договора», – писал Туган-Барановский503. Вопрос о границах полномочий государства оставался открытым.
В-четвертых, производство находилось в прямой зависимости от поставок оборудования и сырья с внешнего рынка. Отечественная текстильная промышленность наполовину обеспечивалась привозным американским хлопком, поставлявшимся вместе с пряжей из Англии. Ввиду нехватки отечественных станков и оборудования сокращение ввоза в Россию ударило по технической оснащенности предприятий. Ситуация на денежном рынке, определявшем инфляционные процессы, оказалась сложной. Происходило сращивание коммерческой организации частного банковского кредита с военно-финансовой системой государства, которое, по мнению специалистов, к концу 1916 г. становилось полным. Состояние денежного рынка определял государственный кредит, от него зависел и учетный процент, и в тех условиях он не отражал конъюнктуры рынка и не был с нею связан. Огромные расходы государства на войну, огромные займы должны были неизбежно монополизировать денежный рынок. В 1916 г. Министерство финансов установило монополию по распределению валюты. Живая, демократическая часть финансовых структур почти умерла. Осталась только кооперация. Так, в Лондоне действовало дочернее отделение Московского народного банка, существующего и поныне, но уже как собственно Московский народный банк, возглавляемый Масловыми.
И, наконец, в-пятых. Русскую революцию современники считали порождением войны и с этим связывали ее характер. Правда, отношение к революции было разным. «Безрадостным» у Н.А. Бердяева, долгожданным у В.И. Ленина: «война и созданные ею неслыханные бедствия изнуренных народов создали почву для вспышки социальной революции»504. Ленин считал, что между госкапитализмом, получившим развитие в годы войны, и социализмом промежуточных ступеней нет.
Революция выросла из системного кризиса и стала ответом на два вызова: внутри страны (либеральный и социалистический) и на мировой арене – империалистический передел мира и связанные с ним бедствия. Потери в войне были астрономические. Государственные трансформации и катаклизмы стали испытанием и причиной жизни в долг за счет труда прошедших и будущих поколений.
Новейшая зарубежная историография 60-90-х гг. О проблеме возрождения политического масонства в России в начале XX в. (о причинах, этапах, инициаторах)
Новоторцева А.М.
Аннотация. Статья посвящена систематизации и анализу зарубежной историографии 1960-1990-х гг., раскрывающей один из важных аспектов изучения деятельности политического масонства в России в начале ХХ в. – проблему его «возрождения», включая причины, этапы и инициаторов. Никто из зарубежных авторов не отрицал, что масонство в России существовало не только в конце XVIII в., расхождение состояло в определении точной даты, момента, после которого масонские ложи нельзя было рассматривать исключительно как филантропические и мистически-оккультные организации. Следуя хронологическому принципу, в развитии новейшей зарубежной историографии по данному вопросу автором было выделено три этапа, начиная с работ исследователей, положивших начало дискуссии по проблеме «возрождения» политического масонства в России, и заканчивая позицией одного из представителей «третьей волны» русской эмиграции в Мюнхене.
Ключевые слова: политическое масонство, зарубежная историография, возрождение масонства в России, русское масонское движение, причины, этапы и инициаторы возрождения политического масонства, комплексный критический анализ источников, метод сопоставления источников, источники личного происхождения и документальные источники по масонству, представители англо-американской исторической науки, меньшевистское наследие, меньшевистские вожди, позитивистские методы и приемы работы с источниками.
THE MODERN FOREIGN HISTORIOGRAPHY 60–90S ABOUT THE PROBLEM OF THE REVIVAL OF POLITICAL MASONRY IN RUSSIA IN THE EARLY XX CENTURY (CAUSES, STAGES, INITIATORS)
Novotortseva A.M.
Abstract. This article is devoted to systematization and the analysis of the foreign historiography of the 1960–1990th disclosing one of important aspects of studying of activity of political freemasonry in Russia at the beginning of the XX century – a problem of his "revival", including the reasons, stages and initiators. None of foreign authors denied that the freemasonry in Russia existed not only at the end of the 18th century, the divergence consisted in definition of exact date, the moment after which Masonic lodges couldn't be considered only as philanthropic and mystically – the occult organizations. Following the chronological principle, the author has allocated three stages in the development of foreign historiography: since works of the researchers who have laid the foundation for a discussion on a problem of "revival" of political freemasonry in Russia and finishing with a position of one of representatives of "the third wave" of the Russian emigration in Munich.
Keywords: political freemasonry, foreign historiography, revival of freemasonry in Russia, the Russian Masonic movement, the reasons, stages and initiators of revival of political freemasonry, the complex critical analysis of sources, a method of comparison of sources, sources of personal origin and documentary sources on freemasonry, representatives of Anglo-American historical science, Menshevist heritage, Menshevist leaders, positivistic methods and working methods with sources.
Никто из авторов, как отечественных, так и зарубежных, не отрицал, что масонство в России существовало не только в конце XVIII в., когда одним из его руководителей был известный в то время просветитель и общественный деятель Н.И. Новиков, но и в начале XIX в. (в 1810–1820 гг.), когда к ложам принадлежали декабристы П.И. Пестель, Н.И. Тургенев, А.Н. Муравьев. Российское масонство XVIII – начала ХХ вв. долгое время в историографии рассматривалось достаточно однобоко – исключительно как прогрессивное, антифеодальное движение, тем самым подрывавшее устои царской власти, что и привело к запрещению лож в России в 1822 г. Расхождение преимущественно состояло в определении точной даты, момента, после которого масонские ложи нельзя было рассматривать исключительно как филантропические и мистически-оккультные организации, какими их до сих пор пытаются представить отдельные исследователи.
Следуя хронологическому принципу, в развитии новейшей зарубежной историографии по данному вопросу можно было выделить 3 этапа: в первый период (60-е гг. ХХ в.) были опубликованы статьи Л. Хаймсона, Б. Элькина, Н. Смита; во второй период (80-е гг. ХХ в.) вышли статьи Б. Нортон и вновь Н. Смита; наконец, в третий период (начало 90-х гг. ХХ в.) – масонской проблематикой активно стали заниматься не только представители англо-американской исторической науки; появились статьи польского историка Людвига Хасса и русского эмигранта Михаила Назарова. Все авторы занимали разные позиции при обсуждении данной проблемы.
Первым, кто положил начало дискуссии по проблеме возрождения масонства в России, был известный и влиятельный американский историк Леопольд Хаймсон. В 1965 г. он опубликовал свой материал о масонах, который был включен в его статью в виде свободного авторского изложения и переплетался с изложением и интерпретацией других материалов на ту же тему. Статья Хаймсона «The Problem of social stability in urban Russia, 1905–1917» («Проблема социальной стабильности в городской России, 1905– 1917») появилась в американском журнале «Slavic Review» (первая часть была опубликована в том же журнале в декабре 1964 г.) и носила дискуссионный характер505. Вместе с ней были напечатаны еще две дискуссионные статьи: Артура Менделя «Peasant and worker on the Eve of the First World War»506 («Крестьянин и рабочий накануне Первой мировой войны») и Теодора фон Лауэ «The chances for liberal constitutionalism»507 («Шансы либерального конституционализма»). Заголовок последней статьи отражал тему дискуссии: была ли в России конституционная (западная) альтернатива революции?
Привлеченный Хаймсоном материал представлял собой интервью известного меньшевика Б.П. Николаевского с меньшевиками Н.С. Чхеидзе и Л.Е. Гальпериным в 1925–1928 гг., которое Хаймсон извлек из личного архива интервьюера. Выбор данного источника был неслучаен. Дело в том, что этот исследователь, обучивший немало молодежи в Колумбийском университете, всю свою профессиональную жизнь занимался изучением меньшевистского наследия. Он собирал мемуары меньшевистских вождей, беседовал с еще живыми меньшевиками и в результате написал несколько книг и статей по этой теме.
Суть концепции Л. Хаймсона заключалась в том, что в России в начале ХХ в. шел процесс поляризации сил: в то время не только рабочий класс был изолирован от образованного, привилегированного класса, но и большинство последнего все больше отделялось от «царского режима», в результате чего либералы уже открыто заявляли в думе о пропасти между «царизмом» и общественным мнением508.
В связи с этим наблюдался кризис в партиях. Например, внутри кадетской партии к столкновению пришли буржуазное и разночинско-радикальное крылья (во главе первого стоял П.Н. Милюков, второе возглавлял Н.В. Некрасов). Ссылаясь на А.Н. Потресова и Ю.О. Мартова, Некрасов утверждал, что спор шел о выборе политической ориентации – эволюционной или революционно тактики. На данном этапе переговоры велись даже с большевиками.
Ссылаясь на П.Б. Струве, Л. Хаймсон с помощью методов аналогии заявлял, что кризис переживали и все другие политические партии и местные общества. Все это вызвало всеобщее замешательство, которое привело к поискам новых, неофициальных личных связей взамен распадавшихся партийных. Исходя из этой обстановки, заключал Л. Хаймсон, и следовало интерпретировать пока еще мало выясненное явление – возрождение масонства в России в предвоенные годы509.
Следуя содержанию писем Е.Д. Кусковой, Л. Хаймсон отмечал, что в последние дни деятельности III Думы принимались меры по активизации русского масонского движения, но при изменении его характера. Цель состояла в том, чтобы объединить все «передовые силы» от представителей прогрессистов до представителей большевиков, присоединяя сюда и органы образования, и различные кружки для создания, таким образом, коалиции против существовавшего «царского режима».
Неудивительно поэтому, что инициатором этого начинания Л. Хаймсон считал Е.Д. Кускову, ставившую своей целью таким путем восстановить «Союз освобождения» и его подпольную деятельность. Однако Кускова уверяла, что новое масонство было создано сразу же после поражения революции 1905–1907 гг. Л. Хаймсон, в свою очередь, вел отсчет этому процессу с весны-лета 1912 г. Источником для определения данного рубежа послужило интервью Б.И. Николаевского с Чхеидзе и Гальпериным510.
Согласно содержанию данного интервью, Л. Хаймсон установил, что, во-первых, к этому времени были отменены все старые масонские ритуалы, за исключением клятвы «абсолютного молчания» при вступлении (такие данные имелись у Кусковой). Этот факт также использовал А.Ф. Керенский в своих мемуарах, чтобы показать автономность русских лож от французских. Во-вторых, с 1912 г. началось успешное и активное привлечение новых членов в масонскую организацию. В 1911–1914 гг. были основаны ложи не только в обеих столицах, но и в провинциальных центрах, таких как Киев, Самара, Саратов, Тифлис, Кутаиси. Летом 1912 г. все эти ложи объединились в «Союз народов России» с исполнительным советом с периодически избираемыми исполнительными секретарями во главе511. За период 1912–1917 гг. (до Февральской революции) было созвано три национальных съезда – в 1912, 1914 и 1916 гг. В число масонов вступили такие видные деятели, как А.И. Коновалов, И.Н. Ефремов, А.Ф. Керенский, Н.В. Некрасов, Н.С. Чхеидзе.
Хаймсон при выведении своей концепции использовал метод сочетания одних источников с другими и, таким образом, предпринял попытку комплексного, критического их анализа. Конечная оценка автором политического влияния масонской организации в годы, предшествовавшие Февральской революции, и в дни самой революции была достаточно низкой. Теорию заговора как объяснение русской революции он отвергал самым решительным образом512.
В 1966 г. в том же журнале «Slavic Review» появилась статья юриста, публициста, бывшего масона и эмигранта Бориса Элькина «Attempts to Revive Freemasonry in Russia»513 («Попытки возродить масонство в России»). Ценность данной публикации заключалась в том, что в ней было осуществлено факсимильное воспроизведение некоторых масонских документов. Эти единственные документальные источники по масонству представляли собой, безусловно, большую ценность, нежели источники «личного» происхождения, использованные Хаймсоном. Однако факсимильное воспроизведение данных источников без пояснений автора снижало научную ценность исследования.
Очень кратко упомянув о предшествующей истории русского масонства, Б. Элькин писал, что возрождение его началось сразу же после 1905 г. по инициативе М.М. Ковалевского. С помощью описательного метода автор представил очень подробную и яркую картину данного исторического события. В 80-х гг. XIX в. выдающийся ученый М.М. Ковалевский имел огромную популярность в Московском университете в качестве профессора конституционного права и истории политических институтов власти514. Будучи одним из наиболее ярких и влиятельных представителей университетского либерализма, он был уволен со своей профессорской должности; жил за границей, в том числе во Франции, где он сконцентрировался на исследовательской научной деятельности, а также чтении лекций в известной Русской высшей школе социальных наук, существовавшей в 1901–1905 гг. в Париже.
Б. Элькин отмечал, что именно к этому времени произошло вступление сравнительно большого количества представителей русской радикальной интеллигенции, группировавшейся в то время вокруг этой школы, во французские масонские ложи. Амнистия 1905 г. открыла двери в России перед почти всеми старыми эмигрантами, в том числе и перед группой лекторов и руководителей парижской школы, вступивших во французские масонские ложи. 11 января 1906 г. М. Ковалевский обратился к Совету «Великого Востока Франции» с просьбой разрешить создать ложу в Москве или в Петербурге, на что получил положительный ответ. В связи с этим, именно эту дату и следовало считать началом оформления «нового» русского масонства515.
Кроме описательного метода и приема следования данным из опубликованных документов, Б. Элькин также использовал метод личной беседы с современником и возможным участником масонского движения П.Н. Милюковым. Из личной беседы с ним Б. Элькин узнал, что М.М. Ковалевский уговаривал его стать масоном. Однако Милюков отказался из-за полученного им неприятного впечатления от масонства во Франции (об этом он написал и в своих воспоминаниях). Отсюда следует, что масонское членство Милюкова Элькиным не подтверждалось516.
Следующая зарубежная публикация о русских масонах принадлежала профессору новейшей европейской и русской истории Натану Смиту (Вашингтон-Колледж, Честертаун, штат Мэриленд), высказавшего в 1968 г. отличную от первых двух авторов позицию относительно проблем «возрождения». В своей статье «Роль русского свободного масонства в Февральской революции: еще одно отрывочное свидетельство»517 Н. Смит опубликовал отрывок из воспоминаний князя В.А. Оболенского, где речь шла о масонах.