полная версия

Сборник статей
Революции в России. Теория и практика социальных преобразований

Полная версия

Современное восприятие революционных событий 1917 г

Лавицкая М.И., Буреев А.А.

Аннотация. В статье авторами констатируется актуальность революционных событий 1917 г. для российского общественного сознания и преждевременность заявлений о национальном примирении по этому вопросу. Сделан вывод о некорректности использования методов экстраполяции и моделирования при применении пропагандистского подхода к исследованию революции 1917 г. и о необходимости эволюционного развития страны, базирующегося на историческом опыте, осмысленном в рамках научного подхода, что позволит принимать более эффективные политические решения в современной России.

Ключевые слова: революция 1917 г., историческое моделирование, экстраполяция, научный подход, пропаганда, эволюционное развитие, альтернативная история.

MODERN PERCEPTION OF REVOLUTIONARY EVENTS 1917

Lavitskaya M.I., Bureev A.A.

Abstract. In the article the authors state the relevance of the revolutionary events of 1917 for the Russian public consciousness and the prematureness of statements on national reconciliation on this issue. There is the conclusion that the use of extrapolation and modeling methods, which are applied to the propagandistic approach to the investigation of the 1917 revolution, is incorrect. There is a need for an evolutionary development of the country based on historical experience that is meaningful within the framework of a scientific approach that will allow making more effective political decisions in modern Russia.

Keywords: Revolution of 1917, historical modeling, extrapolation, scientific approach, propaganda, evolutionary development, alternative history.

Столетие революционных событий в России, актуализировавшее интерес российского социума к периоду правления последнего русского императора, дает основание полагать, что далекими событиями прошлого, вызывающими нейтральную реакцию, они так и не стали. Судя по эмоциональному накалу, сопровождающему рассуждения на эту тематику, обилию сетевых публицистических материалов, ряд из которых весьма высокого уровня³⁸⁰, антагонизм в современном российском обществе по поводу причин и последствий крушения Российской империи, республики и установления советской власти по-прежнему сохраняется, а все попытки его преодоления на данный момент не являются удачными. В этой связи нам кажутся преждевременными заявления о «восстановлении связи времен, примирении бывших классовых противников и политических антиподов»³⁸¹ (В.А. Михайлов).

Усиление и поддержание неослабевающего интереса представителей исторической науки и общественности к революционным событиям 1905 г. и особенно 1917 г. обусловлено несколькими факторами, перекликающимися с характерными мотивами, лежащими в основе фундаментальных и прикладных исследований. Многие специалисты-историки руководствуются научным интересом, желанием узнать взаимосвязи исследуемой эпохи, которая для них привлекательна безотносительно к возможному утилитарному приложению этого знания; постановка учеными задач исследования в этом случае выводится из проблемных вопросов, возникших в контексте предыдущего изучения эпохи. Однако в рамках прикладного анализа революций, происходивших в Российской империи, и профессиональными историками, и активными энтузиастами обычно движет определенная мотивация, в которой первым мотивом будет «технологический»: желание извлечь из произошедших событий уроки, важные в контексте сегодняшней повестки дня, а также вынести из этих уроков рекомендации для политической практики, найти правильный способ действий в современный период. Второй мотив – «пропагандистский», который призван воздействовать на эмоциональную сферу адресатов и не лишен нелицеприятности со стороны самих авторов, использующих его (стремление обосновать «правоту» или «преступный характер» той политической силы настоящего или прошлого, к которой исследователь питает симпатии или которую ненавидит). В этом случае симпатии или мнение о предмете у исследователя складывается еще до начала исследования, и он чаще всего «подбирает» удобные ему факты, лучше укладывающиеся в заранее готовую концепцию.

Следует отметить некоторую условность приведенной классификации: ввиду невозможности полного отстранения автора от субъективных пристрастий, даже фундаментальное историческое исследование может вестись им с подсознательным стремлением представить в выгодном свете одну из сторон давнего противостояния и осудить другую. В то же время максимальная добросовестность и тщательное тестирование гипотез позволяют минимизировать ущерб принципу объективности исторического познания, который наносит наличие личных симпатий; с другой стороны, имеющееся позитивное восприятие одной из противоборствующих сторон прошлого, наличие эмоциональной вовлеченности исследователя могут сыграть и положительную мотивирующую роль, заставляя его углубляться в тему намного больше, чем он бы это делал без эмоционального подтекста.

Видится, что задача современной исторической науки в исследовании революционных событий 1905–1917 гг. в России состоит в максимально возможном преодолении «пропагандистского» эмоционально насыщенного подхода к событиям вековой давности, когда изначальной целью ставится не получение всестороннего объективного знания, а оправдание какой-либо позиции, актуальной применительно к событиям в наши дни.

К сожалению, на настоящий момент говорить об успешном уходе от пропагандистского подхода не приходится. Это связано, на наш взгляд, с высокой востребованностью пропагандистских псевдоисторических материалов в средствах массовой информации, актуальной публицистике, аналитике и т.д. Левые политические силы, позиционирующие себя как наследники революционеров 1917 г., пытаются дополнительно легитимизировать себя через оправдание и восхваление революционеров, обоснование их «правоты» и неизбежности иного выхода для них в конкретной исторической ситуации. Их оппоненты или конкуренты, напротив, делегитимизируют современных левых через разоблачение «порочных практик» их предшественников. При этом сложно говорить не только об объективности, но и о достоверности полученных выводов, поскольку ангажированный подход приводит к методологически грубым ошибкам.

Так, очень частым явлением стало некорректное моделирование в рамках «альтернативной истории», основанное на экстраполяции субъективно выбранных краткосрочных тенденций дореволюционных лет. Современные критики революционеров экстраполируют подобранные ими позитивные показатели быстрого промышленного и образовательного роста в Российской Империи в предвоенный период, делая выводы о якобы неизбежном выходе Российской империи на роль самой развитой и мощной державы к середине XX в. в случае, если бы революции удалось избежать. Чтобы опровергнуть их, сторонники революционеров, напротив, подбирают свои показатели, по которым положение России оставалось неудовлетворительным, и тоже их экстраполируют, уверенно говоря о гипотетически неизбежном крахе России, если бы не было революции 1917 г.

Анализ обоих подходов показывает, что и тот, и другой – очевидно некорректны. Так, короткий период бурного промышленного роста, тем более с минимальных стартовых позиций и после нескольких циклических кризисов, отбросивших страну назад, не позволяет сделать выводы о дальнейшем развитии в том же темпе, особенно с учетом известных на данный момент ограничений дореволюционной России (низкая товарность и медленная реформируемость сельского хозяйства, технологическое отставание, слабость национального капитала и пр.). Разумеется, если бы Российская империя не решила аграрные проблемы и сохранила отсталые институты, то промышленность не смогла бы и дальше расти экспоненциальными темпами.

С другой стороны, предположения современных сторонников революции, что все «болезни» страны остались бы и усугубились, также не имеют под собой достаточных оснований. Эти презумпции приписывают сложной структуре страны свойства неживой, чисто механической системы, не способной к сознательному изменению своих параметров. Поскольку в стране было много людей, нацеленных на устранение существующих социальных недостатков, у страны была элита, осознававшая насущные проблемы и необходимость промышленного и аграрного развития, в Российской империи работала система общественного диалога, то нет никаких поводов для утверждения, что все социальные болезни Российской империи, тормозившие ее развитие, остались бы в изначальном виде и даже усугубились. Сторонники революционеров часто приводят аргументы, в которых провал тех или иных дореволюционных начинаний, связанный со сломом жизнеустройства в ходе революции, подается как неизбежный результат дореволюционного устройства, а не революции (например, столыпинская реформа). Однако, на наш взгляд, нет достаточных оснований говорить о полном провале столыпинской реформы, поскольку эксперимент был прерван в связи с революцией. Впрочем, как нет и оснований утверждать, что она смогла бы улучшить положение в сельском хозяйстве достаточно быстро. Любая из выбранных стратегических линий, как правило, поддавалась корректировке, и в худшем случае власти вполне могли изменить или скорректировать ход реформы в соответствии с новым пониманием, следующим из недостаточной успешности исходного замысла.

Как уже говорилось, некорректные исторические экстраполяции описанного типа не связаны с добросовестным и беспристрастным добыванием объективного знания и преследуют цель политической дискредитации оппонентов, которые считают себя наследниками либо дореволюционной, либо постреволюционной традиции. Следует заметить, что точно такие же экстраполяции применяют сейчас сторонники и противники СССР, при этом первые экстраполируют в будущее наиболее успешные десятилетия экономического развития страны, а вторые – 80-е гг. ХХ в. Очевидно, что в одном случае игнорируется невозможность постоянного превышения в промышленной экономике темпов роста над мировыми, а в другом – невозможность постоянной стагнации. Нам представляется, что в таком контексте эти обсуждения, даже будучи публичными, бессмысленны, поскольку аналитических инструментов, которые бы помогли в поиске решения сегодняшних проблем, эти упражнения не дают, а досужие категоричные рассуждения неспециалистов по вышеуказанной проблематике (с переходом в полемику) – вредны, поскольку способствуют дальнейшей фрагментации общества, и без того расколотого по иным основаниям.

Если вместо пропагандистского избрать «технологический» подход «извлечения уроков», это, на наш взгляд, снизит эмоциональный накал восхваления или осуждения деятелей прошлого, но при этом позволит, с учетом исторического опыта, осознанно принимать более удачные политические решения. С точки зрения национальных интересов не приходится говорить, что революции 1917 г. (или события 1991 г., которые тоже называют революционными/контрреволюционными) были удачным решением. В частности, в первом случае страна потеряла стратегически важные территории и возможность дальнейшего расширения, миллионы человек погибли, остались за границей или были изгнаны, общественный диалог стал существовать в узких рамках марксистской парадигмы. Сказанное никак не отрицает такие бесспорные заслуги советской власти, как повышение социальной мобильности, сокращение дифференциации, общей гуманизации отношения к беднейшим слоям, принятие эффективных государственных программ в области образования, медицинской помощи, аграрного и промышленного развития. В этой связи уместно процитировать Президента РФ В.В. Путина, высказавшегося в аналогичном ключе: «Сегодня, обращаясь к урокам столетней давности, к русской революции 1917 г., мы видим, какими неоднозначными были ее результаты, как тесно переплетены негативные и, надо признать, позитивные последствия тех событий»³⁸².

Солидаризируясь с руководителем страны, отметившим: «Разве нельзя было развиваться не через революцию, а по эволюционному пути, не ценой разрушения государственности, беспощадного слома миллионов человеческих судеб, а путем постепенного, последовательного движения вперед?»³⁸³, мы вправе сказать, что потери страны от революции и гражданской войны были слишком дорогой платой за ускорение социальных реформ в отдельных сферах, поскольку все это было бы возможно и в рамках Российской империи при условии реализации соответствующих планов, только несколько позднее, и этот процесс не был бы столь форсированным.

Эволюция меньшевизма в 1917 г.: к постановке вопроса

Чураков Д.О.

Аннотация. Юбилей Великой Русской революции 1917 г. актуализировал в отечественной исторической науке проблему развития в нашей стране многопартийной политической системы и партийного строительства. Революция дала возможность заявить о себе различным политическим партиям, в том числе социал-демократической ориентации. В российской действительности в тот период развивалось несколько социал-демократических течений, важнейшими из которых являлись большевики и меньшевики. Если о большевиках в литературе прочно закрепилось представление как о радикальной, левой политической силе, то их оппоненты внутри российской социал-демократии – меньшевики – традиционно воспринимаются как правое, умеренное, реформистское направление. В статье ставится вопрос о том, что подобный одномерный подход к меньшевикам уже не достаточен. Внутри меньшевизма существовало несколько влиятельных групп, часть из которых стремилась уловить настроения страны и революционного народа. Однако реалистам внутри меньшевизма не удалось закрепить тенденции к полевению партии в качестве основной стратегии ее эволюции, что стало важной причиной исторического поражения меньшевиков в условиях революционного кризиса.

Ключевые слова: революция, меньшевизм, большевизм, социализм, политический радикализм, Учредительное собрание, правительственная коалиция, советы.

THE EVOLUTION OF MENSHEVISM IN 1917: TO THE FORMULATION OF THE QUESTION

Churakov D.O.

Abstract. The history of the Great Russian revolution of 1917 actualized in the domestic historical science development in our country a multiparty political system and party building. The revolution gave the opportunity to Express themselves in various political parties, including the social-democratic orientation. In the Russian reality during that period there were several social democratic movements, the most important of which were the Bolsheviks and the Mensheviks. If the Bolsheviks in the literature is firmly entrenched, the idea of radical left political force, their opponents within the Russian social democracy – the Mensheviks – are traditionally seen as right, moderate, reformist direction. The article raises the question of what such a one-dimensional approach to the Mensheviks already not sufficient. Inside of the Mensheviks there were several influential groups, some of which sought to capture the mood of the country and the revolutionary people. However, the realist inside of the Mensheviks failed to consolidate the tendency to shift to the left of the party as the main strategy of its evolution that has become a major cause of the historic defeat of the Mensheviks in conditions of revolutionary crisis.

Keywords: Revolution, Menshevism, Bolshevism, socialism, political radicalism, the Constituent Assembly, the coalition government tips.

Нынешний год стал годом, когда отмечается сразу несколько юбилеев, связанных со столетием Великой Русской революции 1917 г. Недавно были отмечены юбилеи февральских событий в Петрограде, апрельской конференции большевиков, появления ноты Милюкова и последовавшего за ним кризиса Временного правительства. Наконец, позади юбилей создания в России коалиционного правительства, в которое, помимо 10 «министров-капиталистов», впервые в отечественной истории вошли представители правого крыла социалистического движения. Как показала история, ничего результативного из этого не получилось. Кризис не только не был преодолен, но и усугубился. И вот в эти дни отмечается следующий юбилей – столетие Красного Октября, который подвел черту под периодом, когда у власти в России находились представители умеренных социалистов, так и не сумевших ничего сделать ни для своих сторонников, ни вообще для страны.

Закономерность такого исхода попыток правых социалистов сотрудничать со своими оппонентами из торгово-промышленного, говоря языком того времени, лагеря очевидна. В этом смысле роль умеренных социалистов в обострении гражданской войны в России – тема особого, глубокого разговора. Сегодняшняя наша задача хотя бы коротко остановиться на других закономерностях, определивших лицо событий того памятного года.

В наши дни в обществе существует множество различных оценок революции 1917 г. и ее развития: от весьма положительных до катастрофически отрицательных. Историки обращаются к изучению самых разнообразных течений революционного времени: от крайне правых до крайне левых, не обходят они стороной и меньшевиков³⁸⁴. И это закономерно для такого противоречивого времени, как наше сегодняшнее. Но мало кто, даже среди нынешних критиков революции 1917 г., всерьез утверждает тезис о ее случайном характере. Закономерность революции постепенно становится общепризнанным компонентом любой, положительной или негативной, оценки Октября и предшествующих ему этапов развития революции.

И это тоже не случайно. Методы сегодняшней науки позволяют значительно глубже посмотреть на причины и предпосылки революции 1917 г. Сегодня, помимо называвшихся всегда таких ее причин, как война, постепенно усиливающейся в стране государственно-капиталистический уклад, рост классового противоборства, бессилие властей можно говорить и о других, не менее глубинных причинах.

Речь идет о вызревании в обществе коллективистских форм отношений в процессе производства. Во-первых, сегодня можно более комплексно, чем прежде, проанализировать развитие рабочего движения в 1917 г. Если сам Ленин оценивал рабочий контроль над производством только как предпосылку социализации, но не сам социализм, то сегодня можно говорить о происходивших переменах с точки зрения современных теорий систем и системности. И тогда получается, что в предоктябрьский период формально собственность все еще принадлежала старым владельцам, но фактически – через фабзавкомы в сфере производства, через профсоюзы в сфере распределения, через рабочую кооперацию в сфере обмена – рабочее самоуправление все решительнее создавало условия для победы коллективных, некапиталистических форм собственности. Система рабочего самоуправления имела и соответствующую политическую надстройку – Советы.

По-новому можно взглянуть сегодня и на потрясшую страну аграрную революцию. В частности, существенной корректировке необходимо подвергнуть укоренившуюся со времени марксистов типа Г.В. Плеханова и Л.Д. Троцкого точку зрения на «несоциалистичность» русского крестьянства. В этом смысле названные авторы не только серьезно искажали действительность, но и подвергали существенной ревизии своего учителя – К. Маркса, видевшего путь России к новому, более справедливому обществу именно через поземельную крестьянскую общину и существовавшие в стране традиции трудовой демократии и социальной справедливости.

Вряд ли стоит преувеличивать значение названных выше явлений, но и не учитывать их при анализе причин и предпосылок Октября будет ошибочно.

Но если закономерность революции и ее октябрьского этапа сегодня мало кто подвергает сомнению, то все еще нерешенным остается другой, так же весьма научно значимый вопрос. Уже в 1917 г. и сразу после него некоторые участники событий утверждали, что если бы не приезд Ленина, если бы не его радикализм, русская революция не зашла бы так далеко, не приняла такие широкомасштабные формы. В качестве альтернативы позиции большевиков называют умеренность их собратьев по социал-демократическому цеху – меньшевиков.

Так что же все-таки породило большевистский радикализм: их партийные установки или сама эпоха, требовавшая от политиков и участников событий все более смелых, радикальных и нетривиальных подходов? Вот на этот вопрос мы и постараемся коротко ответить, или, точнее в самых общих чертах предложим направление поиска ответов на него.

С одной стороны, истоки позиции большевиков в 1917 г. можно изучать с точки зрения эволюции самого большевизма. Но можно поступить и по-другому, а именно пойти по пути выявления общих закономерностей той эпохи. В частности, логично предположить, что если сама эта эпоха диктовала политикам стиль и методы их политической борьбы, то это должно было отразиться и в установках всех партий, а не только большевиков, например в установках все тех же «антиподов большевизма – меньшевиков». Так ли происходило в действительности? Вот об этом мы и выскажем несколько замечаний сегодня.

В прежние годы принято было подчеркивать пассивность меньшевиков и умеренность их позиции. На самом деле, в меньшевизме существовало несколько платформ от крайне правых до таких, которые мало чем отличались от большевиков, по крайней мере – их умеренного крыла, которое связывают с именами Л.Б. Каменева, А.И. Рыкова и др. Но даже меньшевики, стоявшие на самом правом фланге отнюдь не соответствовали тому образу, который формировался в учебниках по истории в прежние годы.

«Само правительство, – читаем мы в одном из документов меньшевиков, выпущенных ими до момента февральской революции, – делая вид, что борется с дороговизной и недостатком продуктов, на деле своей продовольственной политикой, нелепыми и несогласованными действиями тупой и продажной администрации лишь вносит путаницу, ухудшает положение»³⁸⁵. И еще более митингово: «Режим самовластия душит страну… Рабочему классу и демократии нельзя больше ждать. Каждый пропущенный день опасен. Решительное устранение самодержавного режима и полная демократизация страны является теперь задачей, требующей неотложного разрешения, вопросом существования рабочего класса»³⁸⁶. Первый текст принадлежит Петербургской инициативной группе социал-демократов меньшевиков. А второй документ – еще более правому меньшевистскому течению – рабочей группе в Центральном Военном Промышленном Комитете, которую возглавляли известные антагонисты Ленина М.И. Бройдо, К.А. Гвоздев, Б.О. Богданов.

Этот сдвиг влево, постепенная радикализация некоторых течений внутри меньшевизма, а по некоторым проблемам и всей меньшевистской партии, углублялись по мере разрастания гражданского конфликта в обществе. Процесс этот был, конечно, непростым, противоречивым. Известно, что в области государственного строительства меньшевики стояли на достаточно консервативных позициях. В первые же дни революции они поддержали передачу власти Временному правительству. Позже, вопреки всем канонам революционного марксизма, направили своих представителей в буржуазное по сути, хотя и коалиционное по названию правительство. Но то, что в области экономики позиция меньшевиков являлась чуть ли не более левой, чем у большевиков, об этом мало кто знает.

Но радикализм, даже по меркам большевиков, меньшевистской программы признавал сам В.И. Ленин. Вот что он писал по поводу экономической программы министра-меньшевика М.И. Скобелева: «Программа сама по себе не только великолепна и совпадает с большевистской, но в одном пункте идет дальше нашей, именно в том пункте, где обещается “забрать прибыль из касс банков” в размере “100 процентов прибыли”. Наша партия – гораздо скромнее. Она требует в своей резолюции меньшего, именно: только установления контроля и “постепенного” (слушайте! слушайте! большевики за постепенность!) “перехода к более справедливому прогрессивному обложению доходов и имуществ”. Наша партия умереннее Скобелева»³⁸⁷.

И это не было исключением. Программы всеобъемлющего государственного контроля разрабатывала большая группа меньшевиков, объединявшаяся вокруг Экономического отдела Петроградского Совета, Министерства Труда Временного правительства, различного рода структур рабочей кооперации. Наиболее широкомасштабные и выверенные планы глубинных преобразований народного хозяйства воюющей России принадлежали меньшевистскому теоретику В.Г. Громану.

Оценивая систему управления российской экономикой в годы войны, он окончательно убедился в том, что любая попытка «выборочного регулирования», т.е. выборочно регулировать отдельные сферы экономики, например, железнодорожный транспорт, сырьевые и оборонные предприятия, лишь усилит диспропорции в и без того гниющем рыночном хозяйстве. Как отмечает американская исследовательница З. Галили, с радикальной программой экономических реформ выступили экономисты Петроградского Совета – меньшевики П.А. Гарви, Б.О. Богданов и другие. Например, тот же Громан, взяв за основу опыт воюющих держав, прежде всего Германии, пришел к важным выводам. Он полагал, что только всеобъемлющее государственное регулирование способно спасти экономику страны. По сути, это было одним из первых обоснований негодности полурыночных–полуплановых методов ведения хозяйства в условиях кризиса. В чрезвычайных условиях государственный контроль, полагал Громан, не должен быть половинчатым, а должен касаться всех сфер народного хозяйства³⁸⁸.

Возникала дилемма: либо умеренность в политической сфере нивелирует революционность меньшевистской экономической платформы, либо, наоборот, революционность планов в области в экономики вынудит отказаться от соглашательства в политической сфере. Окончательно эта дилемма решена не была. Большевики, гораздо более точно реагировавшие на изменение ситуации в стране, опередили меньшевиков, и пришли к власти. Но, несмотря на зигзаги линии меньшевизма в 1917 г., отчетливо прослеживалось их смещение влево вслед за левевшими массами. Процесс этот шел медленно, но шел. Доказательством тому – позиция меньшевиков в период Корниловского мятежа, когда они пошли на коалицию в революционных комитетах с большевиками. Именно это временное полевение меньшевиков во многом повлияло на позицию Ленина, решившего в этот момент предложить правым социалистам формулу коалиции всех социалистических сил на платформе бойкота буржуазных партий.

Но тенденции к полевению меньшевиков были непрочными. Их стремление к сотрудничеству с большевиками – непоследовательным. Вскоре после поражения корниловского выступления некоторые лидеры меньшевиков попытались вернуться к прежней тактике соглашательства, союза не с социалистическими, а с буржуазными партиями. В результате меньшевистская партия, только-только пришедшая к своему объединительному съезду, вдруг вновь оказалась на гране раскола. Даже те, кто вчера выступал за коалицию с буржуазией, засомневались в правильности продолжения прежней тактики. Кабинетные соглашения уже не устраивали многих меньшевиков, да и не только их – по принципиальным соображениям в новое правительство не вошел лидер партии эсеров В.М. Чернов. Резче всех сформулировал начинавшие набирать вес настроения Ю.О. Мартов, заявивший на Демократическом совещании в конце сентября 1917 г.: «Я не знаю … других способов творения власти, кроме двух: или жест гражданина, бросающего бюллетень в избирательную урну, или жест гражданина, заряжающего ружье»³⁸⁹.

Смысл этого его выступления сводился к передаче власти однородному социалистическому министерству. Однако тогда это предложение Мартова, так же как и готовность к компромиссу со стороны Ленина, оказалось невостребованным. Результат последовал довольно скоро – уже в конце октября меньшевики уступили большевикам инициативу и окончательно потеряли возможность влиять на власть в стране. Поэтому вовсе не удивляет, что и некоторое время после победы большевистской революции отдельные течения внутри меньшевизма продолжали отстаивать именно левую альтернативу. Ярким подтверждением этого может служить позиция меньшевиков и их союзников эсеров на Учредительном собрании, в том числе и то, что практически все предложенные ими законопроекты в чем-то «дублировали» Декреты Октябрьской революции, принятые на II Всероссийском съезде Советов. Единственно, что политический эгоизм помешал этим партиям умеренных социалистов признать приоритет в этих вопросах большевиков, но общее направление революции, тем не менее, очевидно. Непоследовательность меньшевиков в том, что называется следованием духу эпохи, стоила им очень дорого.