Редьярд Джозеф Киплинг
Ким
– Боги. Какой же ты веры? – спросил пораженный банкир.
– Я следую Закону, Наивысшему Закону. Так боги сотворили Ганг? Какие же это были боги?
Пассажиры в изумлении смотрели на него. Им было непонятно, что кто-нибудь мог не знать Ганга.
– Кто… Кто же твой бог? – запинаясь, наконец проговорил ростовщик.
– Слушайте, – сказал лама, перекладывая четки в другую руку. – Слушайте, потому что теперь я говорю о нем. О, народ Индии, слушай!
Он начал на языке урду повествование о Будде, но, унесенный своими мыслями, перешел на тибетский язык и приводил длинные тексты из китайской книги о Будде. Кроткий, веротерпимый народ с благоговением смотрел на него. Вся Индия полна святых людей, проповедующих на незнакомых языках, потрясенных и сгорающих на огне своего рвения, мечтателей, болтунов и духовидцев; так было с начала, будет и до конца.
– Гм! – сказал солдат-сейк из Лудианы. – Вблизи нас стоял в Пирцай-Котале магометанский полк, и их жрец, я помню, он был капрал, когда у него случался припадок, принимался пророчествовать. Но все безумные – орудие в руках Божиих. Офицеры многое прощали этому человеку.
Лама вернулся к языку урду, припомнив, что он находится в чужой стране.
– Выслушайте рассказ о том, как наш Бог выпустил стрелу из лука, – сказал он.
Это пришлось им более по вкусу, и они с любопытством слушали, пока он говорил.
– Теперь, о люди Индии, я иду искать эту реку. Не знаете ли вы чего-нибудь, что могло бы служить мне указанием, ибо все мы, женщины и мужчины, погрязли во грехах.
– Есть только Ганг, один Ганг, который омывает грехи, – пробежал ропот среди пассажиров.
– Хотя, несомненно, у нас, в Джулундаре, есть добрые боги, – сказала жена земледельца, глядя в окно. – Посмотрите, как они благословили нашу жатву.
– Осмотреть все реки Пенджаба – сложное дело, – сказал ее муж. – Для меня достаточно реки, которая оставляет хороший ил на моей земле, и я благодарю Бумию, бога наших мест.
Он пожал узловатыми бронзовыми плечами.
– Ты думаешь, наш Господь ходил так далеко на север? – сказал лама, оборачиваясь к Киму.
– Может быть, – успокоительно ответил Ким, выплевывая на пол красный сок жвачки.
– Последний из великих, – авторитетно проговорил сейк, – был Сикандер Джулкарн (Александр Великий). Он вымостил улицы и выстроил большой водоем вблизи Умбаллы. Эта мостовая цела до сих пор и водоем также там, Я никогда не слышал о твоем боге.
– Отпусти длинные волосы и говори по-пенджабски, – шутливо проговорил молодой солдат, обращаясь к Киму и приводя северную поговорку. – Вот все, что нужно для того, чтобы стать сейком. – Однако же он не очень громко проговорил эти слова.
Лама вздохнул и погрузился в себя; он съежился и казался грязной, бесформенной массой. В минуты тишины пассажиры могли расслышать тихое, монотонное жужжание: «Ом мани падмэ ом!» [7] – и стук деревянных четок.
– Это раздражает меня, – наконец проговорил он. – Раздражают быстрота и шум. К тому же мне иногда кажется, что мы проехали реку.
– Тише, тише, успокойся, – сказал Ким. – Разве река не вблизи Бенареса? А мы еще далеко от тех мест.
– Но если наш Господь пришел с севера, то, может быть, это была одна из тех маленьких рек, что мы переезжаем?
– Я не знаю.
– Но ты был послан мне, ведь ты был послан? За мои заслуги в монастыре. Ты вышел из-за пушки и явился мне в двух видах и в двух разных одеждах.
– Тише, – шепнул Ким. – Здесь не нужно говорить о таких вещах. Я был все тот же. Подумай и вспомнишь. Мальчик, мальчик-индус у большой зеленой пушки.
– Но разве там не было и англичанина с седой бородой, святого среди изображений, который сам подтвердил мое мнение о Реке Стрелы?
– Он и мы отправились в Аджайб-Гер, в Лагоре, чтобы помолиться там богам, – объяснил Ким пассажирам, которые совершенно открыто слушали их разговор. – И сахиб в Доме Чудес говорил с ним. Как брат, это правда. Он очень святой человек из-за далеких гор. Успокойся. В свое время мы приедем в Умбаллу…
– Но моя река, река, дающая исцеление? Мы не пропустили ни единого ручейка.
– Тогда, если хочешь, пойдем пешком отыскивать реку.
– Но ведь и ты ищешь чего-то? – Лама, очень довольный, что помнит так хорошо, выпрямился и сел.
– Да, – сказал в угоду ему Ким. Мальчик был очень счастлив, что может жевать бетель и видеть новых приятных людей.
– Это бык – Красный Бык, который должен прийти, чтобы помочь тебе и увезти – но куда? Я забыл. Красный Бык на зеленом поле, не правда ли?
– Никуда он меня не отвезет, – сказал Ким. – Я просто рассказал тебе сказку.
– Что такое? – жена земледельца наклонилась, звякая браслетами. – Что вы оба, бредите, что ли? Красный Бык на зеленом поле, который унесет тебя на небо – или куда? Что это было – видение? Или кто-нибудь напророчил это тебе? У нас, в нашем селении, за городом Жландар, есть красный бык, и он больше всего любил пастись на самом зеленом нашем лугу.
– Дай женщине старый рассказ, а птице, вьющей гнездо, – лист и нитку, и они сделают удивительные вещи, – сказал сейк.
– Все святые люди видят сновидения, а их ученики, следуя за святыми людьми, приобретают эту силу.
– Красный Бык на зеленом поле, не так ли? – повторил лама. – Может быть, прежней жизнью ты заслужил награду, и Бык придет, чтобы вознаградить тебя.
– Нет, нет, это просто россказни, вероятно, ради шутки. Но я поищу Быка вблизи Умбаллы, а ты можешь поискать твою реку и отдохнуть от шума поезда.
– Может быть, Бык знает, может быть, он послан указать путь обоим нам, – сказал лама, полный надежды, как ребенок. Потом он обратился к пассажирам и сказал, указывая на Кима:
– Вот он послан мне только вчера. Я думаю, что он не от мира сего.
– Встречала я множество нищих и святых людей, но никогда еще не видела такого иоги и такого ученика, – сказала женщина.
Ее муж дотронулся до лба пальцем и улыбнулся. Но когда лама захотел есть, они заботливо отдали ему все самое лучшее.
Наконец, усталые, сонные, запыленные, они добрались до городской станции Умбаллы.
– Мы живем здесь, пока идет наш процесс, – сказала жена земледельца Киму. – Мы разместились у младшего брата двоюродного брата моего мужа. Там на дворе найдется место для твоего иоги и для тебя. Не даст ли он мне своего благословения?
– О, Служитель Божий! Женщина с золотым сердцем дает нам ночлег. Приветлива здешняя южная страна. Посмотри, как многие помогли нам с самого начала дня.
Лама опустил голову в знак благословения.
– Наполнять дом младшего брата моего двоюродного брата бродягами! – начал муж, вскидывая на плечо свою толстую бамбуковую палку.
– Младший брат твоего двоюродного брата должен двоюродному брату моего отца еще со времени свадебного пира его дочери, – резко ответила жена. – Пусть они отнесут наш прокорм на этот счет. Я не сомневаюсь, что иога будет просить милостыню.
– Я прошу за него, – сказал Ким, который только и думал о том, как бы устроить ламу на ночь, а самому отыскать англичанина Махбуба Али и передать ему родословную белого жеребца. – Ну, – сказал он, когда лама бросил якорь во внутреннем дворе приличного индусского дома, стоявшего недалеко от мест расквартирования войск. – Я уйду на некоторое время, чтобы… чтобы купить провизии на базаре. Не выходи отсюда, покуда я не приду.
– Ты вернешься? Обязательно вернешься? – Старик схватил мальчика за руку. – И вернешься в этом же виде? Что, теперь уже слишком поздно искать реку?
– Слишком поздно и слишком темно. Успокойся. Подумай, как далеко ты ушел по дороге. Ведь теперь ты уже за сто косов от Лагора.
– Да, и отдалился от моего монастыря. Увы! Это великий и страшный мир!
Ким тихо прокрался со двора; невзрачный с виду, он нес между тем свою собственную судьбу и судьбу десятков тысяч людей в бумаге, повешенной на его шее. Указания Махбуба не оставляли никакого сомнения насчет дома, где жил англичанин, а грум, привезший догкарт из клуба, еще более убедил Кима в правильности его направления. Осталось только установить подлинность самого англичанина. Ким проскользнул в садовую калитку и спрятался в высокой траве вблизи веранды. Дом горел огнями, слуги двигались вокруг столов, уставленных цветами, хрусталем и серебром. На веранду, напевая песенку, вышел англичанин, одетый в черный с белым костюм. Было слишком темно, чтобы разглядеть его лицо. Ким, умудренный опытом, обратился к старинному средству.
– Покровитель бедных!
Англичанин обернулся в ту сторону, откуда послышался голос.
– Махбуб Али говорил…
– А! Что говорит Махбуб Али? – Он не сделал попытки отыскать говорящего, и Ким понял, что он знает, в чем дело.
– Родословная белого жеребца вполне установлена.
– Какое доказательство? – Англичанин ударил хлыстиком по розовому кусту на дороге.
– Махбуб Али дал мне это доказательство. – Ким бросил вверх пакет со сложенной бумагой, и он упал на дорожку рядом с англичанином, который наступил на него ногой при виде вышедшего из-за угла садовника. Когда слуга прошел, англичанин поднял пакет, бросил рупию – Ким слышал, как она звякнула о землю – и, не оборачиваясь, вошел в дом. Ким быстро поднял монету; но, несмотря на свое воспитание, он был достаточно ирландцем, чтобы не считать деньги самой ничтожной вещью в игре. Ему хотелось видеть действие переданного им известия; поэтому, вместо того чтобы выбраться из сада, он плотно прижался к траве и, как червь, пополз к веранде.
Он увидел – индийские бунгало открыты со всех сторон, – как англичанин вернулся в маленькую комнату в углу веранды, служившую чем-то вроде конторы, с разбросанными бумагами и телеграммами, и принялся за чтение послания Махбуба Али. Его лицо, на которое падал свет керосиновой лампы, изменилось и потемнело, и Ким, привыкший, как всякий нищий, следить за выражением лиц людей, приметил это.
– Уилли! Милый Уилли! – крикнул женский голос. – Тебе пора быть в гостиной. Они будут здесь через минуту.
Англичанин продолжал внимательно читать.
– Уилли! – через пять минут повторил тот же голос. – Он приехал. Я слышу топот лошадей на дороге.
Англичанин выбежал с непокрытой головой, как раз в ту минуту, когда ландо, сопровождаемое четырьмя туземцами-кавалеристами, остановилось перед верандой и высокий, черноволосый человек, прямой, как стрела, вышел из него, сопровождаемый молодым, весело смеявшимся офицером.
Ким лежал на животе, почти касаясь высоких колес. Англичанин и смуглый незнакомец обменялись двумя фразами.
– Конечно, сэр, – быстро ответил молодой офицер. – Все может подождать, когда дело идет о лошади.
– Мы опоздаем не более как на двадцать минут, – сказал англичанин Кима. – Вы можете принять, занять их и вообще сделать все, что следует.
– Скажите одному из солдат, чтобы подождал, – сказал высокий человек, и оба прошли в комнату. Ландо уехало. Ким увидел, как обе головы склонились над посланием Махбуба Али, и услышал голоса: один – тихий и почтительный, другой – резкий и решительный.
– Это вопрос не недель даже. Это вопрос дней, почти часов, – говорил старший из собеседников. – Я уже давно ожидал этого, но, – он ударил по записке Махбуба Али, – вот и подтверждение. Гроган обедает здесь сегодня.
– Да, сэр, и Мэклин тоже.
– Очень хорошо. Я сам переговорю с ними. Дело будет, конечно, передано в Совет, но в этом случае можно приступить немедленно к действию на вполне законном основании. Предупредите бригады в Пинди и Пешавуре. Это дезорганизует все летние занятия, но мы не можем поступить иначе. Все происходит оттого, что не сразу раздавили их. Восьми тысяч должно хватить.
– Как насчет артиллерии, сэр?
– Я должен посоветоваться с Мэклином.
– Так значит – война?
– Нет. Наказание. Когда человек связан поступком своего предшественника…
– Но, может быть, С.25 лжет.
– Он подтверждает сведения другого. В сущности, они выдали свою игру полгода тому назад. Но Дивиниш уверил, что есть шанс на мир. Конечно, они воспользовались этим временем, чтобы пополнить свои силы. Отошлите немедленно эти телеграммы – по новому шифру, не старому – мою и Уартона. Я думаю, нам не следует дольше задерживать дам. Остальное мы можем решить за сигарами. Я так и думаю. Это наказание, а не война.
Когда кавалеристы уехали, Ким добрался ползком до задней части дома, где, судя по своим лагорским воспоминаниям, надеялся получить пищу и сведения. Кухня была наполнена взволнованными поварятами, которые выгнали его.
– Ай, ай! – проговорил Ким с притворными слезами. – Я пришел помочь вытирать тарелки, чтобы наполнить живот.
– Вся Умбалла пришла сюда за тем же. Убирайся! Теперь несут суп. Неужели ты думаешь, что нам, служащим сахиба Крейтона, нужны чужие поварята, чтобы помогать при большом обеде?
– Это очень большой обед, – сказал Ким, глядя на блюда.
– Чего же удивляться? Почетный гость не кто иной, как Джанг-и-Лат-сахиб (главнокомандующий).
– Ого! – произнес Ким подлинным горловым звуком удивления. Он узнал то, что хотел узнать, и, когда поваренок вернулся, его уже не было.
«И вся эта тревога, – сказал он себе, думая, по обыкновению, на индостанском языке, – из-за родословной лошади! Махбубу Али следовало бы немного поучиться у меня, как надо лгать. Прежде, когда я носил послания, это всегда касалось женщин. Теперь мужчин. Это лучше. Высокий человек сказал, что они потеряют большую армию, чтобы наказать кого-то где-то, новости идут в Пинди и Пешавур. Там есть и пушки. Следовало бы мне прокрасться поближе. Это важные новости».
Он вернулся и нашел младшего брата двоюродного брата земледельца обсуждающим все подробности процесса с земледельцем, его женой и несколькими друзьями. Лама дремал. После ужина Киму подали трубку, и он чувствовал себя вполне взрослым, потягивая табак из гладкой скорлупы кокосового ореха, протянув ноги при лунном свете и вставляя время от времени в разговор свои замечания.
Хозяева были чрезвычайно вежливы с ним, потому что жена земледельца рассказала им о его видении Красного Быка и вероятном нисхождении из другого мира. К тому же лама возбуждал большое благоговейное любопытство. Позднее зашел сарсутский брамин, отличавшийся веротерпимостью, и, понятно, начал теологический разговор, чтобы произвести впечатление на хозяев. По вере, конечно, все были на его стороне, но лама был гость и представлял особый интерес своей новизной. Его кротость, доброта и внушительные цитаты на китайском языке, звучавшие как заклинания, приводили в восторг слушателей; и в этой атмосфере простоты и сочувствия лама развернулся, как лотос Бодисатвы, рассказывая о своей жизни на высоких горах Суч-Дзэна, «прежде чем я поднялся, чтобы искать просветления», как говорил он.
Потом обнаружилось, что во время своей светской жизни он был знатоком гороскопов и расположения звезд в час рождения. Брамин заставил его описать методы, которыми он пользовался. Каждый из них называл планеты именами, непонятными для другого, показывая вверх на большие звезды, сверкавшие во мраке. Дети хозяев безнаказанно теребили четки ламы, а он сам совершенно забыл о правиле, запрещающем смотреть на женщин, говоря о вечных снегах, обвалах, занесенных проходах, далеких горах, где люди находят сапфиры и бирюзу, и об удивительном пути по плоскогорью, ведущем в самый Великий Китай.
– Что ты думаешь об этом человеке? – спросил тихонько земледелец брамина.
– Святой человек, действительно, святой. Его боги – не настоящие боги, но он идет по верному пути, – ответил брамин. – А его способ составлять гороскопы, тебе это недоступно, – мудр и верен.
– Скажи мне, – лениво проговорил Ким, – найду ли я Красного Быка на зеленом поле, как было обещано мне?
– Что тебе известно о часе твоего рождения? – спросил брамин, преисполняясь важности.
– Между первым и вторым криком петуха в первую ночь мая.
– Которого года?
– Я не знаю, но в тот час, когда я закричал впервые, произошло сильное землетрясение в Сринагуре, что находится в Кашмире. – Ким знал это от присматривавшей за ним женщины, которая, в свою очередь, узнала это от Кимбалля О'Хара. Землетрясение было ощущаемо и в Индии и надолго осталось исходной точкой летосчисления в Пенджабе.
– Ай! – взволнованно проговорила какая-то женщина. Это событие еще более подчеркивало необыкновенное происхождение Кима. – Не тогда ли родилась и дочь?
– А ее мать принесла своему мужу четырех сыновей в четыре года – славных мальчиков! – крикнула жена земледельца, сидя несколько поодаль, в тени.
– Никто, обладающий знанием, не забудет, как стояли в эту ночь планеты в своих созвездиях, – сказал брамин. Он начал рисовать на песке, покрывавшем двор. – Ты имеешь право, по крайней мере, на половину созвездия Тельца. Что гласит твое пророчество?
– В один прекрасный день, – сказал Ким, восхищенный вызываемой им сенсацией, – я стану великим, благодаря Красному Быку на зеленом поле, но прежде явятся два человека, которые приготовят все.
– Да, так всегда бывает в начале видения. Глубокая тьма, которая постепенно проясняется. Вдруг входит некто с метлой и приготовляет место. Тогда начинается видение. Два человека, говоришь ты? Да, да. Солнце, выходя из созвездия Тельца, входит в созвездие Близнецов. Оттуда и два человека в твоем предсказании. Посмотрим. Дай мне ветку, малютка.
Он нахмурил брови, писал на песке какие-то таинственные знаки, стирал их, потом снова писал – к изумлению всех, кроме ламы, который, с инстинктивной чуткостью, воздерживался от вмешательства.
Через полчаса он сердито отбросил ветвь.
– Гм. Вот что говорят звезды. Через три дня придут двое людей, чтобы приготовить все, за ними последует Бык; но знамение, противное ему, – это знамение войны и вооруженных людей.
– Действительно, в вагоне, в котором мы ехали из Лагора, был солдат-сейк из лудианского полка, – радостно сказала жена земледельца.
– О! Вооруженные люди – много сотен. Какое отношение имеешь ты к войне? – сказал брамин Киму. – Твой знак – красный, гневный знак войны, который вскоре проявится в жизни.
– Никакого, никакого! – горячо сказал лама. – Мы ищем только мира и нашу реку.
Ким улыбнулся, вспомнив, что он подслушал в комнате. Решительно, он был любимцем звезд.
Брамин стер ногой грубо набросанный гороскоп.
– Более я ничего не могу увидеть. Через три дня Бык придет к тебе, мой мальчик.
– И моя река, моя река! – с мольбой проговорил лама. – Я надеялся, что его Бык приведет нас обоих к реке.
– Увы, что касается этой удивительной реки, то подобные вещи не очень-то обыкновенны, брат мой, – ответил брамин.
На следующее утро лама стал настаивать на отправлении в путь, несмотря на все уговоры остаться. Хозяева дали Киму большой узел с хорошей едой и три медных монеты на дорогу и, осыпая их благословениями, смотрели при свете утренней зари вслед уходящим на юг.
– Как жаль, что подобные люди не могут быть освобождены от Колеса Всего Сущего, – сказал лама.
– Тогда на земле остались бы только дурные люди, и кто дал бы нам мясо и приют? – проговорил Ким, весело шагая со своей ношей.
– Вон там маленькая речка. Посмотрим, – сказал лама, и он свернул с белой дороги в поле, попав в самый центр стаи бездомных собак.
Глава третья
За жизнь цепляясь, голос духа
Зовет на высшую ступень.
Сильны законы Девадатты,
Но Камакуры близок день.
Сзади них бежал сердитый фермер, размахивая бамбуковой палкой. Это был садовник, который выращивал овощи и цветы для Умбаллы. Ким отлично знал людей этого сорта.
– Этот человек, – сказал лама, не обращая внимания на собак, – невежлив к чужестранцам, невоздержан в речах и немилостив. Пусть его поведение служит предостережением тебе, мой ученик.
– Эй, бесстыдные попрошайки! – крикнул фермер. – Убирайтесь! Вон отсюда!
– Идем, – со спокойным достоинством ответил лама. – Мы уйдем с этих неблагословенных полей.
– Ах, – сказал Ким, втягивая в себя воздух, – если у тебя будет неурожай, можешь бранить только свой язык.
Фермер озабоченно затоптался на месте.
– Страна полна нищих, – начал он, как бы извиняясь.
– А по какому признаку ты узнал, что мы собираемся просить у тебя, о Мали? – резко ответил Ким, назвав его именем, самым ненавистным для каждого торговца-садовника. – Мы только хотели посмотреть реку, что вон за тем полем.
– Реку, скажите пожалуйста! – фыркнул фермер. – Из какого вы народа, что не знаете, что это проведенный канал? Он бежит прямо, как стрела, а я плачу за воду, как будто она расплавленное серебро. Там дальше есть река. Но если вам нужно воды, я могу дать вам, а также и молока.
– Нет, мы пойдем к реке, – сказал лама и пошел вперед быстрым шагом.
– Молока и еды, – запинаясь, проговорил садовник, глядя на странную высокую фигуру. – Я не хотел бы навлекать дурного на себя или на мой урожай, но в эти тяжелые дни так много нищих.
– Обрати внимание, – сказал лама Киму. – Он говорил так грубо под влиянием красной дымки гнева. Когда эта дымка перед его глазами рассеялась, он стал вежливым и добродушным. Да будут благословенны его поля. Берегись, о фермер, не суди людей слишком поспешно.
– Я встречался со святыми людьми, которые прокляли бы у тебя все, начиная от очага до коровьего хлева, – сказал Ким пристыженному фермеру. – Ну не мудр ли, не свят ли он? Я его ученик.
Он важно вздернул нос и пошел по узкой меже с видом полным достоинства.
– В нем нет гордости, – после некоторого молчания проговорил лама, – в тех, кто избирает Срединный путь, нет гордости.
– Но ты сказал, что он низкой касты и невежлив.
– Я не сказал низкой касты, потому что как может быть то, чего нет? Впоследствии он загладил свою невежливость, и я простил ему его оскорбление. К тому же он, как и мы, во власти Закона Вещей и не идет по пути освобождения. – Лама остановился у маленького ручейка среди полей и стал разглядывать истоптанный копытами берег.
– Ну, как же ты узнаешь свою реку? – сказал Ким, усаживаясь на корточках в тени высокого сахарного тростника.
– Когда я найду ее, то, наверно, будет дано указание. Я чувствую, что это не здесь. О, самая маленькая из вод, если бы ты могла сказать мне, где течет моя река! Но будь благословенна и ты, оплодотворяй землю.
– Смотри! Смотри! – Ким вскочил и оттащил его от реки. Какая-то желто-коричневая полоса выползла на берег из пурпуровых шелестящих стеблей, протянула голову к воде, напилась и легла спокойно. То была большая белая кобра с неподвижными глазами без век.
– У меня нет палки… Эх, у меня нет палки! – сказал Ким. – Но достану и переломаю об ее спину.
– Зачем? И она подвержена тому же Колесу Всего Сущего, как и мы! Жизни, подымающейся или опускающейся, очень далекой от освобождения. Большое зло должна была сделать душа, заключенная в эту оболочку.
– Я ненавижу всех змей, – сказал Ким. Никакое туземное воспитание не может ослабить ужаса белых людей при виде змеи.
– Оставь ее жить, сколько ей положено. – Свернувшаяся змея зашипела и полуоткрыла свою пасть. – Да придет скорее твое освобождение, брат мой, – спокойно продолжал лама. – Может быть, ты случайно знаешь, где находится моя река?
– Никогда не видел такого человека, как ты, – шепнул пораженный Ким. – Неужели даже змеи понимают твои слова?
– Кто знает? – Он отошел на один фут от поворачивавшей голову кобры.
– Иди! – крикнул он через плечо Киму.
– Ну уж нет, – сказал Ким, – я обойду кругом.
– Иди. Она не причинит тебе вреда.
Ким колебался одно мгновение. Лама повторил приказание, снабдив его какой-то монотонной цитатой на китайском языке, которую Ким принял за заклинание. Он послушался и прыгнул через речку. Змея действительно не подала и признака жизни.
– Никогда не видел такого человека. – Ким вытер пот со лба. – Куда же мы теперь идем?
– Это ты должен сказать. Я – старик и чужестранец, вдали от моей страны. Если бы от железной дороги у меня не наполнялась голова дьявольским шумом, я поехал бы теперь в Бенарес… Но тогда мы могли бы пропустить реку. Будем искать ее.
Там, где хорошо обработанная почва даст три и даже четыре жатвы в год, среди плантаций сахарного тростника, табаку, длинных белых растений «ноль-коль» они бродили целый день, поворачивая в ту сторону, где виднелась вода, при этом они будили деревенских собак и жителей сел, спящих в полдень. Лама отвечал на громкие вопросы с неизменной простотой. Они искали реку – реку чудесного исцеления. Не знает ли кто-нибудь такой реки? Иногда слушатели смеялись, но чаще выслушивали историю до конца и предлагали местечко в тени, молоко и еду. Женщины повсюду были добры, а дети, как на всем свете, то робки, то смелы. Вечер застал их на отдыхе под деревом в деревушке с грязными стенами и крышами. Они разговаривали со старшиной в то время, когда скот возвращался с пастбища, а женщины приготовляли ужин. Они вышли из пояса садов, поставляющих фрукты и овощи на рынок голодной Умбаллы, и находились теперь среди тянувшихся на несколько миль лугов.
Старшина был любезный старик с седой бородой, привыкший встречать чужестранцев. Он вытащил веревочную койку для ламы, поставил перед ним горячее кушанье, набил трубку и, так как вечерняя служба в сельской пагоде окончилась, послал за жрецом.
Ким рассказывал детям постарше о размерах и красоте Лагора, о путешествии по железной дороге и о жизни в городе вообще; взрослые разговаривали так же медленно, как их скот пережевывает жвачку.
– Я не могу понять этого, – сказал наконец старшина деревни. – Как понимаешь ты его слова? – Лама, закончив свой рассказ, молча перебирал четки.
– Он – Идущий, – ответил жрец. – Страна полна такими людьми. Помнишь того, кто приходил сюда в прошлом месяце, факир с черепахой?
– Да, но на стороне этого человека были разум и справедливость, потому что ему явился сам Кришна и обещал ему рай без погребального костра, если он совершит путешествие в Прайяг (Аллахабад). Этот же человек ищет неизвестного мне бога.
– Тише! Он стар, он пришел издалека и он безумный, – ответил гладко выбритый жрец. – Выслушай меня, – обратился он к ламе. – В трех косах (шести милях) отсюда к западу проходит большая дорога в Калькутту.
– Но я хотел бы идти в Бенарес, в Бенарес.
– И также в Бенарес. Она пересекает все реки по эту сторону Инда. Мой совет тебе, Служитель Божий, отдохни здесь до завтра. Потом пойди по этой дороге (он говорил про большую, главную ветвь дороги) и испытай каждую реку, через которую она проходит; потому что, насколько я понимаю, река, которую ты ищешь, обладает своим особым свойством не в каком-нибудь одном месте, но на всем своем протяжении. Тогда, если угодно будет твоим богом, будь уверен, что обретешь свободу.
– Хорошо сказано. – Этот план произвел сильное впечатление на ламу. – Мы начнем завтра, и да будешь ты благословен за то, что показал старым ногам такой близкий путь.
Фраза окончилась чем-то вроде песнопения на китайском языке. Даже на жреца она произвела впечатление, а старшина испугался злых чар, но достаточно было взглянуть на простодушное, серьезное лицо ламы, чтобы перестать сомневаться в нем.
– Видишь моего челу? – сказал лама, из вежливости опуская руку в протянутую ему тыквенную бутылку с табаком.
– Я вижу и слышу.
Старшина взглянул в сторону Кима, болтавшего с девушкой в синей одежде, которая подбрасывала в огонь ветки терновника.
– Он также Ищущий. Он ищет не Реку, а Быка. Да, Красный Бык на зеленом поле вознесет его со временем к почестям. Я думаю, он не вполне от мира сего. Он был внезапно послан мне, чтобы помочь в моих поисках, а имя его – Маленький Всеобщий Друг.
Жрец улыбнулся.
– Эй, Всеобщий Друг, – крикнул он, утопая в облаках дыма, – что ты такое?
– Ученик этого святого человека, – сказал Ким.
– Он говорит, что ты дух.
– А могут духи есть? – подмигивая, проговорил Ким. – Я голоден.
– Это не шутка! – вскрикнул лама. – Некий астролог в городе, название которого я забыл…
– Ни более ни менее как город Умбалла, в котором мы провели эту ночь, – шепнул Ким жрецу.
– А, так это Умбалла! Он составил гороскоп и объявил, что желание моего ученика исполнится через два дня. Но что он говорил про звезды, Всеобщий Друг?
Ким прочистил горло и оглядел деревенских стариков.
– Разгадка моей звезды – война, – торжественно ответил он.
Кто-то рассмеялся при виде маленького оборвыша, вызывающе выпрямившегося на кирпичном плинтусе под деревом. Туземец смиренно прилег бы при этом смехе. Кровь, кипевшая в жилах Кима, заставила его вскочить на ноги.
– Да, война, – повторил он.
– Это верное пророчество, – проговорил низкий голос. – Потому что вдоль границы, насколько я знаю, постоянно идет война.
То был старый истощенный человек, туземный офицер, служивший правительству во время индийского восстания, в только что образованном кавалерийском полку. Правительство дало ему хорошее поместье, и, хотя притязания его сыновей, также уже седобородых офицеров, разорили его, он все же оставался значительным лицом. Английские чиновники – даже депутаты – сворачивали с пути, чтобы навестить его. В таких случаях он надевал свой старый мундир и стоял прямо, как шомпол ружья.
– Но это будет большая война – война восьми тысяч! – пронзительно, сам удивляясь себе, крикнул Ким быстро собравшейся вокруг него толпе.
– Красные мундиры [8] или наши полки? – отрывисто спросил старик, как бы говоря с равным. Его тон вызвал уважение к Киму.
– Красные мундиры, – наудачу сказал Ким. – Красные мундиры и пушки.
– Но… но астролог не говорил ни слова об этом! – крикнул лама, в волнении усиленно нюхая табак.
– Но я знаю. Слово дошло до меня, ученика этого Служителя Божия. Вспыхнет война – война восьми тысяч красных мундиров. Они будут созваны из Пинди и Пешавура. Это верно.
– Мальчик слышал какие-нибудь разговоры на базаре, – сказал жрец.
– Но он все время был при мне, – сказал лама. – Как мог он узнать? Я не знал.
– Ловкий это будет шарлатан, когда умрет старик, – пробормотал жрец старшине. – Что это за новая штука?
– Знамение! Дай мне знамение! – внезапно прогремел старый воин: – Если бы была война, мои сыновья сообщили бы мне.
– Твоим сыновьям, наверно, скажут, когда все будет готово. Но от твоих сыновей до человека, в руках которого все находится, путь длинен.
Игра увлекла Кима, потому что напоминала ему о приключениях при передаче писем, когда он, ради нескольких мелких монет, представлялся, что знает больше, чем знал на самом деле. Теперь он играл из-за возбуждения и сознания своей силы. Он вздохнул и продолжал:
– Старик, ты дай знамение мне, могут ли низшие офицеры отдавать приказания насчет отправления восьми тысяч красных мундиров – с пушками?
– Нет.
Старик продолжал отвечать Киму, как равному.
– Ты знаешь того, кто отдает приказания?
– Я видел его.
– Так что можешь узнать его?
– Я знал его еще артиллерийским лейтенантом.
– Высокий человек. Высокий, черноволосый человек, который ходит вот так.
