Риджуэл Каллем
Ночные всадники. Нарушители закона (сборник)
– В скотопромышленных районах можно творить что угодно, если клеймо на скоте легко изменить и нет никого, кто бы занялся расследованием таких дел, – холодно заметил полицейский, не спуская глаз со стройных ног Леди Изабеллы.
– Опять Красная Маска? – спросил Треслер.
– Разумеется!
– Вы слыхали рассказ об его последнем набеге? Об убийстве Менсона Орра?
– Слыхал от Марболта… и от других. Слепой предложил пять тысяч долларов награды за поимку разбойника.
– Это лучше, чем я мог ожидать, – заметил Треслер. – Видите ли, слепой как-то странно отнесся к этому. Он сам потерял скот, но когда наши люди предложили ему погнаться за Красной Маской, то он отнесся к этому предложению недоброжелательно и пригрозил уволить каждого, кто покинет ранчо с этой целью.
– Я нашел, что он очень предупредителен, – возразил сержант.
– Конечно, – ответил Треслер несколько разочарованно. Очевидно, сержант не был расположен разговаривать с ним. Но больше всего Треслера раздражало особенное внимание, которое он оказывал лошади. Теперь сержант Файлс пристально рассматривал плечо Леди Изабеллы, где были едва заметны следы старого клейма.
– Мне надо кое-что рассказать вам, сержант, – снова заговорил Треслер. – Вы, в качестве официального лица, может быть, найдете это интересным. Ввиду последних событий я, во всяком случае, считаю это заслуживающим внимания.
– Говорите, – отвечал сержант, не сводя глаз с лошади.
«Что он находит в ней замечательного?» – подумал Треслер и тоже со вниманием посмотрел на ноги и плечи своей лошади. Хотя полицейский офицер и не проявил особенного интереса к словам своего собеседника, но Треслер все же подробно рассказал ему о том, что он видел в первую ночь после своего приезда в Москито-Бенд, а также передал рассказы других лиц, бывших случайными свидетелями появления ночных всадников.
– Видите ли, сержант, – прибавил он в заключение, – я думаю, что я был прав, не говоря никому об этом до разговора с вами. Все это случалось здесь уже несколько раз и, без сомнения, случится опять. Что вы думаете об этом?
– Это самое прекрасное животное, какое мне только приходилось видеть! Единственно только… – вдруг сказал Файлс, но, заметив нетерпеливый жест Треслера, удивленного этими словами, не имевшими отношения к его рассказу, сержант точно спохватился и прибавил: – Да, все это очень интересно, конечно…
– Вам Марболт рассказывал что-нибудь о прежних посещениях ночных всадников? – спросил Треслер.
– Он много говорил мне… У меня не было времени выслушать его до конца.
– Что он рассказал вам?
– Главным образом, он говорил мне о революционном духе, который обнаруживается теперь на ранчо.
– Вот как…
Треслер понял ловушку, которая была расставлена ему.
– Вы, по-видимому, подозреваете, что между ночными всадниками и кем-то на ранчо существует соглашение? – заметил он полицейскому.
– Да! Я имел в виду, что вы поймете это!
– Кого же вы подозреваете? И какие у вас основания? – быстро спросил Треслер.
– Мои подозрения ни на чем не основываются пока, – отвечал Файлс, и затем, взглянув прямо в лицо Треслеру, прибавил: – Я рад, что у нас с вами был такой разговор. Я убедился, что вы наблюдательны и осторожны. Если у вас появятся основания подозревать кого-нибудь и вы захотите сообщить мне об этом, то вы можете снестись со мною в любое время дня и ночи. Я хорошо знаю репутацию этого ранчо и сюда приехал специально, чтобы повидаться с вами. Как видите, я вас тоже знаю! У нас есть общие знакомые в Форксе. Вы понимаете, конечно, что вы не можете иметь со мною открытые сношения. Поэтому обратите внимание на эту речку. Наверное, вы найдете способ послать мне сообщение таким путем. У меня поставлен дальше, вниз по течению реки, тайный патруль. По некоторым причинам я не хочу, чтобы об этом знали, но он всегда находится на месте. Однако без положительной необходимости не вызывайте патруля. Но если я получу от вас послание таким способом, то буду действовать немедленно. Я узнал очень многое сегодня, так много, что, мне кажется, мистер Треслер, вам придется, пожалуй, скоро обратиться к этой реке, как к способу сношения со мною. Я прошу вас только быть осторожным, очень осторожным!
Сержант опять обратил свое внимание на лошадь Треслера.
– Что за красавица… Это ваша собственная лошадь? – спросил он.
– Нет! Она принадлежит хозяину ранчо. Мне она дана только в пользование, – отвечал Треслер. – Джек говорил мне, что слепой купил ее у метисов. Хозяин очень ценит эту лошадь, но объездить ее оказалось невозможным. Это было три года тому назад. Я думаю, что она семилетка.
– Да. Ей семь лет. Это благородное животное, – сказал Файлс.
– Вы как будто знаете ее?
Сержант ничего не ответил и, приложив руку к шляпе, повернул свою лошадь налево кругом. На прощание он еще раз крикнул:
– Не забывайте реку.
В течение нескольких минут Треслер смотрел ему вслед, как вдруг его лошадь попятилась назад и плюхнулась в воду. Выбравшись на берег, Леди Изабелла закусила удила, затем, сердито фыркая, вытянула шею и поскакала во весь опор вдоль по дороге. Теперь Треслер знал, что удержать ее невозможно и что ему оставалось одно из двух – либо держаться в седле изо всех сил, пока лошадь не угомонится сама, либо соскочить с нее при первом удобном случае. Взбесившаяся лошадь мчалась как стрела, не обращая внимания на препятствия, и на повороте прямо устремилась в лесную чащу. К счастью, она попала на тропинку, протоптанную скотом. Треслер едва успел увидеть темную тень леса, как уже погрузился в нее. Низко опустив голову и почти зарывшись лицом в развевавшуюся гриву лошади, чтобы защититься от веток, он предоставлял им хлестать свою спину.
Смерть подстерегала его на каждом шагу! В лесу были глубокие ямы, куда он мог свалиться вместе с лошадью и, в лучшем случае, искалечить себя и ее. Несмотря на это, он ощущал какое-то жуткое чувство радости, нечто вроде опьянения от этой головокружительной скачки в сумраке леса, где эхо гулко разносило стук копыт. Тяжело дыша и прижимаясь к шее лошади, он ждал конца.
И вдруг сумрак пронизал луч солнца! Треслер чуть не свалился с седла, потому что лошадь на всем скаку свернула в сторону. Он отчаянно вцепился в ее гриву и обнял ее за шею. Все это продолжалось несколько секунд. Когда же ему удалось восстановить равновесие, то он увидел перед собою старую, давно заброшенную лесную дорогу, свободную от всяких цреград. Деревья расступились, и открылась широкая просека, над которой сияла безоблачная лазурь летнего неба.
Треслер был изумлен. Куда могла вести такая дорога? Далеко впереди, возвышаясь над густой листвой, виднелись мерцающие снеговые вершины, а ближе, совсем близко – опушка леса и неровная, бугристая поверхность предгорий. Непосредственная опасность миновала, и он уже мог обдумать свое положение. Необходимо было во что бы то ни стало остановить или, по крайней мере, умерить неистовый бег лошади, но все усилия задержать ее оказались напрасны. Однако ему бросалась в глаза какая-то перемена в ней; она уже не мчалась слепо вперед, как раньше. Местность как будто была ей знакома. Вскоре Треслер заметил другие следы на этой дороге. Он начал было надеяться, что скачка скоро прекратится. Но и эта надежда была обманута. Зная нрав своей лошади, он понял, что ему предстоит еще скакать несколько миль.
Просека постепенно расширялась, и лес редел с каждой стороны. Почва становилась все более неровной и постепенно повышалась. Треслер знал, что он скоро попадет в лабиринт леса, скал и оврагов, образующих подножие гор. Лес кончился сразу, и перед глазами Треслера открылось пространство, покрытое обломками каменных глыб и изрезанное зияющими пропастями. Чем дальше, тем хаотичнее нагромождались скалы, становясь все выше и выше. Эта пустынная местность носила какой-то особенно зловещий отпечаток. Однако перемена окружающей обстановки не оказала никакого влияния на лошадь, которая продолжала мчаться вперед по знакомой дороге. Треслер стал искать глазами реку. Он знал, что она должна находиться где-нибудь поблизости. Он посмотрел направо и действительно увидал реку Москито, которая текла узким пенящимся потоком между высокими скалистыми берегами. Вверх по течению берега реки скрывались в тени почти обнаженных холмов, образующих узкий вход в долину, находившуюся за ними.
Треслер был не на шутку встревожен. Отверстие между холмами казалось очень узким, дорога же вела прямо в эту расщелину. Он еще раз взглянул на реку внизу и впервые вздрогнул при мысли о надвигающейся опасности. Скалы близко сходились впереди него, и он не мог избежать этого пункта, так как был прикован к своей лошади. Никакой надежды остановить ее у него не было.
Скалы быстро мелькали перед его глазами. Холм с левой стороны превратился в крутой утес, и вся местность, лежавшая перед ним, приобрела вид грозного ущелья. Дорога слегка поднималась, изививаясь так сильно, что он ничего не мог разглядеть впереди.
Вдруг он увидал справа другую, чуть заметную тропинку, ответвлявшуюся от дороги, по которой он ехал. В первую минуту он испугался, что лошадь его свернет на эту тропинку. Он знал, что она вела к реке. Но страх его оказался напрасным. Леди Изабелла не имела намерения покинуть избранный ею путь.
Вслед за тем дорога внезапно оборвалась, и лошадь неслась уже по узкой плоской поверхности, едва покрытой мелким ветвистым кустарником. Треслер боялся думать, что будет дальше. Они достигли уже самого узкого пункта ущелья, между двумя утесами. Там, на расстоянии пятидесяти ярдов впереди, протекала река, и они мчались прямо к ней.
У него оставалась единственная надежда! Он знал, что река в этом месте суживалась. Может быть, еще возможен прыжок? Он заставит лошадь прыгнуть, как только она подбежит к берегу. А может быть, это капризное животное само почует опасность и сделает все, чтобы спасти свою жизнь. Он боялся думать и надеяться и все-таки надеялся…
Он мог теперь рассмотреть пропасть и убедился, что она была шире, чем он предполагал. Кроме того, противоположный берег был ниже, и его края были покрыты зарослями кустарника. Он слышал внизу шум потока, и ему казалось, что этот шум исходит откуда-то из самых недр земли.
Пропасть приближалась к нему с огромной быстротой. Он напряг все свои силы, чтобы удержаться в седле, понимая, что его жизнь зависит от этого, а главное – от сил его лошади. Пригнувшись к ее голове, он громко крикнул ей в ухо, натянув поводья и вонзая шпоры в ее бока. Это произвело мгновенное действие. Точно какая-то невидимая сила приподняла ее, и ему показалось, что лошадь летит в воздухе, увлекая его вместе с собою. Он ничего не слышал, ничего не видел и только изо всех сил старался удержаться, ухватившись за гриву лошади. Затем он почувствовал сильнейший толчок, и прежняя бешеная скачка продолжалась.
Оглянувшись назад, он увидел за собою зияющую бездну. Прыжок был такой необыкновенный, что он невольно почувствовал восхищение и, нагнувшись, ласково потрепал взмыленное плечо лошади. Ее бешеный темперамент нашел, по-видимому, удовлетворение в этом диком прыжке. Треслер даже засмеялся. Он мог теперь смеяться, потому что видел конец своего путешествия. Он попал теперь на дорогу, которая, наверное, являлась продолжением прежней. Она пересекала реку и, прихотливо извиваясь, поднималась вверх, к вершине холма. Подъем был настолько крутой, что, пожалуй, он не придется по вкусу и самой Леди Изабелле.
Так и случилось. Она попыталась взобраться наверх, но рыхлая песчаная поверхность и крутизна несколько раз заставляли ее споткнуться, и, наконец, она упала на колени и остановилась.
Треслер тотчас же соскочил с седла и потянул за поводья, в то время как лошадь делала усилия, чтобы подняться на ноги. Она запыхалась так же, как и ее хозяин, и оба они в течение нескольких минут стояли рядом на склоне холма, стараясь отдышаться. Теперь Треслер мог хорошо рассмотреть речку внизу и оценить сделанный его лошадью прыжок. А немного дальше глазам его представился удивительный вид. В том месте, где течение реки суживалось, через нее был переброшен мост, грубо сколоченный из сосновых бревен. Некоторое время Треслер в раздумье смотрел на него и наконец воскликнул:
– Куда, к какому черту ведет эта дорога?
Потом он повернулся и стал всматриваться туда, где дорога огибала холм, исчезая за ним. Треслер решил исследовать это место и, взяв за повод лошадь, стал взбираться на холм.
Леди Изабелла даже налегке едва держалась на ногах. Песок был глубокий и рассыпался под ногами на каждом шагу. Наконец они достигли того пункта, где дорога исчезала. Они находились на вершине утеса, имевшего не более двадцати футов в ширину и пятидесяти в длину.
Утес возвышался над долиной, простиравшейся вдаль и представлявшей собой углубление среди больших холмов у подножия горного хребта. Вершины этих холмов точно сторожили долину, а внизу, насколько хватало глаз, расстилалось зеленеющее ущелье, дно которого представляло чудесное пастбище, покрытое сочной травой. Холмы были крутые и поднимались прямо над дном долины, но кое-где бока их становились отлогими, и по ним можно было спуститься. Там, где стоял Треслер, утес обрывался в пропасть, и единственным доступом к нему была дорога, извивавшаяся по другую сторону холма.
Но здесь как раз заключалась разгадка этой таинственной дороги. Сбоку крутого утеса прилепилась маленькая хижина, сложенная из бревен, хвороста и глины и вбитая в скалу. У нее была одна дверь и окно, заделанное пергаментом. Такие хижины можно было найти у трапперов прежних времен, устраивавших свои жилища по возможности на недоступных местах ради безопасности от нападения индейцев.
Но какое великолепное стратегическое положение занимало это жилище! Забаррикадировав единственный доступ к нему, осажденный мог смести своим ружейным огнем целый отряд, который пытался бы добраться до него.
Треслер подошел к самой хижине. Дверь была закрыта, а пергаментное окно не позволяло заглянуть внутрь. Наружный вид хижины указывал на то, что она была недавно подновлена. Треслер, внимательно рассматривая постройку, обошел ее с трех сторон и вдруг увидал еще одно доказательство предусмотрительности старых трапперов. Скала, почти отвесно поднимавшаяся на двести или триста футов, сзади становилась отлогой, и тут было высечено в ней нечто вроде примитивной лестницы. Она была достаточно опасна и могла вызвать головокружение у того, кто смотрел на нее. Ступени поднимались все выше и выше, к самой верхушке утеса. Треслер попробовал подойти к началу лестницы, но тотчас же отпрянул назад. Внизу была пропасть, по крайней мере в пятьсот футов глубины.
Его воображению представилась целая картина.
Какой-нибудь бедняга-охотник, преследуемый и осажденный воюющими индейцами, бежал темною ночью из маленького укрепления. Этот страшный утес казался ему единственным спасением. Он начал взбираться на него. Казалось, верхушка была уже близка. Но вот один неверный шаг, и он скользит вниз. Он цепляется руками за известняк, но не может удержаться и летит все ниже и ниже…
Треслер поторопился отвернуться от этой лестницы, испытывая непривычное сосущее чувство. Он привязал лошадь к железному кольцу, вделанному в стену хижины, и продолжал свои исследования. Дверь хижины оказалась запертой на обыкновенную задвижку, и ему нетрудно было открыть ее. Но им овладело какое-то странное чувство, когда он переступил порог этого таинственного жилища, которое, быть может, служило убежищем какому-нибудь охотнику за пушным зверем. Он остановился в дверях, прислушиваясь, и наконец громко крикнул: «Алло!» Ответа не последовало. Тогда он вошел в комнату.
В первый момент он ничего не мог рассмотреть. Переход от яркого света к полутьме, господствовавшей внутри лачуги, был слишком резок. Но когда его глаза привыкли к сумраку, он увидел только пустые стены, обмазанные глиной, и жалкую обстановку, заключавшуюся в двух поломанных стульях, шкафе, сделанном из ящика, где хранилась кое-какая хозяйственная утварь, и в столе, который имел только две ноги и стоял прислоненный спиной к центральному столбу, поддерживавшему крышу. В дальнем углу стояла кровать из досок, положенных на деревянные козлы. Вместо матраца лежал коричневый мешок, набитый соломой, и на нем два скомканных одеяла. Несколько таких же одеял валялось на полу вместе с оторванными от них кусками, служившими, вероятно, для починки других одеял или же верхних рубашек.
Никаких других признаков обитателя этого убогого жилища нигде не было видно, но все-таки можно было заметить, что недавно тут кто-то был. Треслер с удивлением думал, какой человек мог жить в такой лачуге, и, решив наконец, что она служила лишь временным случайным убежищем, вышел наружу, тщательно заперев за собою дверь. Его лошадь встретила его радостным ржанием. Очевидно, и ей хотелось поскорее выбраться из этого места.
Спуск оказался таким же трудным, как подъем, и, пожалуй, еще более опасным! В конце концов все сошло благополучно, и у подножия холма Треслер мог снова сесть верхом на свою лошадь, которая теперь сделалась такой послушной и спокойной, как будто она никогда и не была другой.
На обратном пути Треслер невольно задумался над тем, каким образом бревна, из которых выстроена хижина, были доставлены на вершину утеса. На склоне холма не росло ни одного дерева, ничего, кроме мелкого кустарника. Один человек, конечно, не мог этого сделать. Он не мог бы также построить и мост, переброшенный через реку. Несомненно, здесь работало несколько человек. Но Треслер терялся в догадках, кто были эти люди.
Глава IX
Снова ночные всадники
Прошла неделя, прежде чем Треслер снова увиделся с Джеком. Когда он вернулся из своей неожиданной поездки в горы, поимка молодых жеребцов и их объездка уже были в полном ходу, но ему не пришлось участвовать в этом веселом развлечении. Джекоб Смит ждал его с предписанием от Марболта немедленно ехать в Калфорд и там все приготовить к приемке молодых лошадей, предназначенных для полиции. Треслер отлично понял, что его отсылали, чтобы дать время Джеку успокоиться и устранить опасность дальнейшего конфликта.
Получив инструкции, он тотчас же приготовился к отъезду. Старый Джо был искренне огорчен, Аризона же сделал ему характерное предостережение. Он только что отстегал упрямого молодого жеребца, не пожелавшего сдвинуться с места, после того как его оседлали. Увидев Треслера, который уже собрался в путь, Аризона подошел к нему и, тяжело дыша от усталости, прохрипел ему на ухо:
– Держите оружие наготове! Это самый лучший товарищ, на которого вы можете всегда положиться. Остерегайтесь только пускать его в ход без нужды.
В этом совете не было особой надобности. Поездка Треслера была для него настоящим отдыхом после пережитых им волнений. Он хорошо выполнил свое поручение и, когда прибыли лошади, передал их властям. С большим интересом он наблюдал, как полицейские обращались со своими лошадьми, как терпеливо и методично они приучали их к себе. Закончив свои дела, Треслер поехал назад на ранчо в сопровождении Роу Гаррисса и Лью Каули, которые привели лошадей в город.
Возвращение Треслера в Москито-Бенд было совсем не похоже на его первый приезд туда. Ему казалось теперь, что прошло бесконечно долгое время с тех пор, как все встречные осмеивали его костюм для верховой езды. Столько событий произошло с тех пор! Теперь уже Треслер считал себя настоящим жителем прерии. Правда, многому еще надо было научиться, но костюм у него был такой же, как у других ковбоев. Он носил такие же молескиновые штаны, такую же лисью куртку, мексиканские шпоры и мягкую широкополую шляпу. Его больше не называли «франтом в штанах», как в первые дни, и он искренно гордился таким превращением и тем, что теперь все считали его своим товарищем. Он чувствовал свою близость к этой стране, жизнь которой, несмотря на всю ее грубость и суровость, более всего отвечала его натуре.
Был уже вечер, когда он приехал в Москито-Бенд. Солнце низко опустилось над западными холмами, и длинные тени потянулись к земле. Верхушки деревьев и вершины холмов, покрытые лесом, были освещены красноватым заревом заката. В тени, отбрасываемой холмами, на зеленых склонах раскинулось ранчо с его разнообразными постройками и большим домом, наблюдавшим сверху за своим обширным хозяйством.
Треслер был рад вернуться в Москито-Бенд, каково бы ни было будущее, которое ожидало его там. Ему не хватало его товарищей, не хватало Аризоны с его пылким, неукротимым духом, не хватало Джо с его добродушной смешной наружностью и честным, стойким сердцем. Но, конечно, он больше всего хотел увидеть Диану, услышать ее голос. Каждый день, проведенный им в отсутствии, он думал с тревогой о том, что могло случиться с нею. Джо был при ней и, конечно, должен был все сообщать ему, но этого было недостаточно для него. Иногда его тревога была так сильна, что он готов был бросить работу и поскакать домой.
Его чувства достигли высшей степени напряжения, когда он миновал брод и выехал на дорогу на ранчо. Он не говорил ни с кем из своих спутников, да и они, по-видимому, не были склонны к разговорам. Все трое молча проехали корали и подъехали к бараку. Дружеские излияния не в обычае у ковбоев. В прерии редко говорят «прощай», разве только в том случае, если кто-нибудь из товарищей вступит на «путь без возврата», то есть умирает. Но и тогда прощание бывает лишено всякой аффектации.
Джек стоял в дверях своего домика, когда Треслер подъехал к нему, чтобы дать отчет о своей поездке. На лице Джека еще были заметны следы от удара плетью, и Треслер, заметив это, почувствовал сожаление о своем поступке. Однако он не выдал своих чувств. К его удивлению, Джек проявил по отношению к нему только холодную вежливость, и ни одного резкого замечания не сорвалось с его уст.
Кончив свой доклад, Треслер поехал к конюшне и разнуздал свою лошадь на ночь. Затем он направился к бараку, но по дороге его остановил Джо, который, очевидно, поджидал его. Они не здоровались друг с другом, и Треслер только спросил его:
– Ну что?
– Она три раза спрашивала о вас, – отвечал старик, точно сразу поняв, в чем дело. – Она спрашивала, почему вы опять уехали? Я сознался, что ничего не знаю. Ей это было неприятно…
Он сделал паузу, поглядел в сторону дома управляющего и прибавил:
– Она плакала прошлой ночью… Она плакала сегодня…
Он произнес эти слова с каким-то особенным выражением, точно ожидая чего-то от Треслера.
– Что случилось? – коротко и резко спросил Треслер.
– Может быть, она чувствует себя одинокой, – ответил Джо.
– Нет, это не оттого! Вы знаете какую-нибудь другую причину!
Джо посмотрел в сторону и сказал:
– Джек приходил. Но я думаю, что она все же одинока. Она спрашивала про вас.
Треслер понимал его мысли. Если бы Джо мог поступать по своему желанию, он проводил бы их обоих к ближайшему пастору. На это потребовалось бы не больше времени, чем сколько нужно, чтобы оседлать двух лошадей.
– Я увижу ее сегодня ночью, – спокойно ответил Треслер. – А теперь вы лучше уходите к себе. Может быть, я приду к вам потом.
Джо тотчас же удалился. Джек видел их обоих, но это не возбудило в нем особых подозрений. Он думал о ссадинах на своем лице и еще о чем-то другом, что заставило его злобно усмехнуться.
Прием, оказанный Треслеру его товарищами в бараке, был очень радушный. Все были рады его видеть. Кругом шел веселый говор, сыпались шутки, подчас грубые, но всегда чистосердечные. Треслера все любили на ранчо. Пусть он «неженка», но он хороший парень, а это главное.
После ужина Треслер ушел под тем предлогом, что ему нужно вычистить свою лошадь и седло. Он взял ведро с водой и, пройдя к нижним коралям, разложил там свои принадлежности, но не принимался за работу, пока не увидел Аризону. Этот странный человек прошел мимо Треслера с равнодушным видом, точно ему было все равно, вернулся он или нет.
Треслер прекрасно знал повадки своего товарища и продолжал усердно чистить свое седло, не обращая на него внимания. Тогда Аризона уселся на упавшее бревно, сплюнул табачный сок и, обхватив одно колено обеими руками, заговорил свойственным ему решительным тоном.
– Слушай! Джек спрятал свои зубы! Но он еще покажет их…
– Ты думаешь?
– Ну да! Если б я был на его месте, то не оставил бы этого так. Наверно, он что-нибудь замышляет. Ты в такой же безопасности теперь, как если бы попал в лагерь индейцев, готовящихся к войне.
– Какой же новый удар он готовит для меня? – спросил с улыбкой Треслер.
– Ну, я не обладаю такой силой воображения, чтобы угадать это. Никогда не знаешь, какую дорогу изберет слепой мул, чтобы удариться головой. Я только советую тебе наблюдать за ним. Не смотри на восток, когда он находится на западе. Эх вы, британцы! – прибавил он с негодованием. – Какая польза ударить человека и сделать ему больно! Ведь это только приведет его в бешенство. Револьвер в руку и стреляй без промаха – вот что нужно. Ты только наделал себе хлопот. Нет, вы, парни, совсем не годитесь для наших условий.
– Может быть, – отвечал Треслер, добродушно улыбаясь. – Ну, а ты возвращаешься к диким временам, к доисторическим…
– Я мало знаком с теми временами, которые были до меня, – возразил Аризона с важным видом. – Но если ты имеешь в виду таких парней, которые колотили друг друга по голове дубинками, то я позволю себе сказать, что у них было больше здравого смысла, чем у ваших британцев.
Аризона был в ударе и продолжал высказывать свое нелестное мнение о британцах, не встречая возражений со стороны Треслера. Потом он вдруг заговорил о Джо Нелсоне, который в последнее время очень изменился. Как будто его что-то сильно беспокоило.
– Может быть, это религия, – сказал задумчиво Аризона. – Ведь ничто так не путает мысли в голове, как религия. А Джо всегда имел к этому склонность.
– Не думаю, – с улыбкой заметил Треслер. – У Джо есть другие причины для беспокойства. Джек его серьезно преследует, и если Джо все-таки остается здесь, то, вероятно, он имеет в виду какую-нибудь цель. Джо достаточно умен, чтобы добиться своей цели, какова бы она ни была.
– Возможно, – согласился Аризона. – А все-таки религия тоже сбивает с толку. Я видел, как этот самый Джо, ухлопавший человека, напавшего на него на большой дороге, плакал, как новорожденный ребенок, потому что в поселке Лон Брек не оказалось церковных книг, а он сам забыл все молитвы. И вот вместо того, чтобы похоронить убитого как подобает, Джо оставил его лежать там, в добычу койотам. Но это было раньше. Теперь Лон Брек изменился. Теперь у них есть Библия. Она лежит на кафедре в молитвенном доме, и все парни могут ходить туда и любоваться на нее… Нет, религия бедовая вещь, если ей дать ход, – прибавил он, глядя на Треслера своими блестящими глазами. – Нечто вроде лихорадки. Меня ведь она тоже коснулась там, в Техасе, на мексиканской границе. Была там одна леди, к которой я был расположен. В большинстве случаев мы заражаемся религией от женщин. Она является внезапно, и отделаться от нее нелегко. И признаки этой болезни всегда одинаковы. Мы вдруг начинаем возмущаться, если люди разражаются проклятиями и богохульством. Мы охотно помогаем их выпроваживать. Мы ненавидим пьянство и осуждаем тех, кто часто прибегает к бутылке. И сами не можем пить, потому что водка выворачивает наше брюхо. Это все важные признаки. Тот, у кого они появляются, лучше всего сделает, если отправится прямо в молитвенный дом. Так было со мной…
– И ты пошел? – спросил Треслер.
– Да. Это было не так легко, признаюсь. Мои нервы выдерживают многое. Но с религией дело другое! Притом же всегда найдутся парни, которые рады тебя морочить. Тебе говорят и то, и другое. У кабатчика Насси Уилкса была когда-то религия, но, я думаю, он позабыл многое с тех пор, как уселся за стойку. Однако мне он кое-что рассказал, например, что они употребляют много воды и большею частью купают в ней новичков. По этому случаю я влил себе в глотку с дюжину чарок виски, что должно было предохранить меня от простуды. Таким образом я пошел на молитвенное собрание.
– Какой секты? – спросил Треслер с любопытством. – Какой религии? – прибавил он, видя, что Аризона не понял его вопроса.
– Я не знаю хорошенько, – ответил Аризона. – Мне кажется, наши парни называли их «перекрещенцами». Но разве в этом дело! – с жаром воскликнул он, недовольный тем, что его прерывают. Треслер смолчал, и Аризона, успокоившись, продолжал свой рассказ:
– Молитвенный дом был почти пуст, когда я пришел. Был там только один парень, который играл на гармониуме. Я готов был плакать, глядя на него. Лицо у него было такое благородное, его длинные волосы были смазаны жиром, и глаза его были устремлены к потолку. Он играл, ни на что не обращая внимания, и его никто не мог остановить. Собрались другие люди, и пришел дьякон, который и велел ему перестать. Я был рад, что пошел на это собрание. Я чувствовал себя прекрасно и думал, что больше никогда не притронусь к оружию, никогда не буду богохульствовать, хотя бы мне заплатили десять долларов за каждое ругательство. Я сидел и смотрел на всех этих людей, собравшихся на религиозный митинг, и думал, что я всех их могу любить, как братьев…
Аризона с минуту помолчал, и взгляд его как будто смягчился. Потом он глубоко вздохнул и снова заговорил:
– Но так не могло долго продолжаться! Нет, религия не для таких, как я. Нельзя быть чертом и путаться с ангелами. Они выгонят тебя, и это вполне естественно. Знаешь, я ведь жевал табак, а сплевывать было некуда. От этого все и вышло. Сидел против меня на скамье какой-то паренек со своей девицей, и, должно быть, табачный сок попал прямо на ее шелковую юбку. Я видел, что она посмотрела на пол, подобрала свои юбки и вытерла руки платком. Затем она огляделась кругом и взглянула на меня. Я же был полон дружеских чувств и потому улыбнулся ей, не зная, что она возмущена моим поведением. Она шепнула что-то своему соседу, после чего тот повернулся ко мне и, выпучив на меня свирепые глаза, заявил: «Этот дом не для тех, кто жует табак, мистер! Откуда вы притащились сюда?» Но если он забыл, что мы находились в молитвенном доме, то я хотел ему доказать, что я-то не забываю этого, и потому я вежливо ответил ему с улыбкой: «Сэр, я признаю, что мы пьем не из одного и того же корыта». Я видел, однако, что это ему не понравилось. Затем кто-то поднялся сзади и крикнул: «Тише!» Я думал, что дело обойдется, но этот упрямый, тупоголовый мул оказался очень сварливым и пожаловался другому на то, что я жую табак, и тот сказал мне: «Вы не можете жевать табак здесь. Вы пачкаете даме платье». Я все-таки человек и готов был вспылить, но, не желая вызывать ссоры, выплюнул свою жвачку. И вдруг я увидел перед собою дуло револьвера, и этот парень обрушился на меня с ругательствами. Все повскакали со своих мест. Проповедь прервали и позабыли о всякой молитве. Но я не стал больше ждать. Я понял, что случилось: мой второй плевок как раз угодил в локоть даме, когда она оправляла свои юбки. Потом я увидел его высокую, как печная труба, шляпу под лавкой. В один момент я схватил ее и, прежде чем он успел спустить курок, всадил ее ему на голову так глубоко, что закрыл ему глаза и он не мог видеть. Я крикнул ему: «Выходите наружу, и мы решим это дело, как честные граждане». С этими словами я выбежал из молитвенного дома. Он тоже вышел. Мы разрешили это дело. Он умел владеть оружием, и я целый месяц хромал после этого. Но в городе это вызвало большой переполох.