полная версия

Павел Степанович Назаров
Гонимый в даль из Кашгара в Кашмир

Вскоре, однако, всё стихло. Ближе к вечеру, после ужина, в мою палатку заглянул караванбаши за текущими указаниями. Я спросил его, кстати, каких диких животных мы могли бы в принципе встретить по дороге. «Есть в здешних местах дикие яки, – ответил он, – но вряд ли их увидим, ибо сторонятся они караванных путей. За пределами Ак-Тага, вероятно, увидим длиннорогих антилоп, чиру, а в верховьях реки Халистан – медведя, аю, и снежного барса. Повсюду тьма зайцев». Медведь – это, вероятно, Ursus pruinosus или U. lagomyarius²⁰⁵. Антилопа чиру – Pantholops hodgsoni²⁰⁶.

Ночь была ясной, тихой и тёплой. Долго я не мог заснуть, объятый мыслями о предстоящем переходе через Кунь-Лунь на самое высокое в мире плато Каракорум, через горы, ледники и ущелья великого хребта Азии, водораздела двух миров.

Глава VII. Подъём на Каракорум

На следующее утро в половине седьмого все лошади были запряжены и навьючены; я выпил свой утренний кофе и уже готов был встать в стремена, когда вдруг в лагере возник переполох. Я был осведомлен о дурной привычке сартов использовать для верховой езды жеребцов, да и сам был вынужден ехать на некастрированном коне, и потому ещё в Каргалыке отдал приказ караванбаши, а потом повторил его в Кёк Яре, чтобы в составе каравана не было ни одной кобылы. Я хорошо знал по горькому опыту, какими, мягко говоря, неприятностями чревато присутствие представительниц лошадиного «прекрасного пола» среди местных жеребцов, горячих и драчливых. Ещё ночью слышалось ржание лошадей, и было ясно, что они возбуждены и не в себе. И вот утром мой конь, уже оседланный, внезапно вырвался и дико напал на вьючного жеребца, стоявшего поодаль в полной готовности. Поднялся страшный шум, заржали лошади, замелькали копыта, люди кричали и ругались, и когда моя грубая скотина вцепилась зубами в шею жеребца, взметнулись в воздух клочки лошадиной шерсти. Одним словом, то была сцена, в таких случаях неизбежная, и потребовалось немало усилий, дабы разнять дерущихся и увести подальше виновницу раздора – маленькую серую кобылу.

После сего печального опыта я вызвал караванбаши, чтобы тот созвал всех на разборку, и заявил всем, что больше не потерплю глупостей, и что если ещё раз увижу кобылу вблизи каравана, я пристрелю её на месте без церемоний и предупреждений, и в подтверждение своей решимости взялся за винтовку. В итоге серую кобылу изъяли из каравана и передали пастуху с его стадом.

Я двигался впереди каравана, моим проводником был вьючный гнедой жеребец с хорошим шагом, он отлично знал свой «путь скорби», ибо не впервые возил груз от Кёк Яра до Леха. Но когда дорога сделала резкий поворот на юг, к пустыне, он решил про себя, что пора бы отдохнуть и немного попастись, и направил копыта напрямую к хижине, стоявшей на обочине. Но бдительные конюхи, подошедшие с остальным караваном, быстро направили моего хитроумного проводника на путь истинный; он же храбро вышел вновь на дорогу, готовый к преодолению ледяных перевалов, голода и неумолимого недуга горных высот – тутека.

За вьючными лошадьми шли ослики, везшие корм до Халистан-дарьи; их вел мальчик лет тринадцати-четырнадцати, в белой рубашке и меховой шапке, в которую он воткнул букет из диких цветов. С большими глазами и тёмно-каштановыми волосами, он внешностью являл полную противоположность тюркскому типу и скорее напоминал молодого украинца. Таких не часто встретишь в Кашгарии, но в Кёк Яре я видел нескольких, в том числе и симпатичных женщин.

Ущелье, которым теперь поднимались мы к хребту Кунь-Луня, выглядело мрачным: тесное и бесплодное, со сглаженными, склонами из глинистых конгломератов, оно лишь кое-где оживлялось ярко-зелёными пятнами могильника, гармалы обыкновенной (Peganum harmala), которую не ест скотина, да кое-где сероватой зеленью вездесущей селитрянки (Nitraria schoberi). Местность незаметно поднималась, и мы уже были над Кёк Яром, который расположен на высоте около 2000 м. Борта долины, сложенные песчаниками, сблизились, и на дне её появился ручей. Несколько чеканов и краснозобиков, Pratincola²⁰⁷, Saxicola²⁰⁸ и краснобрюхая горихвостка (Ruticilla erythrogaster), весело посвистывая, несколько оживляли унылое однообразие местности. Солнце меркло в пыльной дымке, висевшей над холмами.

Песчаники перемежались серовато-голубыми известняками; тропа пошла круче, и местами лошадям приходилось взбираться по скалам, затем снова начался спуск с переходом на другую сторону ущелья. Ручей исчез, и мы снова потянулись вверх по ущелью, и вышли на травянистый участок, переходящий в широкую долину с ровным дном, словно газон покрытым густой сочной травою. Здесь росли овсяница, Festuca altaica, осока, Stipa orientalis, мелкий тростник и другие растения, послужившие отменным кормом для животных. Нижний участок долины прорезало широкое высохшее русло, где настигли мы длинную вереницу верблюдов, груженных шерстью и войлоком. Величественные животные плавно и неторопливо двигались вперед, и скалы глухо вторили звукам их шагов и невнятного перезвона ботал²⁰⁹, примитивных колокольчиков из тонкой листовой меди. Широкая жила тёмно-красного порфирита в известняке чётко выделялась на фоне зеленеющих трав.

Долина стала сужаться и круто свернула вправо. Здесь приютилась лачуга с хаузом, резервуаром с чистой водой, которую накапливают из ручья, стекающего с Топа-давана («Пыльный перевал») для орошения немногих здешних полей, засеянных просом. Урочище зовется Ак-Меджид («Белая мечеть»), хотя нет здесь и следа чего-либо похожего на мечеть. Тут мы и разбили свой лагерь. Я спешился и распорядился о приготовлении чая и дневного перекуса. Было холодно; ветер дул с севера, и мне пришлось впервые облачиться в шинель.

Чуть позже подъехал ко мне индиец верхом на лошади, дружелюбно приветствовал и спросил, куда держу путь. Мы поболтали немного, и он поведал мне о том, что много лет служил в индийской армии и хорошо знал г-на Скрина и его преемника, полковника Р. Лайалла (Colonel R. Lyall). Затем подошел караван верблюдов, чьим караванбаши был кашгарец, хорошо меня знавший; теперь он следовал в Лхасу. Вечером прибыл ещё один, из девяти лошадей и мула, принадлежавших китайскому чиновнику в Кашгаре, Хаджи Тунглингу. Лошади были великолепны, особенно один светло-гнедой жеребец, преисполненный бодрости, сил и нервов; то было прекрасное животное, которому, казалось, никакой груз был нипочём. Когда он увидел наших жеребцов, то громким ржанием и битьём по земле копытами принялся провоцировать их к дракам.

Тут караванбаши Хаджи Тунглинга обратился ко мне с предложением объединить наши караваны:

– Хорошо было бы для нас обоих помогать друг другу в бродах и других опасных местах.

– Идея недурна, – согласился я, – вот только позаботься о том, чтобы держать вашего гнедого скакуна на почтительном расстоянии, да привяжите его хорошенько, чтоб не мог вырваться и наделать бед средь моих жеребят.

– Обязательно! Но ты не волнуйся, этой прыти надолго не хватит. Когда минуем Куфеланг, лошади сникнут. Дай Бог, чтоб они вообще добрались до Леха. Там или в Кашмире я смогу получить за них хорошую цену.

Ак-Меджид, который час назад выглядел пустыней, теперь со всеми нашими караванами преисполнился жизни: палатки тут и там, вереницы лошадей и верблюдов повсюду, ослы на стерне ячменя и проса; запылали весело лагерные костры. Высота над уровнем моря здесь составляла 2700 м. Становилось все холоднее и холоднее, и я рад был облачиться в шерстяное бельё, которое не раз спасало меня от сильных морозов. Сшитое из плотной, но легкой шерстяной ткани, с одной стороны ворсистой, как мех, оно превосходно сохраняет тепло. С туникой или курткой из таковой же, но более лёгкой материи, например, габардина, вы получите тёплый костюм, который идеально подойдет для путешествий в горах или охоты в холодных странах. Он непроницаем для ветра, не тяготит и не заставляет потеть. Если станет слишком жарко, достаточно будет снять верхнюю куртку.

Перед заходом солнца тучи сгустились над долиной, и туман окутал всё вокруг, переходя постепенно в мелкий дождь. Ничего не оставалось делать, кроме как отправиться спать, хотя время было ещё слишком ранним. Я лег в палатке и предался мыслям о предстоящем пути.

Нашей задачей на следующий день было преодоление перевала Топа-даван. На пути в Лех, он является первым, самым низким и простым из шести перевалов. Ни один из остальных не находится ниже его высоты 4880 м, а Каракорум, самый высокий, достигает 5660 м (доктор фон Лекок называет цифру 5880 м)²¹⁰. На протяжении четырнадцати или более переходов подряд наши лошади не встретят подножного корма, проходя по бесплодной горной пустыне, и даже после того вряд ли найдут хоть какое-то пастбище, так как немногая трава, что вырастет, будет съедена проходящими караванами. С тех пор как были закрыты пути в Россию, движение по этому трудному маршруту в Индию возросло, а вместе с ним возросли и трудности с обеспечением караванов продовольствием: оно стало хуже, чем во времена экспедиции Форсайта. Не раз предстоит нам преодолевать вброд опасные горные потоки. Многие лошади, быть может, погибнут от разреженного воздуха, сгинут в метелях среди ледников и пропастей. Хватит ли наших запасов продовольствия для поддержания их сил дойти до первого места, где найдем корм, до долины Нубра? Наш караван состоит из тринадцати лошадей, как вьючных, так и седельных, полдюжины ослов и десяти верблюдов. Ослам вскоре предстоит вернуться назад; верблюды, некоторые из которых везут люцерну, ячмень, муку и дрова, будут постепенно оставлять свой груз у дороги, чтобы использовать его на обратном пути; другим придётся идти до Сасер-ла, где, Худай Халасса (если угодно будет Всевышнему), им на помощь придут яки.

От животных мои мысли перешли к людям. Мы можем потерять жизнь и даже не одну в этом трудном путешествии. Я слышал от многих, что средь бесчисленных скелетов лошадей, ослов, верблюдов нередко встречаются и кости человеческие.

По странной прихоти неумолимой фортуны первые три геолога, дерзнувших проникнуть чрез южный барьер в самое сердце азиатской твердыни, поплатились за отвагу своими жизнями: Адольф Шлагинтвейт зверски убит в Кашгаре в 1857 году; Хейуорд²¹¹ – в Яссине в 1868-м, а Фердинанд Столичка, австрийский геолог и палеонтолог, умер на Каракоруме в 1874-м.

Безжизненные и труднодоступные кряжи Кунь-Луня хранят огромные богатства, как в недрах своих, так и прямо на земной поверхности. Здесь, к примеру, находится единственное в мире богатое месторождение камня, высоко ценимого китайцами, называемого ими юй, – это нефрит, горный минерал, который в других странах встречается лишь изредка, обычно в виде мелкой гальки²¹². Чрезвычайно богатые золотые месторождения, мало известные цивилизованному миру, расположены вдоль северных склонов горной цепи на протяжении 900 км от Карангу-тага (Горы Мрака) на западе до меридиана Лобнора на востоке. Вряд ли будет преувеличением сказать, что своими запасами они превосходят знаменитые месторождения на Клондайке. Золото сосредоточено здесь преимущественно в аллювиальных²¹³ отложениях и элювиальных осыпях, а также в массах рыхлых конгломератов постплиоцена. Собственно источником золота являются кварцевые жилы в стеатитовых аспидных сланцах. Богатейшими являются золотые месторождения близ Ак-Тага в горном хребте Русском, названным так нашим знаменитым исследователем Н.М. Пржевальским. Золото крупнозернистое, залегает под вскрышным слоем всего лишь в полутора-двух метрах. Однако высокое расположение места, почти 5000 м н.у.м., позволяет вести добычу лишь в течение двух-трёх месяцев в году. Особых транспортных проблем нет, лишь разреженный воздух да сильный холод затрудняют работу. Но, несмотря на то, что сама природа предусмотрела отличное месторождение угля недалеко от потенциально возможных будущих разработок, остается препятствием на пути их освоения пресловутый «Китайский Дракон», ревностно охраняющий богатства Кунь-Луня²¹⁴. Золотые месторождения простираются и дальше на юг и составляют обильный и тщательно хранимый источник богатств Восточного Тибета. Вот одна из причин ревностного ограждения территории от жадных европейцев и одновременное свидетельство мудрости её духовного правителя Далай-ламы. Но в один прекрасный день приверженцы Мамоны в виде цивилизованных европейцев, не приведи Господь, пробьют себе путь к сокровищам Кунь-Луня, и станет он последним источником драгоценного металла для человечества, ибо нет оснований надеяться на открытие какой-либо ещё крупной золотоносной провинции.

Засыпая под звуки дождя, увидел я сон, в котором будто бы еду на яке через перевал Ак-Таг прямёхонько в Лхасу, обитель Тайн. Но сон не стал для меня пророческим: дождь продолжался и на следующее утро, когда караванбаши пришел сообщить, что из-за дождя перевал Топа-даван непроходим, и нам придется отсиживаться здесь до следующего дня.

Из-за непогоды вид нашего лагеря, равно и всего окружающего ландшафта был удручающим: небольшая равнина, плоская, как стол, с трёх сторон зажата высокими зубчатыми гребнями, сложенными из тёмно-голубых глинистых сланцев. Снег уж лежал на вершинах, и по склонам их медленно ползли тёмно-серые облака, рытвины лагерной поляны заполнились тёмно-коричневой водою. Почти непрерывно лил мелкий дождь, и лишь иногда пробивалось солнце, но северный ветер вновь и вновь поднимал массы туч, обдававших нас холодом и дождём. Лошади, мокрые и понурые, стояли средь ячменного жнивья. А ещё вчера на току молотили ячмень, и мальчишки рогатками отгоняли скалистых голубей, Columba rupestris²¹⁵, и альпийских галок, Pyrrhocorax pyrrhocorax, которые здесь почти что ручные. Хищная птица, похожая на луня, с жёлтым пятном на макушке, подлетела и села на шест возле моей палатки и долго ещё сидела там, как будто ожидая кого-то. Мои руки и ноги немели от холода. Временами туман спускался с вершин и окутывал весь лагерь своими влажными объятиями.

На следующее утро, как только забрезжил рассвет, мимо моей палатки вереницею прошел большой караван верблюдов, а за ним последовал и наш; маленькая отара овец вместе с кобылой вышла к перевалу ещё раньше, мы же свернули лагерь и отправились вслед за остальными довольно поздно. Дорога вошла в боковое ущелье, борта которого сложены из тёмно-зелёных и лиловых сланцев, сменившихся выше кристаллическими известняками. Пожухлая трава кое-где покрывала склоны. Когда сэр Форсайт проезжал здесь со своей экспедицией, он видел пасущихся диких яков, но теперь эти редкие животные стали держаться подальше от караванных путей.

Подъем на перевал был крут, но лёгок благодаря тому, что тропа шла серпантином по довольно мягкому грунту, да и поднимались мы медленно, так что лошади особых трудностей не испытывали. На перемычке, как водится, мы остановились, чтобы дать животным передохнуть, а затем приступили к спуску. На склонах гор виднелись маленькие зелёные кочки, похожие на мох, нарядно блестевшие после дождя. Я подъехал ближе, дабы внимательнее изучить этот мох, и к своему удивлению обнаружил в нём маленькие белые цветы с розовыми серединками. Столь причудливое маленькое растение, по какой-то причине изображающее себя мохом, состоит из множества переплетенных стеблей, тонких, как волосы, увенчанных маленькими, но плотными листочками. Его ботаническое название – Arenaria musciformis²¹⁶. А на спуске, на южной стороне перевала, скалы были покрыты уже настоящим мхом. Растительная мимикрия – весьма странное явление. К примеру, эуфорбии²¹⁷ в Африке имитируют различные формы кактусов, за которые их иногда ошибочно и принимают. А в Африке в пустыне Карру я встречал Testudina elephantoides, стебель которой не растет вверх, а стелется по земле и своими маленькими пластинками напоми-нает панцирь черепахи. Можно упомянуть также Remaria и Pleisophilus²¹⁸, которые похожи на гальку или щебень.

На южном склоне перевала растительности стало больше: встречалась карагана, или сибирский горох (Caragana frutes-cens)²¹⁹, иначе по-русски – чилига, или стручковый кустарник; селитрянка (Nitraria); ближе к вершинам гор виднелись кусты низкорослого можжевельника (Juniperus pseudosabinus). Осыпи хлоритовых сланцев²²⁰, разбросанные тут и там, гармонично дополняли общий зеленоватый оттенок местности. Маленькая пеночка, или славка порхала среди кустов, а несколько красивых горихвосток составили нам приятную компанию по пути на юг.

Некрутой спуск по мягкой тропе вывел на дно боковой долины к узкой, с виду непроходимой расщелине в скалах из кристаллического известняка. Тропа как таковая исчезла, вместо неё предстал крутой извилистый каньон, заваленный огромными валунами и глыбами белого мрамора, в беспорядке нагроможденными друг на друга. Пришлось спешиться и в поисках варианта пути спускаться не без помощи рук вниз среди скал и прыгать через провалы между валунами. Провести свою лошадь через этот хаос стоило мне немалого труда. Было непонятно, как смогут здесь пройти вьючные лошади, а уж как это удастся верблюдам, даже и вообразить было невозможно!

Наконец зона известняковых скал осталась позади, долина расширилась, и тропа пошла по сухому руслу реки среди сланцев. С перевала я спускался полтора часа, и настала пора дождаться основного каравана. Я остановился, присел на большом камне, и, не теряя времени зря, занялся своими путевыми заметками. Прошел дождь, выглянуло солнце, и вот, наконец, вьючные лошади одна за другой стали появляться на выходе из страшного ущелья. Они-то были привычны к такой дороге, но вот бедным ослам пришлось несладко: в некоторых местах людям пришлось разгружать их и на себе тащить груз. Каким-то чудом прошли и верблюды, не поломав себе ног.

Немного позже наш караван вошел в долину реки Халистан-дарья²²¹. Не широкая, абсолютно дикая, с мрачными расщелина-ми в склонах гор, лишенных растительности, она имела вид устрашающий – то было тёмное царство осыпей из чёрных камней и серо-зелёной речной гальки из гранита и гнейса. Здесь мы сделали привал, чтобы перекусить и дать бедным животным передохнуть после гимнастических упражнений, им по природе не свойственных.

Дальнейший путь лежал вверх по руслу реки, и нам приходилось то забираться вверх, то спускаться донизу, чтобы перейти реку вброд во избежание очередного подъёма на отвесную кручу берега. Долина стала понемногу оживляться растительностью: появились ивы, тополя и тамариски, высокие кусты шиповника с ярко-красными ягодами и запоздалыми розовыми цветами, кусты эфедры с ярко-красными ягодами, напоминающими малину, и неизбежная селитрянка Nitraria, покрытая спелыми плодами, похожими на чёрную смородину. Высокие стволы деревьев вплоть до самых крон были увиты клематисом, или ломоносом (C. orientalis) и его разновидностью acutifolia²²², с пушистой белой массой созревших семян. Этот последний воистину кажется самым широко распространенным и выносливым из всех наших среднеазиатских растений; он встречается повсюду, даже здесь, в засушливых и бесплодных высокогорьях Каракорума.

Перейдя реку вброд раз пять, мы разбили лагерь на небольшом зелёном пятачке, зажатом среди утёсов и отвесных круч. Горный поток деловито бежал вниз, наполняя ущелье своим невнятным ворчанием. Место было одновременно красивым и диким. Здесь вдоль берегов росли гигантские ветлы, тенистые тополя, а рядом с ними странное на вид растение высотой до четырёх с лишним метров с тёмно-красным стволом и длинными тонкими ветвями, очень похожее на тамариск. Когда я подошел ближе, то обнаружил, что нижние ветви его покрыты не чешуйчатой корой, а длинными, узкими листьями. Похоже, что в этой сырой горной долине, где растениям не грозит потеря влаги от испарения, тамариск начал менять форму своих листьев на более простую, но лучше приспособленную к местным условиям. То был Hololachna shawiana²²³, интересный кустарник, весьма характерный для здешних горных долин. Скалистые берега реки, сложенные из оливиновых пород, под действием воды приобрели тёмно-фиолетовый цвет с металлическим отблеском. Несколько представителей какого-то вида малого кулика (песочника) разгуливали вдоль берега и весело посвистывали. Наши овцы, предоставленные самим себе, однако никогда не посягавшие уйти слишком далеко от людей, спокойно паслись и придавали пейзажу идиллический вид французской пасторали 18-го века.

Реки, кстати говоря, наши овцы переходили вброд без всяких проблем, и даже в глубоких местах течением их не сносило. Пастух, коему поручено было следить за стадом, ехал на маленьком лохматом ослике, им обоим тоже приходилось преодолевать реки вплавь там, где вода была особенно глубокой. Дно большинства здешних рек гравийное, без больших камней, так что лошадям никакая опасность на переправах не грозила, если не считать того, что стремительность потока могла вызывать у них головокружение.

К северу от нашего лагеря виднелась высокая вершина. Когда мы становились лагерем, вокруг неё нависало тёмно-свинцовое облако, но ближе к вечеру выглянуло солнце, облако рассеялось, и холодная вершина засверкала в его лучах, как серебро. Здесь же внизу, в нашей зелёной лощине было тепло и уютно.

На следующее утро я вылез из палатки в шесть часов. Солнце ещё скрывалось за горами, но уже золотило вершины на западе и скалы вокруг нашего лагеря, делая его ещё более живописным. Караванщики почему-то задержались с погрузкой, и только в восемь часов мы снова тронулись в путь.

Выше по течению растительность стала ещё богаче, деревья и кустарники – выше; появилась облепиха, отягощенная золотисто-жёлтыми плодами; тамариск Holololachna стал огромным, до 5 м в высоту, со стволами в 15 см толщиной; заросли барбариса (Berberis ulicina²²⁴) вдоль берегов усеялись гроздьями чёрных и красных ягод. Среди камней сплошняком росли мелкие сиреневые астры – растение, которое можно встретить почти по всей Европе, Азии и Африке, в садах, в полях, на горах и в долинах. Здесь же можно было видеть весьма любопытное и очень странное паразитическое растение. Оно торчит прямо из земли, словно маленькие оленьи рога, покрытые бархатом и пухом, сверху как бы присыпано мелким песком и покрыто мелкими коричневыми или, реже, зелёными чешуйками. У молодых растений внутренняя ткань представляется мягкой клетчаткой, а у старых она твердеет и образует нитевидные наросты. Необычное это растение встречается и на гниющих стволах деревьев²²⁵.

Здесь, как и вообще в местностях с недостаточным количеством атмосферных осадков, зона растительности ограничена пространством, непосредственно примыкающим к руслу реки, а вышерасположенные склоны, сложенные из оливиновых пород с валунами из серпентина, габбро²²⁶ и гранита, голы и безжизненны.

Миновали широкую травянистую поляну с гуртами овец – одни паслись, а другие скучали в большом каменном загоне возле родника. Пересекли небольшой приток, впадающий в реку, и обнаружили следы бывшего медеплавильного производства – развалины обжиговых печей и россыпи шлака. Видимо, руду из горной залежи, расположенной неподалёку, спускали вниз и плавили с помощью угля, выжигавшегося из росших здесь когда-то деревьев. Выплавленный металл везли в Кашгар, где из него чеканили медную валюту. По всем признакам, производство здешнее явно не было крупномасштабным.

Дальше мы подошли к месту слияния двух потоков, Узун Айляк, что значит Большое летнее стойбище, и Куйди, которые, соединяясь, образуют реку, именуемую Халистан-дарья; место венчает высокая, чёрная неприступная скала. Брод здесь оказался очень глубоким; верблюды прошли его уверенно, но лошадей пришлось вести иным путём, по старым гравийным наносам. Тропа шла высоко над рекой среди огромных валунов и камней, и мне то и дело приходилось вести лошадь в поводу. В таких местах умное животное само останавливалось, чтобы дать мне спешиться – своё дело оно знало в совершенстве. Мы двинулись вдоль левого притока, тропа круто пошла вверх, и мы очутились среди альпийских лугов с плотным травяным покровом. На этой высоте уже не росли деревья, но кустарники ещё кое-где держались. Я остановился на краткий отдых под огромным шиповником, покрытым великолепной вьющейся спаржей, растением, которое в Кашгаре весьма ценят и с трудом выращивают в горшках. Пока я тут перекусывал, меня развлекала стая из семи кекликов, которые наслаждались купанием в песке под нишей огромной скалы и не обращали на меня ни малейшего внимания. А тем временем наш караван прошел мимо меня длинной чередою лошадей, ослов и верблюдов, так что мне пришлось медленно ехать в его хвосте, ибо не было возможности обогнать животных по узкой тропе, пролегавшей по огромной гранитной осыпи. Образовалась она в результате обрушения части отвесной скалы на противоположном берегу потока, каковой она и перекрыла, так что воде пришлось пробивать себе путь в глубине гранитных масс. Путь по гладким скользким камням осыпей труден для лошадей, но верблюды идут по нему уверенно благодаря широким и мягким основаниям своих копыт.

Караван Хаджи Тунглинга остановился на первой же травянистой поляне, которая могла обеспечить приличным кормом всех его лошадей. «Твой караван ушел вперёд, – сказал он. – Ты догонишь его за поворотом».

Мне пришлось ехать дальше и снова, наверное, в двадцать первый раз за день переходить реку вброд, и как назло, на этот раз не без приключений. Река текла меж высоких крутых берегов, а дно устилала масса больших и малых валунов, которые были трудно различимы из-за быстрого течения; лошадям здесь ничего не стоило споткнуться. Именно это и случилось с жеребцом одного из моих погонщиков: он упал посреди потока, и быстрое течение не давало ему встать на ноги. Другие быстро пришли на помощь и с большим трудом вытащили животное на берег. Незадачливый мой погонщик получил холодную ванну, досталось и моей корзинке с чаем и обедом, что пребывала в его седельных сумках. К счастью, воды в реке было не очень много, иначе последствия могли бы оказаться куда более серьезными.

На переправе.( H. Lansdell,1893)[8]

В отличие от Хаджи Тунглинга, мой караванбаши выбрал для бивуака в ту ночь не столь удачное место, а именно – у подножия отвесной гранитной скалы на голом песке, который поднимался в воздух при малейшем дуновении ветра. Я сделал ему замечание за выбор столь пустынного места, где мы вынуждены были кормить овец из своих запасов, он же оправдывался тем, что на том клочке зелени, где встал караван Хаджи Тунглинга, находился крутого нрава некастрированный конь, который мог перекусать наших жеребцов. Сия причина, конечно, была не главной, а истинная заключалась в том, что здесь было удобное место, чтобы закопать запасы фуража на обратный путь, только хитрый караванбаши предпочел не говорить об этом.

Гранитная стена, что возвышалась над нами, была изрядно выветрена и размыта ниспадавшими сверху потоками, и её очертания стали весьма причудливы. На другом берегу ещё одна скала отсекала последние лучи заходящего солнца, и теснина, где расположился наш лагерь, начала погружаться в прохладные сумерки. Лошади стали в ряд, жуя свой ячмень, верблюды сбились в группы, а погонщики занялись приготовлением ежедневного пайка «пищевого концентрата» для верблюдов: они замешивали тесто из муки, маленькими комочками запихивали верблюдам в рот и бесцеремонно проталкивали руками прямо в горло, заботясь лишь о том, чтобы те не выплюнули его обратно.

Поднялся сильный ветер, и мелкая песчаная пыль сдобрила мой скудный ужин, засыпала мне глаза и заскрипела на зубах. Здесь вкусили мы сполна прелести путешествия через горные пустыни.

Утром во время завтрака увидел я большой караван верблюдов из Ак-Тага, вброд идущего через реку. Слышался храп верблюдов и крики погонщиков, их особые возгласы, что побуждают животных входить в воду и подбадривают их на переправе. Две большие чёрные собаки восседали с бесстрастным достоинством на спинах верблюдов, уклоняясь от не-приятного купания в холодной реке.

В тот день нам выпало пересечь реку восемь раз, и не раз наши лошади падали в воду и промачивали вьючные мешки. Особенно трудным и неприятным был третий по счёту брод, в месте, где гранитные берега жались друг к другу, и река мчалась по ущелью среди камней и валунов, разбросанных по руслу. Сначала пришлось пересекать поток напрямую, затем прокладывать путь среди камней вверх по течению, потом снова двигаться поперёк. Таковое маневрирование было тем более неприятным, что вызывало головокружение и создавало впечатление, будто лошадь стоит на месте, а скалистые берега проносятся мимо. Оступиться в таком месте было бы фатальным для коня и всадника, и оба неизбежно были бы увлечены в глубину или разбились бы вдребезги о скалы. Опасность усугублялась из-за наличия больших камней на дне и обломков скал, на которые лошадям приходилось выбираться из воды, а затем спрыгивать вниз по другую сторону, зачастую в ещё более глубокую воду. Погонщики прекрасно сознавали таковые опасности переправ и, пристально следя за обстановкой, вели своих животных с вящей осторожностью. Овцы, как правило, шли в обход опасных бродов по едва различимым козьим тропам на скалистых берегах. Зачастую и наш путь проходил по головокружительным карнизам высоко над рекой, над песчаными отмелями и скальными обрывами.

Наконец мы покинули гранитный пояс и попали в область кристаллических сланцев и филлитов²²⁷; долина расширилась, и появились альпийские луга с низкорослой травой. По бокам долины располагались обширные гравийные пласты, старые террасы, оставленные прежним течением реки, когда она была существенно более полноводной. Двигаясь далее, вышли к зелёным лугам с хорошей, сочной травой, полям ячменя и нескольким хижинам, обитатели которых были одеты как киргизы, но относились к так называемому арийскому типу. То было урочище-оазис Куйди-мазар (Kuidy Mazar), о котором я немало был наслышан от туземцев; они рассказывали, что здесь есть камни с суратами, (изображениями), и живут странные люди, не киргизы и не сарты. Г.У. Беллью также упоминает о камнях с рисунками в своем описании экспедиции Форсайта, и поэтому они меня особенно интересовали. Обозначенные палками, таковые располагались возле самой дороги, и проехать мимо них, не заметив, было невозможно. На крутой поверхности гранитного валуна, с чёрной пленкой «пустынного загара» грубо высечены контуры двух горных козлов и пяти человеческих рук с растопыренными пальцами. Истолковать этот петроглиф несложно: «Я убил двадцать пять горных козлов». Надписи такого рода часто встречаются в Алайском хребте, который отделяет Фергану от Алайской долины и Памира. Они попадались мне на перевалах Кугарт и Тенгизбай²²⁸, возле могильника Ходжа Такровут²²⁹ (Mazar Hodja-i-Takhraut) в Фергане, и в других районах, где живут кара-киргизы, то есть потомки древних саков или саяков. Правда, там рисунки более разнообразны: на Кугарте, кроме изображений горных козлов, есть фигурки людей с хвостами, а на Тенгизбае – петухов и др. Таковые рисунки весьма древние и, очевидно, относятся ко времени до арабского завоевания²³⁰.