Павел Степанович Назаров
Гонимый в даль из Кашгара в Кашмир
Это был Лех!
Глава XI. Лех и путь вниз по Инду
Мы въехали в него через городские ворота. Караванбаши до такой степени был потрясен своеобразием окружающего мира, что слез с коня и с важным видом зашагал впереди каравана. Двигаясь по главной улице, миновали ряд европейских домов со стенами, увитыми пушистым клематисом, и садами, полными цветов; пересекли травянистую поляну, где средь камней струились прозрачные воды родников. Остановились на широком дворе, в тени старых ив и тополей, одетых в желтизну и пурпур поздней осени. Посередине двора расположилось бунгало – просторный одноэтажный дом с верандой.
Лех. Вид базарной площади и дворца. (E.F. Chapman, 1875)[4]
День был тёплым и солнечным. Сам факт прибытия в город, возможность принять ванну и ночевать в доме после нескольких недель палаточной жизни средь камней и снежных бурь – всё это вызвало во мне благодатное чувство душевного покоя.
Тотчас же появились продавцы дров, женщины принесли корм для лошадей. Пара маленьких девочек лет примерно одиннадцати или двенадцати, одетые, как водится, в костюмы с бирюзовой коброй на голове и козьей шкурой на спине, принялись подметать комнаты и стелить ковры на веранде. В бунгало имелось несколько комнат с ванной и туалетом; большая столовая с окнами мансардного типа размещалась посередине. Во всех комнатах полы были покрыты коврами индийского производства. Едва мы успели разгрузить лошадей, как пришли парикмахер и прачка и предложили свои услуги. Я никак не ожидал встретить такие удобства в маленьком тибетском городке, тем более что таковой расположен на высоте 3740 м.
Вечером, после ужина, расположившись в своей комнате в удобном кресле у камина, я почувствовал, что ко мне возвращаются обычные человеческие ощущения. Самая трудная и опасная часть путешествия осталась позади. Я достиг Британской Индии, страны, где существовали закон и порядок, телеграф и почта, настоящие дороги и, что очень характерно, – такие вот бунгало, в одном из которых я оказался.
«Пусть мне ещё предстоит долгий путь, верхом на лошади, на больших высотах, но больше не будет горной болезни, тутека; условия путешествия будут цивилизованными; можно будет бриться каждый день и даже мыться!» Лёжа в тёплой комнате на мягкой кровати, погруженный в столь отрадные мысли, я заснул сном праведника.
На следующее утро меня разбудил радостный звон колоколов. С немым восторгов внимал я их музыке, которую не слышал на протяжении пяти горьких лет! Сколь дорога она сердцу всех русских (кроме, разумеется, большевиков), ибо возвращает воспоминания о былом счастье, о родине, о счастливой семейной жизни, воскрешает самые яркие картины детства, родного дома и светлых праздников! Звонили церковные колокола Моравской миссии, осуществлявшей христианскую работу в Ладакхе275. Через открытое окно и золотистую листву деревьев в комнату проникали лучи утреннего солнца. Небо было ярко-голубым, воздух свеж и прозрачен.
В тот день, в воскресенье, меня пригласили на обед в Моравскую миссию. Любезная хозяйка, госпожа Куниг, показала мне свой дом, все здания и помещения миссии, восхитительный сад, утопавший в цветах душистого горошка, космеи, годеции, огромных пеларгоний и многих других, огород с различными овощами, где также росла клубника, лишь недавно появившаяся в Лехе. Из окна гостиной открывался великолепный вид на долину Инда, высокий горный хребет за рекой с его снежными вершинами и сползающими вниз ледниками.
Члены и сотрудники Моравской миссии в Лехе. (Неизв. автор конца XIX-начала XX в.)
Обед был восхитителен, картофель и брокколи приготовлены отменно. Зная, как трудно сварить что-либо должным образом на высоте более 3700 м, я был так удивлен, что моя хозяйка раскрыла мне секрет своего искусства. Весь обед был приготовлен в специальном аппарате, в чём-то вроде «пищеварки Папена»276, т.е. в герметичной ёмкости, находящейся под повышенным давлением пара. Ингредиенты помещаются в аппарат, крышка его завинчивается; после нагрева в течение определенного времени и выдержки готовое блюдо извлекается непосредственно перед подачей к столу.
Октябрь и ноябрь в Ладакхе – лучшее время года. В январе и феврале очень холодно, иногда внутри каменных домов даже холоднее, чем на улице. Весна начинается поздно, деревья распускаются не раньше июня.
Лех. (F. De Filippi, 1924)[1]
Вот главная улица Леха: она засажена тополями и не раз была запечатлена на фотоснимках; на тех, что я видел, тополя были ещё саженцами. Теперь передо мною стояли взрослые, даже старые деревья, скрюченные и шишковатые. Безусловно, для тополей здесь слишком высоко, но их блюдут, за ними ухаживают. Неподалеку от базара ствол огромного тополя наклонился над аллеей, и чтобы он не рухнул, под ним установили железную опору. Лавок на базаре немного, товары в них не особенно интересны, но торговцы могут предложить на рассмотрение различные редкие антикварные вещицы из Лхасы. Я, например, приобрел старинную фарфоровую чашу-пиалу купно с медным ларцом. Пиала – неотъемлемая спутница каждого тибетца, он всегда носит её где-нибудь у себя за пазухой: так было принято у скифов и, до недавнего времени, у их потомков, киргизов. Люди победнее используют чаши деревянные, более обеспеченные – таковые же, но оправленные серебром, затем по ранжиру следуют полностью серебряные и, наконец, фарфоровые в серебряной оправе. А у многих лам даже есть кубки, сделанные из черепной коробки человека на подставке из серебра, какими пользовались когда-то булгарские ханы. Ещё один незаменимый предмет в обиходе тибетцев – ложка, которая всегда висит у них на поясе. Ложки, размерами до 15 см в длину, делают из металла, и бывают они двоякого вида, для мужчин и для женщин. Те и другие замысловаты: нижняя часть служит для зачерпывания бульона или чая, а верхняя – для размешивания сату, т.е. баланды из жареной ячменной муки с чаем или водой.
Но более интересными, нежели товары, являются человеческие типы, кои можно встретить на здешнем базаре. Здесь и тибетцы из Лхасы, расположенной в трёх месяцах пути отсюда; и кашмирцы, часто одетые весьма живописно и нарядно; индусы из Пешавара; крепкие горцы из Балтистана, чьи серые костюмы настолько сливаются со скалами, что когда они отдыхают на обочине дороги, их едва можно различить; неуклюжие кашгарские сарты с длинными халатами; и прочие, и прочие.
Лингва-франка277 здесь – это наш среднеазиатский тюркский, и редко встретишь человека, который говорит по-английски. Тибетский язык весьма трудно выучить до такой степени, чтобы говорить на нём правильно. Ибо в современном виде он состоит из двух своих подмножеств, необходимых в повседневном общении: язык, используемый между людьми социально равными, и более формальный, на каковом дозволительно обращаться к человеку более высокого ранга, например, слуге – к своему хозяину. Помимо того, существует ещё классический тибетский язык, который не понимают даже многие ламы. По таковой причине бывает забавно читать рассказы некоторых путешественников, повествующих о том, как они «изучали тибетский язык у лам» в Ладакхе и читали «древние манускрипты в монастырях» с дивными историями о пребывании Иисуса Христа в Тибете, где он, якобы, провел несколько лет в качестве чола, т.е. ученика в тибетском монастыре. Подобная чушь была написана одним русским путешественником278 около тридцати лет назад, а совсем недавно её снова разнес по умам русский художник Рерих279.
Послеполуденное время я был занят тем, что ублажал кашгарцев, спутников-керекеши моего каравана, которым скоро предстоял путь домой. Купили барана и зажарили его целиком, приготовили неограниченное количество чая с булочками, сушеными фруктами и т.д. То был знак благодарности за благополучное завершение трудного и опасного путешествия, Худай, как называют его в Туркестане, моё приношение Аллаху. Караванбаши и керекеши, со своей стороны, благодарили меня и желали доброго пути в Кашмир. Они были особенно признательны мне за то, что я, по их словам, «понимал, как путешествовать», не торопил их, не суетился и давал людям и животным достаточно времени для отдыха. А ведь зачастую, путешественник, привыкший к удобствам цивилизации, ставит собственный комфорт превыше всего и спешит добраться до места назначения как можно быстрее, нимало не заботясь о нуждах каравана. Таковой вскакивает на лошадь сразу после завтрака, не понимая, что его слугам нужно время, чтобы собрать вещи, свернуть лагерь и загрузить животных. Забывает, что его обязанностью является последним покинуть бивуак, убедившись лично, что всё правильно упаковано и погружено, что вьючные животные могут идти в ногу с верховыми. Спешить при этом – вопиющая глупость, ибо последствия могут стоить жизни не только животным, но и караванщикам.
Во дворе нашего бунгало жила маленькая девочка лет десяти. Каждый вечер я видел, как она, по-праздничному одетая, расцветая в улыбке, входила во двор с корзиной, полной… конского навоза! Собирание сего ценнейшего продукта на улицах входит в обязанность детей и производится посредством особой лопатки с длинной ручкой. То ж принято и в Кашгаре, но там дети не столь брезгливы, и собирают навоз руками. Однажды, когда после сильного ветра улицы покрылись опавшей листвой, для сбора таковой высыпали на улицу многочисленные дети, по большей части девочки вплоть до малышей пяти-шести лет; все были одеты в традиционные костюмы, имели на голове бирюзовую кобру, а на спине – маленькую корзинку.
Ещё одним очень характерным украшением тибетских женщин служат браслеты из конических раковин. Их надевают на запястья ещё в детстве и носят до конца жизни, поэтому, повзрослев, женщина не может их снять, даже если бы захотела. Так символизируется подчиненное положение женщин. Те из них, которые обращаются в мусульманскую веру, заменяют свои браслеты на серебряные. Молодые девушки недурно выглядят, но быстро стареют, их лица становятся морщинистыми и некрасивыми, кожа темнеет, и тогда в ход идёт ярко-жёлтый сок ягод в качестве косметического средства, с двойной целью: защититься от солнечных ожогов и от дурного глаза.
Но не следует думать, что представительницы прекрасного пола в Ладакхе подчиняются своим мужьям в той же мере, как и женщины магометанских стран Азии. Напротив, Ладакх, или Малый Тибет является единственной в мире страной, где до сих пор преобладает многомужество – вид семейных отношений, официально признанный государством и религией, для европейцев совершенно непостижимый, отталкивающий нас и граждан других стран-соседей, равно мусульман и индусов. Здешняя тибетская семья состоит из нескольких братьев, которые имеют одну жену. Точнее говоря, женится старший брат, но через неделю он передает свои права следующему брату, и так далее. Таковых братьев, делящих между собой расположенность одной жены, может быть до четырех или пяти. Но это далеко не всё. Прекрасная «половина» семьи имеет право дополнительно, на своё усмотрение, выбрать ещё кого-нибудь на стороне. Такой избранник становится полноправным членом семьи, считается братом и пользуется со всеми остальными братьями не только привязанностью их общей жены, но и правами на всё их имущество.
Дочери богатых и знатных тибетцев имеют право на выбор мужей, и те становится членами семей своих жён и участвуют в общем имуществе. Иногда выбор девушки приходится на парня без общественного положения, и тогда, как бывает в сказках, он сразу становится богатым, видным и счастливым обладателем прекрасной девы. Но иной раз может случиться, что избранника постигнет, как тоже бывает в сказках, и злая судьба. Если ему не удастся угодить молодой леди или она разочаруется в своем возлюбленном, то через неделю его могут выгнать из дома и вернуть в прежнее состояние, причём по обычаю, ради смягчения удара судьбы, несчастный бывший муж получает компенсацию в виде овцы. Но даже если он и сподобится пережить неделю испытательного срока и станет постоянным мужем, за женой остается право добавить ему «братьев» ad lib. (на своё усмотрение). Нелегко объяснить происхождение столь странной формы брака. Во всяком случае, это не связано с недостатком женщин, поскольку треть мужского населения и лишь небольшая часть женского проводят свои дни в безбрачии монашеской жизни. Согласно Юлию Цезарю, многомужество было также распространено в древней Британии280.
Религия Ладакха, ламаизм, является печальным примером извращения, которому может подвергнуться возвышенное вероучение, если оно не сопровождается духовным развитием и просвещением. Чистое нравственное учение Будды было превращено в смесь суеверий, диких верований и противоречий. В то же время известно, что в средние века буддизм был широко распространен среди горцев северной Индии и оказал благое влияние на обычаи народа. Во многих районах даже была отменена смертная казнь, и серьёзные преступления просто наказывались изгнанием в более дикие горные области. Основой религиозных воззрений ламаистов лежит идея о необходимости искупления греха в этой жизни посредством молитв, дабы избежать страданий в жизни следующей. Религиозные воззрения и танцы лам, с их гротескными и ужасными масками, внушают простому тибетцу представления о мире ином и чудищах, его ожидающих. Спасением, конечно же, могут быть только молитвы лам. Поэтому каждая тибетская семья посылает сына или дочь в монастырь, чтоб те молились за грехи, но всё же оставляют ветру и воде рутинный труд непрерывно молиться небесам с помощью флажков и молитвенных барабанов.
Существуют две основные секты лам: красная и желтая. В первой монахам разрешено жениться и заниматься сельским хозяйством, а во второй не разрешается ничего, что не касается религиозных действий. Монахи и монахини не отделены друг от друга, последние скорее являются послушницами в мужских монастырях, т.е. выполняют различные обязанности: носят воду, пекут хлеб, готовят еду и т.д.
Помимо ламаистов, среди жителей Ладакха есть много мусульман и индусов, поэтому в Лехе не видно той гармоничной картины быта, каковой отличается уединенная долина Нубры. И всё же Лех – необычайно самобытный город. Своим живописным видом он во многом обязан массивному каменному замку, что возвышается над городом и долиной. Требуются определенные усилия и выдержка, чтобы подняться к нему по узкой лестнице, вырубленной прямо в скале. В этом замке сто комнат, все словно тёмные мрачные мешки, полные пыли, и лишь одна из них содержится в приличном виде, поскольку предназначена для новогоднего визита наследственного правителя Ладакха. Он обитает здесь один лишь месяц, а остальное время предпочитает более приятное место на левом берегу Инда. Старый замок пробуждает мысли о далеком и таинственном прошлом, о легендах и происхождении этого странного народа и земли, затерянных в тумане древности, до сих пор ещё не известных цивилизованному миру Европы.
Очаровательной картиной стал для меня матч по национальной игре поло, организованный представителем махараджи Кашмира. Раньше в поло играли на главной улице города, аллее тополей, но в тот момент для этого служила специальная площадка за городом, между стеной замка и полем с ячменным жнивьём. Отсель на юге, за руслом Инда, взору предстоял внушительный гребень, увенчанный снежными вершинами и ледниками. На севере громоздился утёс со старым замком наверху, а за ним – скалистая гора с тёмным и мрачным монастырём, перестроенным из ещё более древнего замка – во время матча я наблюдал за ним, освещенным лучами заходящего солнца. Играли все: тибетцы, мусульмане, индусы. Зрители разместились на стенах сада и везде, где только можно было найти место. Здесь были тюрбаны и фески, шапки лам и тибетцев. Местный оркестр играл в честь победителей. Можно ли вообразить более живописный фон для древней азиатской игры, берущей начало с легендарных времен императора Афрасиаба?
Представитель махараджи явился на матч в сопровождении нескольких слуг и прирученного кианга – тибетского кулана, Equus kiang281, внешне похожего скорее на светло-гнедого мула, нежели на лошадь или осла. Его легко приручить, но нельзя ни оседлать, ни запрячь.
Ладакхский кианг. (F. De Filippi, 1924)[1]
В киргизских степях Тургайской и Акмолинской областей до сих пор обитает близкородственный вид – джигитай, или монгольский кулан, Equus hemionus. Когда-то у меня был такой, его ещё жеребенком поймал один киргиз, выкормил посредством кобылы и приручил. Забавный был питомец, но с возрастом его нрав испортился. Эти дикие ослы встречаются в Тибете большими стадами в сто голов и более. На протяжении восьмидневного пути из Леха в Лхасу, на открытом бесплодном плато встречается множество киангов, а также диких яков, но охотиться на них запрещено. Кстати говоря, описанный ещё Н.М. Пржевальским дикий як – первоклассная добыча, ибо охота на него требует величайшей выдержки и смелости и сродни поединку между испанским матадором и разъяренным быком. Ладакх полностью заслуживает репутации отменной страны в плане спортивной охоты.
Воздух в долине Инда чист и прозрачен, и горячие лучи солнца обжигают лицо и руки, но в помещениях, куда солнце не проникает, температура может быть ниже по сравнению с наружной на 20-30оС. В то же время воздух очень сухой, даже более сухой, чем в долинах Кашгарии, атмосферных осадков мало, 100-130 мм в году. Поэтому зимой снег в горах не тает, а просто испаряется; снеговая линия проходит на высотах 5800-6100 м над уровнем моря. Воды для орошения мало, поэтому мала и площадь сельскохозяйственных земель; большую часть поверхности страны занимают бесплодные горы, скалы и каменистые грунты.
В географическом, равно этнографическом и политическом отношении Ладакх относится к Индии, но природа здесь такая же, как в Центральной Азии, с её засушливыми пустынными горами, те же здесь тамариск, тополя, ивы, элеагнус (лох) и арча. Хребты Гималаев на юге лишают Ладакх влаги муссонов, и долина Инда местами напоминает долину реки Чу в Семиречье. Первое упоминание в литературе о сей загадочной горной стране содержится в книге китайского паломника Фасяня282 (400 г. н.э.), который в поисках «источника чистой веры» посетил Ладакх, столь хорошо скрытый природою от внешнего мира.
Но, несмотря на защиту, предоставленную природой, особенно на севере, Ладакх однажды в своей истории пережил вторжение именно с той стороны, по той самой ужасной дороге через Каракорум, описанной мною. В 1531 году Саид Даулат-бек, султан Кашгара283, с армией в 14000 человек, вторгся в Ладакх. Часть прорвалась в Кашмир и там перезимовала. В следующем году армия двинулась на завоевание Восточного Тибета, но почти вся погибла, не выдержав трудностей похода. Удивления достойно, как смогла преодолеть горную пустыню Каракорум столь многочисленная рать, и как султан Саид сумел организовать её снабжение.
Я пробыл в Лехе три дня, прежде чем смог составить новый караван из тибетских пони с местными погонщиками. На четвертый день в полдень я попрощался с гостеприимной хозяйкой Моравской миссии и снова тронулся в путь. Городские ворота на западной стороне Леха абсурдно маленькие, больше похожие на дверь дома. Караван вытянулся в длинную линию и двинулся вниз по ровной долине Инда. На сей раз он выглядел иначе, нежели мой предыдущий, ибо вьючные пони были чуть больше ослов, так что мой конь казался среди них великаном. Все погонщики были выходцами из бхоти, все одеты в серое, в странных шапках, с большими кольцами в ушах и браслетами на запястьях. На спинах у некоторых висел маленький котелок в сетке, у других – предмет, похожий на железный колчан и служащий для приготовления чая. Вот как здешний чай готовится: вода кипятится с содой в кастрюле, туда засыпается чай, отвар переливается в цилиндр-колчан, куда добавляется щепотка соли, немного поджаренной ячменной муки и масла, а затем все это хорошо перемешивается деревянной ложкой. Напиток получается густой, как шоколад, недурной на вкус и весьма питательный. Подобный способ приготовления чайного отвара, только без соды, распространен во всей Монголии, Забайкалье, среди бурят и даже русских. В условиях высокогорья Тибета обычный «китайский» чай не используется, ибо вкус его неприятен, в то время как чай, приготовленный местным способом, является основным продуктом питания бхоти.
Меня очень удивила тишина на остановках и бивуаках, не слышно было ни криков, ни шума, ни даже лая собак, и можно было проехать по дороге мимо, не узнав, что неподалёку расположился большой караван. Такой вот замечательный контраст с моим прежним отрядом, покидавшим Кёк Яр, где ругань керекеши сливалась с ржанием лошадей, сердитым фырканьем верблюдов и отчаянными воплями ослов.
По дороге из Леха в Сринагар используются только лошади и яки. Верблюды оказались бы здесь весьма полезны, но одногорбый верблюд равнин никогда бы не выдержал сурового холода Ладакха. Наш двугорбый, так называемый бактрийский верблюд великолепно приспособлен к холодным и сухим зимам степей, но не смог бы пересечь ледники и морены. Он красив в своей зимней шубе; густая, пушистая шерсть покрывает всё его тело, словно одеяло; волосатая бахрома защищает его длинную шею от холода, когда он спит на земле; его волосатые ноги похожи на мешковатые бриджи или гольфы; на голове масса вьющихся волос подобна парику. Благодаря такой защите наш верблюд спокойно переносит суровейшие морозы тургайских степей, когда температура опускается ниже точки замерзания ртути. Всё, что ему нужно для ночлега, это чтобы снег был убран, иначе, растаяв, таковой потом замерзнет на его животе в виде ледяной корки. Видимо для той же цели – переносить ночёвку на холодной земле, природа наделила яка плотным волосяным покровом, полностью покрывающим его брюхо.
Интересно, что в Ладакхе почти все животные зимой обрастают подшерстком из очень тонкого пуха, известного под названием пашмина284 (pushmin), что сродни нашему русскому слову «пушнина». Мягкий пух ладакхских коз служит материалом для знаменитых кашмирских шалей. Собственно козы Кашмира не дают такого пуха по причине мягкой и влажной тамошней зимы, поэтому материал для шалей импортируется из Ладакха и Кашгара. Козы южного Урала и Приуральской степи отращивают такой же пух, и это породило аналогичный домашний промысел у казаков Оренбуржья: платки или косынки, известные как оренбургские, были похожи на тончайшее старинное кружево белого или серого цвета. Пуховый платок такого рода, размером 16 м2, можно было протянуть через обручальное кольцо, настолько ткань его была тонка. Но эти оренбургские платки исчезли, как и старинные кашмирские шали.
В первый день мы дошли только до деревни Спитук, расположенной на берегу Инда285. В её окрестностях склоны на правом берегу реки покрыты мелким сероватым песком, похожим на снег.
Пески, лежащие на склонах холмов и в окрестных долинах, словно ледники, сползают вниз по оврагам и образуют нечто вроде «пескопадов». Дело в том, что по северную сторону реки горы состоят из гранита и других кристаллических пород, которые здесь выветриваются под воздействием мороза и солнца, как это бывает в засушливых пустынных районах, и вместо валунов, гравия и гальки, характерных для стран с обильными атмосферными осадками, образуется песок. Горы на левом берегу состоят из песчаников и сланцев, т.е. река течет вдоль пограничной линии между двух геологических формаций.
Спитук. Монастырь. (Redtigerxyz, 2009)[24]
Там, где дорога подходит близко к реке, возвышается холм с древней крепостью. Его живописный вид напомнил мне берега Рейна с его древними замками. Повернув направо, мы обогнули остатки древней речной террасы из типично озёрных отложений. Здесь когда-то было озеро, вероятно, красоты необыкновенной.
Миновали ряд больших чортенов и остановились в обширном саду, где в окружении высоких ив, тополей и множества лохов (Eleagnus), словно старинная заброшенная усадьба, расположилось одинокое бунгало. Цвели большие кумаонские ирисы (Iris kumaonensis), которые употребляются здесь как зимний корм для скота. Землю толстым слоем устилали опавшие листья, вдоль каналов с прозрачной водой ещё зеленела трава. Казалось мне, что вот-вот из кустов выпорхнет вальдшнеп или взлетит фазан, но, увы, то было лишь веянием чисто внешнего сходства обстановки с моим далеким севером… – в саду порхали несколько горихвосток, да стрекотали сороки. Долго бродил я по окрестностям, знакомясь с природой верховья великой реки Хиндустана, и то и дело испытывал странное чувство, будто вновь оказался в Семиречье, в какой-нибудь горной долине Тянь-Шаня.
Дорога из Сринагара в Лех была не раз описана теми, кто по ней путешествовал, она отменно проложена, удобна для езды верхом и поддерживается в лучшем виде. В местах остановок устроены бунгало, где за определенную сумму можно получить провизию и фураж для лошадей. За этим присматривает офицер, Британский объединенный комиссар в Ладакхе. Впечатление, производимое дорогой, весьма зависит от направления, с которого прибывает путешественник. Если движется он из Сринагара, то после роскошных бунгало Кашмира и езды в автомобиле по субтропикам южных Гималаев, узрит вдоль узкой дороги меж пустынных гор лишь однообразие и бедность. Но тому, кто проложит свой путь в обратном направлении, через высоты Крыши Мира, сквозь лишения и опасности, путешествие из Леха в Сринагар сулит радость избавления от мук и всё возрастающий интерес к окружающему миру.
Лично для меня, преодолевшего путь от южного Урала через киргизские степи, Туркестан, Семиречье и Кашгарию, предстоявший участок дороги вызывал наибольший интерес. Ведь передо мною завершалось развертывание во всех деталях необъятной панорамы изменяющегося облика местности, растительности, природы и людского быта на просторах почти половины Азии, я увидел своими глазами многое, что надлежало удержать в моей памяти. Несмотря на все лишения и опасности, коим подвергся, я ни за что на свете не променял бы своё странствие на все современные «экспедиции» самолётом в иные сколь угодно привлекательные места.
Наша следующая остановка была в горном поселке-оазисе Ниму, разбросанном в двадцати вёрстах от Спитука. Плавный спуск по отрогам гор приближал нас к Инду в том месте, где река вытекает из скалистого ущелья. Караван обогнул скалу из зелёных и тёмно-красных порфиритов, проехал ряд чортенов у её подножия и потянулся вдоль каменных оград террасированных полей. Повсюду струились кристально чистые воды небольших оросительных каналов. Маленькие домики в характерном Тибетском стиле, с нарядными балконами, виднелись средь абрикосовых деревьев, покрытых жёлтой и пурпурной листвой; огромные деревья арчи высились словно кипарисы. Мы въехали в обширный сад по дороге, проложенной прямо под огромным чортеном, словно под надвратной церковью. На сочной луговой траве паслось несколько миниатюрных чёрных овец, в центре сада расположилось небольшое, но очень уютное бунгало. Здесь росли яблони, и было заметно теплее, чем в Лехе; весь день был ярким и солнечным.
Участок дороги от Ниму до следующей деревни Саспул украшен целой вереницей чортенов и каменных гряд мани длиною до сотни метров, сплошь покрытых плитами с высеченными на них тибетскими мантрами. Дальше Инд, сделав поворот влево, исчез из виду в тесном скалистом дефиле, а дорога, в обход теснины, ушла в боковое ущелье, промытое в сильно эродированных песчаниках серого и тёмно-красного цвета. Неподалёку в окружении многочисленных чортенов, больших и малых, всех видов и конструкций приютилась небольшая деревня с длинной улочкой, высокими тополями и пёстрыми абрикосовыми деревьями. Справа высились бастионы из песчаника, выветренного в самые фантастические формы. Вся картина местности предо мною была так причудлива, а цвета её столь ярки, что была достойна кисти художника. Здесь среди скал и утесов друг над другом разместились маленькие тибетские домики, один из них трёхэтажный. Самые высокие скалы и вершины увенчаны руинами древних башен и старых крепостей.
Может показаться непонятным, почему тибетцы при выборе мест для жилищ одержимы стремлением забираться как можно выше и создавать себе трудности в повседневной жизни: карабкаться по скалам, таскать воду и дрова по крутым каменистым тропам? Вероятно, сама жизнь среди гор, скал и утесов наложила отпечаток на всё их существо, так же как на лазающих по горным склонам птиц и млекопитающих, а наследственность на протяжении тысячелетий сделала таковое стремление второй их натурой.
После столь живописной деревни, которая как бы перенеслась сюда из давнего прошлого, дорога крутыми зигзагами среди валунов и старых ледниковых морен вывела нас на возвышенное пустынное плато. Местность была абсолютно голой, лишь кое-где в лощинах и между холмами росла трава и каперсы, Capparis spinosa. Вскоре нагнал я небольшой караван индусского торговца с товарами, направлявшегося в Скарду, столицу Балтистана. Он вез с собой палатку, складную мебель и другие полезные предметы домашнего быта. Мой новый попутчик приветствовал меня со всей учтивостью и сообщил мне ряд полезных сведений о стране, которую, очевидно, хорошо знал. В частности поведал, что зимой сюда заходят горные козлы, но местным жителям охотиться на них строго запрещено. Так беседуя друг с другом, мы шли некоторое время по дороге пешком, ведя своих лошадей в поводу.
Тем временем дорога постепенно спустилась с плато обратно к Инду, в его долину, существенно расширившуюся; все удобные места её заняты полями, садами и фермами. Как и в большинстве местных деревень Ладакха, почвы здесь искусственные, созданные терпеливым трудом населения; земля очищена от камней; участки разбиты на склонах гор и холмов в виде прилегающих друг к другу террас, обнесены массивными каменными стенами, к ним проведены оросительные каналы из оврагов, иногда от довольно высоко расположенных источников.
Инд течет здесь в узком каньоне. Горы за ним, на южной стороне, высятся словно гигантская стена; ледники сползают вниз со снежных вершин, их языки висят высоко над долиной. Терраса левого берега реки сложена из пластов серых и тёмно-красных сланцев, стоящих вертикально, их зазубренные вершины голы и безжизненны.
После Саспула перешли по мосту через горный поток, впадающий в Инд. На ближайшей к мосту возвышенности виднелся древний полуразрушенный замок. Все эти древние руины, ламаистские монастыри, замки и дома выстроены из камня, что резко отличает Ладакх от Туркестана, где все здания, как древние, так и современные, построены из глины или необожженного кирпича, которые быстро разрушаются, и всё, что остается от них со временем – это кучи земли. Единственные каменные здания, которые я там видел, суть хорошо сохранившиеся, но очень древние остатки старого буддийского монастыря, находятся недалеко от китайской границы, в ущелье Таш-Рабат, к северу от Чатыр-Куля.
