Риджуэл Каллем
Ночные всадники. Нарушители закона (сборник)
– Скверно, мистер Марболт, очень скверно! Артерия ранена пулей. Ваша дочь очень искусно остановила кровотечение. Величайшая ей благодарность от нас. Положение очень сомнительное. Но рана пока не представляет опасности. Только истощение вследствие потери крови. Если кровотечение возобновится – неминуемая смерть! Но этого не будет, артерия хорошо перевязана… Мисс Марболт говорит, что вы желаете отправить раненого на его прежнюю квартиру. Я этого не разрешаю. Если его тронут с места, я не ручаюсь за последствия. Сержант Файлс, я строго предписываю, чтобы его оставили здесь. Прав ли я, скажите?
– Без сомнения, – поспешил ответить Файлс и, повернувшись к слепому, сказал: – Приказания доктора для всех закон, мистер Марболт, – и вы отвечаете, если они будут нарушены.
Слепой кивнул головой в знак согласия.
– Хорошо, – сказал доктор, потирая руки. – Пока мне тут нечего делать. Вернусь завтра. Мисс Марболт – превосходная сиделка! Я бы хотел быть ее пациентом. Он поправится в две недели. Артерия маленькая, здоровье у него хорошее, и он молод… О да, не бойтесь! Только истощение от потери крови… Надеюсь, вы поймаете негодяев… Хорошо, что пуля не задела яремной вены… Прощайте!
Доктор Ослер поклонился девушке и вышел, бормоча:
– Чудесная сиделка… и такая хорошенькая!
Как только он вышел, Марболт встал и ощупью пробрался к двери. Проходя мимо дочери, он ласково потрепал ее по плечу и проговорил:
– Дитя мое! Я думаю все же, что ты не права! Ему было бы лучше на его собственной квартире в привычной обстановке и среди своих друзей. Ты совершенно неопытна, а эти люди умеют обращаться с пулевыми ранами не хуже всякого доктора. Но пусть будет по-твоему! Я надеюсь, что тебе не придется в этом раскаиваться…
Глава XV
При свете зажженной лампы
Диана одержала победу, но это не доставило ей особенной радости. Инстинкт подсказывал ей, что опасность все еще существует и надо быть готовой ко всему. Впрочем, она была уверена, что ее отец постарается каким-нибудь способом обойти приказания полицейского офицера. Но в какой форме выразится это, она не знала. Раздумывая об этом, она решила поговорить со своим постоянным советником Джо и с этой целью сошла вниз, в пристройку, где он помещался. Она нашла там и Аризону, который ждал вызова хозяина, все еще продолжавшего совещаться с Джеком и полицейским сержантом. Она хотела поговорить конфиденциально только с Джо, но, вспомнив, что Треслер любил Аризону, решила и его взять своим поверенным.
– Друзья, – сказала она, входя, – я пришла просить у вас небольшой помощи.
– Я очень рад, мисс, – с живостью ответил Аризона.
Джо только вопросительно взглянул на нее.
– Хорошо, – сказала Диана. – Дело в следующем: Треслера нельзя оставлять одного в течение ближайших дней. Я его сиделка, но ведь у меня есть домашние обязанности, и я вынуждена временами покидать его. Вы, Аризона, не можете быть здесь днем, потому что вы заняты на ранчо. Я подумала о вас, Джо! Вы могли бы помочь мне, оставаясь в кухне как можно больше. Там вы можете слышать каждый звук. Ведь комната находится как раз над кухней. Таким образом я буду иметь возможность заниматься своими домашними обязанностями.
– Кажется, вам было не очень-то легко устроить его наверху? Доктор что-то говорил об этом, уходя, – сказал Джо.
Диана отвернулась. Проницательные глаза старика видели ее насквозь.
– Да, – ответила она чуть слышно. – Отец хотел, чтобы его отнесли обратно, в барак.
– Конечно, я могу дежурить около него. Лучше всего ночью, – заметил Джо.
– Ночью я могу сидеть около него, – поспешно возразила девушка. – Нет, Джо, вы мне нужны днем.
Джо был не совсем доволен таким решением. Тогда вмешался Аризона с предложением своих услуг:
– Я буду ждать снаружи, мисс. Если вы постучите в окно, я буду знать, что вам надо привести доктора, и сейчас же явлюсь к вам за приказаниями.
Девушка посмотрела ему прямо в глаза, как бы желая угадать его мысли. Она чувствовала, что ни тот, ни другой не могут дать настоящего совета.
– Вы славные парни, оба, и я благодарю вас, – сказала она.
– Благодарить тут не за что, мисс, – спокойно возразил Аризона. – Я думаю, что доктор – самая необходимая вещь, если кто-нибудь болен.
– И в особенности в ночное время, – серьезно заметил Джо.
– Ну, а теперь я пойду к своему больному, – сказала Диана и поспешно побежала в дом. В тот же момент они услыхали тяжелые шаги Джека и поняли, почему она так заторопилась.
Весь этот день Диана, при помощи Джо, охраняла раненого. Они никогда не оставляли его одного надолго, а если это бывало абсолютно необходимо, то острый слух Джо не пропускал ни одного звука, ни одного движения наверху, а глаза зорко следили за дверью спальни слепого. Он не знал, что может случиться, но всегда был настороже, и в кармане у него были заряженные револьверы. Аризона был послан сопровождать Файлса в Уиллоу-Блеф, так как там были раненые, личность которых надо было удостоверить.
– Но он вернется ночью, – объявил Джо. – В этом вы не сомневайтесь!
Диана была довольна, но с приближением ночи снова почувствовала тревогу. Однако спокойствие ни разу не было нарушено. Второй и третий день прошли благополучно, но Треслер все еще был без сознания. Доктор приезжал ежедневно. После своего третьего визита он покачал головой в ответ на расспросы Дианы.
– Он должен бы уже очнуться, – сказал он. – Мне это не нравится! Сильное истощение! Он должен скорее прийти в себя, а не то… Три дня… нехорошо! Но вы не падайте духом. Продолжайте лечение. Пошлите за мной, как только он придет в себя.
Доктор, потрепав Диану по плечу, ушел, оставив ее в слезах. Трое суток такого напряженного состояния и бодрствования измучили ее. Она почти не спала все это время, да и то лишь в короткие промежутки, а теперь ей предстояла еще одна ночь. Она так устала, что даже подумала было призвать Джо на помощь. Ведь она могла бы тихонько провести его наверх, после того как ее отец поужинает и удалится в свою спальню. Однако она все-таки не могла прийти к определенному решению. Когда она кончила свою обычную вечернюю работу, то сказала Джо, что пойдет наверх.
Она говорила почти шепотом и устало облокотилась на стол.
– Слушайте, мисс Диана, – сказал Джо. – Доктор говорил, что он еще три дня может быть без сознания. Это достаточно долгое время. Я думаю, что вы должны быть при нем, когда он придет в себя.
– О, конечно, я буду возле него, Джо. Я не засну, – отвечала девушка.
Джо покачал головой. Он кончил мыть посуду и, вытерев свои мокрые руки, подошел к ней.
– Я совсем не могу спать теперь. Я останусь возле него, мисс Диана. Я слыхал, что на больных имеет влияние общее состояние человека, ухаживающего за ними. А вы ведь утомлены и упали духом. Вам надо выспаться хорошенько, чтобы восстановить свои силы. Вы сами можете заболеть…
– Нет, нет, Джо, – возразила она почти с нежностью. – Я знаю, что вы все готовы сделать для меня и поделились бы со мною последней коркой хлеба, хотя бы сами умирали с голоду. Вы много работаете, и вам нужен отдых. Я не допущу, чтобы ради меня вы лишали себя сна.
– Да вовсе не ради вас, мисс. Вы ошибаетесь! Это ради него. Аризона и я, мы ведь отчасти зависим от него. Разве вы не знаете? Видите ли. Он хотел приобрести здесь ранчо… Тогда мы с Аризоной получили бы у него хорошую работу. Ну вот…
– Вы говорите вздор, Джо, и сами это знаете, – прервала его Диана. – Все это вы выдумали для того, чтобы заставить меня лечь спать. Я понимаю… Как будто можно поверить, что вы, Джо Нелсон, думаете о своей выгоде в эту минуту…
«Три дня… последний ерок… – думала она. – Он должен очнуться… или…»
Она не могла удержаться от слез, поднимаясь наверх, в комнату больного. Он лежал неподвижно по-прежнему. Усевшись возле его кровати, она в течение часа старалась бороться со сном, но почти незаметно начинала дремать. И вдруг Треслер пошевелился. Это заставило ее моментально очнуться. Она вскочила на ноги и нагнулась над ним, приготовившись дать ему лекарство, которое оставил ей доктор. Свет лампы падал на лицо Треслера, и Диане показалось, что оно уже не было таким мертвенно-бледным, как раньше. Сердце у нее забилось.
Вдруг она вспомнила с тревогой, что чуть-чуть не заснула, сидя возле него, и могла бы даже не заметить, что он пошевелился. Эта мысль испугала ее. Чтобы прогнать сон, она стала ходить по комнате, потом пошла к двери, ведущей на площадку, и тогда ей пришло в голову забаррикадировать ее. Она взяла два стула и поставила их на лестнице таким образом, чтобы они могли свалиться от малейшего толчка. Затем она опять принялась ходить взад и вперед.
Часы тянулись медленно, и ночь казалась бесконечной. Полночь уже давно миновала. Девушка с трудом могла держать глаза открытыми. Ей так хотелось спать. Несколько раз она спотыкалась и чуть не падата, расхаживая взад и вперед. Наконец, в отчаянии, она взяла лампу и, пройдя в свою комнату, окатила лицо холодной водой. Это ее немного освежило. Она присела на кровать, чтобы отдохнуть, и вдруг ее глаза закрылись против ее воли. Она не могла больше бороться со сном…
Между тем Треслер начал понемногу возвращаться к жизни. Но он был еще слишком слаб и не мог стряхнуть с себя оцепенения, овладевшего им. Он находился в полудремотном состоянии, хотя мысль его усиленно работала. Он отчасти сознавал, что лежит на кровати, но ему казалось, что он скован железными цепями и не может пошевелиться, а Джек смотрит на него и смеется. Он старался освободиться и под конец, изнемогая, стал звать на помощь Аризону. Ему казалось, что он закричал громко, но не мог расслышать собственного голоса. Потом ему показалось, что его оставили совершенно одного. Он лежит в прерии, распростертый на земле, в ручных и ножных кандалах. Светит луна, и он слышит отдаленный крик койотов и степных собак. Он понял, что это сделали с ним его враги. Они бросили его на съедение хищникам прерии.
Прислушиваясь к крикам койотов, которые все приближались, он ждал, когда они бросятся на него. Он видел их, освещенных луной. Они подходили медленно-медленно. Один, самый крупный, шел впереди. И когда он подошел ближе, Треслер увидел у него лицо Марболта, слепые глаза которого блестели, точно два раскаленных угля. Человек-волк остановился около него. Он стоял на задних ногах, и, к своему удивлению, Треслер заметил, что на нем был надет такой же халат, какой всегда носил слепой хозяин ранчо.
Несчастный, скованный по рукам и ногам, не мог оказать никакого сопротивления. Он был во власти странного существа, смотревшего на него дикими глазами. Вот оно нагнуло над ним голову и длинными руками прикоснулось к его шее.
Вдруг произошла перемена, одна из тех фантастических перемен, какие бывают только во сне. Яркий свет осветил все вокруг и точно ослепил хищника, движения которого стали нерешительными. Его руки соскользнули с повязки на шее раненого, которую он начал распутывать. И Треслеру показалось, что он смеется и что невидимые койоты смеются вместе с ним…
Внезапно послышался другой человеческий голос, испуганный и удивленный:
– Что вы здесь делаете, отец?.. Боже мой!.. Повязка!.. Уходите прочь!.. Если вы осмелитесь прикоснуться ко мне, я брошу эту лампу вам в лицо. Я позову на помощь… Помощь близка, она тут внизу… вооруженная помощь!..
Наступило молчание. Человек-волк пристально смотрел на свет и бормотал что-то непонятное. Затем он удалился, двигаясь ощупью, точно слепой. Вскоре исчез и свет, замолкли крики койотов, и только луна продолжала сиять, как прежде…
Видение исчезло, исчезло и воспоминание о нем. Темнота и тишина окружили раненого, и он погрузился в глубокий сон.
Глава XVI
Объяснение
Утреннее солнце светило в окно комнаты, где лежал Треслер, когда он наконец пришел в полное сознание. Но, странным образом, Диана не сразу заметила, какая разительная перемена произошла в нем. Он все еще лежал неподвижно, как деревянный, вперив глаза в потолок, и, хотя сознание уже вернулось к нему, он был еще слишком слаб и беспомощен.
Диана всецело находилась под влиянием пережитого! Могла ли она забыть, что жизнь Треслера подвергалась опасности, вследствие попытки открыть его рану. Она припоминала все подробности ночного кошмара с того момента, как она внезапно проснулась ночью. Она сразу бросилась искать лампу. У нее было сознание своей вины, что она могла так крепко заснуть, и она инстинктивно пошла на цыпочках к площадке на лестнице. К своему ужасу, она заметила, что построенная ею баррикада разобрана. Дверь в комнату раненого оказалась закрытой. Когда она открыла ее, то увидела своего отца, нагнувшегося над раненым и старавшегося сорвать с него повязку. И теперь еще, когда уже прошло несколько часов после того, она не могла успокоиться и дрожала при одном воспоминании о том, с каким страхом она поправляла повязку на шее Треслера, думая, что свершилось непоправимое.
И вдруг она заметила, что он вернулся к жизни.
– Джон! – прошептала она с нежностью.
– Где я? – спросил он слабым голосом.
Она сделала ему знак, чтобы он не говорил, дала ему лекарство и тогда только ответила на его вопрос:
– Ты находишься в комнате рядом с моей.
Он слабо улыбнулся и через несколько минут снова закрыл глаза и заснул.
Диана поспешила вниз, чтобы сообщить радостную новость старику Джо. Затем она пошла разыскивать Джека, так как хотела просить его послать кого-нибудь за доктором.
Теперь все представлялось ей в совершенно ином свете. Казалось, солнце светило ярче обыкновенного, и все здания ранчо в этом освещении имели праздничный вид. Даже неуютные корали больше не походили на тюрьмы. Но больше всего ее поразило поведение Джека. Он улыбался и поздоровался с нею самым приветливым образом.
– Я рад, что этот парень поправляется, – сказал он. – Да, я должен сознаться, что дурно думал о нем. Однако он молодец! Между нами было маленькое недоразумение. Как бы то ни было, но теперь это не имеет значения, так как он уезжает.
– Уезжает? – с удивлением спросила девушка.
– Само собою разумеется, – отвечал Джек, на этот раз своим обычным резким тоном. – Вы знаете, что ваш отец очень настроен против него. Да, я хорошо знаю Джулиена Марболта, но никогда еще не видал его разъяренным до такой степени. Как только Треслер немного поправится, он должен уехать.
– Мистер Треслер останется в нашем доме до тех пор, пока доктор не разрешит ему уехать, – твердо сказала девушка. – А если вам интересно знать, то я скажу еще, что доктор Ослер не даст этого разрешения, пока я не захочу.
Джек презрительно фыркнул.
– Я нисколько не забочусь о Треслере. Желаю ему всего хорошего! Пусть он остается здесь, сколько угодно! Ну, а когда он поправится, то уедет отсюда, и тогда, может быть, вы сами поймете, что вам лучше выйти за меня замуж. Не смотрите на меня такими глазами. Меня вы не испугаете. Идите же к вашему красавцу, ухаживайте за ним пока. Это все, что вы когда-либо можете сделать для него…
Диана ничего не ответила и поспешила уйти. Она чувствовала, что больше не может выносить присутствия Джека. Но она знала, что он был прав, говоря о ненависти ее отца к Треслеру.
Пришел доктор и успокоил ее относительно состояния больного. По его словам, он уже находился на пути к выздоровлению. Назначив укрепляющую диету и лечение, он прибавил, что надо тщательно очищать и перевязывать рану, чтобы не случилось каких-либо осложнений.
Быстро пролетели три недели. Треслер провел их в полном спокойствии, окруженный самым внимательным уходом. Но большинство поселенцев в этом округе находилось в состоянии сильнейшей тревоги. Отпор, полученный ночными всадниками в Уиллоу-Блеф, по-видимому, только возбудил их энергию. Раньше их нападения совершались через сравнительно большие промежутки времени, а теперь четыре набега были произведены один за другим. Полиции был брошен настоящий вызов, и она оказалась совершенно бессильной. Много скота было уведено. Кое-где защитники были убиты. Разбойники действовали где хотели и как хотели. Полиции были присланы подкрепления, но никакой пользы они не принесли и своими неудачными действиями только усилили неудовольствие поселенцев. В стране возник настоящий террор. Многие поселенцы объявили о своем желании уехать и поискать других мест. Пусть земля стоит дороже, но, во всяком случае, они будут спокойнее за свою жизнь и свое имущество.
Таково было положение вещей, когда Треслеру наконец было позволено двигаться по комнате и сидеть в кресле у открытого окна, наслаждаясь солнечным светом и весенним воздухом. Однако ему было известно о набегах ночных всадников, и он часто разговаривал об этом с Дианой. Она ничего не рассказывала ему ни о себе, ни о своем отце, и он не знал, что Марболт был против его присутствия в доме. Он ничего не знал также об его угрозах и о его попытке сорвать повязку с раны.
Мирные, спокойные дни скоро пришли к концу. Марболт ни разу не упоминал имени Треслера после той памятной ночи, но вот однажды, встав из-за стола после ужина, он остановился в дверях своей комнаты и сказал, обращаясь к дочери:
– Этот человек, Треслер, уже поправился и может вернуться в барак. Позаботься об этом.
Он оставил Диану совершенно подавленной. Она понимала, что дальнейшее сопротивление невозможно и что даже доктор Ослер не в состоянии ей помочь. Настала решительная минута, и ей надо все сказать Треслеру. Откладывать дольше невозможно.
Треслер сразу заметил, что она была чем-то озабочена, когда она пришла к нему и, по обыкновению, села против него за маленький столик с работой в руках. Она не знала, как ей приступить к разговору, и долго оттягивала эту неприятную минуту. Треслер сидел в своем покойном кресле и курил, искоса поглядывая на нее.
– Джон, – сказала она наконец, собравшись с духом и не глядя на него, как будто занятая исключительно своей работой. – Ты никогда не спрашивал меня, но я все-таки хочу рассказать тебе о себе.
Он улыбнулся и, нагнувшись к ней, хотел ее поцеловать, но она ласково отстранила его.
– Не прерывай меня, – сказала она. – Выслушай мою историю. Отец мой был моряком еще задолго до моего рождения. Сначала он был капитаном китоловного судна, а затем купил собственное судно и плавал вокруг вест-индских островов. Он часто говорил мне об этом времени, но не потому, чтобы у него было желание рассказать мне что-нибудь. Мне казалось, что это просто облегчало его, когда он бывал в дурном настроении. Какую торговлю он вел на своем судне, я не знаю, но он часто говорил о риске, с которым она была сопряжена. Зато эта торговля приносила ему массу денег. Должно быть, отец действительно много зарабатывал в это время. Потом он женился на моей матери. Он купил красивый дом и землю около Кингстона на Ямайке, и у него было множество чернокожих слуг. Он всегда говорил мне, что все его несчастья начались с того времени, как он женился на моей матери, но я не могу считать его добрым человеком и не сомневаюсь в том, что ей было очень тяжело с ним. Впрочем, я не стану касаться этого…
Она сделала небольшую паузу и потом продолжала:
– Вскоре после свадьбы он отправился в свое последнее плавание. Он был вызван на Яву. Джек был у него штурманом, и они должны были вернуться через шесть месяцев с обильной добычей «черной слоновой кости», как они это называли. Я думаю, что это были какие-нибудь местные товары, потому что они добывали их в туземных деревнях. По крайней мере, он так говорил мне. Однако плавание было прервано через три недели. Отец заболел желтой горячкой, и с того дня до этой минуты он больше не видел дневного света… Когда он выздоровел, его привезли домой, и он сам назвал себя «старым негодным судном». Мать ухаживала за ним, вернула ему здоровье и силы, но не могла вернуть ему зрение. Я рассказываю вам то, что слышала от него, когда он становился общительным. Я ясно представляю себе, что все это время он жил в состоянии бессильной ярости против всего мира и главным образом – против той, к которой он должен был бы чувствовать благодарность, – против моей матери. Все его приятели покинули его из-за его дурного нрава, – все, за исключением Джека. Наконец, в отчаянии, он решил ехать в Европу. Сначала мать хотела поехать с ним, но, хотя денег у него хватило бы на это, он вдруг переменил свое намерение и решил ехать один. Он продал свое судно, устроил свои дела и в течение трех лет путешествовал по Европе, посещая всех знаменитых окулистов во всех больших городах. Но это не принесло ему никакой пользы, и он вернулся еще более угрюмым и злым. Я родилась как раз во время его отсутствия:
Диана умолкла. Очевидно, ей было нелегко говорить об этом. Прошло несколько мгновений, прежде чем она возобновила свой рассказ.
– Ко всем затруднениям отца прибавилось еще то, что мать моя была серьезно больна и в тот день, когда он вернулся, она умерла в его присутствии… После этого его характер стал еще ужаснее. В припадках злобы ему доставляло какое-то странное удовольствие говорить о том, какую ненависть и отвращение он внушал всем жителям Кингстона.
Судя по его собственным словам, он давал им повод для этого… Впрочем, это не имеет никакого отношения к моему рассказу. Лично я ничего не помню, кроме этого ранчо, но я думаю, что он пробовал возобновить свою прежнюю торговлю в Вест-Индии. По каким-то причинам это ему не удалось, произошли какие-то затруднения, и он бросил все и приехал сюда. По его собственным словам, он бежал от людей и от всего того, что ему мешало… Вот вкратце вся наша история…
– Да, это как раз такая история, которую должен был иметь твой отец. Очень печальная, – заметил Треслер, удивленный тем, что она не понимала значения слов: «черная слоновая кость».
В течение нескольких минут оба молчали. Потом Диана опять заговорила:
– Я не все сказала… Отец не любит тебя…
– Вряд ли он кого-нибудь любит, кроме Джека, – сказал Треслер.
– Джека он любит больше, чем кого-либо другого. Во всяком случае, он доверяет ему, – возразила она.
– Да, но это равносильно любви у такого человека, как он.
– Отец не хочет, чтобы я говорила с тобою… Он говорит, что я должна отказаться от тебя.
Треслер медленно повернулся к ней и заглянул ей прямо в глаза.
– А ты? – спросил он.
– О, это так тяжело… так тяжело! – проговорила она со вздохом. – Но я должна отказаться от тебя. Я не должна выходить за тебя замуж… Я не смею…
– Не смеешь? Отчего?
– Он говорит это… О, разве ты не понимаешь… Он ведь слепой, а я… я ведь у него единственная… Ах, что я говорю…
Треслер покачал головою.
– Я думаю, что ты говоришь вздор, моя милая девочка, – возразил он. – Я не могу относиться серьезно к твоим словам. Неужели ты откажешься от меня только потому, что он тебе приказывает?
– Не только потому, – прошептала она.
– Ну, так скажи мне другую причину.
Он нежно взял ее за руки, заглядывая ей в глаза. Он догадывался, что она что-то скрывала от него.
– Отец говорит, что ты должен покинуть этот дом сегодня же… А потом тебя выселят из ранчо. Этого не случилось раньше только потому, что полиция поддержала приказание доктора не трогать тебя.
Треслер рассмеялся каким-то необычным злобным смехом.
– Вот оно что! – воскликнул он. – Ну, так послушай меня. Твой отец, конечно, может выгнать меня из своего дома. Впрочем, я избавлю его от этого сам. Но из ранчо он меня выселить не может. Я заплатил за свое пребывание здесь вперед за три года. Мой договор подписан им, и к нему приложена печать. Нет, нет, он должен выдумать что-нибудь получше. Ну, милая моя, говори же, в чем дело? Я вижу, что ты боишься чего-то. Расскажи же мне все, Диана! Во мне ты можешь быть уверена. Ничто не может разлучить нас.
– Разве ты не хочешь поверить мне на слово, Джон?
– В этом случае нет!
– О, не заставляй меня говорить! – вскричала она с мольбой.
– Я должен знать, – сказал он твердо.
Она колебалась с минуту и наконец проговорила едва слышно:
– Он… мой отец… он только законный отец… не настоящий… Он был в отсутствии три года… Я родилась за три дня до его возвращения.
– А! – воскликнул Треслер. – Теперь я понимаю! – Обняв ее, несмотря на все ее сопротивление, он прибавил: – Поверь мне, моя дорогая, что я никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым, как в эту минуту, когда узнал, что Джулиен Марболт не твой отец.
– Но ведь это позор для меня!
– Позор? – Он расхохотался, не выпуская ее из своих объятий. – Не смей никогда повторять эту глупость в моем присутствии. Я тебе прямо говорю, Диана, что я никому тебя не отдам, и ты должна оставаться со мной до конца моей жизни!